Михайлов Владимир Дмитриевич. Дверь с той стороны

   - Да, это случается, - кивнул Истомин. - Такая ситуация есть у... Вы читали Карленко?
   - Карленко? Не помню. Наверное, нет.
   - Что же вы читаете?
   - Вообще-то много. Не помню сейчас, что было последнее. Как-то не заинтересовало. А вообще, когда-нибудь люди, наверное, будут уметь все. И хорошо сыграть, и написать...
   - Это самообман, - не сразу ответил Истомин. - Сто или двести лет назад люди так же думали о наших временах: эпоха гармоничных людей... Но не гармоничные осуществляют прогресс, а те, кто направлены в одну точку. В сутках по-прежнему двадцать четыре часа, требования же стали куда выше. Литератор с техникой прошлого столетия сейчас не издал бы и первой книжки. Вот, например, Ругоев - читали?..
   - Это совершенно точно. Я видел записи старых игр. Мы бы сделали их за десять минут. И тренируемся мы - спи не выдержали бы таких нагрузок.
   - Когда же тут заботиться о гармоничности? Допустим, после путешествия хорошо было бы пожить где-нибудь в лесу или на озере - мячик, удочка... Но завтра на Земле я войду в свой кабинет, а у меня выработался рефлекс: там я должен писать...
   - Вы себя настраиваете так? Или это от рождения?
   - Да, наверное, так же, как и у вас.
   - Я - другое. Меня евгенизировали. Заранее... ну, когда меня еще не было, исправили генетическую картину, чтобы я был по-настоящему пригоден для спорта. Отец мой был хороший центр и хотел, чтобы я был еще лучше. Правда, вышел из меня хав. Средняя линия, как говорят у вас.
   - Это хорошо, у вас не должно возникать сомнений.
   - Ну, цену себе я знаю. Умею играть в пас, обвести, отобрать, владею финтами, силовыми приемами, вижу поле, могу выбрать позицию. Дрибль, скорость, игра головой, устойчивость в стычке и удар, конечно. Чувствую мяч, как часть своего тела. И все это знаю. Завтра увидите, как меня будут встречать. Хотя сыграл я из рук вон плохо - и все же... А вас как встретят?
   - Ну, таких, как я, не очень знают. Известны те, кто пишет книжки-колоды. Вам, наверное, попадались: на плотном пластике, на каждом листке с обеих сторон - законченный эпизод.
   - Как же, конечно. Тасуй, как хочешь - каждый раз получается совсем новая книжка. И складно.
   - А я так не умею, визия тоже не тянет. Пишу похоньку. А вы, значит, в ожидании триумфа?
   - Понимаете, это не главное. Тут все вместе. Небо. Облака. Ветерок. Стадион. Много воздуха, пахнет цветами... Команда. Мяч. А ребята будут ругать. Всерьез. Иначе нельзя: играл-то плохо. Подумаю об этом - и сразу хочется: пусть не завтра, пусть на нелельку позже... Мила что подумает? Но ничего не поделаешь. Ничего.
   Луговой лихорадочно вертел лимбы.
   - Прелести жизни! - проворчал он. Так бурчал порой капитан Устюг. - Эй, шеф!
   Он спохватился, что связь с инженером выключена, и коснулся кнопки. Центральный пост сразу словно бы увеличился вдвое: там, где только что была гладкая переборка, возникло просторное помещение, а в нем - пульт, ходовые приборы, индикаторы силовых и энергетических систем... Инженер Рудик поднял лысоватую голову. Казалось, он был совсем рядом, хотя на деле это было лишь триди-эффектом, трехмерным изображением инженерного поста, что находился в другом, не жилом, а, энергодвигательном корпусе корабля, на другом конце стометровой трубы - осевой шахты, соединявшей обе части корабля, как осиная талия. Рудик шевельнул светлыми бровями.
   - Что у тебя, штурман?
   - Да Земля неизвестно куда девалась, - почти совсем спокойно объяснил Луговой. - Нет ее в нужном направлении.
   - Ага, - равнодушно сказал инженер, помаргивая белесыми глазками. Он кивнул и снова перевел взгляд на пульт, вытянул руку, что-то повернул, удовлетворенно выпятил губу.
