Мерфи Уоррен. Утраченное звено

   Молчание.
   — Нет-нет. Коммунисты... Они против нас. Так зачем же вы хотите их поддержать?
   Молчание.
   — Подождите, давайте разберемся. Я вам сейчас все объясню на простом примере. В мире существуют две силы, мы и они. Мы за свободу, они — за коммунизм.
   Молчание.
   — Нет, Энди, мы не собираемся покушаться на свободу, но мы против коммунизма.
   Молчание.
   — Мне наплевать на то, что с ними приятно иметь дело. Они пытаются подорвать наш государственный строй.
   — Нет, не будет ничего хорошего, если им удастся подорвать наше государство, даже если вы считаете, что все мы расисты. К тому же, если они завоюют мир, лучше не станет.
   Молчание.
   — Да, они утверждают, что всем станет лучше, если они завоюют мир. Мне это известно. Но вы что, им верите?
   Молчание.
   — Ага, значит, верите.
   Молчание.
   — Я знаю, что из этих стран не поступает информация о репрессиях. И все потому, что недовольных там отправляют в концлагеря и психбольницы, а уж оттуда никогда никакой информации не поступает.
   Молчание.
   — Энди, это правда. Нет, это не буржуазная пропаганда, это чистая правда.
   Молчание.
   — Мне это известно благодаря донесениям разведки.
   Молчание.
   — В таком случае им можно верить, потому что они говорят правду. Ну, теперь вы все поняли?
   Молчание.
   — Давайте послушаем.
   — Нет-нет. Вы опять не понимаете. Хорошо, представьте себе ковбойский боевик — хорошие ребята и плохие ребята. Мы носим белые шляпы, они — черные.
   Молчание.
   — Я знаю, что вы не носите шляп, это просто фигура речи. Короче говоря, голосуй против, черт возьми! — Президент бросил трубку, но не успел подняться, как телефон снова зазвонил. Президент так и подпрыгнул, услышав тот же голос. — Правильно. Я сказал: голосуйте против. П-Р-О-Т-И-В. Против. Именно так. Мне наплевать на третий мир, меня не волнует, что это настроит их против нас.
   На сей раз он только нажал на рычаг, но трубку положил рядом с телефонным аппаратом: теперь всякий, кто захочет позвонить, услышит только сигнал «занято», — потом сказал секретарше, что пойдет наверх отдохнуть. Секретарша одобрила это решение, последнее время президент находился в постоянном напряжении.
   В спальне президент достал из ящика комода красный телефон. Смит сразу же снял трубку.
   — Слушаю, господин президент.
   Президент рассказал о новом послании.
   — Мне нужны оригиналы записок, — произнес Смит и попросил доставить их на вертолете в аэропорт графство Уэстчестер в Уайт-Плейнз, откуда сам собирался их забрать.
   — А как ваши успехи? — поинтересовался президент.
   — Пока рано о чем-либо докладывать, сэр, — ответил Смит.
   — Я решил сообщить прессе об исчезновении Бобби Джека, если в ближайшее время не удастся ничего выяснить.
   — Боюсь, вы совершите ошибку, — предостерег Смит. — Пока вы получаете от него записки, можно с некоторой уверенностью утверждать, что он жив. Но стоит поторопить события, и он может умереть. Я считаю, что этого делать нельзя. И потом, вы не допускаете, что найдется множество ненормальных, которые заявят о своем участии в похищении?
   — Заявят о своем участии — это не совсем то...
   — Хорошо, возьмут на себя ответственность за похищение, — исправил себя Смит. — И тогда нам придется мобилизовать все силы на отсечение ложных версий.
   — Я подумаю об этом. Держите меня в курсе. Вертолет будет у вас через два часа. — Президент убрал телефон обратно в комод и лег на кровать.
