Страница:
Информатор. Сейчас я вам объясню наш взгляд на эти вещи: дельфин — это и подводная лодка, которую невозможно обнаружить, и обладающая разумом торпеда.
Си. Почему дельфина нельзя обнаружить?
Информатор. Во-первых, потому, что для сонаров противника дельфин — рыба. Во-вторых, если дельфин атакует даже среди белого дня, все попытки вражеских кораблей уйти от нею бесполезны. Не забывайте о необыкновенной скорости дельфина. Не забывайте также о его способности мгновенно погружаться на большие глубины.
Си. Как ваше ведомство оценивает дельфинов с точки зрения тактики?
Информатор. Предположим, что нам удалось завербовать и выдрессировать многочисленные группы дельфинов и заставить их патрулировать в водах Тихого океана и Атлантики. Благодаря своим сонарам они могли бы заранее засекать флотилии вражеских атомных подводных лодок и помогали бы нам уничтожать их, расставляя на их пути мины. Они могли бы атаковать и корабли, прикрепляя к их дну бомбы. Они могли бы даже в крайнем случае доставлять атомные бомбы в порты противника. Тут, по-видимому, следует предвидеть гибель дельфинов-носителей.
Си. Учитывая продолжительность и стоимость их обучения, мне кажется, это серьезная потеря.
Информатор. Я исхожу из предположения, что мы воспитаем несколько сот таких животных. Тогда мы сможем отобрать из их числа штук двадцать дельфинов-смертников — смертники, конечно, знать об этом не будут — без особого ущерба для нашего потенциала.
Си. Все это невероятно интересно.
Информатор. Но, разумеется, столь сложное сотрудничество предполагает, что нам удастся установить с дельфинами языковое общение. Это непременное условие.
Си. Аталанте рассказывал мне о докторе Лилли.
Информатор. Доктор Лилли очень одаренный исследователь, он поставил великолепные опыты, но ему еще далеко до цели. На мой взгляд, Севилла продвинулся гораздо дальше.
Си. Севилла?
Информатор. Я дам вам его координаты. Весь успех проекта «Дельфин» действительно зависит от Севиллы.
Си. Отдает ли себе в этом отчёт сам Севилла?
Информатор. Что вы, нисколько! Севиллу совершенно не интересуют те перспективы использования дельфинов, о которых мы только что говорили. Он идеалист! Севиллу волнует лишь одно — осуществить межвидовое общение. Он считает, что это будет великой победой человечества.
Си. Он, случайно, не из этих…
Информатор. Нет. Мы этого не думаем. В политике он крайне невежествен. Очень далек от всего этого.
Си. Ну что ж, благодарю вас. Ваше сотрудничество для меня просто неоценимо.
Информатор. Однако я не сказал вам ничего, кроме весьма банальных вещей. У некоторых научных обозревателей вы прочтете вещи куда более сенсационные.
Си. Да, но у них надо всегда делать скидку на домыслы, воображение. У вас сам источник информации уже гарантирует ее достоверность.
Информатор. Ну что ж, рад, что мог быть вам полезен. Всегда к вашим услугам.
Си. Благодарю вас. Я действительно вам крайне признателен. Разрешите мне напомнить вам одно обстоятельство? Если вы будете так любезны и изредка вспомните о том, что меня интересует окружение Аталанте, вы нам окажете громаднейшую услугу.
Информатор. Я подумаю об этом.
3
Си. Почему дельфина нельзя обнаружить?
Информатор. Во-первых, потому, что для сонаров противника дельфин — рыба. Во-вторых, если дельфин атакует даже среди белого дня, все попытки вражеских кораблей уйти от нею бесполезны. Не забывайте о необыкновенной скорости дельфина. Не забывайте также о его способности мгновенно погружаться на большие глубины.
Си. Как ваше ведомство оценивает дельфинов с точки зрения тактики?
Информатор. Предположим, что нам удалось завербовать и выдрессировать многочисленные группы дельфинов и заставить их патрулировать в водах Тихого океана и Атлантики. Благодаря своим сонарам они могли бы заранее засекать флотилии вражеских атомных подводных лодок и помогали бы нам уничтожать их, расставляя на их пути мины. Они могли бы атаковать и корабли, прикрепляя к их дну бомбы. Они могли бы даже в крайнем случае доставлять атомные бомбы в порты противника. Тут, по-видимому, следует предвидеть гибель дельфинов-носителей.
Си. Учитывая продолжительность и стоимость их обучения, мне кажется, это серьезная потеря.
Информатор. Я исхожу из предположения, что мы воспитаем несколько сот таких животных. Тогда мы сможем отобрать из их числа штук двадцать дельфинов-смертников — смертники, конечно, знать об этом не будут — без особого ущерба для нашего потенциала.
Си. Все это невероятно интересно.
Информатор. Но, разумеется, столь сложное сотрудничество предполагает, что нам удастся установить с дельфинами языковое общение. Это непременное условие.
Си. Аталанте рассказывал мне о докторе Лилли.
Информатор. Доктор Лилли очень одаренный исследователь, он поставил великолепные опыты, но ему еще далеко до цели. На мой взгляд, Севилла продвинулся гораздо дальше.
Си. Севилла?
Информатор. Я дам вам его координаты. Весь успех проекта «Дельфин» действительно зависит от Севиллы.
Си. Отдает ли себе в этом отчёт сам Севилла?
Информатор. Что вы, нисколько! Севиллу совершенно не интересуют те перспективы использования дельфинов, о которых мы только что говорили. Он идеалист! Севиллу волнует лишь одно — осуществить межвидовое общение. Он считает, что это будет великой победой человечества.
Си. Он, случайно, не из этих…
Информатор. Нет. Мы этого не думаем. В политике он крайне невежествен. Очень далек от всего этого.
Си. Ну что ж, благодарю вас. Ваше сотрудничество для меня просто неоценимо.
Информатор. Однако я не сказал вам ничего, кроме весьма банальных вещей. У некоторых научных обозревателей вы прочтете вещи куда более сенсационные.
Си. Да, но у них надо всегда делать скидку на домыслы, воображение. У вас сам источник информации уже гарантирует ее достоверность.
Информатор. Ну что ж, рад, что мог быть вам полезен. Всегда к вашим услугам.
Си. Благодарю вас. Я действительно вам крайне признателен. Разрешите мне напомнить вам одно обстоятельство? Если вы будете так любезны и изредка вспомните о том, что меня интересует окружение Аталанте, вы нам окажете громаднейшую услугу.
Информатор. Я подумаю об этом.
