- Это больше, - ответил Вася.
- Это больше, - кивнул я, подтверждая. - Это несколько миллионов. И даже, хотите, дадим десять миллионов, нам не жалко, если вы нас вывезете. Только как вы это сделаете?
- Во делов-то! - радостно воскликнул Вася. - Да мы за такие деньги вас до Москвы довезем. Слушай меня, я это в кино видал...
И он изложил свой план, который мы сначала дружно отвергли, как совершенно безумный, а потом почти сразу же согласились. Просто другого плана не было ни у кого.
Через пару минут горячих дебатов, я осторожно приоткрыл окно и прокричал на улицу:
- Всем отойти! Освободить выезды с улицы! Мы выходим вместе с заложниками! Малейшая попытка задержать нас или начать преследование, и мы их расстреляем. Первой убьем женщину.
Через две минуты начинаем движение! Если не отойдете, мы будем вынуждены уничтожить заложников и прорываться с боем.
Среди ментов произошло какое-то движение, потом мы заметили, что они стали оттягиваться с соседних дворов.
- Выключите прожектор! Мы выходим! - прокричал я.
Милицейские машины покинули улицу. Мы вышли, накрывшись все вместе большим куском брезента, который нашли в доме, и, спотыкаясь, направились к "Москвичу". К нам ещё раз обратились в мегафон:
- Граждане! Повторяю - вы совершаете чудовищную ошибку, которая может стоить жизни вам и ни в чем не повинным людям. Положите оружие и сдавайтесь! Вы не выедете из города. Сейчас вы уже перешагнули грань. Вы рискуете не только своей жизнью.
Мы с трудом уселись в машину, посадив Натусю на заднее сидение, в серединку, между мной и Манхэттеном. Димка сидел рядом с Васей, оба с замотанными лицами, чтобы непонятно было кто ведет машину: заложник, или террорист. Мы, сидевшие сзади, накрылись одеялом, чтобы не видно было лиц и кто где сидит.
Выехали в открытые ворота, повернули направо, дождавшись, когда перед нами расступится шеренга вооруженных милиционеров. Мы ехали, выслушивая посылаемые нам вдогонку предложения одуматься и сдаться. Миновав перекресток и убедившись, что за нами никто не следует, мы поехали дальше, нырнули в какой-то переулок, где Вася распахнул двери машины, велев нам быстро вылезать. Упрашивать нас не пришлось. Мы повыскакивали, словно пробки из шампанского.
За руль Вася усадил свою Натусю и велел ей ехать подальше и в другую сторону, чтобы сказать милиции, когда её остановят, что ей положили на заднее сиденье мину и приказали не останавливаться, иначе взорвется.
Вася бросил в машину сложенные в несколько раз одеяла, захлопнул дверцу и замахал Натусе руками, мол, поезжай, не задерживай.
Натуся газанула, и "москвичонок" поехал, вроде как переняв сразу походку хозяйки, вперевалку, утицей. Мы пошли, прижимаясь к заборам, следом за шустрым Васей. Он оказался прав, велев супруге уезжать поскорее. Почти следом за её отъездом, в улочку въехал БТР, на подножке стоял кто-то в форме и командовал, куда ехать, прислушиваясь к шуму мотора "Москвича".
Идти нам пришлось недалеко. Вскоре Вася нашел калитку, в которую и застучал, довольно громко.
- Ты чего, охренел?! - ухватил его за руку Димка. - Всю улицу перебудишь!
- Иначе моего кума не поднимешь, - оправдывался Вася, - особенно, если он перед сном принял.
- А что, часто принимает? - поинтересовался Манхэттен.
- Кум-то? - почесал в реденькой прическе Вася. - Часто. Перед сном так обязательно.
Подумал и добавил уважительно:
- Режим у него. Строгий такой.
Соблюдающий режим кум вывалился на улицу в буквальном смысле слова. Он вышел на крыльцо и тут же с него грохнулся. Вася бросился в незапертую калитку, помогать куму подняться.
- Ты чего же, гад, долбил в ворота на всю улицу, когда они даже закрыты не были? - сердито выговаривал ему Димка, помогая поставить на ноги совсем вроде того не желающего кума.
- Ну как же зайти, не постукав? - непонимающе посмотрел на него Василий.
Димка только рукой махнул.
Мы заволокли кума в дом. Он сидел, поддерживаемый Васей, на табуретке, с которой все время норовил завалиться на пол, и разговаривал, судя по всему, с марсианами, поскольку мы ни слова не понимали из его речей.
- Ну и как он вывезет нас из города? - спросил я у Васи.
- Как это так - как? - удивился тот. - Обнакновенно, на машине он нас вывезет.
- Да его в таком виде с машины снимут, и салон весь перероют.
- Не, у него не перероют. И к нему не подойдут. Я сказал вывезет, значит - вывезет.
- Он даже лыка не вяжет.
- К утру прочухается, - уверил Вася.
- Ты что, сдурел?! - вырвалось у меня. - Утром выезжать из города?! Да к утру перекроют все ходы и выходы.
- Ну, все ходы и выходы никогда не перекроют, - без тени сомнения ответил Вася. - А утром самое будет надежное. Посмотрите. И чего боитесь? Зачем тогда брались за такие дела, что бегать приходится? Я же с вами поеду, я не боюсь. А я себе что - враг, что ли?
Он задумался и ответил сам себе:
- Нет, я себе не враг. Значит, уедем из города. Лимон на дороге не валяется. А тем боле, целых девять. Спать давайте.
- А кто разбудит? - спросил Дима.
- Петька разбудит, - беспечно отозвался безответственный Вася.
- Какой такой Петька?! - уже не выдержал Манхэттен.
- Как какой? - зевнул Василий. - Кум мой. Его Петькой кличут.
- Как же он проснется, когда он в таком виде?
- А чего? Вид как вид. У него завсегда такой. А встанет он точно. Это будьте спокойны.
Петя встал вовремя и сам. И даже меня разбудил. Когда я проснулся от того, что кто-то ощупывал мое лицо, то увидел над собой совершенно заплывшую харю, жутко измятую, с глазками-щелочками. Петя хватал грязной лапой мое лицо, при этом спрашивал:
- Хтой-то? Хтой-то? Это я чтой-то, али нет? У меня чо, рожа что ли отвалилась? Чой-то она не на месте?
В этот момент он попал своим грязным пальцем прямо мне в рот. Я отпихнул его руку и вскочил:
- Эй! Мужик! Это не твоя рожа, а моя, - отвел я в сторону его протянувшиеся ко мне руки.
- А хтой-то? - спросил он.
- Пойдем, Петя, - вспомнив, как его зовут, повел я его к рукомойнику на кухне.
- А мы куда идем? К машине?
- Почти, - ответил я, засовывая его под струю воды.
- Ой, блин! А чего это ты мне на голову надудонил?! - рассердился Петя.
- Это водичка, Петя, - успокоил я его. - Которую пьют.
- Водичку? - не поверил он мне.
- Ну иногда, - не стал я спорить с ним.
