- Все готово, можно лететь, - встретил обычным докладом.
Через час наша девятка взяла курс на запад. Первую посадку произвели благополучно. Ночевали тут же на аэродроме, в нетопленом спортзале, спали на матах, не раздеваясь. Утром всех поднял бас Перегудова, оглушительно прогремевший в огромном пустом помещении:
- Вставайте, люди русские! Вставайте, люди добрые!
Эти слова из "Ивана Сусанина" в ту пору звучали как пламенный призыв.
Короткая подготовка, и снова в небо. На взлете Балашова постигла неудача: рано убрал шасси, самолет "просел" и зацепил винтами землю. Лопасти стали похожи на турецкие ятаганы. Слава не растерялся, каким-то образом умудрился набрать высоту и выдерживал место в строю. Иногда поднимал руки, тряс ими над головой, давая знать, каково ему лететь в трясущемся самолете. Самообладание Славки было достойно похвалы, но в общем-то радоваться было нечему: случись такое на фронте, и боевое задание было бы сорвано. Об этом мы прямо ему сказали после посадки на следующем аэродроме. Винты сменили, и группа продолжала свой путь.
В Красноярске, на гражданском аэродроме, потеряли несколько дней из-за непогоды.
В один из вечеров в комнату, где мы разместились, вбежал Гриша Асеев:
- Товарищи, пошли в клуб борьбу смотреть!
Через полчаса мы уже были в числе болельщиков. После показательных выступлений судья, очевидно, вздумал пошутить:
- А сейчас свободный номер. Кто из зрителей желает побороться со спортсменом?
Наша компания оживилась. Все знали, что стрелок-радист Саша Быковец обладает недюжинной силой.
- Давай, давай, не стесняйся! - стали подталкивать его сперва в шутку, затем и всерьез.
Пока Александр облачался в борцовку, мы дали о нем необходимые сведения. Судья объявил публике, Быковец неуклюже, по-медвежьи вышел на ковер, по залу прокатился смешок.
- Смеется тот, кто смеется последним, - раздался голос из нашей компании.
Это подействовало, все притихли. На помост вышел соперник Саши, низенький крепыш. Быковец оглядел его и не тронулся с места.
- В чем дело? - опустил свисток судья.
- Не стоит, - пробасил Саша. - Больно он мал.
Зал разразился оглушительным хохотом.
- Но у него первый разряд, - попробовал урезонить судья новичка. - Все равно... Давайте кого покрепче.
- Какой у вас вес?
Саша назвал.
- Зарывается, - забеспокоились в нашем ряду.
- Не волнуйтесь, Сашка знает, что делает, - поручился за друга стрелок-радист Асеев.
На ковер вышел высокий, крепкий спортсмен, с улыбкой протянул Быковцу руку. Прозвучал свисток, и схватка началась. Соперник попытался схватить Быковца за руки, тот отводил их в стороны. Тогда спортсмен обхватил его за корпус. Саша оторвал борца от себя, в свою очередь обхватил и высоко поднял в воздух. Зал загудел от восторга. Саша вопросительно смотрел на судью. Тот молчал. Не зная, что делать дальше, Быковец бережно опустил противника на ковер.
- Ну? Что я вам говорил? - захлебнулся от восторга Гриша Асеев.
Спортсмен моментально вскочил на ноги, снова кинулся к Быковцу. Саша жестом руки остановил его.
- В чем дело? - подошел судья,
- Хлипковат он, - невозмутимо объяснил Саша. - Давайте кого посильней...
Зал снова грохнул от смеха.
- Это у нас самый сильный, - растерянно развел руками судья.
- Тогда давайте двоих.
- Нет таких правил...
- Ну тогда извините, - поклонился Саша и под аплодисменты и смех всего зала покинул сцену.
Гриша Асеев, казалось, был огорчен.
- Ты чего клоуна из себя строил? - встретил сердито друга, когда тот уселся в наш ряд.
