Страница:
Сдаваться он не собирался: не тот характер, и на всеобщий позор он выставляться не станет ни в коем случае. Другое дело, что сейчас силой ничего не добьёшься, но только дипломатией, переговорами, компромиссами. Тактическое искусство учит, что и при отступлении надо соблюдать порядок, а не драпать сломя голову.
И всё же уверенность в том, что замысел правильный и обязательно приведёт к выигрышу, то бишь к утверждению Ладкова, внезапно чуть покачнулась, дала маленькую, но трещину.
Случилось это сегодня после неожиданного телефонного звонка. Неожиданного – это говорило о том, что не всё было предусмотрено, достаточно хорошо продумано. Можно было бы, конечно, упрекнуть в этом Полкана, теперь ставшего уже начальником ладковского штаба. Однако Третий понимал, что политтехнолог тут ни при чём. Самому, самому надо было сообразить, чтобы найти нужный ответ заблаговременно, и достаточно убедительный.
Звонил Равиль Умаров из своей удельной вотчины, по современному именовавшейся республикой и формально всё ещё остававшейся в составе Российской Федерации. Умаров был человеком решительным и действия предпочитал словам. Поэтому он сразу же, не рассусоливая и не тратя времени на протокольные ритуалы, сказал:
– Дошла до меня весть о твоих замыслах, – обращения на «вы» Равиль принципиально не признавал. – Слушай, это нехорошее решение. Очень плохое, поверь. Не делай этого, пожалуйста, да?
Нет, давно уже сделалось невозможным хоть что-нибудь сохранять в тайне больше нескольких часов.
– Здравствуй, Равиль, – ответил Третий. – Как семья, жена, дети? Как сам здоров?
– Все очень здоровы. Теперь послушай, почему это плохо.
– Ты, собственно, о чём? Что-то я пока не понял.
– Ты понял, хотя, может, и не всё ещё. Твоя демонстрация – может быть, не очень плохо, но слишком громоздко. Много шума, много возни, больше, чем пользы. Понял, да? Твой Ладков – слабый человек, пустое место. Ты надеешься, что при нём будешь в безопасности. Слушай, не будешь! Потому что и сам он не будет, его сразу же подомнут под себя и будут править через его голову. Не твои друзья, нет. Твои – расслабились, размягчились. Слишком много проглотили, теперь мечтают спокойно переваривать. Они больше не бойцы. Чтобы тебе было хорошо, тебя сменить должен сильный человек, твёрдый, смелый. С хорошей опорой. Ты понял, да? Скажи одно слово – и я завтра буду рядом с тобой, и не один. Ты знаешь: силы у меня есть. Надёжные.
– Я думал о тебе, Равиль, – наполовину соврал Третий. Он и в самом деле думал, но вовсе не в этой плоскости. Наоборот – прикидывал, как бы устроить, чтобы подольше держать Умарова вне игры. Потому что стоит возникнуть слуху, что Кавказ за Ладкова и помогает ему, как претендент мигом лишится хорошо, если только половины своих сторонников. А он, оказывается, намерен поддерживать не Ладкова, а самого себя. Ничего себе! Хуже может быть только выдвинуть в президенты еврея или армянина… ну, до такого идиотства не дойдёт даже самый глупый… Выдвинуть китайца, вот что было бы худшим. Хотя… с Китаем мы давненько уже не перестреливались, а с Умаровым… – Думал, – повторил он. – Но ты же сам понимаешь: тут надо народ готовить тщательно, не спеша. Иначе как бы всё вообще не пошло в разнос. Ты мужик молодой, успеешь ещё. А сейчас – обещаю: при малейшей нужде обращусь к тебе за помощью. Идёт?
– Не идёт! – отрезал Равиль. – Ты сказал, не на этот раз? А подумал – будут ли другие разы?
– Ну, с этим я согласиться не могу, – возразил Третий. – Ты, Равиль, просто не совсем в курсе. Вот увидишь: всё пройдёт нормально.
– Ты всё-таки ещё подумай. Хотя бы о том: Ладков чем тебя защищать будет? Словами? Дел от него не дождёшься. Считаешь, это ты будешь его за тесёмки дёргать? Ты не будешь. Другие будут. Кто ещё не наелся. Подумай.
– Ничего, Равиль, – разговор следовало закончить на мажорной ноте, с маленьким призвуком несерьёзности. – Аллах велик.
– Аллах – да, – такими словами кавказец закончил разговор и отключился.
И вот теперь предстояло ещё думать: насколько всё это серьёзно и насколько опасно.
Словно без этого не хватало поводов для размышлений.
Третий был вообще-то удовлетворён тем, что избирательная кампания Ладкова в регионах шла успешно. Несколько смутило его лишь количество ошибок: почти везде перепутали отчество претендента, вместо Фёдоровича он всё чаще становился Федотовичем. То ли на местах отнеслись к делу, спустя рукава, без должного внимания, то ли…
Ситуация прояснилась, когда доложили: кандидат Ладков и сам выступает на митингах и собраниях, и с немалым успехом. Это было бы очень приятно, если бы Ладков всё это время не находился на Дальнем Востоке. Но он находился именно там, работал с электоратом. Значит?
Вывод был один: диверсия. Подставили куклу. И весь вопрос в том – в чью пользу она откажется от голосов в решающий момент.
В Лаптевскую, в чью же ещё?
А если не в Лаптевскую?
Если в пользу кого-то из декоративных претендентов, самовыдвиженцев или глав давно уже потерявших всякие шансы либералов или правых, то ладно: с этими возможными голосами или без них, но они и близко к выигрышу не окажутся. Это всем ясно, им самим – в первую очередь. А вот коммунисты – это куда более серьёзно. А также…
Да, кстати! Почему ничего не слышно от…
Он позвонил.
– Савелий Карлович, что нового слышно с востока? Надеюсь, всё благополучно?
