Страница:
Я проглотила и это — лабиринтами очень и очень многие называют Силовые Орнаменты, бить за такую терминологию бесполезно, да всех и не побьешь. А что наш Орнамент Городов — не единственный, я тоже в курсе, хотя прежде с иными и не сталкивалась.
Но к данному Орнаменту слово «лабиринт» действительно идет. Еще в золотом ругиландском детстве родители возили нас с сестрами в Карловицкие пещеры — так вот, здесь та же эстетика, вплоть до цветной подсветки. Только не подсветка, конечно, а неустоявшиеся выходы силовых линий. Молоденький оказался Орнамент, в полную силу не вошедший… Я была так поглощена этим зрелищем — где я еще такое увижу! — что и с Ронселин-Катрионой беседовала как-то невпопад, так и не уяснив, что же от меня требуется.
Да и почему я должна была что-то подозревать? Темных составляющих в энергетическом спектре этой девицы не было — не то что у Наллики или Арлетт Айотти, — а тонкому сканированию эмоций меня Лайгалдэ даже не учила, я Огонь, а не Вода, без резонанса такие вещи не ловлю. Разве что легко чую ложь, но здесь не было и прямой лжи…
Очередной изгиб коридора был словно выложен продолговатой светло-синей плиткой, пол под ногами — бирюзовый в черных разводах. На этом фоне худенькая девушка, закутанная в ярко-желтый плащ с капюшоном, казалась солнечным зайчиком, ненароком залетевшим под воду.
«Это Хуана, Страж Башни, — представила ее моя спутница. Я невольно усмехнулась, мысленно сравнив это создание с нашими авиллонскими Стражами, в их сером с серебром… — Привет, Хуана, это и есть та, кто нам нужен».
«Привет, Кэролайн, — отозвалась девушка. — И вам привет, госпожа».
«Значит, здесь тебя зовут Кэролайн? — уточнила я. — Или мне все-таки можно называть тебя Ронселин?»
«Лучше Кэролайн», — коротко ответила она.
«У нас здесь правило: новое место — новое имя, — пояснила Хуана. — Так что у Кэролайн имен много… очень много!»
В этот момент я и обозвала ее мысленно Многой. Нет, я далека от желания во вторую же встречу потребовать у человека его Истинное Имя, но заставлять собеседника в каждом новом месте привыкать к новому обозначению — это, знаете ли… Впрочем, как любит говорить Леопольд Ковенски, — у каждого Абрама своя программа.
«А у тебя тоже много имен?» — лишь спросила я у Хуаны.
«А мне зачем много? Я — Страж».
«И то ладно», — вздохнула я, так ничего и не поняв. Разговор отвлек меня, и я опять не уследила, как вместо голубого коридора оказалась в чем-то вроде колодца с изумрудными стенками, уходящими вверх на невероятную высоту. Хуана закинула голову вверх, приложила ко рту ковшик ладоней и издала потрясающий вопль, почти переходящий в ультразвук. У меня заложило уши. В следующий миг нас словно подбросило струей воздуха, и мы оказались в небольшой комнатке с обшитыми деревом стенами. Так я поняла, зачем на должность местного Стража взяли это хрупкое создание — ни одно мужское горло, даже Нездешнее, вовеки не исторгнет из себя ТАКОЕ…
Там мы оставили верхнюю одежду, потом нас снова подкинуло воздушной струей, но уже без всяких воплей, и вынесло вот в эту самую комнату с льдисто-белыми стенами. И с этого момента мне даже не хочется прикасаться мыслью к дальнейшим событиям — и стыдно, и противно, и зло берет, и даже не разберешь, чего больше…
Нет, кристалл к горлу они мне приставили отнюдь не сразу. Сперва был очередной чай — на этот раз со сладкими кореньями, запеченными на углях, — и новая порция болтовни, точнее, какой-то совершенно подростковой похвальбы своей немеряной крутью. Башня эта, оказывается, если и не центр всего мироздания, то по крайней мере важный транспортный узел, и во многие места можно попасть лишь через нее. Но саму Башню окружает некое Туманное Ожерелье, через которое нет прохода простому смертному, поэтому существует некое Братство Проводников через туман. Братство это состоит из одних мужчин, и единственная женщина в нем — она, Многая, братья чаще зовут ее своей смертной богиней, так как именно из ее рук получают свои способности Проводников, чаще называемые Привилегией Братства…
У меня все крепло и крепло ощущение, что я угодила в какую-то нелепую пародию на наш собственный расклад, и в этой пародии смешаны в одну кучу Стражи Башни, Братья Дарги и Стоящие на Грани Тьмы. Когда же прозвучало слово «привилегия», я решила, что пора кончать балаган. Нянчиться с детьми, без сомнения, достойное занятие, но не при таких обстоятельствах. Трать-тарарать, да если бы они знали, ЧТО на самом деле именуется «привилегией Братства» и КТО так именует эту вещь!..
В общем, я попросила их перестать распускать передо мной хвост и кратенько объяснить, зачем я им нужна, — а то я боюсь не успеть в Эсхару к назначенному сроку. На это Многая заявила, что бояться мне нечего — один из отростков местного Орнамента ведет прямиком в Эсхару, и в случае чего я окажусь там за полчаса.
И тут неожиданно у меня мелькнула мысль, которой, по совести сказать, надо было мелькнуть намного раньше:
«Слушай, а почему ты написала, что я — твой единственный знакомый Мастер? По-моему, с Флетчером ты знакома гораздо лучше, чем со мной».
Многая с Хуаной переглянулись с откровенным замешательством. Затем Многая сказала, что и в самом деле пора переходить к делу. После чего и был извлечен на свет кристалл звукозаписи, а мне поставили ультиматум: или я Говорю на этот кристалл лучшие из подвластных мне Слов — своих и чужих — и иду куда пожелаю, либо не выйду из Башни до тех пор, пока Слова не выбьют из меня силой.
От такой неслыханной наглости у меня даже дыхание на миг перехватило. Но я все еще не принимала их всерьез.
«Возьмите, если сумеете», — только сказала я, откидываясь на спинку дивана с видом королевы, у которой толпа простолюдинов потребовала автограф на хартии вольностей.
Тогда Многая влезла в эту самую ритуальную накидку, она же сакральное облачение Проводника, и начался полный бардак из серии «что ни придумаете, все будет правда». Были какие-то зелья, высыпаемые в пламя свечей, — и свечи, сначала погасшие, а потом сгоревшие дотла от одного моего взгляда. Были кружения по комнате с пением заклятий — и обычная бабская истерика с пощечинами. Были изощренные взаимные оскорбления, была Хуана, с перепугу спрятавшаяся под стол. Многая запугивала меня великим чародеем, истинным владельцем этой Башни. Я отнеслась к угрозе всерьез — во всей атмосфере и в самом деле чувствовался отпечаток некой незаурядной личности. В ответ я попыталась припугнуть Многую Словом, от которого она откинет копыта сразу же, как я до-Говорю. На это она лишь усмехнулась: «Давай, говори! Уверяю тебя, что с моей смертью блокировка вокруг Башни не исчезнет!». Я быстро прощупала окружающую среду и с немалым испугом убедилась, что это правда — самой мне отсюда не выйти.