Саша, по своему обыкновению, ответил не сразу. Лишь когда Гриша толкнул его в бок кулаком, пояснил:
- Клоуны, брат, сейчас самый полезный на сцене народ. А хвастаться силой... Паек-то у них не летный...
Все как-то притихли. И за весь вечер ни разу не помянули о победе нашего силача...
Рано утром мы уже были в воздухе. Внизу, насколько хватало глаз безбрежная, запорошенная снегом голубая сибирская тайга: ни дорог, ни поселков, ни огонька, ни дымка до самого горизонта. Через несколько часов прибыли на указанный аэродром. Но недосчитались одного самолета. Только через час выяснили, что Сидоров произвел аварийную посадку на лед Иртыша. На его самолете ослаб хомут маслопровода левого бака, масло вытекло. Сидоров это заметил, но с посадкой не торопился, надеялся дотянуть. Но через полчаса начала быстро подниматься температура масла, рисковать было нельзя, летчик выключил мотор и сел на лед. Срочно была сформирована спасательная команда, и к вечеру Сидоров присоединился к группе.
На другой день на том же аэродроме мы наблюдали испытательные полеты нового бомбардировщика Ту-2. Радовались, что скоро машина поступит на вооружение. Это чувство еще с большей силой охватило нас через два дня, уже на Урале. Здесь наш комэск встретил старого друга, летчика-испытателя, который под большим секретом рассказал, что готовится к испытаниям первая машина с реактивным двигателем.
На всем пути мы видели, как на запад шли железнодорожные эшелоны с боевой техникой. Страна мобилизовала силы для отпора ненавистному врагу. Повсюду нам оказывали всяческую помощь, открывали "зеленую улицу".
2 марта наша девятка приземлилась на подмосковном аэродроме. За время долгого перелета мы очень сдружились, мечтали не разлучаться и дальше. Но судьба распорядилась иначе. Приехал Попович, привез из штаба военно-воздушных сил ВМФ невеселые вести: эскадрилью разделили на две части. Шесть экипажей, в том числе и экипаж нашего комэска, направляли на Северный флот, а три - Косиченко, Перегудова и мой - на Черное море. Северянам мы завидовали, их было большинство и летели они в полк, которым командовал прославленный североморский ас Борис Феоктистович Сафонов. Мы попрощались, поклялись друг другу драться с врагом, не жалея сил.
Утром 7 марта наш новый флагманский штурман Карп Карпович Лобузов, заменивший улетевшего на Север Гавриила Иошкина, заверил, что, несмотря на плохую погоду, доведет звено "как по нитке".
- Ох, Карп, не порвалась бы твоя "нитка", - озабоченно оглядел небо Косиченко.
В середине пути пошел снег, резко понизилась облачность. Высота полета строго определена, ориентироваться трудно. Но Карп Карпович действительно не подвел, приземлились где надо, на указанном аэродроме недалеко от Саранска. В тот же вечер представились командиру запасного авиационного полка майору Христофору Александровичу Рождественскому. Тот расспросил нас о службе на Тихоокеанском флоте, уровне подготовки, общем налете.
- Теперь отдыхайте. До завтра, - сказал на прощание.
И ничего о том, когда полетим на фронт, как мы ни наводили разговор на эту тему.
На другой день был объявлен приказ о назначении нас троих командирами звеньев в формируемый 35-й авиаполк.
- Ваша главная задача - сколотить настоящие, дружные боевые экипажи в своих звеньях, - добавил Рождественский.
- Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! - с тоской протянул Косиченко.
Утешало одно: узнали, что полк после сформирования поступит в распоряжение командования Северного флота. Таким образом, мы тоже попадем к сафоновцам. Командиром полка назначили майора Алексея Васильевича Крылова, нашего бывшего однополчанина, тихоокеанца, который отлично понимал наше состояние. Машин в полку было мало. И вот однажды на наш очередной вопрос, когда же наконец на фронт, Крылов сказал:
- Завтра приказано отправить шесть экипажей в Москву за самолетами.
