Бедный простой человек
Дружбы не должен искать
Ни богачей, ни вельмож!
(Антистрофа)
Пусть же, о, пусть никогда
Грозные Парки меня не увидят женой
Ни одного из богов!
Ио, мы плачем, дрожим,
Видя страданья твои,
Попранный девичий стыд.
(Эподос)
Мне не страшно быть женою
Тех, кто равен нам и близок.
Только пусть меня вовеки
Не настигнет Олимпийцев
Беспощадная любовь!
Это брань — где нет спасенья,
Это путь — где нет исхода.
Если кинет бог на деву
Страсти взор неотвратимый,
Что ей делать? как несчастной
От всесильного бежать?
Прометей
Пусть ныне Зевс надменен: он смирится
И вступит в брак, что с горней высоты
Властителя богов низринет в бездну.
В тот страшный день исполнится над ним
Отцовское проклятье, что на сына
Обрушил Кронос, падая с небес.
Но указать от этих бед спасенье
Из всех богов могу лишь я один.
Я знаю тайну! Пусть же Зевс на троне
Пока сидит, доверившись громам
И молнию в руке своей сжимая.
Он со стыдом падет, — тогда ничто
Не защитит от гибели позорной…
Ведь на него готовится боец
Неведомый, гигант непобедимый;
Он обретет огонь сильней огня
Крониона и гром — сильнее грома
Небесного. Он в щепки раздробит
Грозу морей, трезубец Посейдона!
И бог богов, привыкший к самовластью,
Тогда поймет, что значит быть рабом!
Хор
Так вот — твои мечты, твои желанья…
Прометей
Действительность, а не мечты мои!
Хор
Ужели Зевс пред кем-нибудь смирится?
Прометей
И будет он страдать сильней, чем я.
Хор
Что говоришь? О, как тебе не страшно!
Прометей
Мне? Страшно?.. Нет: ведь смерть не мой удел!
Хор
Но казнь твою Зевес удвоить может…
Прометей
Пускай удвоит: я на все готов!
Хор
О, благо тем, кто чтит богиню Рока!
Прометей
Так будьте же рабами, пресмыкайтесь
И льстите всем богам! А для меня
Зевес — ничто! Пускай он правит миром, —
Царить ему недолго суждено…
Что вижу?.. Вот глашатай Олимпийца.
Должно быть, весть принес он от богов.
(Прилетает Гермес.)
Гермес
Я говорю с тобой, коварный, злейший
Из всех врагов Зевеса, вор огня
Священного, ходатай жалких смертных!
Разоблачить отец мой повелел,
Какой союз губительного брака
Ты, хвастая, дерзнул ему предречь?
Но говори яснее, без загадок…
Смотри, титан, не заставляй меня
Вернуться вновь! Угрозой ты не можешь
Царя богов на милость преклонить!
Прометей
Твои слова — надменны и хвастливы;
Так говорить прилично слугам тех,
Кто сесть едва успел на трон Олимпа.
Вы думаете, новые цари,
Не может скорбь проникнуть к вам в чертоги?
Я видел уж паденье двух владык
Сильнее вас, и очередь — за третьим!
Он гибели, позорнейшей из всех,
Не отвратит. А ты, прислужник Зевса,
Надеялся, что буду я дрожать
Пред этими ничтожными богами?..
О, я не пал еще так низко! Нет!
Ты от меня не выведаешь тайны,
Уйди, вернись к пославшему тебя!..
Гермес
Такою же строптивостью безумной
Ты казнь твою и цепи заслужил.
Прометей
Но знай, Гермес, взамен моих страданий
Не взял бы я позора твоего:
Почетней быть прикованным к граниту,
Чем вестником проворным у царей
Служить, как ты! Обида — за обиду!
Гермес
Ты, кажется, своим мученьям рад?
Прометей
Пускай судьба пошлет такую радость
Врагам моим, — и ты один из них!
Гермес
Но в чем же я виновен пред тобою?
