Страница:
К собравшимся в конференц-зале вышли три разительно непохожих друг на друга человека. Первый из них – Николай Петрович Румянцев, заимствовавший от фельдмаршала Румянцева-Задунайского высокую статную фигуру, второй – сутуловато-костлявый Аракчеев и за ним – высокий, худощавый Барклай де Толли. Председатель Государственного совета, зачитав официальные документы, сел на услужливо подставленный ему стул. Теперь перед собравшимися оставались два худощавых «полных генерала»[13].
Военный экс-министр, обладатель узкого «с лошадиным овалом лица», больших мясистых ушей и такого же нависающего над большим ртом носа, упавшим голосом пытался показать, что он все еще «при власти». Призвав присутствующих столь же усердно служить государю, скромно уселся.
Теперь черед был за Барклаем. Перед собравшимися предстал моложавый, высокий, затянутый в узкий мундир генерал. Его изуродованная, не сгибающаяся в локте правая рука никак не могла принять «положение основной строевой стойки», находясь где-то посередине пояса. Пытаясь скрыть сию несообразность, он постоянно брал ее в левую руку, что делало его похожим то ли на проповедника, выступающего перед паствой, то ли на дипломата при вручении верительной грамоты.
Бледное, продолговатое лицо, обрамленное бакенбардами, отличалось серьезным спокойствием и задумчивым выражением, высокий лоб, умный твердый взгляд. Его манера держаться спокойно, независимо, прихрамывающая походка (как следствие ранения) внушали уважение. Говорил он медленно, ровным, негромким, но твердым голосом, взвешивая каждое слово. В речи его была слышна удивительная смесь английского, немецкого и прибалтийского акцентов. Коротко ознакомив присутствующих со своей биографией, новый министр выразил уверенность в успешном совместном служении на благо отечества.
«При всей своей скромности наружность его производила величественное впечатление. Он казался рожденным предводительствовать и повелевать», – так засвидетельствовал сей факт очевидец.
Итак, генерал от инфантерии Михаил Богданович Барклай де Толли на посту руководителя военного ведомства сухопутных сил России. Первые недели на министерском посту ушли на ознакомление с делами подчиненного ведомства, с его руководящим чиновным людом и со столичным гарнизоном.
Ему, как человеку, проведшему более двух десятилетий в войсках, бросалось в глаза явное превосходство в быте, размещении и обеспеченности столичных военных, «цивилизованное барство» гвардии и высокомерное отношение офицерской элиты к провинциалам. Пришлось наводить порядок как среди «демократически» настроенных дворянских отпрысков, так и среди некоторых офицеров гарнизона, чрезмерно увлекавшихся балами, карточной игрой да выяснением отношений «дуэльным методом». Главное же – надлежало привести в должную систему разбухшую численность военного ведомства с ее неразберихой, волокитой и путаницей.
Рабочий день в министерстве начинался в 8 часов утра и завершался в 6 часов пополудни. Однако военный министр за час «до общего сбора» всегда был за своим рабочим столом, а покидал кабинет свой за полночь. Совершенно новая для Барклая административная должность, как и запущенность дел, требовала немало усилий и времени.
Равнодушный к балам и приемам, всецело преданный службе, он мало вписывался в привычный образ своих предшественников. Строгий, прямолинейный, требовательно-пунктуальный характер его, граничащий с педантизмом, оказался многим не по нраву.
Одновременно пришлось «оформляться» и домом. Денщиков, не впервые переносящих генеральский скарб, поражала скромность обстановки министерских апартаментов и в то же время огромное количество книг, переносимых в кабинет хозяина. Сам министр домашними делами предпочел не заниматься, препоручив их сыну и, конечно же, супруге своей Елене Ивановне[14].
В такой непростой обстановке Михаилу Богдановичу пришлось приступить к решению главной задачи – реорганизации сухопутных сил Российской империи.
Здесь придется сделать небольшое отступление. Дело в том, что реорганизация вооруженных сил – явление необычное.
С совершенствованием средств вооруженной борьбы необходимо изменять тактику ведения боя, определять наиболее подходящую для этого организационную структуру войск, совершенствовать управление и снабжение армии, решать целый ряд других задач, дабы не оказаться в числе отстающих, коих непременно бьют (что и подтвердили первые две войны с Наполеоном).
Наиболее преуспел в реформировании вооруженных сил Петр I и последователи его фельдмаршал П. Румянцев и генералиссимус А. Суворов. Именно под их предводительством русская армия творила чудеса на полях сражений Европы.
Однако со временем многое из того, что было «зачато» Петром, стало «исчезать из обихода армии». Особый урон русская армия понесла от непредсказуемых волюнтаристских реформ дилетанта в военном деле Павла I, пытавшегося «переучить» русскую армию по прусским образцам, совершенно не отвечающим ни российскому менталитету, ни духу времени.
Парадокс павловских реформ состоял в том, что армия делала большой шаг не вперед, а назад, исповедуя отжившую к тому времени линейную тактику с плац-парадной муштрой. Менялись не только методы обучения, форма одежды, уставы, но и принципы воспитания, когда главным стало привитие солдату чувства страха наказания. Нововведения проводились в жизнь бесцеремонно, с лицемерной жестокостью и хладнокровием, с малой заботой о безопасности государства.
