Страница:
Но его, как это ни удивительно, почти не волновало. Вот как быть с пошаливавшими на уборке и мелиоративных работах тракторами – это его волнует. И возможность выращивания тростника и дикого канадского риса на не поддающихся осушению болотах его тоже волнует. Тогда можно было бы попросить завезти сюда несколько семей диких кабанов, и резервы леса будут использоваться полнее.
А традевал его не волнует.
– Да, не волнует! – вслух упрямо сказал он и понял: самому себе врать не стоит.
Волнует его предстоящий разговор. Волнует. Но можно обойтись и без него. Этот разговор еще не стал необходимым. Жизненно важным. Все, чем Андрей жил раньше, он сумел загнать вглубь, и теперь оно сидит там тихонько и покорно. А вот когда там, внутри, произойдет незримая и до сих пор не изученная работа и это загнанное окрепнет и станет главным в его жизни, тогда… Тогда к черту Белое Одиночество, лосей и белок, и да здравствует борьба умов – самая прекрасная и бескровная борьба, которая когда-либо существовала и будет существовать в подлунном мире!
Он походил по комнате и прислушался. На порожке крыльца явственно слышалось какое-то шебаршение.
Он вышел в сени. К шебаршению прибавились странное пофыркивание и непонятное бормотание. Смутно догадываясь и потому радостно и удивленно замирая, Андрей открыл входную дверь. Через порог скакнула белка. Щеткой распушив летящий хвост, она неуловимо проскользнула между ног Андрея и юркнула в щелочку дверей, в комнату.
Пока Андрей закрывал двери, пока потирал сразу схваченные морозом руки, белка исчезла.
Он походил по комнате, заглянул в туалет, кухню, прошел в спальню и, нагнувшись, посмотрел под кровать. Белки не было нигде.
– Чертенок…
От сознания, что в балке появилось живое существо, стало непривычно, растроганно-приятно. И сквозь эту растроганность пробились еще раздерганные, рвущиеся мысли: «Как же это она решилась? Вот чертенок… А кормить ее чем? – Вспомнились грибы, оставленные на еще теплом пне. – Надо было прихватить… Впрочем…»
Он стал перебирать в уме свои запасы и решил, что нужно немедленно заказать в бюро обслуживания орехи, но сейчас же вспомнил голубые глаза дежурной и поколебался. Что-то не совсем нравилось ему в этих глазах. А может быть, как раз наоборот – нравилось.
Нет, она определенно красива той особой, притомленной годами и пережитым, терпкой, зрелой красотой. Но она не для Андрея. Нет. Ему нужна Ашадеви. Одна только она, и точка.
– Заказы отменяются, – вслух сказал он и пошел на кухню, чтобы поискать что-нибудь для белки.
– Как поживаете? Ждете пургу? – спросил Андрей и усмехнулся так, как он усмехался когда-то, когда говорил с нравящимися ему женщинами. Нора называла такую усмешку усмешкой тигра перед прыжком. Он и в самом деле невольно расправлял в такие минуты свои и без того широкие плечи, выпрямлялся и напружинивался.
– Да. Ждем, – коротко ответила дежурная, помолчала и потерла переносицу длинным пальцем.
Лак на ногте оказался модным – цвета морской волны. Он, как изумруд, высверкнул на лбу женщины. И сразу вспомнилось ритуальное пятнышко на лбу Ашадеви. Андрей помрачнел, а женщина спросила:
– Вам не понравился мой ответ?
– Нет… Не в этом дело…
– У вас неприятности?
– Нет, что вы… Кажется, как раз наоборот.
– Вот как? – подняла брови женщина. – Но у вас усталый вид. Вы не переутомились? Давление не проверяли? Подвиньтесь поближе и посмотрите мне в глаза.
Начиналось обычное врачебное профилактическое обследование. Андрей не любил его. Захотелось, как всегда, резко отказаться, но опять неожиданно для себя он ответил мягко:
– Все в порядке. Просто… Просто ко мне забежала белка, а я… я не знаю, чем ее кормить.
– Но ведь вы собираете столько грибов…
– Понимаете, я их не люблю… – чуть улыбнувшись, поморщился Андрей. Нора называла такие гримасы проникновением в душу.
Дежурная улыбнулась мягко, устало.
– Но зато любят другие…
– Вот именно. И потом просто интересно собирать. Тихая охота. С азартом, с удовлетворением древних инстинктов.
– Возможно… Хорошо, я подумаю. Если не задержит пурга, завтра утром ваша белка получит все необходимое. – Дежурная помолчала, вглядываясь в Андрея. – Значит, у вас все в порядке?
– Да.
– А мне кажется, что не все…
– Почему?
– Вы слишком обрадовались белке. Вам еще не надоело одиночество?
– Нет.
– Верю. Но имейте в виду, весной человека, как птиц, тянет… Тянет то ли в дальние края, то ли, наоборот, в родные места. Вы знаете это ощущение?
Он рассмеялся.
– Наоборот. Сейчас я озабочен только подготовкой к севу. А вас не тянет?
– Тянет, – очень серьезно ответила женщина. – Но в мои дальние края я не попаду.
– Почему? В наше время…
– Именно в наше, – вздохнула она. – В будущем может быть. А сейчас… Нет.
Она говорила это так, что у Андрея пропала всякая охота вести этот разговор с подтекстом, а тем более шутить.
– У вас что-либо серьезное?
– Да. Так вот, Андрей Николаевич, меня предупредили, что через десять минут начнется кольцевая связь традевала. Приготовьтесь. Не сомневаюсь, что вы сумеете постоять за себя.
– Почему постоять? – удивился он.
– Кольцовка бывает не часто, а я дежурю уже давно…
Она выключилась не прощаясь, и это не то что обидело, а озадачило Андрея. Что-то он сделал не так. Во всяком случае, его легкие ухаживания не приняты. Так что тщеславие, с которым он относился к дежурной, оказалось явно необоснованным.
И не нужно обольщать себя – одиночество есть одиночество. Ты хотел его. И ты получил. Так почему же тебе грустно?
Он походил по комнате, включил традевал и стал ждать. Потом поднялся, налил кофе, взял печенье и устроился в кресле, включив программу повторных радионовостей – целый день он не знал, что же произошло в мире.
