Смит не догадывался, какой репутацией он пользуется среди обслуживающего персонала клуба. Этот вопрос он решил для себя раз и навсегда: игроки платят солидную сумму за право разгуливать по полю для гольфа, мальчики тоже пользуются таким правом и еще хотят, чтобы им за это платили. Правда, мальчик носит сумку с клюшками, а всякий труд должен оплачиваться. Смит оценил его примерно в три цента — в расчете на одну лунку. За восемнадцать лунок выходило пятьдесят четыре цента. Округлив, он получил пятьдесят центов. То, что другие платили помощнику по четыре, а то и по пять долларов, его не касалось: если они хотят разбазаривать свои деньги, это их личное дело.
   Вдыхая насыщенный солями прохладный утренний ветерок, доносящийся с ближнего залива, Смит испытывал смутное чувство вины за праздное времяпрепровождение. Было время, когда он играл в гольф регулярно — раз в неделю, но в последние годы его служебные обязанности разрастались, точно раковые клетки, и стало практически невозможно оторваться от стола и выкроить время для отдыха.
   Сегодня Смит решился на это только потому, что требовалось кое-что обдумать без помех. Это служило ему оправданием в собственных глазах.
   Римо исчез, а с ним и Чиун. Теперь у КЮРЕ нет карающей руки. Хотя Римо и раньше грозился уйти, теперь это — реальность, тревожащая Смита. Без исполнителя КЮРЕ ничто, она ничем не выделяется в списке многочисленных правительственных агентств, соперничающих друг с другом, собирающих одну и ту же информацию, чтобы потом сидеть на ней, как собака на сене, не решаясь что-либо предпринять.
   И вот теперь норфолкское дело. Случись это раньше, он просто-напросто снял бы трубку и дал задание Римо выехать туда. Но теперь уже не позвонишь — нет у него больше никакого Римо.
   Аккуратно устанавливая мяч на отметке для первого удара, Смит старался убедить себя, что его озабоченность не повлияет на качество ударов. Он уже давно не играл, но раньше играл хорошо и гордился этим.
   Первая лунка находилась прямо перед ним на расстоянии 385 ярдов. Завсегдатай клуба мог взять ее за четыре удара: 240 ярдов — деревянной клюшкой, 140 — клюшкой с металлической головкой и двумя короткими доводящими ударами легкими клюшками.
   Харолд Смит размахнулся и с силой ударил по мячу. Удар был чистый, мяч описал дугу, пролетел 135 ярдов и упав, прокатился еще 40 ярдов.
   Губы Смита тронула чуть заметная улыбка. Похоже он еще чего-то стоит как игрок. Государственные заботы не лишили его рук меткости.
   Он передал клюшку мальчику и пошел к мячу, уже зная, как закончится первый раунд. Конечно, ему трудно претендовать на высокий класс, но и мазать он не собирается. На каждую лунку ему понадобится только один добавочный удар сверх четырех.
   Лучший результат на этом поле — 72 удара. Смит надеялся, что уложится в 90 — ему всегда это удавалось, а иногда результат бывал более высоким. Хотя и 90 ударов — это совсем не плохо. Главное — стабильность. Он никогда не стремился к сверхмощным ударам. Он любил все делать основательно, предпочитая золотую середину.
   Но что, однако, с Норфолком? Можно не сомневаться, что это была военная операция. Значит, у них должна быть база. Но где?
   Вторым ударом Смит покрыл 130 ярдов. Теперь до зеленого поля оставалось 110 ярдов.
   Мальчик, не спрашивая, подал ему клюшку с металлической головкой номер четыре. Ею Смит загнал мяч на зеленое поле в 12 футах от лунки. Легким ударом малой клюшки он подкатил мяч на расстояние фута от лунки, а потом, совсем слабым толчком завершил первую часть игры. На первую лунку он использовал пять ударов.
