Это их усилиями в предельно сжатые сроки появились аэродром Смольное и другие площадки базирования транспортных кораблей. Начальником аэродрома Смольное был назначен бывший начальник авиабазы Шоссейная М. И. Цейтлин.
Под руководством ГКО, Ленинградского обкома партии, Военного совета Ленинградского фронта обретала силу коммуникация осажденного города, родившаяся в сентябрьские дни 1941 года и превратившаяся в арену жесточайших воздушных схваток.
Первая "ласточка"
"Выдано командиру отряда № 3 Московской авиагруппы ГВФ особого назначения т. Пущинскому В. А. в том, что он, в соответствии с решением ГКО СССР от 20 сентября 1941 г., командируется для организации и выполнения специального задания на самолетах ПС-84 базированием на аэродроме Хвойная.
Всем начальникам гарнизонов ВВС Красной Армии предлагается оказывать т. Пущинскому полное содействие при выполнении возложенных на него заданий.
Начальник штаба ВВС Красной Армии генерал-майор авиации
(Г. А. Ворожейкин)
Начальник Главного управления ГВФ генерал-майор авиации
(В. С. Молоков)".
Владимиру Александровичу Пущинскому в ту пору было тридцать лет, но на голубых петлицах его гимнастерки уже поблескивали красной эмалью капитанские "шпалы" - звание по тому времени немалое. Ладно сидел на стройной, подтянутой фигуре кожаный реглан. Короткая прическа оттеняла мужественное лицо. В прямом, открытом взгляде его серых глаз, в четко очерченных линиях рта и подбородка угадывалась внутренняя сила человека с характером твердым и волевым. И вместе с тем он был скромным и даже застенчивым. Товарищи верили ему и знали, что такой не подведет и в беде не оставит.
Владимир Александрович Пущинский имел немалый опыт летной работы. В авиацию его привели увлечения спортом и автомобилизмом. Молодым пареньком он работал слесарем автобазы. Владимир был отличным спортсменом. В 30-е годы играл в водное поло в составе сборной Москвы. Занимал призовые места во всесоюзных соревнованиях по плаванию. В 1933 году успешно окончил Саратовский авиатехникум, а в 1935 году - Тамбовскую школу пилотов ГВФ. Дорога в авиацию была проложена. Не изменяя своей любви к технике, Пущинский работал механиком-пилотом в Казахстане, потом летал на линии Москва Харьков. Во время финской кампании 1939-1940 годов перевозил на самолете представителей командования Красной Армии, раненых, вооружение, боеприпасы. Потом судьба забросила его в Заполярье. Перед самой войной был старшим инструктором-пилотом в летном отделе управления Гражданского воздушного флота, обучал летчиков ночным полетам на Северном Кавказе. За первые месяцы войны совершил десятки боевых вылетов в тыл противника, доставлял боеприпасы и горючее нашим частям и соединениям, вылетал на связь с партизанскими отрядами и подпольными группами.
В начале войны его назначили командиром эскадрильи. И вот теперь Владимиру Пущинскому командование доверило организацию полетов воздушных кораблей в блокированный Ленинград. Как все бывалые летчики, Пущинский привык к неожиданностям. Но в тот сентябрьский день, получая из рук комиссара авиагруппы И. М. Карпенко мандат, он сильно волновался. Командир отряда понимал, какая ответственность ложится на него.
С такими же чувствами получали в тот день удостоверения-мандаты еще пятеро боевых товарищей Пущинского - комиссар его эскадрильи И. С. Булкин, командиры эскадрилий К. А. Бухаров, С. Н. Шарыкин, их комиссары М. М. Комаров и Д. С. Гончаренок.
Намеченный на конец сентября перелет отряда Пущинского на Ленинградский фронт не состоялся. 30 сентября немецко-фашистские войска возобновили наступление на Москву. Под ударом оказался Орел, и почти все силы Московской авиагруппы были направлены на переброску в район Орла воздушно-десантного корпуса. А еще за несколько дней до этого В. А. Пущинский по срочному заданию командования совершил ночной полет из Киева в район Моравской Остравы. Взлетел в сумерках с аэродрома, не приспособленного для полетов ПС-84. На маршруте самолет попал в грозовую полосу. Летели вслепую, без ориентиров и приводной радиостанции. Вот где пригодился опыт ночных полетов, накопленный за~ годы летной работы!
Пущинский выполнил боевое задание - доставил парашютистов-разведчиков в Чехословакию и благополучно вернулся во Внуково.
Здесь его ждал приказ о перебазировании на Ленинградский фронт.
Пущинский мысленно "проигрывал" всю организацию перелета, когда к нему подошел комиссар И. С. Булкин и вызванный им командир корабля Г. С. Бенкунский.
- Как машина, Георгий Станиславович? - спросил Пущинский.
- В порядке.
- Экипаж на месте?
- На аэродроме все.
- Тогда так, - сказал Пущинский, что-то прикидывая в уме. - Собирайте экипаж и сегодня же вылетайте в Хвойную. Я с эскадрильей вылечу завтра утром. Ждите нас к полудню. Прилетите, дайте знать...
- Владимир Александрович, думаю, что и мне следует полететь с Бенкунским, - предложил И. С. Булкин.
- Хорошо! - согласился Пущинский. - Зайдите в Хвойной к первому секретарю райкома партии. Он должен быть в курсе.
Да, чуть не забыл, - прощаясь с экипажем, добавил он, - обязательно представьтесь начальнику гарнизона полковнику Журавлеву. Он командует оперативной группой ВВС фронта, о нашем перебазировании знает...
Вместе с низко плывущими над землей свинцово-тяжелыми тучами на Хвойную наползали сумерки. Со стороны соснового бора, вплотную подступавшего к поселку, тянуло запахами смолы, грибов, преющих мхов и хвои, лесного разнотравья.
Август и сентябрь были грибными, и это оказалось кстати. Особенно в те дни, когда потоки эвакуированных и беженцев из прифронтовых районов волнами накатывались на небольшой лесной поселок. Людей надо было кормить, а продуктов не хватало. В те дни хвойничане приносили на кухни пунктов питания полные корзины и ведра грибов.
С приближением ночи лесной поселок постепенно затихал. Тихо становилось и в двухэтажном деревянном доме на Красноармейской улице, где размещался райком партии. Первый секретарь Евгений Иванович Зверев, можно сказать, переселился в свой райкомовский кабинет. Правда, застать его там было почти невозможно - он постоянно находился в разъездах. Еще реже бывал дома, хотя жил неподалеку от райкома. В кабинете за перегородкой стояла койка, но спать приходилось мало"
Когда ночная темнота окутала поселок, Зверев наконец-то остался один. В звенящей тишине как-то сразу навалилась усталость. Он прошелся по комнате, взял полотенце, вышел в коридор. Освежившись водой из крана, вернулся.
