Да, кажется, могу!
Что, если ему - Господи, помилуй! - без малого четырнадцать, а мне, ну, вдвое больше, да еще несколько годков накинь...
Где зеркало? Я всмотрелась в свое отражение. Ни мягкое пламя свечей, ни наложенные Парри белила не скрывали морщинок у глаз.
Но он женится на мне не ради лица! Что до него - мой дядя Артур женился в четырнадцать, а всем ведомо, что в делах природы пальму первенства держат как раз французы...
Я намекнула французскому послу, последовал обмен шифрованными письмами, и у меня появился новый жених - бывший Мариин деверь, мальчик, который прежде сватался к ней, король Франции!
Не следовало мне так радоваться, отбивая у нее ухажера, но я ничего не могла с собой поделать. "Это покажет ей, как воротить нос от первого пэра Англии - от моего Робина!" - ликовала я.
Отдала бы я Робина, согласись она за него выйти?
Неважно, это мне было решать, не ей!
Брак ее с доном Карлосом Испанским расстроился - его отец Филипп дал понять, что все кончено. Теперь расстроился и брак с королем Франции! Скоро она поймет, что синица в руках лучше, чем журавль в небе!
А помимо Франции у меня оставалась Швеция, король Эрик хранил верность мне и своей мечте объединить две великие протестантские державы Северной Европы. В то лето он прислал ко мне свою сестру, принцессу Цецилию, бледную красавицу, высокую, вровень со мной, и лучезарную, как северный рассвет. Мы устраивали балы, маскарады, игры, мы веселились все лето. Вместе мы съездили на восток от Лондона, посетили Кембриджский университет, послушали тамошних ученых и нагрянули к Берли подивиться на его новый замечательный дом в Теобалдсе.
Справили мы и крестины - принцесса приехала уже на сносях, ее сын родился у нас, и я была крестной матерью! Справили свадьбу: Робинов брат Амброз женился на моей фрейлине, маленькой Анне Рассел, дочери лорда Бедфорда; потом другую - моя троюродная племянница Леттис Ноллис вышла за юного Девере, виконта Херефорда, и все мои молодые подруги сражались на турнире в их честь. Я рада была сбыть ее с рук: для хорошей фрейлины Леттис всегда была слишком самовлюбленной.
Однако к ее жениху - доброму, верному малому - я всегда питала некоторую слабость, так что вполне искренно пожелала молодым счастья.
Принцесса привезла с собой целый выводок юных красавиц, таких же высоких, белокурых и милых, как она сама. Одну из них, молодую графиню Елену Снакенборг, я так полюбила, что попросила принцессу оставить ее мне. Сама девушка была не против, потому что у нее тоже завелся воздыхатель мой старый маркиз Нортгемптон, Эдвард Парр, брат покойной Екатерины, влюбился!
- Как вы поступите? - спросила я, затаив дыхание.
Она улыбнулась своей степенной улыбкой.
- Ваше Величество, мне уже не шестнадцать! Поблагодарю за оказанную честь - и подожду.
Вот девушка в моем вкусе. Подожду! Ее нордический здравый смысл придал мне сил.
Я тоже подожду!
- Ждите! - говорила я Робину почти ежедневно и "не торопись, повремени" - напоминала себе. Ибо наша любовь разгоралась, как лесной пожар, мне все труднее было не уступать на его поцелуи, на его нежные прикосновения.., и на его ласковые уговоры...
Ждать.., чего мы ждали?
- Мадам, я принадлежу вам и должен верить, что когда-то и вы будете принадлежать мне! - проговорился он на свадьбе своего брата. - Неужели весь мир будет спешить к алтарю, только не мы?
Брак...
В тот день это слово впервые прозвучало между нами. А раз произнесенное...
Однажды мы катались по Темзе с испанским послом, епископом де Квадрой. Варка была убрана весенними цветами, весенний ветерок лобзал медленно катящиеся волны, все вокруг дышало покоем. Позади нас один из пажей наигрывал на лютне любовную песню, нежные звуки падали, словно теплый дождь. Мы полулежали под навесом из роз и жимолости, потягивали сладкое, словно нектар, поданное в честь епископа испанское вино.
- Воистину, мы на небесах! - восторженно выдохнула я.
Вдруг Робин вскочил и картинно упал передо мной на колено.
- Мадам, умоляю, вознесите меня на небеса - выходите за меня замуж! Вот и священник - этот добрый князь Церкви не откажется связать нас узами брака!
Обвенчать пару еретиков? Де Квадра раздулся от гнева, словно лягушка, - не ровен час, лопнет. Я захихикала. Несносный Робин - так шокировать высокого гостя! Я лихорадочно искала выход.
- Его Преосвященство не знает английской венчальной службы!
- Зато я знаю! - мягко сказал Робин, касаясь моей руки. - Елизавета, берешь ли ты меня, Роберта, в законные...
Пожатие его сильных пальцев, нежное прикосновение большого пальца к ладони...
О, Робин, Робин...
Жди и смотри!
***
Однако покуда мы играли и ждали, другие не мешкали. В Шотландии встретились Май и Желание, едва этот бесенок Дарили сошел с коня. Да, он был бесенком, хоть и выглядел ангелом! На исходе весны мне напомнили о нем, и напомнили безжалостно, срочные депеши с севера.
"Ваша кузина-королева без ума от юного лорда Дарнли, - писал мой посол сэр Томас Рандольф. - Едва прибыв в Вемисс, он бросился к королеве, и они плясали веселую галиарду, покуда она не взмолилась о передышке. Теперь она говорит, что никогда не видела такого высокого и хорошо сложенного мужчину".
Я прочла это, когда Парри укладывала мою прическу для аудиенции послу Габсбургов, только что прибывшему из Вены.
Плохи дела!
- Кто тут есть? - крикнула я.
Мигом подбежал паж.
- Гонца в Эдинбург!
"Возвращайтесь немедленно!" - послала я королевский приказ.
"Мне и тут неплохо, я никуда отсюда не двинусь", - нагло отвечал этот щенок.
Следующий приказ я отправила сэру Томасу Рандольфу: "Используйте своих людей, делайте что хотите, но чтобы наш кузен Дарнли немедленно вернулся в Англию!"
"Королева этого не допустит, - в отчаянии писал Рандольф. - Она не надышится на лорда Генри; все говорят, он ее околдовал!"
Из сорока курьеров, готовых развозить мои письма и указы по всей Европе, не меньше половины скакали в Шотландию и из Шотландии.
"Она не надышится на лорда Генри".
"Она произвела его в пэры, сделала графом Россом".
Значит, Мария влюбилась, влюбилась первый раз в жизни? Всерьез ли эта лихорадка?
Оказалось, всерьез.
"Она отбросила всякий стыд, - невесело писал Рандольф, - бредит принцем Генри, и этого уже не поправить, кроме как силой".