   Ему нужно было о многом подумать, чтобы решить, какая линия поведения будет наиболее безопасной для Бобби Джека. Но у подобного решения был еще и политический аспект. Пойдет ли сообщение об исчезновении Бобби Джека на пользу или принесет вред? Может быть, имидж скорбящего родственника положительно скажется на общественном мнении? Хотя есть риск, что получится наоборот: скажут еще, будто президент настолько недееспособен, что не может защитить от похищения даже членов собственной семьи. Как же тогда он собирается защитить Америку?
   Он попытался выкинуть все это из головы и заснул в надежде, что Энди не забудет проголосовать против.

Глава восьмая

   Римо с Чиуном в компании еще шести человек сидели в приемной дома номер один дробь одиннадцать по Уотер-стрит, ожидая появления Фредди Зентца, официальной главы организации под названием ПЛОТС. Джессика, высокая девушка, раздававшая хот-доги, то и дело заглядывала в комнату.
   Римо принялся изучать сидевших рядом мужчин: некоторые были одеты в шорты, на других были джинсы или брюки военного образца; майки с рисунками, навеянными марихуаной, и легкие спортивные свитера с надписью «Собственность Алькатраса — без инвентарного номера» дополняли ансамбль. И все же выглядели они как-то неправдоподобно: что-то в них не вязалось с общепринятым представлением о террористах. Может быть, их возраст? Самый молодой выглядел лет на тридцать, самому старшему можно было дать около пятидесяти.
   Фредди Зентц приехал после восьми вечера. Он напомнил Римо главного распорядителя на ипподроме в Филадельфии. На нем был зеленовато-голубой домашний костюм из синтетики и белые блестящие туфли из искусственной кожи. Интересно, подумал Римо, неужели в Америке у каждого в гардеробе есть голубой синтетический домашний костюм? Зентц оказался маленьким худощавым человеком. Как ни странно, он был коротко пострижен. Глаза закрывали роговые очки с толстыми стеклами; у него не хватало двух верхних клыков, поэтому когда он улыбнулся в знак приветствия, то стал похож на бобра, подбирающегося к сочной, вкусной березке. На вид ему можно было дать лет тридцать.
   — Здравствуйте, здравствуйте, здравствуйте, — произнес он и торжественным шагом обошел комнату, пожимая руки присутствующим.
   Джессика стояла в дверях, улыбаясь восторженной материнской улыбкой, словно он был ее сыном, которым она очень гордилась.
   — Добро пожаловать в чудесный мир Пан-латинской организации по борьбе с террористическим сионизмом, — приветствовал Фредди каждого по отдельности, его тощая костистая рука, подобно поршню, каждый раз выстреливала из рукава.
   Пожимая руку Фредди, Римо с трудом удержал порыв переломать ему кости. Чиун выслушал приветствие с отсутствующим выражением лица. Между тем руки его были спрятаны в рукавах кимоно, и когда стало ясно, что Зентц может простоять всю ночь, ожидая, чтобы Чиун ответил на его рукопожатие, кореец просто закрыл глаза, ясно давая понять, что аудиенция окончена.
   Завершив процедуру приветствия, Зентц поставил стул у стены, рядом со старинным явно недействующим камином.
   — Я рад, что вы пришли, — начал он. — Правда, я рассчитывал на большее, но этого вполне достаточно, чтобы составить боевое ядро, — последние два слова он произнес как-то странно.
   Джессика села прямо на пол в дверях у противоположной стены. Когда она посмотрела на Римо, он улыбнулся ей. Она улыбнулась в ответ.
   Римо страшно интересовал вопрос, чем же будет заниматься организация. И тут человек с неровным, изрытым лицом, сидевший напротив, спросил:
   — А чем будет заниматься ваша организация?
   Глаза Зентца загорелись от удовольствия.
   — Сегодня вы получите исключительное право присутствовать при зарождении первой волны, знаменующей начало девятого вала революционного движения, — он выдержал паузу, словно это могло служить ответом на вопрос.