3
— Мистер Си? — спросила Мэгги Миллер. Двадцатидевятилетняя Мэгги — маленькая, крепкая, краснолицая — была некрасива: из уголков глаз вечно сочится какая-то беловатая слизь, на щеках — красные пятна, жидкие блеклые волосы, толстые, пухлые, розовые, вечно слюнявые губы. Плотно облегающие джинсы и ковбойка в крупную красно-зеленую клетку придавали ей вид страстный и необузданный; она выставила вперед голову, как бы защищая от недобрых людей всех своих богов — живых и мертвых: профессора Севиллу, Джеймса Дина, Боба Мэннинга, не считая богов второстепенных и преходящих. — Здравствуйте, мистер Си.
— Мой помощник Джим Фойл.
— Хэлло, мистер Фойл! Вероятно, произошло какое-то недоразумение, мистер Си? У меня записано, что ваш визит назначен на 17.30, а не (она взглянула на свои большие наручные часы из нержавеющей стали) на 15.30.
— Я просто в отчаянии, мисс Миллер.
— Ну что вы, что вы, мистер Си! К сожалению, профессор Севилла отсутствует, но его ассистентка, мисс Лафёй, даст вам все необходимые разъяснения.
Наступило молчание. Мэгги Миллер заглянула в записную книжку, попросила господа бога простить ее за ложь и с чистой, бескорыстной ненавистью подумала о миссис Фергюсон: «Ну что она понимает в профессоре, эта модница? Скажем прямо — шлюха (прости мне, господи, бранное слово). Бедный профессор, неужели эти бабы никогда не оставят его в покое. А уж эта стерва, с ее ангельским личиком и лицемерными ресницами, хуже всех, абсолютно развратная и циничная тварь. Она его увезла из лаборатории в самый разгар работы, прямо у нас из-под носа, я отлично видела, что Арлетт тоже была вне себя. А он, взрослый идиот, позволяет вертеть собой: стоило ей моргнуть, и готово — он уже рядышком с ней в ее шикарном автомобильчике. Нечего сказать, хорош у него видик, когда он в три погибели гнется в этой коробке. Она водит его за нос, как говорит Боб Мэннинг. Слабый тиранит сильного, но в конце концов, если бы сильный был по-настоящему силен, он не позволил бы слабому тиранить себя».
— Мистер Си, я сейчас позову мисс Лафёй, она в бассейне с Иваном.
— Как вы сказали?
— Лафёй, она канадка французского происхождения, поэтому такая фамилия. Извините, я не представила вам Боба Мэннинга. Боб — наш сотрудник.
Боб — высокий, худощавый, стройный, грациозный юноша с длинными, тонкими и гибкими руками — подошел поближе. Взгляд Си задержался на нем.
— Здравствуйте, мистер Си, — с очаровательной улыбкой сказал Боб.
Когда Мэгги вышла из сборного барака, где размещалась лаборатория, она ощутила на лице жаркие лучи солнца и морской ветер. И сразу же, как будто теплый ветер Флориды обнял и прижал ее к себе, она почувствовала себя красивой и счастливой. Она дышала полной грудью. Быстро перебирая маленькими куцыми ножками, она шла, подставив ветру грубое, обветренное и воинственное лицо.
На одном из двух пластиковых плотов, прикрепленных к борту бассейна, лежала Арлетт в купальном костюме, склонившись к дельфину Ивану и опустив руку в воду; глаза ее покраснели. Когда Мэгги подошла, Арлетт снова надела черные очки.
— Дорогая, какой ужас, профессор забыл о встрече с этим Си! Вы знаете, этот тип, наверное, какая-нибудь шишка, ведь в принципе наш опыт сверхсекретный. Я беспокоюсь, как бы он не повредил профессору. Мне совсем не нравятся его глаза — холодные, насмешливые и как-то исподтишка угрожающие, вы понимаете, что я хочу сказать. Вы могли бы его принять и рассказать о наших опытах, строя ему глазки, хотя этот тип вовсе не из, тех, кто позволит женщине окрутить себя. На меня он даже не взглянул. Я оставила их, его и помощника, с Бобом. Вы знаете Боба, он очарователен, Боб очарует и полчище гремучих змей.
— Ведите их сюда, — вздохнула Арлетт, — мне не хочется обращать на себя внимание и в купальнике являться в лабораторию.
— Понятно, — подхватила Мэгги быстрым прерывистым голосом, словно торопясь высказать то, что ей не удалось высказать за всю свою жизнь. — Вы же знаете, какие отношения у меня с Бобом Мэннингом. Боб — ребенок, без меня он пропал бы. Когда он на меня смотрит, выражение его лица напоминает мне Джеймса Дина за несколько месяцев до смерти. Бедный Джеймс, он сидел в старом кресле тети Агаты в Денвере, держа меня за руку. Вдруг он устало закрыл глаза и сказал: «Без тебя, Мэгги, я бы совсем пропал»., Вы обращали внимание на глаза Боба, Арлетт? Ведь он ребенок, абсолютно беззащитный, существо необычайно уязвимое. Я вне себя, когда представляю, как жестоко обращается с ним его отец. Это отвратительно. Бедный Боб. Думаю, что в один из ближайших дней я соглашусь осчастливить его и объявлю о нашей помолвке. Ему будет приятно иметь от меня ребенка. Он мне об этом не говорит, но я чувствую. Он не может пройти мимо младенца, не улыбнувшись ему или не состроив рожицу. Конечно, — с таинственным видом продолжала она, — иметь ребенка не так-то просто. Я обо всем говорила Севилле, но он почти не слушает меня. Ему некогда, он рассеян, и потом, вы знаете, как я им восхищаюсь, но сейчас и он ведет себя как ребенок.
— Севилла, — заметила Арлетт, — достаточно взрослый, чтобы знать, что ему делать.
— Ну да, правильно, дорогая, но не забывайте, что я знаю его уже пять лет. В некоторых отношениях он просто ребенок. Не будете же вы утверждать, что он любит эту дылду. Это невозможно, ведь у нее куриные мозги, уверена, что ее мозг не весит и двухсот граммов. Профессор польщен, вот и все, или же дело просто в чарах плоти, — тараторила она, выпячивая полные, красные, припухшие, словно шрам, губы.
— Да пойдите же за ними, — отвернулась Арлетт, — я хочу поскорей отвязаться от них.
— Не знаю, где она застряла, — сказал Боб Мэннинг. — Видите ли, она очень болтлива.
Его смущал тяжелый, упорный взгляд Си; ему казалось, что серо-голубые глаза Си подчиняют его себе.
— Пойду взгляну, в чем дело, — покраснел он. — Нет, спасибо, я не курю сигары.
Он вышел.
— Билл, — спросил Фойл, повернув к Си свое простодушное лицо боксера, — что это еще за магнитофон, который, не переставая, крутится?