В мой экипаж вошли штурман Владимир Ерастов, стрелок-радист Георгий Пешехонов, техник самолета Иван Варварычев. Ехали в "пятьсот веселом", как тогда именовали товарные составы, наскоро приспособленные для перевозки пассажиров. Нам повезло, в вагоне оказалась "буржуйка", и связка дров. Ночь кое-как перебились. С рассветом на одном из разъездов, где пропускали воинские эшелоны, сделали вылазку, выпросили у стрелочника пилу и топор и нарубили дров в соседней рощице.
- Теперь в Москву приедем боеспособными, - шутили ребята.
В Москве на Центральном аэродроме сразу же занялись приемкой машин. Увлеклись работой так, что даже не заметили подъехавшей "эмки". К самолету подошел человек в гражданском, в кепке и легком демисезонном пальто, среднего роста, серьезный, энергичный.
- Как дела?
- Нормально...
- Сейчас подъедет Коккинаки, облетывать ваши машины. Поторопитесь.
- Кто это? - спросил я местного механика, когда гражданский отошел.
- Ильюшин, Сергей Владимирович, - с удивлением поглядел на меня тот.
Я и раньше летал на машинах Ильюшина и всегда с благодарностью думал об их создателе.
Наш техник доложил, что на одной из машин замечена трещина на раме хвостового колеса.
- Раму усилим, - сказал Ильюшин. - Предупредите об этом пилота.
Через несколько минут подъехал Владимир Константинович Коккинаки. Мы сразу узнали его. Выше среднего роста, подтянутый, широкоплечий, он приветливо поздоровался и тут же отошел с заводским техником. Не верилось, что этот человек, столько раз прославивший нашу авиацию, будет совершать облет обыкновенных серийных машин. Впрочем, почему обыкновенных? На этих машинах мы будем бить врага. И хотя конструкция давно проверенная - на самолетах ДБ-3ф летчики Краснознаменного Балтийского флота "те в первые дни войны наносили ночные удары по Берлину, - каждая машина тщательно испытывается перед тем, как стать в боевой строй.
Коккинаки вырулил на старт и, несмотря на сильный боковой ветер, уверенно взлетел. Посадку произвел с недобором, плавно опустил хвост, когда самолет ужа бежал по бетонке. Кто-то из ребят шутливо спросил:
- Что, она всегда так не добирается на три точки?
- Добирается, орлы, но у этой на раме заднего колеса трещина, или забыли?
Он улыбнулся, снял парашют и неторопливой походкой направился к следующему самолету.
Ожидая окончания проверки, мы наблюдали, как группа летчиков готовилась к первомайскому воздушному параду. Немного посовещавшись, они сомкнутым строем взлетели в небо и стали выполнять фигуры высшего пилотажа. Мы с восхищением следили за четкими, слаженными маневрами экзотически раскрашенных Як-1. Пятерка истребителей вертелась в воздухе, словно связанная шнурком...
Во второй половине дня на нескольких По-2 мы перелетели на аэродром Измайлово, где наши машины должны были переоборудоваться для подвески мин и торпед. Сразу стали знакомиться с подходами к аэродрому, изучать препятствия. Не успели обойти поле, как приземлился самолет с начальником штаба авиации ВМФ полковником Евгением Леонтьевичем Бартновским. Мы уже привыкли к неожиданным поворотам судьбы, но такого не могли себе и представить.
- Самолеты на Центральном аэродроме примут другие, а вам явиться в штаб за документами. Поедете на поезде получать машины на уже знакомом вам авиационном заводе.
Мы стояли ошеломленные. Вот-вот, казалось, осуществится желанная мечта, и вдруг все рухнуло. Трудно передать, с каким настроением мы получали документы и продовольствие, садились в поезд. Только со временем, охладившись и поразмыслив, пришли к малоутешительному выводу: кому-то надо воевать, кому-то строить самолеты, а кому-то и перегонять их. Не всем же сразу на фронт. Командование рассудило здраво: опыт дальнего перелета мы имеем, трасса нам знакома. Так кого же, как не нас, и посылать? Словом, мы возвращались в глубокий тыл. Ехали быстро, на дорогах соблюдался твердый график движения.
