Страница:
– Видите ли, сэр, по дороге к леди Кавендиш произошел несчастный случай. Точнее, целых два происшествия, которые…
– Вы, сэр, занимаете в моем доме положение слуги, – скрипучим голосом прервал его адмирал, – и вряд ли я могу ожидать от вас понимания и соблюдения приличий, принятых в нашем обществе. Тогда как моя дочь… – Он задохнулся от ярости, стремительно подошел к Люси и начал кружить вокруг ее поникшей фигурки, как ястреб над испуганной ланью.
«Если адмирал посмеет ее ударить, – стиснув кулаки, подумал Морис, – завтрашнее утро я встречу в тюрьме за убийство своего нанимателя».
Но сэр Люсьен Сноу был далек от мысли применить силу, располагая более убийственным для провинившейся дочери оружием. Люси не поднимала головы, пока он с ледяным презрением обозревал ее, начиная с растрепавшихся волос и кончая порванным – и запачканным подолом платья.
Наконец, когда гнетущее молчание отца стало невыносимым, она прерывисто вздохнула:
– Отец, пожалуйста, я…
– Придержи язык, девочка. Я не нуждаюсь в твоих жалких извинениях и никчемных оправданиях. Я знаю им цену. Бог свидетель, я достаточно наслушался сказок от твоей матери.
Он подозрительно взглянул в лицо Люси, принюхался и улыбнулся с леденящим душу злорадством. С издевательской нежностью адмирал погладил дочь по голове.
Шею Люси залила густая краска, и Морис проклял себя, догадываясь, что она вспомнила невинное прикосновение его пальцев к губам. Смит метнул на него взгляд, значение которого Клермонт не успел понять, так как лицо дворецкого снова приняло невозмутимое выражение. Самому же Морису становилось все труднее сохранять безразличный вид, но он опасался, что, дав волю обуревавшим его чувствам, он только повредит Люси.
– Что всего удивительнее, – ядовито продолжал адмирал, – что я все еще питаю какие-то иллюзии в отношении прекрасного пола, хотя его представительницы не устают меня разочаровывать. Да, разочаровывать! Своим безнравственным и безответственным поведением, которое они демонстрируют с тех пор, как Ева приняла яблоко, предложенное ей Змием, и стала причиной грехопадения человеческого рода. Тебе есть что возразить на это, Люсинда?
«Только не оправдывайся, – взмолился в душе Морис, – черт побери, не делай этого, Люси!»
Она подняла голову. Ее потемневшие серые глаза, резко выделяясь на мертвенно-бледном лице, прямо смотрели в пытливо прищуренные глаза отца.
– Я очень сожалею, отец.
Лицо Смита беспомощно сморщилось, он сразу стал выглядеть глубоким стариком.
– Очень хорошо, – проговорил адмирал, видимо, удовлетворенный кротким смирением дочери. – Я постараюсь найти в себе силы простить тебя.
Тяжело опираясь на трость, он стал медленно подниматься по лестнице. Люси, жалкая и подавленная, провожала его полным отчаяния взглядом.
Морис осторожно коснулся ее плеча, не обращая внимания на присутствие Смита.
– Он не имеет права подобным образом обращаться с вами.
Гневно сверкнув глазами, Люси упрямо тряхнула головой.
– Нет, сэр, он как раз имеет полное право. Он безупречен. Я – это единственная ошибка, которую он допустил в своей жизни.
Сбросив с плеча его руку, она побежала по лестнице. Охваченный яростью, Морис повернулся и наступил на что-то мягкое. Он увидел под своими сапогами букетик лаванды, поднял его и прижал к лицу. Растоптанные цветы еще таили еле слышный нежный аромат. Морис вспомнил смущенную улыбку Люси, когда он воткнул букетик ей в волосы.
Праздник Короля Нищих… Цветы для его дамы…
Он подождал, сжимая трофей в кулаке, пока Смит погасит все лампы в холле, и затем перешел в гостиную. На этот раз наступившая тишина как нельзя больше подходила состоянию Мориса.
Вдруг его глаза напряженно сузились: кто-то наблюдал за ним, от души наслаждаясь его бессильным гневом. Он круто обернулся и встретился с самодовольной ухмылкой сэра Люсьена Сноу.
Кровь бросилась в голову Мориса, и он со всего размаху стукнул кулаком в ненавистную физиономию. Бюст рухнул на пол, рассыпавшись на тысячу кусочков. Сзади кто-то вежливо кашлянул.
«Смит, – подумал Морис, раздражение которого улеглось после этого бессмысленного поступка. – Конечно, это Смит, вездесущий и всевидящий верный оруженосец адмирала».
Клермонт повернулся и с вызовом посмотрел ему в глаза.
– Очень сожалею. Должно быть, я случайно задел в темноте локтем…
– Не беспокойтесь, сэр. Рано или поздно это могло случиться с кем угодно. Пойду принесу метлу.
Ни слова упрека!
«Загадочный слуга адмирала, кто он, враг или друг ему?» – гадал Морис, глядя вслед дворецкому.
Но это была лишь записка Смита, сообщавшая, что в течение ближайших нескольких дней его услуги в качестве телохранителя не понадобятся, так как мисс Сноу не собирается выезжать. Однако адмирал будет благодарен мистеру Клермонту, если тот поможет ему в работе над мемуарами. Короткий постскриптум, приписанный рукой самого сэра Сноу, извещал, что стоимость так неловко разбитого мистером Клермонтом бюста будет каждый месяц вычитаться небольшими суммами из его жалованья.
Морис презрительно усмехнулся, но тут его глаза снова вернулись к фразе: «… Мисс Сноу не собирается выезжать».
«Уж не заперли ли дочь адмирала в ее комнате, как какую-нибудь опозоренную средневековую принцессу?» – подумал он, комкая записку. Впрочем, если это и так, то почему он должен возмущаться? Люсинда Сноу его не волнует. Если она предпочитает жить под тиранической властью отца, то кто он такой, чтобы вмешиваться? И все же он не мог изгнать из воспоминаний ту, другую девушку, чьи большие серые глаза так лукаво блестели, когда она прятала сладости в карман, как озорной ребенок.