Эти минуты тишины были редкими, непродолжительными, и секретарь ими дорожил. Можно было спокойно проанализировать прошедший день, не спеша просмотреть записи в рабочем блокноте, тщательно продумать, как решить те или другие вопросы. Поток неотложных дел не иссякал и в ночные часы затишья. Евгений Иванович писал записки, распоряжения, чтобы утром дать поручения работникам райкома.
Время близилось к полуночи. Вдруг резко зазвонил телефон ВЧ. Зверев взял трубку.
- Не спишь, Евгений Иванович? - услышал он знакомый голос председателя Ленинградского облисполкома Н. В. Соловьева. - Есть важная новость. К вам из Москвы вылетает чуть ли не весь Аэрофлот...
- Это что, шутка? - спросил Зверев.
- Нам с тобою нынче не до шуток, Евгений Иванович, - ответил Соловьев. - Так что встречай гостей. Они будут возить от вас продукты в Ленинград, а оттуда - людей. Принято постановление Государственного Комитета Обороны. Сам Сталин занимается этим делом.
- Вот это новость! - проговорил Зверев.
- Да, такая новость, - отозвался Соловьев. - Завтра к тебе из Тихвина выезжает председатель нашей обкомовской комиссии по руководству северо-восточными районами Григорий Григорьевич Воротов. От него получишь подробные инструкции на этот счет..."
Из короткого ночного разговора Зверев уяснил - Хвойная становится основной авиабазой Ленинграда за блокадным кольцом. "Вон оно как все обернулось", - подумал он.
Когда в июле в Хвойной появились строители аэродромов, Зверев даже и предположить не мог, что все так получится.
Евгений Иванович окинул взглядом карту района, стал рассматривать намеченные флажками точки, где в течение трех жарких недель первого месяца войны были построены грунтовые аэродромы. Тогда он не очень-то верил в надобность этих площадок. "Зачем они здесь, в лесной глуши? - думал Зверев. - Война все равно долго не продлится. Напрасно изведем сотни гектаров добротного строительного леса..."
Выходит не зря до хрипоты доказывал начальник строительства Я. М. Альтшульт, как важно ускорить строительство аэродромов, требовал от райкома людей, гужевой транспорт, трактора. А теперь здесь будет авиабаза Ленинграда.
"Авиабаза!" Это слово пока мало что говорило Звереву. Одно было ясно предстоят большие и важные дела.
Да, что ни день, новые и новые проблемы лавиной обрушивались на местные власти: мобилизация, организация всевобуча и партизанских отрядов, набор и отправка людей на строительство оборонительных рубежей, развертывание госпиталей, прием, размещение эвакуированных, устройство пунктов питания, строительство дорог, формирование истребительного батальона для поимки фашистских разведчиков, диверсантов, летчиков сбитых самолетов. И при всем этом надо было неослабно заниматься обычными делами - уборкой урожая, заготовками, закладкой семенного фонда, повседневной партийной работой. Зверев понимал, что развертывание в районе авиабазы, через которую пойдут воздушно-транспортные перевозки в Ленинград и оттуда на Большую землю, круто изменит весь ритм жизни Хвойной, всего района. Итак, транспортные самолеты будут от них доставлять в отрезанный от страны Ленинград продукты, а к ним людей.
Что касается приема и устройства людей - это стало уже делом привычным. В июле Хвойнинский район принял на свое попечение около 30 тысяч ленинградских детей. Тогда и Звереву и председателю райисполкома Сергееву пришлось нелегко. Помогли жители поселка, все население района. Многие взяли ребят в свои семьи, усыновили тех, кто потерял родителей.
А вот с перевозками продуктов на самолетах ясности не было. Сколько и каких продуктов понадобится ежедневно? Он знал: пристанционные склады заполнены завезенными из тыла продуктами. Будут ли и дальше регулярно подвозить их из других областей?
Занятый этими мыслями, Зверев позвонил председателю райисполкома Сергееву, пересказал свой разговор с Соловьевым, попросил с утра заняться подготовкой к прилету транспортных самолетов, а также собрать данные о запасах продуктов на складах района.
Зверев отдавал распоряжения, но его не оставляло чувство беспокойства. Он весь был в ожидании перемен...
За ночь небо очистилось от туч и сразу посветлело. Ветер сменил направление, предвещая хорошую погоду. Едва Зверев позавтракал, позвонил начальник гарнизона полковник И. П. Журавлев. Он подтвердил ожидающийся прилет эскадрилий московских летчиков, коротко рассказал о постановлении Государственного Комитета Обороны и вскользь заметил, что Тихвин уже подключился к воздушным перевозкам в Ленинград.
- У них там вовсю действует одна московская эскадрилья.
Зверев тут же связался с секретарем Тихвинского райкома партии М. И. Подгорским.
- Михаил Иванович, у вас работают московские летчики. Скажите, что они возят в Ленинград?
- Винтовки, пулеметы, автоматы, но теперь главным образом продукты сливочное масло, сыр, копчености, мясо...
"Все продукты надо взять на строжайший учет", - решил Зверев и невольно задумался о событиях последних месяцев. В его сознании они выстраивались в систему продуманных и спланированных действий. И создание комиссии обкома партии по руководству северо-восточными районами области, и строительство полевых аэродромов, которые оказались такими нужными. И размещение эвакуированного скота, который направляли в их район. И активный подвоз продуктов из тыла на железнодорожные станции и в районы аэродромов.
В тот же день в Хвойную приехал из Тихвина секретарь Ленинградского обкома партии, председатель комиссии обкома по руководству северо-восточными районами Г. Г. Воротов. Прежде всего он попросил Зверева доложить о запасах продуктов. Потом вместе они побывали в Доме культуры, где решили расположить московских летчиков. На аэродроме осмотрели помещение командного пункта, землянку, отведенную под летную столовую, прошлись по летному полю, прикидывая, как лучше разместить тяжелые транспортные корабли.
Только убедившись, что Хвойная готова принять московских летчиков и обеспечить бесперебойную доставку продуктов ленинградцам, Воротов уехал.
За всеми этими делами Зверев не заметил, как пролетел день. Распрощавшись на аэродроме с Воротовым, поспешил в райком.