Глаза у Пети с трудом открылись. Сперва при помощи пальцев, почти раздирающих слипшиеся веки. Потом ничего. Проморгался.
- А ты чего тут? - спросил он меня. - Похмелку принес?
- Нет, - чистосердечно признался я.
- А чего ты тогда тут? - вполне резонно спросил он опять.
На такой вопрос трудно было ответить. Пришлось звать на помощь Василия.
- О! Васька! Здорово, член собачий! - завопил Петя. - Похмелку принес?
Похоже было, что это его любимый вопрос.
- Нет, не принес, - ответил Вася почти моими словами, я даже подумал, не подслушал ли он ответ.
- А чего ты тогда тут? - так же разочаровался в нем, как и во мне, кум.
Видимо, все, кто приходил в этот дом без похмелки, были, по меркам Пети, людьми совершенно никчемными.
- Как же я за руль сяду? - бормотал озабоченно Петя, бродя привидением по углам, совершенно не обращая внимания на то, что его дом полон чужих людей.
- Да ты ещё ничего, мужик. Бывало и хуже, протрезвеешь малость, сядешь за баранку, - попробовал его успокоить Димка.
- Кто же за баранку трезвым садится? - вылупился на него Петя. - Я тридцать лет шоферю, ни разу трезвым за руль не сел, и ни одной аварии, ни одного нарушения. А вот как не опохмелился однажды, так телеграфный столб как есть подчистую снес.
Он все так же целенаправленно что-то отыскивал, бормоча при этом про себя:
- Вот сволочь, все как есть выпил, сколь разов говорил гаду, что бы оставлял похмелку, так нет ведь. О! Нашел!
Он вышел на середину комнаты, подслеповато щурясь и пытаясь рассмотреть что-то плещущееся на дне пыльной бутылки, которую он извлек из старого валенка.
- Слышь, кум, - позвал он. - Подь-ка сюды. Понюхай-ка вот. Чего-то у меня с нюхалкой. Это чего там плескается?
Он с надеждой смотрел, как Вася с опаской берет в руки бутылку и осторожно нюхает, или делает вид, что нюхает, подозрительную жидкость в бутылке.
- Вроде как спиртным пахнет, - неуверенно пробормотал Вася, зажимая пальцами нос и брезгливо протягивая бутылку куму.
Петя взял посудину, посмотрел её на просвет, что было делом совершенно безнадежным, вздохнул, мелко перекрестился и опрокинул горлышко бутылки в распахнутую пасть.
Кум Вася как-то съежился при этом, сморщился и отвернулся. В Петином горле что-то зашипело, мне показалось, что я даже усидел синий дымок, вырвавшийся оттуда. Но Петя блаженно вздохнул, засунул палец в горлышко бутылки вытащил и облизал его, чвакнув с удовольствием.
- Ну, можно и работать, - выдохнул он, отчего, как мне показалось, скукожились листья герани на окне. Вообще непонятно было, как она выжила в таких условиях: в горшочках торчали частоколом воткнутые туда бычки папирос. Земля в них даже на вид напоминала окаменелость.
- Ты думаешь, он куда-нибудь сумеет уехать? - спросил Манхэттен Васю.
- Ого-го! - восторженно и шумно заорал кум Вася. - Да он теперь куда хошь уедет! Он теперь только и может ехать.
- Да его первый же гаишник за шкирку из машины вытащит!
- Петю-то?! - возмутился Вася. - Да ни в жись! Че его, не знают, или как? Его все знают, знают, как он ездиит.
- Ладно, хрен с ним, - прервал дебаты Димка. - У нас выбора нет. Но как он такую ораву вывезет за город? Нас вон сколько.
- Па-а-думаешь! - презрительно выпятил губу Петя. - Мы и не столь могем. Я счас пойду заведусь, а вы собирайтесь.
- Ты, Петя, послушь сюда, - забормотал кум Вася, косясь по сторонам. Тут такое дело...
И он изложил все, что требовалось от Пети. Про то, что нас надо вывезти из города так, чтобы никто не видел, а мы за это заплатим ему, Васе, а он, Вася, заплатит куму Пете.
- А сколь? - спросил кум Петя.
- Ну-у-у, - важно раздул щеки кум Вася, готовясь оглушить кума
Петю цифрой. - Ну, скажем, я тебе дам сто тыщщ...
- Во нахалюга! - выдохнул Манхэттен, не любивший несправедливости во всем.
Кум Вася покосился на него сердито, мол, не понимаешь момента, и не встревай.
- Это сколь же будет в бутылках? - задумался, с трудом шевеля губами, Петя.
- Это смотря в каких, - обстоятельно приготовился отвечать ему кум Вася. - Ежли брать водку, это одно количество, а ежли самогонку, то совсем другое...
- Ты вот что, кум, не дури своего родственника, отдай то, что положено, а то мы ему заплатим, и он с тобой потом делиться будет, вмешался Димка.
- Не! - испугался Вася. - Я дам ему. Я хорошо ему дам. Я двести тышш дам.
Тут он заметил взгляд Манхэттена и добавил, поникнув головой, таким тоном, словно с него снимали последнюю рубаху:
- Хорошо, лимон отдам.
- Ско-о-оль?! - задохнулся Петя.
- Лимон отдам, - вздохнул со слезой в голосе кум Вася. - Больше тебе никак нельзя. Сгоришь от пьянства.
- Так я побег заводить, чего мы тут трепемся-то? - подхватился кум Петя, выбегая на улицу.
Буквально через три-четыре минуты за воротами раздалось фырканье мотора. Мы вышли из домика, который стоял на отшибе, зияя дырами в заборе. Вышли и застыли, распахнув рты. Перед воротами, выплевывая черный дым, красовался грязный мусоровоз, на платформе которого стояло три больших контейнера. Из кабины выглядывал кум Петя.
- Ну чего стоите? Полезайте! - поторопил он.
- Давайте, мужики, побыстрее, пока никто не видит, - поддержал его и кум Вася.
- Да ты что, с ума сошел в такой вонище нас вывозить?
- А что вас, в кабинке прокатить? Мы всегда, пожалуйста, - огрызнулся кум Вася.
- Ладно, выбора нет, полезли, - скомандовал я, прекращая всякие споры.
Мы, стараясь не задевать стенок, что было, в общем-то, бесполезно, залезли в жутко смердящий, давным-давно немытый бак и постарались присесть на корточки. Сверху нас кое-как забросали тряпьем и бумагой. Кум Вася залез в кабину к куму Пете, и мы поехали.
Конечно, тут же мы все попадали на грязный пол контейнера, который безбожно мотало. Кроме всего прочего он ещё был и плохо закреплен.
Машину кидало из стороны в сторону, ямы кум Петя находил, наверное, специально. Мы перекатывались по всему контейнеру, как горох в жестяной банке. Но что самое удивительное, нас пока ни разу не остановили. До самого выезда из города.
Судя по тому, как машина резко снизила скорость и завиляла, медленно объезжая бетонные плиты, мы поняли, что подъехали к посту ГАИ. Вот сейчас мы преодолеем коридорчик из плит и поедем к шоссе, ведущему на Ростов.
