Мерль Робер. Разумное животное

   — Да посмотрите на меня. Адамс, посмотрите же на меня, почему вы боитесь посмотреть мне в глаза?
   Адамс встал.
   — Разрешите позвонить?
   — Конечно.
   Твердым шагом он подошел к письменному столу, снял трубку и набрал номер.
   — Алло, говорит Герман… Дайте мне Джорджа… Джордж, привезите два ящика пива, ящик кока-колы и гроздь бананов. Спасибо. Места для посадки вполне достаточно.
   Он положил трубку и повернулся к Севилле:
   — Вертолет доставит их сюда через час и возьмет меня.
   — Я понял, что значат «два ящика пива», — сказал Севилла, — но что такое «кока-кола» и «гроздь бананов»?
   Адамс улыбнулся.
   — Учитывая ваши пацифистские идеи, я думаю, что вы не вооружены.
   — Нет.
   — «Кока-кола» будет вам кстати. А от себя я добавляю маленький передатчик.
   — Ясно.
   — Вы сумеете обращаться с легким пехотным оружием?
   — 1944. Арроманш.
   — Правильно, и о чем я спрашиваю? Будто я не знаю вашей биографии?
   Стало тихо, и Севилла предложил:
   — Может быть, чашку кофе?
   — С удовольствием.
   Он прошел вперед и провел Адамса в гостиную. Там находились три женщины.
   — Хотя вы никогда и не встречались с ними, — сказал Севилла, — я полагаю, что и о них вам все известно. Арлетт, это Герман.
   — Миссис Севилла, — с подчеркнутой вежливостью сказал Адамс, — для меня большая честь познакомиться с вами. Ваш муж большой шутник, и вы, конечно, знаете мое настоящее имя.
   — Очень рада, мистер Адамс, — холодно ответила Арлетт.
   Адамс издали слегка поклонился Сюзи и Мэгги, они кивнули в ответ, но остались на своих местах.
   — Мэгги, — спросил Севилла, — не найдется ли у нас чашки кофе для мистера Адамса и для меня?
   — Конечно же, найдется.
   Они сели за длинный, покрытый голубым пластиком стол. Зазвонил телефон. Севилла взял трубку:
   — Севилла слушает… Кто? Джордж? Какой Джордж?
   — Это меня, — сказал Адамс, протягивая руку. — Алло, Фрэнклин?.. Говорит Натаниэл… Что?.. — Адамс побледнел и сжал трубку… — Берти на месте?.. Тогда передайте ему, чтобы он позвонил и доложил обстановку.
   Он положил трубку и посмотрел на Севиллу усталыми, запавшими глазами. Он задыхался, как будто только что сделал какое-то громадное усилие.
   — Боб разбился на машине. Только что его нашли в овраге.
   Кто-то вскрикнул, и Адамс испуганно вздрогнул. Севилла поднял голову и увидел, как мелькнула спина Мэгги, выбегавшей из комнаты, охватив голову руками.
   — Пойдите к ней, Сюзи, — сказал Севилла.
   — Что происходит? — спросил Адамс.
   — Это Мэгги. Она была влюблена в Боба.
   — Я забыл, — проговорил Адамс, проведя рукой по лицу. — А уж кто-кто…
   — Извините, — сказал Севилла.
   Он быстро вышел из комнаты, догнал на террасе Сюзи и шепнул ей:
   — Прежде чем пойдете утешать Мэгги, скажите Питеру, чтобы он следил за Элом.
   Севилла вернулся в комнату. Арлетт поставила перед Адамсом чашку кофе.
   — Спасибо, — поблагодарил Адамс.
   — Не хотите ли печенья?
   Севилла смотрел на нее. Она говорила с неприязненной сдержанностью. Она не забыла слежку за бунгало.
   — Нет, спасибо.
   Адамс повернулся к Севилле:
   — Как он водил машину?
   Севилла посмотрел на него.
   — Аккуратно. Крайне осторожно.
   Адамс уставился на голубой пластик стола, взял чашку кофе и жадно выпил.