Отчаянное желание Мориса освободиться от Ионии и ее молодой хозяйки все росло по мере того, как монотонно тянулись дни. Вынужденный несколько лет назад терпеть мрачное одиночество, он не любил его. Но сейчас в обществе адмирала его ожидала такая невыносимая, наводящая дрему тоска, что он готов был бежать куда глаза глядят. Как последние листья деревьев уступают безжалостному дыханию надвигающейся зимы, так и его нервы начинали сдавать. С каждым днем ему становилось все труднее оставаться почтительным только ради того, чтобы когда-нибудь улучить возможность тайком просмотреть переписку адмирала и провести несколько минут в библиотеке без свидетелей. Частенько вежливые реплики застревали в его горле, которое сжималось от презрения к самому себе.
Он стал плохо спать, каждое утро без всякого принуждения поднимался до рассвета и бесцельно бродил по парку. Поеживаясь от осенней промозглости, он невольно вспоминал жуткий озноб, не оставлявший его во время долгого заточения в сырой темной камере французской тюрьмы. Какой бы неприветливой ни казалась зима в Англии, ей было далеко до безнадежного холода, сковывающего его душу все те годы.
Хотя Морис постоянно твердил себе, что мысли о дочери адмирала только отвлекают от дела, его прогулки неизбежно заканчивались у старого раскидистого дуба, что стоял под ее окном, как верный часовой. Он прислонялся к его грубому морщинистому стволу, поднимал воротник куртки, укрываясь от холодного ветра, и подолгу вглядывался в занавешенное окно в надежде хоть на минутку увидеть тонкую фигурку в белом.
Резкий ветер развевал волосы Клермонта и трепал полы его куртки, и тогда Люси ежилась вместе с ним. Когда он поглубже засовывал руки в карманы и медленно брел в кухню, она прижимала ладошку к холодному стеклу и шептала: «Доброе утро, мистер Клермонт».
Однако, тотчас овладев собой, Морис как ни в чем не бывало неторопливо положил поверх журналов растрепанную пачку пожелтевших писем некоей замужней графини, которая когда-то безумно увлекалась знаменитым героем. Как ни странно, от них до сих пор веяло еле уловимым ароматом пряных духов. Спокойно сложив руки на столе, Морис проговорил:
– Знаете, Смит, если вы научитесь так же незаметно возникать в клубах дыма, уверен, вы смогли бы работать в цирке.
– Цирк… что ж, это интересно. Я всегда любил цирк, сэр, – с каким-то несвойственным ему отсутствующим видом проговорил дворецкий. – Знаете, эти слоны, разные дикие звери с дрессировщиком, ну и все такое…
Продолжая что-то бурчать себе под нос, дворецкий стоял столбом в дверях. Морис, которому не терпелось продолжить свои исследования, покуда не нагрянул хозяин библиотеки, вежливо поинтересовался:
– Я могу вам чем-нибудь помочь, Смит?
Дворецкий встрепенулся, как будто только и ждал этого вопроса.
– Я пришел известить вас, что в первой половине дня вы свободны, так как сэр Люсьен срочно отлучился в Адмиралтейство, где пробудет несколько часов.
– Несколько часов? – настороженно переспросил Морис.
– Именно так, сэр. Адмирал предупредил, чтобы мы не ждали его к ленчу.
Морис изучающе посмотрел на Смита. С чего бы это дворецкий взял на себя труд сообщить ему о длительном отсутствии хозяина? Уж не ловушка ли это? А вдруг адмирал намерен проверить его, будет подглядывать за ним через какой-нибудь потайной «глазок» и ворвется сюда в самый ответственный момент поисков Мориса, чтобы захватить с поличным? Его опасения укрепились, когда Смит плотно закрыл за собой высокие резные двери сумрачного святилища адмирала.
Потирая свежевыбритый подбородок, Морис прошелся вокруг письменного стола, не в силах преодолеть своей недоверчивости, как кот, которого оставили сторожить сметану. В песочных часах, оправленных медью, тонкой струйкой из верхней колбы в нижнюю перетекал мелкий песок, испытывая его выдержку. У стены призывно поблескивал высокий секретер красного дерева, готовый раскрыть ему все тайны своих закоулков. Пожалуй, вряд ли ему еще хоть раз представится такая возможность.
И все же…
Сбросив башмаки, Морис осторожно приоткрыл дверь, прокрался по пустынному холлу и в несколько прыжков взлетел по винтовой лестнице на второй этаж.
Готовый немедленно ретироваться, если застанет Люси по-утреннему неодетой, он медленно открыл дверь и заглянул внутрь. В комнате было тихо и пусто. Морис вошел и, притворив за собой дверь, прислонился к ней спиной.
Его охватило разочарование, подобное тому, которое мог испытывать скиталец, что после долгих лет одиночества вернулся домой, где вместо пылких объятий стосковавшейся подруги его встретил опустевший будуар, еще хранящий тонкий аромат ее духов… Морис закрыл глаза и постоял так несколько секунд.
Затем он стал осматриваться. Его поразило полное несоответствие убранства комнаты Люси спартанскому стилю, царившему в доме. В отделанном светлым мрамором камине уютно потрескивал недавно разожженный огонь. На кровати под балдахином небрежно брошено кремовое покрывало из кружев. Здесь стояла изящная мебель на гнутых ножках, инкрустированная полированным деревом и украшенная причудливыми завитками. Пол застилали несколько разностильных ковров, будто изгнанных из остальных комнат.
«Вот-те на!» – усмехнулся Морис своему открытию, когда обошел всю спальню. Оказывается, всегда аккуратно одетая и безукоризненно причесанная, мисс Сноу была самой настоящей неряхой! Он заметил свешивающийся из-под покрывала розовый чулок, беспорядочную груду шелкового и кружевного белья в незадвинутом ящике комода, брошенную кое-как на стул скомканную ночную рубашку из нежно-кремового шелка. Он хотел было погрузиться лицом в этот водопад шелка, но удержался. Не хватало, чтобы Люси застала его за этим постыдным занятием.
Морис задержался у беспорядочно заставленного разными склянками и засыпанного пудрой туалетного столика и понюхал оставленный открытым хрустальный флакон. Он уловил нежный тонкий аромат лимона, смешанный с чем-то еще, который был так присущ Люси. У окна рядом с банкеткой стоял старый чайный столик на колесиках. На нем толпились крошечные глиняные горшочки с цветущими глоксиниями.
Осторожно погладив пушистый, в прожилках, листок, Морис невольно подумал, что он похож на свою хозяйку, колючий на вид, но бархатный на ощупь. Он поднял шерстяной плед, забытый на банкетке, чтобы сложить его, и из складок выпал толстый альбом.