В семье Барклаев воспитывались три кузины Макса – Екатерина, Анна и Кристель, а также неродная Барклаям Каролина Гейфрейх. Все они были из семей не очень состоятельных, и Михаил Богданович как бы платил долг за то добро, каким пользовался он в юности, воспитываясь в доме Вермеленов.
В период реформирования вооруженных сил от службы было уволено свыше двух тысяч штаб– и обер-офицеров, более 300 генералов и 7 фельдмаршалов. В числе уволенных под предлогом «так как войны нет, то ему и делать нечего» оказался и Александр Васильевич Суворов.
Опасность такого реформирования состояла в том, что вакантные должности занимали офицеры, слабо подготовленные, не имевшие боевого опыта, преимущественно представители «школы Гатчинской». Главным в подборе военных кадров был принцип личной преданности, в чем немало преуспели «ковровые» генералы и полковники.
С воцарением Александра I, обещавшего править по заветам бабушки своей Екатерины II, павловские реформы были скорректированы. Была создана комиссия «для рассмотрения положения войск и устройства их», образованы военные министерства сухопутных сил и военно-морского флота, проведен целый ряд других мероприятий. Однако и учрежденной комиссии, и первому военному министру генералу от кавалерии С. К. Вязьмитинову, и сменившему его генералу от артиллерии А. А. Аракчееву проведение радикальной военной реформы оказалось непосильным.
Естественно, с приходом на пост нового военного министра у многих появилась надежда на изменение дел к лучшему.
Чтобы понять, в чем состояла суть проблемы, посмотрим на то, что представляла собой в ту пору русская армия.
Состояла же она из пехоты, кавалерии, артиллерии и специальных войск. Пехота подразделялась на тяжелую (гренадерскую) и легкую (егерскую). Гренадерская пехота, имея ружье с трехгранным штыком, действовала обычно в линейном построении. Егеря, имея на вооружении легкие ружья, действовали, как правило, в рассыпном строю, были более маневренны и предпочтительны в связи с переходом к тактике колонн и рассыпного строя. Однако приверженность Павла I к линейной тактике привела к совершенно неоправданному сокращению егерских полков (в три раза).
Второе место по численности занимала кавалерия, которая также подразделялась на тяжелую (кирасиры, драгуны) и легкую (гусары, уланы и конные егеря). Кроме того, имелись гвардейская кавалерия и национальные полки. Значительным дополнением к регулярной кавалерии были иррегулярные казачьи формирования.
Наиболее дорогостоящим родом войск была артиллерия, которая подразделялась на полевую, осадную и крепостную.
Вся эта многоликая масса войск характеризовалась чрезмерной пестротой своей организации, различиями в методах управления, способах использования и приемах тактических действий.
Однако это была лишь первая часть реформаторской проблемы. Дело в том, что к началу XIX века действующая армия представляла собой не одну, а несколько полевых армий. Это было совершенно новым явлением в военном искусстве. Методов управления в сражении столь большим количеством войсковых соединений (именуемых ныне фронтом) теоретически разработано не было. Права и полномочия главнокомандующего такой массой войск не были определены. Наконец, для любого прогрессивно мыслящего военного специалиста была совершенно неприемлема идеология палочной дисциплины.
Начинать же надо было с решительного отхода от линейной тактики с возвратом к передовым тактическим румянцевско-суворовским приемам, к организации полевых сражений, к тактике колонн и рассыпного строя.
Как уже говорилось, попытки предшественников Барклая решить многотрудную проблему радикального реформирования сухопутных сил успеха не имели. Теперь, когда надвигавшаяся война все более заявляла о себе, решать эту задачу предстояло форсированным методом. К чести Барклая, реорганизация сухопутных сил России к началу Отечественной войны 1812 года была успешно завершена.
Были приняты оптимальные единые штаты гренадерских и егерских полков, бригад и дивизий. Аналогичная реорганизация была проведена и в кавалерии. Что же касается артиллерии, то вместо разнотипных рот, батарей и артиллерийских полков были созданы единообразные артиллерийские роты, батареи и бригады (вместо полков). Это позволило не только улучшить организационную структуру артиллерии, но и способствовало централизованному управлению и сосредоточению массированного артиллерийского огня на избранных направлениях.
Одновременно был завершен перевод пехоты на штатную корпусную организацию. Теперь командир корпуса имел в своем распоряжении три пехотных, одну кавалерийскую дивизии и артиллерийскую бригаду, то есть получил полную самостоятельность в решении тактических задач.
К этому времени были сформированы и кавалерийские корпуса, что давало возможность наиболее целесообразно использовать этот подвижный род войск. Была окончательно разработана и армейская структура. В аппарате командующего армией достойное место занял штаб как орган управления.
Наиважнейшей была и задача ликвидации несообразности в соотношении родов войск и видов инфантерии. При общем увеличении вооруженных сил задачу эту нельзя было упускать из виду. За короткий период времени были сформированы 19 егерских, 27 пехотных, 13 кавалерийских полков и 41 артиллерийская батарея.
Пришлось решать и другие жизненно важные задачи, одной из которых была судьба интендантского корпуса армии. Дело в том, что в поражениях русской армии в двух первых войнах с наполеоновской Францией император (по наущению «отцов-командиров») обвинил интендантство! Самодержец лишил офицеров интендантского ведомства права ношения погон на военном мундире. Это была своеобразная пощечина интендантам, едва оправившимся от шоковых реорганизаций Павла I[15]. Назначенная Барклаем де Толли комиссия, тщательно исследовав проблему, пришла к неопровержимому выводу о невиновности интендантства в поражении русских войск. В этой связи военный министр обратился к императору с просьбой об отмене существующего рескрипта.