   — Еще чашку? — спросила Арлетт безразличным голосом.
   — С удовольствием.
   Зазвонил телефон. Севилла взял трубку, послушал и передал Адамсу.
   — Берти? Говорит Эрнест… Вас очень плохо слышно… Ничего? Ничего? Как ничего?.. Сгорел?..
   — Я надеюсь, — сказал Адамс, — что вы убеждены теперь в необходимости оборонительного отряда на острове.
   — Вовсе нет, — сказал Севилла, поднимая голову и глядя ему в глаза. — Я категорически от него отказываюсь. Я остаюсь при своем мнении.
   — Послушайте, Севилла, я все же настаиваю на своем. После всего случившегося совершенно ясно, что, если Фа и Би будут возвращены вам, серьезная опасность нависнет над этим домом.
   Арлетт открыла рот, собираясь что-то сказать, но встретила взгляд Севиллы и промолчала.
   — Миссис Севилла, вы хотели что-то сказать?
   — Нет, — ответила она холодно. — Ничего существенного.
   Адамс долго смотрел на Севиллу.
   — В таком случае, — сказал он медленно, — я не знаю, смогу ли я вам доверить дельфинов. Без отряда обороны на острове, на мой взгляд, не будут соблюдены минимальные условия безопасности.
   — Ну что же! Не доверяйте их мне! — сказал Севилла резко. — Я не прошу.
   И, помолчав, добавил:
   — Я ведь не просил вас приезжать сюда.
   Наступило молчание. Адамс, засунув руки в карманы, рассматривал пол у себя под ногами.
   — Вас довольно трудно понять. Всего несколько месяцев назад, я это хорошо помню, вы говорили мне, что дорожите Фа и Би так же, как своими собственными детьми.
   Лицо Севиллы стало еще более суровым.
   — Возможно, обстоятельства заставили меня преувеличить мои чувства.
   Арлетт посмотрела на Севиллу, казалось, снова хотела что-то сказать, но передумала. Вновь наступило тягостное молчание.
   — Позвольте мне коротко подвести итоги, — сказал Севилла, подчеркивая каждое слово. — Если вы решите, по здравом размышлении, не передавать мне Фа и Би, прекрасно, вы можете отменить и свое распоряжение относительно вертолета. Питер доставит вас на материк. Если вы передадите их мне, то письменным документом вы подтверждаете, что они будут считаться моей личной собственностью. Со своей стороны я обязуюсь, если они заговорят, записать их показания и передать вам записи. Но ни в коем случае я не согласен иметь на острове отряд обороны. Однако, если вы пожелаете организовать охрану на море, на достаточном расстоянии от острова — это ваше дело, я не имею ничего против этого, а также против того, чтобы получить от вас рацию для связи с вашей базой на море. Но зато я не хочу надзора с воздуха и полетов над островом.
   Адамс не поднимал глаз. Он подождал несколько секунд и сказал:
   — В свою очередь, я должен заметить, что если Фа и Би расскажут вам о происшедшем, то одной записи мне будет недостаточно. Я должен буду услышать этот рассказ из их уст.
   — Согласен, — сказал Севилла и тотчас добавил: — Из их дыхала.
   — Простите?
   — Не из их уст, а из их дыхала.
   — Я забыл, — сказал Адамс, натянуто улыбаясь. — И во-вторых, мне кажется необходимым держать Мэгги, Сюзи и Питера в стороне от всего этого.
   — Согласен, — сказал Се вилл а. — Мы оба, и вы и я, по молчаливому уговору так и делали до сих пор, и я буду продолжать действовать так же. В связи с этим вот что я вам предлагаю: ваш вертолет приземлится на террасе, выгрузит оружие, рацию и дельфинов. Ваши люди выпустят их в море с пристани без помощи кого бы то ни было из нас. Затем вертолет возьмет вас и Эла и улетит. После вашего отлета Арлетт и я, мы одни, войдем в контакт с дельфинами.
   — Я предложу вам еще один вариант, — сказал Адамс после некоторого молчания. — Я мог бы присутствовать, когда миссис Арлетт и вы войдете в контакт с дельфинами.