   Не успел Римо открыть рот, чтобы спросить, что это значит, как какой-то человек, сидевший в противоположном конце комнаты рядом с Зентцем, произнес:
   — Что это значит?
   — Это значит, что Пан-латинская организация по борьбе с террористическим сионизмом является новым типом информационной службы для тех, кто сознает, в чем заключается основной порок Соединенных Штатов и их союзников, нещадно эксплуатирующих слабых и беззащитных бедняков, позволяя крупным финансовым воротилам, грабителям-нефтепромышленникам и всем тем, кто поддерживает американский режим, безбедно жить, нагуливая жир.
   Римо заметил, что на лицах присутствующих отразилась целая гамма чувств, от неприязни до открытого отвращения. Исключение составляли Чиун, глаза которого по-прежнему были закрыты, а лицо сохраняло бесстрастное выражение, да Джессика, которая, казалось, была в восторге, насколько правдиво и доходчиво говорит Зентц.
   Римо хотел задать еще один вопрос, но его снова опередили.
   — Хорошо, — сказал человек, сидевший рядом с Римо. — Но все-таки что все это значит? Против террористического сионизма. То есть мы против евреев за арабов или как? Как это понимать?
   — Мы против всех, кто выступает против свободы народных масс, — заявил Фредди Зентц.
   Джессика слегка взвизгнула и хлопнула в ладоши в знак одобрения. Сумасшедший, подумал Римо. Абсолютно больной человек. Зентц одарил ее легким кивком головы в знак благодарности за аплодисменты.
   Римо хотел было поинтересоваться, кто же будет решать, какие страны против свободы для народных масс, как тот же вопрос задал толстяк, сидевший в дальнем конце. Одет он был довольно смело: на нем был пуловер в индийском стиле и бело-голубые линялые джинсы, изрядно замусоленные.
   — Как ваш лидер, это буду решать я, — сообщил Фредди Зентц.
   Но толстяк не сдавался:
   — Хорошо, а нам-то что делать?
   Все моментально устремили взоры на Зентца. И тут Римо как осенило: было что-то странное во всех, собравшихся в зале. Все они были полицейскими! Сначала Римо этого не заметил, но главное, что всегда отличает полицейского, в какую бы одежду он не был одет — это тяжелые башмаки на толстой подошве. Кроме того, на всех присутствующих были наручные часы с кожаными ремешками. Итак, все они полицейские и каждый сидит здесь по заданию своей конторы, ожидая, что Зентц скажет что-нибудь такое, чем сам подпишет себе смертный приговор.
   Зентц откашлялся.
   — Вы спрашиваете, что нам делать, — уточнил он.
   — Так точно. Именно об этом я и спросил, — подтвердил толстяк.
   Теперь, когда Римо сделал свое открытие, его заинтересовало, откуда этот толстяк. Похоже, он служит в Хобокене. Кому еще в голову придет нарядить мужика в 250 фунтов весом в протертые джинсы и выдать его за хиппи. Да хоть за ангела тьмы, но только не за хиппи. Римо окончательно утвердился в этом мнении, разглядев кусок татуировки с якорем, выглядывавшей из-под расстегнутого рукава.
   — В прошлом, — начал Зентц, террористические группировки частенько приписывали себе право устанавливать собственный закон. Они выходили на улицы с оружием и бомбами, будто таким образом можно было убедить людей в справедливости своих целей. Но они добились только того, что все ополчились против них. Из-за них слово «терроризм» стало ругательством. Но мы пойдем другим путем. — Он обвел взглядом комнату, словно ожидая услышать громовую овацию, но вместо этого все шестеро присутствующих в один голос воскликнули:
   — Что?!
   — Мы не боевая организация, — объяснил Зентц. — Это позволит нам действовать в рамках закона, поскольку меньше всего мне нужно, чтобы здесь ошивались толпы тупоголовых полисменов со здоровенными ногами, так и норовящих засадить нас в тюрьму по какому-нибудь сфабрикованному обвинению.