Александр I, не желая себя компрометировать, посоветовал военному министру решить все это полюбовно, то есть разрешить право ношения погон интендантскому корпусу своим устным распоряжением. Так, впервые в истории строительства российских вооруженных сил официальный рескрипт императора был «устранен» устным распоряжением военного министра!
Особо следует отметить значительный вклад Барклая де Толли в развитие российской военной теории. Как уже говорилось, в начале XIX века военная теория столкнулась с проблемой организации действий по руководству и управлению группировкой войск, состоящей из нескольких полевых армий. В те времена действия главнокомандующего столь крупной группировкой войск носили произвольный, не подкрепленный уставами характер.
Накануне отечественной войны в России (впервые в теории военного искусства) появился документ под названием «Учреждение по управлению Большой действующей армией»[16], разработанный под непосредственным руководством военного министра. Согласно «Учреждению», главнокомандующий Большой действующей армией получал все необходимые права не только в отношении подчиненных ему войск, но и в отношении гражданских чинов на театре военных действий. Большая действующая армия получала в свое распоряжение тыловой район с его экономическим потенциалом и коммуникациями.
В распоряжении главнокомандующего находился главный штаб, в котором «соединялись все части полевого управления». Сам главнокомандующий назначался «высочайшим именным указом царя» из состава генералитета «по единому убеждению отличных способностей»[17].
Важные изменения произошли и в высшем эшелоне военного управления. В том же 1812 году военное министерство сухопутных сил получило возможность непосредственного сношения с монархом (а не через военный департамент, как прежде), что упрощало решение вопросов и повышало авторитет военного ведомства и, к вящему неудовольствию Аракчеева, практически сужало полномочия департамента военных дел.
В этой связи злые языки говорили: «Аракчеев, выведший Барклая из ничтожества, думал управлять им как секретарем. Однако Барклай показал характер, которого Аракчеев не ожидал. С самого начала он взял власть и могущество, которое Аракчеев думал себе навсегда присвоить, но ошибся».
Разумеется, военное реформаторство должно было быть завершено созданием соответствующих уставов и наставлений. Учрежденный еще в 1808 году комитет для сочинения уставов – пехотного, кавалерийского и артиллерийского – работал ни шатко ни валко. Энергичное вмешательство военного министра в деятельность комитета дало свои результаты. В 1812 году появился «Воинский устав пехотной службы», в коем излагались основы тактики ведения боя.
Что же касается кавалерии, то пришлось ограничиться «Предварительным постановлением о строевой кавалерийской службе». Артиллеристов выручил единомышленник Барклая, талантливый генерал-артиллерист Александр Иванович Кутайсов, написавший «Общие правила для артиллерии в полевом сражении». Наконец, перед самым началом войны вышел еще один примечательный документ военного ведомства – «Наставление господам пехотным офицерам в день сражения», где подробно говорилось о том, как надлежит действовать офицеру в зависимости от той или иной обстановки, содержались требования по поддержанию высокой боеспособности подчиненных, побуждались инициативные действия.
«Командир, – говорилось в нем, – не должен довольствоваться одной перестрелкой, но выискивать удобные случаи, чтобы ударить в штыки и пользоваться сим, не дожидаясь приказания». Настойчиво проводилась мысль об использовании новых тактических приемов. Здесь же рекомендовалось офицерам «не допускать излишеств в обучении солдат, а учить их более тому, что война потребует».
В разделе «Как офицеру относиться к солдату» говорилось, что чем больше командир «в спокойное время был справедлив и ласков, тем больше на войне подчиненные будут стараться оправдать сии поступки и в глазах его один перед другим отличиться».
Впрочем, что касается отношений офицера с нижними чинами, то в одном из своих циркуляров, объясняя причины частых болезней и смертей в армии, Барклай указывал на «неумеренность в наказании, изнурение в учении сил человеческих и непопечении о свежей пище». И уж совсем в пику Аракчееву обращает внимание: «на закоренелое в войсках наших обыкновение: всю науку, дисциплину и воинский порядок основывать на телесном и жестоком наказании, были даже примеры, что офицеры обращались с солдатами бессердечно, не полагая в них ни чувства, ни разума, хотя с давнего времени мало-помалу такое зверское обхождение переменилось, но и поныне еще часто за малые ошибки весьма строго наказывают».
Нетрудно заметить, что положения наставления, как и циркуляры Барклая, отражали передовые взгляды на военное дело предшественников его, от Петра I до Суворова.
Одновременно с созданием нового Барклай столь же решительно боролся с отжившим, старым. Был ликвидирован ряд крепостей на северо-западе и юге, оказавшихся в глубоком тылу, личный состав их и вооружение были переданы на усиление западных рубежей.
В целом в результате реформы и проведенных рекрутских наборов численность вооруженных сил к лету 1812 года увеличилась более чем в два раза и вместе с иррегулярными войсками достигла 1275000 человек. При этом намного улучшился качественный состав младших чинов. По настоянию военного министра указом императора «за поставку некачественных новобранцев с виновных взимался штраф в сумме 50 рублей».