Прометей
Всех, всех богов, платящих за добро
Предательством, равно я ненавижу!..
Гермес
От горя ты рассудок потерял…
Прометей
Иль ненависть к врагам — мое безумье?..
Гермес
Ты не был бы и в счастии добрей.
Прометей
(стонет)
Увы!..
Гермес
Вот крик, неведомый для Зевса!
Прометей
Пусть поживет, — научится всему.
Гермес
Но мудрым быть ты сам не научился!
Прометей
О, да! Когда б я был мудрей, не стал бы
И говорить с таким рабом, как ты!
Гермес
Ты угодить не хочешь Олимпийцу?
Прометей
(насмешливо)
Мне есть за что Зевесу угождать!..
Гермес
Зачем со мной ты шутишь, как с ребенком?..
Прометей
Нет! ты глупей ребенка, если мог
Надеяться, что тайну я открою.
Ни хитростью, ни пытками, ничем
Из уст моих не вырвет он признанья,
Пока цепей не снимет. Пусть же Зевс
Сожжет меня огнем разящих молний,
Обвеет снегом белокрылых вьюг,
Разрушит мир подземными громами, —
Не покорюсь, не назову того,
Кто должен скиптр отнять у Самодержца!
Гермес
Подумай же: упрямство не спасет…
Прометей
Я все решил, я все давно предвидел!
Гермес
О, если бы хоть горе научить
Тебя могло покорности разумной!
Прометей
Уйди, оставь! Не убеждай напрасно…
Ты думал, раб, что я паду во прах,
Испуганный угрозой Олимпийца,
Что буду я о милости взывать,
Подняв с мольбой трепещущие длани,
Как женщина, к врагу!.. Нет, никогда!..
Гермес
Я расточал слова мои бесплодно:
Моления не трогают тебя;
Как юный конь, уздой не покоренный,
Ты в ярости кусаешь удила.
Немудрое упрямство: о, поверь мне,
Развеется, как прах, гордыня тех,
Кто слаб умом, но дерзок и мятежен.
Смириться ты не хочешь, так узнай,
Какой удел тебе готовят боги.
Сначала Зевс в осколки разобьет
Вершины скал небесными громами:
Низверженный, исчезнешь ты, титан,
И в недрах гор, в объятиях гранитных
Задохнешься. Столетья протекут,
Пока ты вновь увидишь свет небесный.
Тогда тебя начнет терзать орел,
Крылатый пес Зевеса, ненасытный.
И, прилетая, будет каждый день
Он вырывать когтями клочья тела, —
Незваный гость на пиршестве кровавом,
Питаясь черной печенью твоей.
До той поры не жди конца страданьям,
Пока другой не примет мук твоих
Страдалец-бог и к мертвым в темный Тартар,
Во глубину Аида, не сойдет.
Мои слова — не тщетная угроза.
Зевес не лжет и совершится воля
Всесильного. Подумай же: покорность
Не лучше ли строптивости твоей?..
Хор
Он прав. Смири, смири, титан могучий,
Свой гордый дух и богу покорись!
Послушайся советов добрых: стыдно
Упорствовать в ошибке мудрецу.
Прометей
Все, что молвил Гермес, я предвидел давно!
Но врагу от врага не позорно
Пасть в открытой борьбе. Пусть же мечет в меня
Бог снопами огней смертоносных,
Пусть Эфир поколеблет раскатом громов,
Пусть такой ураган он подымет,
Чтоб земля содрогнулась на вечных корнях,
Пусть, безумствуя, в буре смешает
Волны моря с огнями небесных светил,
Увлечет в глубину мое тело,
В преисподнюю сбросит, — убить до конца
Он не может меня: я бессмертен!
Гермес
Это дикий бред безумца!
Разве мог бы муж разумный
Не смирить в таких страданьях
Бурной гордости своей.
Девы, полные участьем
И любовью, удалитесь,
Отойдите, чтобы сердца
Не потряс вам грохот тяжкий
Оглушительных громов!