Погода разгулялась. По голубому небу плыли редкие облака. Свежий ветер шумел в вершинах сосен. Выйдя из бора, Евгений Иванович залюбовался подсвеченной заходящим солнцем желтеющей листвой берез, зардевшимися ярким пламенем осинами. Окинул взглядом поселок, аккуратные домики, сады, палисадники. Там и здесь красовались рябины, увешанные багряными кистями ягод.
Осень радовала Зверева. Несмотря на войну, на нехватку людей, с полей района в основном уже убрали хороший урожай...
В райкоме на секретаря навалились неотложные дела. Часа через полтора нараставший гул заставил его выйти на улицу.
Над поселком делал круг пассажирский самолет.
"Не москвичи ли? Неужели так скоро?" - подумал Зверев и решительно зашагал на аэродром.
Прилетевший самолет уже делал второй круг. Командир корабля Бенкунский, прежде чем заходить на посадку, решил получше осмотреть летное поле, на котором на следующий день предстояло принимать эскадрилью.
Взлетно-посадочная полоса была явно коротка для тяжелых транспортных кораблей. Самолет после пробега остановился в каком-нибудь десятке метров от соснового оора, вплотную подступавшего к летному полю.
"Да, простора - никакого. Чуть "промажешь" - и будешь сосны считать. Полосу придется удлинять", - подумал командир корабля.
Подрулив к самому краю леса, в нескольких метрах от землянок, Бенкунский заглушил моторы и вместе с комиссаром вышел из самолета.
- Действуем, Георгий Станиславович, как договорились, - сказал Булкин. - Идем сначала в райком, потом - к начальнику гарнизона.
- Виталий! - подозвал Бенкунский бортмеханика Яроцкого.
- Мы пошли "по начальству". Займись с ребятами осмотром аэродрома. Прикинь, где будем делать стоянки.
Только свернули Бенкунский и Булкин с аэродромного поля на хорошо нахоженную тропу, через реденький соснячок ведущую в поселок, как увидели шагавшего им навстречу мужчину средних лет.
- Вы из Москвы? - спросил он летчиков.
- Да, - ответил Булкин, присматриваясь к незнакомцу.
- Тогда давайте знакомиться. Зверев. Секретарь Хвойнинского райкома партии... Время военное: предъявим друг другу документы... - Зверев первым показал свое удостоверение.
Предъявили свои документы и летчики.
Зверев несколько раз прочитал мандат комиссара и бережно вернул его Булкину со словами:
- Внушительный документ.
Он пожал руки летчикам. Им сразу понравился этот невысокого роста, крепко сбитый, широкоплечий человек с добрым лицом и внимательными глазами.
Минуту-другую шли молча. В сосняке было прохладно и тихо. По обе стороны тропы мягким ковром стелился белый пушистый мох, а на плешинах хвойного наста там и сям "ведьмиными кругами" разбегались целые семьи боровых грибов. Очистившееся было небо снова стали затягивать тучи. Они опускались все ниже и ниже, отчего на лес словно бы наползали сумерки...
- Вот что значит авиация! - сказал Зверев. - Ночью позвонили из Ленинграда, и вот, пожалуйста, вы уже тут как тут.
Хотя секретарь райкома, как и летчики, тоже привык к разным неожиданностям, он все же не думал, что первая московская "ласточка" появится так скоро.
- А вы нас когда ждали? - спросил Булкин, заметив некоторое смущение на лице секретаря райкома.
- Откровенно говоря, не ранее как через два-три дня. Летчики озадаченно переглянулись...
Перехватив их взгляды, Зверев уже другим, уверенным тоном хозяина сказал:
- Беспокоиться не стоит. Сделано немало. А если что не успели, надеюсь, какое-то время есть в запасе?
- Эскадрилью ожидаем завтра, - сказал Булкин. Секретарь пригласил летчиков в райком, куда вскоре подошел председатель исполкома И. С. Сергеев.
За какой-нибудь час секретарский кабинет стал настоящим штабом. Один за другим заходили сюда люди, которым тут же давались срочные задания.
Подготовка к встрече и устройству эскадрильи ПС-84 шла полным ходом.
Вовсю кипела работа на аэродроме. Здесь бойцы баталъона аэродромного обслуживания, а также юноши и девушки-старшеклассники, присланные райкомом комсомола, возили землю и глину, подсыпали и выравнивали взлетно-посадочную полосу, рубили кусты и деревья на местах намеченных самолетных стоянок. Сооружались простейшие укрытия для людей, самолетов, имущества.
В Доме культуры девушки подготовили комнаты, где собирались разместить летчиков.
Председатель Хвойнинского поселкового совета М. Т. Зайцева позаботилась о подготовке летной столовой, парикмахерской, бани, магазина.
Секретарь райкома партии Г. А. Тихонов и секретарь райкома комсомола Ф. Е. Жилицкая комплектовали молодежные бригады строителей, аэродромных рабочих и военизированной охраны; самолетов и продуктов. Комсомольцы-старшеклассники решили дать концерт художественной самодеятельности на вечере встречи с летчиками. Кто-то из девчат робко высказал пожелание:
- Ну, а потом потанцуем. Ребята из духового оркестра железнодорожников с удовольствием поиграют.
...Ранним утром следующего дня Бенкунский и Булкин снова пришли к первому секретарю райкома. После разговора с Москвой по ВЧ Булкин доложил Звереву:
- Наша эскадрилья через час вылетает. К обеду будет в Хвойной.
Сто минут риска
14 октября 1941 года командир Московской авиагруппы особого назначения В. М. Короткое докладывал начальнику Главного управления Гражданского воздушного флота В. С. Молокову, что для переброски из блокадного Ленинграда в Тихвин и Москву рабочих оборонных заводов и грузов, а в Ленинград продовольствия группа выделила шесть транспортных эскадрилий. Из них 3-я и 4-я перебазировались в район Хвойной, 6-я - под Тихвин. 1, 2 и 7-я эскадрильи производят работу из Москвы.
Время уже давно перевалило за полдень, когда из плотных облаков, затянувших небо, над Хвойной стали появляться тяжелые воздушные корабли. Выстроившись цепочкой, они стали заходить на посадку. Эскадрилья В. А. Пущинского возвращалась из очередного рейса в Ленинград.
После приземления самолеты подрулили к левой стороне аэродрома, где в сосновом бору в здании бывшего детского санатория размещался эвакогоспиталь. В тот день ПС-84 привезли из Ленинграда рабочих Кировского завода и около ста раненых бойцов и командиров.
Едва командир эскадрильи ступил на землю, он, как и остальные летчики, почувствовал, с каким нетерпением и тревогой их здесь ожидали.