Присев на корточки, Морис перелистнул несколько страниц и так увлекся, что даже не подумал о недостойном характере своего занятия.
К его изумлению, здесь не было безжизненных акварелей. Только эскизы, исполненные смелыми страстными штрихами угольного карандаша. Трудно было представить, что нежные цветы глоксинии могут быть воспроизведены с такой чувственной силой. Морис вслух рассмеялся, наткнувшись на безжалостную карикатуру на офицера королевского флота, достойную самого Хогарта в расцвете его таланта. Люси, конечно, стала бы с возмущением отрицать, что этот надутый сухарь сильно напоминает адмирала Сноу. Он перевернул еще одну страницу. С листа альбома на него смотрели грустные темные глаза молодой женщины, очень красивой, с изящным цветком той же глоксинии в роскошных волосах.
– Мистер Клермонт? Что вы здесь делаете?!
Альбом выпал у него из рук.
Люси быстро наклонилась и, схватив альбом, прижала его к себе. Влажные волосы рассыпались по ее плечам, источая свежий аромат лимона.
Мориса настолько поразил последний набросок, что он даже забыл извиниться.
– Чей это портрет?
Люси сразу поняла, о чем он спрашивает.
– Это моя мать.
– Так вы ее помните?
– Нет, конечно, – с горечью ответила Аюси. – Она имела такт скончаться через неделю после моего рождения от родильной горячки. Это освободило наконец отца от дальнейших тревог из-за ее скандального поведения.
«Браво, Люси! – с раздражением подумал Морис. – Адмирал был бы просто счастлив услышать столь пренебрежительный отзыв дочери о родной матери».
– Кажется, вам удалось добиться большого сходства с оригиналом. У вас есть ее портрет или миниатюра?
Люси склонилась над цветами, одной рукой продолжая прижимать к себе альбом, а другой осторожно поворачивая горшочки цветами к свету.
– Мне ее описывал Смит. Между прочим, глоксинии были страстью моей матери. Все эти выращены из отростков ее цветов. За ними ухаживал Смит, пока я не подросла.
Пораженный, Морис окаменел. Что же это за человек, который долгие годы стремился сохранить память о давно умершей женщине как в этих хрупких цветах, так и в душе ее дочери!
– Не знаю, почему она выбрала именно глоксинии, – продолжала Люси, отрывая увядшие листочки. – Это самые капризные цветы на свете. Их нужно поливать очень осторожно, и они любят только утренний свет.
Морис пытался представить себе, каково это – быть женой адмирала Сноу.
– Может, вашей матери было необходимо хоть что-нибудь, за чем можно было ухаживать, – неуверенно предположил он.
– Чепуха! – отрезала Люси, и глаза ее холодно блеснули. – Она вовсе не была по натуре наседкой. Все, что ее интересовало в жизни, – это балы, шампанское и бесконечные любовники.
Как бы жестоко ни говорила девушка о матери, ее бережный уход за цветами, единственным звеном, которое связывало их, говорил о многом.
Беседуя с Люси, Морис также понял, что не по суровому повелению отца она скрывалась в своем уютном убежище. Девушка добровольно отправилась в эту ссылку, убежденная, что должна понести наказание за свое недостойное поведение. Морис подозревал, что Люси не в первый раз укрывалась здесь от постоянных обвинений отца, его бесконечных придирок и жесткого диктата.
«Бедная Мышка, – подумал он, – в этой мертвящей атмосфере твоя живая и трепетная душа, которая проглядывает в каждом наброске, в два счета заглохнет и увянет».
– Позвольте, я хочу еще раз посмотреть ваши работы. – Он решительно протянул руку.
Люси обеими руками вцепилась в альбом.
– Ну уж нет, сэр! Ваше положение, может, дает вам право шпионить за мной, но не совать нос в то, что принадлежит лично мне.
– Послушайте, Люси, – с улыбкой уговаривал он ее. – Кажется, вы не совсем понимаете, как вы талантливы. Те несколько набросков, что я видел, производят очень сильное впечатление.
Она отступила на шаг и оперлась спиной о подоконник.
– А вы, сэр, производите впечатление очень нахального субъекта.
– Мне об этом уже говорили.
Морис потянулся к альбому, но Люси нырнула под его руку и бросилась к двери. Мгновенно среагировав, он остановил ее, наступив на полу халата, и схватил за талию, думая в эту минуту только о том, чтобы она не убежала.
Но, ощутив ее гибкое тело в своих руках, он вдруг почувствовал прилив такого неодолимого желания, что краска бросилась ему в лицо. Нежно прижав ее к себе, он коснулся губами ее шелковистых волос, еще чуть влажных, благоговейно вдыхая их несказанный аромат.
– Нет! – жалобно прошептала Люси, и у него больно сжалось сердце. – Я не хочу, чтобы до меня дотрагивались.
Он потерся щекой о ее нежный висок и застонал, когда она ослабела в его объятиях.
– Да нет же, мисс, вы сами себя не знаете. Наоборот, вам этого очень хочется.
Морис начал развязывать пояс халата, как вдруг забытый альбом выскользнул из ее ослабевших рук и упал на пол. Из него вылетел один лист, на котором с поразительной точностью была воспроизведена призрачная шхуна, выплывающая из тумана, с четкой надписью на ее изящно выгнутом носу.
«Возмездие».
12
– Вы, сэр, занимаете в моем доме положение слуги, – скрипучим голосом прервал его адмирал, – и вряд ли я могу ожидать от вас понимания и соблюдения приличий, принятых в нашем обществе. Тогда как моя дочь… – Он задохнулся от ярости, стремительно подошел к Люси и начал кружить вокруг ее поникшей фигурки, как ястреб над испуганной ланью.
«Если адмирал посмеет ее ударить, – стиснув кулаки, подумал Морис, – завтрашнее утро я встречу в тюрьме за убийство своего нанимателя».
Но сэр Люсьен Сноу был далек от мысли применить силу, располагая более убийственным для провинившейся дочери оружием. Люси не поднимала головы, пока он с ледяным презрением обозревал ее, начиная с растрепавшихся волос и кончая порванным – и запачканным подолом платья.
Наконец, когда гнетущее молчание отца стало невыносимым, она прерывисто вздохнула:
– Отец, пожалуйста, я…
– Придержи язык, девочка. Я не нуждаюсь в твоих жалких извинениях и никчемных оправданиях. Я знаю им цену. Бог свидетель, я достаточно наслушался сказок от твоей матери.