Как - и когда - Рандольф это угадал? Ибо поистине близился Армагеддон.
Однако из Англии я видела всего лишь его стремительный взлет. "Принцем, Генри?"
"Она сделала его герцогом Олбени, мадам".
Королевский титул. Ясно, к чему идет дело.
Я заскрипела зубами и послала третьего гонца - не простого курьера, но верного Трокмортона, моего парижского посла, и не к Рандольфу, а к самой королеве и с главным моим козырем: "Если вы изберете в мужья любого из моих лордов, кого угодно, только не Дарнли, я назову вас наследницей всей Англии".
Однако, когда мой посланец въезжал в большие ворота Холируда, Марию было уже не остановить.
Она провозгласила его "королем Генрихом".
На следующий день они обвенчались.
Глава 15
Скорби Марии-девы
Одна, и две, и три...
Быстро жениться - долго каяться, сказал древний мудрец. Теперь Мария на своей шкуре убедилась в истине, высказанной Сесилом давным-давно, на свадьбе Робина: nuptiae carnalis a laetitia incupiunt et in luctu terminant - телесные браки начинаются с радостей, кончаются горем.
Однако если в Мариином браке и были радости, их хватило, не как у Робина, на годы или месяцы - от силы на несколько недель, а иные говорят, на несколько дней. Верный Рандольф писал мне почти каждый день, но еще до того, как он шепотом сообщил мне то, что шепотом сообщили ему фрейлины королева беременна, - весь мир уже знал: майская невеста спит врозь с молодым супругом.
Она обнаружила, что "самый желанный красавчик во всей Англии" одержим самыми порочными желаниями, самыми гнусными страстями, какие только можно вообразить.
***
Последний конюх постыдился бы вести себя как этот новоявленный принц. Вернувшийся из Шотландии Трокмортон стоял передо мной, не находя от возмущения слов, лицо его выражало целую бурю чувств.
- Скажите мне правду, сэр, - настаивала я. - Сейчас не время смущаться - говорите же!
- Мадам, король - горький пьяница! - выпалил Трокмортон, дергая себя за рыжую бороду. - Похоже, в Англии мать-графиня держала его в ежовых рукавицах, воспитывала образцового придворного - заставляла ездить верхом, фехтовать, танцевать, учить итальянский и французский. Теперь он словно с узды сорвался - пьет без просыпу, к завтраку напивается до положения риз и потом пьянствует весь день напролет!
Господи Всемогущий! Какое скотство!
- И?..
- И с пьяных глаз поносит королеву черными словами за то, что она не добьется от парламента признания его царствующим королем - сама она в этом не властна, а лэрды перечат ей во всем...
Царствующим королем - помнится, сестрица Мария из-за этого же воевала со своим парламентом. Филиппу мало было титула короля-супруга, он когтями и зубами бился за признание своего верховенства над женой.
Поглядите же, что сталось с обеими Мариями на ярмарке мужей!
И меня еще убеждают выйти замуж?
Остальное я угадала без труда:
- Он пьет, оскорбляет ее - и за это она не допускает его до себя?
Трокмортон кивнул:
- И посему он считает себя вправе искать развлечений на стороне...
- Он ударился в разгул?
Трокмортон слегка порозовел, но он был человек закаленный.
- Король путается с последними городскими потаскушками, с Грассмаркета и с Каугейта - за то, что он принес во дворец нечто такое, что не из дворца вынес, королева отлучила его от своей постели и своего общества.
Я только что не рассмеялась. Значит, этот дурачок подцепил французскую болезнь! Человек, который спал с королевой, променял ее на грязных уличных девок! Какой мерзостью обернулись мальчишеские мечты о троне и королевины грезы о любви! Каменное сердце и то сострадало бы ей!
За окном деревья роняли последние листья; те, что еще держались, жалобно трепетали на ветках, напоминая: лето умирает, неотвратимо наступает зима.
А к Новому году? Я собрала мужество для следующего вопроса.
- Что слышно о ребенке? Ведь это только слухи? Не мог же такой короткий и неудачный брак принести плоды?
Трокмортон явно предпочел бы ответить иначе.
- Простите, мадам, но мне сказали об этом четыре фрейлины, которые служат Ее Величеству с пяти лет, - она беременна!
О, Господи, за что Ты меня караешь?
Мария беременна?
В голове лихорадочно проносилось: законный, католический наследник мужского пола, из рода Тюдоров...
Никакой надежды объявить его ублюдком, незаконнорожденным, как сына этой дурочки Екатерины Грей, - а у меня по-прежнему ни мужа, ни ребенка!
Новая жизнь - ив тоже время смерть - смерть моему спокойствию, смерть надеждам на Робинова сына от этого брака, сына, который стал бы моим наследником, крестником, моим!
***
Судьба словно нарочно решила меня добить.
На следующий день, когда я стояла у себя в комнате, а мои женщины суетились вокруг - мы обсуждали новые парадные туалеты к открытию парламента и зимним празднествам в Уайтхолле, - Кэт, разбиравшая очередной тюк с тканями, вдруг застыла. "Вот, дайте Ее Величеству эту кисею, серебряную, - обратилась она к Марии Радклифф. Потом схватилась за бок, под грудью. - И отложите черный бархат, - сказала она Кэт Кэри, - после решите с мистрис Парри". Она оперлась о стол, словно легонько задохлась, потом вернулась к делам. А на следующий день умерла.
Моя Кэт, моя учительница, утешительница, нянька, мать - как мне тебя не хватало - и как недостает по сей день!
Рождение и смерть - как они сталкиваются постоянно, словно ледяные горы, о которых болтают моряки! В ту же неделю, когда мы прощались с Кэт, я гуляла одна посреди горестно умирающих Гемптонских садов, как вдруг рядом возник Сесил и с ним комендант Тауэра, сэр Эдвард Уорнер. Вопреки обыкновению мой спокойный "Дух" был почти не в себе. "Говорите же, выкладывайте! - рявкнул он. - И не вздумайте оправдываться, скажите Ее Величеству то, что сказали мне!"
Комендант Тауэра был бледен как смерть.
Неужели он пришел сообщить о смерти?
Грех ли это, Господи, что мысли мои сразу обратились к Екатерине Грей и ее сыну, - вот хорошо бы, если б скоротечная, тюремная лихорадка унесла обоих...
Однако мрачное лицо Сесила говорило:
"Тщетная надежда!", а его сердитый вид: "Хуже и быть не может!"
Так что же стряслось? Я чувствовала, что тьма сгущается.
- Ваша кузина, леди Екатерина Гертфорд...
- Грей! - взвыла я. - Она - леди Грей, не графиня Гертфорд, Высший церковный суд объявил их брак недействительным!
- Леди Грей... - торопливо поправился он, сбился и замолчал.