Хор
Неужель совет коварный
Мы исполним? Слушать больно…
Сестры, сестры, не покинем
Одинокого страдальца,
Будем горе с ним делить
И покажем, что измену
Ненавидим всей душой!
Гермес
Если так, не забывайте
Вы предсказанного мною,
Не корите Олимпийца:
Вы избрали добровольно,
Вы предвидели беду.
Не внезапно, не коварно
Скоро будете, о, нимфы,
Вы уловлены сетями
Неминуемой судьбы.
Прометей
Исполняется слово Зевеса: земля
Подо мною трепещет.
Загудело раскатами эхо громов,
И блеснули перуны,
Закружилася вихрями черная пыль,
Налетели и сшиблись
Все противные ветры. Смешались в борьбе
Волны моря и воздух…
Узнаю тебя, Зевс! Чтоб меня ужаснуть,
Ты воздвиг эту бурю.
О, Земля, моя мать! о, небесный Эфир,
Свет единый, всеобщий,
Посмотрите, какие страданья терплю
Я от бога — невинный!
(Скала вместе с Прометеем обрушивается в бездну.)
1890
ВОРОН
МОRITURI
[18]
Дружбы не должен искать
Ни богачей, ни вельмож!
(Антистрофа)
Пусть же, о, пусть никогда
Грозные Парки меня не увидят женой
Ни одного из богов!
Ио, мы плачем, дрожим,
Видя страданья твои,
Попранный девичий стыд.
(Эподос)
Мне не страшно быть женою
Тех, кто равен нам и близок.
Только пусть меня вовеки
Не настигнет Олимпийцев
Беспощадная любовь!
Это брань — где нет спасенья,
Это путь — где нет исхода.
Если кинет бог на деву
Страсти взор неотвратимый,
Что ей делать? как несчастной
От всесильного бежать?
Прометей
Пусть ныне Зевс надменен: он смирится
И вступит в брак, что с горней высоты
Властителя богов низринет в бездну.
В тот страшный день исполнится над ним
Отцовское проклятье, что на сына
Обрушил Кронос, падая с небес.
Но указать от этих бед спасенье
Из всех богов могу лишь я один.
Я знаю тайну! Пусть же Зевс на троне
Пока сидит, доверившись громам
И молнию в руке своей сжимая.
Он со стыдом падет, — тогда ничто
Не защитит от гибели позорной…
Ведь на него готовится боец
Неведомый, гигант непобедимый;
Он обретет огонь сильней огня
Крониона и гром — сильнее грома
Небесного. Он в щепки раздробит
Грозу морей, трезубец Посейдона!
И бог богов, привыкший к самовластью,
Тогда поймет, что значит быть рабом!
Хор
Так вот — твои мечты, твои желанья…
Прометей
Действительность, а не мечты мои!
Хор
Ужели Зевс пред кем-нибудь смирится?
Прометей
И будет он страдать сильней, чем я.
Хор
Что говоришь? О, как тебе не страшно!
Прометей
Мне? Страшно?.. Нет: ведь смерть не мой удел!
Хор
Но казнь твою Зевес удвоить может…
Прометей
Пускай удвоит: я на все готов!
Хор
О, благо тем, кто чтит богиню Рока!
Прометей
Так будьте же рабами, пресмыкайтесь
И льстите всем богам! А для меня
Зевес — ничто! Пускай он правит миром, —
Царить ему недолго суждено…
Что вижу?.. Вот глашатай Олимпийца.
Должно быть, весть принес он от богов.
(Прилетает Гермес.)
Гермес
Я говорю с тобой, коварный, злейший
Из всех врагов Зевеса, вор огня
Священного, ходатай жалких смертных!
Разоблачить отец мой повелел,
Какой союз губительного брака
Ты, хвастая, дерзнул ему предречь?
Но говори яснее, без загадок…
Смотри, титан, не заставляй меня
Вернуться вновь! Угрозой ты не можешь
Царя богов на милость преклонить!