   - Я серьезно..
   - Если говорить серьезно, - хладнокровно ответил Рудик, то такого не бывает.
   - Да погоди. Мы вышли, так? Система перед нами. Юпитер находится по отношению к нам за Солнцем, на той стороне орбиты. Это понятно? А Земля - на этой, куда ближе. И вот с Юпитером я уже имею видеосвязь - через всю Систему, а с Землей нет.
   - Тогда, может, это Юпитер - по нашу сторону, а Земля наоборот?
   - Что я, по-твоему, не умею ориентироваться по звездам?
   - Да уж не знаю. Посоветуйся с Сигмой.
   Луговой пробормотал что-тр неразборчивое. Ему не хотелось обращаться к компьютеру, словно бы он был еще стажером, а не штурманом. Но пришлось.
   Он задал программу определения точки по четырем ориентирам.
   - Вот и хорошо, - прокомментировал Рудик.
   Его перебил резкий звонок. Сигма отвергла задание.
   Луговой пожал плечами. Задача была элементарной и составлена без ошибок. Он повторил ее, и компьютер снова отказался от решения.
   После третьего требования звонок не умолкал целую минуту. В переводе на язык людей это означало истерику.
   Пришлось отключиться от спятившего устройства.
   - Ну, что скажешь? - устало поинтересовался Луговой.
   - Знаешь, - сказал Рудик голосом, в котором было сомнение, - покличь-ка лучше мастера. А то как бы ты и Солнце не потерял.
   Луговой обиженно засопел. Капитана известить, конечно, следовало. Но тут его осенило.
   - Задам-ка я ему по трем ориентирам, - сказал он и взглянул на триди-экран, где был Рудик, - А что? Все так делают.
   На этот раз автомат не стал противиться,
   Они долго танцевали молча, словно бы музыка говорила за каждого из них; так бывает, когда оба хотят сказать одно и то же, но самолюбие или стеснение не позволяют начать разговор. Когда музыка смолкла, они остановились, растерянно глядя друг на друга. Молчание стало вдруг душным и вязким, секунды застревали в нем. Капитан сказал неожиданно хрипло:
   - А бал ничего, удался... верно? Никто не скучает.
   Зоя, словно не слыша, смотрела на него и ждала, пока он заговорит по-настоящему. Она давно уже решила, что ничего не нужно, потому что ничего не будет - просто ни к чему; но услышать слова ей хотелось, было просто необходимо.
   - Зоя...
   Она безмятежно улыбнулась; это стоило ей немалого усилия. Потом спохватилась, что они стоят, и люди смотрят на них.
   - Пойдем...
   Он понял ее и повел, взяв за локоть. Они подошли к стене там, где блестящая поверхность ее переходила в матовую. Капитан, не глядя, нажал пластинку, и матовая поверхность растаяла. Они вышли на прогулочную палубу, опоясывавшую жилой корпус корабля, и медленно пошли по ней. Палуба была прозрачна, и они ступали по звездам, звезды сияли впереди, и справа, и сверху, лишь слева была стена. Они молчали, пока светлый прямоугольник входа не скрылся за изгибом борта.
   - Зоя, послушай...
   Она хотела сказать что-то безразличное, даже, быть может, ироническое, но побоялась, что голос изменит ей. Устюг говорил волнуясь, захлебываясь - так говорят, наверное, раз в жизни. Зоя слушала и мысленно просила:
   "Еще! Еще!"
   - ...Потом понял, что и ты сама...
   Говорить "нет" она не станет: ложь была бы слишком явной. Но что все это значит? Она же хотела совершенно иного, она давно уже пришла к выводу, что лучше всего держать обожателей на расстоянии: слишком больно бывает потом.
   - ...Все стеснялся, боялся что ли. Мы могли быть вместе все эти дни, а теперь - последний вечер...
   Да, если бы ты в самый первый вечер был настойчивее и находчивее... Такие вещи или происходят сразу, пока нет времени на размышления, или же затягиваются надолго. Впрочем, нет - я сразу же отодвинула бы тебя подальше. Не люблю банальностей.