   Помощник с явной неохотой вынул мяч из лунки, поставил флажок на место и протянул мяч игроку.
   Тот, однако, на него даже не взглянул. Его взор был прикован к деревьям, плотной стеной стоявшим по обе стороны первой дорожки. В его голове смутно брезжила еще неясная идея.
   — Я, пожалуй, больше не буду сегодня играть, сынок, — сказал он мальчику.
   Подросток с прыщавым лицом облегченно вздохнул. Смит же подумал, что парень разочарован.
   — Ты сам понимаешь, что я не могу заплатить тебе сполна, за всю игру, — сказал Смит.
   Мальчик кивнул в знак согласия.
   — Сколько, ты считаешь, я тебе должен? По справедливости.
   Подросток пожал плечами. Он сам был готов дать этому господину пару долларов — только бы избавиться от него. Может, еще не поздно вернуться и заполучить себе щедрого клиента.
   Смит посмотрел на мяч в руке мальчика.
   — Я только что заплатил за него двадцать пять центов, — сказал он. — Если не возражаешь, возьми его себе и будем квиты.
   Мальчику показалось, что двурогий полумесяц на поверхности поцарапанного мяча смеется над ним. Он был ошеломлен.
   — Большое спасибо, доктор Смит! Может, мне удастся перепродать его и выручить десять, а то и все пятнадцать центов.
   — Я тоже так думаю, — сказал Смит, — десять центов за одну лунку составит один доллар восемьдесят центов за восемнадцать лунок. А пятнадцать центов соответственно — два доллара семьдесят центов.
   Смит помолчал, по-видимому, проверяя свои расчеты. Мальчик испугался, уж не хочет ли он вычесть с него налог на повторную продажу? Смит действительно подумал об этом, но потом махнул рукой и решительно произнес:
   — Впрочем, нет! Бери все себе.
   — Спасибо, доктор Смит.
   — Не за что, — сказал Смит, направившись к зданию клуба. — До будущей недели, — бросил он через плечо.
   Смит не слышал, как мальчик заскрипел зубами, повернулся и забросил мяч далеко в кусты.
   Через десять минут Смит был уже у себя в санатории. Секретарша занималась своими ногтями — и это в рабочее время! Он изумленно поднял брови. Мисс Первиш была готова провалиться сквозь землю.
   — Что случилось? — осмелилась она спросить, поспешно пряча бутылочку с лаком для ногтей. — Клуб закрыт?
   — Сегодня слишком хорошая погода для гольфа, — сказал Смит. — Прошу меня не беспокоить, если не случится что-то чрезвычайное.
   Войдя в кабинет, Смит сел за широкий стол, спиной к окну, выходящему на залив, и погрузился в работу.
   Военная операция предполагает наличие военного лагеря. Военный лагерь означает, что там должны быть здания со всеми коммуникациями, водоснабжением и канализацией.
   Смит нажал кнопку. В крышке стола открылась панель, и из нее выдвинулся компьютер — будто молчаливый слуга, ожидающий, приказаний.
   Смит пожелал получить сведения о территориях в радиусе 250 миль от Норфолка, достаточно обширных и изолированных, чтобы там могла базироваться воинская часть. Компьютеру понадобилось семь минут, чтобы просмотреть все карты а пленки. Таких мест было 746.
   Смит тихонько застонал, но взял себя в руки. Не все сразу, подумал он.
   «Сколько из них таких, где за последний год появились застроенные площадки?» — спросил он.
   Компьютер покопался в разнообразной информации, упрятанной в его чреве. На мониторе появился ответ: «43».
   «Сколько из 43-х таких, где есть канализационные системы, слишком большие для частных домов?»
   В ожидании ответа Смит рассеянно тронул лежащий на столе листок с фамилиями похищенных жителей Норфолка. На глаза ему попалось имя Люшена Джексона и его родственницы Р. Гонзалес. Последнее имя навело его на смутные воспоминания, всплывшие где-то в подсознании. Р. Гонзалес? Кто такая Р. Гонзалес?