- Остановите машину для досмотра! - приказали откуда-то снаружи.
Мы переглянулись, вздрогнув. Димка полез в сумку за автоматом. Я перехватил его руку.
- Даже думать не моги! - шепнул я ему. - Тут нас в этом котелке железном и перестреляют, как котят. Еще в мусорном баке смерть принять не хватало.
- А что делать?
- Попробуем выждать, может, пронесет, - совсем неуверенно пробормотал я, пожав плечами.
- А если найдут?
- Вылезем, а там попробуем что-нибудь сотворить.
- Кто нам даст? - вздохнул Манхэттен.
- Давай сейчас выскочим? - предложил Димка.
- Дохлый номер. Высоко. Пока вываливаться будем, нас постреляют, как куропаток. Сидите молча.
Мы затихли, слыша приближающиеся шаги.
- О! Кумовья! - словно не знал, кто едет, приветствовал их остановившийся гаишник. - Чего это вы на пару?
- Да вот решил кума до работы подбросить, у него машина забарахлила.
- Ладно, вези, - лениво разрешил гаишник. - А чего везешь? Фу! Ну и запах от тебя, Петр. Ты бы хоть чем закусил, что ли? Аж с ног сшибает.
- Я закусывал, - не очень уверенно ответил кум Петя.
- Чем? - спросил гаишник.
- Ну, этим. Закусывал в общем, - вздохнул Петр, так и не вспомнив чем именно.
- Ты даже сказать не можешь, чем закусывал, - укорил его гаишники. Это ж надо так нажраться. Сгоришь так, без закуси.
- Я говорю, что закусывал! - совсем обиделся Петя.
- Как же ты закусывал, когда не помнишь даже чем?
- Я помню! Только забыл, как называется!
Патруль гаишников чуть со смеху не поумирал, а смешливый Манхэттен корчился, как роженица, затыкая сам себе рот.
- Чего везешь? - просмеявшись, спросил кто-то из патруля.
- Ты че? Не знаешь, что я вожу? - удивился кум Петр. - Сколько лет все одно и то же.
- Скворцов! Залезь, глянь, чего там.
- Слушаюсь! - буркнул под нос тот, кого назвали Скворцовым, и нехотя, ворча полез на платформу.
- Вот мать твою! - выругался он. - Испачкал штаны. Ты бы хоть машину вымыл, что ли. Грязища тут у тебя. Не можешь, что ли из шланга её окатить?
- Да все как-то некогда, - неопределенно ответил Петя.
- Ну и вонища! - фыркнул Скворцов. - Ничего тут нет. Мусор в бачках и вони жуть!
- Ладно, слезай, - разрешили ему, и он тяжело спрыгнул с платформы.
Мы с трудом перевели дух. Лукавая фортуна погладила нас по головам, продолжая свои извечные забавы.
- Давай, вали отсюда, вониша от тебя! И если не вымоешь машину, пеняй на себя, - безо всякой надежды в голосе, проводили кума Петю гаишники, судя по всему, уже привычным напутствием.
Тот согласно что-то прогудел и стронул машину с места, завиляв дальше по дороге.
Остановился он минут через двадцать. Мы с трудом вылезли из бака все перечуханные и тут же бросились к маленькой канавке у дороги, где протекало какое-то подобие ручейка, чтобы по возможности смыть с себя эту липкую грязь. Кое-как нам это удалось. Приведя себя в относительный порядок, мы огляделись по сторонам. Метрах в ста проходила большая трасса, как мы догадались, шоссе на Ростов. А мы стояли возле маленькой рощицы, на убегающей в сторону проселочной дороге, которая вела к какому-то далекому шлагбауму.
- Это чего там? - спросил я у кума Петра.
- Там свалка, - махнул он рукой в сторону шлагбаума. - Это тетя Паша, королева свалки, устроила, чтобы мимо неё не проезжали.
- А зачем ей это?
- Она за проезд деньги берет с частников. Ух, хитра баба!
- Она на этой свалке себе такое подсобное хозяйство развела, - добавил кум Вася. - Кур тут у неё видимо-невидимо, поросята, козы. Живности всяческой. А че? Им тут воля вольная. Жратвы от пуза.
- Ладно, хрен с ней, с королевой свалки. Давай, Василий, рассчитаемся, да мы двинемся потихоньку. Время идет, а дорога дальняя.
Я стал доставать деньги, кумовья деликатно отвернулись, словно их вовсе не интересовал и не касался этот процесс.
Я отсчитал им пятнадцать миллионов, которые и вручил Василию.
- Вот вам, мужики, пятнадцать миллионов, только ты, Петр, будешь свою долю получать у кума, он потрезвее, если несопьется на радостях. Спасибо вам и прощайте.
Мы распрощались с мужиками, которые сели в машину и поехали в сторону свалки, а сами пошли к шоссе, закинув на плечи сумки с автоматами. Навстречу нам летел теплый ветерок, грело ласковое солнышко, небо было чисто-чистое. И на какое-то мгновение нам показалось, что все уже позади, что мир прекрасен и ярок и закончилось все страшное: погони, пальба, смерть.
- Эх, мужики! Уеду в Штаты и куплю себе Манхэттен! - завопил радостно Манхэттен, размахивая от восторга руками.
И действительно все, вроде, пошло в нашу пользу. Нам удалось сесть на рейсовый автобус до Армавира, дорога в город сворачивала перед самым большим блок-постом, который стоял чуть дальше, контролируя выезд из города и основную трассу.
На автовокзале в Армавире мы не привлекли ничьего внимания, разойдясь по одному, налегке, без громоздких вещей. Так и пошли в сторону вокзала, порознь друг от друга.
Но садиться на поезд мы не решились. Там для покупки билетов требовались паспорта, и к тому же вокруг вокзала бродили усиленные патрули. Мы пошли в сторону площади, к гостинице и рынку, вдоль торговых рядов: лотков, палаточек, тентов.
Так и шли порознь, пока не вышли на площадь. Площадь была большая. И на этой большой площади стоял маленький памятник Ленину. Совсем крошечный Ильич застыл на пьедестале, который одновременно был и трибуной для праздничных выступлений местных бонз. По замыслу автора скульптуры, Ильич стоял на ветру, и пиджак его развевался.
А поскольку Армавир, как известно, город бесконечных ветров, то все соответствовало замыслу. Только пиджак, вернее, бронза, потерлась, и издали вид был такой, словно пиджак на вожде изорван в клочки, и они лентами вьются за его спиной.
Мы прошли на рынок, минуя памятник. И этот придурок Манхэттен не смог удержаться от дурацких штучек: проходя мимо, он отдал честь памятнику. Его тут же заметили и оценили. С ним подошел поближе познакомиться патруль казачков, в безумных нарядах. Один был в черкеске с газырями, из-под неё выглядывали штаны с лампасами, а на ногах нелепо белели кроссовки. Остальные соответствовали.
Мы с Димкой остановились неподалеку, затаив дыхание. Нам ещё только этого не хватало! Стоило им попросить Манхэттена открыть сумку, в которой лежал автомат... Устраивать беготню и перестрелки в городе, который я весьма плохо знал, было бы просто безумием.