   — Нет, — сказал Севилла. — Это абсолютно исключено.
   — Почему?
   — Неужели я должен повторять? Эта лаборатория принадлежит мне, никто не дает мне никаких субсидий и никто не будет за ней следить. Адамс, — продолжал он раздраженно, — если вы хотите тратить время на то, чтобы ставить под вопрос мои условия, мы с вами никогда ни о чем не договоримся. Решайте. Что касается меня, то я считаю наши переговоры законченными.
   — Но я согласен, — сказал Адамс, задетый за живое. — Позвольте мне вам сказать, что в споре я нашел в вас абсолютно безапелляционного оппонента.
   Севилла вскинул на Адамса свои темные глаза и несколько секунд не произносил ни слова. Потом он сделал легкое движение рукой и сказал:
   — Если вы позволите, я вас оставлю на несколько минут одного, вы как раз успеете написать документ, подтверждающий, что вы отдаете нам Фа и Би.
   Севилла сделал знак Арлетт, вышел с ней из комнаты и направился к сараю. Заметив его Питер поднялся, написал несколько слов на листке своего блокнота, вырвал его и протянул Севилле. Арлетт посмотрела на Сюзи.
   — Как чувствует себя Мэгги?
   — Спит. Я дала ей снотворное.
   — Как она отнеслась…
   — Как и следовало ожидать. Будто это ее вина, она довела Боба до отчаяния, и потому он покончил с собой.
   — Бедное создание. Не знаю почему, но у меня всегда такое ощущение, будто я в чем-то перед ней виновата.
   — У меня тоже.
   Севилла передал Арлетт записку, полученную от Питера. Она пробежала ее глазами. «Эл сделал проводку для подслушивания в доме, но не подходил к пристани».
   — Как двигается ваш ремонт? — спросил Севилла громко.
   — Большая лодка починена, но я не могу спустить ее на воду раньше завтрашнего дня. Я чищу мотор маленькой лодки.
   — Хорошо. Я должен вас покинуть. Мы о Арлетт пойдем переставим сетку у входа в бассейн.
   Когда они подошли к гавани, Арлетт повернулась к Севилле и прошептала:
   — Почему ты не согласен на отряд обороны, который предлагает тебе Адамс?
   — Мне не понравилась настойчивость Адамса. Этот отряд — палка о двух концах.
   — Ты уверен?
   — Конечно. Я почувствовал шаткость позиции Адамса. Он хочет знать правду, я в этом убежден. Но для чего? Чтобы передать ее на «высший уровень»? Может быть. А может быть, просто для того, чтобы получить перевес над В. Я не доверяю ему,
   — Ты думаешь, что он или его шефы могут пойти, взвесив все свои «за» и «против», на уничтожение истины?
   — Да, я так думаю.
   — И в таком случае…
   Севилла взглянул на нее своими темными глазами.
   — В таком случае мы окажемся лишними.

13

   Адамс протянул бумагу Севилле, тот внимательно прочитал ее, потом сложил вчетверо и спрятал в бумажник. Адамс взглянул на часы.
   — С минуты на минуту они будут здесь. — И добавил: — Когда мы высаживались только что, я но видел в бассейне вашей дельфинки. Это дельфинка, да? Не возникнет ли осложнений с Би?
   — Некоторые трудности, конечно, будут, — сказал Севилла. — У вас хорошая память. Би не выносит присутствия другой самки поблизости от Фа, но в данном случае не думаю, что произойдет серьезное столкновение. Бассейн открытый, Дэзи привыкла входить и выходить из него. Если ее отношения с Би слишком обострятся, она уплывет.
   Он чуть было не сказал о Джиме, но передумал.
   Откуда-то донесся пронзительный рев мотора.
   — Слышите, это наши люди, — сказал Адамс, подходя к окну. Он открыл его, высунулся наружу и взглянул в небо.