У стоянок собрались почти все, кто работал на аэродроме. К Пущинскому подошел Семенков. Летчики увидели среди встречавших знакомых.
- Смотри, Владимир Александрович, - воскликнул Семенков, - моя хозяйка с пацанами пришла!..
- Да тут вся Хвойная, считай, собралась. Летчиков окружили девушки из санитарной команды.
В глазах - любопытство. Видно, очень хотелось им порасспрашивать о полете в Ленинград. Но время торопило, было не до разговоров.
Невысокого роста бойкая девушка все-таки не удержалась от вопроса:
- Наверное, страшно в небе?
А у самой в глазах недосказанное: "Все ли вернулись?"
- Небо как небо - голубое. Слетали нормально. Видите - живы, здоровы.
- А как тебя зовут, шустрая? - спросил командир эскадрильи.
- Римма.
Назвав себя, девушка хотела было что-то сказать... Летчики, конечно, не могли догадаться, как подмывало Римму Нечаеву пригласить их, молодых, симпатичных, на танцы, объявление о которых они позднее прочли.
- Когда ПС-84 первый раз улетали из Хвойной в Ленинград, мы, работавшие тогда на аэродроме, провожали летчиков с тревогой на сердце. Ведь как-никак надо было лететь через кольцо блокады, - рассказывала нам Римма Модестовна Нечаева, учительница начальной школы, которая сейчас размещается на территории того самого эвакогоспиталя. - А когда летчики вернулись, радости нашей не было конца.
Чего там греха таить, прошло каких-то несколько дней, как они прилетели в Хвойную, и многие наши девчонки потеряли покой и сон, а попросту повлюблялисъ. Правда, тщательно скрывали это. Разве только когда летчики улетали в очередной рейс и прощались, некоторые из нас не выдерживали и ревели - кто открыто, а кто тайком. Ревели и когда они возвращались. Это уже от радости.
Ну, а тот день для нас был и радостным и грустным. Самолеты привезли много раненых. Мы переносили их в госпиталь. Одного перебинтованного с головы до пят летчика сопровождал молоденький лейтенант.
- Летчик-истребитель, командир мой, - проговорил лейтенант. - Жизнь мне спас, а сам... вот как вышло!..
Дрожащими пальцами он вынул папиросу, закурил. Видя, как тяжело лейтенанту в эти минуты расставания с боевым другом, я стала успокаивать его: "Ничего, мол, молодой. Все заживет... Еще встретитесь..." Несем мы носилки, а я все что-то говорю, говорю лейтенанту. Потом присмотрелась к его командиру и глазам не верю: лицом совсем молодой, а голова - седая.
Много волнений было в тот день у находившихся на аэродроме. Радовались, что начал действовать воздушный мост. В то же время, глядя на раненых, на осунувшиеся лица прилетевших ленинградских рабочих, переживали за них, за Ленинград. Приуныли и мы, девушки.
Заметил это пехотный лейтенант на костылях, которому помогли выбраться из самолета. Обернулся к нам:
- Что, красавицы, невеселы?
И представился:
- Алексей Тарасов. Легко тяжелораненый. Хожу, бегаю и пляшу на своих, на четырех.
- Какое уж тут веселье, - ответила я. - Вон вы, бедненькие, все какие. Потанцевать даже не с кем.
- Как так не с кем? - возразил лейтенант и попросил летчика:
- Будь другом, дай-ка мой баян.
Через несколько минут лейтенант уже сидел на ящике, бегло перебирая лады... И вдруг над аэродромом полилась мелодия "Полонеза" Огинского. К игравшему стали сходиться девушки и юноши, работавшие на аэродроме, ходячие раненые, ленинградские рабочие, летчики, техники.
- Вон сколько кавалеров! - лейтенант внезапно оборвал полонез, заиграл плясовую, притопывая здоровой ногой и галантно приглашал: - Танцуйте, дорогие дамы и кавалеры!
- Это были грустные и трогательные минуты, - вспоминает Римма Модестовна. - Молодец лейтенант! Он тогда всех расшевелил - и раненых и нас. Повеселели и рабочие-кировцы.
...Не прошло и недели после перелета эскадрильи в Хвойную, а Пущинскому казалось, что это все было давным-давно - и сбор на Внуковском аэродроме, и волнения перед вылетом, и сам перелет и встреча в Хвойной.
Все отодвинул на второй план полет эскадрильи в Ленинград. Он длился сто минут туда и сто минут обратно. Может показаться странным, что в те первые часы возвращения из рейса командир думал не о самом полете - трудном, опасном. Пущинского неотступно преследовало чувство боли за судьбу попавших в беду ленинградцев. Давно отрулили на стоянки самолеты, возле них вовсю хозяйничали авиатехники и механики. Покинули аэродром санитары, грузчики. Пора было подумать о предстоящем разборе полетов, а Пущинский снова и снова возвращался мыслями в Ленинград, к тому, что видели он и его товарищи.
Возле летной столовой, куда Пущинский направился вместе с Семенковым и Булкиным, он бросил взгляд на незатейливое объявление о вечере встречи жителей Хвойной с летчиками и танцах под духовой оркестр железнодорожников и вспомнил бойкую девушку Римму, ее наивный вопрос "страшно в небе?". С каким сердечным участием смотрела она на раненого летчика, как бережно несла его на носилках! Как старательно играл "Полонез" Огинского бравый пехотный лейтенант на костылях, чтобы встряхнуть уставших и приунывших пассажиров ПС-84.
Все эти впечатления спрессовывались в одно желание: быстрее и больше помочь осажденным ленинградцам. У него, опытного пилота, авиационного командира, в голове постепенно складывалась конкретная программа действий эскадрильи. Теперь, как никогда ясно, он знал, что скажет своим товарищам при разборе полетов.
В течение первых рейсов Пущинскому не давала покоя мысль о слишком медленном сборе и построении отряда после взлета. На взлет, сбор и построение группы уходило сорок минут. Надо во что бы то ни стало сократить это время. По крайней мере вдвое. Двадцать - тридцать сэкономленных минут это по времени треть маршрута. А дни идут на убыль. Только ощутимый временной выигрыш позволит в короткие дни, глубокой осенью и зимой, ежедневно делать не один, а два рейса в Ленинград.
...За обедом Пущинский, как бы проверяя себя, сказал Семенкову: на погрузке и разгрузке сэкономить минут двадцать - не задача. А как ужать время при взлете и построении? Вот где собака зарыта...