Дикторы рассказывали о встречах министров и глав правительств, о севе в далеких южных областях, подчеркивая, что в этом году наплыв добровольцев на полевые работы настолько велик, что постоянные дежурные сельскохозяйственных предприятий обратились к гражданам со специальной просьбой – переключить свою энергию на ирригационные работы в пустынях и полупустынях.
«Что же, – подумал Андрей, – людей понять можно: весной в поле на ветерке поработать до устали – одно удовольствие. Один только запах оттаявшей земли чего стоит!»
И он опять стал думать о тех днях, когда и ему придется пустить свой трактор и вдыхать ни с чем не сравнимый запах земли.
Андрей очнулся. Прямо перед ним было лицо Кремнинга – белое, удлиненное, невозмутимое. С не слишком толстыми, но и не тонкими, в меру изогнутыми губами, вполне приличным носом и серыми холодновато-язвительными глазами. Лицо аскета и ученого.
– Здравствуйте, – привстал Андрей. – Я не знаю еще темы нашей беседы.
– Странно… – поморщился Кремнинг. – Я полагал, что вы догадаетесь.
– Моя работа? – не совсем уверенно и, должно быть, потому слегка краснея, спросил Андрей.
– А что же еще? Пока вы бегаете за романтикой, идеи живут и развиваются.
– Тогда… Тогда почти готов.
– Почему почти? – опять поморщился Кремнинг.
– Потому что мои идеи подморожены и еще не оттаяли, – ответил Андрей. Он уже овладел собой и мог позволить себе удовольствие подпустить шпильку: ведь именно Кремнинг окончательно добил его работу.
– Жаль. А я надеялся, что в одиночестве они у вас расцвели. Но дело не в этом. Мы тут без вас кое-что пересчитали, провели кое-какие опыты и, главное, по-деловому связались с целым рядом заинтересованных стран. Так что картина несколько изменилась, и я хочу, чтобы вы осмыслили ее. До включения международного кольца у нас есть три минуты. Вы хотите послушать информацию?
– Разумеется.
– Так вот, индусы все еще колеблются. Они не знают, как поведут себя в таком случае массы арктического воздуха. Обратная, так сказать, связь. Должен вам сказать, что это существенное возражение. Кроме того, по-видимому, их страна еще не готова к таким изменениям. Японцы возражают довольно категорично. Их беспокоят тайфуны. Их можно понять.
– Но ведь природа тайфунов…
– Вы хотите сказать, что наши работы на них не повлияют?
– Вернее, почти не повлияют. В данном случае следует считать и считать.
– Вы по-прежнему придерживаетесь своей теории образования тайфунов?
– А разве она опровергнута?
– Но…
– Она не подтверждена экспериментально, это верно. Но наблюдения в целом верны. Это знаете и вы и японцы. Все дело в океанском вулканическом поясе.
– Понимаете, Андрей Николаевич…
– Вы хотите сказать, что цунами не всегда сопровождает тайфуны и наоборот? Такой разрыв вполне оправдан. Морское землетрясение неминуемо порождает вертикальные перемещения воды. Следовательно, холодные, придонные воды поднимаются вверх и охлаждают воздух. Разность температур порождает движение воздушных масс и изменение давления. Создаются условия для зарождения тайфунов. Если в это время происходит новое землетрясение, тайфун совпадает с цунами. Но это вовсе не обязательно.
Кремнинг поморщился.
– Все это известно, и тем не менее… Тем не менее мы не можем быть уверены в том, что проникновение горячего и влажного океанского воздуха на север не вызовет каких-то нам еще неизвестных явлений. В данном случае возможно влияние такого огромного количества внешних и внутренних факторов, что… что мы еще не можем рисковать…
– Тогда зачем же нужна кольцовка?
– Но мы уже можем готовиться к риску, – твердо сказал Кремнинг. – Вот почему я очень прошу вас, Андрей Николаевич, не столько спорить, сколько слушать. Вы отдохнули, мозг очистился от всяких наносов. В нем, надеюсь, сейчас сидит только одна чистая идея. Присмотритесь к аргументации – ведь мы-то как раз находимся в очень тяжелом состоянии: наши мозги засорены спорами и сомнениями. Договорились?
– Н-ну… если так, – смутился Андрей.
В конце концов, Кремнинг прав. И то, что Артур сам, без его просьбы, все-таки ведет это дело, характеризует его…
А, да шут с ним, как оно там характеризует! Кремнинг – настоящий ученый: волевой, сильный, и если он суховат, так у каждого свой характер. А дело-то, в конце концов, общее. Чего ж обижаться? Посидим послушаем. Может быть, что-нибудь и придумаем. Не сейчас, так после…
– Ну что ж… Предоставим слово Андрею Николаевичу Сырцову.
Андрей не ожидал такого поворота событий. В конце концов, он тоже не машина и кое-что может упустить. Особенно цифры. Но тут на экране появились знакомые лица сотрудников, мрачноватая, построенная в середине прошлого века комната его проблемной лаборатории с запоминающими блоками. Ребята, как всегда, начеку и, как всегда, готовы прийти на помощь. Это обрадовало, но в то же время какая-то деталь, вернее, ее отсутствие встревожило Андрея. Но что это за деталь и почему ее отсутствие волнует, осмыслить он не успел: кольцовка не ждала.
Он вздохнул поглубже, мгновение словно прислушивался к самому себе – за время, проведенное в зоне Белого Одиночества, он отвык от подобных совещаний – и услышал ровный, слитный гул за стенами балка.
Шел ветер. Еще не пурга, а только ветер. Он прокатился по вершинам, и они зашумели – ровно и предостерегающе-властно. Так старые опытные бойцы перед боем, сплачиваясь, предупреждают молодежь и слабых, чтобы они прятались за их спины.
И эта такая своевременная поддержка промерзшей тайги отодвинула в сторону все сомнения. В конце концов, не кто-нибудь другой, а именно Андрей является сейчас представителем страны Белого Одиночества, просторов вечной мерзлоты. Он обязан говорить от их имени ради пользы всего человечества.