   Компьютер тихонько щелкнул: на экране был готов ответ. Территорий, какими интересовался Смит, было три: одна в Вирджинии, одна в Северной Каролине и одна в Южной Каролине.
   Откинувшись на спинку стула, Смит прикинул, где именно может находиться нелегальный тренировочный центр.
   «В каком из трех мест не отмечено дорожное строительство в течение последнего года?» — спросил он.
   Компьютер выдал ответ без промедления: «В сосновых лесах Южной Каролины».
   Значит, это там, решил Смит. Для тайного лагеря не надо строить подъездные пути. Он еще раз сверил информацию и спросил компьютер, не наблюдалось ли за последний год увеличения числа вертолетных рейсов над сосновыми лесами Южной Каролины?
   «Увеличение составляет почти 600 процентов», — почти мгновенно ответил компьютер.
   Губы Смита сложились в некое подобие улыбки. Вертолеты выдали их!
   В условиях отсутствия дорог перевозки людей и грузов можно осуществлять только вертолетом. Вывод один — надо искать в сосновых лесах Южной Каролины.
   Он уже хотел стереть полученную информацию, как вдруг ему пришла в голову новая мысль. Помедлив, он попросил ЭВМ считать информацию о Р. Гонзалес, Норфолк, Вирджиния.
   Машина отозвалась через двадцать секунд: «Р. Гонзалес; Руби Джексон Гонзалес, 23 года, производитель париков, владелец двух агентств по продаже недвижимости, директор четырех банков на перекрестке улиц Дан и Бред-стрит; бывший агент ЦРУ, недавно вышла в отставку; последнее задание — на острове Бакья, где входила в контакт с персоналом КЮРЕ».
   Смит ликовал. Он нажал на кнопку, стирающую в памяти компьютера заданные ему вопросы, и спрятал его внутрь стола.
   Руби Гонзалес. Он говорил с ней, когда Римо и Чиун попали в переплет на острове Бакия. Она спасла им жизнь.
   Теперь их пути снова пересеклись: ее брат в числе похищенных. Конечно, это не Римо и не Чиун, но она может помочь ему, Смиту.
   Мисс Первиш ответила сразу, как только он взял трубку.
   — Срочно закажите билет на Норфолк, штат Вирджиния, — распорядился он.
   — Сию минуту, доктор! В оба конца?
   — Да.
   — Сию минуту!
   Она подождала, когда Смит отключится. А он, спохватившись, поспешно взял трубку снова.
   — Слушаю, сэр? — сказала мисс Первиш.
   — Я полечу туристическим классом, — сказал Смит.


Глава девятая


   Старая худая негритянка была одета в широкое домашнее платье, прямыми ровными складками ниспадающее до ступней, обутых в роскошные домашние туфли, на четыре размера больше необходимого. На голове у нее был яркий красный платок.
   Трубка, которую она курила, испускала ядовитый дым, какого Смит не нюхивал с тех пор, когда руководимый им отряд коммандос взорвал немецкий завод бездымного пороха в Норвегии в 1944 году.
   — Я ищу Руби Гонзалес, — сказал он.
   — Входи, — пригласила гостя мать Руби.
   Она ввела его в гостиную тесной квартирки и знаком указала место напротив. Смит погрузился в массивное кресло, утонув в его необъятных недрах.
   — Покажи мне свой рука, — потребовала миссис Гонзалес на ломаном английском языке.
   — Мне нужна Руби. Она — ваша дочь, как я полагаю?
   — Я и так знаю, кто мне дочь, — сказала миссис Гонзалес. — Я хочу глядеть на твой рука.