Но все обошлось на удивление мирно. Манхэттен что-то важно пояснил казакам, после чего те почтительно взяли под козырек, долго расшаркивались перед ним и что-то объясняли, прижимая руки к сердцу.
Манхэттен, сволочь, косясь на нас хитрыми глазами, похлопал их всех по очереди по плечу, всем пожал руки, со всеми расцеловался и, сделав им ручкой, пошел на рынок.
- Ты что им наплел, сукин сын? - прошипел я на него, догнав у входа в рынок.
- А что? - состроил невинную мину Манхэттен. - Я просто сказал им, что являюсь правнуком атамана Платона и приехал в город, чтобы возглавлять казачье движение на Кубани, возродив и объединив его.
- Вот как дал бы! - стиснув зубы, процедил я.
Мы протолкались в самую сердцевину рынка, остановились возле пивного ларечка, взяли по кружке пивка, и встали возле столика, потроша купленную тут же воблочку. Три мужика, занимающиеся таким обыденным делом, как питье пива, вряд ли у кого могли вызвать интерес и подозрение.
- Что будем делать дальше? - спросил Димка.
- Давайте купим машину да махнем в Москву! - предложил Манхэттен, блаженно жмурясь и цедя напиток.
- Да нас в момент засекут. Машину ещё и оформить надо, - проворчал Димка.
Спорили мы долго. Решили было уже выбираться из города, миновать блок-пост на шоссе, пройти как можно дальше, а там попытаться сесть на автобус до Ростова, откуда до Москвы рукой подать. Порешив на этом, мы направились к выходу с рынка, где нас и поджидал тот самый казачий патруль, который недавно останавливал Манхэттена.
- Господин атаман Платов! - выступил вперед самый старший.
- Мы имеем честь от имени всекубанского казачьего войска пригласить вас на торжественный обед в вашу честь.
Манхэттен явно не ожидал такого поворота, он забормотал что-то невнятное, сообразив, чем оборачивается его глупая шутка. Но его уже почти подхватили под белые рученьки здоровенные казаки и потащили к автомобилям, стоявшим напротив. Его запихивали в "Волгу" с каким-то флажком на капоте, когда он высунулся оттуда и закричал, указывая на нас пальцем:
- Господ полковников моих возьмите!
"Господа полковники", услыхав это, как по команде, повернулись к входу на рынок, собираясь раствориться в пестрой толпе, но казачки оказались ребятами шустрыми, хотя вид имели и не такой поворотливый. Но тут они опередили нас и, загородив вход, выросли перед нами, выкатив широкие груди. Что нам было делать? Не драться же с ними и не пускаться наутек. Мы смирились и пошли, шепча слова проклятия в адрес бесшабашного афериста и пройдохи Манхэттена.
Мы шагнули было к той же "Волге", в которой уже сидел, важно развалясь, Манхэттен, но нас вежливо перехватили на дороге и усадили в два разных "жигуленка". Ехали мы до смешного мало. Всего-то и делов, что обогнули площадь да завернули в какой-то переулок, где и подъехали к большому дому, укрытому в зелени за высоким металлическим забором. Ворота были открыты, во дворе стояли машины, наши въехали туда же. Из "Волги" степенно выбрался Манхэттен, которого приняли только что не на ручки. К нему подходили, кланялись, козыряли, увешанные какими-то непонятными медалями и жетонами важные казаки.
Про нас, казалось, все просто позабыли. Мы стояли с Димкой в растерянности, не зная, куда идти и что нам делать. А тем временем кто-то из казаков крикнул водителю "Волги":
- Валера, подожди в машине! - и увлек за собой Манхэттена. Тот шел по дорожке, важно выслушивая почтительно склонявшегося к нему толстого мужика в какой-то опереточной форме, сопровождаемого увешанными шашками и жетонами казаками в усах, бородах и алых лампасах. Манхэттен обернулся уже возле самых дверей здания, куда его влекли.
- Эти мальчики со мной, - бросил он небрежно склонившемуся к нему толстяку, указывая на нас.
Толстяк тотчас сделал знак, и нас пригласили вслед за Манхэттеном, который уже входил в двери.
Ничего себе жили казачки! Вверх вела широкая лестница, устланная ковром. По ней уже заканчивал свое восхождение важный и довольный Манхэттен, сопровождаемый бородатой свитой.
Когда мы, ведомые нашими провожатыми, поднялись вслед за ним, он уже исчезал в конце большого фойе, заворачивая вслед за бородами, которые почтительно поддерживали его под локотки. Мы было рванули следом, но нас осадили и вежливо пригласили в зал, открыв двери сбоку фойе. Мы вошли в небольшую ложу. Прямо под нами, колыхаясь золотом погон и серебром газырей, наборных рукоятей шашек и кинжалов, сдержанно гудел зал. Дальше виднелась сцена и на ней большой стол, укрытый зеленой скатертью. На столе стояли микрофоны.
Вот гул затих, на сцену вышел моложавый мужчина в ладно сидевшей на нем черной форме с погонами полковника. Он постучал по микрофону, проверяя его готовность, потом откашлялся и негромко произнес:
- Господа казаки, прошу внимания! Сегодня мы собрали вас, чтобы представить вам высокого гостя. Любо вам, казаки?
- Любо! Любо! Любо! - заорали сотни глоток внизу.
А к микрофону уже вышагивал успевший переодеться в черкеску Манхэттен со спортивной сумкой через плечо, надетой к тому же на манер почтальона.
- Я рад представить вам, господа, - продолжил полковник, - казачьего атамана, правнука знаменитого атамана Платова - встречайте!
Он приложил правую руку к сердцу, слегка наклонив голову.
- Слава! Слава! Слава! - трижды проорали казаки, сотрясая стены.
В висящей над залом люстре жалобно задребезжали стекляшки-сосульки.
- Слово батьке атаману Платову! - заорал кто-то с задних рядов, как только чуть смолкли овации.
Полковник попытался что-то сказать, но его заглушил рев голосов из зала:
- Сло-во бать-ке! Сло-во! Бать-ке! - ревел и скандировал весь зал, отчаянно хлопая в железные ладони и топча ножищами.
Полковник развел руками и чуть не за шкирку подтащил упирающегося Манхэттена к микрофонам. Он усадил Алика в кресло, железной дланью наклонив к микрофону так, что бедный Манхэттен едва не проглотил его.
- Аггшхуггххыы! - заурчал он, выплевывая микрофон.
Зал на мгновение притих и тут же ответил восторженным ревом и громом аплодисментов.
Манхэттен, собираясь с мыслями, терпеливо дождался паузы и заговорил в микрофон:
- Господа казаки! Я вот что думаю. А какого ляха наши атаманы, которые господа, на машинах ездят? А?!
Зал, только ещё не врубившись, куда клонит заезжий "батька", восторженно заревел, как видно у него, у зала, были претензии к атаманам, которые на машинах ездят.
- Вот я и предлагаю, господа казаки, чтобы все атаманы, как воины великого казачьего войска, ездили только на этих, как их, на коб... На конях! Во! Правильно я говорю?!