Что касается личной жизни Михаила Богдановича, то история, к сожалению, мало сохранила сведений об этом. Известно лишь то, что семья его вместе с кузинами была большой, любимицей семьи и Михаила Богдановича была кузина Кристель. Жили небогато, но дружно. Елена Ивановна все семейные хлопоты взяла на себя, окружив мужа постоянной заботой и вниманием. В ту же пору в Петербурге с семьей жил и старший брат, полковник-инженер Иван Барклай де Толли[18]. Он, его жена, их сын Андреас (начавший служить в Министерстве иностранных дел, но вскоре прикомандированный к своему дяде, военному министру) были завсегдатаями в доме Барклая.
На лето семья Барклаев выезжала в имение Бекгоф, которое Елена Ивановна выкупила у своего брата Густава Смиттена в 1810 году за 65 тысяч рублей ассигнациями.
И все же не все армейские проблемы удалось решить в одночасье. Причиной тому были не только сопротивление определенной части генералитета и чиновного люда, ограниченность времени, сложная бюрократическая система, но и отсутствие должного опыта «царедворца» и, конечно же, прямолинейный, независимый и в некоторой степени замкнутый характер Барклая.
Неслучайно Александр Сергеевич Пушкин писал о Барклае де Толли: «Внезапно, получив звание военного министра, он не только возбудил против себя зависть, но приобрел много неприятелей.
Неловкий у двора, он не расположил к себе людей к государю близких, холодностью в общении не снискал приязни равных, не сделал приверженными к себе подчиненных.
Скорый на введение новых постановлений, строгий в обличении недостатков прежних, он вызвал злобу сильного своего предместника[19], который малейшую из его погрешностей выставлял в невыгодном для него свете.
Чрезмеру недоверчив, иногда доверчив до чрезвычайности, все мнил наполнить собою».
Было и такое. Однако никто не может отрицать огромных заслуг генерала от инфантерии Михаила Богдановича Барклая де Толли – активного и целеустремленного реформатора подготовившего русскую армию к Отечественной войне 1812 года. То, чего предшественникам его не удалось сделать за десятилетие, им решено было за два года. За полезную и деятельную службу по реорганизации русской армии мундир военного министра украсился очередным орденом Святого Владимира.
Глава II
21 апреля 1812 года в два часа пополудни, после торжественного богослужения, император Александр I покинул столицу. Петербуржцы с нескрываемым любопытством и тревогой смотрели на царскую кавалькаду, отправляющуюся невесть куда.
Домыслы были разные. Одно было ясно: это не увеселительная прогулка монарха. Слишком уж много было среди верховых и в каретах офицерских да генеральских чинов. Не на войну ли? Дай-то бог, чтобы все обошлось маневрами.
Те же, кто внимательно следил за событиями, за тем, как складывались отношения России с Францией, предполагали самое худшее. Оснований к тому было предостаточно. Ведь совсем недавно покинул столицу военный министр Барклай де Толли. Известно, что ныне, не оставляя министерского поста, командует он 1-й Западной армией. К тому же, начиная с отъезда Барклая, отнюдь не в парадной, а все в той же походной форме, от Нарвской заставы уходили и уходили на запад один за другим полки.
Вслед за стройными колоннами войск уныло тянулись экипажи провожающих. Те, кто не имел, толкались здесь же на тротуаре, стараясь протиснуться поближе к проезжей части, и последний поцелуй, последний перстовый крест, последний взмах рукой, последний прощальный взгляд выражали любовь и тоску по ушедшему.
Действительно, а что, если война? Возвращались снова к этой теме. «Кто возглавит армию против столь грозного Наполеона? Ведь события недавних лет показали, что шутки с Бонапартом плохи. На что уж хитер в военном деле Михаил Кутузов, и то потерпел конфузию под Аустерлицем!» – «Да полноте, – возражали другие, – разбил же он ныне турок. Да не только разбил, уступая в силах, но и вынудил Порту подписать выгодный для России мир. А что касается Аустерлица, то виноват в том совсем не он, а его монаршая милость. Вот только что будет делать наш обожаемый монарх, если очередная встреча его с нареченным братом Бонапарте состоится не на плоту посередине Немана (как в прошлый раз), а снова на поле брани? Поди, ретируется опять, как под Аустерлицем, подхватив медвежью болезнь по дороге, а потом за храбрость, проявленную в борьбе с оной, получит очередного Георгия!»[20]
«Сможет ли послушник Барклай постоять за себя и за армию?»
Да только ли в этом дело! Главное в том, насколько Россия-матушка готова к предстоящей войне. Каковы силы, собранные на западной границе? Кто будет союзниками в войне? Как она, эта война, мыслится? Что станет с имениями в западных губерниях? Словом, вопросов было больше, чем ответов.
Ну а все же – если война? Все упования на Барклая? Почему же только на него? Командует же 2-й Западной армией бесстрашный Петр Иванович Багратион!
Досужие разговоры эти велись постоянно в Петербурге весной 1812 года.
Однако не лучше ли посмотреть на истинное положение дел. Ситуация же была такова.
Действительно, вскоре после отъезда из Петербурга Барклай де Толли вступил в командование 1-й Западной армией. Вслед за ним, оставив снимаемую в Петербурге квартиру, выехала в Вильно и супруга его Елена Ивановна.
Главная цель приезда военного министра в западные военные инспекции[21] состояла в подготовке войск в приграничной полосе к предстоящей войне с наполеоновской Францией. Ему вменялось в обязанность приведение их в боевую готовность с доукомплектованием нижними чинами и офицерским составом, а также вооружением, боеприпасами, провиантом и фуражом. Надлежало также привести в надлежащий вид оборонные сооружения, отрекогносцировать местность, определить оптимальную группировку войск на случай войны.