   Смит не без труда выбрался на край сиденья и протянул ей ладони. Вероятно, она хочет ему погадать. Негритянка взяла его руки в свои, сжав их, точно клещами. Она осмотрела ладони, потом пальцы; затем повернула кисти рук и внимательно осмотрела их с тыльной стороны. Решив, что это самые неинтересные руки, какие ей когда-либо приходилось видеть, она отпустила их со словами:
   — Простой рука, как у всех.
   — А почему они должны быть особенными? — не понял Смит.
   — Подумай сам! Ты пришел выручить Люшен? Так или нет?
   — Я пришел повидаться с вашей дочерью.
   — Так ты не тот человек, который хочет вернуть Люшен?
   По ее тону Смит понял, что она может сказать ему что-то важное.
   — Может быть, и тот. А что говорит Руби?
   — Руби смотрела телевизор и увидела руки. Дочь кричал: «Это он, это он! Он будет освободить наш Люшен!» Те руки были белые, ты тоже белый. Вот я и подумал — какая разница? У всех белых рука такой.
   Руки? Руки... О чем она говорит?
   — Так ты — не тот человек? — допытывалась миссис Гонзалес.
   — Я хочу попытаться освободить Люшена, — сказал Смит.
   — О'кей! Мне надо говорить с тобой, пока не пришел дочь.
   — Слушаю вас.
   — Почему не оставлять Люшен там, где он сейчас?
   — То есть не возвращать его в семью?
   Старая негритянка кивнула.
   — Руби сейчас скучать по нему, но это скоро пройдет, когда она увидеть, как нам хорошо без него. Он — самое никчемное создание на свете.
   Смит понимающе кивнул.
   — Когда вернется ваша дочь?
   — Который теперь час?
   Смит посмотрел на свои часы.
   — Половина третьего.
   — Она придет к шести.
   — Вы уверены?
   — Да. В это время я ужинать, моя дочь никогда не пропускать мой ужни.
   — Я приду вечером, — сказал Смит.
* * *
   ... — Прибавь скорость, — сказала Руби. — Мне надо успеть приготовить еду.
   — На спидометре и так 85 миль в час, — возразил Римо, который вел ее белый «Континенталь».
   — Поезжай быстрее, — распорядилась сидевшая рядом с ним Руби, скрестив руки на груди и напряженно вглядываясь в дорогу сквозь ветровое стекло.
   — Тише вы там! — скомандовал Чиун с заднего сиденья. Он манипулировал с кнопками рации, встроенной в пол кабины.
   — Поосторожней, не сломай что-нибудь! — предупредил наставника Римо.
   — Я установила ее для мамы, — сказала Руби — Она любит поговорить во время езды, и меня это утомляет. А так она может говорить с кем-нибудь.
   Чиун нашел наконец кнопку включения, и в кабину ворвались мощные звуки. Руби протянула руку и убавила громкость, потом она передала Чиуну микрофон и повернулась к Римо, продолжая начатый разговор:
   — Теперь ты понимаешь, почему нам надо поговорить с этим твоим обормотом, доктором Смитом?
   — Не понимаю.
   — Нам надо узнать, куда увезли Люшена. У Смита больше возможностей для этого, — пояснила Руби.
   — Извини, но это не адресу. Я с этим завязал.
   Позади них послышался возбужденный возглас Чиуна.
   — Как интересно! Это устройство, вероятно, подключилось к сумасшедшему дому. Я беседую с ненормальными, которые считают, что все вокруг чайники.
   — "Чайниками" называют водителей-новичков, — поправила его Руби. — Ты должен это сделать, — сказала она Римо.
   — Нет.
   — Ради меня.
   — Тем более ради тебя.
   — Замолчите, вы, оба! — крикнул Чиун. — Я нашел знакомого. Он говорит, что я — его приятель.
   — Ну, тогда ради Люшена, — упрашивала Руби.
   — Пошел он к дьяволу, твой Люшен!
   — Он не сделал тебе ничего плохого.
   — Только потому, что мы с ним никогда не встречались, — сказал Римо.