- Это больше, - кивнул я, подтверждая. - Это несколько миллионов. И даже, хотите, дадим десять миллионов, нам не жалко, если вы нас вывезете. Только как вы это сделаете?
- Во делов-то! - радостно воскликнул Вася. - Да мы за такие деньги вас до Москвы довезем. Слушай меня, я это в кино видал...
И он изложил свой план, который мы сначала дружно отвергли, как совершенно безумный, а потом почти сразу же согласились. Просто другого плана не было ни у кого.
Через пару минут горячих дебатов, я осторожно приоткрыл окно и прокричал на улицу:
- Всем отойти! Освободить выезды с улицы! Мы выходим вместе с заложниками! Малейшая попытка задержать нас или начать преследование, и мы их расстреляем. Первой убьем женщину.
Через две минуты начинаем движение! Если не отойдете, мы будем вынуждены уничтожить заложников и прорываться с боем.
Среди ментов произошло какое-то движение, потом мы заметили, что они стали оттягиваться с соседних дворов.
- Выключите прожектор! Мы выходим! - прокричал я.
Милицейские машины покинули улицу. Мы вышли, накрывшись все вместе большим куском брезента, который нашли в доме, и, спотыкаясь, направились к "Москвичу". К нам ещё раз обратились в мегафон:
- Граждане! Повторяю - вы совершаете чудовищную ошибку, которая может стоить жизни вам и ни в чем не повинным людям. Положите оружие и сдавайтесь! Вы не выедете из города. Сейчас вы уже перешагнули грань. Вы рискуете не только своей жизнью.
Мы с трудом уселись в машину, посадив Натусю на заднее сидение, в серединку, между мной и Манхэттеном. Димка сидел рядом с Васей, оба с замотанными лицами, чтобы непонятно было кто ведет машину: заложник, или террорист. Мы, сидевшие сзади, накрылись одеялом, чтобы не видно было лиц и кто где сидит.
Выехали в открытые ворота, повернули направо, дождавшись, когда перед нами расступится шеренга вооруженных милиционеров. Мы ехали, выслушивая посылаемые нам вдогонку предложения одуматься и сдаться. Миновав перекресток и убедившись, что за нами никто не следует, мы поехали дальше, нырнули в какой-то переулок, где Вася распахнул двери машины, велев нам быстро вылезать. Упрашивать нас не пришлось. Мы повыскакивали, словно пробки из шампанского.
За руль Вася усадил свою Натусю и велел ей ехать подальше и в другую сторону, чтобы сказать милиции, когда её остановят, что ей положили на заднее сиденье мину и приказали не останавливаться, иначе взорвется.
Вася бросил в машину сложенные в несколько раз одеяла, захлопнул дверцу и замахал Натусе руками, мол, поезжай, не задерживай.
Натуся газанула, и "москвичонок" поехал, вроде как переняв сразу походку хозяйки, вперевалку, утицей. Мы пошли, прижимаясь к заборам, следом за шустрым Васей. Он оказался прав, велев супруге уезжать поскорее. Почти следом за её отъездом, в улочку въехал БТР, на подножке стоял кто-то в форме и командовал, куда ехать, прислушиваясь к шуму мотора "Москвича".
Идти нам пришлось недалеко. Вскоре Вася нашел калитку, в которую и застучал, довольно громко.
- Ты чего, охренел?! - ухватил его за руку Димка. - Всю улицу перебудишь!
- Иначе моего кума не поднимешь, - оправдывался Вася, - особенно, если он перед сном принял.
- А что, часто принимает? - поинтересовался Манхэттен.
- Кум-то? - почесал в реденькой прическе Вася. - Часто. Перед сном так обязательно.
Подумал и добавил уважительно:
- Режим у него. Строгий такой.
Соблюдающий режим кум вывалился на улицу в буквальном смысле слова. Он вышел на крыльцо и тут же с него грохнулся. Вася бросился в незапертую калитку, помогать куму подняться.
- Ты чего же, гад, долбил в ворота на всю улицу, когда они даже закрыты не были? - сердито выговаривал ему Димка, помогая поставить на ноги совсем вроде того не желающего кума.
- Ну как же зайти, не постукав? - непонимающе посмотрел на него Василий.
Димка только рукой махнул.
Мы заволокли кума в дом. Он сидел, поддерживаемый Васей, на табуретке, с которой все время норовил завалиться на пол, и разговаривал, судя по всему, с марсианами, поскольку мы ни слова не понимали из его речей.
- Ну и как он вывезет нас из города? - спросил я у Васи.
- Как это так - как? - удивился тот. - Обнакновенно, на машине он нас вывезет.
- Да его в таком виде с машины снимут, и салон весь перероют.
- Не, у него не перероют. И к нему не подойдут. Я сказал вывезет, значит - вывезет.
- Он даже лыка не вяжет.
- К утру прочухается, - уверил Вася.
- Ты что, сдурел?! - вырвалось у меня. - Утром выезжать из города?! Да к утру перекроют все ходы и выходы.
- Ну, все ходы и выходы никогда не перекроют, - без тени сомнения ответил Вася. - А утром самое будет надежное. Посмотрите. И чего боитесь? Зачем тогда брались за такие дела, что бегать приходится? Я же с вами поеду, я не боюсь. А я себе что - враг, что ли?
Он задумался и ответил сам себе:
- Нет, я себе не враг. Значит, уедем из города. Лимон на дороге не валяется. А тем боле, целых девять. Спать давайте.
- А кто разбудит? - спросил Дима.
- Петька разбудит, - беспечно отозвался безответственный Вася.
- Какой такой Петька?! - уже не выдержал Манхэттен.
- Как какой? - зевнул Василий. - Кум мой. Его Петькой кличут.
- Как же он проснется, когда он в таком виде?
- А чего? Вид как вид. У него завсегда такой. А встанет он точно. Это будьте спокойны.
Петя встал вовремя и сам. И даже меня разбудил. Когда я проснулся от того, что кто-то ощупывал мое лицо, то увидел над собой совершенно заплывшую харю, жутко измятую, с глазками-щелочками. Петя хватал грязной лапой мое лицо, при этом спрашивал:
- Хтой-то? Хтой-то? Это я чтой-то, али нет? У меня чо, рожа что ли отвалилась? Чой-то она не на месте?
В этот момент он попал своим грязным пальцем прямо мне в рот. Я отпихнул его руку и вскочил:
- Эй! Мужик! Это не твоя рожа, а моя, - отвел я в сторону его протянувшиеся ко мне руки.
- А хтой-то? - спросил он.
- Пойдем, Петя, - вспомнив, как его зовут, повел я его к рукомойнику на кухне.
- А мы куда идем? К машине?
- Почти, - ответил я, засовывая его под струю воды.
- Ой, блин! А чего это ты мне на голову надудонил?! - рассердился Петя.
- Это водичка, Петя, - успокоил я его. - Которую пьют.
- Водичку? - не поверил он мне.
- Ну иногда, - не стал я спорить с ним.
Глаза у Пети с трудом открылись. Сперва при помощи пальцев, почти раздирающих слипшиеся веки. Потом ничего. Проморгался.