- Сам все время ломаю голову, - сказал Семенков. - С комиссаром об этом толковали. Есть одна мысль. Боюсь только - не рановато ли для нас. А впрочем... Все довоенные инструкции летят к черту.
Под руководством ГКО, Ленинградского обкома партии, Военного совета Ленинградского фронта обретала силу коммуникация осажденного города, родившаяся в сентябрьские дни 1941 года и превратившаяся в арену жесточайших воздушных схваток.
Первая "ласточка"
"Выдано командиру отряда № 3 Московской авиагруппы ГВФ особого назначения т. Пущинскому В. А. в том, что он, в соответствии с решением ГКО СССР от 20 сентября 1941 г., командируется для организации и выполнения специального задания на самолетах ПС-84 базированием на аэродроме Хвойная.
Всем начальникам гарнизонов ВВС Красной Армии предлагается оказывать т. Пущинскому полное содействие при выполнении возложенных на него заданий.
Начальник штаба ВВС Красной Армии генерал-майор авиации
(Г. А. Ворожейкин)
Начальник Главного управления ГВФ генерал-майор авиации
(В. С. Молоков)".
Владимиру Александровичу Пущинскому в ту пору было тридцать лет, но на голубых петлицах его гимнастерки уже поблескивали красной эмалью капитанские "шпалы" - звание по тому времени немалое. Ладно сидел на стройной, подтянутой фигуре кожаный реглан. Короткая прическа оттеняла мужественное лицо. В прямом, открытом взгляде его серых глаз, в четко очерченных линиях рта и подбородка угадывалась внутренняя сила человека с характером твердым и волевым. И вместе с тем он был скромным и даже застенчивым. Товарищи верили ему и знали, что такой не подведет и в беде не оставит.
Владимир Александрович Пущинский имел немалый опыт летной работы. В авиацию его привели увлечения спортом и автомобилизмом. Молодым пареньком он работал слесарем автобазы. Владимир был отличным спортсменом. В 30-е годы играл в водное поло в составе сборной Москвы. Занимал призовые места во всесоюзных соревнованиях по плаванию. В 1933 году успешно окончил Саратовский авиатехникум, а в 1935 году - Тамбовскую школу пилотов ГВФ. Дорога в авиацию была проложена. Не изменяя своей любви к технике, Пущинский работал механиком-пилотом в Казахстане, потом летал на линии Москва Харьков. Во время финской кампании 1939-1940 годов перевозил на самолете представителей командования Красной Армии, раненых, вооружение, боеприпасы. Потом судьба забросила его в Заполярье. Перед самой войной был старшим инструктором-пилотом в летном отделе управления Гражданского воздушного флота, обучал летчиков ночным полетам на Северном Кавказе. За первые месяцы войны совершил десятки боевых вылетов в тыл противника, доставлял боеприпасы и горючее нашим частям и соединениям, вылетал на связь с партизанскими отрядами и подпольными группами.
В начале войны его назначили командиром эскадрильи. И вот теперь Владимиру Пущинскому командование доверило организацию полетов воздушных кораблей в блокированный Ленинград. Как все бывалые летчики, Пущинский привык к неожиданностям. Но в тот сентябрьский день, получая из рук комиссара авиагруппы И. М. Карпенко мандат, он сильно волновался. Командир отряда понимал, какая ответственность ложится на него.
С такими же чувствами получали в тот день удостоверения-мандаты еще пятеро боевых товарищей Пущинского - комиссар его эскадрильи И. С. Булкин, командиры эскадрилий К. А. Бухаров, С. Н. Шарыкин, их комиссары М. М. Комаров и Д. С. Гончаренок.
Намеченный на конец сентября перелет отряда Пущинского на Ленинградский фронт не состоялся. 30 сентября немецко-фашистские войска возобновили наступление на Москву. Под ударом оказался Орел, и почти все силы Московской авиагруппы были направлены на переброску в район Орла воздушно-десантного корпуса. А еще за несколько дней до этого В. А. Пущинский по срочному заданию командования совершил ночной полет из Киева в район Моравской Остравы. Взлетел в сумерках с аэродрома, не приспособленного для полетов ПС-84. На маршруте самолет попал в грозовую полосу. Летели вслепую, без ориентиров и приводной радиостанции. Вот где пригодился опыт ночных полетов, накопленный за~ годы летной работы!
Пущинский выполнил боевое задание - доставил парашютистов-разведчиков в Чехословакию и благополучно вернулся во Внуково.
Здесь его ждал приказ о перебазировании на Ленинградский фронт.
Пущинский мысленно "проигрывал" всю организацию перелета, когда к нему подошел комиссар И. С. Булкин и вызванный им командир корабля Г. С. Бенкунский.
- Как машина, Георгий Станиславович? - спросил Пущинский.
- В порядке.
- Экипаж на месте?
- На аэродроме все.
- Тогда так, - сказал Пущинский, что-то прикидывая в уме. - Собирайте экипаж и сегодня же вылетайте в Хвойную. Я с эскадрильей вылечу завтра утром. Ждите нас к полудню. Прилетите, дайте знать...
- Владимир Александрович, думаю, что и мне следует полететь с Бенкунским, - предложил И. С. Булкин.
- Хорошо! - согласился Пущинский. - Зайдите в Хвойной к первому секретарю райкома партии. Он должен быть в курсе.
Да, чуть не забыл, - прощаясь с экипажем, добавил он, - обязательно представьтесь начальнику гарнизона полковнику Журавлеву. Он командует оперативной группой ВВС фронта, о нашем перебазировании знает...
Вместе с низко плывущими над землей свинцово-тяжелыми тучами на Хвойную наползали сумерки. Со стороны соснового бора, вплотную подступавшего к поселку, тянуло запахами смолы, грибов, преющих мхов и хвои, лесного разнотравья.
Август и сентябрь были грибными, и это оказалось кстати. Особенно в те дни, когда потоки эвакуированных и беженцев из прифронтовых районов волнами накатывались на небольшой лесной поселок. Людей надо было кормить, а продуктов не хватало. В те дни хвойничане приносили на кухни пунктов питания полные корзины и ведра грибов.
С приближением ночи лесной поселок постепенно затихал. Тихо становилось и в двухэтажном деревянном доме на Красноармейской улице, где размещался райком партии. Первый секретарь Евгений Иванович Зверев, можно сказать, переселился в свой райкомовский кабинет. Правда, застать его там было почти невозможно - он постоянно находился в разъездах. Еще реже бывал дома, хотя жил неподалеку от райкома. В кабинете за перегородкой стояла койка, но спать приходилось мало"
Когда ночная темнота окутала поселок, Зверев наконец-то остался один. В звенящей тишине как-то сразу навалилась усталость. Он прошелся по комнате, взял полотенце, вышел в коридор. Освежившись водой из крана, вернулся.