— Не трогай его, Джим, он подключен к гидрофону, установленному в бассейне, чтобы принимать звуки, издаваемые под водой одним из дельфинов. Три недели назад я видел, такой же в Пойнт-Мугу.
Си склонился над письменным столом Мэгги, придвинул ее записную книжку, взглянул и положил на место..
— Так я и думал, Джим, эта маленькая стерва соврала. Встреча была назначена ровно на 15.30. Нечего сказать, недоразумение. Севилла просто смылся. Надо будет поинтересоваться прошлым этого метека, а заодно, пока мы здесь, и его ассистенткой — девушкой с французской фамилией.
— Билл, уж не думаете ли вы, что голлисты…
— Я никому не доверяю и, как прекрасно сказал Лорример, вечером, ложась спать, из осторожности подглядываю сам за собой в замочную скважину, чтобы видеть, что же я вынимаю из карманов…
— Мисс Лафёй ждет вас у бассейна, — сказала Мэгги. — Позвольте мне дать вам совет: вы хорошо сделаете, если снова наденете шляпы и снимете куртки, тени там нет.
Арлетт встала и вдоль бассейна пошла им навстречу — загорелая маленькая фигурка на фоне солнца и мглистой голубизны неба. Си улыбнулся ей наигранной веселой улыбкой, Фойл пожал ее теплую крепкую руку. Чувство благодарности охватило его. Он ожидал увидеть кого-нибудь вроде Мэгги, и вдруг такая прелесть — маленькая, стройная полненькая девушка: круглое с чуть вздернутым носиком личико, смуглая гладкая кожа, красивые черные глаза, живые, блестящие, выразительные, очень красивый рот, полный жизни, чувственный и великодушный взгляд. Чтобы подойти к ним, она сделала три шага, три маленьких шажка, потому что сама она была маленькой. В этом не было никакого жеманства, все ее крепкое и стройное тело так ладно держалось, вся она была такой кругленькой, нежной и гладкой, что при взгляде на нее слово «малютка» приобретало какой-то новый смысл. «Она мне нравится, — подумал Фойл. В висках у него стучало, в горле пересохло. — Боже мой, как она мне нравится! И ко всему порядочная, видно по глазам; не стерва, не хапуга, не зануда — словом, девушка, которая попадается одна из ста тысяч, и то еще если повезет. А я завтра утром буду уже в Вашингтоне».
Си весело улыбался Арлетт:
— Счастливы познакомиться с вами, мисс Лафёй. — Улыбаясь, холодными глазами он всматривался в ее лицо: «Эта обезьянка только что плакала, на щеке заметны следы слез».
— Насколько я понимаю, мисс Лафёй, — начал Си, — профессор Севилла проводит здесь весьма оригинальный эксперимент.
Арлетт взглянула на него. Он улыбался, но его глаза оставались холодными. «Этот тип, наверное, обижен тем, что имеет дело всего лишь с ассистенткой». Она сдержала слезы и любезно улыбнулась.
— В принципе он неоригинален, мистер Си. Подобный опыт уже проводился с шимпанзе, однако с дельфином его проводят впервые.
— Вы подразумеваете эксперимент Хэйзов с обезьяной Вики?
— Именно.
— Я знаю о нем только понаслышке, мисс Лафёй. Помнится, когда вышла книга Хэйзов, я был за границей.
— Так вот, Хэйзы, как вам известно, взяли на воспитание обезьянку в возрасте двух дней и вырастили ее у себя, как ребенка.
— Героический опыт, — заметил Фойл.
— Конечно! Нетрудно представить себе, каково было Хэйзам. Портьеры, мебель, лампы, посуда — все пострадало. Но они считали, что опыт того стоит. Идея заключалась в том, чтобы воспитать Вики, как человеческое дитя, и, поскольку голосовой аппарат шимпанзе сходен с нашим, научить говорить.
— Дело, кажется, закончилось провалом.
— Скажем лучше, опыт не удался.
Си ухмыльнулся.
— В чем же, по-вашему, разница между провалом и неудавшимся опытом?
— Неудавшийся опыт может многому научить нас.
— Например?
— Для начала хотя бы тому, что шимпанзе не может произвольно произнести какой-либо звук. Она, конечно, издает отдельные звуки, но это всегда вызвано каким-нибудь раздражителем, а не внутренним побуждением. Иначе говоря, произносимые шимпанзе звуки зависят от ее воли не больше, чем инстинктивный подскок вашей ноги зависит от вас, когда врач бьет молоточком по колену. Первая задача Хэйзов состояла, следовательно, в том, чтобы научить Вики по собственному побуждению произносить какой-нибудь звук. Чтобы получать пищу, Вики должна была научиться говорить «а».
— И ей это удалось?
— Не без труда. После этого Хэйзы перешли ко второй стадии: они использовали методы, применяемые в школах, где учат говорить умственно отсталых детей. Когда Вики произносила «а», мистер Хэйз зажимал и тотчас же отпускал ее губы. Так Вики через две недели занятий стала говорить «mama». Тогда ей было 14 месяцев. В два года она выучилась говорить «papa», в 28 месяцев «cup» в три года — произносить «up»2.
— Следовательно, активный словарь Вики ограничивается четырьмя словами?
— И к тому же она не всегда пользуется ими сознательно. Для Вики эти четыре слова — «слова-просители». Когда у Хэйзов бывают гости, Вики клянчит у гостей лакомства, без всякого разбора говорит «mama» или «papa». «Cup» имеет более узкое значение, Вики употребляет это слово, прося пить. Отсюда можно сделать вывод, что шимпанзе не связывает или плохо связывает выученное слово с обозначаемым им предметом.
— А каков ее пассивный словарь?
— Хайзы считают, что в нем примерно пятьдесят слов. Однако и в пассивном словаре связь между словом и предметом очень неустойчива. Иногда Вики безошибочно указывает на нос, уши и глаза, когда слышит соответствующие слова. Иногда ошибается. Когда мистер Хэйз говорит «глаза», она показывает па нос, и так далее. И последнее — выучивая новые слова, Вики часто забывает уже известные.
Наступила тишина. Через несколько секунд Фойл вполголоса заметил:
— Четыре слова за три года! По-моему, весьма печальный результат.
— Печальный для кого? — спросил Си, взгляну» на него с еле уловимым выражением насмешки и усталости. — Для Хэйзов или Вики? Для человека или шимпанзе?
— Для обоих, — сочувственно улыбнулась Фойлу Арлетт. — Впервые в истории человек предпринял серьезную, длительную и методичную попытку установить с животным лингвистическую связь и потерпел неудачу.