- А ты чего тут? - спросил он меня. - Похмелку принес?
- Нет, - чистосердечно признался я.
- А чего ты тогда тут? - вполне резонно спросил он опять.
На такой вопрос трудно было ответить. Пришлось звать на помощь Василия.
- О! Васька! Здорово, член собачий! - завопил Петя. - Похмелку принес?
Похоже было, что это его любимый вопрос.
- Нет, не принес, - ответил Вася почти моими словами, я даже подумал, не подслушал ли он ответ.
- А чего ты тогда тут? - так же разочаровался в нем, как и во мне, кум.
Видимо, все, кто приходил в этот дом без похмелки, были, по меркам Пети, людьми совершенно никчемными.
- Как же я за руль сяду? - бормотал озабоченно Петя, бродя привидением по углам, совершенно не обращая внимания на то, что его дом полон чужих людей.
- Да ты ещё ничего, мужик. Бывало и хуже, протрезвеешь малость, сядешь за баранку, - попробовал его успокоить Димка.
- Кто же за баранку трезвым садится? - вылупился на него Петя. - Я тридцать лет шоферю, ни разу трезвым за руль не сел, и ни одной аварии, ни одного нарушения. А вот как не опохмелился однажды, так телеграфный столб как есть подчистую снес.
Он все так же целенаправленно что-то отыскивал, бормоча при этом про себя:
- Вот сволочь, все как есть выпил, сколь разов говорил гаду, что бы оставлял похмелку, так нет ведь. О! Нашел!
Он вышел на середину комнаты, подслеповато щурясь и пытаясь рассмотреть что-то плещущееся на дне пыльной бутылки, которую он извлек из старого валенка.
- Слышь, кум, - позвал он. - Подь-ка сюды. Понюхай-ка вот. Чего-то у меня с нюхалкой. Это чего там плескается?
Он с надеждой смотрел, как Вася с опаской берет в руки бутылку и осторожно нюхает, или делает вид, что нюхает, подозрительную жидкость в бутылке.
- Вроде как спиртным пахнет, - неуверенно пробормотал Вася, зажимая пальцами нос и брезгливо протягивая бутылку куму.
Петя взял посудину, посмотрел её на просвет, что было делом совершенно безнадежным, вздохнул, мелко перекрестился и опрокинул горлышко бутылки в распахнутую пасть.
Кум Вася как-то съежился при этом, сморщился и отвернулся. В Петином горле что-то зашипело, мне показалось, что я даже усидел синий дымок, вырвавшийся оттуда. Но Петя блаженно вздохнул, засунул палец в горлышко бутылки вытащил и облизал его, чвакнув с удовольствием.
- Ну, можно и работать, - выдохнул он, отчего, как мне показалось, скукожились листья герани на окне. Вообще непонятно было, как она выжила в таких условиях: в горшочках торчали частоколом воткнутые туда бычки папирос. Земля в них даже на вид напоминала окаменелость.
- Ты думаешь, он куда-нибудь сумеет уехать? - спросил Манхэттен Васю.
- Ого-го! - восторженно и шумно заорал кум Вася. - Да он теперь куда хошь уедет! Он теперь только и может ехать.
- Да его первый же гаишник за шкирку из машины вытащит!
- Петю-то?! - возмутился Вася. - Да ни в жись! Че его, не знают, или как? Его все знают, знают, как он ездиит.
- Ладно, хрен с ним, - прервал дебаты Димка. - У нас выбора нет. Но как он такую ораву вывезет за город? Нас вон сколько.
- Па-а-думаешь! - презрительно выпятил губу Петя. - Мы и не столь могем. Я счас пойду заведусь, а вы собирайтесь.
- Ты, Петя, послушь сюда, - забормотал кум Вася, косясь по сторонам. Тут такое дело...
И он изложил все, что требовалось от Пети. Про то, что нас надо вывезти из города так, чтобы никто не видел, а мы за это заплатим ему, Васе, а он, Вася, заплатит куму Пете.
- А сколь? - спросил кум Петя.
- Ну-у-у, - важно раздул щеки кум Вася, готовясь оглушить кума
Петю цифрой. - Ну, скажем, я тебе дам сто тыщщ...
- Во нахалюга! - выдохнул Манхэттен, не любивший несправедливости во всем.
Кум Вася покосился на него сердито, мол, не понимаешь момента, и не встревай.
- Это сколь же будет в бутылках? - задумался, с трудом шевеля губами, Петя.
- Это смотря в каких, - обстоятельно приготовился отвечать ему кум Вася. - Ежли брать водку, это одно количество, а ежли самогонку, то совсем другое...
- Ты вот что, кум, не дури своего родственника, отдай то, что положено, а то мы ему заплатим, и он с тобой потом делиться будет, вмешался Димка.
- Не! - испугался Вася. - Я дам ему. Я хорошо ему дам. Я двести тышш дам.
Тут он заметил взгляд Манхэттена и добавил, поникнув головой, таким тоном, словно с него снимали последнюю рубаху:
- Хорошо, лимон отдам.
- Ско-о-оль?! - задохнулся Петя.
- Лимон отдам, - вздохнул со слезой в голосе кум Вася. - Больше тебе никак нельзя. Сгоришь от пьянства.
- Так я побег заводить, чего мы тут трепемся-то? - подхватился кум Петя, выбегая на улицу.
Буквально через три-четыре минуты за воротами раздалось фырканье мотора. Мы вышли из домика, который стоял на отшибе, зияя дырами в заборе. Вышли и застыли, распахнув рты. Перед воротами, выплевывая черный дым, красовался грязный мусоровоз, на платформе которого стояло три больших контейнера. Из кабины выглядывал кум Петя.
- Ну чего стоите? Полезайте! - поторопил он.
- Давайте, мужики, побыстрее, пока никто не видит, - поддержал его и кум Вася.
- Да ты что, с ума сошел в такой вонище нас вывозить?
- А что вас, в кабинке прокатить? Мы всегда, пожалуйста, - огрызнулся кум Вася.
- Ладно, выбора нет, полезли, - скомандовал я, прекращая всякие споры.
Мы, стараясь не задевать стенок, что было, в общем-то, бесполезно, залезли в жутко смердящий, давным-давно немытый бак и постарались присесть на корточки. Сверху нас кое-как забросали тряпьем и бумагой. Кум Вася залез в кабину к куму Пете, и мы поехали.
Конечно, тут же мы все попадали на грязный пол контейнера, который безбожно мотало. Кроме всего прочего он ещё был и плохо закреплен.
Машину кидало из стороны в сторону, ямы кум Петя находил, наверное, специально. Мы перекатывались по всему контейнеру, как горох в жестяной банке. Но что самое удивительное, нас пока ни разу не остановили. До самого выезда из города.
Судя по тому, как машина резко снизила скорость и завиляла, медленно объезжая бетонные плиты, мы поняли, что подъехали к посту ГАИ. Вот сейчас мы преодолеем коридорчик из плит и поедем к шоссе, ведущему на Ростов.
- Остановите машину для досмотра! - приказали откуда-то снаружи.