Дальше пошли уже совсем неописуемые гнусности. Слава богам, хоть до рукоприкладства я не опустилась, хотя очень подмывало…
Резко кольнуло в висок, заныли глаза. Неадекватная связь никогда не доставляет приятных ощущений, минутное повышение внутричерепного давления — еще не самое противное, чем она чревата. Торопливо подхватываю кристалл в ладони — сноп сиреневых бликов летит мне в лицо, в них медленно проступает лицо Флетчера — куда более отчетливое, чем при первой связи.
— Это я, Элендишка. Нахожусь в Эсхарском отростке орнамента. Тут действительно все по уши в блоках, но каких-то однонаправленных — снаружи снимаются прямым пробоем, по крайней мере, мне под силу. Сколько у тебя прошло личного времени?
Я прислушиваюсь к своим ощущениям:
— Около четырех часов с прошлой связи. Вряд ли больше…
— Тогда попытайся за следующий час проникнуть в портал. Если удастся, дальше по Орнаменту пойдешь легко, я тебе все расчищу…
— А если не проникну? — перебиваю его я. — Думаешь, это так просто?
— Если не сумеешь, придется мне ихнюю Башню штурмом брать, а не хотелось бы. Но ты все-таки попробуй… есть там кто-то, кто тебя сторожит, или только стены и магия?
— Ну… при желании можно вызвать одну девчонку, — отвечаю я, скосив глаза на каминную полку с маленьким гонгом.
— Так в чем проблема? Вызови, заморочь ей голову как угодно, хоть в туалет попросись! Лишь бы выйти из комнаты, а там сама разберешься.
— Тебя послушать, так все настолько легко… — возражаю я скорее из нерешительности, чем из действительного желания возразить.
— Легче, чем ты думаешь, — улыбается он с хитрецой. — Ладно, действуй, я жду тебя час, а потом начинаю все тут сносить! — после чего связь прерывается мгновенно, телеэкран, и тот с такой скоростью не гаснет.
Уже давно рассвело. Холодно, тихо, по-утреннему как-то пронзительно и свежо — это от льдистой белизны стен…
Я снова заворачиваю кристалл связи в замшу и заталкиваю в сумку, затягиваю боковой ремешок… Блинн, в третий раз!!! Конечно, если каждый раз наталкивать в сумку в полтора раза больше, чем в нее помещается, не стоит удивляться, что пряжка то и дело выдирается с корнем — но почему именно сейчас, когда подвязать — и то нечем?!
А пошли они все куда подальше! Они меня сюда заманили, поиздевались, заперли, а я еще должна думать о сохранности их барахла? Сбрасываю с себя синюю накидку и энергичным движением выдергиваю тонкий шнурок из кулиски на поясе — вот и славненько, как раз в петлю пролез. Снова зашвыриваю накидку под стол, затем подхожу к камину и что есть силы бью по гонгу бронзовым молоточком.
Хуана проявляется в комнате через минуту, медленно, как на новейшей фотографии, для которой не нужна ванночка с проявителем.
— Все-таки решили работать с кристаллом, госпожа? — задает она вопрос, еще пребывая в полупрозрачном состоянии.
— А вот шиш вам! — бросаю я пренебрежительно. — Ты мне лучше скажи, где у вас тут заведение для дам?
Хуана морщит светлые бровки. Сейчас на ней белый пушистый свитер, из-под которого торчит золотая парчовая юбка до полу. Похоже, не только в моей комнате сегодня забыли протопить…
— Простите, госпожа, даже не знаю, как быть. Кэролайн не велела выпускать вас из этой комнаты ни под каким видом…
— Тогда мне придется сделать это в камин, — нервно отвечаю я и добавляю мстительно: — Впрочем, не думаю, что это так уж усугубит здешний хлев. Ваш великий гуру, что, выше таких презренных материй, как уборка в доме?
— Ладно, — решается Хуана, — на минутку, наверное, можно. Становитесь рядом со мной.
Я вскидываю на плечо сумку и подчиняюсь.
— Сумку оставьте, — тут же одергивает меня Хуана.
— Ни в коем случае — у меня там тампоны, — я изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не ухмыльнуться. — Ты хоть знаешь, что такое тампоны и зачем они нужны?
Легко все-таки презирать так называемые «средства женской гигиены», если можешь побывать в Слэрте и зашить в плечо гормональную капсулу, рассчитанную на пять лет. Моей осталось полтора года сроку, но потом ведь можно и поменять…
На секунду пол уходит у меня из-под ног, и я снова оказываюсь в комнате с деревянными стенами. Вот и вешалка для одежды — моя меховая куртка, желтый плащ Хуаны, еще какой-то странный черный балахон, а вот пятнистой шубки Многой почему-то не видно. За подмогой, что ли, побежала, вместо того чтобы спать?
— Вот, — Хуана указывает на дверку, почти незаметную в этой деревянной обшивке, с ручкой в форме изогнувшейся бронзовой змеи.
…Да, не зря данное заведение зовется в народе «кабинетом задумчивости». Впрочем, слово «задумчивость» имеет такое же отношение к моему текущему мыслительному процессу, как водовозная кляча к беговым рысакам.
Деревянная комната — это очень хорошо, ведь именно в нее мы попали из зеленого колодца. И похоже, если что-то здесь и можно назвать порталом (еще одно слово, которого не люблю, но Флетчеру простительно), то именно переход из нее в колодец.
Вот только смогу ли я воспользоваться этим переходом, не прибегая к помощи Хуаны? А если и смогу, то как сделать это у нее на глазах? Я не специалист по убалтыванию людей и вряд ли добьюсь прямой помощи — одно дело туалет и совсем другое — Силовой Орнамент…
— Госпожа, вы еще долго? — доносится из-за двери нерешительный голос Хуаны.
— Тампон меняю! — огрызаюсь я сквозь дверь. — А это процесс не мгновенный. Ничего, подождешь… Страж!
— Нет, меняйте, конечно… Просто… мне тоже туда хочется…
Так-к… Похоже, мне начинает везти!
Когда я распахиваю дверку «кабинета задумчивости», Хуана кидается внутрь, оттерев меня плечом, и торопливо запирается изнутри.