Эти минуты тишины были редкими, непродолжительными, и секретарь ими дорожил. Можно было спокойно проанализировать прошедший день, не спеша просмотреть записи в рабочем блокноте, тщательно продумать, как решить те или другие вопросы. Поток неотложных дел не иссякал и в ночные часы затишья. Евгений Иванович писал записки, распоряжения, чтобы утром дать поручения работникам райкома.
Время близилось к полуночи. Вдруг резко зазвонил телефон ВЧ. Зверев взял трубку.
- Не спишь, Евгений Иванович? - услышал он знакомый голос председателя Ленинградского облисполкома Н. В. Соловьева. - Есть важная новость. К вам из Москвы вылетает чуть ли не весь Аэрофлот...
- Это что, шутка? - спросил Зверев.
- Нам с тобою нынче не до шуток, Евгений Иванович, - ответил Соловьев. - Так что встречай гостей. Они будут возить от вас продукты в Ленинград, а оттуда - людей. Принято постановление Государственного Комитета Обороны. Сам Сталин занимается этим делом.
- Вот это новость! - проговорил Зверев.
- Да, такая новость, - отозвался Соловьев. - Завтра к тебе из Тихвина выезжает председатель нашей обкомовской комиссии по руководству северо-восточными районами Григорий Григорьевич Воротов. От него получишь подробные инструкции на этот счет..."
Из короткого ночного разговора Зверев уяснил - Хвойная становится основной авиабазой Ленинграда за блокадным кольцом. "Вон оно как все обернулось", - подумал он.
Когда в июле в Хвойной появились строители аэродромов, Зверев даже и предположить не мог, что все так получится.
Евгений Иванович окинул взглядом карту района, стал рассматривать намеченные флажками точки, где в течение трех жарких недель первого месяца войны были построены грунтовые аэродромы. Тогда он не очень-то верил в надобность этих площадок. "Зачем они здесь, в лесной глуши? - думал Зверев. - Война все равно долго не продлится. Напрасно изведем сотни гектаров добротного строительного леса..."
Выходит не зря до хрипоты доказывал начальник строительства Я. М. Альтшульт, как важно ускорить строительство аэродромов, требовал от райкома людей, гужевой транспорт, трактора. А теперь здесь будет авиабаза Ленинграда.
"Авиабаза!" Это слово пока мало что говорило Звереву. Одно было ясно предстоят большие и важные дела.
Да, что ни день, новые и новые проблемы лавиной обрушивались на местные власти: мобилизация, организация всевобуча и партизанских отрядов, набор и отправка людей на строительство оборонительных рубежей, развертывание госпиталей, прием, размещение эвакуированных, устройство пунктов питания, строительство дорог, формирование истребительного батальона для поимки фашистских разведчиков, диверсантов, летчиков сбитых самолетов. И при всем этом надо было неослабно заниматься обычными делами - уборкой урожая, заготовками, закладкой семенного фонда, повседневной партийной работой. Зверев понимал, что развертывание в районе авиабазы, через которую пойдут воздушно-транспортные перевозки в Ленинград и оттуда на Большую землю, круто изменит весь ритм жизни Хвойной, всего района. Итак, транспортные самолеты будут от них доставлять в отрезанный от страны Ленинград продукты, а к ним людей.
Что касается приема и устройства людей - это стало уже делом привычным. В июле Хвойнинский район принял на свое попечение около 30 тысяч ленинградских детей. Тогда и Звереву и председателю райисполкома Сергееву пришлось нелегко. Помогли жители поселка, все население района. Многие взяли ребят в свои семьи, усыновили тех, кто потерял родителей.
А вот с перевозками продуктов на самолетах ясности не было. Сколько и каких продуктов понадобится ежедневно? Он знал: пристанционные склады заполнены завезенными из тыла продуктами. Будут ли и дальше регулярно подвозить их из других областей?
Занятый этими мыслями, Зверев позвонил председателю райисполкома Сергееву, пересказал свой разговор с Соловьевым, попросил с утра заняться подготовкой к прилету транспортных самолетов, а также собрать данные о запасах продуктов на складах района.
Зверев отдавал распоряжения, но его не оставляло чувство беспокойства. Он весь был в ожидании перемен...
За ночь небо очистилось от туч и сразу посветлело. Ветер сменил направление, предвещая хорошую погоду. Едва Зверев позавтракал, позвонил начальник гарнизона полковник И. П. Журавлев. Он подтвердил ожидающийся прилет эскадрилий московских летчиков, коротко рассказал о постановлении Государственного Комитета Обороны и вскользь заметил, что Тихвин уже подключился к воздушным перевозкам в Ленинград.
- У них там вовсю действует одна московская эскадрилья.
Зверев тут же связался с секретарем Тихвинского райкома партии М. И. Подгорским.
- Михаил Иванович, у вас работают московские летчики. Скажите, что они возят в Ленинград?
- Винтовки, пулеметы, автоматы, но теперь главным образом продукты сливочное масло, сыр, копчености, мясо...
"Все продукты надо взять на строжайший учет", - решил Зверев и невольно задумался о событиях последних месяцев. В его сознании они выстраивались в систему продуманных и спланированных действий. И создание комиссии обкома партии по руководству северо-восточными районами области, и строительство полевых аэродромов, которые оказались такими нужными. И размещение эвакуированного скота, который направляли в их район. И активный подвоз продуктов из тыла на железнодорожные станции и в районы аэродромов.
В тот же день в Хвойную приехал из Тихвина секретарь Ленинградского обкома партии, председатель комиссии обкома по руководству северо-восточными районами Г. Г. Воротов. Прежде всего он попросил Зверева доложить о запасах продуктов. Потом вместе они побывали в Доме культуры, где решили расположить московских летчиков. На аэродроме осмотрели помещение командного пункта, землянку, отведенную под летную столовую, прошлись по летному полю, прикидывая, как лучше разместить тяжелые транспортные корабли.
Только убедившись, что Хвойная готова принять московских летчиков и обеспечить бесперебойную доставку продуктов ленинградцам, Воротов уехал.
За всеми этими делами Зверев не заметил, как пролетел день. Распрощавшись на аэродроме с Воротовым, поспешил в райком.
Погода разгулялась. По голубому небу плыли редкие облака. Свежий ветер шумел в вершинах сосен. Выйдя из бора, Евгений Иванович залюбовался подсвеченной заходящим солнцем желтеющей листвой берез, зардевшимися ярким пламенем осинами. Окинул взглядом поселок, аккуратные домики, сады, палисадники. Там и здесь красовались рябины, увешанные багряными кистями ягод.