Мы переглянулись, вздрогнув. Димка полез в сумку за автоматом. Я перехватил его руку.
- Даже думать не моги! - шепнул я ему. - Тут нас в этом котелке железном и перестреляют, как котят. Еще в мусорном баке смерть принять не хватало.
- А что делать?
- Попробуем выждать, может, пронесет, - совсем неуверенно пробормотал я, пожав плечами.
- А если найдут?
- Вылезем, а там попробуем что-нибудь сотворить.
- Кто нам даст? - вздохнул Манхэттен.
- Давай сейчас выскочим? - предложил Димка.
- Дохлый номер. Высоко. Пока вываливаться будем, нас постреляют, как куропаток. Сидите молча.
Мы затихли, слыша приближающиеся шаги.
- О! Кумовья! - словно не знал, кто едет, приветствовал их остановившийся гаишник. - Чего это вы на пару?
- Да вот решил кума до работы подбросить, у него машина забарахлила.
- Ладно, вези, - лениво разрешил гаишник. - А чего везешь? Фу! Ну и запах от тебя, Петр. Ты бы хоть чем закусил, что ли? Аж с ног сшибает.
- Я закусывал, - не очень уверенно ответил кум Петя.
- Чем? - спросил гаишник.
- Ну, этим. Закусывал в общем, - вздохнул Петр, так и не вспомнив чем именно.
- Ты даже сказать не можешь, чем закусывал, - укорил его гаишники. Это ж надо так нажраться. Сгоришь так, без закуси.
- Я говорю, что закусывал! - совсем обиделся Петя.
- Как же ты закусывал, когда не помнишь даже чем?
- Я помню! Только забыл, как называется!
Патруль гаишников чуть со смеху не поумирал, а смешливый Манхэттен корчился, как роженица, затыкая сам себе рот.
- Чего везешь? - просмеявшись, спросил кто-то из патруля.
- Ты че? Не знаешь, что я вожу? - удивился кум Петр. - Сколько лет все одно и то же.
- Скворцов! Залезь, глянь, чего там.
- Слушаюсь! - буркнул под нос тот, кого назвали Скворцовым, и нехотя, ворча полез на платформу.
- Вот мать твою! - выругался он. - Испачкал штаны. Ты бы хоть машину вымыл, что ли. Грязища тут у тебя. Не можешь, что ли из шланга её окатить?
- Да все как-то некогда, - неопределенно ответил Петя.
- Ну и вонища! - фыркнул Скворцов. - Ничего тут нет. Мусор в бачках и вони жуть!
- Ладно, слезай, - разрешили ему, и он тяжело спрыгнул с платформы.
Мы с трудом перевели дух. Лукавая фортуна погладила нас по головам, продолжая свои извечные забавы.
- Давай, вали отсюда, вониша от тебя! И если не вымоешь машину, пеняй на себя, - безо всякой надежды в голосе, проводили кума Петю гаишники, судя по всему, уже привычным напутствием.
Тот согласно что-то прогудел и стронул машину с места, завиляв дальше по дороге.
Остановился он минут через двадцать. Мы с трудом вылезли из бака все перечуханные и тут же бросились к маленькой канавке у дороги, где протекало какое-то подобие ручейка, чтобы по возможности смыть с себя эту липкую грязь. Кое-как нам это удалось. Приведя себя в относительный порядок, мы огляделись по сторонам. Метрах в ста проходила большая трасса, как мы догадались, шоссе на Ростов. А мы стояли возле маленькой рощицы, на убегающей в сторону проселочной дороге, которая вела к какому-то далекому шлагбауму.
- Это чего там? - спросил я у кума Петра.
- Там свалка, - махнул он рукой в сторону шлагбаума. - Это тетя Паша, королева свалки, устроила, чтобы мимо неё не проезжали.
- А зачем ей это?
- Она за проезд деньги берет с частников. Ух, хитра баба!
- Она на этой свалке себе такое подсобное хозяйство развела, - добавил кум Вася. - Кур тут у неё видимо-невидимо, поросята, козы. Живности всяческой. А че? Им тут воля вольная. Жратвы от пуза.
- Ладно, хрен с ней, с королевой свалки. Давай, Василий, рассчитаемся, да мы двинемся потихоньку. Время идет, а дорога дальняя.
Я стал доставать деньги, кумовья деликатно отвернулись, словно их вовсе не интересовал и не касался этот процесс.
Я отсчитал им пятнадцать миллионов, которые и вручил Василию.
- Вот вам, мужики, пятнадцать миллионов, только ты, Петр, будешь свою долю получать у кума, он потрезвее, если несопьется на радостях. Спасибо вам и прощайте.
Мы распрощались с мужиками, которые сели в машину и поехали в сторону свалки, а сами пошли к шоссе, закинув на плечи сумки с автоматами. Навстречу нам летел теплый ветерок, грело ласковое солнышко, небо было чисто-чистое. И на какое-то мгновение нам показалось, что все уже позади, что мир прекрасен и ярок и закончилось все страшное: погони, пальба, смерть.
- Эх, мужики! Уеду в Штаты и куплю себе Манхэттен! - завопил радостно Манхэттен, размахивая от восторга руками.
И действительно все, вроде, пошло в нашу пользу. Нам удалось сесть на рейсовый автобус до Армавира, дорога в город сворачивала перед самым большим блок-постом, который стоял чуть дальше, контролируя выезд из города и основную трассу.
На автовокзале в Армавире мы не привлекли ничьего внимания, разойдясь по одному, налегке, без громоздких вещей. Так и пошли в сторону вокзала, порознь друг от друга.
Но садиться на поезд мы не решились. Там для покупки билетов требовались паспорта, и к тому же вокруг вокзала бродили усиленные патрули. Мы пошли в сторону площади, к гостинице и рынку, вдоль торговых рядов: лотков, палаточек, тентов.
Так и шли порознь, пока не вышли на площадь. Площадь была большая. И на этой большой площади стоял маленький памятник Ленину. Совсем крошечный Ильич застыл на пьедестале, который одновременно был и трибуной для праздничных выступлений местных бонз. По замыслу автора скульптуры, Ильич стоял на ветру, и пиджак его развевался.
А поскольку Армавир, как известно, город бесконечных ветров, то все соответствовало замыслу. Только пиджак, вернее, бронза, потерлась, и издали вид был такой, словно пиджак на вожде изорван в клочки, и они лентами вьются за его спиной.
Мы прошли на рынок, минуя памятник. И этот придурок Манхэттен не смог удержаться от дурацких штучек: проходя мимо, он отдал честь памятнику. Его тут же заметили и оценили. С ним подошел поближе познакомиться патруль казачков, в безумных нарядах. Один был в черкеске с газырями, из-под неё выглядывали штаны с лампасами, а на ногах нелепо белели кроссовки. Остальные соответствовали.
Мы с Димкой остановились неподалеку, затаив дыхание. Нам ещё только этого не хватало! Стоило им попросить Манхэттена открыть сумку, в которой лежал автомат... Устраивать беготню и перестрелки в городе, который я весьма плохо знал, было бы просто безумием.