И уже по тому, что ответ последовал не в ту же секунду, но с небольшой, но всё же ощутимой запинкой, понял: нет, что-то не так. Не срослось. Ну конечно же: случись там что-нибудь, он бы уже знал. Хотя… может, просто побоялись доложить, не зная, как он к этому отнесётся? Значит, всё-таки ещё боятся. Понимают: и хромая утка напоследок способна клюнуть очень крепко. Тем более что ещё не догадались – какую же позицию он займёт, уступив кресло Ладкову. Соображают, что он ведь может править и через голову преданного ему ставленника.
Хотя чего стоит преданность в наше время – если она вообще существует? Лаптев ведь тоже казался уж таким своим…
– Так что там, Савелий Карлович?
– Н-ну… всё в порядке, все живы-здоровы…
Фу. Мяучит, как нашкодивший кот.
– Вы что – не в курсе? Я спрашиваю: где сейчас Котовский? С ним ничего не произошло?
– Точно сказать затруднительно…
Третий слушал, наливаясь горячим гневом, едва сдерживаясь.
«Затруднительно»! Господи, в очередной раз прошляпили. Что же получается? Мало того, что на свободе, но ещё и дивизия… Раз они его подобрали, значит, там его сторонники. А дивизия, как докладывали, едва ли не самая боеспособная во всей армии. И движется на запад. По его же собственному приказу! Вот уж действительно – не имела баба хлопот…
– Ну, что же: спасибо за информацию.
Это – предельно сухим, сверхофициальным голосом. Чтобы выразить своё крайнее недовольство услышанным.
Выходит, что дивизию эту подпускать к столице и близко нельзя. Хотя…
Равиль. От него нужно сейчас ожидать серьёзных осложнений. Вот эту дивизию и двинуть ему навстречу, раз уж она такая сверхбоеготовная. Минус на минус – получим несомненный плюс. Пусть схлестнутся. И возникнет хороший повод для чрезвычайного положения – и для юга, и для центра. Вот так-то. Клин клином вышибают.
– Получено соответствующее приказание министра о переброске вас на юг. Отправку начнём через два часа, так что вам следует пребывать в полной готовности к движению, личный состав из вагонов не выпускать. И ещё: мне докладывают, что вместе с вашим соединением передвигаются и какие-то гражданские лица. Вы прекрасно знаете, что это не положено. Никоим образом. Поэтому предлагаю вам немедленно удалить штатских из расположения вверенных вам войск. Просто высадить; здесь не тайга и не пустыня, они не пропадут. Вы меня поняли? Честь имею.
Курилов повернулся так энергично, что вихрь возник в комендантском кабинете. Вышел, громко стуча каблуками.
Идиотское положение. Наверху – явно стычка. Генштаб – одно, министр – другое.
Да к тому же и это: просто взять и выкинуть из вагона Котовского и его сопровождающих. Согласен: некоторое нарушение в этом есть. Однако, как ещё император Пётр указывал, – в уставах правила есть, а примеров в них нет. В этом роде было сказано. То есть – правила надо приноравливать к реальной обстановке, а не наоборот.
В моём распоряжении – два часа. Москва уже не так далеко. Связь, надо полагать, осуществится без проблем. Напрямую. Хорошо бы – Лосев оказался на месте.
Лосев оказался. И ответил, не дав даже договорить:
– Мы в курсе.
– Мне – следовать прежним маршрутом? Или?..
– Прежним.
На подступах к аэродрому дорога оказалась осёдланной пехотой из местного гарнизона. Курилов со штабом шёл во главе колонны. Завидев препятствие, подозвал командира полка:
– Продолжаем движение. Если дорогу не освободят, комбату-один на дистанции пятьдесят метров развернуть первую и вторую роты влево и вправо в боевой порядок. Если противник откроет огонь на поражение – отвечать. Если устрашающий – не реагировать.
Колонна продолжала движение. Заградители не стреляли. Когда до колонны оставалось уже метров пятнадцать, прозвучала команда, и занимавшие дорогу солдаты – безусые, обношенныё, даже оружие державшие как-то не очень уверенно, – мгновенно, словно бы с радостью, освободили и асфальт, и обочины, ушли за кюветы и там остановились неровными шеренгами, провожая проходивших взглядами. Командовавший ими капитан приложил руку к козырьку. Курилов и его офицеры ответили тем же.
Навстречу спешили офицеры с аэродрома – разводить войска по машинам, уже гревшим моторы, так что командовать приходилось в полный голос.
Однако плохая молва, как говорится, на крыльях летит. И прилетела быстро.
Собственно, даже не информация. Информация, как известно, – это лишь сообщение о событиях. А тут прилетело само событие.
Явилось оно в облике нескольких гражданских господ и ещё дюжины других, в камуфляже и при стрелковом оружии.
Оказалось, что их тоже весьма волновала судьба исчезнувшего Котовского. Им дозарезу нужно было увидеть его как можно скорее. В то, что здесь никто не знал, где он сейчас обретается, гости не поверили. И пригласили всех, находившихся в штабе, проследовать за ними – в официальное учреждение, где, как они сказали, память у забывчивых людей быстро начинает работать в полную силу. А чтобы в отсутствие работников в штаб никто посторонний не забрался бы с дурными целями, гости прихватили, кроме людей, и винчестеры всех имевшихся тут компьютеров, и всякого рода документацию и бумажную переписку, а также ту, что была на дисках и дискетах. Всё это было размещено в казённом, привычного уже облика автобусе и без какого-либо сопротивления и иных происшествий доставлено туда, куда следовало. Операция закончилась, когда уже совсем стемнело.
Если только не считать происшествием то, что до учреждения довезли на одного человека меньше, чем предполагалось.