   — Если вы позволите, — сказал Севилла, — я закрою окно. Вы знаете наши условия, ваши люди должны сами впустить Фа и Би в бассейн, и до вашего отъезда дельфины не должны видеть никого из нас.
   — Хорошо, — согласился Адамс, — желаю вам удачи. — Его голоса почти нельзя было расслышать из-за оглушительного рева снижающегося вертолета. — Это дьявольски важно. Я думаю, что нет необходимости повторять это еще раз.
   Он взглянул на Севиллу своими усталыми, ввалившимися глазами. Севилла, в свою очередь, посмотрел на Адамса. Удивительно, у него был искренний, взволнованный вид, но, в сущности, это ничего не значило, он был из тех людей, которые умеют заключать свою душу в скобки, как только получают приказ.
   — И очень важно также действовать быстро, — сказал Адамс срывающимся голосом. — Как только они заговорят, если они заговорят, вызовите меня л о радио, я буду находиться на одном из заградительных катеров и тотчас же прибуду. — Грохот вертолета прервал его слова, Адамс перевел дух, посмотрел на Севиллу и сделал жест, которого тот совершенно не ожидал: протянул ему руку. Севилла опустил глаза, — все та же двусмысленность, человеческие отношения извращены, симпатия, уважение — где в них ложь, где в них искренность, сегодня протянутая рука, завтра пуля из автомата, как прикажут. Адамс продал свою совесть своим шефам, решения принимаются не здесь, это рука отсутствующего человека.
   — Я сделаю все возможное, — сказал Севилла не двигаясь. — Думаю, что отдаю себе полный отчет в том, что поставлено на карту.
   Адамс направился к двери. Как только он открыл ее, одновременно с невыносимым воем садившегося на террасу вертолета в комнату ворвался яростный порыв ветра, дверь захлопнулась за Адамсом так, словно он был проглочен налетевшей бурей.
   — Я страшно волнуюсь при мысли, что мы их снова увидим, — сказала Арлетт. — Мне не терпится узнать, как они нас встретят.
   Севилла положил руку ей на плечо:
   — Я тоже задаю себе этот вопрос. Во всяком случае, какое счастье, что они снова здесь! Давай сядем, — продолжал он. — Я измотан до крайности, измучен, это жуткий тип…
   Он подумал: «То, что я сейчас сказал, будет записано», — и рассмеялся.
   — Почему ты смеешься?
   — Просто так, ничего, потом объясню.
   Они сели рядом, Севилла оперся своим плечом на плечо Арлетт. На ней были белые шорты и светло-голубая полотняная блузка, ее загорелая шея и ее тонко очерченная голова грациозно возвышались над стоячим воротничком, касавшимся затылка. Она смотрела на него своими ласковыми глазами, ее черные блестящие вьющиеся волосы создавали черный ореол вокруг ее лица, нежного и излучающего тепло. Как она была добра, как удивительно добра — она почти никогда не сердилась, разве что в припадке ревности. Она обладала самым ценным для женщины качеством: сна была кроткой, кротость была не просто внешней чертой ее характера, она была кроткой в самой своей сущности, она была создана из доброты. В это мгновенье он не думал больше об опасности, о войне. У него была Арлетт, ему вернули Фа и Би, начиналась новая жизнь, ему было так легко, что в порыве радости он не чуял под собой ног. Он смотрел на Арлетт. Она была душистой и нежной, она была похожа на плод, на цветок, на жеребенка среди травы, на луч солнца в березовой роще.
   — О чем ты думаешь? — спросила она.
   Он улыбнулся ей:
   — Так, ни о чем, совсем ни о чем. — Он не хотел ей ничего говорить, он не хотел говорить даже с шив это мгновенье, он хотел быть один и наслаждаться ее образом, ему хотелось, чтобы он медленно таял у него во рту, как мед.
   — Ты помнишь, — сказала Арлетт, — когда впустили Би к Фа, он меня всю обрызгал, я была усталой, мокрой и такой счастливой. Я пришла к тебе, чтобы хронометрировать наблюдения, я сообщала тебе секунды и даже десятые доли секунды, ты подшучивал над моей скрупулезностью, мы смеялись, и вдруг я почувствовала, что мы так близки друг другу, так близки.