Он подозрительно взглянул в лицо Люси, принюхался и улыбнулся с леденящим душу злорадством. С издевательской нежностью адмирал погладил дочь по голове.
Шею Люси залила густая краска, и Морис проклял себя, догадываясь, что она вспомнила невинное прикосновение его пальцев к губам. Смит метнул на него взгляд, значение которого Клермонт не успел понять, так как лицо дворецкого снова приняло невозмутимое выражение. Самому же Морису становилось все труднее сохранять безразличный вид, но он опасался, что, дав волю обуревавшим его чувствам, он только повредит Люси.
– Что всего удивительнее, – ядовито продолжал адмирал, – что я все еще питаю какие-то иллюзии в отношении прекрасного пола, хотя его представительницы не устают меня разочаровывать. Да, разочаровывать! Своим безнравственным и безответственным поведением, которое они демонстрируют с тех пор, как Ева приняла яблоко, предложенное ей Змием, и стала причиной грехопадения человеческого рода. Тебе есть что возразить на это, Люсинда?
«Только не оправдывайся, – взмолился в душе Морис, – черт побери, не делай этого, Люси!»
Она подняла голову. Ее потемневшие серые глаза, резко выделяясь на мертвенно-бледном лице, прямо смотрели в пытливо прищуренные глаза отца.
– Я очень сожалею, отец.
Лицо Смита беспомощно сморщилось, он сразу стал выглядеть глубоким стариком.
– Очень хорошо, – проговорил адмирал, видимо, удовлетворенный кротким смирением дочери. – Я постараюсь найти в себе силы простить тебя.
Тяжело опираясь на трость, он стал медленно подниматься по лестнице. Люси, жалкая и подавленная, провожала его полным отчаяния взглядом.
Морис осторожно коснулся ее плеча, не обращая внимания на присутствие Смита.
– Он не имеет права подобным образом обращаться с вами.
Гневно сверкнув глазами, Люси упрямо тряхнула головой.
– Нет, сэр, он как раз имеет полное право. Он безупречен. Я – это единственная ошибка, которую он допустил в своей жизни.
Сбросив с плеча его руку, она побежала по лестнице. Охваченный яростью, Морис повернулся и наступил на что-то мягкое. Он увидел под своими сапогами букетик лаванды, поднял его и прижал к лицу. Растоптанные цветы еще таили еле слышный нежный аромат. Морис вспомнил смущенную улыбку Люси, когда он воткнул букетик ей в волосы.
Праздник Короля Нищих… Цветы для его дамы…
Он подождал, сжимая трофей в кулаке, пока Смит погасит все лампы в холле, и затем перешел в гостиную. На этот раз наступившая тишина как нельзя больше подходила состоянию Мориса.
Вдруг его глаза напряженно сузились: кто-то наблюдал за ним, от души наслаждаясь его бессильным гневом. Он круто обернулся и встретился с самодовольной ухмылкой сэра Люсьена Сноу.
Кровь бросилась в голову Мориса, и он со всего размаху стукнул кулаком в ненавистную физиономию. Бюст рухнул на пол, рассыпавшись на тысячу кусочков. Сзади кто-то вежливо кашлянул.
«Смит, – подумал Морис, раздражение которого улеглось после этого бессмысленного поступка. – Конечно, это Смит, вездесущий и всевидящий верный оруженосец адмирала».
Клермонт повернулся и с вызовом посмотрел ему в глаза.
– Очень сожалею. Должно быть, я случайно задел в темноте локтем…
– Не беспокойтесь, сэр. Рано или поздно это могло случиться с кем угодно. Пойду принесу метлу.
Ни слова упрека!
«Загадочный слуга адмирала, кто он, враг или друг ему?» – гадал Морис, глядя вслед дворецкому.
* * *
На следующее утро никто не пришел будить Мориса. Проведя половину ночи в печальных мыслях перед медленно угасающим огнем в очаге, а другую – в тревожной дремоте, он проспал до десяти. Проснувшись, молодой человек обнаружил на полу конверт, подсунутый кем-то под дверь. Он торопливо вскрыл его, уверенный, что найдет в нем извещение о своем увольнении.Но это была лишь записка Смита, сообщавшая, что в течение ближайших нескольких дней его услуги в качестве телохранителя не понадобятся, так как мисс Сноу не собирается выезжать. Однако адмирал будет благодарен мистеру Клермонту, если тот поможет ему в работе над мемуарами. Короткий постскриптум, приписанный рукой самого сэра Сноу, извещал, что стоимость так неловко разбитого мистером Клермонтом бюста будет каждый месяц вычитаться небольшими суммами из его жалованья.
Морис презрительно усмехнулся, но тут его глаза снова вернулись к фразе: «… Мисс Сноу не собирается выезжать».
«Уж не заперли ли дочь адмирала в ее комнате, как какую-нибудь опозоренную средневековую принцессу?» – подумал он, комкая записку. Впрочем, если это и так, то почему он должен возмущаться? Люсинда Сноу его не волнует. Если она предпочитает жить под тиранической властью отца, то кто он такой, чтобы вмешиваться? И все же он не мог изгнать из воспоминаний ту, другую девушку, чьи большие серые глаза так лукаво блестели, когда она прятала сладости в карман, как озорной ребенок.
Отчаянное желание Мориса освободиться от Ионии и ее молодой хозяйки все росло по мере того, как монотонно тянулись дни. Вынужденный несколько лет назад терпеть мрачное одиночество, он не любил его. Но сейчас в обществе адмирала его ожидала такая невыносимая, наводящая дрему тоска, что он готов был бежать куда глаза глядят. Как последние листья деревьев уступают безжалостному дыханию надвигающейся зимы, так и его нервы начинали сдавать. С каждым днем ему становилось все труднее оставаться почтительным только ради того, чтобы когда-нибудь улучить возможность тайком просмотреть переписку адмирала и провести несколько минут в библиотеке без свидетелей. Частенько вежливые реплики застревали в его горле, которое сжималось от презрения к самому себе.
Он стал плохо спать, каждое утро без всякого принуждения поднимался до рассвета и бесцельно бродил по парку. Поеживаясь от осенней промозглости, он невольно вспоминал жуткий озноб, не оставлявший его во время долгого заточения в сырой темной камере французской тюрьмы. Какой бы неприветливой ни казалась зима в Англии, ей было далеко до безнадежного холода, сковывающего его душу все те годы.