   Римо заметил, как все шестеро собравшихся поджали ноги, стараясь запихнуть их как можно дальше под стул. Еще он увидел шесть пар сжатых губ и понял, что если Зентц когда-нибудь на чем-нибудь попадется, то он уже сделал все для того, чтобы получить на полную катушку. Зентц, однако, этого еще не понял, поэтому продолжал заливаться соловьем.
   — Мы станем чем-то вроде информационно-пропагандистского бюро, — говорил он. — Вместо того, чтобы самим идти на улицы взрывать бомбы, что всегда вызывает у народа неприязнь, мы собираемся убедить других устраивать взрывы.
   — Но это тоже преступление, — заметил кто-то из присутствующих. — Призыв к насилию, беспорядкам или чему-то в этом роде.
   — Черт возьми! — возмутился Зентц — Я свободный человек и говорю что хочу. Никто не имеет права мне указывать! — Он пришел в страшное возбуждение, отвечая на последний вопрос, и, со своими одиноко торчащими резцами, напоминал теперь мышь, трудящуюся над толстым куском импортного швейцарского сыра.
   Его следующая фраза была заглушена страшным грохотом, донесшимся с улицы. Присутствующие, казалось, были напуганы, но Зентц только улыбнулся.
   — Вот, — изрек он. — Первые плоды наших трудов. Единственное, что нужно детям, — это опытный наставник.
   Римо вспомнил инструкцию по изготовлению коктейля Молотова, напечатанную на салфетках из-под хот-догов, которые ПЛОТС раздавал детишкам.
   Грохот на улице повторился несколько раз. Римо заметил, что Чиун поднял веки — его холодные ореховые глаза были теперь устремлены на Зентца.
   — Может, пойдем посмотрим, что там происходит? — предложил тот, вставая.
   Чиун тоже встал.
   — Да, — произнес он, — мы должны посмотреть, за что вы несете ответственность.
   Римо присоединился к Чиуну. Он помнил вековой запрет Дома Синанджу вовлекать детей в смертельные игры.
   Вслед за Зентцем мужчины потянулись к выходу. Но в тот момент, когда они вышли на улицу, раздался страшный грохот и их обдало жаром: в квартале от них горел автомобиль, подожженный бутылкой с зажигательной смесью. Пламя как раз достигло бензобака, и машина взорвалась.
   Горящие капли бензина брызнули во все стороны, оседая на припаркованных рядом автомобилях и поджигая краску. От бензина загорелись высохшие под летним зноем кусты в палисадниках старых домов. Послышался шум приближающихся пожарных машин — их гудки прорезали вечернюю тишину. Небольшая стайка детей, все не старше двенадцати лет, возбужденно крича, наблюдали за пожаром.
   — Динамит, — произнес Зентц. — Отлично! Великолепно! — Он оглянулся и посмотрел на собравшихся мужчин. — Ну, что, разве плохой результат?
   Римо тоже взглянул на мужчин и по их напряженным лицам понял, что они вне себя от гнева. И тут обнаружил, что Джессики с ними нет.
   — Пойдем посмотрим, не устроили ли они чего-нибудь еще, — предложил Зентц и пошел вперед.
   Остальные последовали за ним. Чиун оказался рядом с Зентцем.
   — Вам нравится? — поинтересовался он.
   — Чрезвычайно. Сперва мы подготовим ребятню, а уж они скинут к черту это правительство.
   — С помощью поджогов и убийств? — уточнил Чиун.
   — Как получится, — ответил Зентц.
   — Все это хорошо, — поравнявшись с ними, сказал Римо, — но может, лучше совершить что-нибудь еще более решительное? — Он старался говорить тихо, чтобы не услышали шестеро полицейских, идущих чуть позади. — Например, похитим кого-нибудь. К примеру, скажем, Бобби Джека Биллингса. — Римо взглянул Зентцу в лицо, ожидая реакции.
   Вместо реакции последовал сердитый взгляд.