— А у вас больше шансов на успех с вашим младенцем дельфином? — спросил Си, потирая печень.
— Он уже не младенец, мистер Си, а взрослый. И эксперимент еще не завершен. Но если вы разрешите, я расскажу вам все с самого начала.
— Не могли бы мы присесть? — упавшим голосом попросил Си. — По-моему, стоять на такой жаре весьма утомительно.
— Извините, мистер Си, — смутилась Арлетт. — Я должна была сама позаботиться об этом. Мэгги, побудьте, пожалуйста, с Иваном, а мы вернемся в лабораторию.
Си облегченно вздохнул, опустившись в полотняный шезлонг, на который ему указала Арлетт.
— Не хотите ли выпить чего-нибудь, мистер Си? — участливо спросила она.
— Пустяки, — сказал Си, — немного переутомился, но я действительно с удовольствием чего-нибудь выпью.
Боб, изящный и непринужденный, вмешался в разговор.
— Не беспокойтесь, Арлетт, — сказал он серебряным, как у флейты, голосом. — Я буду за хозяйку. Наверное, и мистер Фойл выпьет виски?
Фойл тоже сел в полотняный шезлонг.
— Я просто не имею права отказываться, — бодро ответил он.
Арлетт сидела перед ними. Ее смущало то, что она была в купальнике, но, с другой стороны, оставить гостей, чтобы пойти надеть шорты, казалось ей ханжеством.
— Продолжайте, пожалуйста, мисс Лафёй, — попросил Си, — я себя чувствую совсем хорошо.
— Сначала я должна сказать, что у нас два бассейна, расположенных совсем рядом. В одном мы держим самца и двух, иногда трех самок. Другой, тот, который вы только что видели, дает нам возможность в случае необходимости изолировать кого-либо из наших подопечных. Ну так вот, все началось, как вы сами убедитесь, случайно: почти четыре года назад две наши самки разродились с промежутком в несколько часов. Одна умерла при родах, произведя на свет живого дельфина, а другая родила мертвого. Казалось совершенно естественным, что оставшаяся в живых самка усыновит осиротевшего дельфинчика. Ничего подобного не произошло. Она отказалась. Впрочем, такое поведение не редко и у животных других видов: его можно наблюдать у овец, которые, потеряв при родах малыша, не соглашаются выкармливать молоком ягненка-сироту.
Арлетт замолчала. Вошел Боб, неся на подносе бутылки и стаканы. Тотчас же Си вынул из кармана маленькую коробочку и проглотил две пилюли. Арлетт заметила, что рука его слегка дрожала, когда он подносил ко рту стакан с виски. «Он принимает наркотики, — подумала она, — это очевидно».
— Именно тогда профессор Севилла, — продолжала Арлетт через некоторое время, — сам решил вырастить дельфинчика.
Для этого необходимо было изолировать детеныша во втором бассейне, чтобы самец, который как раз переживал самый разгар брачного периода, — не нанес ему ран. Затем надо было брать молоко у оставшейся в живых самки и кормить им детеныша. Когда рассказываешь об этом, все кажется простым, а на самом деле возникало немало проблем. Для нас, сотрудников лаборатории, труднее всего было обеспечить наше непрерывное присутствие в воде, чтобы изолированный в бассейне дельфинчик не чувствовал себя покинутым. Мы облачались в комбинезоны «людей-лягушек» и дежурили парами. Через месяц профессор заказал два пластиковых плота, на которых могли располагаться приемные родители дельфинчика. Детеныш через гидрофон слышал голоса своей человеческой семьи, и, кроме того, его непрерывно ласкали. Иван очень спокойно отнесся к тому, что его родители переместились из воды на плот. Ночью, а иногда и днем оба плота для удобства пришвартовывались к стенке бассейна.
— Почему два плота, мисс Лафёй, — поинтересовался Си, — а не один?
— Потому что у дельфинчика обычно две матери. Родная мать, если так можно выразиться, и мать приемная, которая составляет ей компанию во время беременности, присутствует при родах, отгоняя любопытных дельфинов, а затем помогает охранять малыша от буйных самцов. Профессор Севилла попытался воспроизвести эту ситуацию: пришвартовывая плоты к стенке бассейна, мы всегда оставляли между ними промежуток, и всякий раз, по крайней мере в первые месяцы, Иван располагался именно в этом промежутке. Когда ночью кто-либо из нас опускал руку в воду, Иван мгновенно, даже во сне, подставлял голову пол пальцы своего «родителя».
— Какое милое животное, — улыбнулся Фойл, помешивая лед в своем стакане.
— Разве Иван считает вас своей семьей? — спросил Си.
К нему снова вернулся румянец, апломб и жесткий взгляд.
— Я думаю, что он всех нас считает своей семьей, а профессора Севиллу и меня, соответственно, родной а приемной матерями.
— Почему?
— Потому, что мы проводили с ним гораздо больше времени, чем другие наши сотрудники, а главное, потому, что именно мы, кормили его сначала молоком из соски, потом рыбой.
— Мисс Лафёй, — сказал, улыбаясь, Фойл, — с самого начала этого интервью вы держите нас в ужасной неизвестности: вы нам так и не сказали, заговорил ли ваш дельфин…
Арлетт посмотрела на него, в ее карих глазах появились лукавые искорки. Он подумал: «Какая прекрасная улыбка у этой девушки, такая широкая, открытая, добрая!»
— Сейчас скажу, — ответила Арлетт. — Но сперва я хочу подчеркнуть одно обстоятельство: принцип эксперимента профессора Севиллы основывается на явлении, впервые обнаруженном доктором Лилли и впоследствии подтвержденном другими исследователями, — дельфин способен спонтанно подражать человеческому голосу. Непрерывно разговаривая с Иваном, окружая его с утра до вечера «звуковой семейной атмосферой», по выражению профессора Севиллы, мы могли надеяться, что он начнет подражать звукам, которыми мы его пичкали, первое время не понимая их (как лепечущий в колыбели младенец), а затем понемногу схватывая их смысл
Арлетт выдержала паузу, окинула взглядом мужчин и, едва сдерживая торжествующий смех, объявила:
— Именно так все и вышло.
— Значит, он говорит! — воскликнул Си, привстав и бросив быстрый взгляд на Фойла.
Фойл подался вперед, стиснул руками стакан и, сдерживая волнение, глухо сказал:
— Значит, вы добились успеха!