- Выкладывайте! - мстительно потребовал Сесил.
- Разрешилась вторым ребенком.
Мой голос прозвучал совершенно безжизненно. Можно было и не спрашивать, и так все ясно.
- Сыном? Живым и здоровым, как и его брат?
Как же новые наследники подступают к самому моему трону! Никакой пощады Екатерине и ее сообщнику! Подкупили они тюремщиков или комендант сжалился над "молодыми супругами, которые так любят друг друга", мне безразлично. Но этим голубкам уже не миловаться.
Я изрекла свою волю, и все свершилось: Гертфорда отправили в изгнание, племенную кобылу Екатерину - в деревенскую глушь, под самый строгий надзор.
Да, конечно, я помнила свою жизнь в Вудстокском заточении. Вудсток... При одном слове замирает сердце! Но ведь я ничем не заслужила тогдашних бед! А Екатерина... Ах, поберегите свою жалость для тех, кто ее заслуживает!
***
Исключите и мою безмозглую кузину, Марию Шотландскую, ведомую, подобно Екатерине, лишь женской сутью, не разумом - лишь тем, что свербит у нее под юбками, а не сохраняется под париком. Лэрды возмутились против пьянчужки-"короля", нашли тысячу способов его унизить, что толкнуло его в еще больший разгул и буйство, уместное в притоне разврата, но никак не при королевском дворе.
"За какую-то выдуманную обиду он ударил по лицу престарелого шотландского герцога и разбил ему щеку в кровь, - писал Рандольф. - Он требует королевских почестей даже от лиц королевской крови".
Мариин сводный брат Морей, ублюдок, но королевской крови, поднял мятеж. Мария подавила восстание, и, хотя он был ее ближайшим другом и сподвижником, объявила Морея с сообщниками вне закона.
Письмо, в котором это сообщалось, дышало отчаянием - все вынужденные бежать с Мореем были друзья Англии, на которых можно было полагаться насколько вообще можно полагаться на скользких, своекорыстных шотландцев!
А оставшись со своим пьяницей-мужем, без лучших лэрдов и советников, Мария стала все больше полагаться на некоего Риччьо - об этом сообщил мне Трокмортон при следующей встрече с глазу на глаз.
- Риччьо? Кто это?
- Давид Риччьо - ее новый секретарь, она рассорилась с Мэтлендом Летингтоном, своей правой рукой, который был для нее тем же, что Сесил для Вашего Величества.
- Значит, этот Риччьо человек выдающийся?
Судейский или ученый?
- Мадам, это ее музыкант - скрипач, но отнюдь не Нерон, просто безродный пиликальщик!
***
О, мое пророческое сердце! Едва Трокмортон произнес "ее музыкант", мне вспомнилась мать и несчастный Марк Смитон - то, как ее обвинили в супружеской неверности и несчастный юноша поплатился жизнью.
Я играла сама у себя в комнатах - да, играла на вирджиналах - или слушала фрейлин, мальчиков, поющих дискантом, ибо такая близость дает пишу для пересудов, для скабрезных мыслей.
Разумеется, такие мысли зародились и в пьяном умишке Дарнли. Презираемый двором, отвергнутый женой, ревнующий к жизни, которая уже шевелилась в ее утробе, он замыслил вернуть себе власть. Мария сама дрожащей рукой - изложила мне скорбную повесть:
"Мы вечеряли в моих покоях Холлирудского дворца, когда к нам ворвались мой супруг-король с шайкой негодяев, которые выволокли моего слугу Риччьо из-за стола и предали жестокой смерти, - потом на его теле насчитали более шестидесяти нанесенных кинжалами ран.
Мне тоже угрожали, приставили меч к горлу и пистолет к животу, так что я перепугалась за ребенка..."
Напрасно пугалась. После первых наперстянок, но еще до летних маргариток, в июньский день, столь жаркий, что даже в Шотландии рожать было нестерпимой мукой, она разрешилась от бремени...
Надо ли спрашивать?
И так ясно.
Гневался ли на меня Господь? Испытывал? Предупреждал?
Она родила мальчика, красивого, крепкого, толстого, вполне жизнеспособного, и назвала Яковом в честь своих отца и деда, Шотландских королей.
Я рыдала в объятиях у Робина.
- Королева Шотландская произвела на свет прелестного сына, а я безбрачна и бездетна!
- Не плачьте, не плачьте, - утешал он меня, но возразить тут было нечего.
***
Наконец-то принц из рода Тюдоров. Полноценный и такой смышленый, что все клялись: он на этом свете не впервые.
Но он родился не по ту сторону границы, не в той вере, не от той женщины - все не так. Не будь он папистом, сумей мы оградить его от ее пагубного влияния, будь наследником он, а не она - слишком много "если". А меня и так замучили "но".
- Не вздумайте объявлять его наследником! - предупреждали мои непримиримые парламентарии. - Мы не потерпим на английском троне католика, тем более - шотландца! Самые лондонские камни восстанут против него!
Ладно. Зато я буду крестной, об этом попросила Мария - поздненько она спохватилась и начала ко мне подлаживаться. Я послала своим представителем герцога Бедфорда, и с ним - купель чистого золота, в два стоуна весом, в подарок крестнику вместе с моими искренними молитвами о мире.
Мир в Шотландии?
Скорее уж тишина в аду.
- Шотландия - это сточная яма. Ваше Величество, трясина! - ругался Бедфорд по возвращении.
Теперь, с рождением Якова, престолонаследие в Шотландии утвердилось, и ненавистный "король" Дарнли оказался никому не нужен.
Сесиловы глаза и уши видели, слышали и доносили, как шотландские лэрды затевают изжить неприятное напоминание об остывшей королевиной страсти.
"Верховодит у них наследственный лорд-адмирал, граф Босуэлл, - писал Трокмортон, - но за этими титулами скрывается опасный дебошир, тщеславный, опрометчивый и горячий юнец".
Я прочла письмо и порвала пергамент в клочки - судя по всему, второй Дарнли! Очарует ли он Марию, как очаровал первый?
- Никакого развода! - предупреждала Мария - развязаться с мужем значило поставить под сомнение будущность сына; раз нет брака, значит, и ребенок - незаконный. Лэрды переглянулись понимающе - если не развод, то какой остается способ избавиться, от мужа?
Только один.
А мрачный косец смеялся и потирал костлявые руки.
***
Каждый вечер я ложилась с мыслями о Шотландии, каждое утро просыпалась, чтоб узнать о новых тревогах. Франция настойчиво требовала ответа на сватовство короля, юный Карл слал из Версаля надушенные фиалками письма: "Вы пишете, мадам, что Вас смущает моя молодость.
Ах, если б мой возраст восхищал Вас так, как меня восхищает Ваш!"