Хотя Морис постоянно твердил себе, что мысли о дочери адмирала только отвлекают от дела, его прогулки неизбежно заканчивались у старого раскидистого дуба, что стоял под ее окном, как верный часовой. Он прислонялся к его грубому морщинистому стволу, поднимал воротник куртки, укрываясь от холодного ветра, и подолгу вглядывался в занавешенное окно в надежде хоть на минутку увидеть тонкую фигурку в белом.
* * *
Люси сидела у окна, поджав под себя босые ноги и зябко кутаясь в плед, наброшенный поверх ночной рубашки. Между неплотно сдвинутыми шторами оставался узкий зазор, в который она могла видеть своего телохранителя, наблюдающего за ее окном. Трудно сказать, когда именно его неизменное появление на посту под дубом перестало ее раздражать. Но с тех пор стоило девушке рано утром выбраться из теплой постели и увидеть, как его трубка подмигивает ей красным огоньком, как ее весь день не покидало чувство защищенности от любого зла.Резкий ветер развевал волосы Клермонта и трепал полы его куртки, и тогда Люси ежилась вместе с ним. Когда он поглубже засовывал руки в карманы и медленно брел в кухню, она прижимала ладошку к холодному стеклу и шептала: «Доброе утро, мистер Клермонт».
* * *
С момента изоляции Люси прошло пять невероятно тоскливых и однообразных дней, когда однажды утром, войдя в просторное помещение библиотеки, Морис обнаружил его пустым. Обрадованный таким редким случаем, он уселся на стул адмирала и стал внимательно просматривать старые вахтенные журналы. Бесшумное появление Смита в дверях застало его врасплох, и он вздрогнул.Однако, тотчас овладев собой, Морис как ни в чем не бывало неторопливо положил поверх журналов растрепанную пачку пожелтевших писем некоей замужней графини, которая когда-то безумно увлекалась знаменитым героем. Как ни странно, от них до сих пор веяло еле уловимым ароматом пряных духов. Спокойно сложив руки на столе, Морис проговорил:
– Знаете, Смит, если вы научитесь так же незаметно возникать в клубах дыма, уверен, вы смогли бы работать в цирке.
– Цирк… что ж, это интересно. Я всегда любил цирк, сэр, – с каким-то несвойственным ему отсутствующим видом проговорил дворецкий. – Знаете, эти слоны, разные дикие звери с дрессировщиком, ну и все такое…
Продолжая что-то бурчать себе под нос, дворецкий стоял столбом в дверях. Морис, которому не терпелось продолжить свои исследования, покуда не нагрянул хозяин библиотеки, вежливо поинтересовался:
– Я могу вам чем-нибудь помочь, Смит?
Дворецкий встрепенулся, как будто только и ждал этого вопроса.
– Я пришел известить вас, что в первой половине дня вы свободны, так как сэр Люсьен срочно отлучился в Адмиралтейство, где пробудет несколько часов.
– Несколько часов? – настороженно переспросил Морис.
– Именно так, сэр. Адмирал предупредил, чтобы мы не ждали его к ленчу.
Морис изучающе посмотрел на Смита. С чего бы это дворецкий взял на себя труд сообщить ему о длительном отсутствии хозяина? Уж не ловушка ли это? А вдруг адмирал намерен проверить его, будет подглядывать за ним через какой-нибудь потайной «глазок» и ворвется сюда в самый ответственный момент поисков Мориса, чтобы захватить с поличным? Его опасения укрепились, когда Смит плотно закрыл за собой высокие резные двери сумрачного святилища адмирала.
Потирая свежевыбритый подбородок, Морис прошелся вокруг письменного стола, не в силах преодолеть своей недоверчивости, как кот, которого оставили сторожить сметану. В песочных часах, оправленных медью, тонкой струйкой из верхней колбы в нижнюю перетекал мелкий песок, испытывая его выдержку. У стены призывно поблескивал высокий секретер красного дерева, готовый раскрыть ему все тайны своих закоулков. Пожалуй, вряд ли ему еще хоть раз представится такая возможность.
И все же…
Сбросив башмаки, Морис осторожно приоткрыл дверь, прокрался по пустынному холлу и в несколько прыжков взлетел по винтовой лестнице на второй этаж.
* * *
Морис поднял было руку, чтобы постучать в комнату Люси, но передумал. А что, если она не впустит его? «Попробую оправдать свое вторжение рассказом о том, что заметил какую-то подозрительную личность под ее окном», – решил он и осторожно повернул медную ручку.Готовый немедленно ретироваться, если застанет Люси по-утреннему неодетой, он медленно открыл дверь и заглянул внутрь. В комнате было тихо и пусто. Морис вошел и, притворив за собой дверь, прислонился к ней спиной.
Его охватило разочарование, подобное тому, которое мог испытывать скиталец, что после долгих лет одиночества вернулся домой, где вместо пылких объятий стосковавшейся подруги его встретил опустевший будуар, еще хранящий тонкий аромат ее духов… Морис закрыл глаза и постоял так несколько секунд.
Затем он стал осматриваться. Его поразило полное несоответствие убранства комнаты Люси спартанскому стилю, царившему в доме. В отделанном светлым мрамором камине уютно потрескивал недавно разожженный огонь. На кровати под балдахином небрежно брошено кремовое покрывало из кружев. Здесь стояла изящная мебель на гнутых ножках, инкрустированная полированным деревом и украшенная причудливыми завитками. Пол застилали несколько разностильных ковров, будто изгнанных из остальных комнат.
«Вот-те на!» – усмехнулся Морис своему открытию, когда обошел всю спальню. Оказывается, всегда аккуратно одетая и безукоризненно причесанная, мисс Сноу была самой настоящей неряхой! Он заметил свешивающийся из-под покрывала розовый чулок, беспорядочную груду шелкового и кружевного белья в незадвинутом ящике комода, брошенную кое-как на стул скомканную ночную рубашку из нежно-кремового шелка. Он хотел было погрузиться лицом в этот водопад шелка, но удержался. Не хватало, чтобы Люси застала его за этим постыдным занятием.
Морис задержался у беспорядочно заставленного разными склянками и засыпанного пудрой туалетного столика и понюхал оставленный открытым хрустальный флакон. Он уловил нежный тонкий аромат лимона, смешанный с чем-то еще, который был так присущ Люси. У окна рядом с банкеткой стоял старый чайный столик на колесиках. На нем толпились крошечные глиняные горшочки с цветущими глоксиниями.