Прометей
Твои слова — надменны и хвастливы;
Так говорить прилично слугам тех,
Кто сесть едва успел на трон Олимпа.
Вы думаете, новые цари,
Не может скорбь проникнуть к вам в чертоги?
Я видел уж паденье двух владык
Сильнее вас, и очередь — за третьим!
Он гибели, позорнейшей из всех,
Не отвратит. А ты, прислужник Зевса,
Надеялся, что буду я дрожать
Пред этими ничтожными богами?..
О, я не пал еще так низко! Нет!
Ты от меня не выведаешь тайны,
Уйди, вернись к пославшему тебя!..
Гермес
Такою же строптивостью безумной
Ты казнь твою и цепи заслужил.
Прометей
Но знай, Гермес, взамен моих страданий
Не взял бы я позора твоего:
Почетней быть прикованным к граниту,
Чем вестником проворным у царей
Служить, как ты! Обида — за обиду!
Гермес
Ты, кажется, своим мученьям рад?
Прометей
Пускай судьба пошлет такую радость
Врагам моим, — и ты один из них!
Гермес
Но в чем же я виновен пред тобою?
Прометей
Всех, всех богов, платящих за добро
Предательством, равно я ненавижу!..
Гермес
От горя ты рассудок потерял…
Прометей
Иль ненависть к врагам — мое безумье?..
Гермес
Ты не был бы и в счастии добрей.
Прометей
(стонет)
Увы!..
Гермес
Вот крик, неведомый для Зевса!
Прометей
Пусть поживет, — научится всему.
Гермес
Но мудрым быть ты сам не научился!
Прометей
О, да! Когда б я был мудрей, не стал бы
И говорить с таким рабом, как ты!
Гермес
Ты угодить не хочешь Олимпийцу?
Прометей
(насмешливо)
Мне есть за что Зевесу угождать!..
Гермес
Зачем со мной ты шутишь, как с ребенком?..
Прометей
Нет! ты глупей ребенка, если мог
Надеяться, что тайну я открою.
Ни хитростью, ни пытками, ничем
Из уст моих не вырвет он признанья,
Пока цепей не снимет. Пусть же Зевс
Сожжет меня огнем разящих молний,
Обвеет снегом белокрылых вьюг,
Разрушит мир подземными громами, —
Не покорюсь, не назову того,
Кто должен скиптр отнять у Самодержца!
Гермес
Подумай же: упрямство не спасет…
Прометей
Я все решил, я все давно предвидел!
Гермес
О, если бы хоть горе научить
Тебя могло покорности разумной!
Прометей
Уйди, оставь! Не убеждай напрасно…
Ты думал, раб, что я паду во прах,
Испуганный угрозой Олимпийца,
Что буду я о милости взывать,
Подняв с мольбой трепещущие длани,
Как женщина, к врагу!.. Нет, никогда!..
Гермес
Я расточал слова мои бесплодно:
Моления не трогают тебя;
Как юный конь, уздой не покоренный,
Ты в ярости кусаешь удила.
Немудрое упрямство: о, поверь мне,
Развеется, как прах, гордыня тех,
Кто слаб умом, но дерзок и мятежен.
Смириться ты не хочешь, так узнай,
Какой удел тебе готовят боги.
Сначала Зевс в осколки разобьет
Вершины скал небесными громами:
Низверженный, исчезнешь ты, титан,
И в недрах гор, в объятиях гранитных
Задохнешься. Столетья протекут,
Пока ты вновь увидишь свет небесный.
Тогда тебя начнет терзать орел,
Крылатый пес Зевеса, ненасытный.
И, прилетая, будет каждый день
Он вырывать когтями клочья тела, —
Незваный гость на пиршестве кровавом,
Питаясь черной печенью твоей.
До той поры не жди конца страданьям,
Пока другой не примет мук твоих
Страдалец-бог и к мертвым в темный Тартар,
Во глубину Аида, не сойдет.
Мои слова — не тщетная угроза.
Зевес не лжет и совершится воля
Всесильного. Подумай же: покорность
Не лучше ли строптивости твоей?..