   Он провел правой рукой по воротнику ее блузки, мягко сжал ее волосы на затылке и приблизил ее лицо к своему. Можно сойти с ума от шума, который производят эти машины. Хотя окна и двери закрыты, грохот вышибал все мысли, проламывал череп.
   — Они улетают, — сказала Арлетт, вставая и направляясь к окну. — Они улетают, как ангелы, — добавила она с усмешкой. — Просто невероятно, какое я чувствую облегчение, мне казалось, что наш остров был оккупирован.
   Севилла подошел к ней, открыл двери, вышел на террасу. Вертолет удалялся, набирал высоту, уродливый, комичный, похожий на неловкое насекомое, незнающее, как управиться со своим пузатым телом. Севилла быстро прошел к сараю, открыл двери.
   — Я вас попрошу, — сказал он Питеру и Сюзи, — не появляться сегодня на пристани. Я хочу сначала войти в контакт с дельфинами один.
   Его слова вызвали недоумение и огорчение.
   — О’кэй, — ответил Питер сдержанно и одновременно протянул ему листок из блокнота, где было написано: «Надо ли обрезать проводку для подслушивания?» Севилла отрицательно покачал головой, взял ведро с рыбой, предназначавшейся для Дэзи, и — сделал знак Арлетт. Он спустился быстрым шагом по красной бетонированной дорожке, ведущей к пристани, взошел на маленький деревянный причал, к которому была пришвартована «Кариби», и увидел обоих дельфинов кругами плававших друг возле друга. Сердце его забилось, он крикнул:
   — Фа! Би!
   Они замерли в пяти или шести метрах от берега и смотрели на него, наклоняя голову то в одну, то в другую сторону, чтобы оглядеть его то правым, то левым глазом. Они рассматривали его так почти целую минуту, удерживаясь на воде легкими движениями хвоста и не обмениваясь между собой ни единым свистом.
   — Фа! Би! Плывите сюда! — крикнул Севилла. Никакого ответа. Все то же недоверчивое безмолвное рассматривание. Никаких прыжков из воды, никакой радости, никаких лукавых брызг. Особенно угнетало Севиллу их молчание.
   — Но это я! — крикнул он. — Па! Вы помните, это Па!
   Взяв из ведра рыбу и став на колени, он протянул ее дельфинам. И снова ничего не произошло. Несколько секунд они смотрели попеременно то на рыбу, то на Севиллу, потом одновременно, как будто им не нужно было даже советоваться друг с другом, чтобы принять это общее решение, они отвернулись, отплыли и снова начали описывать круги в бассейне и, проплывая мимо людей, бросали все тот же испытующий и безразличный взгляд на Севиллу и Арлетт.
   — Ничего не вышло! — сказал Севилла, чувствуя комок в горле.
   Странная вещь, в эту минуту он не ощущал себя взрослым, ему казалось, что его отбросило куда-то далеко назад, он чувствовал себя маленьким мальчиком, презираемым и отвергнутым по неизвестной ему причине товарищами, которых он любил. К чувству несправедливости прибавлялось еще и унижение. Он с трудом сдерживал слезы. Он поставил ведро на причал, бросил туда рыбу, которую держал в руке, и поднялся. Арлетт дотронулась до его локтя:
   — Может быть, ты подплывешь к ним?
   — Нет, нет, — подумав секунду, сказал он глухо, — этого не следует делать, они еще больше заупрямятся. Сейчас надо оставить их в покое. Пошли, не будем стоять здесь. — Он повернулся и пошел вверх по цементированной дорожке. Арлетт шла рядом. На глазах у нее были слезы, склон, по которому приходилось подниматься, показался ей внезапно крутым и утомительным. Севилла остановился и обернулся как раз в тот момент, когда Фа вынырнул из воды, закинул свой торс на причал и поворотом головы, в точности так же, как футболист отводит мяч от своих ворот, толкнул ведро с рыбой и швырнул его в море. Сделав это, он издал торжествующий свист, нырнул, вынырнул с рыбой в зубах и проглотил ее. Би проделала то же самое. Они поглощали содержимое ведра с невероятной быстротой и жадностью. Севилла смотрел на них, застыв в отчаянии; он чувствовал себя отвергнутым, изгнанным, униженным.