Военный экс-министр, обладатель узкого «с лошадиным овалом лица», больших мясистых ушей и такого же нависающего над большим ртом носа, упавшим голосом пытался показать, что он все еще «при власти». Призвав присутствующих столь же усердно служить государю, скромно уселся.
Теперь черед был за Барклаем. Перед собравшимися предстал моложавый, высокий, затянутый в узкий мундир генерал. Его изуродованная, не сгибающаяся в локте правая рука никак не могла принять «положение основной строевой стойки», находясь где-то посередине пояса. Пытаясь скрыть сию несообразность, он постоянно брал ее в левую руку, что делало его похожим то ли на проповедника, выступающего перед паствой, то ли на дипломата при вручении верительной грамоты.
Бледное, продолговатое лицо, обрамленное бакенбардами, отличалось серьезным спокойствием и задумчивым выражением, высокий лоб, умный твердый взгляд. Его манера держаться спокойно, независимо, прихрамывающая походка (как следствие ранения) внушали уважение. Говорил он медленно, ровным, негромким, но твердым голосом, взвешивая каждое слово. В речи его была слышна удивительная смесь английского, немецкого и прибалтийского акцентов. Коротко ознакомив присутствующих со своей биографией, новый министр выразил уверенность в успешном совместном служении на благо отечества.
«При всей своей скромности наружность его производила величественное впечатление. Он казался рожденным предводительствовать и повелевать», – так засвидетельствовал сей факт очевидец.
Итак, генерал от инфантерии Михаил Богданович Барклай де Толли на посту руководителя военного ведомства сухопутных сил России. Первые недели на министерском посту ушли на ознакомление с делами подчиненного ведомства, с его руководящим чиновным людом и со столичным гарнизоном.
Ему, как человеку, проведшему более двух десятилетий в войсках, бросалось в глаза явное превосходство в быте, размещении и обеспеченности столичных военных, «цивилизованное барство» гвардии и высокомерное отношение офицерской элиты к провинциалам. Пришлось наводить порядок как среди «демократически» настроенных дворянских отпрысков, так и среди некоторых офицеров гарнизона, чрезмерно увлекавшихся балами, карточной игрой да выяснением отношений «дуэльным методом». Главное же – надлежало привести в должную систему разбухшую численность военного ведомства с ее неразберихой, волокитой и путаницей.
Рабочий день в министерстве начинался в 8 часов утра и завершался в 6 часов пополудни. Однако военный министр за час «до общего сбора» всегда был за своим рабочим столом, а покидал кабинет свой за полночь. Совершенно новая для Барклая административная должность, как и запущенность дел, требовала немало усилий и времени.
Равнодушный к балам и приемам, всецело преданный службе, он мало вписывался в привычный образ своих предшественников. Строгий, прямолинейный, требовательно-пунктуальный характер его, граничащий с педантизмом, оказался многим не по нраву.
Одновременно пришлось «оформляться» и домом. Денщиков, не впервые переносящих генеральский скарб, поражала скромность обстановки министерских апартаментов и в то же время огромное количество книг, переносимых в кабинет хозяина. Сам министр домашними делами предпочел не заниматься, препоручив их сыну и, конечно же, супруге своей Елене Ивановне[14].
В такой непростой обстановке Михаилу Богдановичу пришлось приступить к решению главной задачи – реорганизации сухопутных сил Российской империи.
Здесь придется сделать небольшое отступление. Дело в том, что реорганизация вооруженных сил – явление необычное.
С совершенствованием средств вооруженной борьбы необходимо изменять тактику ведения боя, определять наиболее подходящую для этого организационную структуру войск, совершенствовать управление и снабжение армии, решать целый ряд других задач, дабы не оказаться в числе отстающих, коих непременно бьют (что и подтвердили первые две войны с Наполеоном).
Наиболее преуспел в реформировании вооруженных сил Петр I и последователи его фельдмаршал П. Румянцев и генералиссимус А. Суворов. Именно под их предводительством русская армия творила чудеса на полях сражений Европы.
Однако со временем многое из того, что было «зачато» Петром, стало «исчезать из обихода армии». Особый урон русская армия понесла от непредсказуемых волюнтаристских реформ дилетанта в военном деле Павла I, пытавшегося «переучить» русскую армию по прусским образцам, совершенно не отвечающим ни российскому менталитету, ни духу времени.
Парадокс павловских реформ состоял в том, что армия делала большой шаг не вперед, а назад, исповедуя отжившую к тому времени линейную тактику с плац-парадной муштрой. Менялись не только методы обучения, форма одежды, уставы, но и принципы воспитания, когда главным стало привитие солдату чувства страха наказания. Нововведения проводились в жизнь бесцеремонно, с лицемерной жестокостью и хладнокровием, с малой заботой о безопасности государства.
В семье Барклаев воспитывались три кузины Макса – Екатерина, Анна и Кристель, а также неродная Барклаям Каролина Гейфрейх. Все они были из семей не очень состоятельных, и Михаил Богданович как бы платил долг за то добро, каким пользовался он в юности, воспитываясь в доме Вермеленов.