Но все обошлось на удивление мирно. Манхэттен что-то важно пояснил казакам, после чего те почтительно взяли под козырек, долго расшаркивались перед ним и что-то объясняли, прижимая руки к сердцу.
Манхэттен, сволочь, косясь на нас хитрыми глазами, похлопал их всех по очереди по плечу, всем пожал руки, со всеми расцеловался и, сделав им ручкой, пошел на рынок.
- Ты что им наплел, сукин сын? - прошипел я на него, догнав у входа в рынок.
- А что? - состроил невинную мину Манхэттен. - Я просто сказал им, что являюсь правнуком атамана Платона и приехал в город, чтобы возглавлять казачье движение на Кубани, возродив и объединив его.
- Вот как дал бы! - стиснув зубы, процедил я.
Мы протолкались в самую сердцевину рынка, остановились возле пивного ларечка, взяли по кружке пивка, и встали возле столика, потроша купленную тут же воблочку. Три мужика, занимающиеся таким обыденным делом, как питье пива, вряд ли у кого могли вызвать интерес и подозрение.
- Что будем делать дальше? - спросил Димка.
- Давайте купим машину да махнем в Москву! - предложил Манхэттен, блаженно жмурясь и цедя напиток.
- Да нас в момент засекут. Машину ещё и оформить надо, - проворчал Димка.
Спорили мы долго. Решили было уже выбираться из города, миновать блок-пост на шоссе, пройти как можно дальше, а там попытаться сесть на автобус до Ростова, откуда до Москвы рукой подать. Порешив на этом, мы направились к выходу с рынка, где нас и поджидал тот самый казачий патруль, который недавно останавливал Манхэттена.
- Господин атаман Платов! - выступил вперед самый старший.
- Мы имеем честь от имени всекубанского казачьего войска пригласить вас на торжественный обед в вашу честь.
Манхэттен явно не ожидал такого поворота, он забормотал что-то невнятное, сообразив, чем оборачивается его глупая шутка. Но его уже почти подхватили под белые рученьки здоровенные казаки и потащили к автомобилям, стоявшим напротив. Его запихивали в "Волгу" с каким-то флажком на капоте, когда он высунулся оттуда и закричал, указывая на нас пальцем:
- Господ полковников моих возьмите!
"Господа полковники", услыхав это, как по команде, повернулись к входу на рынок, собираясь раствориться в пестрой толпе, но казачки оказались ребятами шустрыми, хотя вид имели и не такой поворотливый. Но тут они опередили нас и, загородив вход, выросли перед нами, выкатив широкие груди. Что нам было делать? Не драться же с ними и не пускаться наутек. Мы смирились и пошли, шепча слова проклятия в адрес бесшабашного афериста и пройдохи Манхэттена.
Мы шагнули было к той же "Волге", в которой уже сидел, важно развалясь, Манхэттен, но нас вежливо перехватили на дороге и усадили в два разных "жигуленка". Ехали мы до смешного мало. Всего-то и делов, что обогнули площадь да завернули в какой-то переулок, где и подъехали к большому дому, укрытому в зелени за высоким металлическим забором. Ворота были открыты, во дворе стояли машины, наши въехали туда же. Из "Волги" степенно выбрался Манхэттен, которого приняли только что не на ручки. К нему подходили, кланялись, козыряли, увешанные какими-то непонятными медалями и жетонами важные казаки.
Про нас, казалось, все просто позабыли. Мы стояли с Димкой в растерянности, не зная, куда идти и что нам делать. А тем временем кто-то из казаков крикнул водителю "Волги":
- Валера, подожди в машине! - и увлек за собой Манхэттена. Тот шел по дорожке, важно выслушивая почтительно склонявшегося к нему толстого мужика в какой-то опереточной форме, сопровождаемого увешанными шашками и жетонами казаками в усах, бородах и алых лампасах. Манхэттен обернулся уже возле самых дверей здания, куда его влекли.
- Эти мальчики со мной, - бросил он небрежно склонившемуся к нему толстяку, указывая на нас.
Толстяк тотчас сделал знак, и нас пригласили вслед за Манхэттеном, который уже входил в двери.
Ничего себе жили казачки! Вверх вела широкая лестница, устланная ковром. По ней уже заканчивал свое восхождение важный и довольный Манхэттен, сопровождаемый бородатой свитой.
Когда мы, ведомые нашими провожатыми, поднялись вслед за ним, он уже исчезал в конце большого фойе, заворачивая вслед за бородами, которые почтительно поддерживали его под локотки. Мы было рванули следом, но нас осадили и вежливо пригласили в зал, открыв двери сбоку фойе. Мы вошли в небольшую ложу. Прямо под нами, колыхаясь золотом погон и серебром газырей, наборных рукоятей шашек и кинжалов, сдержанно гудел зал. Дальше виднелась сцена и на ней большой стол, укрытый зеленой скатертью. На столе стояли микрофоны.
Вот гул затих, на сцену вышел моложавый мужчина в ладно сидевшей на нем черной форме с погонами полковника. Он постучал по микрофону, проверяя его готовность, потом откашлялся и негромко произнес:
- Господа казаки, прошу внимания! Сегодня мы собрали вас, чтобы представить вам высокого гостя. Любо вам, казаки?
- Любо! Любо! Любо! - заорали сотни глоток внизу.
А к микрофону уже вышагивал успевший переодеться в черкеску Манхэттен со спортивной сумкой через плечо, надетой к тому же на манер почтальона.
- Я рад представить вам, господа, - продолжил полковник, - казачьего атамана, правнука знаменитого атамана Платова - встречайте!
Он приложил правую руку к сердцу, слегка наклонив голову.
- Слава! Слава! Слава! - трижды проорали казаки, сотрясая стены.
В висящей над залом люстре жалобно задребезжали стекляшки-сосульки.
- Слово батьке атаману Платову! - заорал кто-то с задних рядов, как только чуть смолкли овации.
Полковник попытался что-то сказать, но его заглушил рев голосов из зала:
- Сло-во бать-ке! Сло-во! Бать-ке! - ревел и скандировал весь зал, отчаянно хлопая в железные ладони и топча ножищами.
Полковник развел руками и чуть не за шкирку подтащил упирающегося Манхэттена к микрофонам. Он усадил Алика в кресло, железной дланью наклонив к микрофону так, что бедный Манхэттен едва не проглотил его.
- Аггшхуггххыы! - заурчал он, выплевывая микрофон.
Зал на мгновение притих и тут же ответил восторженным ревом и громом аплодисментов.
Манхэттен, собираясь с мыслями, терпеливо дождался паузы и заговорил в микрофон:
- Господа казаки! Я вот что думаю. А какого ляха наши атаманы, которые господа, на машинах ездят? А?!
Зал, только ещё не врубившись, куда клонит заезжий "батька", восторженно заревел, как видно у него, у зала, были претензии к атаманам, которые на машинах ездят.
- Вот я и предлагаю, господа казаки, чтобы все атаманы, как воины великого казачьего войска, ездили только на этих, как их, на коб... На конях! Во! Правильно я говорю?!