Хор
Он прав. Смири, смири, титан могучий,
Свой гордый дух и богу покорись!
Послушайся советов добрых: стыдно
Упорствовать в ошибке мудрецу.
Прометей
Все, что молвил Гермес, я предвидел давно!
Но врагу от врага не позорно
Пасть в открытой борьбе. Пусть же мечет в меня
Бог снопами огней смертоносных,
Пусть Эфир поколеблет раскатом громов,
Пусть такой ураган он подымет,
Чтоб земля содрогнулась на вечных корнях,
Пусть, безумствуя, в буре смешает
Волны моря с огнями небесных светил,
Увлечет в глубину мое тело,
В преисподнюю сбросит, — убить до конца
Он не может меня: я бессмертен!
Гермес
Это дикий бред безумца!
Разве мог бы муж разумный
Не смирить в таких страданьях
Бурной гордости своей.
Девы, полные участьем
И любовью, удалитесь,
Отойдите, чтобы сердца
Не потряс вам грохот тяжкий
Оглушительных громов!
Хор
Неужель совет коварный
Мы исполним? Слушать больно…
Сестры, сестры, не покинем
Одинокого страдальца,
Будем горе с ним делить
И покажем, что измену
Ненавидим всей душой!
Гермес
Если так, не забывайте
Вы предсказанного мною,
Не корите Олимпийца:
Вы избрали добровольно,
Вы предвидели беду.
Не внезапно, не коварно
Скоро будете, о, нимфы,
Вы уловлены сетями
Неминуемой судьбы.
Прометей
Исполняется слово Зевеса: земля
Подо мною трепещет.
Загудело раскатами эхо громов,
И блеснули перуны,
Закружилася вихрями черная пыль,
Налетели и сшиблись
Все противные ветры. Смешались в борьбе
Волны моря и воздух…
Узнаю тебя, Зевс! Чтоб меня ужаснуть,
Ты воздвиг эту бурю.
О, Земля, моя мать! о, небесный Эфир,
Свет единый, всеобщий,
Посмотрите, какие страданья терплю
Я от бога — невинный!
(Скала вместе с Прометеем обрушивается в бездну.)
1890
ВОРОН
Поэма Эдгара Поэ
Погруженный в скорбь немую и усталый, в ночь глухую,
Раз, когда поник в дремоте я над книгой одного
Из забытых миром знаний, книгой, полной обаяний, —
Стук донесся, стук нежданный в двери дома моего:
«Это путник постучался в двери дома моего
Только путник — больше ничего».
В декабре — я помню — было это полночью унылой.
В очаге под пеплом угли разгорались иногда.
Груды книг не утоляли ни на миг моей печали —
Об утраченной Леноре, той, чье имя навсегда —
В сонме ангелов — Ленора, той, чье имя навсегда
В этом мире стерлось — без следа.
От дыханья ночи бурной занавески шелк пурпурный
Шелестел, и непонятный страх рождался от всего.
Думал, сердце успокою, все еще твердил порою:
«Это гость стучится робко в двери дома моего,
Запоздалый гость стучится в двери дома моего,
Только гость — и больше ничего!»
И когда преодолело сердце страх, я молвил смело:
«Вы простите мне, обидеть не хотел я никого;
Я на миг уснул тревожно: слишком тихо, осторожно, —
Слишком тихо вы стучались в двери дома моего…»
И открыл тогда я настежь двери дома моего —
Мрак ночной, — и больше ничего.
Все, что дух мой волновало, все, что снилось и смущало,
До сих пор не посещало в этом мире никого.
И ни голоса, ни знака — из таинственного мрака…
Вдруг «Ленора!» — прозвучало близ жилища моего…
Сам шепнул я это имя, и проснулось от него
Только эхо — больше ничего.
Но душа моя горела, притворил я дверь несмело.
Стук опять раздался громче; я подумал: «Ничего,
Это стук в окне случайный, никакой здесь нету тайны:
Посмотрю и успокою трепет сердца моего,
Успокою на мгновенье трепет сердца моего.