В моем распоряжении — минута, может быть, полторы. Бросаю быстрый взгляд на дверку. Естественно, наружного запора никто не предусмотрел — здесь вам не ругиландская муниципальная квартира. Хотя… ну да, когда я вешала куртку…
Я изгибаюсь, достаю из-за вешалки длинную резную орясину — неважно, магический это посох или просто дорожный, меня сейчас волнует не это, — и с торжествующей улыбкой продеваю под изогнувшуюся змею. Теперь мне обеспечено минут двадцать, а то и больше — Хуана девушка не слишком крепкая… в отличие от резной дубины.
Лихорадочно сканирую пол и стены. Ничего, абсолютно ничего. Однако подобные штуковины частенько бывают ощутимы лишь с определенной позиции, если я ничего не путаю из того, чему пять с половиной лет назад пытались выучить меня лорды Рябинового Дола. Ну-ка, как же я тогда стояла, когда нас выбросило сюда воздушным лифтом?
Орясина в двери дергается, но остается на месте — резьба удерживает.
— Госпожа, зачем вы это сделали? Выпустите меня немедленно!
Какая вежливая, однако, девушка — я бы в этой ситуации непременно начала фразу с «какого хрена?!» Так, вроде именно здесь — на этом красноватом квадрате пола, вполоборота к вешалке…
Раздается треск. Я бросаю встревоженный взгляд на орясину — в том месте, где она пересекает щель между дверкой и косяком, с нее летят зеленые искры, однако дверь по-прежнему нерушима.
— Вы что, продели в ручку посох Стайна, госпожа? Вы хоть представляете, что тут будет, если я все-таки его сломаю?
Все же магический… Что ж, тем лучше для меня!
— Как бы пробуйте, — отзываюсь я язвительно. — В следующий раз не будете с вашей смертной богиней разбрасывать артефакты где ни попадя!
— Откройте, прошу вас! Вам же все равно не выбраться без меня ни вверх, ни вниз!
Эту реплику я уже не удостаиваю ответом. Да, смешно было ожидать, что с моей позиции что-то учуется — вела-то нас Хуана. Кажется, она тогда стояла одной ногой на темном квадрате, а другой — на красноватом с трещинкой… Или в придачу к нужной позиции мне потребуется еще и ее голосок баньши?
Новый удар в дверь и снова треск. Черт возьми, сейчас уже трещал не энергетический разряд, а дерево…
— В последний раз прошу — откройте!
Когда воздух вокруг меня начинает искриться, я от радости подпрыгиваю на месте и издаю свой боевой клич «Хаййя!» В следующую секунду пол снова уходит у меня из-под ног, и я едва успеваю рвануть с вешалки куртку из нутрии, выдрав с мясом петлю на воротнике. Последнее, что касается моего слуха, — особо громкий треск, но дерева или разряда, я уже не в состоянии уловить…
Я в зеленом колодце, а передо мной матовой голубизной сияет невысокая арка прохода в Орнамент. Сую руки в рукава куртки, вешаю сумку через плечо и бегом устремляюсь в это голубое — не знаю, сломала Хуана посох или все же нет, но уж если сломала, ни к чему медлить.
Направо… еще раз направо… а вот теперь налево! Я уже чувствую нечто, подобное дуновению теплого ветра — Флетчер там, это его сила указывает мне направление и расчищает дорогу.
Еще поворот, пара непонятно откуда взявшихся ступенек — не удержавшись на бегу, спотыкаюсь и растягиваюсь во весь рост, чудом не врезаясь головой в выступ стены. Выругавшись, вскакиваю на ноги, на ходу потираю отбитые колени и локти…
Флетчер стоит прямо за выступом, глядя в потолок невидящими глазами. Длинные волосы падают на воротник черной кожаной куртки, серебряная застежка-молния кажется красноватой от отблеска очередной недоразвитой силовой линии. Руки, совсем как у Стража Башни Теней, неподвижно сомкнуты на крестообразной рукояти длинного меча, упертого острием в пол. Явно не его родной, а либо Марселла, либо младшего из принцев, Джарвиса — сам Флетчер предпочитает клинки покороче…
Взвизгнув так, что позавидовала бы и Хуана, я кидаюсь к нему на шею.
— Эленд, наконец-то! — Флетчер с лязгом роняет меч и принимает меня в свои объятия.
«Одиночество в талом снегу гонит боль по зеркальному кругу… Никогда я понять не смогу, отчего нас так тянет друг к другу…»
Вечером того же дня мы все сидим у Пэгги в ее Ковровой гостиной. Как всегда, качаются на тонких цепочках до половины налитые водой стеклянные чаши-светильни, в которых плавают и горят золотые и лиловые шарики свечей; свет их смешивается, размывается по залу причудливыми бликами, создавая атмосферу сказочного дворца…
Сказочного? Для большинства местных жителей так оно и есть. Разве княгиня Маргарита не самая могущественная чародейка Эсхары?
Сама Пэгги в своем любимом кресле меж двух скругленных окон лениво обмахивается веером, черным с алыми цветами. Окна раскрыты настежь, и тонкий аромат распускающегося белоцвета смешивается со сладким запахом разных прочих олеандров, которыми в изобилии уставлена комната.
В этой обстановке утонченной роскоши, даже не восточной, а обобщенно южной, странным анахронизмом выглядит магнитофон на батарейках, непрерывно извергающий из себя какую-то кельтуху, которую я напереписывала у Луминно в огромных количествах. С ума сойти, было же время, когда я просто млела от этой музыки, а сейчас уши вянут — не иначе, объелась…
Сие чудо техники я забыла здесь полгода назад, и за это время юные ведьмочки, Пэггины придворные дамы, быстро разобрались, что к чему, и даже выучились магически подзаряжать батарейки! Двое из этих юных дарований сейчас танцуют в центре комнаты — ту, что с черными волосами, зовут Авигея, а другая, видно, новенькая, ее имени я не знаю.
Я, уже переодевшись в сверкающее тряпье эсхарского покроя, небрежно сижу на подлокотнике кресла Флетчера. Сам он потягивает из бокала какой-то немыслимый коктейль ярко-зеленого цвета. Вот сейчас он опять повернется ко мне, и губы и глаза его снова тронет легкая улыбка, вопрошающая — с тобой все в порядке?
Я улыбаюсь в ответ, и его рука опускается на мое плечо… Конечно, смерть от скромности мне никогда не грозила, но я прекрасно знаю, насколько неотразима в этот миг. А впрочем, и его внешность сейчас впечатляет — Эсхарский дворец одно из немногих мест, где он позволяет себе полностью расслабиться. На бархатном берете таинственно поблескивает сапфировый трилистник Ордена…
Господи, я-то почему не могу расслабиться даже здесь, в этом раю земном, где я дома больше, чем на родной Тихой Пристани? Словно стальная пружина, туго скручена во мне готовность в любую секунду все бросить и помчаться неизвестно куда. Даже бокал вина не помог — сердце после него почему-то начало колотиться, как хвост перепуганного кролика. Что со мной сегодня такое? Неужели на меня так подействовала ночь в этой… тоже Башне, будь она трижды и четырежды неладна?! Ничего ведь не случилось, ничего от меня не добились, я крайне удачно сделала оттуда ноги…
Все хорошо, успокойся. Everything is all right, everything is fine…
— Эй, девочки, а может, уберете свое колдунство? — в голосе Пэгги наигранно капризная, «княгиньская» нотка. — Сами видите, у нас тут менестрель простаивает. Отчего бы это, а?