Сесил почти ежедневно находил способ напомнить мне о другом Карле, эрцгерцоге Габсбурге, - он по-прежнему надеялся, что этот брак даст нам защиту от Испании. А в защите мы нуждались: герцог Альба, первый вельможа и военачальник Филиппа, перебрался из Испании в Брюссель. Уолсингем сообщал из Парижа тревожные вести;
"Герцог постепенно стягивает в Нидерланды всю военную мощь Испании. Он сосредоточил здесь десять, пятнадцать, пятьдесят тысяч солдат - немцев, валлийцев, итальянцев, первоклассных ландскнехтов; подобных воинов эти края не видели с тех пор, как Юлий Цезарь привел из Рима свои легионы. И все эти войска готовы вторгнуться в Англию!
- Как остановить Испанию, задержать ее войска, умерить ее амбиции, выпустить ей ветер из парусов? - стонала я в совете и за его стенами - это было мое утреннее приветствие и вечерняя молитва.
Робин смеялся:
- Что, если предложить Вашему Величеству прожект с участием Хоукинса? Похоже, лорды и купцы, вложившие в него свои средства, изрядно обогатились.
- Ox, прожектеры...
Передо мной в Присутственном покое и дальше в прихожей толпились просители - разношерстная публика со свитками пергамента наготове, и среди них, разумеется, множество бредящих золотом прожектеров - все они в мечтах чеканили золото, спали на золоте, ели золото, даже испражнялись золотом. Но этот Хоукинс...
- Из Плимута? Мореход?
Робин кивнул.
- Дайте ему денег, миледи, отправьте его в Америку, откуда испанцы везут свое золото, - вы и сами обогатитесь, и королю Испанскому насолите, убеждал он. - Только одно: дайте, кроме денег, пушки. Ему надо вооружиться до зубов, чтобы на английских скорлупочках проскочить мимо испанских галионов и утереть нос вашему бывшему зятю!
Я любила его за эту непочтительность - за эту дерзость! Хоукинс был мне известен, его советы пошли на пользу нашему флоту. Но деньги, деньги, деньги...
- Сколько, Робин? - спрашивала я недовольно. - И чтобы все было тайно, пусть никто не знает о нашем участии...
Он сверкнул белозубой улыбкой - это уж, мол, само собой.
- Доверьтесь мне, сладчайшая миледи, доверьтесь мне!
***
Однако Шотландия постоянно была рядом, постоянно тянула за ноги, пока не затащила нас всех в свое первобытное болото. Ни Софокл, рыдала я при полуночных свечах, ни другой древний сочинитель не придумал бы истории трагичнее; боги обратили нас в актеров, зло суфлировало, страсти раскрутили сюжет. И с самого начала, с первой нити Судеб, в центре драмы была Мария.
О, она прикидывалась невинной, словно десятилетняя девственница, этакое дитя, только что из пеленок. Но судите сами по ее поступкам. Она сыграла на руку всем, кто говорит, что власть женщины, мол, противна законам Божеским и человеческим, подтвердила все, что говорилось против "чудовищного правления женщин", отбросила нас на сто, нет, на пятьсот лет назад! Женщина, похвалявшаяся своей властью над мужчинами, не сумела совладать с одним!
"Король", как по-прежнему называли несчастного Дарнли, стал чужаком жене и ребенку.
- Он не соизволил появиться даже на крестинах собственного сына! возмущался герцог Бедфорд.
- Грязный забулдыга! - назвала его Мария перед всем двором, и только вмешательство графа Босуэлла помешало Дарнли ее ударить.
А затем на празднестве гражданских чиновников в степенном городе Эдинбурге он вышел, как все полагали, справить нужду.
Нужду! Да, свою собственную грязную нужду; сбежавшиеся на женский крик люди обнаружили его в прихожей, где он насиловал королевину фрейлину. Мария поклялась, что он ей больше не муж. А вскорости обострилась его болезнь, он испражнялся и мочился кровью, его лихорадило, по телу пошла красная сыпь, и все поняли, что Господь покарал его за похоть.
И вдруг Рандольф сообщает, что Мария простила беспутного супруга, примирилась с ним, уговорила переехать в ее дом в Кирк-Филд, да еще и пообещала, как только сойдут язвы, допустить на свое ложе. И, уложив его в постель, в комнате над своей, она вдруг решила, что не может спать здесь и должна вернуться в Холлируд.
Дальнейшее вам известно: горестная повесть, как и история убийства Эми, трижды облетела мир.
Перед самым закатом сильнейший взрыв разнес дом в щепки. Дом - но не его обитателя.
Тело Дарнли нашли ночью в полях, он был голый, задушенный, рядом с ним лежали шуба и длинная веревка. Бедный глупец, он увидел или услышал, что идут враги, с помощью слуги вылез в окно, попытался бежать, был пойман и убит.
Мария приготовила для меня целую повесть о якобы проведенном расследовании, отправила ее в Англию с самым быстрым гонцом: коронер возложил всю вину на призрачного негодяя Nemo, господина Никто.
Но глаза и уши Сесила и мои собственные гонцы оказались честнее и проворнее. "Убийцами были люди Босуэлла, и все знают, что королева с ним в связи", - сообщал торопливый шифр; так что мои упреки достигли Эдинбурга раньше, чем Мариину ложь довезли до Лондона.
"Мадам, - с ледяной холодностью писала я, не "дорогая сестра, Ма Chere Soeur", как обычно, настолько я была зла, - я лишилась бы права называться вашей верной сестрой и другом, если бы не побуждала вас защитить свою честь и без всякого лицеприятия покарать тех, кто оказал вам эту услугу!"
Однако я писала и знала: она не последует моему примеру, когда после гибели Эми я отослала моего лорда и начала тщательное, долгое расследование. И она сделала как раз наоборот! Отец Дарнли возбудил иск против графа Босуэлла, обвинил его в смерти сына. Однако в день слушания путь в суд ему преградили четыре тысячи Босуэлловых земляков - с горскими саблями и кинжалами наголо, с ножами в зубах, они орали и глумились над стариком. А вскоре стало ясно, как далека Мария от того, чтобы выбраться из обступившего ее кромешного мрака.
Падение ее все ускорялось. Однажды во время верховой прогулки ее подстерег - "похитил", как позже уверяла она, - все тот же Босуэлл.
Она отправилась с ним в замок, и здесь он взял ее - силой, на этом она впоследствии строила свою защиту, - и они стали любовниками. Через две недели она вышла за него замуж, и вся Шотландия под предводительством Морея, Марииного единокровного брата, взялась за оружие.
"Они не затем убивали Дарнли, чтобы получить графа Босуэлла в качестве лэрда и короля, - писал в своей депеше Рандольф. - Но королева клянется, что не отречется от него, даже если ей придется отказаться от своего королевства, Англии, Франции, всего мира и бежать за ним в нижней юбке на край света".