   — Они не захотели ничего взять из моих рук, — сказал он тихо, с каким-то чувством стыда.
   — Вы освоили этот аппарат? — спросил Севилла усталым голосом.
   Питер поднял голову и посмотрел на него. Он был поражен его тоном.
   — Это несложное дело. Но не следует вести передач открытым текстом. Есть код.
   — Могли бы вы вызвать Адамса? Скажите ему. что в нервом контакте — ничего обнадеживающего. Молчание, враждебность. Они не приняли даже рыбы из моих рук.
   Лицо Питера помрачнело.
   — Сейчас я это закодирую и передам.
   — Спасибо. Скажите, пожалуйста, Арлетт, что я не приду завтракать. Я хочу прилечу
   Сюзи взглянула на него своими ясными светлыми глазами.
   — Вам нездоровится?
   — Нет, нет. Немного устал, это пустяки.
   — Я хотела вам сказать, что я очень расстроена. — И так как он ничего не ответил, добавила: — Не думаете ли вы, что…
   Севилла махнул рукой, повернулся на каблуках, вышел и зашагал по коридору. В каждой комнате бунгало было два выхода: один на террасу через застекленную дверь, другой в коридор через обыкновенные двери. Коридор, шедший вдоль стены, обращенной в подветренную сторону, был без окон, и свет проникал сквозь тройной ряд прозрачных кирпичей, расположенных на уровне лица. Впервые с тех пор, как он приобрел дом, коридор показался Севилле очень мрачным; он добрел до своей комнаты, опустил шторы и бросился на постель. Тотчас же он встал, взял свой халат, лег снова и прикрылся халатом. Потом он вытащил пояс халата, размотал его на всю длину, вытянув из пряжки, и положил себе на глаза. Он лежал на левом боку, поджав под себя ноги, лицом к стене, скрестив руки под подбородком, весь скорчившись. Ему не было холодно, но под халатом он не чувствовал себя таким беззащитным. Время шло. Он не мог ни спать, ни думать. Одна и та же картина вновь и вновь возникала перед его глазами с убийственной монотонностью: Фа и Би в пяти метрах от него поворачивали голову налево, потом направо, чтобы лучше к нему приглядеться.
   Дверь открылась, и послышался тихий голос Арлетт:
   — Ты не спишь?
   — Нет, — ответил он спустя мгновенье. Он повернулся, пояс, защищавший его глаза от света, соскользнул, и он увидел Арлетт около постели с подносом в руках. — Ты принесла мне поесть? — сказал он, приподнимаясь с постели.
   Она поставила поднос ему на колени. Он взял сэндвич и принялся жевать с отсутствующим видом. Когда он кончил, она вылила содержимое банки с пивом в стакан и протянула ему. Он сделал несколько глотков и сразу же вернул стакан.
   — Хочешь еще сэндвич?
   Растопыренными пальцами он провел по ее волосам и отрицательно покачал головой. Она поставила наполовину полный стакан на ночной столик, положила рядом второй сэндвич и посмотрела на Севиллу. Когда на него обрушивалось несчастье, он испытывал стыд, ему хотелось быть одному, он ложился в постель. Вначале это ее шокировало.
   — Послушай, дорогая, ты знаешь, почему тебя это шокирует? Потому что я поступаю совершенно естественно, я ненавижу все это англосаксонское ханжество, это показную мужественность во что бы то ни стало. Когда я чувствую себя слабым, я не притворяюсь сильным, я махаю на все рукой и жду, пока это пройдет.