— Всегда к вашим услугам, госпожа княгиня, — Флетчер произносит это с такой ухмылкой, за которую любой уважающий себя государь тут же приказал бы выкинуть вон этого хама. — Мне не хватало лишь вашего пожелания.
Он тянется за гитарой, и я поспешно скатываюсь с подлокотника, устраиваюсь у его ног, дабы не мешать. И, как оно всегда со мной после хотя бы недельной разлуки с этим мерзавцем, завороженно смотрю, как ложится на струны смуглая рука с тонкими пальцами Нездешнего…
Я знаю, я чувствую… Его пламя соприкасается с моим, бирюзовая вспышка ласкает обнаженные нервы почти до боли. Он тоже знает — а в сгустившемся воздухе повисает древняя мелодия, одновременно безмерно печальная и бешено страстная, как цыганский романс… Ругианская «Королевна-бродяжка», надо же… Я ступаю в центр комнаты, буквально раздвинув плечом танцующих ведьмочек, и гитаре начинает вторить тонкий перезвон подвесок из позолоченного серебра на моей головной повязке.
Как там слова? Когда-то знала, да и сейчас не совсем забыла — я же эту мелодию с детства нежно люблю… Нет, не хочу вспоминать. Не сейчас.
В другое бы время Пэгги и сама с удовольствием поплясала бы с нами, но уж если он играет, а я танцую — все, третий лишний, тут творится нечто такого уровня, что чуть зацепи — пол-Эсхары без крыш останется. В прямом и переносном смысле.
Everything is all right, everything is fine… А там, наверху, в спальне, стоит на столе флакончик из белого переливающегося оникса — тот самый, на который мы год копили деньги. И сегодня поздно ночью, когда мы останемся одни, Флетчер откроет его, выльет на ладонь немного масла, и комнату наполнит ни с чем не сравнимый аромат белого силийского шиповника… а наутро этот аромат перейдет с нашей кожи на смятые простыни и надолго останется в них…
Если кто-то сейчас скажет мне, что это мой последний такой вечер — не знаю почему, но я поверю.
Так наползает гроза. Жаркий июльский полдень, солнце слепит лучами, и небо еще ни с одной стороны не оттенено ярким свинцом, но уже слышнее звуки в знойном безмолвии, придавившем нас своей тяжестью, и медленно сжимаются золотые розетки горчанки, стискиваются, как руки в молитве…
Слушайте, а ведь сегодня на самом деле будет гроза! Здесь-то, в Эсхаре, лето, не зима! То-то я так взмокла во время танца! Таким образом, у моего напряга вполне обыденная причина, и нечего переживать по этому поводу. Дождь пройдет — посвежеет, в том числе и в мозгах.
Флетчер завершает «Королевну-бродяжку» резким ударом по струнам, и я застываю вполоборота к нему с почти радостной улыбкой.
— Слушай, это потрясающе! — белокурая ведьмочка, чьего имени я еще не знаю, преданно заглядывает мне в глаза. — Ты научишь меня так танцевать?
— Ты и сама уже неплохо умеешь, — отвечаю я вполне искренне. — Если хочешь, покажу потом пару движений…
Мне не до нее сейчас — во все глаза я смотрю на темноволосого незнакомца, который стоит у кресла Пэгги, разглядывая какую-то драгоценную вещицу. Вот это да — вошел во время танца, а я и не заметила…
Увидев, что я смотрю на него, он возвращает драгоценность княгине Эсхарской.
— Таких, как ты, в некоторых Сутях все еще сжигают на кострах, — голос звучный, чуть хрипловатый.
— Таких, как я? — повторяю я машинально…
— Эленд, позволь представить тебе славного рыцаря Дэнниса диа Оро, друга моего Марселла, — тут же встревает Пэгги. — Дэннис, а это та самая Элендис Аргиноль, о которой ты уже наслышан. Почти моя племянница.
Диа Оро, диа Оро… Романдское имя, однако! Помнится, во время своих монлозанских великих деланий знавала я некоего Парсифаля диа Оро, у которого, прямо как в сказке, было три сына: два — дети как дети, а третий…
Я подхожу к ним и уже готовлюсь протянуть руку для поцелуя, но поименованный Дэннис опережает меня — и пожимает мою руку крепким мужским рукопожатием. Ничего себе!
— Вот, значит, какая ты… — произносит он непонятно и оценивающе смотрит на меня. Я, в свою очередь, делаю то же самое. Своеобразное лицо, приметное… кожа светлая, а волосы — ночь непроглядная, стекают на плечи, как черный дождь. И глаза такие же ночные, огромные, с темно-золотыми искрами и каким-то звериным прищуром… не волчьим, но все же… Мутамнийские глаза. Да — и движения слишком плавные для его высокой и сильной фигуры. Сразу чувствуется воин, опытный и опасный…
Стоп, мутамнийские… а зовут диа Оро… и одежда не романдская, а стандартная авиллонская — светлая рубаха и что-то вроде темной туники без рукавов…
— Слушай, ты по матери в родстве с диа Родакасрами не состоишь? — спрашиваю я, затаив дыхание. Два сына, которые дети как дети, у Парсифаля — от первой жены, романдки…
— Состою, — отвечает он, не моргнув глазом. — В отдаленном.
— Трать тебя тарарать, Линхи! — ору я, не считая нужным сдерживаться. — Вот ты и попал в мои лапы, мать твою мутамнийскую!
Он невольно улыбается, и надо сказать, улыбка у него приятная. А в следующую секунду это уже не улыбка, а оскал, острые клыки в звериной пасти… Передо мною на ковре, с невозмутимым выражением на морде, сидит крупный лесной котяра бурой масти, с кисточками на ушах и коротким, словно обрубленным хвостом.
— Мррр-я-ау! — нагло говорит он и вкусно облизывается, словно только что кого-то сожрал. Я невольно отшатываюсь, но Линхи уже стоит передо мною в человеческом облике и смеется.
— Посмейся тут у меня, — огрызаюсь я. — Тебя кто просил из себя божественное правосудие изображать? Шинно?
Улыбка сбегает с его лица.
— Ты о чем?