Мысли сразу, как при включении ЭВМ, обрели стремительную, математически точную отточенность. Но слова… Слова приходили не всегда нужные. Ему еще мешало то странное волнение, которое вызывала его лаборатория и старинная комната с запоминающими блоками.
– Переделывать климат нельзя и не нужно, но помочь Земле приобрести наиболее целесообразные черты необходимо. На нашей планете есть все, что нужно человеку, и все, что ему потребуется в будущем. Нужно лишь разумно пользоваться этим, разумно и последовательно изменять, главным образом смягчать климатические условия не всей планеты в целом, а лишь ее отдельных районов.
По экрану медленно проплывали лица ученых разных стран, государственных деятелей, консультантов. Они слушали Андрея вполне корректно, но так, что он чувствовал: они снисходительны к его общим словам. Они – люди дела. Но они понимали – вступление нужно и самому Андрею, чтобы собраться с мыслями, и необходимо для тех миллионов и миллиардов людей, которые слушают его по обычным теле – и радиопередачам.
За стенами балка шумели вершины деревьев, а в самом балке (Андрей это чувствовал – не слышал, не видел, а именно чувствовал) тоже происходило нечто такое, чего он не знал и не видел, но что могло и, кажется, уже начинало влиять на его выступление, а может быть, и все совещание. Во всяком случае, смотрящие на него со своих экранов люди реагировали на происходящее несколько странно. В их глазах вдруг мелькал веселый и острый интерес, как это бывает на всяком собрании, когда в зале или за окном происходит нечто прямо противоположное тому, о чем говорится в данный момент.
Андрей собрался и продолжил:
– Мне кажется, что наш проект, почти ничего не переделывая, поможет планете несколько улучшить свой характер, свой климат. Подчеркиваю – всего лишь несколько улучшить. Ведь до сих пор все проекты предусматривали коренное изменение климата в сторожу повышения температурной кривой. Я считаю, что делать этого не следует. Серьезные и, главное, взрывные по времени преобразования могут привести к катастрофам. Смягчение же климатических зон приведет к разумному перераспределению благ, которые имеет наша мать-земля, но которыми люди по неумению своему еще не пользуются.
Он передохнул, и тут случилось нечто совершенно невозможное в условиях совещания по международному кольцевому традевалу. Постоянная дежурная третьего участка зоны Белого Одиночества отключила его от традевала и появилась на экране телевида. Ее большие голубые глаза казались заплаканными, и голос звучал глухо:
– Андрей Николаевич, вам обычная телеграмма: «Мадрас, 19.22. Я люблю тебя. Я жду тебя. Держись». – Дежурная подняла глаза со склеенными ресницами. – Я желаю вам того же, Андрей Николаевич.
Секунду, а может быть, две Андрей молчал. Мозг как бы разделился на две равные части, и обе действовали самостоятельно. Умиление, даже некоторая доля восторженной слезоточивости – у него защипали веки – и в то же время необыкновенная собранность и острота внутреннего зрения, почти озарение.
Вероятно, участники совещания заметили его необыкновенное состояние. По проплывающим на экранах лицам пробегали не то чтобы улыбки, а скорее отсветы ласкового интереса, участия. Правда, показалось странным, что взгляд этих людей был направлен несколько в сторону, но Андрей принял это как обыкновенную деликатность. Он сумел снова взять себя в руки и продолжить выступление.
– Таким образом, речь идет не о коренном, а о частичном изменении климата, и не всей планеты, а всего лишь Центральной Азии и прилегающих к ней районов. Расчеты, которые мы проводили в своей лаборатории, показали, что в случае осуществления нашего проекта средняя температура Индийского полуострова и прилегающих к нему районов понизится на пять-семь градусов. Наводнения сократятся не менее чем вдвое. Районы засух почти исчезнут. Северные же районы получат повышение температуры на пять-семь, а может быть, и десять градусов. Это позволит отодвинуть границу тайги примерно на двести пятьдесят – триста километров к северу. Но самое главное не в этом. Самое главное в том, что Центральная и Средняя Азия перестанут быть зоной пустынь. А это, в свою очередь, повлечет за собой возрождение лесов, подъем почвенных вод и многое иное. В конечном счете все эти постепенные, но неизбежные изменения климата позволят этой части света не только прокормить несколько миллиардов людей, но и встретить во всеоружии надвигающееся как неизбежность очередное оледенение. Что же нужно, чтобы осуществить этот проект?
Андрей перевел дыхание и почувствовал, что кто-то тихонько теребит его за рукав.
На подлокотнике кресла сидела белка и, задрав голову, трогала его лапкой. Глаза-бусинки казались грустными и тревожными.
Андрей удивленно взглянул на нее, но понять, что ей от него требуется, не смог. Кольцовка не ждала, да и мысли уже скопились и ждали своего выхода.
– Как это, должно быть, известно многим, наш проект предусматривает расчистку путей для масс воздуха, которые идут на север с Индийского океана. Сейчас эти массы натыкаются на величайшие в мире горные хребты и, в сущности, возвращаются назад, принося приокеанским странам наводнения или засухи. Если же мы проведем необходимые взрывные работы, то в сплошной стене гор можно проделать несколько десятков коридоров, по которым влажные, теплые массы океанского воздуха потекут в иссушенные районы Азии.
Наши расчеты и испытания на моделях различных вариантов показали, что образование таких коридоров не такое уж сложное дело, если, разумеется, брать эту работу не в отрыве от общих задач, а в комплексе. Что мы имеем в виду? Дело в том, что ледники питают многие реки. Их нужно не только сохранить, но и умножить. Для этого в первую очередь следует взрывать не сплошной монолит, а определенную часть вершин и хребтов, которые, обрушиваясь, создадут дополнительные высокогорные плато, где неизбежно произойдет образование ледников. После сглаживания хребтов можно будет приступить к образованию коридоров.
Для выброса излишних горных пород следует использовать имеющиеся горные ущелья и долины. Естественно, некоторые из них станут вровень с новообразованными плоскогорьями и пополнят площади ледникообразования. По коридорам на север потекут массы влажного, горячего воздуха. Проходя в районах ледников, воздух несколько охладится, и влага в нем начнет концентрироваться. Таким образом, в Среднюю и Центральную Азию океанские массы воздуха поступят уже охлажденными примерно до средних температур этих районов и почти готовые к образованию осадков. Их последующее продвижение на север и встречи с более холодными токами местного и северного воздуха неминуемо приведут к выпадению осадков.