Осторожно погладив пушистый, в прожилках, листок, Морис невольно подумал, что он похож на свою хозяйку, колючий на вид, но бархатный на ощупь. Он поднял шерстяной плед, забытый на банкетке, чтобы сложить его, и из складок выпал толстый альбом.
Присев на корточки, Морис перелистнул несколько страниц и так увлекся, что даже не подумал о недостойном характере своего занятия.
К его изумлению, здесь не было безжизненных акварелей. Только эскизы, исполненные смелыми страстными штрихами угольного карандаша. Трудно было представить, что нежные цветы глоксинии могут быть воспроизведены с такой чувственной силой. Морис вслух рассмеялся, наткнувшись на безжалостную карикатуру на офицера королевского флота, достойную самого Хогарта в расцвете его таланта. Люси, конечно, стала бы с возмущением отрицать, что этот надутый сухарь сильно напоминает адмирала Сноу. Он перевернул еще одну страницу. С листа альбома на него смотрели грустные темные глаза молодой женщины, очень красивой, с изящным цветком той же глоксинии в роскошных волосах.
– Мистер Клермонт? Что вы здесь делаете?!
Альбом выпал у него из рук.
Люси быстро наклонилась и, схватив альбом, прижала его к себе. Влажные волосы рассыпались по ее плечам, источая свежий аромат лимона.
Мориса настолько поразил последний набросок, что он даже забыл извиниться.
– Чей это портрет?
Люси сразу поняла, о чем он спрашивает.
– Это моя мать.
– Так вы ее помните?
– Нет, конечно, – с горечью ответила Аюси. – Она имела такт скончаться через неделю после моего рождения от родильной горячки. Это освободило наконец отца от дальнейших тревог из-за ее скандального поведения.
«Браво, Люси! – с раздражением подумал Морис. – Адмирал был бы просто счастлив услышать столь пренебрежительный отзыв дочери о родной матери».
– Кажется, вам удалось добиться большого сходства с оригиналом. У вас есть ее портрет или миниатюра?
Люси склонилась над цветами, одной рукой продолжая прижимать к себе альбом, а другой осторожно поворачивая горшочки цветами к свету.
– Мне ее описывал Смит. Между прочим, глоксинии были страстью моей матери. Все эти выращены из отростков ее цветов. За ними ухаживал Смит, пока я не подросла.
Пораженный, Морис окаменел. Что же это за человек, который долгие годы стремился сохранить память о давно умершей женщине как в этих хрупких цветах, так и в душе ее дочери!
– Не знаю, почему она выбрала именно глоксинии, – продолжала Люси, отрывая увядшие листочки. – Это самые капризные цветы на свете. Их нужно поливать очень осторожно, и они любят только утренний свет.
Морис пытался представить себе, каково это – быть женой адмирала Сноу.
– Может, вашей матери было необходимо хоть что-нибудь, за чем можно было ухаживать, – неуверенно предположил он.
– Чепуха! – отрезала Люси, и глаза ее холодно блеснули. – Она вовсе не была по натуре наседкой. Все, что ее интересовало в жизни, – это балы, шампанское и бесконечные любовники.
Как бы жестоко ни говорила девушка о матери, ее бережный уход за цветами, единственным звеном, которое связывало их, говорил о многом.
Беседуя с Люси, Морис также понял, что не по суровому повелению отца она скрывалась в своем уютном убежище. Девушка добровольно отправилась в эту ссылку, убежденная, что должна понести наказание за свое недостойное поведение. Морис подозревал, что Люси не в первый раз укрывалась здесь от постоянных обвинений отца, его бесконечных придирок и жесткого диктата.
«Бедная Мышка, – подумал он, – в этой мертвящей атмосфере твоя живая и трепетная душа, которая проглядывает в каждом наброске, в два счета заглохнет и увянет».
– Позвольте, я хочу еще раз посмотреть ваши работы. – Он решительно протянул руку.
Люси обеими руками вцепилась в альбом.
– Ну уж нет, сэр! Ваше положение, может, дает вам право шпионить за мной, но не совать нос в то, что принадлежит лично мне.
– Послушайте, Люси, – с улыбкой уговаривал он ее. – Кажется, вы не совсем понимаете, как вы талантливы. Те несколько набросков, что я видел, производят очень сильное впечатление.
Она отступила на шаг и оперлась спиной о подоконник.
– А вы, сэр, производите впечатление очень нахального субъекта.
– Мне об этом уже говорили.
Морис потянулся к альбому, но Люси нырнула под его руку и бросилась к двери. Мгновенно среагировав, он остановил ее, наступив на полу халата, и схватил за талию, думая в эту минуту только о том, чтобы она не убежала.
Но, ощутив ее гибкое тело в своих руках, он вдруг почувствовал прилив такого неодолимого желания, что краска бросилась ему в лицо. Нежно прижав ее к себе, он коснулся губами ее шелковистых волос, еще чуть влажных, благоговейно вдыхая их несказанный аромат.
– Нет! – жалобно прошептала Люси, и у него больно сжалось сердце. – Я не хочу, чтобы до меня дотрагивались.
Он потерся щекой о ее нежный висок и застонал, когда она ослабела в его объятиях.
– Да нет же, мисс, вы сами себя не знаете. Наоборот, вам этого очень хочется.
Морис начал развязывать пояс халата, как вдруг забытый альбом выскользнул из ее ослабевших рук и упал на пол. Из него вылетел один лист, на котором с поразительной точностью была воспроизведена призрачная шхуна, выплывающая из тумана, с четкой надписью на ее изящно выгнутом носу.
«Возмездие».
12
Люси и Клермонт замерли, не сводя глаз с рисунка. Все мускулы Мориса непроизвольно напряглись, чересчур сильно сжимая девушку, но он не замечал этого.
Еле дыша в его судорожном объятии, Люси испытала странное ощущение, что когда-то ее вот так же уже обнимали чьи-то сильные руки, хотя это было невероятно. Их тела тесно соприкасались. Ощущение, которое испытывала в эту минуту Люси, непонятным образом волновало и тревожило ее.
– Пустите! Вы делаете мне больно! – воскликнула она, больше испуганная наплывом незнакомых чувств.
Он отпустил руки, и она нагнулась за альбомом, но Морис ее опередил и так хищно схватил его, что Люси испытала неясный страх.
– Что за черт?!
Он недоуменно сощурил глаза, перебирая один за другим ее рисунки.