— Не отпирайся. Верховного Экзорциста загрыз ты, я это нутром почуяла еще в кангранском стойбище. А окончательно уверилась, когда узнала, что старый Парсифаль за что-то отказал младшему сыну в родительском благословении.
Но к данному Орнаменту слово «лабиринт» действительно идет. Еще в золотом ругиландском детстве родители возили нас с сестрами в Карловицкие пещеры — так вот, здесь та же эстетика, вплоть до цветной подсветки. Только не подсветка, конечно, а неустоявшиеся выходы силовых линий. Молоденький оказался Орнамент, в полную силу не вошедший… Я была так поглощена этим зрелищем — где я еще такое увижу! — что и с Ронселин-Катрионой беседовала как-то невпопад, так и не уяснив, что же от меня требуется.
Да и почему я должна была что-то подозревать? Темных составляющих в энергетическом спектре этой девицы не было — не то что у Наллики или Арлетт Айотти, — а тонкому сканированию эмоций меня Лайгалдэ даже не учила, я Огонь, а не Вода, без резонанса такие вещи не ловлю. Разве что легко чую ложь, но здесь не было и прямой лжи…
Очередной изгиб коридора был словно выложен продолговатой светло-синей плиткой, пол под ногами — бирюзовый в черных разводах. На этом фоне худенькая девушка, закутанная в ярко-желтый плащ с капюшоном, казалась солнечным зайчиком, ненароком залетевшим под воду.
«Это Хуана, Страж Башни, — представила ее моя спутница. Я невольно усмехнулась, мысленно сравнив это создание с нашими авиллонскими Стражами, в их сером с серебром… — Привет, Хуана, это и есть та, кто нам нужен».
«Привет, Кэролайн, — отозвалась девушка. — И вам привет, госпожа».
«Значит, здесь тебя зовут Кэролайн? — уточнила я. — Или мне все-таки можно называть тебя Ронселин?»
«Лучше Кэролайн», — коротко ответила она.
«У нас здесь правило: новое место — новое имя, — пояснила Хуана. — Так что у Кэролайн имен много… очень много!»
В этот момент я и обозвала ее мысленно Многой. Нет, я далека от желания во вторую же встречу потребовать у человека его Истинное Имя, но заставлять собеседника в каждом новом месте привыкать к новому обозначению — это, знаете ли… Впрочем, как любит говорить Леопольд Ковенски, — у каждого Абрама своя программа.
«А у тебя тоже много имен?» — лишь спросила я у Хуаны.
«А мне зачем много? Я — Страж».
«И то ладно», — вздохнула я, так ничего и не поняв. Разговор отвлек меня, и я опять не уследила, как вместо голубого коридора оказалась в чем-то вроде колодца с изумрудными стенками, уходящими вверх на невероятную высоту. Хуана закинула голову вверх, приложила ко рту ковшик ладоней и издала потрясающий вопль, почти переходящий в ультразвук. У меня заложило уши. В следующий миг нас словно подбросило струей воздуха, и мы оказались в небольшой комнатке с обшитыми деревом стенами. Так я поняла, зачем на должность местного Стража взяли это хрупкое создание — ни одно мужское горло, даже Нездешнее, вовеки не исторгнет из себя ТАКОЕ…
Там мы оставили верхнюю одежду, потом нас снова подкинуло воздушной струей, но уже без всяких воплей, и вынесло вот в эту самую комнату с льдисто-белыми стенами. И с этого момента мне даже не хочется прикасаться мыслью к дальнейшим событиям — и стыдно, и противно, и зло берет, и даже не разберешь, чего больше…
Нет, кристалл к горлу они мне приставили отнюдь не сразу. Сперва был очередной чай — на этот раз со сладкими кореньями, запеченными на углях, — и новая порция болтовни, точнее, какой-то совершенно подростковой похвальбы своей немеряной крутью. Башня эта, оказывается, если и не центр всего мироздания, то по крайней мере важный транспортный узел, и во многие места можно попасть лишь через нее. Но саму Башню окружает некое Туманное Ожерелье, через которое нет прохода простому смертному, поэтому существует некое Братство Проводников через туман. Братство это состоит из одних мужчин, и единственная женщина в нем — она, Многая, братья чаще зовут ее своей смертной богиней, так как именно из ее рук получают свои способности Проводников, чаще называемые Привилегией Братства…
У меня все крепло и крепло ощущение, что я угодила в какую-то нелепую пародию на наш собственный расклад, и в этой пародии смешаны в одну кучу Стражи Башни, Братья Дарги и Стоящие на Грани Тьмы. Когда же прозвучало слово «привилегия», я решила, что пора кончать балаган. Нянчиться с детьми, без сомнения, достойное занятие, но не при таких обстоятельствах. Трать-тарарать, да если бы они знали, ЧТО на самом деле именуется «привилегией Братства» и КТО так именует эту вещь!..
В общем, я попросила их перестать распускать передо мной хвост и кратенько объяснить, зачем я им нужна, — а то я боюсь не успеть в Эсхару к назначенному сроку. На это Многая заявила, что бояться мне нечего — один из отростков местного Орнамента ведет прямиком в Эсхару, и в случае чего я окажусь там за полчаса.
И тут неожиданно у меня мелькнула мысль, которой, по совести сказать, надо было мелькнуть намного раньше:
«Слушай, а почему ты написала, что я — твой единственный знакомый Мастер? По-моему, с Флетчером ты знакома гораздо лучше, чем со мной».
Многая с Хуаной переглянулись с откровенным замешательством. Затем Многая сказала, что и в самом деле пора переходить к делу. После чего и был извлечен на свет кристалл звукозаписи, а мне поставили ультиматум: или я Говорю на этот кристалл лучшие из подвластных мне Слов — своих и чужих — и иду куда пожелаю, либо не выйду из Башни до тех пор, пока Слова не выбьют из меня силой.
От такой неслыханной наглости у меня даже дыхание на миг перехватило. Но я все еще не принимала их всерьез.
«Возьмите, если сумеете», — только сказала я, откидываясь на спинку дивана с видом королевы, у которой толпа простолюдинов потребовала автограф на хартии вольностей.
Тогда Многая влезла в эту самую ритуальную накидку, она же сакральное облачение Проводника, и начался полный бардак из серии «что ни придумаете, все будет правда». Были какие-то зелья, высыпаемые в пламя свечей, — и свечи, сначала погасшие, а потом сгоревшие дотла от одного моего взгляда. Были кружения по комнате с пением заклятий — и обычная бабская истерика с пощечинами. Были изощренные взаимные оскорбления, была Хуана, с перепугу спрятавшаяся под стол. Многая запугивала меня великим чародеем, истинным владельцем этой Башни. Я отнеслась к угрозе всерьез — во всей атмосфере и в самом деле чувствовался отпечаток некой незаурядной личности. В ответ я попыталась припугнуть Многую Словом, от которого она откинет копыта сразу же, как я до-Говорю. На это она лишь усмехнулась: «Давай, говори! Уверяю тебя, что с моей смертью блокировка вокруг Башни не исчезнет!». Я быстро прощупала окружающую среду и с немалым испугом убедилась, что это правда — самой мне отсюда не выйти.