Что, если ему - Господи, помилуй! - без малого четырнадцать, а мне, ну, вдвое больше, да еще несколько годков накинь...
Где зеркало? Я всмотрелась в свое отражение. Ни мягкое пламя свечей, ни наложенные Парри белила не скрывали морщинок у глаз.
Но он женится на мне не ради лица! Что до него - мой дядя Артур женился в четырнадцать, а всем ведомо, что в делах природы пальму первенства держат как раз французы...
Я намекнула французскому послу, последовал обмен шифрованными письмами, и у меня появился новый жених - бывший Мариин деверь, мальчик, который прежде сватался к ней, король Франции!
Не следовало мне так радоваться, отбивая у нее ухажера, но я ничего не могла с собой поделать. "Это покажет ей, как воротить нос от первого пэра Англии - от моего Робина!" - ликовала я.
Отдала бы я Робина, согласись она за него выйти?
Неважно, это мне было решать, не ей!
Брак ее с доном Карлосом Испанским расстроился - его отец Филипп дал понять, что все кончено. Теперь расстроился и брак с королем Франции! Скоро она поймет, что синица в руках лучше, чем журавль в небе!
А помимо Франции у меня оставалась Швеция, король Эрик хранил верность мне и своей мечте объединить две великие протестантские державы Северной Европы. В то лето он прислал ко мне свою сестру, принцессу Цецилию, бледную красавицу, высокую, вровень со мной, и лучезарную, как северный рассвет. Мы устраивали балы, маскарады, игры, мы веселились все лето. Вместе мы съездили на восток от Лондона, посетили Кембриджский университет, послушали тамошних ученых и нагрянули к Берли подивиться на его новый замечательный дом в Теобалдсе.
Справили мы и крестины - принцесса приехала уже на сносях, ее сын родился у нас, и я была крестной матерью! Справили свадьбу: Робинов брат Амброз женился на моей фрейлине, маленькой Анне Рассел, дочери лорда Бедфорда; потом другую - моя троюродная племянница Леттис Ноллис вышла за юного Девере, виконта Херефорда, и все мои молодые подруги сражались на турнире в их честь. Я рада была сбыть ее с рук: для хорошей фрейлины Леттис всегда была слишком самовлюбленной.
Однако к ее жениху - доброму, верному малому - я всегда питала некоторую слабость, так что вполне искренно пожелала молодым счастья.
Принцесса привезла с собой целый выводок юных красавиц, таких же высоких, белокурых и милых, как она сама. Одну из них, молодую графиню Елену Снакенборг, я так полюбила, что попросила принцессу оставить ее мне. Сама девушка была не против, потому что у нее тоже завелся воздыхатель мой старый маркиз Нортгемптон, Эдвард Парр, брат покойной Екатерины, влюбился!
- Как вы поступите? - спросила я, затаив дыхание.
Она улыбнулась своей степенной улыбкой.
- Ваше Величество, мне уже не шестнадцать! Поблагодарю за оказанную честь - и подожду.
Вот девушка в моем вкусе. Подожду! Ее нордический здравый смысл придал мне сил.
Я тоже подожду!
- Ждите! - говорила я Робину почти ежедневно и "не торопись, повремени" - напоминала себе. Ибо наша любовь разгоралась, как лесной пожар, мне все труднее было не уступать на его поцелуи, на его нежные прикосновения.., и на его ласковые уговоры...
Ждать.., чего мы ждали?
- Мадам, я принадлежу вам и должен верить, что когда-то и вы будете принадлежать мне! - проговорился он на свадьбе своего брата. - Неужели весь мир будет спешить к алтарю, только не мы?
Брак...
В тот день это слово впервые прозвучало между нами. А раз произнесенное...
Однажды мы катались по Темзе с испанским послом, епископом де Квадрой. Варка была убрана весенними цветами, весенний ветерок лобзал медленно катящиеся волны, все вокруг дышало покоем. Позади нас один из пажей наигрывал на лютне любовную песню, нежные звуки падали, словно теплый дождь. Мы полулежали под навесом из роз и жимолости, потягивали сладкое, словно нектар, поданное в честь епископа испанское вино.
- Воистину, мы на небесах! - восторженно выдохнула я.
Вдруг Робин вскочил и картинно упал передо мной на колено.
- Мадам, умоляю, вознесите меня на небеса - выходите за меня замуж! Вот и священник - этот добрый князь Церкви не откажется связать нас узами брака!
Обвенчать пару еретиков? Де Квадра раздулся от гнева, словно лягушка, - не ровен час, лопнет. Я захихикала. Несносный Робин - так шокировать высокого гостя! Я лихорадочно искала выход.
- Его Преосвященство не знает английской венчальной службы!
- Зато я знаю! - мягко сказал Робин, касаясь моей руки. - Елизавета, берешь ли ты меня, Роберта, в законные...
Пожатие его сильных пальцев, нежное прикосновение большого пальца к ладони...
О, Робин, Робин...
Жди и смотри!
***
Однако покуда мы играли и ждали, другие не мешкали. В Шотландии встретились Май и Желание, едва этот бесенок Дарили сошел с коня. Да, он был бесенком, хоть и выглядел ангелом! На исходе весны мне напомнили о нем, и напомнили безжалостно, срочные депеши с севера.
"Ваша кузина-королева без ума от юного лорда Дарнли, - писал мой посол сэр Томас Рандольф. - Едва прибыв в Вемисс, он бросился к королеве, и они плясали веселую галиарду, покуда она не взмолилась о передышке. Теперь она говорит, что никогда не видела такого высокого и хорошо сложенного мужчину".
Я прочла это, когда Парри укладывала мою прическу для аудиенции послу Габсбургов, только что прибывшему из Вены.
Плохи дела!
- Кто тут есть? - крикнула я.
Мигом подбежал паж.
- Гонца в Эдинбург!
"Возвращайтесь немедленно!" - послала я королевский приказ.
"Мне и тут неплохо, я никуда отсюда не двинусь", - нагло отвечал этот щенок.
Следующий приказ я отправила сэру Томасу Рандольфу: "Используйте своих людей, делайте что хотите, но чтобы наш кузен Дарнли немедленно вернулся в Англию!"
"Королева этого не допустит, - в отчаянии писал Рандольф. - Она не надышится на лорда Генри; все говорят, он ее околдовал!"
Из сорока курьеров, готовых развозить мои письма и указы по всей Европе, не меньше половины скакали в Шотландию и из Шотландии.
"Она не надышится на лорда Генри".
"Она произвела его в пэры, сделала графом Россом".
Значит, Мария влюбилась, влюбилась первый раз в жизни? Всерьез ли эта лихорадка?
Оказалось, всерьез.
"Она отбросила всякий стыд, - невесело писал Рандольф, - бредит принцем Генри, и этого уже не поправить, кроме как силой".