   - Не люблю банальностей, - повторила она вслух,
   - Не понял, - растерянно сказал он.
   - На борту корабля пассажирка падает в объятия отважного капитана - от любви к острым ощущениям и скуки. Но острых ощущений у меня с избытком хватало в лаборатории и госпиталях, - она на миг вновь почувствовала себя прежней, недаром коллеги говорили, что она эмоционально стерильна; много они знали, коллеги!.. Но миг этот был короток, и Зоя, неожиданно для себя, тихо сказала: - Я рада, что началось не так.
   - Кончается, не начавшись, - мрачно поправил он.
   - Зато теперь я знаю, что это для тебя не прихоть... и для меня тоже.
   Такая логика всегда была ему непонятна.
   - Почему же ты...
   А в самом деле - почему?
   - Потому, что в этом возрасте уже поздно действовать методом проб и ошибок - так это называется в кибернетике, кажется?
   Он вздохнул, понимая, что упустил что-то: непосредственность, бездумное влечение первого вечера, готовность подчиниться неожиданному...
   - Зоя, день еще не кончен...
   Она снова безмятежно улыбнулась, успев прийти в себя. Хорошо, ее никто не принуждал, она сама решила и сделает все, как хочет. Никто и никогда не будет решать за нее. Она не уступает, наоборот - выбирает.
   - Нет, завтра. На Земле.
   Она сказала это с такой определенностью, что он, наконец, поверил и остановился, прижимая к себе ее локоть и глядя на звезды. Рисунок их был необычен, но капитана сейчас не интересовали те, далекие, звезды.
   Он обнял ее за плечи и закрыл глаза. И, конечно, сзади кто-то затопал. Луговой. "Собака, - подумал капитан. - Ангел-хранитель!"
   - Земля на связи, капитан,
   Устюг вгляделся. Штурман был спокоен, как памятник Космонавту, но Устюг достаточно хорошо знал его.
   - Ну, и как настроение?
   В присутствии пассажира - даже Зои - нельзя было спросить прямо: что стряслось? Штурман все равно не стал бы отвечать.
   Луговой понял, что оказался тут не вовремя, хотя и поступил, как положено. Но, может, особой беды и ,не было в том, что они, как оказалось, подошли к Системе не с той стороны, с какой ожидали, в конце концов, при выходе из сопространства неопределенность всегда достаточно высока, и они не превысили допустимой ошибки. Так или иначе Земля на связи, а это - главное.
   - Настроение высшего класса, капитан.
   - Сейчас буду.
   Он взглянул на Зою, извиняясь, и она в знак прощения опустила ресницы. Устюг довел ее до входа в салон, взглянул в глаза и улыбнулся.
   - Вот Земля и в виду.
   - Да. - Она тоже улыбнулась. - Слово сказано.
   - Мы еще встретимся до высадки, - пообещал Устюг. - И ты скажешь, где тебя найти - там, внизу.
   - Искать тебе не придется.
   Они были на середине салона, когда Карачаров, покосившись на них, пробормотал:
   - По-моему, крайне неуместная демонстрация.
   Он стоял подле кресла, в котором сидел старик Петров, сидел с таким видом, словно уже давно пустил в кресло корни. Он и в самом деле весь рейс просидел тут - так, во всяком случае, казалось остальным, - он любил слушать, а если находился собеседник, то и поговорить.
   - Демонстрация? - переспросил Петров. - Просто такова жизнь.
   - Что вы знаете о жизни? - сердито спросил физик. Зоя осталась одна, и он мог бы подойти к ней, но взглянул ей в лицо и понял, что не стоит. - Судя по вашей склонности к прописным истинам, вы - отставной учитель. Что знают о жизни отставные учителя?
   Громко ступая, он вышел на прогулочную палубу, прижался лбом к прозрачному борту и с минуту глядел на звезды, не узнавая рисунка созвездий.
   Он вернулся в салон в тот самый миг, когда из скрытых в переборках фонаторов раздался голос штурмана:
   - Капитан и экипаж благодарят пассажиров за чудесный вечер. Просим в течение следующего часа занять места в коконах, чтобы не задерживать выполнение предпосадочного маневра. Желаем вам приятного финиша!