Не хватало Насти. И не случайно. Она всю ночь была на ногах, нашла всё-таки Лосева, вернулась под утро домой и проспала. Подъехала сюда, когда гости уже выходили вместе с трофеями и задержанными.
Нетрудно было понять, что произошло и что теперь делать. Не зная за собой, да и всеми коллегами по штабу, никаких преступлений или хотя бы проступков, Настя прекрасно понимала, что это никого не интересует, и если уж дана была команда – пресечь их деятельность, то их изолируют на столько времени, на сколько захотят, даже если сейчас на помощь придут лучшие столичные правоведы. Значит, надо было скрыться. Где?
Вблизи собственного жилья показываться явно не следовало. Обладая общепринятым (хотя на деле значительно преувеличенным) представлением о всеведущих органах, она не сомневалась в том, что её уже хватились, установить её адрес никакого труда не составляло, и посланные доберутся туда куда быстрее, чем сможет она сама. У подруги Ларисы? Её, к сожалению, в Москве сейчас не было. А вот Тим должен был находиться тут, в пору предвыборной кампании служащие в его конторе отпусков не получают. Правда, отношения их в минусе, но всё-таки приютить на ночь он вряд ли откажется. Скорее даже обрадуется.
Однако Тима дома не оказалось. А телефоны не работали: второй уже день без тока, дома уже и вода не шла.
Оставалась дача в Благодати. Теоретически. На деле добраться туда невозможно. И не только потому, что сорок километров пешком – дистанция нешуточная. Информация, полученная ею за ночь, свидетельствовала о том, что город был окружён, так что даже если доберёшься до Кольцевой, то перейти её не удастся.
И всё же двигаться надо именно в том направлении. Хотя бы чтобы убедиться в том, что оставленную без призора машину уже угнали, или раздели догола, или же (на что Настя в глубине души рассчитывала) никто на развалюху не польстился, и она так и стоит сиротливо у тротуара. Машина – «вторая квартира», как называют свою тачку многие, – тоже может послужить пусть не очень надёжным, но укрытием, обладающим, кстати, способностью менять местоположение.
Но помимо этой задачи была и другая, и с ней ясности было меньше.
Что, собственно, послужило причиной внезапного налёта властей на их штаб – если учесть, что это серьёзное название принадлежало маленькой кучке людей, сохранивших, самое малое, верность бывшему, в прошлом почти всемогущему шефу? Как ни прикидывай, получалось одно и то же: слухи о досрочном освобождении Котовского, подтверждённые полковником, соответствовали действительности, и шеф оказался на свободе. Значит, он находится уже если не в самой Москве, то где-то поблизости. Но наверху передумали. А он может, недооценив обстановку (слишком уж давно его тут не было), направиться или в дом, где и сейчас жила его семья, или в штаб. Конечно, и тут и там его ждут – но не те, кого ему хотелось бы увидеть.
А значит – она должна была сделать всё, на что способна, чтобы хоть как-то предупредить его.
– Папа, это я. Извини, что отрываю, но…
Его прервали:
– Да, да, да! Я просто в восторге от твоего звонка. Ну и настряпал ты делов! Ты проститутка, захотел сразу переспать с двумя? Знаю твой вопрос. Отвечаю сразу: драпай. Потому что контроля больше нет ни у тех, ни у других. Можешь подсказать тем, кого любишь. Не опоздай. Всё.
Однако получилось так, что на сей раз всё почти с самого начала стало развиваться не должным образом.
Началось, пожалуй, с того, что организованные и доставленные к границам Москвы организации верноподданной молодёжи наподобие «Своих», «Юной гвардии», «Новой России» и прочих собственно в Москву попасть так и не смогли. Те, что подвозились автобусами, были вынуждены остановиться там, где дороги на подходах были преграждены московской милицией вместе с автоинспекцией. А поезда, начиная с электричек, на которых добиралась до города другая часть, останавливать не стали, но просто, один за другим, переводили на рельсы Окружной железной дороги, по которой они и принялись безостановочно кружить по открытой для них «зелёной улице», не давая никому возможности где-либо высадиться. При этом возникли, конечно, немалые неудобства для тех пассажиров, что ехали в Москву не ради выступлений (о которых и слыхом не слыхивали), а по своим делам. Но то были всего лишь мелкие издержки, неизбежные (как знают политики и военные) при всяком крупном действии.
Таким образом, сразу в город привезенные не попали. Некоторое время они находились в нерешительности: следует ли немедленно атаковать остановившую их милицию или ждать, пока той не будут спущены сверху соответствующие распоряжения? Остановились на втором варианте – решили обождать и вступили в переговоры с милицией, настроенной, надо сказать, достаточно (по милицейским понятиям) доброжелательно. Тем более что число людей у московского рубежа естественным образом всё росло: уже не за счёт молодёжи, но благодаря тому, что подъезжали, а то и просто подходили всё новые люди, отряжённые, как мы знаем, по просьбе высоких властей губернаторами ближайших регионов, чтобы оказать безоговорочную поддержку президенту и выдвинутому им кандидату. Были среди подошедших и люди, никем не вызванные или приглашённые, но обладавшие прекрасным чутьём, вовремя уловившим приближение какой-то заварухи, на которую интересно хотя бы просто посмотреть, а то и поучаствовать, поглядывая при этом, что где плохо лежит. И это увеличение численности людей, которых уже почти можно было назвать осаждающими, говорило руководителям, что они поступили правильно: сила их всё более преобладала над милицейской, так что можно стало уже всерьёз думать о силовом прорыве.