Здесь кроется первое слабое место проекта, из-за которого в свое время он был отклонен. Как вы видите, океанский воздух по этой схеме как бы проскакивает самые засушливые районы и выносит осадки дальше на север. Но наши критики не замечают существенной детали – образования площадей для ледников. А именно они, аккумулируя избытки влаги, в конце концов станут истоками новых рек и, следовательно, дополнительного орошения предгорных и прилегающих к ним районов. Таким образом, на обширных площадях появится возможность навсегда избавиться от безводья.
Второй слабой стороной проекта, как известно, были признаны обратные связи; вторжение арктических масс воздуха в приокеанские страны. В принципе такое вторжение возможно, и оно закономерно вызывает тревогу. Но не забывайте, что арктический воздух, проходя по просторам Азии, прогреется и на юг попадет относительно подогретым. Но он будет холоднее воздуха этих районов, и именно это и позволит ему сконденсировать влагу этих мест и, вызвав дожди в засушливое время года, улучшить общий водный баланс, смягчить климат. Поэтому такое вторжение ничего, кроме пользы, не принесет.
Третьим возражением является неизученность последствий такого обмена массами теплого и холодного воздуха. И это тоже справедливо. Даже наши возможности моделирования – прямого и математического – еще не позволяют точно ответить на все вопросы. В самом деле, нам еще неясно, как поведут себя огромные массы воздуха на периферии в связи с тем, что в центре Азии несколько изменится климат. Однако предварительные подсчеты показывают, что существенных изменений климата на периферии района не предвидится. При этом наши критики забывают, что первым этапом осуществления проекта является образование горных плато под будущие ледники. Когда они будут образованы, можно будет с большей точностью просчитать возможности дальнейших изменений.
Четвертое возражение – огромный объем работ и их стоимость. Мне кажется, что это возражение наименее существенное. Взрывчатых материалов сейчас у нас вполне достаточно, они мощны и дешевы. Дополнительной техники создавать не следует, вполне достаточно и той, что есть. Ведь нам нужны всего лишь штольни для закладки взрывчатых веществ. А вот выгода от всего этого может быть колоссальная: вполне вероятны обнаружения полезных ископаемых, добыча которых окупит все работы. И наконец, будущие коридоры – это еще и пути сообщения между севером и югом материка. Даже отбрасывая в сторону наши климатические изыскания, такие коридоры свяжут воедино и наш материк, и почти весь земной шар транспортными артериями. Я имею в виду окончание строительства на Беринговом проливе.
Все материалы, касающиеся этого проекта, заложены в запоминающие устройства и могут быть немедленно воспроизведены. Дополнительных мыслей по этому поводу я, к сожалению, пока не имею. Благодарю за внимание.
Андрей откинулся на спинку кресла и жадно закурил. Белка на подлокотнике фыркнула и перебралась на стол, под самый традевал. По лицам участников кольцовки мелькнула улыбка. Но их взгляды опять прошли мимо Андрея, и он понял, что и в первый раз, когда он только начинал говорить, они смотрели не на него, а на белку.
И тут он сразу понял, что его взволновало, когда он увидел старинную комнату своей лаборатории: на столе у Норы не было цветов. А сколько он ее помнил, на ее столе каждый день стояли свежие цветы…
Сердце почему-то дало перебой, и он невольно взялся за левую сторону груди, но сейчас же оторвал руку: стареть не время. И не место. Просто в самом деле грустно, что с Норой у них ничего не вышло. Он знал – она любила. Или почти любила. А может быть, была готова любить. А если бы не Ашадеви…
Как она вошла в жизнь – сразу, залпом.
У нее была своя жизнь – она готовилась стать учительницей русского языка и поэтому жила в их городе. И познакомились они только потому, что ей захотелось узнать национальную интерпретацию международных терминов.
И он, честно говоря, не интересовался ее работой. Да и кто, в какие времена интересуется работой учителя? Это же само собой разумеющееся…
Теперь ее нет, а есть третий район зоны Белого Одиночества…
– Андрей Николаевич, – резко спросил Кремнинг, – вам не нравятся наши рассуждения?
Сырцов встрепенулся – он и в самом деле не слушал, о чем говорили на кольцовке. Он мягко, примирительно улыбнулся – Нора называла такую улыбку лисичкиной – и потянулся рукой к белке.
– Я же сказал, что у меня нет новых мыслей. А то, что говорится, сразу не усвоишь.
Белка чуть отодвинулась и опять ухватилась зубами за рукав. Все так же пищал контакт на традевале, с экрана которого строго глядел Артур Кремнинг. Впервые Андрей как следует рассмотрел белку – ее усики, и крохотные кустистые брови, и блестящий, лакированный нос. Он все время дергался, и иногда казалось, что белка гримасничает. И лапы у нее были маленькие, темные, со светлыми коготками… Стоп. А что у тебя на лапке?
На той самой лапке, которую белка держала на отлете, словно припудривающаяся женщина, надулась большая – для белки, конечно, – опухоль. Может, в крупную горошину, а может быть, и больше.
Андрей осторожно взял эту лапу пальцами и медленно развернул к экрану традевала – там светлее. Пожалуй, это нарыв. Самый обыкновенный нарыв. Вероятно, белка занозила лапу и не выкусила занозы, а потом легла спать. И во сне началось нагноение. И занозы в таком разе уже не выкусишь.
Впрочем, звери народ сильный. Они сами делают себе операции и зализывают свои раны. А эта… Эта, видно, слишком молода. Она еще боится боли. И она пришла к нему за помощью.
– Коллега, мне кажется, что нарыв нужно вскрыть, – прозвучал голос с традевала.
А традевал его не волнует.
– Да, не волнует! – вслух упрямо сказал он и понял: самому себе врать не стоит.