Дальше пошли уже совсем неописуемые гнусности. Слава богам, хоть до рукоприкладства я не опустилась, хотя очень подмывало…
Резко кольнуло в висок, заныли глаза. Неадекватная связь никогда не доставляет приятных ощущений, минутное повышение внутричерепного давления — еще не самое противное, чем она чревата. Торопливо подхватываю кристалл в ладони — сноп сиреневых бликов летит мне в лицо, в них медленно проступает лицо Флетчера — куда более отчетливое, чем при первой связи.
— Это я, Элендишка. Нахожусь в Эсхарском отростке орнамента. Тут действительно все по уши в блоках, но каких-то однонаправленных — снаружи снимаются прямым пробоем, по крайней мере, мне под силу. Сколько у тебя прошло личного времени?
Я прислушиваюсь к своим ощущениям:
— Около четырех часов с прошлой связи. Вряд ли больше…
— Тогда попытайся за следующий час проникнуть в портал. Если удастся, дальше по Орнаменту пойдешь легко, я тебе все расчищу…
— А если не проникну? — перебиваю его я. — Думаешь, это так просто?
— Если не сумеешь, придется мне ихнюю Башню штурмом брать, а не хотелось бы. Но ты все-таки попробуй… есть там кто-то, кто тебя сторожит, или только стены и магия?
— Ну… при желании можно вызвать одну девчонку, — отвечаю я, скосив глаза на каминную полку с маленьким гонгом.
— Так в чем проблема? Вызови, заморочь ей голову как угодно, хоть в туалет попросись! Лишь бы выйти из комнаты, а там сама разберешься.
— Тебя послушать, так все настолько легко… — возражаю я скорее из нерешительности, чем из действительного желания возразить.
— Легче, чем ты думаешь, — улыбается он с хитрецой. — Ладно, действуй, я жду тебя час, а потом начинаю все тут сносить! — после чего связь прерывается мгновенно, телеэкран, и тот с такой скоростью не гаснет.
Уже давно рассвело. Холодно, тихо, по-утреннему как-то пронзительно и свежо — это от льдистой белизны стен…
Я снова заворачиваю кристалл связи в замшу и заталкиваю в сумку, затягиваю боковой ремешок… Блинн, в третий раз!!! Конечно, если каждый раз наталкивать в сумку в полтора раза больше, чем в нее помещается, не стоит удивляться, что пряжка то и дело выдирается с корнем — но почему именно сейчас, когда подвязать — и то нечем?!
А пошли они все куда подальше! Они меня сюда заманили, поиздевались, заперли, а я еще должна думать о сохранности их барахла? Сбрасываю с себя синюю накидку и энергичным движением выдергиваю тонкий шнурок из кулиски на поясе — вот и славненько, как раз в петлю пролез. Снова зашвыриваю накидку под стол, затем подхожу к камину и что есть силы бью по гонгу бронзовым молоточком.
Хуана проявляется в комнате через минуту, медленно, как на новейшей фотографии, для которой не нужна ванночка с проявителем.
— Все-таки решили работать с кристаллом, госпожа? — задает она вопрос, еще пребывая в полупрозрачном состоянии.
— А вот шиш вам! — бросаю я пренебрежительно. — Ты мне лучше скажи, где у вас тут заведение для дам?
Хуана морщит светлые бровки. Сейчас на ней белый пушистый свитер, из-под которого торчит золотая парчовая юбка до полу. Похоже, не только в моей комнате сегодня забыли протопить…
— Простите, госпожа, даже не знаю, как быть. Кэролайн не велела выпускать вас из этой комнаты ни под каким видом…
— Тогда мне придется сделать это в камин, — нервно отвечаю я и добавляю мстительно: — Впрочем, не думаю, что это так уж усугубит здешний хлев. Ваш великий гуру, что, выше таких презренных материй, как уборка в доме?
— Ладно, — решается Хуана, — на минутку, наверное, можно. Становитесь рядом со мной.
Я вскидываю на плечо сумку и подчиняюсь.
— Сумку оставьте, — тут же одергивает меня Хуана.
— Ни в коем случае — у меня там тампоны, — я изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не ухмыльнуться. — Ты хоть знаешь, что такое тампоны и зачем они нужны?
Легко все-таки презирать так называемые «средства женской гигиены», если можешь побывать в Слэрте и зашить в плечо гормональную капсулу, рассчитанную на пять лет. Моей осталось полтора года сроку, но потом ведь можно и поменять…
На секунду пол уходит у меня из-под ног, и я снова оказываюсь в комнате с деревянными стенами. Вот и вешалка для одежды — моя меховая куртка, желтый плащ Хуаны, еще какой-то странный черный балахон, а вот пятнистой шубки Многой почему-то не видно. За подмогой, что ли, побежала, вместо того чтобы спать?
— Вот, — Хуана указывает на дверку, почти незаметную в этой деревянной обшивке, с ручкой в форме изогнувшейся бронзовой змеи.
…Да, не зря данное заведение зовется в народе «кабинетом задумчивости». Впрочем, слово «задумчивость» имеет такое же отношение к моему текущему мыслительному процессу, как водовозная кляча к беговым рысакам.
Деревянная комната — это очень хорошо, ведь именно в нее мы попали из зеленого колодца. И похоже, если что-то здесь и можно назвать порталом (еще одно слово, которого не люблю, но Флетчеру простительно), то именно переход из нее в колодец.
Вот только смогу ли я воспользоваться этим переходом, не прибегая к помощи Хуаны? А если и смогу, то как сделать это у нее на глазах? Я не специалист по убалтыванию людей и вряд ли добьюсь прямой помощи — одно дело туалет и совсем другое — Силовой Орнамент…
— Госпожа, вы еще долго? — доносится из-за двери нерешительный голос Хуаны.
— Тампон меняю! — огрызаюсь я сквозь дверь. — А это процесс не мгновенный. Ничего, подождешь… Страж!
— Нет, меняйте, конечно… Просто… мне тоже туда хочется…
Так-к… Похоже, мне начинает везти!
Когда я распахиваю дверку «кабинета задумчивости», Хуана кидается внутрь, оттерев меня плечом, и торопливо запирается изнутри.
В моем распоряжении — минута, может быть, полторы. Бросаю быстрый взгляд на дверку. Естественно, наружного запора никто не предусмотрел — здесь вам не ругиландская муниципальная квартира. Хотя… ну да, когда я вешала куртку…
Я изгибаюсь, достаю из-за вешалки длинную резную орясину — неважно, магический это посох или просто дорожный, меня сейчас волнует не это, — и с торжествующей улыбкой продеваю под изогнувшуюся змею. Теперь мне обеспечено минут двадцать, а то и больше — Хуана девушка не слишком крепкая… в отличие от резной дубины.