На дорогах тем временем становилось всё теснее и напряжённее. Потому что если, с одной стороны, прибывшие не могли просто так войти в город, то, с другой, – то же самое относилось и ко всем машинам, подъезжавшим к столице с периферии. Прежде всего к большегрузным трейлерам отечественных и зарубежных транспортных фирм, доставлявшим в столицу, как и каждый день, и продовольствие, и другие товары – без пополнения всякого рода запасов большой город может существовать очень недолго, – а также к автобусам с туристами, преимущественно с западных направлений, не говоря уже о частных машинах, на которых люди возвращались из отпусков или ехали по важным для них делам. На глазах у всех стали возникать громадные пробки, как бы отражённая волна покатилась от московских ворот, наткнувшись на препятствие, – на сотни метров, на километры, ясно было, что за наступающую ночь (основное время подвоза) пробки эти распространятся уже на десятки километров – если не произойдёт каких-то изменений.
Изменения, однако, тоже назревали на глазах. Водители-дально–бойщики, народ решительный и не слабый, принялись, поняв, что заперли их тут не на час и не на два, сбиваться в кучки, обсуждая ситуацию. И уже по нараставшей громкости и тональности их разговоров можно было понять, что долго терпеть они не станут, но перейдут к решительным действиям. Было совершенно ясно: если машины пойдут на приступ, то остановить их можно будет разве что артиллерией, которой на дорогах не было, как и армейских подразделений вообще, и даже внутренние войска по какой-то причине отсутствовали – скорее всего потому, что министр внутренних дел, да и командующий ВВ, были людьми президента. Ну, а если прорвётся транспорт, то и все, остановленные московскими силами на ближних подступах, довершат дело и в город всё-таки войдут.
Похоже, что милиция, преграждавшая пути, чувствовала себя всё менее уверенно; однако лишь до той поры, пока из города не стало подходить усиление: дружины охраны порядка, а вслед за ними и горожане-добровольцы. То есть силы стали уравниваться. Но опять-таки до поры до времени.
А именно – до того времени, когда к городу приблизились автоколонны, доставившие к Кольцевой дороге подразделения региональных ОМОНов, уже не впервые отряжённых местными властями на помощь правительству столицы. Они несколько задержались, потому что им пришлось прокладывать для себя дорогу, расшивая узкие места на дорогах – а дороги все уже стали узким местом.
Но пробились.
Бойцы в полном боевом снаряжении привычно высыпали из автобусов, и, пока строились, начальники этих колонн – с небольшим разбросом по времени, полная синхронность тут не была достигнута, да такой задачи и не ставилось – связались по рациям со штабом мэра Лаптева, доложили о прибытии и получили задачу: экстремистские группировки, организующие беспорядки на московских окраинах, рассеять и открыть свободный проезд для грузового и прочего благонамеренного транспорта.
Кто-то из прибывших омоновских офицеров намекнул, что московская милиция могла бы справиться с юнцами и прочей шантрапой и собственными силами. На что ему объяснили: безусловно, могла бы; однако московские силы действуют лишь на территории собственного региона, а нарушители порядка находятся на территории области, чья милиция сохраняет, так сказать, нейтралитет. Прибывшие с этим аргументом согласились и уже между собой – по связи, конечно – начали обсуждать план действий.
Решено было прежде всего предложить собравшимся разойтись миром, как и полагается делать. Но переговоры успеха не возымели; быть может, потому, что вожаки организованной молодёжи обиделись на то, что их же земляки прибыли сюда не для подкрепления их, но наоборот, возникли в качестве противников. Не обошлось без резких слов. Однако выразительная лексика не послужила запалом для вроде бы уже назревшего взрыва.
Прибывший ОМОН к каким-то активным действиям не приступал. И тому были свои причины. И то, что ОМОН не очень привык начинать: его действия, как правило, всегда являлись ответом на активность противника, подлинную или мнимую – неважно. А также и то, что прибывшие давно уже испытывали непреходящее состояние обиды, и именно на Москву и её руководство. Потому что, не однажды уже отрабатывая за московскую милицию, регионалы в результате получали только критику, нападки и в печати, и со стороны отдельных граждан, а порой (и это было обиднее всего) даже прокуратура принимала против них какие-то меры, пусть и чисто внешние, но всё же. И вот теперь в очередной раз им придётся своими руками таскать каштаны из огня (впрочем, люди эти вряд ли пользовались именно этой поговоркой, но за смысл можно поручиться).
То есть ОМОН решил запастись терпением и выждать.
Поняв, что сейчас их атаковать не будут, «Свои» и прочие, тоже обладавшие радиосвязью между всеми направлениями, обсудили положение. В отличие от ОМОНа, они жаждали действия – иначе зачем они вообще здесь? И, похоже, нашли выход. Даже не один.
Они решили, пользуясь обстоятельствами, не ломиться в город через милицейские и прочие заставы, но просочиться. Потому что с самого начала было ясно: если все главные дороги перекрыть и можно, то окружить всю столицу непроницаемым кордоном просто нельзя: даже если бы удалось выстроить цепь по всей Кольцевой, то её легко было бы даже малыми силами прорвать в любом месте, а когда защитники кинутся туда – пройти в другом. Решение было признано тактически правильным, и осаждающие были уже готовы перейти к его реализации.
Но им помешали.
Помешал не кто иной, как дальнобойные водилы, у которых терпение иссякло уже окончательно. Возникшая было надежда на то, что прибывший ОМОН быстро разберётся, вскоре погасла. Стало ясно, что действовать надо самим. И они взялись за дело, вооружившись монтировками и разным другим инструментарием, какой всегда имеется у людей, подвергающихся систематическим опасностям – когда у вас в кузове ценностей порой на много миллионов.
И всё же уверенность в том, что замысел правильный и обязательно приведёт к выигрышу, то бишь к утверждению Ладкова, внезапно чуть покачнулась, дала маленькую, но трещину.
Случилось это сегодня после неожиданного телефонного звонка. Неожиданного – это говорило о том, что не всё было предусмотрено, достаточно хорошо продумано. Можно было бы, конечно, упрекнуть в этом Полкана, теперь ставшего уже начальником ладковского штаба. Однако Третий понимал, что политтехнолог тут ни при чём. Самому, самому надо было сообразить, чтобы найти нужный ответ заблаговременно, и достаточно убедительный.