   — Он — мой брат. Ты обязан позвонить доктору Смиту.
   — Ничего подобного!
   — Тогда я позвоню ему сама, — сказала Руби.
   — Если ты это сделаешь, я уйду.
   Римо посмотрел в зеркало. Чиун, широко улыбаясь, повернулся налево и прижался лицом к боковому стеклу, потом перегнулся к правому окну, после чего развернулся на 180 градусов и послал улыбку в направлении заднего стекла.
   — Чему ты улыбаешься? — спросил его Римо.
   — Кто-то из моих новых приятелей говорит, что меня сняли. А я хочу сфотографироваться с улыбкой на лице.
   — Что это значит? — не понял Римо.
   — Это значит, что ты превысил скорость! — взвизгнула Руби. — Надо притормозить.
   Но было уже поздно. Прятавшаяся за мостом полицейская машина, мигая огнями и гудя сиреной, выехала на проезжую часть и рванулась за нарушителями.
   — Ты же сама твердила, что я еду слишком медленно, — огрызнулся Римо.
   — Тогда не было рядом полиции. Они засекли нас радаром, о чем другие водители предупреждали по рации. Теперь нас задержат.
   — Не обязательно. — Римо сильнее нажал на акселератор.
   Патрульная машина отстала. На скорости сто двадцать миль Римо вылетел на следующий подъем и свернул на боковое шоссе, где его не могли перехватить другие патрули. Остаток пути до Норфолка он ехал со скоростью девяносто миль.
   Когда они остановились у мастерской париков, Чиун что-то кричал по-корейски в микрофон рации.
   — Что он говорит? — спросила Руби.
   — Обещает кому-то раздавить его всмятку, если тот попадется ему на тротуаре.
   — За что?
   — По-моему, его обозвали «трещоткой», — пояснил Римо.
   Воздух на Джефферсон-стрит имел соленый привкус — из-за дневного смога. Римо и Руби вышли из машины, за ними вылез Чиун.
   Увидев их, Смит, сидевший в небольшом ресторанчике на противоположной стороне улицы, положил на стол пятицентовую монетку в качестве чаевых и поспешил покинуть зал.
   — Римо! — позвал он.
   Все трое обернулись на голос пересекавшего улицу человека в поношенном сером костюме.
   — Кто это? — спросила Руби.
   — Будто ты не знаешь, шпионка! — фыркнул Римо. — Чиун, кто это?
   — Это император Смит, — вполголоса сказал Чиун.
   — Разве?! Какой невзрачный! — удивилась Руби.
   — Когда ты его узнаешь ближе, он тебе покажется еще более несимпатичным, — пообещал Римо. — Что вы здесь делаете, Смитти?
   — Ищу Люшена Джексона, — ответил тот. — Вы — Руби Гонзалес?
   Руби молча кивнула.
   — Мне кажется, мы могли бы узнать кое-что о вашем брате в сосновых лесах Южной Каролины, — сказал Смит.
   — Мы только что оттуда, — сообщила Руби.
   — Ну и как?
   — Минуточку! — вмешался Римо. — Я больше не работаю у вас, Смитти. К чему эти расспросы?
   — Мы делаем общее дело. Может быть, есть смысл объединить усилия? — предложил Смит.
   — Нет, — отказался Римо. — Я ухожу.
   Он уже направился прочь от машины, но Чиун его остановил. Старец излил на ученика целый поток корейских слов. Выслушав его, Римо повернулся к Смиту:
   — Ну, хорошо. Только командовать здесь буду я, а не вы.
   Смит кивнул в знак согласия.
   — Мы опоздали с прибытием. Там базировалась какая-то часть, но она выбыла неизвестно куда. Люшена и остальных там нет — это все, что мы знаем.
   — Воинская часть? — уточнил Смит.
   — Да.
   — Она должна была оставить следы.
   — Верно. Вот вы все и разнюхайте, — сказал Римо. — А потом дадите мне знать, что и как.