Волнует его предстоящий разговор. Волнует. Но можно обойтись и без него. Этот разговор еще не стал необходимым. Жизненно важным. Все, чем Андрей жил раньше, он сумел загнать вглубь, и теперь оно сидит там тихонько и покорно. А вот когда там, внутри, произойдет незримая и до сих пор не изученная работа и это загнанное окрепнет и станет главным в его жизни, тогда… Тогда к черту Белое Одиночество, лосей и белок, и да здравствует борьба умов – самая прекрасная и бескровная борьба, которая когда-либо существовала и будет существовать в подлунном мире!
Он походил по комнате и прислушался. На порожке крыльца явственно слышалось какое-то шебаршение.
Он вышел в сени. К шебаршению прибавились странное пофыркивание и непонятное бормотание. Смутно догадываясь и потому радостно и удивленно замирая, Андрей открыл входную дверь. Через порог скакнула белка. Щеткой распушив летящий хвост, она неуловимо проскользнула между ног Андрея и юркнула в щелочку дверей, в комнату.
Пока Андрей закрывал двери, пока потирал сразу схваченные морозом руки, белка исчезла.
Он походил по комнате, заглянул в туалет, кухню, прошел в спальню и, нагнувшись, посмотрел под кровать. Белки не было нигде.
– Чертенок…
От сознания, что в балке появилось живое существо, стало непривычно, растроганно-приятно. И сквозь эту растроганность пробились еще раздерганные, рвущиеся мысли: «Как же это она решилась? Вот чертенок… А кормить ее чем? – Вспомнились грибы, оставленные на еще теплом пне. – Надо было прихватить… Впрочем…»
Он стал перебирать в уме свои запасы и решил, что нужно немедленно заказать в бюро обслуживания орехи, но сейчас же вспомнил голубые глаза дежурной и поколебался. Что-то не совсем нравилось ему в этих глазах. А может быть, как раз наоборот – нравилось.
Нет, она определенно красива той особой, притомленной годами и пережитым, терпкой, зрелой красотой. Но она не для Андрея. Нет. Ему нужна Ашадеви. Одна только она, и точка.
– Заказы отменяются, – вслух сказал он и пошел на кухню, чтобы поискать что-нибудь для белки.
* * *
И тут раздался звонок телевида. Андрей нажал кнопку. Беспокоила дежурная. Она смотрела пристально и чуть укоряюще, как на человека, который не умеет понять самых простых вещей. В иное время Андрей наверняка бы нахмурился и стал бы отвечать отрывисто, чтобы поскорее избавиться от ее пристального внимания. Но сейчас ему почему-то стало смешно. Чего она хочет? Неужели она всерьез думает его увлечь? Но, честное слово, в зону Белого Одиночества уходят не для того, чтобы заводить романчики. И все-таки… Все-таки…– Как поживаете? Ждете пургу? – спросил Андрей и усмехнулся так, как он усмехался когда-то, когда говорил с нравящимися ему женщинами. Нора называла такую усмешку усмешкой тигра перед прыжком. Он и в самом деле невольно расправлял в такие минуты свои и без того широкие плечи, выпрямлялся и напружинивался.
– Да. Ждем, – коротко ответила дежурная, помолчала и потерла переносицу длинным пальцем.
Лак на ногте оказался модным – цвета морской волны. Он, как изумруд, высверкнул на лбу женщины. И сразу вспомнилось ритуальное пятнышко на лбу Ашадеви. Андрей помрачнел, а женщина спросила:
– Вам не понравился мой ответ?
– Нет… Не в этом дело…
– У вас неприятности?
– Нет, что вы… Кажется, как раз наоборот.
– Вот как? – подняла брови женщина. – Но у вас усталый вид. Вы не переутомились? Давление не проверяли? Подвиньтесь поближе и посмотрите мне в глаза.
Начиналось обычное врачебное профилактическое обследование. Андрей не любил его. Захотелось, как всегда, резко отказаться, но опять неожиданно для себя он ответил мягко:
– Все в порядке. Просто… Просто ко мне забежала белка, а я… я не знаю, чем ее кормить.
– Но ведь вы собираете столько грибов…
– Понимаете, я их не люблю… – чуть улыбнувшись, поморщился Андрей. Нора называла такие гримасы проникновением в душу.
Дежурная улыбнулась мягко, устало.
– Но зато любят другие…
– Вот именно. И потом просто интересно собирать. Тихая охота. С азартом, с удовлетворением древних инстинктов.
– Возможно… Хорошо, я подумаю. Если не задержит пурга, завтра утром ваша белка получит все необходимое. – Дежурная помолчала, вглядываясь в Андрея. – Значит, у вас все в порядке?
– Да.
– А мне кажется, что не все…
– Почему?
– Вы слишком обрадовались белке. Вам еще не надоело одиночество?
– Нет.
– Верю. Но имейте в виду, весной человека, как птиц, тянет… Тянет то ли в дальние края, то ли, наоборот, в родные места. Вы знаете это ощущение?
Он рассмеялся.
– Наоборот. Сейчас я озабочен только подготовкой к севу. А вас не тянет?
– Тянет, – очень серьезно ответила женщина. – Но в мои дальние края я не попаду.
– Почему? В наше время…
– Именно в наше, – вздохнула она. – В будущем может быть. А сейчас… Нет.
Она говорила это так, что у Андрея пропала всякая охота вести этот разговор с подтекстом, а тем более шутить.
– У вас что-либо серьезное?
– Да. Так вот, Андрей Николаевич, меня предупредили, что через десять минут начнется кольцевая связь традевала. Приготовьтесь. Не сомневаюсь, что вы сумеете постоять за себя.
– Почему постоять? – удивился он.
– Кольцовка бывает не часто, а я дежурю уже давно…
Она выключилась не прощаясь, и это не то что обидело, а озадачило Андрея. Что-то он сделал не так. Во всяком случае, его легкие ухаживания не приняты. Так что тщеславие, с которым он относился к дежурной, оказалось явно необоснованным.
И не нужно обольщать себя – одиночество есть одиночество. Ты хотел его. И ты получил. Так почему же тебе грустно?
Он походил по комнате, включил традевал и стал ждать. Потом поднялся, налил кофе, взял печенье и устроился в кресле, включив программу повторных радионовостей – целый день он не знал, что же произошло в мире.