   Вера, хозяйка салона, уже обходила пассажиров, сверкая улыбкой. Петров смотрел на нее, прищурив глаза. Прозвучал первый сигнал, и только теперь пассажиры по-настоящему поняли, что рейс завершается; актриса снова взглянула на Истомина, и ее опять стали одолевать сомнения. На месте выхода на прогулочную, палубу возникла матовая стенка. Медленная музыка умолкла, и через секунду зазвучал бодрый марш.
   - Одну минутy! - громко сказал Карачаров. - Один миг!
   Вера остановилась, глядя на него, и он улыбнулся ей. Карачарову теперь казалось, что он так и провел весь вечер львом и душой общества; что за беда, если никто этого не заметил? И закончить надо было в том же духе.
   - Очаровательная хозяйка, налейте нам по бокалу. Последний тост! -он успокоительно кивнул ей. - Мы сдружились в этом путешествии, и жаль будет, если никогда больше не встретимся. Я предлагаю через год собраться в городе, куда нас доставит завтра катер. За нашу встречу!
   Карский прикинул: да, через год он сможет. Он поднял бокал, и остальные подчинились его безмолвному призыву. Нарев скептически усмехался, Петров пробормотал: "Еще не сели", и актриса суеверно постучала по столу.

Глава вторая

   Капитан "Кита" Устюг гримасничал, как резиновая кукла на пальцах артиста. Лицо зверски перекашивалось, щеки то втягивались, то оптимистически раздувались. Диспетчер восьмого поста Космофиниша тронул кнопку подстройки, и лицо капитана, чье изображение сидело напротив диспетчера в глубокой выемке тридиэкрана, сразу сделалось таким обычным, что стало скучно.
   В зале, как всегда, стоял приглушенный гул. На четырнадцати табло роились зеленоватые огоньки - условные изображения кораблей, находившихся в сфере действия дисэлектро электронного диспетчерского устройства. Диспетчер без труда нашел огонек, означавший "Кита", потом перевел взгляд на капитана.
   - "Кит"! - сказал он. - Вызывает восьмой.
   Он дождался положенного ответа.
   - "Кит", внимание. У вас на борту находится администратор Карский? Финиш-Главный дает вам преимущество. Приготовьтесь сойти с орбиты выжидания. Ждите команды.
   Он коснулся переключателя. Устюг исчез, словно его и не было, - теперь перед диспетчером оказался центральный пост "Лебедя" с капитаном за пультом.
   - "Лебедь", к вам восьмой. Отключитесь от дисэлектро, слушайте меня. Ваш маневр отменяется. Останьтесь на орбите, будьте готовы пропустить "Кита", он идет с преимуществом. Подтвердите! - он выслушал недовольное ворчание и вновь вернулся к "Киту". - Восьмой - "Киту". Сходите с орбиты через семь - один - пять. В допустимой близости идет "Лебедь", будьте внимательны, он уступает. - Диспетчер снова бросил взгляд на табло. - Алло, дисэлектро показывает препятствие. Что видите по курсу?
   Капитан "Кита" хмыкнул.
   - Это же "Лебедь"! - сказал он. - Выкинули маячок, чтобы потом точно войти на место. Может, захватить по дороге? Наказать разгильдяев...
   Диспетчер секунду размышлял. Маячок - дешевый прием для тех, кто хочет блеснуть точностью финиша, не обладая еще тонкой навигаторской интуицией. Запрещенный приемчик: в Приземельи и так тесно. Неплохо было бы лишить "Лебедь" табельного имущества, пусть капитан Стелькин потом отдувается: маячок - вещь дорогая.
   - Отставить, - сказал он сердито. - Используй преимущество, раз тебе его дали.
   - Ладно, проскользну, - согласился Устюг с "Кита".