   Он пошел в помещение мастерской. Смит последовал за ним.
   — Что ты ему сказал, чтобы заставить остаться? — спросила Руби, оставшись наедине с Чиуном.
   — Это неважно.
   — Я хочу знать!
   — Я сказал, что если он сейчас уйдет, то не заплатит тебе старый долг и ему придется всю жизнь слушать, как ты будешь мучить его своим визгливым, как пила, голосом.
   Руби одобрительно похлопала Чиуна по плечу.
   — Это ты ему здорово сказал.
   — Главное — справедливо, — заметил Чиун, так и не придумавший, что сделать для сближения Руби и Римо, а значит, и не решивший вопрос о наследнике Синанджу.


Глава десятая


   — Четырнадцать студенческих автобусов, следующих один за другим с интервалом в пять минут, прошли маршрутом номер 675 в направлении Пенсильвании, — сказал Смит, повесив трубку телефона.
   — Ну и что? — возразил Римо. — Может, они едут на соревнования по бейсболу.
   — Они везут студентов из Мэриведер-колледжа, школы Этенби, из Бартлеттского университета, из Североатлантической школы и колледжа Святого Олафа.
   — Все правильно. Спортивные соревнования, — сказал Римо. — В чем дело?
   — А в том, что в Соединенных Штатах нет учебных заведений с такими названиями.
   — Можем мы получить сведения о том, куда они направляются?
   — Информация еще не готова. За колонной наблюдают, — ответил Смит.
   — Нам пора ехать, — сказала Руби. — До завтра, мама. Если проголодаешься, пошли кого-нибудь из рабочих купить еду. Мы едем за Люшеном.
   — Не тревожься за меня, дитя, — сказала миссис Гонзалес, раскачиваясь в своей качалке.
   Встретившись глазами со Смитом, она отрицательно покачала головой. Мать Люшена все еще считала, что именно он будет решать вопрос о возвращении ее сына, и надеялась убедить его не делать этого.
   Всю дорогу Чиун не расставался с рацией.
   — Как вам нравится отдыхать? — спросил у Римо Смит.
   — Это лучше, чем работать на вас, — ответил тот.
   — А вы подумали о том, на что будете жить? Кто теперь будет оплачивать ваши счета?
   — Это не ваша забота, Смитти. Я скоро сделаюсь звездой телеэкрана. А когда получу с них все, что мне причитается, то заживу припеваючи, как король.
   — Ты — и вдруг отставка?.. — сказала Руби. — Это как-то не вяжется одно с другим.
   — Я ушел с этой работы. Слишком много безымянных трупов, слишком много смертей.
   — Римо! — строго сказал Смит.
   Их взгляды встретились в зеркале. Смит предостерегающе показал глазами на Руби.
   — На ее счет можно не беспокоиться, Смитти: она знает об организации больше, чем вы думаете. Если бы вы нас не нашли, она все равно заставила бы меня разыскать вас.
   — Вы хорошо информированы, — заметил Смит, обращаясь к Руби.
   — Я держу свои уши открытыми, — сказала она.
   — Это не так просто, когда имеешь вместо ушей кочешки брюссельской капусты, — хихикнул Чиун.
   Из рации донесся чей-то громкий голос. Чиун поздоровался.
   — Привет, «чайник»!
   — Сколько раз вам говорить! — рассердился Чиун. — Люди — не чайники!
   — А как ты сам себя называешь?
   — Как я называю себя сам? Или как меня называют другие?
   — Как мне тебя называть? — спросил голос.
   Акцент был оклахомский. В любом месте, где ни подключишься к рации, голоса звучат всегда одинаково, как будто они принадлежат обитателям лачуг, сложенных из обрывков толя где-нибудь в окрестностях Талсы, подумал Римо.
   — Я себя называю скромным, добрым, застенчивым и великодушным, — признался Чиун — Другие называют меня прославленным, просвещенным, досточтимым, почтеннейшим Мастером.