Люси молчала, догадываясь, что он обнаружил. Множество набросков призрачного корабля, который преследовал ее воображение с тех пор, как впервые показался из тумана той страшной ночью. Силуэт шхуны на фоне огромной луны. Шхуна, стремительно разрезающая вздыбленные волны, покрытые пеной. Шхуна, грациозно накренившаяся над покрытым мелкой рябью морем. Освещенная серебристым лунным светом, с тонкими контурами снастей, сверкающими, как паутины искрящихся молний.
– Я смотрю, это совершенно не похоже на ваши кисельные пейзажи, – процедил с насмешливой злостью Клермонт. – Здесь буквально в каждом рисунке кипит страсть, ощущается величие морской стихии и даже…
Он вдруг замолчал, и Люси насторожилась. Она испуганно вскрикнула и отшатнулась, когда он круто обернулся к ней с перекошенным от бешенства лицом.
В панике она попятилась, пока не наткнулась спиной на стену. Люси уже готова была призвать на помощь Смита, когда Клермонт спросил, странно растягивая слова:
– Скажите-ка мне, мисс Сноу, что, среди ваших предков есть душевнобольные?
Она отчаянно стянула у шеи воротник халата.
– Я… я не совсем понимаю, что вы хотите сказать… Если вы про рисунки… Я не знаю… Они же не имеют никакого значения.
Морис грубо ткнул ей чуть не в лицо эскиз, на котором был изображен человек с бородатым лицом, скорее, его призрачная фигура, выступающая из клубков тумана.
– Это ведь он, не так ли? Ваш драгоценный капитан Рок!
Она всматривалась в рисунок, словно впервые его увидела.
– Почему вы так решили? Это… это просто игра моего воображения.
Его потемневшие глаза недоверчиво сощурились.
– Вы хоть понимаете, что вы сделали? – зловеще проговорил он, и у Люси мурашки поползли по спине от смутной тревоги. – Вы же подвергаете себя страшной опасности! Если Року станет известно вот об этом портрете, вы что же думаете, он позволит вам остаться в живых? – Голос Мориса сорвался на крик. – Вы что, действительно так думаете?
Люси испуганно следила за Клермонтом, который нервно ходил по комнате, ероша волосы.
– Вы, кажется, решили подвергнуть своего телохранителя трудному испытанию, мисс Сноу. Могу только догадываться, как обрадовались бы власти, если бы узнали, что существует портрет этого опасного преступника. Они моментально опубликовали бы его, и с этой минуты ваша жизнь не стоила бы и пенни. – Он бросил на ходу презрительный взгляд на съежившуюся Люси. – А уж адмирал просто гордился бы тем применением, которое вы нашли своему таланту.
Люси подавленно возразила:
– Мой отец никогда не видел этих рисунков. И никто не видел. Вы – первый.
Изумившись, Клермонт так и сел на кровать, рядом с которой остановился.
– Хотелось бы знать, почему?
Воспользовавшись переменой в его настроении, Люси подбежала и выхватила у него из рук эскизы, затем подошла к окну, поднесла портрет Рока к свету и бережно погладила его. Она не знала, что Клермонт в эту минуту пристально наблюдает за ней.
– Вам может показаться странным, – тихо промолвила она, – если я скажу вам, что часами изучала лицо этого человека, только чтобы найти в нем следы великодушия, если хотите, благородства.
– Простите, но разве мы говорим не о том самом молодчике, который, как дикарь, украшает себя ожерельями из ушей своих пленников и, не задумываясь, вырезает еще бьющиеся сердца?
Люси яростно замотала головой.
– Нет, нет! Это всего лишь злобное преувеличение. Только одна из тех несправедливостей, которые я допустила по отношению к этому человеку.
Взгляд Клермонта стал жестким.
– А как насчет тех несправедливостей, которые этот негодяй совершил по отношению к вам? Он же нагло похитил вас! Швырнул за борт, как приманку для акул!
Щеки Люси запылали румянцем.
– Я говорю не о том, что он сделал, мистер Клермонт. Важно то, чего он не сделал!
У нее перехватило дыхание. Джентльмен притворился бы, что понял. Но Клермонт им не был.
Он откинулся назад, оперевшись на локти. Люси постеснялась сделать ему замечание за бесцеремонность поведения.
– Ну, продолжайте же.
Не замечая, что мнет рисунок, она судорожно сжала руки.
– Вы понимаете, что в тех обстоятельствах он легко мог… он мог бы…
– Изнасиловать вас? – сухо подсказал Морис. – Лишить вас девственности и оставить вас умирать?
Люси подняла на него глаза, возмущенная его грубой прямотой, и, к своему удивлению, увидела озорные искорки в его глазах и насмешливо искривленные губы. Он небрежно указал на рисунки:
– Значит, все это время из-за сомнительного благородства этого наглого пирата вы изо всех сил старались найти ему оправдание?
Опустив голову, она тихо призналась:
– Это самое малое, что я могла сделать, когда поняла, как глубоко ошибалась в нем.
Клермонт поднялся.
– А знаете, мисс Сноу, вам нет нужды читать романы. Вы и так живете в мире фантазий. Но я должен вам сказать, хотя с вашей добротой вам и трудно будет поверить, что этот парень вовсе не какой-нибудь романтический герой. Он самый обыкновенный негодяй, отчаянный и безжалостный, которому просто нечего терять, И ваши фантазии не сделают его лучше.
– Вы говорите так, как будто его знаете.
– Я часто сталкиваюсь с такими, как он. Это неизбежно в профессии полицейского. – Морис близко подошел к Люси и в упор посмотрел на нее суровым взглядом. – Запомните, ни один из этих отпетых проходимцев не позволил бы капризной избалованной девчонке, до которой никому и дела нет…
– Но я не!.. – вскричала Люси, глубоко уязвленная этой беспощадной характеристикой.
Но Клермонт не дал ей вставить и слова, угрожающе повысив голос:
– Неважно, как бы она ни была хороша собой, встать на его дороге. – Он грубо схватил ее за подбородок. – Если вы случайно встретитесь с капитаном Роком, чего не дай вам Бог, не сделайте ошибку, не вздумайте переоценить его. Не думаю, что он так уж благороден.
Еле дыша в его судорожном объятии, Люси испытала странное ощущение, что когда-то ее вот так же уже обнимали чьи-то сильные руки, хотя это было невероятно. Их тела тесно соприкасались. Ощущение, которое испытывала в эту минуту Люси, непонятным образом волновало и тревожило ее.
– Пустите! Вы делаете мне больно! – воскликнула она, больше испуганная наплывом незнакомых чувств.