Это ветер, — больше ничего».
Я открыл окно, и странный гость полночный,
гость нежданный,
Ворон царственный влетает; я привета от него
Не дождался. Но отважно, — как хозяин, гордо, важно
Полетел он прямо к двери, к двери дома моего,
И вспорхнул на бюст Паллады, сел так тихо на него,
Тихо сел — и больше ничего.
Как ни грустно, как ни больно, — улыбнулся я невольно
И сказал: «Твое коварство победим мы без труда,
Но тебя, мой гость зловещий, Ворон древний, Ворон
вещий,
К нам с пределов вечной Ночи прилетающий сюда,
Как зовут в стране, откуда прилетаешь ты сюда?»
И ответил Ворон: «Никогда».
Говорит так ясно птица, не могу я надивиться,
Но казалось, что надежда ей навек была чужда.
Тот не жди себе отрады, в чьем дому на бюст Паллады
Сядет Ворон над дверями; от несчастья никуда, —
Тот, кто Ворона увидел, — не спасется никуда,
Ворона, чье имя: «Никогда».
Говорил он это слово так печально, так сурово,
Что, казалось, в нем всю душу изливал; и вот, когда,
Недвижим, на изваянье он сидел в немом молчанье,
Я шепнул: «Как счастье, дружба улетели навсегда,
Улетит и эта птица завтра утром навсегда».
И ответил Ворон: «Никогда».
И сказал я, вздрогнув снова: «Верно, молвить это слово
Научил его хозяин в дни тяжелые, когда
Он преследуем был Роком, и в несчастье одиноком,
Вместо песни лебединой, в эти долгие года
Для него был стон единый в эти грустные года —
Никогда, — уж больше никогда!»
Так я думал и невольно улыбнулся, как ни больно.
Повернул тихонько кресло к бюсту бледному, туда,
Где был Ворон, погрузился в бархат кресел и забылся.
«Страшный Ворон, мой ужасный гость, — подумал
я тогда, —
Страшный древний Ворон, горе возвещающий всегда,
Что же значит крик твой: „Никогда“?»
Угадать стараюсь тщетно; смотрит Ворон безответно.
Свой горящий взор мне в сердце заронил он навсегда.
И в раздумье над загадкой, я поник в дремоте сладкой
Головой на бархат, лампой озаренный. Никогда
На лиловый бархат кресел, как в счастливые года,
Ей уж не склоняться — никогда!
И казалось мне: струило дым незримое кадило,
Прилетели Серафимы, шелестели иногда
Их шаги, как дуновенье: «Это Бог мне шлет забвенье!
Пей же сладкое забвенье, пей, чтоб в сердце навсегда
Об утраченной Леноре стерлась память — навсегда!..»
И сказал мне Ворон: «Никогда».
«Я молю, пророк зловещий, птица ты иль демон вещий,
Злой ли Дух тебя из Ночи или вихрь занес сюда
Из пустыни мертвой, вечной, безнадежной,
бесконечной, —
Будет ли, молю, скажи мне, будет ли хоть там, куда
Снизойдем мы после смерти, — сердцу отдых
навсегда?»
И ответил Ворон: «Никогда».
«Я молю, пророк зловещий, птица ты иль демон вещий,
Заклинаю небом, Богом, отвечай, в тот день, когда
Я Эдем увижу дальной, обниму ль душой печальной
Душу светлую Леноры, той, чье имя навсегда
В сонме ангелов — Ленора, лучезарной навсегда?»
И ответил Ворон: «Никогда».
«Прочь! — воскликнул я, вставая, — демон ты иль
птица злая.
Прочь! — вернись в пределы Ночи, чтобы больше
никогда
Ни одно из перьев черных не напомнило позорных,
Лживых слов твоих! Оставь же бюст Паллады навсегда,
Из души моей твой образ я исторгну навсегда!»
И ответил Ворон: «Никогда».