Дикторы рассказывали о встречах министров и глав правительств, о севе в далеких южных областях, подчеркивая, что в этом году наплыв добровольцев на полевые работы настолько велик, что постоянные дежурные сельскохозяйственных предприятий обратились к гражданам со специальной просьбой – переключить свою энергию на ирригационные работы в пустынях и полупустынях.
«Что же, – подумал Андрей, – людей понять можно: весной в поле на ветерке поработать до устали – одно удовольствие. Один только запах оттаявшей земли чего стоит!»
И он опять стал думать о тех днях, когда и ему придется пустить свой трактор и вдыхать ни с чем не сравнимый запах земли.
* * *
– Андрей Николаевич, – сказал Артур Кремнинг. – Вы готовы вступить в беседу?Андрей очнулся. Прямо перед ним было лицо Кремнинга – белое, удлиненное, невозмутимое. С не слишком толстыми, но и не тонкими, в меру изогнутыми губами, вполне приличным носом и серыми холодновато-язвительными глазами. Лицо аскета и ученого.
– Здравствуйте, – привстал Андрей. – Я не знаю еще темы нашей беседы.
– Странно… – поморщился Кремнинг. – Я полагал, что вы догадаетесь.
– Моя работа? – не совсем уверенно и, должно быть, потому слегка краснея, спросил Андрей.
– А что же еще? Пока вы бегаете за романтикой, идеи живут и развиваются.
– Тогда… Тогда почти готов.
– Почему почти? – опять поморщился Кремнинг.
– Потому что мои идеи подморожены и еще не оттаяли, – ответил Андрей. Он уже овладел собой и мог позволить себе удовольствие подпустить шпильку: ведь именно Кремнинг окончательно добил его работу.
– Жаль. А я надеялся, что в одиночестве они у вас расцвели. Но дело не в этом. Мы тут без вас кое-что пересчитали, провели кое-какие опыты и, главное, по-деловому связались с целым рядом заинтересованных стран. Так что картина несколько изменилась, и я хочу, чтобы вы осмыслили ее. До включения международного кольца у нас есть три минуты. Вы хотите послушать информацию?
– Разумеется.
– Так вот, индусы все еще колеблются. Они не знают, как поведут себя в таком случае массы арктического воздуха. Обратная, так сказать, связь. Должен вам сказать, что это существенное возражение. Кроме того, по-видимому, их страна еще не готова к таким изменениям. Японцы возражают довольно категорично. Их беспокоят тайфуны. Их можно понять.
– Но ведь природа тайфунов…
– Вы хотите сказать, что наши работы на них не повлияют?
– Вернее, почти не повлияют. В данном случае следует считать и считать.
– Вы по-прежнему придерживаетесь своей теории образования тайфунов?
– А разве она опровергнута?
– Но…
– Она не подтверждена экспериментально, это верно. Но наблюдения в целом верны. Это знаете и вы и японцы. Все дело в океанском вулканическом поясе.
– Понимаете, Андрей Николаевич…
– Вы хотите сказать, что цунами не всегда сопровождает тайфуны и наоборот? Такой разрыв вполне оправдан. Морское землетрясение неминуемо порождает вертикальные перемещения воды. Следовательно, холодные, придонные воды поднимаются вверх и охлаждают воздух. Разность температур порождает движение воздушных масс и изменение давления. Создаются условия для зарождения тайфунов. Если в это время происходит новое землетрясение, тайфун совпадает с цунами. Но это вовсе не обязательно.
Кремнинг поморщился.
– Все это известно, и тем не менее… Тем не менее мы не можем быть уверены в том, что проникновение горячего и влажного океанского воздуха на север не вызовет каких-то нам еще неизвестных явлений. В данном случае возможно влияние такого огромного количества внешних и внутренних факторов, что… что мы еще не можем рисковать…
– Тогда зачем же нужна кольцовка?
– Но мы уже можем готовиться к риску, – твердо сказал Кремнинг. – Вот почему я очень прошу вас, Андрей Николаевич, не столько спорить, сколько слушать. Вы отдохнули, мозг очистился от всяких наносов. В нем, надеюсь, сейчас сидит только одна чистая идея. Присмотритесь к аргументации – ведь мы-то как раз находимся в очень тяжелом состоянии: наши мозги засорены спорами и сомнениями. Договорились?
– Н-ну… если так, – смутился Андрей.
В конце концов, Кремнинг прав. И то, что Артур сам, без его просьбы, все-таки ведет это дело, характеризует его…
А, да шут с ним, как оно там характеризует! Кремнинг – настоящий ученый: волевой, сильный, и если он суховат, так у каждого свой характер. А дело-то, в конце концов, общее. Чего ж обижаться? Посидим послушаем. Может быть, что-нибудь и придумаем. Не сейчас, так после…
* * *
Кольцевое совещание по традевалу началось как обычно. Его участники представились друг другу, хотя особой нужды в этом не наблюдалось. Все или почти все знали, кто есть кто. Но таков обычай, и его следовало исполнить. Затем представитель информационного телевидения попросил вкратце охарактеризовать проблему. Кремнинг поморщился – потеря времени. О проблеме писали и говорили столько… Впрочем, людская память не запоминающее устройство. А отрывочные, полузабытые сведения – то же незнание.– Ну что ж… Предоставим слово Андрею Николаевичу Сырцову.
Андрей не ожидал такого поворота событий. В конце концов, он тоже не машина и кое-что может упустить. Особенно цифры. Но тут на экране появились знакомые лица сотрудников, мрачноватая, построенная в середине прошлого века комната его проблемной лаборатории с запоминающими блоками. Ребята, как всегда, начеку и, как всегда, готовы прийти на помощь. Это обрадовало, но в то же время какая-то деталь, вернее, ее отсутствие встревожило Андрея. Но что это за деталь и почему ее отсутствие волнует, осмыслить он не успел: кольцовка не ждала.
Он вздохнул поглубже, мгновение словно прислушивался к самому себе – за время, проведенное в зоне Белого Одиночества, он отвык от подобных совещаний – и услышал ровный, слитный гул за стенами балка.
Шел ветер. Еще не пурга, а только ветер. Он прокатился по вершинам, и они зашумели – ровно и предостерегающе-властно. Так старые опытные бойцы перед боем, сплачиваясь, предупреждают молодежь и слабых, чтобы они прятались за их спины.