Лихорадочно сканирую пол и стены. Ничего, абсолютно ничего. Однако подобные штуковины частенько бывают ощутимы лишь с определенной позиции, если я ничего не путаю из того, чему пять с половиной лет назад пытались выучить меня лорды Рябинового Дола. Ну-ка, как же я тогда стояла, когда нас выбросило сюда воздушным лифтом?
Орясина в двери дергается, но остается на месте — резьба удерживает.
— Госпожа, зачем вы это сделали? Выпустите меня немедленно!
Какая вежливая, однако, девушка — я бы в этой ситуации непременно начала фразу с «какого хрена?!» Так, вроде именно здесь — на этом красноватом квадрате пола, вполоборота к вешалке…
Раздается треск. Я бросаю встревоженный взгляд на орясину — в том месте, где она пересекает щель между дверкой и косяком, с нее летят зеленые искры, однако дверь по-прежнему нерушима.
— Вы что, продели в ручку посох Стайна, госпожа? Вы хоть представляете, что тут будет, если я все-таки его сломаю?
Все же магический… Что ж, тем лучше для меня!
— Как бы пробуйте, — отзываюсь я язвительно. — В следующий раз не будете с вашей смертной богиней разбрасывать артефакты где ни попадя!
— Откройте, прошу вас! Вам же все равно не выбраться без меня ни вверх, ни вниз!
Эту реплику я уже не удостаиваю ответом. Да, смешно было ожидать, что с моей позиции что-то учуется — вела-то нас Хуана. Кажется, она тогда стояла одной ногой на темном квадрате, а другой — на красноватом с трещинкой… Или в придачу к нужной позиции мне потребуется еще и ее голосок баньши?
Новый удар в дверь и снова треск. Черт возьми, сейчас уже трещал не энергетический разряд, а дерево…
— В последний раз прошу — откройте!
Когда воздух вокруг меня начинает искриться, я от радости подпрыгиваю на месте и издаю свой боевой клич «Хаййя!» В следующую секунду пол снова уходит у меня из-под ног, и я едва успеваю рвануть с вешалки куртку из нутрии, выдрав с мясом петлю на воротнике. Последнее, что касается моего слуха, — особо громкий треск, но дерева или разряда, я уже не в состоянии уловить…
Я в зеленом колодце, а передо мной матовой голубизной сияет невысокая арка прохода в Орнамент. Сую руки в рукава куртки, вешаю сумку через плечо и бегом устремляюсь в это голубое — не знаю, сломала Хуана посох или все же нет, но уж если сломала, ни к чему медлить.
Направо… еще раз направо… а вот теперь налево! Я уже чувствую нечто, подобное дуновению теплого ветра — Флетчер там, это его сила указывает мне направление и расчищает дорогу.
Еще поворот, пара непонятно откуда взявшихся ступенек — не удержавшись на бегу, спотыкаюсь и растягиваюсь во весь рост, чудом не врезаясь головой в выступ стены. Выругавшись, вскакиваю на ноги, на ходу потираю отбитые колени и локти…
Флетчер стоит прямо за выступом, глядя в потолок невидящими глазами. Длинные волосы падают на воротник черной кожаной куртки, серебряная застежка-молния кажется красноватой от отблеска очередной недоразвитой силовой линии. Руки, совсем как у Стража Башни Теней, неподвижно сомкнуты на крестообразной рукояти длинного меча, упертого острием в пол. Явно не его родной, а либо Марселла, либо младшего из принцев, Джарвиса — сам Флетчер предпочитает клинки покороче…
Взвизгнув так, что позавидовала бы и Хуана, я кидаюсь к нему на шею.
— Эленд, наконец-то! — Флетчер с лязгом роняет меч и принимает меня в свои объятия.
«Одиночество в талом снегу гонит боль по зеркальному кругу… Никогда я понять не смогу, отчего нас так тянет друг к другу…»
Вечером того же дня мы все сидим у Пэгги в ее Ковровой гостиной. Как всегда, качаются на тонких цепочках до половины налитые водой стеклянные чаши-светильни, в которых плавают и горят золотые и лиловые шарики свечей; свет их смешивается, размывается по залу причудливыми бликами, создавая атмосферу сказочного дворца…
Сказочного? Для большинства местных жителей так оно и есть. Разве княгиня Маргарита не самая могущественная чародейка Эсхары?
Сама Пэгги в своем любимом кресле меж двух скругленных окон лениво обмахивается веером, черным с алыми цветами. Окна раскрыты настежь, и тонкий аромат распускающегося белоцвета смешивается со сладким запахом разных прочих олеандров, которыми в изобилии уставлена комната.
В этой обстановке утонченной роскоши, даже не восточной, а обобщенно южной, странным анахронизмом выглядит магнитофон на батарейках, непрерывно извергающий из себя какую-то кельтуху, которую я напереписывала у Луминно в огромных количествах. С ума сойти, было же время, когда я просто млела от этой музыки, а сейчас уши вянут — не иначе, объелась…
Сие чудо техники я забыла здесь полгода назад, и за это время юные ведьмочки, Пэггины придворные дамы, быстро разобрались, что к чему, и даже выучились магически подзаряжать батарейки! Двое из этих юных дарований сейчас танцуют в центре комнаты — ту, что с черными волосами, зовут Авигея, а другая, видно, новенькая, ее имени я не знаю.
Я, уже переодевшись в сверкающее тряпье эсхарского покроя, небрежно сижу на подлокотнике кресла Флетчера. Сам он потягивает из бокала какой-то немыслимый коктейль ярко-зеленого цвета. Вот сейчас он опять повернется ко мне, и губы и глаза его снова тронет легкая улыбка, вопрошающая — с тобой все в порядке?
Я улыбаюсь в ответ, и его рука опускается на мое плечо… Конечно, смерть от скромности мне никогда не грозила, но я прекрасно знаю, насколько неотразима в этот миг. А впрочем, и его внешность сейчас впечатляет — Эсхарский дворец одно из немногих мест, где он позволяет себе полностью расслабиться. На бархатном берете таинственно поблескивает сапфировый трилистник Ордена…
Господи, я-то почему не могу расслабиться даже здесь, в этом раю земном, где я дома больше, чем на родной Тихой Пристани? Словно стальная пружина, туго скручена во мне готовность в любую секунду все бросить и помчаться неизвестно куда. Даже бокал вина не помог — сердце после него почему-то начало колотиться, как хвост перепуганного кролика. Что со мной сегодня такое? Неужели на меня так подействовала ночь в этой… тоже Башне, будь она трижды и четырежды неладна?! Ничего ведь не случилось, ничего от меня не добились, я крайне удачно сделала оттуда ноги…
Все хорошо, успокойся. Everything is all right, everything is fine…
— Эй, девочки, а может, уберете свое колдунство? — в голосе Пэгги наигранно капризная, «княгиньская» нотка. — Сами видите, у нас тут менестрель простаивает. Отчего бы это, а?