В период реформирования вооруженных сил от службы было уволено свыше двух тысяч штаб– и обер-офицеров, более 300 генералов и 7 фельдмаршалов. В числе уволенных под предлогом «так как войны нет, то ему и делать нечего» оказался и Александр Васильевич Суворов.
Опасность такого реформирования состояла в том, что вакантные должности занимали офицеры, слабо подготовленные, не имевшие боевого опыта, преимущественно представители «школы Гатчинской». Главным в подборе военных кадров был принцип личной преданности, в чем немало преуспели «ковровые» генералы и полковники.
С воцарением Александра I, обещавшего править по заветам бабушки своей Екатерины II, павловские реформы были скорректированы. Была создана комиссия «для рассмотрения положения войск и устройства их», образованы военные министерства сухопутных сил и военно-морского флота, проведен целый ряд других мероприятий. Однако и учрежденной комиссии, и первому военному министру генералу от кавалерии С. К. Вязьмитинову, и сменившему его генералу от артиллерии А. А. Аракчееву проведение радикальной военной реформы оказалось непосильным.
Естественно, с приходом на пост нового военного министра у многих появилась надежда на изменение дел к лучшему.
Чтобы понять, в чем состояла суть проблемы, посмотрим на то, что представляла собой в ту пору русская армия.
Состояла же она из пехоты, кавалерии, артиллерии и специальных войск. Пехота подразделялась на тяжелую (гренадерскую) и легкую (егерскую). Гренадерская пехота, имея ружье с трехгранным штыком, действовала обычно в линейном построении. Егеря, имея на вооружении легкие ружья, действовали, как правило, в рассыпном строю, были более маневренны и предпочтительны в связи с переходом к тактике колонн и рассыпного строя. Однако приверженность Павла I к линейной тактике привела к совершенно неоправданному сокращению егерских полков (в три раза).
Второе место по численности занимала кавалерия, которая также подразделялась на тяжелую (кирасиры, драгуны) и легкую (гусары, уланы и конные егеря). Кроме того, имелись гвардейская кавалерия и национальные полки. Значительным дополнением к регулярной кавалерии были иррегулярные казачьи формирования.
Наиболее дорогостоящим родом войск была артиллерия, которая подразделялась на полевую, осадную и крепостную.
Вся эта многоликая масса войск характеризовалась чрезмерной пестротой своей организации, различиями в методах управления, способах использования и приемах тактических действий.
Однако это была лишь первая часть реформаторской проблемы. Дело в том, что к началу XIX века действующая армия представляла собой не одну, а несколько полевых армий. Это было совершенно новым явлением в военном искусстве. Методов управления в сражении столь большим количеством войсковых соединений (именуемых ныне фронтом) теоретически разработано не было. Права и полномочия главнокомандующего такой массой войск не были определены. Наконец, для любого прогрессивно мыслящего военного специалиста была совершенно неприемлема идеология палочной дисциплины.
Начинать же надо было с решительного отхода от линейной тактики с возвратом к передовым тактическим румянцевско-суворовским приемам, к организации полевых сражений, к тактике колонн и рассыпного строя.
Как уже говорилось, попытки предшественников Барклая решить многотрудную проблему радикального реформирования сухопутных сил успеха не имели. Теперь, когда надвигавшаяся война все более заявляла о себе, решать эту задачу предстояло форсированным методом. К чести Барклая, реорганизация сухопутных сил России к началу Отечественной войны 1812 года была успешно завершена.
Были приняты оптимальные единые штаты гренадерских и егерских полков, бригад и дивизий. Аналогичная реорганизация была проведена и в кавалерии. Что же касается артиллерии, то вместо разнотипных рот, батарей и артиллерийских полков были созданы единообразные артиллерийские роты, батареи и бригады (вместо полков). Это позволило не только улучшить организационную структуру артиллерии, но и способствовало централизованному управлению и сосредоточению массированного артиллерийского огня на избранных направлениях.
Одновременно был завершен перевод пехоты на штатную корпусную организацию. Теперь командир корпуса имел в своем распоряжении три пехотных, одну кавалерийскую дивизии и артиллерийскую бригаду, то есть получил полную самостоятельность в решении тактических задач.
К этому времени были сформированы и кавалерийские корпуса, что давало возможность наиболее целесообразно использовать этот подвижный род войск. Была окончательно разработана и армейская структура. В аппарате командующего армией достойное место занял штаб как орган управления.
Наиважнейшей была и задача ликвидации несообразности в соотношении родов войск и видов инфантерии. При общем увеличении вооруженных сил задачу эту нельзя было упускать из виду. За короткий период времени были сформированы 19 егерских, 27 пехотных, 13 кавалерийских полков и 41 артиллерийская батарея.
Пришлось решать и другие жизненно важные задачи, одной из которых была судьба интендантского корпуса армии. Дело в том, что в поражениях русской армии в двух первых войнах с наполеоновской Францией император (по наущению «отцов-командиров») обвинил интендантство! Самодержец лишил офицеров интендантского ведомства права ношения погон на военном мундире. Это была своеобразная пощечина интендантам, едва оправившимся от шоковых реорганизаций Павла I[15]. Назначенная Барклаем де Толли комиссия, тщательно исследовав проблему, пришла к неопровержимому выводу о невиновности интендантства в поражении русских войск. В этой связи военный министр обратился к императору с просьбой об отмене существующего рескрипта.