Осень радовала Зверева. Несмотря на войну, на нехватку людей, с полей района в основном уже убрали хороший урожай...
В райкоме на секретаря навалились неотложные дела. Часа через полтора нараставший гул заставил его выйти на улицу.
Над поселком делал круг пассажирский самолет.
"Не москвичи ли? Неужели так скоро?" - подумал Зверев и решительно зашагал на аэродром.
Прилетевший самолет уже делал второй круг. Командир корабля Бенкунский, прежде чем заходить на посадку, решил получше осмотреть летное поле, на котором на следующий день предстояло принимать эскадрилью.
Взлетно-посадочная полоса была явно коротка для тяжелых транспортных кораблей. Самолет после пробега остановился в каком-нибудь десятке метров от соснового оора, вплотную подступавшего к летному полю.
"Да, простора - никакого. Чуть "промажешь" - и будешь сосны считать. Полосу придется удлинять", - подумал командир корабля.
Подрулив к самому краю леса, в нескольких метрах от землянок, Бенкунский заглушил моторы и вместе с комиссаром вышел из самолета.
- Действуем, Георгий Станиславович, как договорились, - сказал Булкин. - Идем сначала в райком, потом - к начальнику гарнизона.
- Виталий! - подозвал Бенкунский бортмеханика Яроцкого.
- Мы пошли "по начальству". Займись с ребятами осмотром аэродрома. Прикинь, где будем делать стоянки.
Только свернули Бенкунский и Булкин с аэродромного поля на хорошо нахоженную тропу, через реденький соснячок ведущую в поселок, как увидели шагавшего им навстречу мужчину средних лет.
- Вы из Москвы? - спросил он летчиков.
- Да, - ответил Булкин, присматриваясь к незнакомцу.
- Тогда давайте знакомиться. Зверев. Секретарь Хвойнинского райкома партии... Время военное: предъявим друг другу документы... - Зверев первым показал свое удостоверение.
Предъявили свои документы и летчики.
Зверев несколько раз прочитал мандат комиссара и бережно вернул его Булкину со словами:
- Внушительный документ.
Он пожал руки летчикам. Им сразу понравился этот невысокого роста, крепко сбитый, широкоплечий человек с добрым лицом и внимательными глазами.
Минуту-другую шли молча. В сосняке было прохладно и тихо. По обе стороны тропы мягким ковром стелился белый пушистый мох, а на плешинах хвойного наста там и сям "ведьмиными кругами" разбегались целые семьи боровых грибов. Очистившееся было небо снова стали затягивать тучи. Они опускались все ниже и ниже, отчего на лес словно бы наползали сумерки...
- Вот что значит авиация! - сказал Зверев. - Ночью позвонили из Ленинграда, и вот, пожалуйста, вы уже тут как тут.
Хотя секретарь райкома, как и летчики, тоже привык к разным неожиданностям, он все же не думал, что первая московская "ласточка" появится так скоро.
- А вы нас когда ждали? - спросил Булкин, заметив некоторое смущение на лице секретаря райкома.
- Откровенно говоря, не ранее как через два-три дня. Летчики озадаченно переглянулись...
Перехватив их взгляды, Зверев уже другим, уверенным тоном хозяина сказал:
- Беспокоиться не стоит. Сделано немало. А если что не успели, надеюсь, какое-то время есть в запасе?
- Эскадрилью ожидаем завтра, - сказал Булкин. Секретарь пригласил летчиков в райком, куда вскоре подошел председатель исполкома И. С. Сергеев.
За какой-нибудь час секретарский кабинет стал настоящим штабом. Один за другим заходили сюда люди, которым тут же давались срочные задания.
Подготовка к встрече и устройству эскадрильи ПС-84 шла полным ходом.
Вовсю кипела работа на аэродроме. Здесь бойцы баталъона аэродромного обслуживания, а также юноши и девушки-старшеклассники, присланные райкомом комсомола, возили землю и глину, подсыпали и выравнивали взлетно-посадочную полосу, рубили кусты и деревья на местах намеченных самолетных стоянок. Сооружались простейшие укрытия для людей, самолетов, имущества.
В Доме культуры девушки подготовили комнаты, где собирались разместить летчиков.
Председатель Хвойнинского поселкового совета М. Т. Зайцева позаботилась о подготовке летной столовой, парикмахерской, бани, магазина.
Секретарь райкома партии Г. А. Тихонов и секретарь райкома комсомола Ф. Е. Жилицкая комплектовали молодежные бригады строителей, аэродромных рабочих и военизированной охраны; самолетов и продуктов. Комсомольцы-старшеклассники решили дать концерт художественной самодеятельности на вечере встречи с летчиками. Кто-то из девчат робко высказал пожелание:
- Ну, а потом потанцуем. Ребята из духового оркестра железнодорожников с удовольствием поиграют.
...Ранним утром следующего дня Бенкунский и Булкин снова пришли к первому секретарю райкома. После разговора с Москвой по ВЧ Булкин доложил Звереву:
- Наша эскадрилья через час вылетает. К обеду будет в Хвойной.
Сто минут риска
14 октября 1941 года командир Московской авиагруппы особого назначения В. М. Короткое докладывал начальнику Главного управления Гражданского воздушного флота В. С. Молокову, что для переброски из блокадного Ленинграда в Тихвин и Москву рабочих оборонных заводов и грузов, а в Ленинград продовольствия группа выделила шесть транспортных эскадрилий. Из них 3-я и 4-я перебазировались в район Хвойной, 6-я - под Тихвин. 1, 2 и 7-я эскадрильи производят работу из Москвы.
Время уже давно перевалило за полдень, когда из плотных облаков, затянувших небо, над Хвойной стали появляться тяжелые воздушные корабли. Выстроившись цепочкой, они стали заходить на посадку. Эскадрилья В. А. Пущинского возвращалась из очередного рейса в Ленинград.
После приземления самолеты подрулили к левой стороне аэродрома, где в сосновом бору в здании бывшего детского санатория размещался эвакогоспиталь. В тот день ПС-84 привезли из Ленинграда рабочих Кировского завода и около ста раненых бойцов и командиров.
Едва командир эскадрильи ступил на землю, он, как и остальные летчики, почувствовал, с каким нетерпением и тревогой их здесь ожидали.
У стоянок собрались почти все, кто работал на аэродроме. К Пущинскому подошел Семенков. Летчики увидели среди встречавших знакомых.