— Всегда к вашим услугам, госпожа княгиня, — Флетчер произносит это с такой ухмылкой, за которую любой уважающий себя государь тут же приказал бы выкинуть вон этого хама. — Мне не хватало лишь вашего пожелания.
Он тянется за гитарой, и я поспешно скатываюсь с подлокотника, устраиваюсь у его ног, дабы не мешать. И, как оно всегда со мной после хотя бы недельной разлуки с этим мерзавцем, завороженно смотрю, как ложится на струны смуглая рука с тонкими пальцами Нездешнего…
Я знаю, я чувствую… Его пламя соприкасается с моим, бирюзовая вспышка ласкает обнаженные нервы почти до боли. Он тоже знает — а в сгустившемся воздухе повисает древняя мелодия, одновременно безмерно печальная и бешено страстная, как цыганский романс… Ругианская «Королевна-бродяжка», надо же… Я ступаю в центр комнаты, буквально раздвинув плечом танцующих ведьмочек, и гитаре начинает вторить тонкий перезвон подвесок из позолоченного серебра на моей головной повязке.
Как там слова? Когда-то знала, да и сейчас не совсем забыла — я же эту мелодию с детства нежно люблю… Нет, не хочу вспоминать. Не сейчас.
В другое бы время Пэгги и сама с удовольствием поплясала бы с нами, но уж если он играет, а я танцую — все, третий лишний, тут творится нечто такого уровня, что чуть зацепи — пол-Эсхары без крыш останется. В прямом и переносном смысле.
Everything is all right, everything is fine… А там, наверху, в спальне, стоит на столе флакончик из белого переливающегося оникса — тот самый, на который мы год копили деньги. И сегодня поздно ночью, когда мы останемся одни, Флетчер откроет его, выльет на ладонь немного масла, и комнату наполнит ни с чем не сравнимый аромат белого силийского шиповника… а наутро этот аромат перейдет с нашей кожи на смятые простыни и надолго останется в них…
Если кто-то сейчас скажет мне, что это мой последний такой вечер — не знаю почему, но я поверю.
Так наползает гроза. Жаркий июльский полдень, солнце слепит лучами, и небо еще ни с одной стороны не оттенено ярким свинцом, но уже слышнее звуки в знойном безмолвии, придавившем нас своей тяжестью, и медленно сжимаются золотые розетки горчанки, стискиваются, как руки в молитве…
Слушайте, а ведь сегодня на самом деле будет гроза! Здесь-то, в Эсхаре, лето, не зима! То-то я так взмокла во время танца! Таким образом, у моего напряга вполне обыденная причина, и нечего переживать по этому поводу. Дождь пройдет — посвежеет, в том числе и в мозгах.
Флетчер завершает «Королевну-бродяжку» резким ударом по струнам, и я застываю вполоборота к нему с почти радостной улыбкой.
— Слушай, это потрясающе! — белокурая ведьмочка, чьего имени я еще не знаю, преданно заглядывает мне в глаза. — Ты научишь меня так танцевать?
— Ты и сама уже неплохо умеешь, — отвечаю я вполне искренне. — Если хочешь, покажу потом пару движений…
Мне не до нее сейчас — во все глаза я смотрю на темноволосого незнакомца, который стоит у кресла Пэгги, разглядывая какую-то драгоценную вещицу. Вот это да — вошел во время танца, а я и не заметила…
Увидев, что я смотрю на него, он возвращает драгоценность княгине Эсхарской.
— Таких, как ты, в некоторых Сутях все еще сжигают на кострах, — голос звучный, чуть хрипловатый.
— Таких, как я? — повторяю я машинально…
— Эленд, позволь представить тебе славного рыцаря Дэнниса диа Оро, друга моего Марселла, — тут же встревает Пэгги. — Дэннис, а это та самая Элендис Аргиноль, о которой ты уже наслышан. Почти моя племянница.
Диа Оро, диа Оро… Романдское имя, однако! Помнится, во время своих монлозанских великих деланий знавала я некоего Парсифаля диа Оро, у которого, прямо как в сказке, было три сына: два — дети как дети, а третий…
Я подхожу к ним и уже готовлюсь протянуть руку для поцелуя, но поименованный Дэннис опережает меня — и пожимает мою руку крепким мужским рукопожатием. Ничего себе!
— Вот, значит, какая ты… — произносит он непонятно и оценивающе смотрит на меня. Я, в свою очередь, делаю то же самое. Своеобразное лицо, приметное… кожа светлая, а волосы — ночь непроглядная, стекают на плечи, как черный дождь. И глаза такие же ночные, огромные, с темно-золотыми искрами и каким-то звериным прищуром… не волчьим, но все же… Мутамнийские глаза. Да — и движения слишком плавные для его высокой и сильной фигуры. Сразу чувствуется воин, опытный и опасный…
Стоп, мутамнийские… а зовут диа Оро… и одежда не романдская, а стандартная авиллонская — светлая рубаха и что-то вроде темной туники без рукавов…
— Слушай, ты по матери в родстве с диа Родакасрами не состоишь? — спрашиваю я, затаив дыхание. Два сына, которые дети как дети, у Парсифаля — от первой жены, романдки…
— Состою, — отвечает он, не моргнув глазом. — В отдаленном.
— Трать тебя тарарать, Линхи! — ору я, не считая нужным сдерживаться. — Вот ты и попал в мои лапы, мать твою мутамнийскую!
Он невольно улыбается, и надо сказать, улыбка у него приятная. А в следующую секунду это уже не улыбка, а оскал, острые клыки в звериной пасти… Передо мною на ковре, с невозмутимым выражением на морде, сидит крупный лесной котяра бурой масти, с кисточками на ушах и коротким, словно обрубленным хвостом.
— Мррр-я-ау! — нагло говорит он и вкусно облизывается, словно только что кого-то сожрал. Я невольно отшатываюсь, но Линхи уже стоит передо мною в человеческом облике и смеется.
— Посмейся тут у меня, — огрызаюсь я. — Тебя кто просил из себя божественное правосудие изображать? Шинно?
Улыбка сбегает с его лица.
— Ты о чем?
— Не отпирайся. Верховного Экзорциста загрыз ты, я это нутром почуяла еще в кангранском стойбище. А окончательно уверилась, когда узнала, что старый Парсифаль за что-то отказал младшему сыну в родительском благословении.