Как - и когда - Рандольф это угадал? Ибо поистине близился Армагеддон.
Однако из Англии я видела всего лишь его стремительный взлет. "Принцем, Генри?"
"Она сделала его герцогом Олбени, мадам".
Королевский титул. Ясно, к чему идет дело.
Я заскрипела зубами и послала третьего гонца - не простого курьера, но верного Трокмортона, моего парижского посла, и не к Рандольфу, а к самой королеве и с главным моим козырем: "Если вы изберете в мужья любого из моих лордов, кого угодно, только не Дарнли, я назову вас наследницей всей Англии".
Однако, когда мой посланец въезжал в большие ворота Холируда, Марию было уже не остановить.
Она провозгласила его "королем Генрихом".
На следующий день они обвенчались.
Глава 15
Скорби Марии-девы
Одна, и две, и три...
Быстро жениться - долго каяться, сказал древний мудрец. Теперь Мария на своей шкуре убедилась в истине, высказанной Сесилом давным-давно, на свадьбе Робина: nuptiae carnalis a laetitia incupiunt et in luctu terminant - телесные браки начинаются с радостей, кончаются горем.
Однако если в Мариином браке и были радости, их хватило, не как у Робина, на годы или месяцы - от силы на несколько недель, а иные говорят, на несколько дней. Верный Рандольф писал мне почти каждый день, но еще до того, как он шепотом сообщил мне то, что шепотом сообщили ему фрейлины королева беременна, - весь мир уже знал: майская невеста спит врозь с молодым супругом.
Она обнаружила, что "самый желанный красавчик во всей Англии" одержим самыми порочными желаниями, самыми гнусными страстями, какие только можно вообразить.
***
Последний конюх постыдился бы вести себя как этот новоявленный принц. Вернувшийся из Шотландии Трокмортон стоял передо мной, не находя от возмущения слов, лицо его выражало целую бурю чувств.
- Скажите мне правду, сэр, - настаивала я. - Сейчас не время смущаться - говорите же!
- Мадам, король - горький пьяница! - выпалил Трокмортон, дергая себя за рыжую бороду. - Похоже, в Англии мать-графиня держала его в ежовых рукавицах, воспитывала образцового придворного - заставляла ездить верхом, фехтовать, танцевать, учить итальянский и французский. Теперь он словно с узды сорвался - пьет без просыпу, к завтраку напивается до положения риз и потом пьянствует весь день напролет!
Господи Всемогущий! Какое скотство!
- И?..
- И с пьяных глаз поносит королеву черными словами за то, что она не добьется от парламента признания его царствующим королем - сама она в этом не властна, а лэрды перечат ей во всем...
Царствующим королем - помнится, сестрица Мария из-за этого же воевала со своим парламентом. Филиппу мало было титула короля-супруга, он когтями и зубами бился за признание своего верховенства над женой.
Поглядите же, что сталось с обеими Мариями на ярмарке мужей!
И меня еще убеждают выйти замуж?
Остальное я угадала без труда:
- Он пьет, оскорбляет ее - и за это она не допускает его до себя?
Трокмортон кивнул:
- И посему он считает себя вправе искать развлечений на стороне...
- Он ударился в разгул?
Трокмортон слегка порозовел, но он был человек закаленный.
- Король путается с последними городскими потаскушками, с Грассмаркета и с Каугейта - за то, что он принес во дворец нечто такое, что не из дворца вынес, королева отлучила его от своей постели и своего общества.
Я только что не рассмеялась. Значит, этот дурачок подцепил французскую болезнь! Человек, который спал с королевой, променял ее на грязных уличных девок! Какой мерзостью обернулись мальчишеские мечты о троне и королевины грезы о любви! Каменное сердце и то сострадало бы ей!
За окном деревья роняли последние листья; те, что еще держались, жалобно трепетали на ветках, напоминая: лето умирает, неотвратимо наступает зима.
А к Новому году? Я собрала мужество для следующего вопроса.
- Что слышно о ребенке? Ведь это только слухи? Не мог же такой короткий и неудачный брак принести плоды?
Трокмортон явно предпочел бы ответить иначе.
- Простите, мадам, но мне сказали об этом четыре фрейлины, которые служат Ее Величеству с пяти лет, - она беременна!
О, Господи, за что Ты меня караешь?
Мария беременна?
В голове лихорадочно проносилось: законный, католический наследник мужского пола, из рода Тюдоров...
Никакой надежды объявить его ублюдком, незаконнорожденным, как сына этой дурочки Екатерины Грей, - а у меня по-прежнему ни мужа, ни ребенка!
Новая жизнь - ив тоже время смерть - смерть моему спокойствию, смерть надеждам на Робинова сына от этого брака, сына, который стал бы моим наследником, крестником, моим!
***
Судьба словно нарочно решила меня добить.
На следующий день, когда я стояла у себя в комнате, а мои женщины суетились вокруг - мы обсуждали новые парадные туалеты к открытию парламента и зимним празднествам в Уайтхолле, - Кэт, разбиравшая очередной тюк с тканями, вдруг застыла. "Вот, дайте Ее Величеству эту кисею, серебряную, - обратилась она к Марии Радклифф. Потом схватилась за бок, под грудью. - И отложите черный бархат, - сказала она Кэт Кэри, - после решите с мистрис Парри". Она оперлась о стол, словно легонько задохлась, потом вернулась к делам. А на следующий день умерла.
Моя Кэт, моя учительница, утешительница, нянька, мать - как мне тебя не хватало - и как недостает по сей день!
Рождение и смерть - как они сталкиваются постоянно, словно ледяные горы, о которых болтают моряки! В ту же неделю, когда мы прощались с Кэт, я гуляла одна посреди горестно умирающих Гемптонских садов, как вдруг рядом возник Сесил и с ним комендант Тауэра, сэр Эдвард Уорнер. Вопреки обыкновению мой спокойный "Дух" был почти не в себе. "Говорите же, выкладывайте! - рявкнул он. - И не вздумайте оправдываться, скажите Ее Величеству то, что сказали мне!"
Комендант Тауэра был бледен как смерть.
Неужели он пришел сообщить о смерти?
Грех ли это, Господи, что мысли мои сразу обратились к Екатерине Грей и ее сыну, - вот хорошо бы, если б скоротечная, тюремная лихорадка унесла обоих...
Однако мрачное лицо Сесила говорило:
"Тщетная надежда!", а его сердитый вид: "Хуже и быть не может!"
Так что же стряслось? Я чувствовала, что тьма сгущается.
- Ваша кузина, леди Екатерина Гертфорд...
- Грей! - взвыла я. - Она - леди Грей, не графиня Гертфорд, Высший церковный суд объявил их брак недействительным!
- Леди Грей... - торопливо поправился он, сбился и замолчал.