— Частично, — ответила Арлетт, подняв правую руку. — Сейчас я вам расскажу, что ограничивает наш успех. Но прежде всего я скажу вам, что именно обусловило его. Голосовые органы дельфина совсем не похожи на наши. Дельфин произносит звуки не ртом — рот ему служит только для приема пищи, — а дыхалом — дыхательным органом, к которому животное не позволяет прикасаться. Даже и мысли быть не могло, чтобы обращаться с дыхалом так, как Хэйзы манипулировали губами Вики. Впрочем, в этом не было никакой необходимости, потому что с самого начала выявилось двойное превосходство Ивана над Вики: он может сознательно произносить отдельные звуки и непроизвольно имитировать человеческий голос. Но самое поразительное достижение Ивана, мистер Си, — оно предвещает будущие успехи, хотя в настоящий момент ему нечем особо похвастать, — состоит в том, что Иван сумел установить четкую и постоянную связь между повторяемым им словом и обозначаемой этим словом вещью. Иначе говоря, Иван поднялся до специфически человеческого понятия слова-символа.
— Да ведь это поразительный скачок вперед! — изумился Фойл.
— Я тоже так думаю, — согласилась Арлетт, глаза ее оживленно блестели. — Если бы эксперимент профессора Севиллы на этом и закончился, он все равно явился бы поворотным пунктом в межвидовых отношениях.
Стало тихо. Си с ненавистью окинул взглядом тело Арлетт: «Какая все-таки мерзость — женское тело; эти большие груди, ляжки, все такое слабое, дряблое». Он прикрыл глаза: «Поворотный пункт в межвидовых отношениях» — это уж слова Севиллы, она, конечно же, влюблена в патрона, все они хороши, на уме один секс…»
— Мисс Лафёй, — любезно спросил он, — сколько слов знает Иван?
— Сильно ли он искажает слова? — одновременно задал вопрос Фойл.
Боб Мэннинг засмеялся серебряным смехом и повернулся к Арлетт:
— Надо будет установить очередность!..
— Отвечаю на первый вопрос, — сказала Арлетт. Она мельком взглянула на Боба: «Дурачок, не понимаю, что это он так старается».
— В активном словаре Ивана примерно сорок слов.
— Так много! — удивился Фойл. — Сорок слов! В десять рае больше, чем у Вики!
— Не могли бы вы назвать некоторые из них? — спросил Си.
— Мисс Лафёй, — возразил Фойл, с досадой глядя на Си, — не ответила на мой вопрос о том, сильно ли Иван искажает слова.
Арлетт подняла руки и объявила:
— Прежде чем я отвечу на ваши вопросы, мне хочется обратить ваше внимание на одно обстоятельство: Иван уверенно обращается с самыми отвлеченными языковыми символами. Например, он умеет говорить right, left, in, out3 и безошибочно их употребляет. Он пользуется глаголами go, come, listen, look, speak4 и употребляет их вполне сознательно.
— В таком случае мне неясно, — удивился Си, — что же ограничивает ваш опыт…
— Сейчас скажу, — продолжала Арлетт. — И заодно отвечу мистеру Фойлу.
— Наконец-то! — обрадовался Фойл.
Арлетт улыбнулась ему:
— Начну с менее важного: как и следовало ожидать, Иван сильно дельфинизирует человеческие звуки. Голос у него резкий, гнусавый, визгливый, и понимать его не всегда легко. К сожалению, кроме этих маленьких недостатков, есть нечто куда более серьезное. Она сделала паузу, потом продолжала:
— Ивану удается произносить только односложные слова — вот что ограничивает наш опыт. Когда мы пытаемся его научить слову из двух слогов, он запоминает лишь последний слог, безразлично, ударный или безударный. Так music5 превращается в zic, Ivan — в Fa, listen — в sen. И тут мы сталкиваемся с трудностью, которая, по мнению профессора Севиллы, в настоящее время тормозит всякое продвижение вперед: Иван не умеет складывать слоги.
— Мой помощник Джим Фойл.
— Хэлло, мистер Фойл! Вероятно, произошло какое-то недоразумение, мистер Си? У меня записано, что ваш визит назначен на 17.30, а не (она взглянула на свои большие наручные часы из нержавеющей стали) на 15.30.
— Я просто в отчаянии, мисс Миллер.
— Ну что вы, что вы, мистер Си! К сожалению, профессор Севилла отсутствует, но его ассистентка, мисс Лафёй, даст вам все необходимые разъяснения.
Наступило молчание. Мэгги Миллер заглянула в записную книжку, попросила господа бога простить ее за ложь и с чистой, бескорыстной ненавистью подумала о миссис Фергюсон: «Ну что она понимает в профессоре, эта модница? Скажем прямо — шлюха (прости мне, господи, бранное слово). Бедный профессор, неужели эти бабы никогда не оставят его в покое. А уж эта стерва, с ее ангельским личиком и лицемерными ресницами, хуже всех, абсолютно развратная и циничная тварь. Она его увезла из лаборатории в самый разгар работы, прямо у нас из-под носа, я отлично видела, что Арлетт тоже была вне себя. А он, взрослый идиот, позволяет вертеть собой: стоило ей моргнуть, и готово — он уже рядышком с ней в ее шикарном автомобильчике. Нечего сказать, хорош у него видик, когда он в три погибели гнется в этой коробке. Она водит его за нос, как говорит Боб Мэннинг. Слабый тиранит сильного, но в конце концов, если бы сильный был по-настоящему силен, он не позволил бы слабому тиранить себя».
— Мистер Си, я сейчас позову мисс Лафёй, она в бассейне с Иваном.
— Как вы сказали?
— Лафёй, она канадка французского происхождения, поэтому такая фамилия. Извините, я не представила вам Боба Мэннинга. Боб — наш сотрудник.
Боб — высокий, худощавый, стройный, грациозный юноша с длинными, тонкими и гибкими руками — подошел поближе. Взгляд Си задержался на нем.
— Здравствуйте, мистер Си, — с очаровательной улыбкой сказал Боб.
Когда Мэгги вышла из сборного барака, где размещалась лаборатория, она ощутила на лице жаркие лучи солнца и морской ветер. И сразу же, как будто теплый ветер Флориды обнял и прижал ее к себе, она почувствовала себя красивой и счастливой. Она дышала полной грудью. Быстро перебирая маленькими куцыми ножками, она шла, подставив ветру грубое, обветренное и воинственное лицо.
На одном из двух пластиковых плотов, прикрепленных к борту бассейна, лежала Арлетт в купальном костюме, склонившись к дельфину Ивану и опустив руку в воду; глаза ее покраснели. Когда Мэгги подошла, Арлетт снова надела черные очки.