   И правда, это всегда проходило, за несколько часов он вновь обретал свою бодрость, свою жизнерадостность. Она нагнулась и погладила его рукой по щеке, он не отстранился, но и ничего не сказал, грустный, с потухшими глазами. Ей всегда казалось, что он перегибает, что он напускает на себя, что он не может быть до такой степени удрученным. Но, может быть, это перебарщивание и помогало ему излечиться. Может быть, он доводил свое угнетенное состояние почтя до карикатуры, чтобы легче от него отделаться.
   — Я пойду, — сказала она.
   Он безрадостно улыбнулся ей, потом вновь лег на постель, повернулся на бок. Он слышал, как за ней закрылась дверь. Пошарив рукой, он нашел пояс халата и вновь положил его себе на глаза. В то же мгновение перед ним всплыли образы Фа и Би. Они не переставали наклонять свои большие головы направо, потом налево, глядя на него холодно и отчужденно. Ему показалось, что он заснул всего на несколько мгновений, но, посмотрев на часы, он убедился, что проспал два часа. Он сел на постели, халат, оказывается, соскользнул, ему было холодно. Он открыл застекленную дверь, подошел опять к ночному столику, взял с него сэндвич и стакан *с пивом и спустился к пристани. Солнце тотчас же обдало теплом его голову, затылок, спину, лодыжки. Он почувствовал себя лучше, когда дошел до деревянного причала. Он шагнул к самому краю, поставил стакан на решетчатый настил, сел, свесив ноги над водой, солнце согревало его грудь. Он втянул в себя запах сэндвича и тотчас испытал такое ощущение, словно он уже давно забыл, как пахнет хлеб и ветчина, и вновь с радостью открыл эти запахи, будто после долгой болезни. Рот его наполнился слюной, он откусил кусок сэндвича. Разжевывая, он и нёбом и языком ощущал неописуемое удовольствие и сдерживал дикое желание сразу же проглотить разжеванный хлеб и мясо, он старался есть медленно, чтобы продлить ощущение новизны, но и жадность, поспешность, торопливые глотки тоже были своего рода наслаждением. Кончив есть, он выпил остаток пива. Оно было теплым, но свежим. Славный напиток, не зря его любят в народе. Вытерев губы и руки носовым платком, Севилла посмотрел на Фа и Би. Идиоты! Балбесы окаянные! Они, видите ли, его игнорируют! Он встал и энергично свистнул по-дельфиньему:
   — Фа, говори со мной.
   Фа повернул голову направо, налево и сказал:
   — Кто свистит?
   — Это я! Это Па!
   Фа подплыл ближе.
   — Кто тебя так хорошо научил? Когда нас увозили, ты не умел хорошо свистеть.
   — Дельфины. Другие дельфины.
   — Где они?
   — Ты их увидишь. Они приплывут сюда.
   Би подплыла поближе.
   — Самец или самка?
   — Один самец и одна самка.
   — Я их не хочу, — сказала Би.
   — Почему?
   — Я их не хочу.
   — Они были здесь раньше тебя.
   — Я их не хочу.
   Севилла повернулся к Фа.
   — Фа, почему ты не взял рыбу, когда я тебе ее давал?
   Наступило молчание, и Фа отвернулся.
   — Отвечай, Фа.
   Снова молчание. Внезапно Би сказала:
   — Ты нас обманул.
   — Я?
   — Ты позволил Ба нас увезти.
   — Боб увез вас без моего ведома, Я не был согласен.
   — Ба нам сказал: он согласен.
   — Боб сказал вам вещь, которой нет.
   — Ма была, когда Ба нас увозил. Ма ничего но сказала.
   — Боб сказал Ма: Па согласен.
   За этими словами снова наступило долгое молчание. Би и Фа смотрели на Севиллу не враждебно, но и не дружески. Они не приближались. Они держались в нескольких метрах от причала. Они не отказывались больше от диалога, но они продолжали отвергать контакт.
   — Ну что же, Би, — сказал Севилла, — ты ничего не говоришь?
   Он обратился снова к ней, потому что он знал, что в их паре она наиболее неуступчивая. Би склонила голову набок.
   — Может быть, Ба сказал вещь, которой нет. Может быть, ты говоришь вещь, которой нет. Кто знает?