Звонил Равиль Умаров из своей удельной вотчины, по современному именовавшейся республикой и формально всё ещё остававшейся в составе Российской Федерации. Умаров был человеком решительным и действия предпочитал словам. Поэтому он сразу же, не рассусоливая и не тратя времени на протокольные ритуалы, сказал:
– Дошла до меня весть о твоих замыслах, – обращения на «вы» Равиль принципиально не признавал. – Слушай, это нехорошее решение. Очень плохое, поверь. Не делай этого, пожалуйста, да?
Нет, давно уже сделалось невозможным хоть что-нибудь сохранять в тайне больше нескольких часов.
– Здравствуй, Равиль, – ответил Третий. – Как семья, жена, дети? Как сам здоров?
– Все очень здоровы. Теперь послушай, почему это плохо.
– Ты, собственно, о чём? Что-то я пока не понял.
– Ты понял, хотя, может, и не всё ещё. Твоя демонстрация – может быть, не очень плохо, но слишком громоздко. Много шума, много возни, больше, чем пользы. Понял, да? Твой Ладков – слабый человек, пустое место. Ты надеешься, что при нём будешь в безопасности. Слушай, не будешь! Потому что и сам он не будет, его сразу же подомнут под себя и будут править через его голову. Не твои друзья, нет. Твои – расслабились, размягчились. Слишком много проглотили, теперь мечтают спокойно переваривать. Они больше не бойцы. Чтобы тебе было хорошо, тебя сменить должен сильный человек, твёрдый, смелый. С хорошей опорой. Ты понял, да? Скажи одно слово – и я завтра буду рядом с тобой, и не один. Ты знаешь: силы у меня есть. Надёжные.
– Я думал о тебе, Равиль, – наполовину соврал Третий. Он и в самом деле думал, но вовсе не в этой плоскости. Наоборот – прикидывал, как бы устроить, чтобы подольше держать Умарова вне игры. Потому что стоит возникнуть слуху, что Кавказ за Ладкова и помогает ему, как претендент мигом лишится хорошо, если только половины своих сторонников. А он, оказывается, намерен поддерживать не Ладкова, а самого себя. Ничего себе! Хуже может быть только выдвинуть в президенты еврея или армянина… ну, до такого идиотства не дойдёт даже самый глупый… Выдвинуть китайца, вот что было бы худшим. Хотя… с Китаем мы давненько уже не перестреливались, а с Умаровым… – Думал, – повторил он. – Но ты же сам понимаешь: тут надо народ готовить тщательно, не спеша. Иначе как бы всё вообще не пошло в разнос. Ты мужик молодой, успеешь ещё. А сейчас – обещаю: при малейшей нужде обращусь к тебе за помощью. Идёт?
– Не идёт! – отрезал Равиль. – Ты сказал, не на этот раз? А подумал – будут ли другие разы?
– Ну, с этим я согласиться не могу, – возразил Третий. – Ты, Равиль, просто не совсем в курсе. Вот увидишь: всё пройдёт нормально.
– Ты всё-таки ещё подумай. Хотя бы о том: Ладков чем тебя защищать будет? Словами? Дел от него не дождёшься. Считаешь, это ты будешь его за тесёмки дёргать? Ты не будешь. Другие будут. Кто ещё не наелся. Подумай.
– Ничего, Равиль, – разговор следовало закончить на мажорной ноте, с маленьким призвуком несерьёзности. – Аллах велик.
– Аллах – да, – такими словами кавказец закончил разговор и отключился.
И вот теперь предстояло ещё думать: насколько всё это серьёзно и насколько опасно.
Словно без этого не хватало поводов для размышлений.
Третий был вообще-то удовлетворён тем, что избирательная кампания Ладкова в регионах шла успешно. Несколько смутило его лишь количество ошибок: почти везде перепутали отчество претендента, вместо Фёдоровича он всё чаще становился Федотовичем. То ли на местах отнеслись к делу, спустя рукава, без должного внимания, то ли…
Ситуация прояснилась, когда доложили: кандидат Ладков и сам выступает на митингах и собраниях, и с немалым успехом. Это было бы очень приятно, если бы Ладков всё это время не находился на Дальнем Востоке. Но он находился именно там, работал с электоратом. Значит?
Вывод был один: диверсия. Подставили куклу. И весь вопрос в том – в чью пользу она откажется от голосов в решающий момент.
В Лаптевскую, в чью же ещё?
А если не в Лаптевскую?
Если в пользу кого-то из декоративных претендентов, самовыдвиженцев или глав давно уже потерявших всякие шансы либералов или правых, то ладно: с этими возможными голосами или без них, но они и близко к выигрышу не окажутся. Это всем ясно, им самим – в первую очередь. А вот коммунисты – это куда более серьёзно. А также…
Да, кстати! Почему ничего не слышно от…
Он позвонил.
– Савелий Карлович, что нового слышно с востока? Надеюсь, всё благополучно?
И уже по тому, что ответ последовал не в ту же секунду, но с небольшой, но всё же ощутимой запинкой, понял: нет, что-то не так. Не срослось. Ну конечно же: случись там что-нибудь, он бы уже знал. Хотя… может, просто побоялись доложить, не зная, как он к этому отнесётся? Значит, всё-таки ещё боятся. Понимают: и хромая утка напоследок способна клюнуть очень крепко. Тем более что ещё не догадались – какую же позицию он займёт, уступив кресло Ладкову. Соображают, что он ведь может править и через голову преданного ему ставленника.
Хотя чего стоит преданность в наше время – если она вообще существует? Лаптев ведь тоже казался уж таким своим…
– Так что там, Савелий Карлович?