   — Не-е-е, — протянул Зентц. — Такие дела могут дорого обойтись. ФБР и прочее дерьмо, нарушение закона. Мне нравится то, что мы делаем.
   — А кто еще состоит в организации, кроме вас? — спросил Римо. — Я хочу знать, к кому я присоединяюсь.
   — Пока рано об этом говорить, — был ответ. — Но со временем мы соберем целую армию. Вы сами могли убедиться, на что способна ребятня. То ли еще будет, когда мы соберем тысячи сторонников!
   — Этого никогда не случится, — сурово произнес Чиун.
   Они завернули за угол и попали на 4-ю улицу, ведущую к Вашингтон-стрит, главной артерии города. Там горели четыре машины. От летящих искр занялись сухие деревья в саду стоящего неподалеку пятиэтажного дома.
   — Молодцы! — воскликнул Зентц. — Великолепно! Отлично!
   — Какая мерзость, — проговорил Чиун.
   — А кто дает организации деньги? — обратился Римо к Зентцу.
   — Общественные пожертвования, — объяснил тот, радостно потирая руки при виде пожара. — Обожаю пожары, — сообщил он. — Есть в них что-то возвышенное, высокое. Очистительное.
   — Вы полагаете? — включился в разговор Чиун. Тут он увидел еще одну группу детей, с противоположной стороны улицы наблюдавших за пожаром. Их отделяло от мужчин каких-то двадцать футов.
   — Да, — сказал Зентц. — А вы не разделяете мое мнение? Только взгляните на это пламя!
   — Ну, если оно вам так нравится...
   Римо не успел и глазом моргнуть, как Чиун схватил Зентца за правую руку, пару раз крутанул в воздухе и пустил лететь, словно камень из пращи. Вперед ногами Зентц влетел в ставшее хрупким от жары заднее стекло горящей машины и исчез внутри. Тишину ночи пронзил его безумный крик. Он попытался вылезти из машины через разбитое стекло, но тут огонь достиг бензобака...
   Раздался взрыв, который заглушил крики, и когда взметнувшийся столб пламени осел, от директора организации под названием ПЛОТС не осталось и следа.
   Римо вздохнул.
   — Тебя опасно подпускать к автомобилям, — заметил он.
   — Нельзя лишать такого удовольствия человека, который столь сильно любил огонь, — ответствовал Чиун.
   — А я еще не успел задать ему все вопросы относительно ПЛОТСа, — упрекнул его Римо.
   — Этот идиот ничего не знал. Ты только зря терял время.
   Тут к ним подбежали шестеро мужчин.
   — Это он был там в машине? — спросил лысеющий толстяк.
   — Да, — небрежно бросил Римо. — А вы из какого отделения?
   — Хобокенская полиция, — ответил толстяк и добавил, взглянув на горящий автомобиль: — Собаке собачья смерть.
   Их окружили пятеро остальных.
   — Мне показалось, что он сам прыгнул в ту машину, — сказал один.
   — Именно так, подтвердил Римо. — Мой приятель пытался его остановить, но он вырвался у него из рук.
   — Черт, — произнес другой, — теперь не спи всю ночь, рапорт про него пиши.
   Оказалось, что вкупе они представляют хобокенскую полицию, полицию штата Нью-Джерси, ФБР, окружную прокуратуру, окружною контору шерифа и Генеральную прокуратуру США.
   Римо с Чиуном ушли, а полисмены остались стоять на углу возле горящей машины, вырабатывая план, согласно которому кто-то один напишет рапорт, а все остальные перепишут у него. Поскольку полицейские ненавидят рапорты больше, чем само преступление, идея всем пришлась по душе.
   — Давай вернемся и поглядим, что делается в конторе этого Зентца, — предложил Римо.
   Когда они подбежали к штаб-квартире ПЛОТСа, оттуда отъезжало желтое такси. Они поспешили внутрь. Дверь в кабинет Зентца была распахнута; открытыми также оказались сейф и картотеки. Кто-то переворошил все бумаги и распотрошил архив.