- Выкладывайте! - мстительно потребовал Сесил.
- Разрешилась вторым ребенком.
Мой голос прозвучал совершенно безжизненно. Можно было и не спрашивать, и так все ясно.
- Сыном? Живым и здоровым, как и его брат?
Как же новые наследники подступают к самому моему трону! Никакой пощады Екатерине и ее сообщнику! Подкупили они тюремщиков или комендант сжалился над "молодыми супругами, которые так любят друг друга", мне безразлично. Но этим голубкам уже не миловаться.
Я изрекла свою волю, и все свершилось: Гертфорда отправили в изгнание, племенную кобылу Екатерину - в деревенскую глушь, под самый строгий надзор.
Да, конечно, я помнила свою жизнь в Вудстокском заточении. Вудсток... При одном слове замирает сердце! Но ведь я ничем не заслужила тогдашних бед! А Екатерина... Ах, поберегите свою жалость для тех, кто ее заслуживает!
***
Исключите и мою безмозглую кузину, Марию Шотландскую, ведомую, подобно Екатерине, лишь женской сутью, не разумом - лишь тем, что свербит у нее под юбками, а не сохраняется под париком. Лэрды возмутились против пьянчужки-"короля", нашли тысячу способов его унизить, что толкнуло его в еще больший разгул и буйство, уместное в притоне разврата, но никак не при королевском дворе.
"За какую-то выдуманную обиду он ударил по лицу престарелого шотландского герцога и разбил ему щеку в кровь, - писал Рандольф. - Он требует королевских почестей даже от лиц королевской крови".
Мариин сводный брат Морей, ублюдок, но королевской крови, поднял мятеж. Мария подавила восстание, и, хотя он был ее ближайшим другом и сподвижником, объявила Морея с сообщниками вне закона.
Письмо, в котором это сообщалось, дышало отчаянием - все вынужденные бежать с Мореем были друзья Англии, на которых можно было полагаться насколько вообще можно полагаться на скользких, своекорыстных шотландцев!
А оставшись со своим пьяницей-мужем, без лучших лэрдов и советников, Мария стала все больше полагаться на некоего Риччьо - об этом сообщил мне Трокмортон при следующей встрече с глазу на глаз.
- Риччьо? Кто это?
- Давид Риччьо - ее новый секретарь, она рассорилась с Мэтлендом Летингтоном, своей правой рукой, который был для нее тем же, что Сесил для Вашего Величества.
- Значит, этот Риччьо человек выдающийся?
Судейский или ученый?
- Мадам, это ее музыкант - скрипач, но отнюдь не Нерон, просто безродный пиликальщик!
***
О, мое пророческое сердце! Едва Трокмортон произнес "ее музыкант", мне вспомнилась мать и несчастный Марк Смитон - то, как ее обвинили в супружеской неверности и несчастный юноша поплатился жизнью.
Я играла сама у себя в комнатах - да, играла на вирджиналах - или слушала фрейлин, мальчиков, поющих дискантом, ибо такая близость дает пишу для пересудов, для скабрезных мыслей.
Разумеется, такие мысли зародились и в пьяном умишке Дарнли. Презираемый двором, отвергнутый женой, ревнующий к жизни, которая уже шевелилась в ее утробе, он замыслил вернуть себе власть. Мария сама дрожащей рукой - изложила мне скорбную повесть:
"Мы вечеряли в моих покоях Холлирудского дворца, когда к нам ворвались мой супруг-король с шайкой негодяев, которые выволокли моего слугу Риччьо из-за стола и предали жестокой смерти, - потом на его теле насчитали более шестидесяти нанесенных кинжалами ран.
Мне тоже угрожали, приставили меч к горлу и пистолет к животу, так что я перепугалась за ребенка..."
Напрасно пугалась. После первых наперстянок, но еще до летних маргариток, в июньский день, столь жаркий, что даже в Шотландии рожать было нестерпимой мукой, она разрешилась от бремени...
Надо ли спрашивать?
И так ясно.
Гневался ли на меня Господь? Испытывал? Предупреждал?
Она родила мальчика, красивого, крепкого, толстого, вполне жизнеспособного, и назвала Яковом в честь своих отца и деда, Шотландских королей.
Я рыдала в объятиях у Робина.
- Королева Шотландская произвела на свет прелестного сына, а я безбрачна и бездетна!
- Не плачьте, не плачьте, - утешал он меня, но возразить тут было нечего.
***
Наконец-то принц из рода Тюдоров. Полноценный и такой смышленый, что все клялись: он на этом свете не впервые.
Но он родился не по ту сторону границы, не в той вере, не от той женщины - все не так. Не будь он папистом, сумей мы оградить его от ее пагубного влияния, будь наследником он, а не она - слишком много "если". А меня и так замучили "но".
- Не вздумайте объявлять его наследником! - предупреждали мои непримиримые парламентарии. - Мы не потерпим на английском троне католика, тем более - шотландца! Самые лондонские камни восстанут против него!
Ладно. Зато я буду крестной, об этом попросила Мария - поздненько она спохватилась и начала ко мне подлаживаться. Я послала своим представителем герцога Бедфорда, и с ним - купель чистого золота, в два стоуна весом, в подарок крестнику вместе с моими искренними молитвами о мире.
Мир в Шотландии?
Скорее уж тишина в аду.
- Шотландия - это сточная яма. Ваше Величество, трясина! - ругался Бедфорд по возвращении.
Теперь, с рождением Якова, престолонаследие в Шотландии утвердилось, и ненавистный "король" Дарнли оказался никому не нужен.
Сесиловы глаза и уши видели, слышали и доносили, как шотландские лэрды затевают изжить неприятное напоминание об остывшей королевиной страсти.
"Верховодит у них наследственный лорд-адмирал, граф Босуэлл, - писал Трокмортон, - но за этими титулами скрывается опасный дебошир, тщеславный, опрометчивый и горячий юнец".
Я прочла письмо и порвала пергамент в клочки - судя по всему, второй Дарнли! Очарует ли он Марию, как очаровал первый?
- Никакого развода! - предупреждала Мария - развязаться с мужем значило поставить под сомнение будущность сына; раз нет брака, значит, и ребенок - незаконный. Лэрды переглянулись понимающе - если не развод, то какой остается способ избавиться, от мужа?
Только один.
А мрачный косец смеялся и потирал костлявые руки.
***
Каждый вечер я ложилась с мыслями о Шотландии, каждое утро просыпалась, чтоб узнать о новых тревогах. Франция настойчиво требовала ответа на сватовство короля, юный Карл слал из Версаля надушенные фиалками письма: "Вы пишете, мадам, что Вас смущает моя молодость.
Ах, если б мой возраст восхищал Вас так, как меня восхищает Ваш!"