— Дорогая, какой ужас, профессор забыл о встрече с этим Си! Вы знаете, этот тип, наверное, какая-нибудь шишка, ведь в принципе наш опыт сверхсекретный. Я беспокоюсь, как бы он не повредил профессору. Мне совсем не нравятся его глаза — холодные, насмешливые и как-то исподтишка угрожающие, вы понимаете, что я хочу сказать. Вы могли бы его принять и рассказать о наших опытах, строя ему глазки, хотя этот тип вовсе не из, тех, кто позволит женщине окрутить себя. На меня он даже не взглянул. Я оставила их, его и помощника, с Бобом. Вы знаете Боба, он очарователен, Боб очарует и полчище гремучих змей.
— Ведите их сюда, — вздохнула Арлетт, — мне не хочется обращать на себя внимание и в купальнике являться в лабораторию.
— Понятно, — подхватила Мэгги быстрым прерывистым голосом, словно торопясь высказать то, что ей не удалось высказать за всю свою жизнь. — Вы же знаете, какие отношения у меня с Бобом Мэннингом. Боб — ребенок, без меня он пропал бы. Когда он на меня смотрит, выражение его лица напоминает мне Джеймса Дина за несколько месяцев до смерти. Бедный Джеймс, он сидел в старом кресле тети Агаты в Денвере, держа меня за руку. Вдруг он устало закрыл глаза и сказал: «Без тебя, Мэгги, я бы совсем пропал»., Вы обращали внимание на глаза Боба, Арлетт? Ведь он ребенок, абсолютно беззащитный, существо необычайно уязвимое. Я вне себя, когда представляю, как жестоко обращается с ним его отец. Это отвратительно. Бедный Боб. Думаю, что в один из ближайших дней я соглашусь осчастливить его и объявлю о нашей помолвке. Ему будет приятно иметь от меня ребенка. Он мне об этом не говорит, но я чувствую. Он не может пройти мимо младенца, не улыбнувшись ему или не состроив рожицу. Конечно, — с таинственным видом продолжала она, — иметь ребенка не так-то просто. Я обо всем говорила Севилле, но он почти не слушает меня. Ему некогда, он рассеян, и потом, вы знаете, как я им восхищаюсь, но сейчас и он ведет себя как ребенок.
— Севилла, — заметила Арлетт, — достаточно взрослый, чтобы знать, что ему делать.
— Ну да, правильно, дорогая, но не забывайте, что я знаю его уже пять лет. В некоторых отношениях он просто ребенок. Не будете же вы утверждать, что он любит эту дылду. Это невозможно, ведь у нее куриные мозги, уверена, что ее мозг не весит и двухсот граммов. Профессор польщен, вот и все, или же дело просто в чарах плоти, — тараторила она, выпячивая полные, красные, припухшие, словно шрам, губы.
— Да пойдите же за ними, — отвернулась Арлетт, — я хочу поскорей отвязаться от них.
— Не знаю, где она застряла, — сказал Боб Мэннинг. — Видите ли, она очень болтлива.
Его смущал тяжелый, упорный взгляд Си; ему казалось, что серо-голубые глаза Си подчиняют его себе.
— Пойду взгляну, в чем дело, — покраснел он. — Нет, спасибо, я не курю сигары.
Он вышел.
— Билл, — спросил Фойл, повернув к Си свое простодушное лицо боксера, — что это еще за магнитофон, который, не переставая, крутится?
— Не трогай его, Джим, он подключен к гидрофону, установленному в бассейне, чтобы принимать звуки, издаваемые под водой одним из дельфинов. Три недели назад я видел, такой же в Пойнт-Мугу.
Си склонился над письменным столом Мэгги, придвинул ее записную книжку, взглянул и положил на место..
— Так я и думал, Джим, эта маленькая стерва соврала. Встреча была назначена ровно на 15.30. Нечего сказать, недоразумение. Севилла просто смылся. Надо будет поинтересоваться прошлым этого метека, а заодно, пока мы здесь, и его ассистенткой — девушкой с французской фамилией.
— Билл, уж не думаете ли вы, что голлисты…
— Я никому не доверяю и, как прекрасно сказал Лорример, вечером, ложась спать, из осторожности подглядываю сам за собой в замочную скважину, чтобы видеть, что же я вынимаю из карманов…
— Мисс Лафёй ждет вас у бассейна, — сказала Мэгги. — Позвольте мне дать вам совет: вы хорошо сделаете, если снова наденете шляпы и снимете куртки, тени там нет.
Арлетт встала и вдоль бассейна пошла им навстречу — загорелая маленькая фигурка на фоне солнца и мглистой голубизны неба. Си улыбнулся ей наигранной веселой улыбкой, Фойл пожал ее теплую крепкую руку. Чувство благодарности охватило его. Он ожидал увидеть кого-нибудь вроде Мэгги, и вдруг такая прелесть — маленькая, стройная полненькая девушка: круглое с чуть вздернутым носиком личико, смуглая гладкая кожа, красивые черные глаза, живые, блестящие, выразительные, очень красивый рот, полный жизни, чувственный и великодушный взгляд. Чтобы подойти к ним, она сделала три шага, три маленьких шажка, потому что сама она была маленькой. В этом не было никакого жеманства, все ее крепкое и стройное тело так ладно держалось, вся она была такой кругленькой, нежной и гладкой, что при взгляде на нее слово «малютка» приобретало какой-то новый смысл. «Она мне нравится, — подумал Фойл. В висках у него стучало, в горле пересохло. — Боже мой, как она мне нравится! И ко всему порядочная, видно по глазам; не стерва, не хапуга, не зануда — словом, девушка, которая попадается одна из ста тысяч, и то еще если повезет. А я завтра утром буду уже в Вашингтоне».
Си весело улыбался Арлетт:
— Счастливы познакомиться с вами, мисс Лафёй. — Улыбаясь, холодными глазами он всматривался в ее лицо: «Эта обезьянка только что плакала, на щеке заметны следы слез».
— Насколько я понимаю, мисс Лафёй, — начал Си, — профессор Севилла проводит здесь весьма оригинальный эксперимент.
Арлетт взглянула на него. Он улыбался, но его глаза оставались холодными. «Этот тип, наверное, обижен тем, что имеет дело всего лишь с ассистенткой». Она сдержала слезы и любезно улыбнулась.
— В принципе он неоригинален, мистер Си. Подобный опыт уже проводился с шимпанзе, однако с дельфином его проводят впервые.
— Вы подразумеваете эксперимент Хэйзов с обезьяной Вики?
— Именно.
— Я знаю о нем только понаслышке, мисс Лафёй. Помнится, когда вышла книга Хэйзов, я был за границей.
— Так вот, Хэйзы, как вам известно, взяли на воспитание обезьянку в возрасте двух дней и вырастили ее у себя, как ребенка.
— Героический опыт, — заметил Фойл.