Александр I, не желая себя компрометировать, посоветовал военному министру решить все это полюбовно, то есть разрешить право ношения погон интендантскому корпусу своим устным распоряжением. Так, впервые в истории строительства российских вооруженных сил официальный рескрипт императора был «устранен» устным распоряжением военного министра!
Особо следует отметить значительный вклад Барклая де Толли в развитие российской военной теории. Как уже говорилось, в начале XIX века военная теория столкнулась с проблемой организации действий по руководству и управлению группировкой войск, состоящей из нескольких полевых армий. В те времена действия главнокомандующего столь крупной группировкой войск носили произвольный, не подкрепленный уставами характер.
Накануне отечественной войны в России (впервые в теории военного искусства) появился документ под названием «Учреждение по управлению Большой действующей армией»[16], разработанный под непосредственным руководством военного министра. Согласно «Учреждению», главнокомандующий Большой действующей армией получал все необходимые права не только в отношении подчиненных ему войск, но и в отношении гражданских чинов на театре военных действий. Большая действующая армия получала в свое распоряжение тыловой район с его экономическим потенциалом и коммуникациями.
В распоряжении главнокомандующего находился главный штаб, в котором «соединялись все части полевого управления». Сам главнокомандующий назначался «высочайшим именным указом царя» из состава генералитета «по единому убеждению отличных способностей»[17].
Важные изменения произошли и в высшем эшелоне военного управления. В том же 1812 году военное министерство сухопутных сил получило возможность непосредственного сношения с монархом (а не через военный департамент, как прежде), что упрощало решение вопросов и повышало авторитет военного ведомства и, к вящему неудовольствию Аракчеева, практически сужало полномочия департамента военных дел.
В этой связи злые языки говорили: «Аракчеев, выведший Барклая из ничтожества, думал управлять им как секретарем. Однако Барклай показал характер, которого Аракчеев не ожидал. С самого начала он взял власть и могущество, которое Аракчеев думал себе навсегда присвоить, но ошибся».
Разумеется, военное реформаторство должно было быть завершено созданием соответствующих уставов и наставлений. Учрежденный еще в 1808 году комитет для сочинения уставов – пехотного, кавалерийского и артиллерийского – работал ни шатко ни валко. Энергичное вмешательство военного министра в деятельность комитета дало свои результаты. В 1812 году появился «Воинский устав пехотной службы», в коем излагались основы тактики ведения боя.
Что же касается кавалерии, то пришлось ограничиться «Предварительным постановлением о строевой кавалерийской службе». Артиллеристов выручил единомышленник Барклая, талантливый генерал-артиллерист Александр Иванович Кутайсов, написавший «Общие правила для артиллерии в полевом сражении». Наконец, перед самым началом войны вышел еще один примечательный документ военного ведомства – «Наставление господам пехотным офицерам в день сражения», где подробно говорилось о том, как надлежит действовать офицеру в зависимости от той или иной обстановки, содержались требования по поддержанию высокой боеспособности подчиненных, побуждались инициативные действия.
«Командир, – говорилось в нем, – не должен довольствоваться одной перестрелкой, но выискивать удобные случаи, чтобы ударить в штыки и пользоваться сим, не дожидаясь приказания». Настойчиво проводилась мысль об использовании новых тактических приемов. Здесь же рекомендовалось офицерам «не допускать излишеств в обучении солдат, а учить их более тому, что война потребует».
В разделе «Как офицеру относиться к солдату» говорилось, что чем больше командир «в спокойное время был справедлив и ласков, тем больше на войне подчиненные будут стараться оправдать сии поступки и в глазах его один перед другим отличиться».
Впрочем, что касается отношений офицера с нижними чинами, то в одном из своих циркуляров, объясняя причины частых болезней и смертей в армии, Барклай указывал на «неумеренность в наказании, изнурение в учении сил человеческих и непопечении о свежей пище». И уж совсем в пику Аракчееву обращает внимание: «на закоренелое в войсках наших обыкновение: всю науку, дисциплину и воинский порядок основывать на телесном и жестоком наказании, были даже примеры, что офицеры обращались с солдатами бессердечно, не полагая в них ни чувства, ни разума, хотя с давнего времени мало-помалу такое зверское обхождение переменилось, но и поныне еще часто за малые ошибки весьма строго наказывают».
Нетрудно заметить, что положения наставления, как и циркуляры Барклая, отражали передовые взгляды на военное дело предшественников его, от Петра I до Суворова.
Одновременно с созданием нового Барклай столь же решительно боролся с отжившим, старым. Был ликвидирован ряд крепостей на северо-западе и юге, оказавшихся в глубоком тылу, личный состав их и вооружение были переданы на усиление западных рубежей.
В целом в результате реформы и проведенных рекрутских наборов численность вооруженных сил к лету 1812 года увеличилась более чем в два раза и вместе с иррегулярными войсками достигла 1275000 человек. При этом намного улучшился качественный состав младших чинов. По настоянию военного министра указом императора «за поставку некачественных новобранцев с виновных взимался штраф в сумме 50 рублей».
Что касается личной жизни Михаила Богдановича, то история, к сожалению, мало сохранила сведений об этом. Известно лишь то, что семья его вместе с кузинами была большой, любимицей семьи и Михаила Богдановича была кузина Кристель. Жили небогато, но дружно. Елена Ивановна все семейные хлопоты взяла на себя, окружив мужа постоянной заботой и вниманием. В ту же пору в Петербурге с семьей жил и старший брат, полковник-инженер Иван Барклай де Толли[18]. Он, его жена, их сын Андреас (начавший служить в Министерстве иностранных дел, но вскоре прикомандированный к своему дяде, военному министру) были завсегдатаями в доме Барклая.