Сесил почти ежедневно находил способ напомнить мне о другом Карле, эрцгерцоге Габсбурге, - он по-прежнему надеялся, что этот брак даст нам защиту от Испании. А в защите мы нуждались: герцог Альба, первый вельможа и военачальник Филиппа, перебрался из Испании в Брюссель. Уолсингем сообщал из Парижа тревожные вести;
"Герцог постепенно стягивает в Нидерланды всю военную мощь Испании. Он сосредоточил здесь десять, пятнадцать, пятьдесят тысяч солдат - немцев, валлийцев, итальянцев, первоклассных ландскнехтов; подобных воинов эти края не видели с тех пор, как Юлий Цезарь привел из Рима свои легионы. И все эти войска готовы вторгнуться в Англию!
- Как остановить Испанию, задержать ее войска, умерить ее амбиции, выпустить ей ветер из парусов? - стонала я в совете и за его стенами - это было мое утреннее приветствие и вечерняя молитва.
Робин смеялся:
- Что, если предложить Вашему Величеству прожект с участием Хоукинса? Похоже, лорды и купцы, вложившие в него свои средства, изрядно обогатились.
- Ox, прожектеры...
Передо мной в Присутственном покое и дальше в прихожей толпились просители - разношерстная публика со свитками пергамента наготове, и среди них, разумеется, множество бредящих золотом прожектеров - все они в мечтах чеканили золото, спали на золоте, ели золото, даже испражнялись золотом. Но этот Хоукинс...
- Из Плимута? Мореход?
Робин кивнул.
- Дайте ему денег, миледи, отправьте его в Америку, откуда испанцы везут свое золото, - вы и сами обогатитесь, и королю Испанскому насолите, убеждал он. - Только одно: дайте, кроме денег, пушки. Ему надо вооружиться до зубов, чтобы на английских скорлупочках проскочить мимо испанских галионов и утереть нос вашему бывшему зятю!
Я любила его за эту непочтительность - за эту дерзость! Хоукинс был мне известен, его советы пошли на пользу нашему флоту. Но деньги, деньги, деньги...
- Сколько, Робин? - спрашивала я недовольно. - И чтобы все было тайно, пусть никто не знает о нашем участии...
Он сверкнул белозубой улыбкой - это уж, мол, само собой.
- Доверьтесь мне, сладчайшая миледи, доверьтесь мне!
***
Однако Шотландия постоянно была рядом, постоянно тянула за ноги, пока не затащила нас всех в свое первобытное болото. Ни Софокл, рыдала я при полуночных свечах, ни другой древний сочинитель не придумал бы истории трагичнее; боги обратили нас в актеров, зло суфлировало, страсти раскрутили сюжет. И с самого начала, с первой нити Судеб, в центре драмы была Мария.
О, она прикидывалась невинной, словно десятилетняя девственница, этакое дитя, только что из пеленок. Но судите сами по ее поступкам. Она сыграла на руку всем, кто говорит, что власть женщины, мол, противна законам Божеским и человеческим, подтвердила все, что говорилось против "чудовищного правления женщин", отбросила нас на сто, нет, на пятьсот лет назад! Женщина, похвалявшаяся своей властью над мужчинами, не сумела совладать с одним!
"Король", как по-прежнему называли несчастного Дарнли, стал чужаком жене и ребенку.
- Он не соизволил появиться даже на крестинах собственного сына! возмущался герцог Бедфорд.
- Грязный забулдыга! - назвала его Мария перед всем двором, и только вмешательство графа Босуэлла помешало Дарнли ее ударить.
А затем на празднестве гражданских чиновников в степенном городе Эдинбурге он вышел, как все полагали, справить нужду.
Нужду! Да, свою собственную грязную нужду; сбежавшиеся на женский крик люди обнаружили его в прихожей, где он насиловал королевину фрейлину. Мария поклялась, что он ей больше не муж. А вскорости обострилась его болезнь, он испражнялся и мочился кровью, его лихорадило, по телу пошла красная сыпь, и все поняли, что Господь покарал его за похоть.
И вдруг Рандольф сообщает, что Мария простила беспутного супруга, примирилась с ним, уговорила переехать в ее дом в Кирк-Филд, да еще и пообещала, как только сойдут язвы, допустить на свое ложе. И, уложив его в постель, в комнате над своей, она вдруг решила, что не может спать здесь и должна вернуться в Холлируд.
Дальнейшее вам известно: горестная повесть, как и история убийства Эми, трижды облетела мир.
Перед самым закатом сильнейший взрыв разнес дом в щепки. Дом - но не его обитателя.
Тело Дарнли нашли ночью в полях, он был голый, задушенный, рядом с ним лежали шуба и длинная веревка. Бедный глупец, он увидел или услышал, что идут враги, с помощью слуги вылез в окно, попытался бежать, был пойман и убит.
Мария приготовила для меня целую повесть о якобы проведенном расследовании, отправила ее в Англию с самым быстрым гонцом: коронер возложил всю вину на призрачного негодяя Nemo, господина Никто.
Но глаза и уши Сесила и мои собственные гонцы оказались честнее и проворнее. "Убийцами были люди Босуэлла, и все знают, что королева с ним в связи", - сообщал торопливый шифр; так что мои упреки достигли Эдинбурга раньше, чем Мариину ложь довезли до Лондона.
"Мадам, - с ледяной холодностью писала я, не "дорогая сестра, Ма Chere Soeur", как обычно, настолько я была зла, - я лишилась бы права называться вашей верной сестрой и другом, если бы не побуждала вас защитить свою честь и без всякого лицеприятия покарать тех, кто оказал вам эту услугу!"
Однако я писала и знала: она не последует моему примеру, когда после гибели Эми я отослала моего лорда и начала тщательное, долгое расследование. И она сделала как раз наоборот! Отец Дарнли возбудил иск против графа Босуэлла, обвинил его в смерти сына. Однако в день слушания путь в суд ему преградили четыре тысячи Босуэлловых земляков - с горскими саблями и кинжалами наголо, с ножами в зубах, они орали и глумились над стариком. А вскоре стало ясно, как далека Мария от того, чтобы выбраться из обступившего ее кромешного мрака.
Падение ее все ускорялось. Однажды во время верховой прогулки ее подстерег - "похитил", как позже уверяла она, - все тот же Босуэлл.
Она отправилась с ним в замок, и здесь он взял ее - силой, на этом она впоследствии строила свою защиту, - и они стали любовниками. Через две недели она вышла за него замуж, и вся Шотландия под предводительством Морея, Марииного единокровного брата, взялась за оружие.
"Они не затем убивали Дарнли, чтобы получить графа Босуэлла в качестве лэрда и короля, - писал в своей депеше Рандольф. - Но королева клянется, что не отречется от него, даже если ей придется отказаться от своего королевства, Англии, Франции, всего мира и бежать за ним в нижней юбке на край света".