— Конечно! Нетрудно представить себе, каково было Хэйзам. Портьеры, мебель, лампы, посуда — все пострадало. Но они считали, что опыт того стоит. Идея заключалась в том, чтобы воспитать Вики, как человеческое дитя, и, поскольку голосовой аппарат шимпанзе сходен с нашим, научить говорить.
— Дело, кажется, закончилось провалом.
— Скажем лучше, опыт не удался.
Си ухмыльнулся.
— В чем же, по-вашему, разница между провалом и неудавшимся опытом?
— Неудавшийся опыт может многому научить нас.
— Например?
— Для начала хотя бы тому, что шимпанзе не может произвольно произнести какой-либо звук. Она, конечно, издает отдельные звуки, но это всегда вызвано каким-нибудь раздражителем, а не внутренним побуждением. Иначе говоря, произносимые шимпанзе звуки зависят от ее воли не больше, чем инстинктивный подскок вашей ноги зависит от вас, когда врач бьет молоточком по колену. Первая задача Хэйзов состояла, следовательно, в том, чтобы научить Вики по собственному побуждению произносить какой-нибудь звук. Чтобы получать пищу, Вики должна была научиться говорить «а».
— И ей это удалось?
— Не без труда. После этого Хэйзы перешли ко второй стадии: они использовали методы, применяемые в школах, где учат говорить умственно отсталых детей. Когда Вики произносила «а», мистер Хэйз зажимал и тотчас же отпускал ее губы. Так Вики через две недели занятий стала говорить «mama». Тогда ей было 14 месяцев. В два года она выучилась говорить «papa», в 28 месяцев «cup» в три года — произносить «up»2.
— Следовательно, активный словарь Вики ограничивается четырьмя словами?
— И к тому же она не всегда пользуется ими сознательно. Для Вики эти четыре слова — «слова-просители». Когда у Хэйзов бывают гости, Вики клянчит у гостей лакомства, без всякого разбора говорит «mama» или «papa». «Cup» имеет более узкое значение, Вики употребляет это слово, прося пить. Отсюда можно сделать вывод, что шимпанзе не связывает или плохо связывает выученное слово с обозначаемым им предметом.
— А каков ее пассивный словарь?
— Хайзы считают, что в нем примерно пятьдесят слов. Однако и в пассивном словаре связь между словом и предметом очень неустойчива. Иногда Вики безошибочно указывает на нос, уши и глаза, когда слышит соответствующие слова. Иногда ошибается. Когда мистер Хэйз говорит «глаза», она показывает па нос, и так далее. И последнее — выучивая новые слова, Вики часто забывает уже известные.
Наступила тишина. Через несколько секунд Фойл вполголоса заметил:
— Четыре слова за три года! По-моему, весьма печальный результат.
— Печальный для кого? — спросил Си, взгляну» на него с еле уловимым выражением насмешки и усталости. — Для Хэйзов или Вики? Для человека или шимпанзе?
— Для обоих, — сочувственно улыбнулась Фойлу Арлетт. — Впервые в истории человек предпринял серьезную, длительную и методичную попытку установить с животным лингвистическую связь и потерпел неудачу.
— А у вас больше шансов на успех с вашим младенцем дельфином? — спросил Си, потирая печень.
— Он уже не младенец, мистер Си, а взрослый. И эксперимент еще не завершен. Но если вы разрешите, я расскажу вам все с самого начала.
— Не могли бы мы присесть? — упавшим голосом попросил Си. — По-моему, стоять на такой жаре весьма утомительно.
— Извините, мистер Си, — смутилась Арлетт. — Я должна была сама позаботиться об этом. Мэгги, побудьте, пожалуйста, с Иваном, а мы вернемся в лабораторию.
Си облегченно вздохнул, опустившись в полотняный шезлонг, на который ему указала Арлетт.
— Не хотите ли выпить чего-нибудь, мистер Си? — участливо спросила она.
— Пустяки, — сказал Си, — немного переутомился, но я действительно с удовольствием чего-нибудь выпью.
Боб, изящный и непринужденный, вмешался в разговор.
— Не беспокойтесь, Арлетт, — сказал он серебряным, как у флейты, голосом. — Я буду за хозяйку. Наверное, и мистер Фойл выпьет виски?
Фойл тоже сел в полотняный шезлонг.
— Я просто не имею права отказываться, — бодро ответил он.
Арлетт сидела перед ними. Ее смущало то, что она была в купальнике, но, с другой стороны, оставить гостей, чтобы пойти надеть шорты, казалось ей ханжеством.
— Продолжайте, пожалуйста, мисс Лафёй, — попросил Си, — я себя чувствую совсем хорошо.
— Сначала я должна сказать, что у нас два бассейна, расположенных совсем рядом. В одном мы держим самца и двух, иногда трех самок. Другой, тот, который вы только что видели, дает нам возможность в случае необходимости изолировать кого-либо из наших подопечных. Ну так вот, все началось, как вы сами убедитесь, случайно: почти четыре года назад две наши самки разродились с промежутком в несколько часов. Одна умерла при родах, произведя на свет живого дельфина, а другая родила мертвого. Казалось совершенно естественным, что оставшаяся в живых самка усыновит осиротевшего дельфинчика. Ничего подобного не произошло. Она отказалась. Впрочем, такое поведение не редко и у животных других видов: его можно наблюдать у овец, которые, потеряв при родах малыша, не соглашаются выкармливать молоком ягненка-сироту.
Арлетт замолчала. Вошел Боб, неся на подносе бутылки и стаканы. Тотчас же Си вынул из кармана маленькую коробочку и проглотил две пилюли. Арлетт заметила, что рука его слегка дрожала, когда он подносил ко рту стакан с виски. «Он принимает наркотики, — подумала она, — это очевидно».
— Именно тогда профессор Севилла, — продолжала Арлетт через некоторое время, — сам решил вырастить дельфинчика.
Для этого необходимо было изолировать детеныша во втором бассейне, чтобы самец, который как раз переживал самый разгар брачного периода, — не нанес ему ран. Затем надо было брать молоко у оставшейся в живых самки и кормить им детеныша. Когда рассказываешь об этом, все кажется простым, а на самом деле возникало немало проблем. Для нас, сотрудников лаборатории, труднее всего было обеспечить наше непрерывное присутствие в воде, чтобы изолированный в бассейне дельфинчик не чувствовал себя покинутым. Мы облачались в комбинезоны «людей-лягушек» и дежурили парами. Через месяц профессор заказал два пластиковых плота, на которых могли располагаться приемные родители дельфинчика. Детеныш через гидрофон слышал голоса своей человеческой семьи, и, кроме того, его непрерывно ласкали. Иван очень спокойно отнесся к тому, что его родители переместились из воды на плот. Ночью, а иногда и днем оба плота для удобства пришвартовывались к стенке бассейна.