И сидит, сидит с тех пор он там, над дверью, черный
Ворон,
С бюста бледного Паллады не исчезнет никуда.
У него такие очи, как у злого Духа Ночи,
Сном объятого; и лампа тень бросает. Навсегда
К этой тени черной птицы пригвожденный навсегда, —
Не воспрянет дух мой — никогда!
1890
Раз, когда поник в дремоте я над книгой одного
Из забытых миром знаний, книгой, полной обаяний, —
Стук донесся, стук нежданный в двери дома моего:
«Это путник постучался в двери дома моего
Только путник — больше ничего».
В декабре — я помню — было это полночью унылой.
В очаге под пеплом угли разгорались иногда.
Груды книг не утоляли ни на миг моей печали —
Об утраченной Леноре, той, чье имя навсегда —
В сонме ангелов — Ленора, той, чье имя навсегда
В этом мире стерлось — без следа.
От дыханья ночи бурной занавески шелк пурпурный
Шелестел, и непонятный страх рождался от всего.
Думал, сердце успокою, все еще твердил порою:
«Это гость стучится робко в двери дома моего,
Запоздалый гость стучится в двери дома моего,
Только гость — и больше ничего!»
И когда преодолело сердце страх, я молвил смело:
«Вы простите мне, обидеть не хотел я никого;
Я на миг уснул тревожно: слишком тихо, осторожно, —
Слишком тихо вы стучались в двери дома моего…»
И открыл тогда я настежь двери дома моего —
Мрак ночной, — и больше ничего.
Все, что дух мой волновало, все, что снилось и смущало,
До сих пор не посещало в этом мире никого.
И ни голоса, ни знака — из таинственного мрака…
Вдруг «Ленора!» — прозвучало близ жилища моего…
Сам шепнул я это имя, и проснулось от него
Только эхо — больше ничего.
Но душа моя горела, притворил я дверь несмело.
Стук опять раздался громче; я подумал: «Ничего,
Это стук в окне случайный, никакой здесь нету тайны:
Посмотрю и успокою трепет сердца моего,
Успокою на мгновенье трепет сердца моего.
Это ветер, — больше ничего».
Я открыл окно, и странный гость полночный,
гость нежданный,
Ворон царственный влетает; я привета от него
Не дождался. Но отважно, — как хозяин, гордо, важно
Полетел он прямо к двери, к двери дома моего,
И вспорхнул на бюст Паллады, сел так тихо на него,
Тихо сел — и больше ничего.
Как ни грустно, как ни больно, — улыбнулся я невольно
И сказал: «Твое коварство победим мы без труда,
Но тебя, мой гость зловещий, Ворон древний, Ворон
вещий,
К нам с пределов вечной Ночи прилетающий сюда,
Как зовут в стране, откуда прилетаешь ты сюда?»
И ответил Ворон: «Никогда».
Говорит так ясно птица, не могу я надивиться,
Но казалось, что надежда ей навек была чужда.
Тот не жди себе отрады, в чьем дому на бюст Паллады
Сядет Ворон над дверями; от несчастья никуда, —
Тот, кто Ворона увидел, — не спасется никуда,
Ворона, чье имя: «Никогда».
Говорил он это слово так печально, так сурово,
Что, казалось, в нем всю душу изливал; и вот, когда,
Недвижим, на изваянье он сидел в немом молчанье,
Я шепнул: «Как счастье, дружба улетели навсегда,
Улетит и эта птица завтра утром навсегда».
И ответил Ворон: «Никогда».
И сказал я, вздрогнув снова: «Верно, молвить это слово
Научил его хозяин в дни тяжелые, когда
Он преследуем был Роком, и в несчастье одиноком,
Вместо песни лебединой, в эти долгие года
Для него был стон единый в эти грустные года —
Никогда, — уж больше никогда!»
Так я думал и невольно улыбнулся, как ни больно.
Повернул тихонько кресло к бюсту бледному, туда,
Где был Ворон, погрузился в бархат кресел и забылся.