- Смотри, Владимир Александрович, - воскликнул Семенков, - моя хозяйка с пацанами пришла!..
- Да тут вся Хвойная, считай, собралась. Летчиков окружили девушки из санитарной команды.
В глазах - любопытство. Видно, очень хотелось им порасспрашивать о полете в Ленинград. Но время торопило, было не до разговоров.
Невысокого роста бойкая девушка все-таки не удержалась от вопроса:
- Наверное, страшно в небе?
А у самой в глазах недосказанное: "Все ли вернулись?"
- Небо как небо - голубое. Слетали нормально. Видите - живы, здоровы.
- А как тебя зовут, шустрая? - спросил командир эскадрильи.
- Римма.
Назвав себя, девушка хотела было что-то сказать... Летчики, конечно, не могли догадаться, как подмывало Римму Нечаеву пригласить их, молодых, симпатичных, на танцы, объявление о которых они позднее прочли.
- Когда ПС-84 первый раз улетали из Хвойной в Ленинград, мы, работавшие тогда на аэродроме, провожали летчиков с тревогой на сердце. Ведь как-никак надо было лететь через кольцо блокады, - рассказывала нам Римма Модестовна Нечаева, учительница начальной школы, которая сейчас размещается на территории того самого эвакогоспиталя. - А когда летчики вернулись, радости нашей не было конца.
Чего там греха таить, прошло каких-то несколько дней, как они прилетели в Хвойную, и многие наши девчонки потеряли покой и сон, а попросту повлюблялисъ. Правда, тщательно скрывали это. Разве только когда летчики улетали в очередной рейс и прощались, некоторые из нас не выдерживали и ревели - кто открыто, а кто тайком. Ревели и когда они возвращались. Это уже от радости.
Ну, а тот день для нас был и радостным и грустным. Самолеты привезли много раненых. Мы переносили их в госпиталь. Одного перебинтованного с головы до пят летчика сопровождал молоденький лейтенант.
- Летчик-истребитель, командир мой, - проговорил лейтенант. - Жизнь мне спас, а сам... вот как вышло!..
Дрожащими пальцами он вынул папиросу, закурил. Видя, как тяжело лейтенанту в эти минуты расставания с боевым другом, я стала успокаивать его: "Ничего, мол, молодой. Все заживет... Еще встретитесь..." Несем мы носилки, а я все что-то говорю, говорю лейтенанту. Потом присмотрелась к его командиру и глазам не верю: лицом совсем молодой, а голова - седая.
Много волнений было в тот день у находившихся на аэродроме. Радовались, что начал действовать воздушный мост. В то же время, глядя на раненых, на осунувшиеся лица прилетевших ленинградских рабочих, переживали за них, за Ленинград. Приуныли и мы, девушки.
Заметил это пехотный лейтенант на костылях, которому помогли выбраться из самолета. Обернулся к нам:
- Что, красавицы, невеселы?
И представился:
- Алексей Тарасов. Легко тяжелораненый. Хожу, бегаю и пляшу на своих, на четырех.
- Какое уж тут веселье, - ответила я. - Вон вы, бедненькие, все какие. Потанцевать даже не с кем.
- Как так не с кем? - возразил лейтенант и попросил летчика:
- Будь другом, дай-ка мой баян.
Через несколько минут лейтенант уже сидел на ящике, бегло перебирая лады... И вдруг над аэродромом полилась мелодия "Полонеза" Огинского. К игравшему стали сходиться девушки и юноши, работавшие на аэродроме, ходячие раненые, ленинградские рабочие, летчики, техники.
- Вон сколько кавалеров! - лейтенант внезапно оборвал полонез, заиграл плясовую, притопывая здоровой ногой и галантно приглашал: - Танцуйте, дорогие дамы и кавалеры!
- Это были грустные и трогательные минуты, - вспоминает Римма Модестовна. - Молодец лейтенант! Он тогда всех расшевелил - и раненых и нас. Повеселели и рабочие-кировцы.
...Не прошло и недели после перелета эскадрильи в Хвойную, а Пущинскому казалось, что это все было давным-давно - и сбор на Внуковском аэродроме, и волнения перед вылетом, и сам перелет и встреча в Хвойной.
Все отодвинул на второй план полет эскадрильи в Ленинград. Он длился сто минут туда и сто минут обратно. Может показаться странным, что в те первые часы возвращения из рейса командир думал не о самом полете - трудном, опасном. Пущинского неотступно преследовало чувство боли за судьбу попавших в беду ленинградцев. Давно отрулили на стоянки самолеты, возле них вовсю хозяйничали авиатехники и механики. Покинули аэродром санитары, грузчики. Пора было подумать о предстоящем разборе полетов, а Пущинский снова и снова возвращался мыслями в Ленинград, к тому, что видели он и его товарищи.
Возле летной столовой, куда Пущинский направился вместе с Семенковым и Булкиным, он бросил взгляд на незатейливое объявление о вечере встречи жителей Хвойной с летчиками и танцах под духовой оркестр железнодорожников и вспомнил бойкую девушку Римму, ее наивный вопрос "страшно в небе?". С каким сердечным участием смотрела она на раненого летчика, как бережно несла его на носилках! Как старательно играл "Полонез" Огинского бравый пехотный лейтенант на костылях, чтобы встряхнуть уставших и приунывших пассажиров ПС-84.
Все эти впечатления спрессовывались в одно желание: быстрее и больше помочь осажденным ленинградцам. У него, опытного пилота, авиационного командира, в голове постепенно складывалась конкретная программа действий эскадрильи. Теперь, как никогда ясно, он знал, что скажет своим товарищам при разборе полетов.
В течение первых рейсов Пущинскому не давала покоя мысль о слишком медленном сборе и построении отряда после взлета. На взлет, сбор и построение группы уходило сорок минут. Надо во что бы то ни стало сократить это время. По крайней мере вдвое. Двадцать - тридцать сэкономленных минут это по времени треть маршрута. А дни идут на убыль. Только ощутимый временной выигрыш позволит в короткие дни, глубокой осенью и зимой, ежедневно делать не один, а два рейса в Ленинград.
...За обедом Пущинский, как бы проверяя себя, сказал Семенкову: на погрузке и разгрузке сэкономить минут двадцать - не задача. А как ужать время при взлете и построении? Вот где собака зарыта...
- Сам все время ломаю голову, - сказал Семенков. - С комиссаром об этом толковали. Есть одна мысль. Боюсь только - не рановато ли для нас. А впрочем... Все довоенные инструкции летят к черту.