   — Это она, та женщина, — сразу сообразил Римо.
   — Верно, — согласился Чиун.
   — Она унесла картотеку.
   — Это очевидно, — вымолвил Чиун.
   — Мы должны ее догнать! — воскликнул Римо.
   — Если это доставит тебе удовольствие, — раздалось в ответ.
   Выбежав из здания, они бросились за своей взятой напрокат машине, стоявшей в квартале от здания ПЛОТС. Римо уже открыл дверь и полез внутрь, как раздался голос Чиуна:
   — Ты что же, собираешься ехать в этом автомобиле?
   — Естественно, — удивился Римо. — А почему бы нет? — Он протянул руку, открыл противоположную дверцу, и Чиун скользнул на переднее сиденье рядом с ним. Римо включил зажигание, и мотор тихо заурчал.
   — Куда мы едем? — поинтересовался Чиун.
   — Я еще об этом не думал, — ответил Римо.
   — Так подумай, — посоветовал Чиун.
   И Римо подумал.
   — Едем в Ньюаркский аэропорт, — решил он. — Отсюда недалеко. Если эта цыпочка удрала на такси, то, скорее всего, она поехала именно туда. — Он кивнул, как бы соглашаясь сам с собой.
   Римо включил первую скорость, и машина тронулась с места.
   Плюх. Плюх. Плюх.
   — Что, черт возьми, происходит? — воскликнул Римо.
   — Четыре колеса перестали быть круглыми, — прокомментировал Чиун.
   — Неужели все четыре? — не поверил Римо.
   Чиун кивнул.
   — Она проткнула нам шины, чтобы мы не могли ее догнать! — дошло, наконец, до Римо.
   — Не расстраивайся, — успокоил его Чиун, — тебе это не идет.
   Римо остановил автомобиль и заглушил мотор. Выскочив из машины, они с Чиуном побежали вперед. На углу Первой улицы они заметили такси и прыгнули на заднее сиденье.
   Такси явно было гордостью хобокенского автопарка — ему удалось пронести по жизни и сохранить все изначально приданные ему крылья и колеса. А это было совсем непросто, особенно если учесть, что, хотя городская полиция не покладая рук боролась против трехрядной парковки автомобилей на Вашингтон-стрит, центральной магистрали города, эта улица шириной в сто футов была настолько забита машинами, что езда по ней на чем-либо, кроме велосипеда, служила серьезным испытанием крепости человека и стали.
   Шофер вопросительно взглянул на них.
   — Вообще-то я собрался домой, — произнес он.
   — Сначала в Ньюаркский аэропорт, а уж потом домой, — сказал Римо.
   — Не-е-е, — протянул шофер, — домой я еду прямо сейчас.
   Тогда Римо взялся за виниловое покрытие переднего сиденья и рванул на себя. Из сиденья вылетел большой клок поролона, обнажив стальные пружины. Шофер посмотрел на Римо, на изуродованное сиденье, потом снова на Римо, кивнул и тронулся с места.
   — Собственно, Ньюаркский аэропорт тут недалеко.

Глава девятая

   Предполагалось, что после того, как строительство Линкольновского и Голландского туннелей под Гудзоном окупится, портовые власти Нью-Йорка и Нью-Джерси отменят плату за проезд по ним. Однако портовые власти всегда умудряются избегать подобных проявлений великодушия. Туннели были пущены в эксплуатацию, но плата за проезд сохранилась. А когда построили новые, то плата для автомобилистов даже поднялась, хотя стоимость туннелей уже десять раз окупилась за счет налогов.
   Помимо прочих проектов, портовая администрация осуществила реконструкцию Ньюаркского аэропорта. Аэропорт получился в четыре раза больше, чем планировалось. Огромная площадь и разветвленная сеть лишь наполовину загруженных дорог делали его самым надежным и удобным аэропортом на всей континентальной части США.