Он отпустил руки, и она нагнулась за альбомом, но Морис ее опередил и так хищно схватил его, что Люси испытала неясный страх.
– Что за черт?!
Он недоуменно сощурил глаза, перебирая один за другим ее рисунки.
Люси молчала, догадываясь, что он обнаружил. Множество набросков призрачного корабля, который преследовал ее воображение с тех пор, как впервые показался из тумана той страшной ночью. Силуэт шхуны на фоне огромной луны. Шхуна, стремительно разрезающая вздыбленные волны, покрытые пеной. Шхуна, грациозно накренившаяся над покрытым мелкой рябью морем. Освещенная серебристым лунным светом, с тонкими контурами снастей, сверкающими, как паутины искрящихся молний.
– Я смотрю, это совершенно не похоже на ваши кисельные пейзажи, – процедил с насмешливой злостью Клермонт. – Здесь буквально в каждом рисунке кипит страсть, ощущается величие морской стихии и даже…
Он вдруг замолчал, и Люси насторожилась. Она испуганно вскрикнула и отшатнулась, когда он круто обернулся к ней с перекошенным от бешенства лицом.
В панике она попятилась, пока не наткнулась спиной на стену. Люси уже готова была призвать на помощь Смита, когда Клермонт спросил, странно растягивая слова:
– Скажите-ка мне, мисс Сноу, что, среди ваших предков есть душевнобольные?
Она отчаянно стянула у шеи воротник халата.
– Я… я не совсем понимаю, что вы хотите сказать… Если вы про рисунки… Я не знаю… Они же не имеют никакого значения.
Морис грубо ткнул ей чуть не в лицо эскиз, на котором был изображен человек с бородатым лицом, скорее, его призрачная фигура, выступающая из клубков тумана.
– Это ведь он, не так ли? Ваш драгоценный капитан Рок!
Она всматривалась в рисунок, словно впервые его увидела.
– Почему вы так решили? Это… это просто игра моего воображения.
Его потемневшие глаза недоверчиво сощурились.
– Вы хоть понимаете, что вы сделали? – зловеще проговорил он, и у Люси мурашки поползли по спине от смутной тревоги. – Вы же подвергаете себя страшной опасности! Если Року станет известно вот об этом портрете, вы что же думаете, он позволит вам остаться в живых? – Голос Мориса сорвался на крик. – Вы что, действительно так думаете?
Люси испуганно следила за Клермонтом, который нервно ходил по комнате, ероша волосы.
– Вы, кажется, решили подвергнуть своего телохранителя трудному испытанию, мисс Сноу. Могу только догадываться, как обрадовались бы власти, если бы узнали, что существует портрет этого опасного преступника. Они моментально опубликовали бы его, и с этой минуты ваша жизнь не стоила бы и пенни. – Он бросил на ходу презрительный взгляд на съежившуюся Люси. – А уж адмирал просто гордился бы тем применением, которое вы нашли своему таланту.
Люси подавленно возразила:
– Мой отец никогда не видел этих рисунков. И никто не видел. Вы – первый.
Изумившись, Клермонт так и сел на кровать, рядом с которой остановился.
– Хотелось бы знать, почему?
Воспользовавшись переменой в его настроении, Люси подбежала и выхватила у него из рук эскизы, затем подошла к окну, поднесла портрет Рока к свету и бережно погладила его. Она не знала, что Клермонт в эту минуту пристально наблюдает за ней.
– Вам может показаться странным, – тихо промолвила она, – если я скажу вам, что часами изучала лицо этого человека, только чтобы найти в нем следы великодушия, если хотите, благородства.
– Простите, но разве мы говорим не о том самом молодчике, который, как дикарь, украшает себя ожерельями из ушей своих пленников и, не задумываясь, вырезает еще бьющиеся сердца?
Люси яростно замотала головой.
– Нет, нет! Это всего лишь злобное преувеличение. Только одна из тех несправедливостей, которые я допустила по отношению к этому человеку.
Взгляд Клермонта стал жестким.
– А как насчет тех несправедливостей, которые этот негодяй совершил по отношению к вам? Он же нагло похитил вас! Швырнул за борт, как приманку для акул!
Щеки Люси запылали румянцем.
– Я говорю не о том, что он сделал, мистер Клермонт. Важно то, чего он не сделал!
У нее перехватило дыхание. Джентльмен притворился бы, что понял. Но Клермонт им не был.
Он откинулся назад, оперевшись на локти. Люси постеснялась сделать ему замечание за бесцеремонность поведения.
– Ну, продолжайте же.
Не замечая, что мнет рисунок, она судорожно сжала руки.
– Вы понимаете, что в тех обстоятельствах он легко мог… он мог бы…
– Изнасиловать вас? – сухо подсказал Морис. – Лишить вас девственности и оставить вас умирать?
Люси подняла на него глаза, возмущенная его грубой прямотой, и, к своему удивлению, увидела озорные искорки в его глазах и насмешливо искривленные губы. Он небрежно указал на рисунки:
– Значит, все это время из-за сомнительного благородства этого наглого пирата вы изо всех сил старались найти ему оправдание?
Опустив голову, она тихо призналась:
– Это самое малое, что я могла сделать, когда поняла, как глубоко ошибалась в нем.
Клермонт поднялся.
– А знаете, мисс Сноу, вам нет нужды читать романы. Вы и так живете в мире фантазий. Но я должен вам сказать, хотя с вашей добротой вам и трудно будет поверить, что этот парень вовсе не какой-нибудь романтический герой. Он самый обыкновенный негодяй, отчаянный и безжалостный, которому просто нечего терять, И ваши фантазии не сделают его лучше.
– Вы говорите так, как будто его знаете.
– Я часто сталкиваюсь с такими, как он. Это неизбежно в профессии полицейского. – Морис близко подошел к Люси и в упор посмотрел на нее суровым взглядом. – Запомните, ни один из этих отпетых проходимцев не позволил бы капризной избалованной девчонке, до которой никому и дела нет…
– Но я не!.. – вскричала Люси, глубоко уязвленная этой беспощадной характеристикой.
Но Клермонт не дал ей вставить и слова, угрожающе повысив голос:
– Неважно, как бы она ни была хороша собой, встать на его дороге. – Он грубо схватил ее за подбородок. – Если вы случайно встретитесь с капитаном Роком, чего не дай вам Бог, не сделайте ошибку, не вздумайте переоценить его. Не думаю, что он так уж благороден.