   — Ничего себе! Я буду называть тебя скромнягой, не возражаешь?
   — Лучше зови меня Мастером, это больше соответствуем моему характеру. Не знаю, говорил ли я тебе, мой добрый друг, что я работаю на тайное государственное агентство?
   Смит застонал, как от зубной боли, и ударился головой об угол сиденья.
* * *
   Машина, в которой находился полковник Уэнделл Блич, шла первой в растянувшейся по шоссе колонне из четырнадцати автобусов. Он сидел за спиной водителя, на голове у него были наушники; полковник внимательно слушал все сообщения, поступающие с базы.
   Пятьдесят пассажиров головного автобуса были одеты в джинсы и футболки. Жесткие требования дисциплины были теперь ослаблены ровно настолько, чтобы парни могли беседовать между собой — не слишком, впрочем, громко.
   — Сейчас мы увидим шоу на дороге, — сказал, то ли спрашивая, то ли утверждая, старший лейтенант, опускаясь в соседнее кресло.
   Блич кивнул.
   — Люди готовы? — осведомился он.
   — Вы знаете это лучше меня, полковник. Они готовы ровно настолько, насколько этого хотим мы.
   Блич снова кивнул. За окном проносился сельский пейзаж.
   — Мы ведь не делаем ничего такого, чего им не пришлось бы делать в регулярной армии. Если они захотят туда перейти, — добавил он.
   Лейтенант кивнул в знак согласия.
   — Двадцать лет я наблюдаю, как деградирует армия, — продолжал Блич. — Жалованье растет, а моральные устои рушатся. Не армия, а провинциальный клуб. Гражданские права этому сброду?! Если они добровольцы, так надо их баловать? Если бы мне дали их на полгода, я бы все поставил с головы на ноги. Я бы создал настоящее войско — не хуже, чем было у древних римлян.
   — Или у генерала Першинга, — поддакнул лейтенант.
   Блич, однако, с этим не согласился.
   — Ну, не совсем так, — сказал он. — Вы знаете, почему он получил прозвище Черный Джек?
   — Не знаю.
   — Он ввел форму черного цвета. Сначала его звали Черномазый Джек. Ну да Бог с ним, с Першингом. Что до меня, мне долго не представлялось случая показать себя, пока американцы не осрамились в Намибии, когда там вспыхнули беспорядки и были человеческие жертвы. Я предложил свои услуги по наведению порядка в армии, но меня не поняли.
   — Все дело в мягком обращении, — перебил лейтенант. — Нам не хватает твердой руки.
   — А потом мне наконец повезло: я был приглашен сюда. Сейчас у меня лучшая часть изо всех, какие я когда-либо видел. Наилучшие условия, наилучшая подготовка, наилучшая дисциплина. Я могу повести их хоть в ад!
   — И они последуют за вами, вне всякого сомнения, — сказал лейтенант.
   Блич повернулся к нему и дружески похлопал его по плечу.
   — Придет время, — сказал он, — когда мы наведем в нашей стране порядок и для нас отольют медали. А до тех пор мы должны находить удовлетворение в том, что мы делаем.
   В его наушниках послышалось потрескивание. Блич сделал лейтенанту знак молчать и взял в руки микрофон.
   — "Белая лиса", номер первый слушает, — произнес он. — Прием!
   С минуту он внимательно слушал, затем коротко сказал:
   — Прием окончен. Молодцы!
   Он повесил микрофон на крючок поверх головных телефонов. Лейтенант смотрел на него выжидающе.
   — Что-нибудь случилось? — спросил он.
   — В лагере были гости.
   — Ну и?..
   — Там им ничего не сказали, но, видимо, они получили информацию из другого источника и следуют за нами от самого Норфолка.
   — Ведут наблюдение? — спросил лейтенант.
   — Похоже, что так.