«Страшный Ворон, мой ужасный гость, — подумал
я тогда, —
Страшный древний Ворон, горе возвещающий всегда,
Что же значит крик твой: „Никогда“?»
Угадать стараюсь тщетно; смотрит Ворон безответно.
Свой горящий взор мне в сердце заронил он навсегда.
И в раздумье над загадкой, я поник в дремоте сладкой
Головой на бархат, лампой озаренный. Никогда
На лиловый бархат кресел, как в счастливые года,
Ей уж не склоняться — никогда!
И казалось мне: струило дым незримое кадило,
Прилетели Серафимы, шелестели иногда
Их шаги, как дуновенье: «Это Бог мне шлет забвенье!
Пей же сладкое забвенье, пей, чтоб в сердце навсегда
Об утраченной Леноре стерлась память — навсегда!..»
И сказал мне Ворон: «Никогда».
«Я молю, пророк зловещий, птица ты иль демон вещий,
Злой ли Дух тебя из Ночи или вихрь занес сюда
Из пустыни мертвой, вечной, безнадежной,
бесконечной, —
Будет ли, молю, скажи мне, будет ли хоть там, куда
Снизойдем мы после смерти, — сердцу отдых
навсегда?»
И ответил Ворон: «Никогда».
«Я молю, пророк зловещий, птица ты иль демон вещий,
Заклинаю небом, Богом, отвечай, в тот день, когда
Я Эдем увижу дальной, обниму ль душой печальной
Душу светлую Леноры, той, чье имя навсегда
В сонме ангелов — Ленора, лучезарной навсегда?»
И ответил Ворон: «Никогда».
«Прочь! — воскликнул я, вставая, — демон ты иль
птица злая.
Прочь! — вернись в пределы Ночи, чтобы больше
никогда
Ни одно из перьев черных не напомнило позорных,
Лживых слов твоих! Оставь же бюст Паллады навсегда,
Из души моей твой образ я исторгну навсегда!»
И ответил Ворон: «Никогда».
И сидит, сидит с тех пор он там, над дверью, черный
Ворон,
С бюста бледного Паллады не исчезнет никуда.
У него такие очи, как у злого Духа Ночи,
Сном объятого; и лампа тень бросает. Навсегда
К этой тени черной птицы пригвожденный навсегда, —
Не воспрянет дух мой — никогда!
1890
МОRITURI
[18]
Мы бесконечно одиноки,
Богов покинутых жрецы.
Грядите, новые пророки!
Грядите, вещие певцы,
Еще неведомые миру!
И отдадим мы нашу лиру
Тебе, божественный поэт…
На глас твой первые ответим,
Улыбкой первой твой рассвет,
О, Солнце, будущего, встретим,
И в блеске утреннем твоем,
Тебя приветствуя, умрем!
«Salutant, Сaesar Imperator,
Те morituri». [19]Весь наш род,
Как на арене гладиатор,
Пред новым веком смерти ждет.
Мы гибнем жертвой искупленья,
Придут иные поколенья.
Но в оный день, пред их судом,
Да не падут на нас проклятья:
Вы только вспомните о том,
Как много мы страдали, братья!
Грядущей веры новый свет,
Тебе от гибнущих привет!
Богов покинутых жрецы.
Грядите, новые пророки!
Грядите, вещие певцы,
Еще неведомые миру!
И отдадим мы нашу лиру
Тебе, божественный поэт…
На глас твой первые ответим,
Улыбкой первой твой рассвет,
О, Солнце, будущего, встретим,
И в блеске утреннем твоем,
Тебя приветствуя, умрем!
«Salutant, Сaesar Imperator,
Те morituri». [19]Весь наш род,
Как на арене гладиатор,
Пред новым веком смерти ждет.
Мы гибнем жертвой искупленья,
Придут иные поколенья.
Но в оный день, пред их судом,
Да не падут на нас проклятья:
Вы только вспомните о том,
Как много мы страдали, братья!
Грядущей веры новый свет,
Тебе от гибнущих привет!