– Н-ну… всё в порядке, все живы-здоровы…
Фу. Мяучит, как нашкодивший кот.
– Вы что – не в курсе? Я спрашиваю: где сейчас Котовский? С ним ничего не произошло?
– Точно сказать затруднительно…
Третий слушал, наливаясь горячим гневом, едва сдерживаясь.
«Затруднительно»! Господи, в очередной раз прошляпили. Что же получается? Мало того, что на свободе, но ещё и дивизия… Раз они его подобрали, значит, там его сторонники. А дивизия, как докладывали, едва ли не самая боеспособная во всей армии. И движется на запад. По его же собственному приказу! Вот уж действительно – не имела баба хлопот…
– Ну, что же: спасибо за информацию.
Это – предельно сухим, сверхофициальным голосом. Чтобы выразить своё крайнее недовольство услышанным.
Выходит, что дивизию эту подпускать к столице и близко нельзя. Хотя…
Равиль. От него нужно сейчас ожидать серьёзных осложнений. Вот эту дивизию и двинуть ему навстречу, раз уж она такая сверхбоеготовная. Минус на минус – получим несомненный плюс. Пусть схлестнутся. И возникнет хороший повод для чрезвычайного положения – и для юга, и для центра. Вот так-то. Клин клином вышибают.
5
Откровенно говоря, такого поворота событий полковник Курилов не ожидал. Военный комендант станции не только не согласился ускорить продвижение эшелонов дивизии на запад, к Москве, но даже отказался дать нужные локомотивы. Сказал:– Получено соответствующее приказание министра о переброске вас на юг. Отправку начнём через два часа, так что вам следует пребывать в полной готовности к движению, личный состав из вагонов не выпускать. И ещё: мне докладывают, что вместе с вашим соединением передвигаются и какие-то гражданские лица. Вы прекрасно знаете, что это не положено. Никоим образом. Поэтому предлагаю вам немедленно удалить штатских из расположения вверенных вам войск. Просто высадить; здесь не тайга и не пустыня, они не пропадут. Вы меня поняли? Честь имею.
Курилов повернулся так энергично, что вихрь возник в комендантском кабинете. Вышел, громко стуча каблуками.
Идиотское положение. Наверху – явно стычка. Генштаб – одно, министр – другое.
Да к тому же и это: просто взять и выкинуть из вагона Котовского и его сопровождающих. Согласен: некоторое нарушение в этом есть. Однако, как ещё император Пётр указывал, – в уставах правила есть, а примеров в них нет. В этом роде было сказано. То есть – правила надо приноравливать к реальной обстановке, а не наоборот.
В моём распоряжении – два часа. Москва уже не так далеко. Связь, надо полагать, осуществится без проблем. Напрямую. Хорошо бы – Лосев оказался на месте.
Лосев оказался. И ответил, не дав даже договорить:
– Мы в курсе.
– Мне – следовать прежним маршрутом? Или?..
– Прежним.
На подступах к аэродрому дорога оказалась осёдланной пехотой из местного гарнизона. Курилов со штабом шёл во главе колонны. Завидев препятствие, подозвал командира полка:
– Продолжаем движение. Если дорогу не освободят, комбату-один на дистанции пятьдесят метров развернуть первую и вторую роты влево и вправо в боевой порядок. Если противник откроет огонь на поражение – отвечать. Если устрашающий – не реагировать.
Колонна продолжала движение. Заградители не стреляли. Когда до колонны оставалось уже метров пятнадцать, прозвучала команда, и занимавшие дорогу солдаты – безусые, обношенныё, даже оружие державшие как-то не очень уверенно, – мгновенно, словно бы с радостью, освободили и асфальт, и обочины, ушли за кюветы и там остановились неровными шеренгами, провожая проходивших взглядами. Командовавший ими капитан приложил руку к козырьку. Курилов и его офицеры ответили тем же.
Навстречу спешили офицеры с аэродрома – разводить войска по машинам, уже гревшим моторы, так что командовать приходилось в полный голос.
6
В штабе Котовского в Москве назавтра с самого утра волновались всё сильнее. Известно было, что он втихомолку освобождён. Что с ним было двое адвокатов. Замечены в городке, даже сняли номер в гостинице. И – исчезли.Однако плохая молва, как говорится, на крыльях летит. И прилетела быстро.
Собственно, даже не информация. Информация, как известно, – это лишь сообщение о событиях. А тут прилетело само событие.
Явилось оно в облике нескольких гражданских господ и ещё дюжины других, в камуфляже и при стрелковом оружии.
Оказалось, что их тоже весьма волновала судьба исчезнувшего Котовского. Им дозарезу нужно было увидеть его как можно скорее. В то, что здесь никто не знал, где он сейчас обретается, гости не поверили. И пригласили всех, находившихся в штабе, проследовать за ними – в официальное учреждение, где, как они сказали, память у забывчивых людей быстро начинает работать в полную силу. А чтобы в отсутствие работников в штаб никто посторонний не забрался бы с дурными целями, гости прихватили, кроме людей, и винчестеры всех имевшихся тут компьютеров, и всякого рода документацию и бумажную переписку, а также ту, что была на дисках и дискетах. Всё это было размещено в казённом, привычного уже облика автобусе и без какого-либо сопротивления и иных происшествий доставлено туда, куда следовало. Операция закончилась, когда уже совсем стемнело.
Если только не считать происшествием то, что до учреждения довезли на одного человека меньше, чем предполагалось.
Не хватало Насти. И не случайно. Она всю ночь была на ногах, нашла всё-таки Лосева, вернулась под утро домой и проспала. Подъехала сюда, когда гости уже выходили вместе с трофеями и задержанными.