И эта такая своевременная поддержка промерзшей тайги отодвинула в сторону все сомнения. В конце концов, не кто-нибудь другой, а именно Андрей является сейчас представителем страны Белого Одиночества, просторов вечной мерзлоты. Он обязан говорить от их имени ради пользы всего человечества.
Мысли сразу, как при включении ЭВМ, обрели стремительную, математически точную отточенность. Но слова… Слова приходили не всегда нужные. Ему еще мешало то странное волнение, которое вызывала его лаборатория и старинная комната с запоминающими блоками.
– Переделывать климат нельзя и не нужно, но помочь Земле приобрести наиболее целесообразные черты необходимо. На нашей планете есть все, что нужно человеку, и все, что ему потребуется в будущем. Нужно лишь разумно пользоваться этим, разумно и последовательно изменять, главным образом смягчать климатические условия не всей планеты в целом, а лишь ее отдельных районов.
По экрану медленно проплывали лица ученых разных стран, государственных деятелей, консультантов. Они слушали Андрея вполне корректно, но так, что он чувствовал: они снисходительны к его общим словам. Они – люди дела. Но они понимали – вступление нужно и самому Андрею, чтобы собраться с мыслями, и необходимо для тех миллионов и миллиардов людей, которые слушают его по обычным теле – и радиопередачам.
За стенами балка шумели вершины деревьев, а в самом балке (Андрей это чувствовал – не слышал, не видел, а именно чувствовал) тоже происходило нечто такое, чего он не знал и не видел, но что могло и, кажется, уже начинало влиять на его выступление, а может быть, и все совещание. Во всяком случае, смотрящие на него со своих экранов люди реагировали на происходящее несколько странно. В их глазах вдруг мелькал веселый и острый интерес, как это бывает на всяком собрании, когда в зале или за окном происходит нечто прямо противоположное тому, о чем говорится в данный момент.
Андрей собрался и продолжил:
– Мне кажется, что наш проект, почти ничего не переделывая, поможет планете несколько улучшить свой характер, свой климат. Подчеркиваю – всего лишь несколько улучшить. Ведь до сих пор все проекты предусматривали коренное изменение климата в сторожу повышения температурной кривой. Я считаю, что делать этого не следует. Серьезные и, главное, взрывные по времени преобразования могут привести к катастрофам. Смягчение же климатических зон приведет к разумному перераспределению благ, которые имеет наша мать-земля, но которыми люди по неумению своему еще не пользуются.
Он передохнул, и тут случилось нечто совершенно невозможное в условиях совещания по международному кольцевому традевалу. Постоянная дежурная третьего участка зоны Белого Одиночества отключила его от традевала и появилась на экране телевида. Ее большие голубые глаза казались заплаканными, и голос звучал глухо:
– Андрей Николаевич, вам обычная телеграмма: «Мадрас, 19.22. Я люблю тебя. Я жду тебя. Держись». – Дежурная подняла глаза со склеенными ресницами. – Я желаю вам того же, Андрей Николаевич.
Секунду, а может быть, две Андрей молчал. Мозг как бы разделился на две равные части, и обе действовали самостоятельно. Умиление, даже некоторая доля восторженной слезоточивости – у него защипали веки – и в то же время необыкновенная собранность и острота внутреннего зрения, почти озарение.
Вероятно, участники совещания заметили его необыкновенное состояние. По проплывающим на экранах лицам пробегали не то чтобы улыбки, а скорее отсветы ласкового интереса, участия. Правда, показалось странным, что взгляд этих людей был направлен несколько в сторону, но Андрей принял это как обыкновенную деликатность. Он сумел снова взять себя в руки и продолжить выступление.
– Таким образом, речь идет не о коренном, а о частичном изменении климата, и не всей планеты, а всего лишь Центральной Азии и прилегающих к ней районов. Расчеты, которые мы проводили в своей лаборатории, показали, что в случае осуществления нашего проекта средняя температура Индийского полуострова и прилегающих к нему районов понизится на пять-семь градусов. Наводнения сократятся не менее чем вдвое. Районы засух почти исчезнут. Северные же районы получат повышение температуры на пять-семь, а может быть, и десять градусов. Это позволит отодвинуть границу тайги примерно на двести пятьдесят – триста километров к северу. Но самое главное не в этом. Самое главное в том, что Центральная и Средняя Азия перестанут быть зоной пустынь. А это, в свою очередь, повлечет за собой возрождение лесов, подъем почвенных вод и многое иное. В конечном счете все эти постепенные, но неизбежные изменения климата позволят этой части света не только прокормить несколько миллиардов людей, но и встретить во всеоружии надвигающееся как неизбежность очередное оледенение. Что же нужно, чтобы осуществить этот проект?
Андрей перевел дыхание и почувствовал, что кто-то тихонько теребит его за рукав.
На подлокотнике кресла сидела белка и, задрав голову, трогала его лапкой. Глаза-бусинки казались грустными и тревожными.
Андрей удивленно взглянул на нее, но понять, что ей от него требуется, не смог. Кольцовка не ждала, да и мысли уже скопились и ждали своего выхода.
– Как это, должно быть, известно многим, наш проект предусматривает расчистку путей для масс воздуха, которые идут на север с Индийского океана. Сейчас эти массы натыкаются на величайшие в мире горные хребты и, в сущности, возвращаются назад, принося приокеанским странам наводнения или засухи. Если же мы проведем необходимые взрывные работы, то в сплошной стене гор можно проделать несколько десятков коридоров, по которым влажные, теплые массы океанского воздуха потекут в иссушенные районы Азии.
Наши расчеты и испытания на моделях различных вариантов показали, что образование таких коридоров не такое уж сложное дело, если, разумеется, брать эту работу не в отрыве от общих задач, а в комплексе. Что мы имеем в виду? Дело в том, что ледники питают многие реки. Их нужно не только сохранить, но и умножить. Для этого в первую очередь следует взрывать не сплошной монолит, а определенную часть вершин и хребтов, которые, обрушиваясь, создадут дополнительные высокогорные плато, где неизбежно произойдет образование ледников. После сглаживания хребтов можно будет приступить к образованию коридоров.