   Теперь, собственно, можно было снова передать управление на дисэлектро, но как раз выпала свободная минутка, и диспетчер позволил себе еще полюбоваться на капитана, хотя лицо Устюга было знакомо вдоль и поперек, от пятнышка на подбородке до шрама на правой скуле - сувенира на вечную и добрую память об одной экспедиции в молодости. Что-то он весел, Устюжок. И вообще, какой-то странный сегодня.
   - Сколько пассажиров везешь? Что подать для выгрузки?
   - Девять. Хватит малого катера.
   - Этак флот прогорит, - сказал диспетчер. - Не думают некоторые капитаны об экономике. А груз?
   - Роботы и устройства высшего класса на реставрацию.
   Устюг больше не смотрел на диспетчера: приборы требовали внимания. Повинуясь командам вычислителя, "Кит" плавно сходил с орбиты, едва уловимо замедляя ход. Умеет финишировать капитан Устюг. Что все-таки у него с физиономией? Диспетчер улучил мгновение, когда капитан смог отвести взгляд от индикаторов.
   - Ты что - переусердствовал вчера на балу? Признайся, положа руку на сердце.
   Капитан Устюг торжественно положил руку на сердце.
   - Все ясно, - сказал диспетчер. - Сердце, между прочим, слева. Даже у капитанов.
   - Вы там, на финише, тупеете от безделья, - проговорил Устюг сердито. - А я, по-твоему, куда показываю?
   - Да направо, конечно, - сказал диспетчер, веселясь.
   - Плохо спал?
   - Нет, это ты... Ох!
   Вот значит, что у него с лицом...
   - Устюг, - негромко, напряженно сказал диспетчер. - Помню: у тебя отметина была справа. Ну, с того раза, когда у нас - там - сорвало перекрытие...
   Капитан дотронулся до шрама.
   - Вроде бы на месте.
   - Устюг, ты сейчас какую руку поднял?
   - Да правую же, понятно, - сердито сказал капитан. - Ладно, мне пора переходить на ручное.
   - Ни-ни. Смотри на меня внимательно. Я какую руку вытянул? Видишь?
   Кто-то из проходивших мимо диспетчеров едва удержался от смеха и, отойдя, шепотом сообщил соседям, которые были посвободнее в этот миг, что коллега учиняет капитану Устюгу розыгрыш по первой категории.
   - Ну, левую. Ясно вижу.
   - А ты забыл, что левая у меня - протез?
   - Регенерат, - поправил Устюг. - Кто их отличит?
   - Разве тогда регенерировали? Где твоя память?
   - В тужурке оставил, - нетерпеливо сказал Устюг. - Ну, все, что ли? Это теперь такие тесты ввели для прибывающих из рейса?
   Все, что ли? - подумал диспетчер. Все, все. Пусть садится. Тут разберемся, что у них получилось. Наверное, связь чудит и переворачивает все наизнанку. Пусть садится. Не шутка - задержать на орбите корабль, которому дано преимущество. Задержать по смехотворной причине, из-за чистой перестраховки.
   - Все, мой хороший, - сказал он. - Триди-связь у вас барахлит. Несолидно, капитан. У кого другого, но у тебя... Ладно, швартуйся. Пришлем тебе мастеров.
   Устюг пожал плечами.
   - Вас понял. Иду на сближение с Космофинишем.
   Они еще мгновение смотрели друг на друга, каждый видел собеседника в виде трехмерной эфемериды... Устюгу надо было только сделать движение - включить автомат схода с орбиты, и через четверть часа, меньше - через двенадцать минут он подошел бы к Финишу, выбросил переходник, принял на борт финишкомиссию - медиков, таможенников... Устюг не сделал движения - медлил.
   - Да нет, связь чудит, - успокоительно сказал диспетчер. - Что другое?
   - Знаешь, - медленно проговорил Устюг, - может, и связь. Но за аппаратуру отвечает Рудик. И я не поверю, чтобы у Рудика связь делала, что хочет, а он даже не предупредил бы меня. Подумай: может, еще чем-то можно объяснить эту ерунду?
   А ведь можно было еще чем-то. Диспетчер помнил только, что объяснение было страшненьким. Спине вдруг стало жарко под летней рубашкой. Что-то очень страшное было. Но что?