Нетрудно было понять, что произошло и что теперь делать. Не зная за собой, да и всеми коллегами по штабу, никаких преступлений или хотя бы проступков, Настя прекрасно понимала, что это никого не интересует, и если уж дана была команда – пресечь их деятельность, то их изолируют на столько времени, на сколько захотят, даже если сейчас на помощь придут лучшие столичные правоведы. Значит, надо было скрыться. Где?
Вблизи собственного жилья показываться явно не следовало. Обладая общепринятым (хотя на деле значительно преувеличенным) представлением о всеведущих органах, она не сомневалась в том, что её уже хватились, установить её адрес никакого труда не составляло, и посланные доберутся туда куда быстрее, чем сможет она сама. У подруги Ларисы? Её, к сожалению, в Москве сейчас не было. А вот Тим должен был находиться тут, в пору предвыборной кампании служащие в его конторе отпусков не получают. Правда, отношения их в минусе, но всё-таки приютить на ночь он вряд ли откажется. Скорее даже обрадуется.
Однако Тима дома не оказалось. А телефоны не работали: второй уже день без тока, дома уже и вода не шла.
Оставалась дача в Благодати. Теоретически. На деле добраться туда невозможно. И не только потому, что сорок километров пешком – дистанция нешуточная. Информация, полученная ею за ночь, свидетельствовала о том, что город был окружён, так что даже если доберёшься до Кольцевой, то перейти её не удастся.
И всё же двигаться надо именно в том направлении. Хотя бы чтобы убедиться в том, что оставленную без призора машину уже угнали, или раздели догола, или же (на что Настя в глубине души рассчитывала) никто на развалюху не польстился, и она так и стоит сиротливо у тротуара. Машина – «вторая квартира», как называют свою тачку многие, – тоже может послужить пусть не очень надёжным, но укрытием, обладающим, кстати, способностью менять местоположение.
Но помимо этой задачи была и другая, и с ней ясности было меньше.
Что, собственно, послужило причиной внезапного налёта властей на их штаб – если учесть, что это серьёзное название принадлежало маленькой кучке людей, сохранивших, самое малое, верность бывшему, в прошлом почти всемогущему шефу? Как ни прикидывай, получалось одно и то же: слухи о досрочном освобождении Котовского, подтверждённые полковником, соответствовали действительности, и шеф оказался на свободе. Значит, он находится уже если не в самой Москве, то где-то поблизости. Но наверху передумали. А он может, недооценив обстановку (слишком уж давно его тут не было), направиться или в дом, где и сейчас жила его семья, или в штаб. Конечно, и тут и там его ждут – но не те, кого ему хотелось бы увидеть.
А значит – она должна была сделать всё, на что способна, чтобы хоть как-то предупредить его.
7
Полкан говорил по телефону, всё ещё работавшему в частично уже обесточенной Москве. Хотя, если подумать, странного ничего не было: телефон принадлежал к той сети, что действовала бы, наверное, даже под атомной бомбёжкой. Особая сеть, и источники питания её тоже особые. Избранная техника для избранных людей. Кто и далеко за границей остаётся одним из избранных.– Папа, это я. Извини, что отрываю, но…
Его прервали:
– Да, да, да! Я просто в восторге от твоего звонка. Ну и настряпал ты делов! Ты проститутка, захотел сразу переспать с двумя? Знаю твой вопрос. Отвечаю сразу: драпай. Потому что контроля больше нет ни у тех, ни у других. Можешь подсказать тем, кого любишь. Не опоздай. Всё.
8
То, что началось на окраинах Москвы примерно в то же время, когда Настя пыталась понять, что ей сейчас делать и как, и продолжалось на протяжении нескольких часов, до самого утра, уже не только в отдалении от центра, но всё быстрее приближаясь к нему сразу по нескольким основным радиусам – то, что можно с достаточным основанием назвать погромом, никем не было ни задумано, ни вообще предусмотрено в таком виде, в каком осуществилось на самом деле.Однако получилось так, что на сей раз всё почти с самого начала стало развиваться не должным образом.
Началось, пожалуй, с того, что организованные и доставленные к границам Москвы организации верноподданной молодёжи наподобие «Своих», «Юной гвардии», «Новой России» и прочих собственно в Москву попасть так и не смогли. Те, что подвозились автобусами, были вынуждены остановиться там, где дороги на подходах были преграждены московской милицией вместе с автоинспекцией. А поезда, начиная с электричек, на которых добиралась до города другая часть, останавливать не стали, но просто, один за другим, переводили на рельсы Окружной железной дороги, по которой они и принялись безостановочно кружить по открытой для них «зелёной улице», не давая никому возможности где-либо высадиться. При этом возникли, конечно, немалые неудобства для тех пассажиров, что ехали в Москву не ради выступлений (о которых и слыхом не слыхивали), а по своим делам. Но то были всего лишь мелкие издержки, неизбежные (как знают политики и военные) при всяком крупном действии.
Таким образом, сразу в город привезенные не попали. Некоторое время они находились в нерешительности: следует ли немедленно атаковать остановившую их милицию или ждать, пока той не будут спущены сверху соответствующие распоряжения? Остановились на втором варианте – решили обождать и вступили в переговоры с милицией, настроенной, надо сказать, достаточно (по милицейским понятиям) доброжелательно. Тем более что число людей у московского рубежа естественным образом всё росло: уже не за счёт молодёжи, но благодаря тому, что подъезжали, а то и просто подходили всё новые люди, отряжённые, как мы знаем, по просьбе высоких властей губернаторами ближайших регионов, чтобы оказать безоговорочную поддержку президенту и выдвинутому им кандидату. Были среди подошедших и люди, никем не вызванные или приглашённые, но обладавшие прекрасным чутьём, вовремя уловившим приближение какой-то заварухи, на которую интересно хотя бы просто посмотреть, а то и поучаствовать, поглядывая при этом, что где плохо лежит. И это увеличение численности людей, которых уже почти можно было назвать осаждающими, говорило руководителям, что они поступили правильно: сила их всё более преобладала над милицейской, так что можно стало уже всерьёз думать о силовом прорыве.