Для выброса излишних горных пород следует использовать имеющиеся горные ущелья и долины. Естественно, некоторые из них станут вровень с новообразованными плоскогорьями и пополнят площади ледникообразования. По коридорам на север потекут массы влажного, горячего воздуха. Проходя в районах ледников, воздух несколько охладится, и влага в нем начнет концентрироваться. Таким образом, в Среднюю и Центральную Азию океанские массы воздуха поступят уже охлажденными примерно до средних температур этих районов и почти готовые к образованию осадков. Их последующее продвижение на север и встречи с более холодными токами местного и северного воздуха неминуемо приведут к выпадению осадков.
Здесь кроется первое слабое место проекта, из-за которого в свое время он был отклонен. Как вы видите, океанский воздух по этой схеме как бы проскакивает самые засушливые районы и выносит осадки дальше на север. Но наши критики не замечают существенной детали – образования площадей для ледников. А именно они, аккумулируя избытки влаги, в конце концов станут истоками новых рек и, следовательно, дополнительного орошения предгорных и прилегающих к ним районов. Таким образом, на обширных площадях появится возможность навсегда избавиться от безводья.
Второй слабой стороной проекта, как известно, были признаны обратные связи; вторжение арктических масс воздуха в приокеанские страны. В принципе такое вторжение возможно, и оно закономерно вызывает тревогу. Но не забывайте, что арктический воздух, проходя по просторам Азии, прогреется и на юг попадет относительно подогретым. Но он будет холоднее воздуха этих районов, и именно это и позволит ему сконденсировать влагу этих мест и, вызвав дожди в засушливое время года, улучшить общий водный баланс, смягчить климат. Поэтому такое вторжение ничего, кроме пользы, не принесет.
Третьим возражением является неизученность последствий такого обмена массами теплого и холодного воздуха. И это тоже справедливо. Даже наши возможности моделирования – прямого и математического – еще не позволяют точно ответить на все вопросы. В самом деле, нам еще неясно, как поведут себя огромные массы воздуха на периферии в связи с тем, что в центре Азии несколько изменится климат. Однако предварительные подсчеты показывают, что существенных изменений климата на периферии района не предвидится. При этом наши критики забывают, что первым этапом осуществления проекта является образование горных плато под будущие ледники. Когда они будут образованы, можно будет с большей точностью просчитать возможности дальнейших изменений.
Четвертое возражение – огромный объем работ и их стоимость. Мне кажется, что это возражение наименее существенное. Взрывчатых материалов сейчас у нас вполне достаточно, они мощны и дешевы. Дополнительной техники создавать не следует, вполне достаточно и той, что есть. Ведь нам нужны всего лишь штольни для закладки взрывчатых веществ. А вот выгода от всего этого может быть колоссальная: вполне вероятны обнаружения полезных ископаемых, добыча которых окупит все работы. И наконец, будущие коридоры – это еще и пути сообщения между севером и югом материка. Даже отбрасывая в сторону наши климатические изыскания, такие коридоры свяжут воедино и наш материк, и почти весь земной шар транспортными артериями. Я имею в виду окончание строительства на Беринговом проливе.
Все материалы, касающиеся этого проекта, заложены в запоминающие устройства и могут быть немедленно воспроизведены. Дополнительных мыслей по этому поводу я, к сожалению, пока не имею. Благодарю за внимание.
Андрей откинулся на спинку кресла и жадно закурил. Белка на подлокотнике фыркнула и перебралась на стол, под самый традевал. По лицам участников кольцовки мелькнула улыбка. Но их взгляды опять прошли мимо Андрея, и он понял, что и в первый раз, когда он только начинал говорить, они смотрели не на него, а на белку.
И тут он сразу понял, что его взволновало, когда он увидел старинную комнату своей лаборатории: на столе у Норы не было цветов. А сколько он ее помнил, на ее столе каждый день стояли свежие цветы…
Сердце почему-то дало перебой, и он невольно взялся за левую сторону груди, но сейчас же оторвал руку: стареть не время. И не место. Просто в самом деле грустно, что с Норой у них ничего не вышло. Он знал – она любила. Или почти любила. А может быть, была готова любить. А если бы не Ашадеви…
Как она вошла в жизнь – сразу, залпом.
У нее была своя жизнь – она готовилась стать учительницей русского языка и поэтому жила в их городе. И познакомились они только потому, что ей захотелось узнать национальную интерпретацию международных терминов.
И он, честно говоря, не интересовался ее работой. Да и кто, в какие времена интересуется работой учителя? Это же само собой разумеющееся…
Теперь ее нет, а есть третий район зоны Белого Одиночества…
– Андрей Николаевич, – резко спросил Кремнинг, – вам не нравятся наши рассуждения?
Сырцов встрепенулся – он и в самом деле не слушал, о чем говорили на кольцовке. Он мягко, примирительно улыбнулся – Нора называла такую улыбку лисичкиной – и потянулся рукой к белке.
– Я же сказал, что у меня нет новых мыслей. А то, что говорится, сразу не усвоишь.
Белка чуть отодвинулась и опять ухватилась зубами за рукав. Все так же пищал контакт на традевале, с экрана которого строго глядел Артур Кремнинг. Впервые Андрей как следует рассмотрел белку – ее усики, и крохотные кустистые брови, и блестящий, лакированный нос. Он все время дергался, и иногда казалось, что белка гримасничает. И лапы у нее были маленькие, темные, со светлыми коготками… Стоп. А что у тебя на лапке?
На той самой лапке, которую белка держала на отлете, словно припудривающаяся женщина, надулась большая – для белки, конечно, – опухоль. Может, в крупную горошину, а может быть, и больше.
Андрей осторожно взял эту лапу пальцами и медленно развернул к экрану традевала – там светлее. Пожалуй, это нарыв. Самый обыкновенный нарыв. Вероятно, белка занозила лапу и не выкусила занозы, а потом легла спать. И во сне началось нагноение. И занозы в таком разе уже не выкусишь.
Впрочем, звери народ сильный. Они сами делают себе операции и зализывают свои раны. А эта… Эта, видно, слишком молода. Она еще боится боли. И она пришла к нему за помощью.
– Коллега, мне кажется, что нарыв нужно вскрыть, – прозвучал голос с традевала.