   - Понял тебя, - сказал он и продолжал официально: - Капитан Устюг, разрешение на маневр отменяю. Займите резервную орбиту.
   - Есть, - невесело ответил капитан Устюг.
   У командующего Трансгалактическим флотом была бессонница. Уже третью ночь она не отпускала его - с тех пор, как вдруг, ни с того ни с сего, без всякого вроде бы повода, при швартовке посыльного катера взорвался Одиннадцатый спутник Звездолетного пояса; на нем было три человека - дежурные операторы. Третьи сутки командор тщетно пытался понять причину взрыва (опыта у него было, наверняка, побольше, чем даже у трех комиссий) - и не мог. И вот он, уже устав думать, сидел на веранде своей квартиры, которую от расстройства чувств даже увел с того места, где она простояла два года, и установил на двести метров выше, в третьем воздушном ярусе, сидел на веранде и смотрел на звезды, где были его корабли и куда ему самому разрешали выходить не чаще раза в год. Вызов командор услыхал не сразу. В комнате он не зажег света и разговаривал, глядя сквозь нижнее окно на огни наземных сооружений. Потом он машинально перевел глаза вверх, хотя Большой Космофиниш находился сейчас над другим полушарием Земли, под ногами.
   - Не понимаю, - сказал командор. - Он прибыл или нет? Тогда в чем же дело?
   Его перебили, и он понял, что дело и на этот раз серьезное, раз его перебивают. Он попытался застегнуть халат, забыв, что это не тужурка. Потом зажег свет, протянул руку к справочнику и нажал букву К - "консультанты".
   Профессор доктор Функ ворчливо сказал:
   - Уснуть в мои годы - это искусство, а вы меня будите. Почему теперь происшествия случаются исключительно по ночам? Ну хорошо, хорошо...
   Он был стар, и каждый раз, когда его, непременного члена Консультативного совета Трансгалакта, внезапно вызывали, не спрашивал о причине. Глубоко в нем обитало упование дожить до первого Контакта, и он всегда надеялся, что на сей раз его вызывают именно по этому поводу, и не спрашивал, чтобы не разочароваться раньше времени.
   - Ах, зеркальное изображение, - сказал физик доктор Функ, позевывая. - Да, конечно, может быть, виновата связь. Связь, связь. - Он помолчал. - А может быть и не связь. Говорить с ним можно? Тогда спросите-ка его... Координаты ведь устанавливаются при помощи оптики, а не электроники? Вот и спросите, как устанавливались координаты и не происходило ли при этом чего-нибудь такого. Если оптика дает им нормальное изображение, значит, виновата аппаратура связи. Итак, вы поняли? Не было ли при ориентировке чего-то такого... неразумного. - Слово ему понравилось. - Вот именно - неразумного.
   - Капитан Устюг, как устанавливались координаты после выхода из сопространства?
   - Ориентировались нормально: курсовая - с Полярной на Солнце, третья точка - Капелла.
   - А четвертая? - спросил командор.
   - Хорошая космическая практика, командор, рекомендует брать четвертую в случае сомнений. А у нас сомнений не было.
   "Нахал", - подумал командор,
   - Зато у нас есть. Уточните положение по четвертой.
   - Есть, - ответил дисциплинированный капитан.
   Четвертая нужная звезда оказалась вдруг совсем не в той стороне. Человек вошел в комнату через дверь, пошел прямо к окну. Внизу, естественно, пол, наверху - потолок, а справа должен быть стенной шкаф. И вдруг оказывается, что стенной шкаф - эта самая четвертая звезда - оказался слева, а чтобы он снова был справа, потолку надо опуститься и лечь под ноги, а полу - вознестись над головой. Капитан с Луговым вертели и так и этак - не помогало.
   - Словно мир перевернулся, - сказал капитан. - Что за... магия?
   - Ну вот, - сказал доктор Функ. - При чем же тут связь? Решительно ни при чем.
   - В чем же дело, доктор?
   - В чем? - вдруг рассердился Функ. - Как - в чем? Почему вы это спрашиваете? - Он кричал фальцетом. - Они претерпели зеркальную инверсию! Весь корабль!