На дорогах тем временем становилось всё теснее и напряжённее. Потому что если, с одной стороны, прибывшие не могли просто так войти в город, то, с другой, – то же самое относилось и ко всем машинам, подъезжавшим к столице с периферии. Прежде всего к большегрузным трейлерам отечественных и зарубежных транспортных фирм, доставлявшим в столицу, как и каждый день, и продовольствие, и другие товары – без пополнения всякого рода запасов большой город может существовать очень недолго, – а также к автобусам с туристами, преимущественно с западных направлений, не говоря уже о частных машинах, на которых люди возвращались из отпусков или ехали по важным для них делам. На глазах у всех стали возникать громадные пробки, как бы отражённая волна покатилась от московских ворот, наткнувшись на препятствие, – на сотни метров, на километры, ясно было, что за наступающую ночь (основное время подвоза) пробки эти распространятся уже на десятки километров – если не произойдёт каких-то изменений.
Изменения, однако, тоже назревали на глазах. Водители-дально–бойщики, народ решительный и не слабый, принялись, поняв, что заперли их тут не на час и не на два, сбиваться в кучки, обсуждая ситуацию. И уже по нараставшей громкости и тональности их разговоров можно было понять, что долго терпеть они не станут, но перейдут к решительным действиям. Было совершенно ясно: если машины пойдут на приступ, то остановить их можно будет разве что артиллерией, которой на дорогах не было, как и армейских подразделений вообще, и даже внутренние войска по какой-то причине отсутствовали – скорее всего потому, что министр внутренних дел, да и командующий ВВ, были людьми президента. Ну, а если прорвётся транспорт, то и все, остановленные московскими силами на ближних подступах, довершат дело и в город всё-таки войдут.
Похоже, что милиция, преграждавшая пути, чувствовала себя всё менее уверенно; однако лишь до той поры, пока из города не стало подходить усиление: дружины охраны порядка, а вслед за ними и горожане-добровольцы. То есть силы стали уравниваться. Но опять-таки до поры до времени.
А именно – до того времени, когда к городу приблизились автоколонны, доставившие к Кольцевой дороге подразделения региональных ОМОНов, уже не впервые отряжённых местными властями на помощь правительству столицы. Они несколько задержались, потому что им пришлось прокладывать для себя дорогу, расшивая узкие места на дорогах – а дороги все уже стали узким местом.
Но пробились.
Бойцы в полном боевом снаряжении привычно высыпали из автобусов, и, пока строились, начальники этих колонн – с небольшим разбросом по времени, полная синхронность тут не была достигнута, да такой задачи и не ставилось – связались по рациям со штабом мэра Лаптева, доложили о прибытии и получили задачу: экстремистские группировки, организующие беспорядки на московских окраинах, рассеять и открыть свободный проезд для грузового и прочего благонамеренного транспорта.
Кто-то из прибывших омоновских офицеров намекнул, что московская милиция могла бы справиться с юнцами и прочей шантрапой и собственными силами. На что ему объяснили: безусловно, могла бы; однако московские силы действуют лишь на территории собственного региона, а нарушители порядка находятся на территории области, чья милиция сохраняет, так сказать, нейтралитет. Прибывшие с этим аргументом согласились и уже между собой – по связи, конечно – начали обсуждать план действий.
Решено было прежде всего предложить собравшимся разойтись миром, как и полагается делать. Но переговоры успеха не возымели; быть может, потому, что вожаки организованной молодёжи обиделись на то, что их же земляки прибыли сюда не для подкрепления их, но наоборот, возникли в качестве противников. Не обошлось без резких слов. Однако выразительная лексика не послужила запалом для вроде бы уже назревшего взрыва.
Прибывший ОМОН к каким-то активным действиям не приступал. И тому были свои причины. И то, что ОМОН не очень привык начинать: его действия, как правило, всегда являлись ответом на активность противника, подлинную или мнимую – неважно. А также и то, что прибывшие давно уже испытывали непреходящее состояние обиды, и именно на Москву и её руководство. Потому что, не однажды уже отрабатывая за московскую милицию, регионалы в результате получали только критику, нападки и в печати, и со стороны отдельных граждан, а порой (и это было обиднее всего) даже прокуратура принимала против них какие-то меры, пусть и чисто внешние, но всё же. И вот теперь в очередной раз им придётся своими руками таскать каштаны из огня (впрочем, люди эти вряд ли пользовались именно этой поговоркой, но за смысл можно поручиться).
То есть ОМОН решил запастись терпением и выждать.
Поняв, что сейчас их атаковать не будут, «Свои» и прочие, тоже обладавшие радиосвязью между всеми направлениями, обсудили положение. В отличие от ОМОНа, они жаждали действия – иначе зачем они вообще здесь? И, похоже, нашли выход. Даже не один.
Они решили, пользуясь обстоятельствами, не ломиться в город через милицейские и прочие заставы, но просочиться. Потому что с самого начала было ясно: если все главные дороги перекрыть и можно, то окружить всю столицу непроницаемым кордоном просто нельзя: даже если бы удалось выстроить цепь по всей Кольцевой, то её легко было бы даже малыми силами прорвать в любом месте, а когда защитники кинутся туда – пройти в другом. Решение было признано тактически правильным, и осаждающие были уже готовы перейти к его реализации.
Но им помешали.
Помешал не кто иной, как дальнобойные водилы, у которых терпение иссякло уже окончательно. Возникшая было надежда на то, что прибывший ОМОН быстро разберётся, вскоре погасла. Стало ясно, что действовать надо самим. И они взялись за дело, вооружившись монтировками и разным другим инструментарием, какой всегда имеется у людей, подвергающихся систематическим опасностям – когда у вас в кузове ценностей порой на много миллионов.