   Поездка Римо с Чиуном стоила четырнадцать долларов пятьдесят центов. Римо дал шоферу двадцать долларов и сказал, что тот может оставить сдачу себе. Чиун назвал это расточительством.
   — Он должен получить двадцать долларов только в том случае, если так написано на маленькой коробочке. Зачем же ты дал ему двадцатидолларовую бумажку, если на коробочке написано всего четырнадцать?
   — Это чаевые, — объяснил Римо. — В Америке так принято.
   — Что принято?
   — Добавлять немного денег за хорошую работу.
   — Можно подумать, ты заплатишь меньше, если работа сделана плохо? — заметил Чиун.
   — Нет.
   — В таком случае ты идиот. Сейчас же получи сдачу.
   Весь этот разговор происходил на заднем сиденье такси. Шофер, который еще не успел обзавестись новейшими нью-йоркскими достижениями в области безопасности, а именно пуленепробиваемой электрифицированной стеклянной перегородкой, отделяющей его от пассажиров, проблесковыми маячками, которые видны за четыре мили, и сиреной, которая способна мертвого разбудить, перегнулся через сиденье и прислушался. Он явно был на стороне Римо и одобрительно кивнул, когда тот сказал:
   — Мне сдача не нужна.
   — А мне нужна, — заявил Чиун и обратился к шоферу: — Сдачу, пожалуйста.
   Шофер покачал головой.
   — Это американский обычай, приятель. Послушай своего дружка, он все правильно говорит. Такие крутые ребята, как я, всегда получают на чай. Чуть больше, чем причитается.
   — Так тебе хочется чуть больше? — спросил Чиун.
   Шофер кивнул. Тогда Чиун взялся за переднее сиденье — по краям дыры, оставленной Римо, — и сделал едва заметное движение рукой. Теперь в сиденье недоставало еще двух больших клоков. Старый кореец открыл дверь и вышел из такси.
   Воспользовавшись его отсутствием, Римо протянул таксисту еще две двадцатидолларовые банкноты.
   — Починишь сиденье, — бросил он.
   На улице он сказал Чиуну:
   — Ты, я вижу, в прекрасном настроении.
   — Сам виноват. Кто познакомил меня с этим животным, превращающим детей в преступников? Весь вечер мне испортил.
   — Для него это знакомство тоже было не из приятных, — парировал Римо.
   Они уже подходили к автоматическим дверям аэровокзала, как возле их такси затормозил какой-то черный автомобиль. Из него вышли двое в строгих темно-синих костюмах. Войдя в двери, Чиун произнес:
   — Видел их?
   — Ага, — не оборачиваясь, ответил Римо. — Двое. Возможно, это наш шанс.
   Чиун кивнул. Они с Римо двинулись в южный конец здания, стараясь идти как можно медленнее и не забывая убедиться в том, что мужчины из черного автомобиля не потеряли их из виду.
   — Я знаю, почему ты так злишься, — начал Римо. Чиун хранил гордое молчание. — Ты расстроился из-за того, что я не стану просить Смитти послать тебя на Олимпиаду.
   — Ничего страшного, — ответил Чиун. — Я сейчас прорабатываю альтернативный вариант.
   Они поднялись на второй этаж. Сходя с эскалатора, Римо почувствовал, как лента напряглась — это мужчины встали на ступени сзади них. Римо с Чиуном повернули налево. Впереди Римо заметил дверь с табличкой «Вход воспрещен». Они быстро скользнули в нее. Это было багажное отделение. Комната была пуста.
   Римо держал дверь приоткрытой достаточно долго, чтобы их преследователи, сойдя с эскалатора, поняли, куда идти. Затем прошел вдоль дальней стены и шепнул Чиуну:
   — А теперь веди себя прилично.
   — Я и пальцем не шевельну, — ответил тот, отвернулся к окну и сложил руки на груди.