— Почему два плота, мисс Лафёй, — поинтересовался Си, — а не один?
— Потому что у дельфинчика обычно две матери. Родная мать, если так можно выразиться, и мать приемная, которая составляет ей компанию во время беременности, присутствует при родах, отгоняя любопытных дельфинов, а затем помогает охранять малыша от буйных самцов. Профессор Севилла попытался воспроизвести эту ситуацию: пришвартовывая плоты к стенке бассейна, мы всегда оставляли между ними промежуток, и всякий раз, по крайней мере в первые месяцы, Иван располагался именно в этом промежутке. Когда ночью кто-либо из нас опускал руку в воду, Иван мгновенно, даже во сне, подставлял голову пол пальцы своего «родителя».
— Какое милое животное, — улыбнулся Фойл, помешивая лед в своем стакане.
— Разве Иван считает вас своей семьей? — спросил Си.
К нему снова вернулся румянец, апломб и жесткий взгляд.
— Я думаю, что он всех нас считает своей семьей, а профессора Севиллу и меня, соответственно, родной а приемной матерями.
— Почему?
— Потому, что мы проводили с ним гораздо больше времени, чем другие наши сотрудники, а главное, потому, что именно мы, кормили его сначала молоком из соски, потом рыбой.
— Мисс Лафёй, — сказал, улыбаясь, Фойл, — с самого начала этого интервью вы держите нас в ужасной неизвестности: вы нам так и не сказали, заговорил ли ваш дельфин…
Арлетт посмотрела на него, в ее карих глазах появились лукавые искорки. Он подумал: «Какая прекрасная улыбка у этой девушки, такая широкая, открытая, добрая!»
— Сейчас скажу, — ответила Арлетт. — Но сперва я хочу подчеркнуть одно обстоятельство: принцип эксперимента профессора Севиллы основывается на явлении, впервые обнаруженном доктором Лилли и впоследствии подтвержденном другими исследователями, — дельфин способен спонтанно подражать человеческому голосу. Непрерывно разговаривая с Иваном, окружая его с утра до вечера «звуковой семейной атмосферой», по выражению профессора Севиллы, мы могли надеяться, что он начнет подражать звукам, которыми мы его пичкали, первое время не понимая их (как лепечущий в колыбели младенец), а затем понемногу схватывая их смысл
Арлетт выдержала паузу, окинула взглядом мужчин и, едва сдерживая торжествующий смех, объявила:
— Именно так все и вышло.
— Значит, он говорит! — воскликнул Си, привстав и бросив быстрый взгляд на Фойла.
Фойл подался вперед, стиснул руками стакан и, сдерживая волнение, глухо сказал:
— Значит, вы добились успеха!
— Частично, — ответила Арлетт, подняв правую руку. — Сейчас я вам расскажу, что ограничивает наш успех. Но прежде всего я скажу вам, что именно обусловило его. Голосовые органы дельфина совсем не похожи на наши. Дельфин произносит звуки не ртом — рот ему служит только для приема пищи, — а дыхалом — дыхательным органом, к которому животное не позволяет прикасаться. Даже и мысли быть не могло, чтобы обращаться с дыхалом так, как Хэйзы манипулировали губами Вики. Впрочем, в этом не было никакой необходимости, потому что с самого начала выявилось двойное превосходство Ивана над Вики: он может сознательно произносить отдельные звуки и непроизвольно имитировать человеческий голос. Но самое поразительное достижение Ивана, мистер Си, — оно предвещает будущие успехи, хотя в настоящий момент ему нечем особо похвастать, — состоит в том, что Иван сумел установить четкую и постоянную связь между повторяемым им словом и обозначаемой этим словом вещью. Иначе говоря, Иван поднялся до специфически человеческого понятия слова-символа.
— Да ведь это поразительный скачок вперед! — изумился Фойл.
— Я тоже так думаю, — согласилась Арлетт, глаза ее оживленно блестели. — Если бы эксперимент профессора Севиллы на этом и закончился, он все равно явился бы поворотным пунктом в межвидовых отношениях.
Стало тихо. Си с ненавистью окинул взглядом тело Арлетт: «Какая все-таки мерзость — женское тело; эти большие груди, ляжки, все такое слабое, дряблое». Он прикрыл глаза: «Поворотный пункт в межвидовых отношениях» — это уж слова Севиллы, она, конечно же, влюблена в патрона, все они хороши, на уме один секс…»
— Мисс Лафёй, — любезно спросил он, — сколько слов знает Иван?
— Сильно ли он искажает слова? — одновременно задал вопрос Фойл.
Боб Мэннинг засмеялся серебряным смехом и повернулся к Арлетт:
— Надо будет установить очередность!..
— Отвечаю на первый вопрос, — сказала Арлетт. Она мельком взглянула на Боба: «Дурачок, не понимаю, что это он так старается».
— В активном словаре Ивана примерно сорок слов.
— Так много! — удивился Фойл. — Сорок слов! В десять рае больше, чем у Вики!
— Не могли бы вы назвать некоторые из них? — спросил Си.
— Мисс Лафёй, — возразил Фойл, с досадой глядя на Си, — не ответила на мой вопрос о том, сильно ли Иван искажает слова.
Арлетт подняла руки и объявила:
— Прежде чем я отвечу на ваши вопросы, мне хочется обратить ваше внимание на одно обстоятельство: Иван уверенно обращается с самыми отвлеченными языковыми символами. Например, он умеет говорить right, left, in, out3 и безошибочно их употребляет. Он пользуется глаголами go, come, listen, look, speak4 и употребляет их вполне сознательно.
— В таком случае мне неясно, — удивился Си, — что же ограничивает ваш опыт…
— Сейчас скажу, — продолжала Арлетт. — И заодно отвечу мистеру Фойлу.
— Наконец-то! — обрадовался Фойл.
Арлетт улыбнулась ему:
— Начну с менее важного: как и следовало ожидать, Иван сильно дельфинизирует человеческие звуки. Голос у него резкий, гнусавый, визгливый, и понимать его не всегда легко. К сожалению, кроме этих маленьких недостатков, есть нечто куда более серьезное. Она сделала паузу, потом продолжала:
— Ивану удается произносить только односложные слова — вот что ограничивает наш опыт. Когда мы пытаемся его научить слову из двух слогов, он запоминает лишь последний слог, безразлично, ударный или безударный. Так music5 превращается в zic, Ivan — в Fa, listen — в sen. И тут мы сталкиваемся с трудностью, которая, по мнению профессора Севиллы, в настоящее время тормозит всякое продвижение вперед: Иван не умеет складывать слоги.