   Он умолк. Командор ждал. Функ пожевал губами.
   - Объяснение, насколько я могу судить, имеется одно: где-то там, в неизвестное нам время и в неизвестных условиях, вещество корабля и всего, что на нем находится, изменило эдак.
   - Так что теперь?.. - спросил командор после новой паузы. Он спросил тихо и, казалось, даже робко.
   - Теперь они, вероятнее всего, состоят из антивещества, буркнул Функ и отвернулся.
   Молчание длилось минуты две. Потом командор спросил:
   - Вам все ясно, диспетчер? Чего же вы ждете?
   - Да, - сказал диспетчер неслышно, откашлялся и уже громко повторил: - Да. Все ясно.
   - Действуйте.
   - Устюг, - проговорил диспетчер. Только спокойно. Ни шагу с орбиты, ни на миллиметр. Пассажиры спят?
   - Как и положено.
   - Не будить.
   - Что с нами?
   Диспетчер не ответил. Он включил общий канал.
   - Всем: восьмой объявляет тревогу. Блокировать старты. Освободить пространство до четвертого маяка...
   Происшествие случилось у него, и теперь он был главным в космосе. Он вдруг, задним числом, похолодел: стал бы "Кит" швартоваться, вот наломали бы дров... Тринадцать пар глаз в зале уперлись в него, свой голос он слышал со стороны: слова разносились по трансляции. "Не пересекать орбиты "Кита", не приближаться к нему ни при каких условиях. Ничего и никого с "Кита" не подбирать. Постам развести корабли..."
 
   Совещание закончилось. Остатки дыма клубились где-то под прозрачным потолком, розовевшим потому, что здесь, в Космоцентре, только занималась заря. Командор подошел к секретарю, переключил кристалл на исходную позицию и приготовился прослушать все сначала. Он любил еще раз выслушать все в одиночестве: при этом иногда возникали дельные мысли.
   Первый голос в записи был его собственным:

   - Капитан! Расскажите, пожалуйста, как проходил рейс.
    Капитан (откашлявшись, хрипловато - связь чуть изменяет его голос): Значит, так... Взяли груз и пассажиров на Анторе. Загрузка тридцать процентов: не сезон. Разгон прошел без нарушений, никаких странностей не наблюдалось. Нашли точку, своевременно вошли в прыжок...
    Физиолог: Как чувствовали себя люди после прыжка?
    Капитан: Вышли из коконов. Был проведен положенный осмотр на медкомбайне. Жалоб не было, объективные показатели в пределах нормы - чуть лучше, чуть хуже, как обычно.
    Функ: Дальше, дальше, пожалуйста. Как проходил полет в сопространстве?
    Капитан: Ну, я бы сказал - нормально. Все время, с прыжка до выхода, не было ни вибраций, ни отказов, ни каких-либо иных нарушений.
    Функ: Это субъективно. А приборы?
    Капитан: Я просмотрел записи. Никаких отклонений.
    Функ: Хорошо, капитан. Теперь расскажите, а что наблюдалось... снаружи?
    Капитан: В сопространстве?
    Функ: Вот именно.
    Капитан (не сразу): Вообще, как вы знаете, нам не разрешается...
    Функ (нетерпеливо): Да, да! Но все смотрят. Говорите, это крайне важно.
    Командор: Рассказывайте, капитан.
    Капитан: Да ведь вы знаете, как это выглядит: полный ноль. Даже не скажешь, пустота это или нет, тьма - или еще что-нибудь. Так что видеть там нечего, и если мы все же что-то угадываем, то потом оказывается, что впечатление у всех разное, и, значит, мы видим что-то в себе, а не снаружи. Мне, например, обычно кажется, что мы висим неподвижно, а от нас во все стороны расходятся такие - ну, коридоры, что ли. То есть у них, понятно, нет ни стен, ни потолков, ничего, но только я знаю, что это - разные коридоры, и они вертятся, как спицы колеса, в котором я - ось. От этого вращения начинает кружиться голова, и выключаешь экран. Стараешься только не изменить ненароком режим - там, если чуть сдвинешься, вынырнешь потом, наверное, неизвестно, где.