На лето семья Барклаев выезжала в имение Бекгоф, которое Елена Ивановна выкупила у своего брата Густава Смиттена в 1810 году за 65 тысяч рублей ассигнациями.
И все же не все армейские проблемы удалось решить в одночасье. Причиной тому были не только сопротивление определенной части генералитета и чиновного люда, ограниченность времени, сложная бюрократическая система, но и отсутствие должного опыта «царедворца» и, конечно же, прямолинейный, независимый и в некоторой степени замкнутый характер Барклая.
Неслучайно Александр Сергеевич Пушкин писал о Барклае де Толли: «Внезапно, получив звание военного министра, он не только возбудил против себя зависть, но приобрел много неприятелей.
Неловкий у двора, он не расположил к себе людей к государю близких, холодностью в общении не снискал приязни равных, не сделал приверженными к себе подчиненных.
Скорый на введение новых постановлений, строгий в обличении недостатков прежних, он вызвал злобу сильного своего предместника[19], который малейшую из его погрешностей выставлял в невыгодном для него свете.
Чрезмеру недоверчив, иногда доверчив до чрезвычайности, все мнил наполнить собою».
Было и такое. Однако никто не может отрицать огромных заслуг генерала от инфантерии Михаила Богдановича Барклая де Толли – активного и целеустремленного реформатора подготовившего русскую армию к Отечественной войне 1812 года. То, чего предшественникам его не удалось сделать за десятилетие, им решено было за два года. За полезную и деятельную службу по реорганизации русской армии мундир военного министра украсился очередным орденом Святого Владимира.
Глава II
«Поручаю вам мою армию»
Мы долго молча отступали,
Досадно было, боя ждали.
М. Ю. Лермонтов
21 апреля 1812 года в два часа пополудни, после торжественного богослужения, император Александр I покинул столицу. Петербуржцы с нескрываемым любопытством и тревогой смотрели на царскую кавалькаду, отправляющуюся невесть куда.
Домыслы были разные. Одно было ясно: это не увеселительная прогулка монарха. Слишком уж много было среди верховых и в каретах офицерских да генеральских чинов. Не на войну ли? Дай-то бог, чтобы все обошлось маневрами.
Те же, кто внимательно следил за событиями, за тем, как складывались отношения России с Францией, предполагали самое худшее. Оснований к тому было предостаточно. Ведь совсем недавно покинул столицу военный министр Барклай де Толли. Известно, что ныне, не оставляя министерского поста, командует он 1-й Западной армией. К тому же, начиная с отъезда Барклая, отнюдь не в парадной, а все в той же походной форме, от Нарвской заставы уходили и уходили на запад один за другим полки.
Вслед за стройными колоннами войск уныло тянулись экипажи провожающих. Те, кто не имел, толкались здесь же на тротуаре, стараясь протиснуться поближе к проезжей части, и последний поцелуй, последний перстовый крест, последний взмах рукой, последний прощальный взгляд выражали любовь и тоску по ушедшему.
Действительно, а что, если война? Возвращались снова к этой теме. «Кто возглавит армию против столь грозного Наполеона? Ведь события недавних лет показали, что шутки с Бонапартом плохи. На что уж хитер в военном деле Михаил Кутузов, и то потерпел конфузию под Аустерлицем!» – «Да полноте, – возражали другие, – разбил же он ныне турок. Да не только разбил, уступая в силах, но и вынудил Порту подписать выгодный для России мир. А что касается Аустерлица, то виноват в том совсем не он, а его монаршая милость. Вот только что будет делать наш обожаемый монарх, если очередная встреча его с нареченным братом Бонапарте состоится не на плоту посередине Немана (как в прошлый раз), а снова на поле брани? Поди, ретируется опять, как под Аустерлицем, подхватив медвежью болезнь по дороге, а потом за храбрость, проявленную в борьбе с оной, получит очередного Георгия!»[20]
«Сможет ли послушник Барклай постоять за себя и за армию?»
Да только ли в этом дело! Главное в том, насколько Россия-матушка готова к предстоящей войне. Каковы силы, собранные на западной границе? Кто будет союзниками в войне? Как она, эта война, мыслится? Что станет с имениями в западных губерниях? Словом, вопросов было больше, чем ответов.
Ну а все же – если война? Все упования на Барклая? Почему же только на него? Командует же 2-й Западной армией бесстрашный Петр Иванович Багратион!
Досужие разговоры эти велись постоянно в Петербурге весной 1812 года.
Однако не лучше ли посмотреть на истинное положение дел. Ситуация же была такова.
Действительно, вскоре после отъезда из Петербурга Барклай де Толли вступил в командование 1-й Западной армией. Вслед за ним, оставив снимаемую в Петербурге квартиру, выехала в Вильно и супруга его Елена Ивановна.
Главная цель приезда военного министра в западные военные инспекции[21] состояла в подготовке войск в приграничной полосе к предстоящей войне с наполеоновской Францией. Ему вменялось в обязанность приведение их в боевую готовность с доукомплектованием нижними чинами и офицерским составом, а также вооружением, боеприпасами, провиантом и фуражом. Надлежало также привести в надлежащий вид оборонные сооружения, отрекогносцировать местность, определить оптимальную группировку войск на случай войны.