Горечь постепенно прошла, молодость взяла свое, мы развеселились. Душой группы был капитан Маркин. Он уже успел отличиться в боях, заслужить орден Красного Знамени. Веселый, находчивый, Маркин был незаменим при переговорах на продпунктах, при добывании "доппайка". Жора Пешехонов был неразлучен со своей трехрядкой. Коренастый, конопатый, с копной рыжих волос и веселыми голубыми глазами, он напоминал деревенского увальня из глубинки. Отлично пел, шутил, рассказывал забавные истории. Женщины, покидая вагон, приглашали:
- После победы приезжай к нам!
- Обязательно! - уверенно обещал он всем подряд и даже записывал названия многочисленных станций и полустанков.
Время пролетело быстро. Мы уже снова воспряли духом, однако, прибыв на завод, сразу поняли: здесь целая очередь таких, как мы. В ожидании машин занялись подготовкой новичков к перелету. Изучали маршрут, стокилометровую полосу вдоль него, ориентиры, посадочные площадки, типичные погодные условия...
Подходил к концу май. Сколько же можно ждать? С заводского аэродрома один за другим поднимались самолеты, а очередь продвигалась удручающе медленно. Наконец наступил и наш праздник. 2 июня шестерка ДБ-3ф взяла курс на запад. Сначала перелет проходил успешно, потом мы застряли. Только на шестые сутки погода позволила вылететь с аэродрома. В этот раз увидели Байкал во всей его красе: голубая, искрящаяся на солнце чаша в зеленой оправе тайги, разноцветные скалы, отраженные в зеркальной воде, серебряные ленты речек...
Следуем известным маршрутом. И вот, наконец, последний бросок с аэродрома на Урале. Летим на высоте восемьсот метров, погода прекрасная, настроение еще лучше. И вдруг я почувствовал неладное, показания приборов нормальные, но что-то мешает, тревожит...
Внимательно оглядевшись, заметил, что из-под правого мотора выбивается пламя.
- Прикинь, где можно сесть, - как можно спокойнее попросил штурмана.
- До Казани час двадцать, - Володя Ерастов как будто ждал моего вопроса. - А сесть можно через несколько минут.
Хорошо, что Урал остался позади. Снижаюсь, захожу на посадку. Вот когда пригодились уроки Поповича - приземляться на одном моторе.
- Молодец, командир! - слышу голос Володи.
Я и сам доволен: поле аэроклубовское, не разбежишься, машина остановилась в нескольких метрах от глубокой канавы, окаймляющей аэродром.
Нас окружили учлеты, наивные парнишки, каким и сам я был года три назад. Они с интересом осматривали наш самолет, а я в свою очередь не сводил глаз со старенького По-2, такого знакомого, близкого.
Оказалось, заело всасывающий клапан, выхлоп производился в карбюратор мы были близки к серьезной аварии. Произвести ремонт без запасных частей невозможно. Дали телеграмму в Свердловск и в Москву. Через два дня прилетел Р-5 с необходимыми деталями. Техник Ваня Варварычев приложил все свое умение, и мы быстро закончили работу. Собрались улетать, но в баллонах не оказалось воздуха. На учебном аэродроме его тоже, конечно, не было. Что делать? И опять выручил Варварычев. Отыскал где-то старые амортизаторы и, привязав к ним по куску веревки, показал, как действовать. Оказалось, что и тяжелые боевые самолеты можно запускать стародедовским способом. Пригласили на помощь учлетов, произвели несколько пробных рывков. Через некоторое время удалось завести левый мотор. Проработав на нем несколько минут, я подкачал воздушную систему и запустил правый.
- По местам!
Ребята из аэроклуба машут руками, желают счастливого пути.
Выруливаю на край поля, начинаю разбег. Отрываюсь у самой кромки, перед невысоким леском, набираю высоту, ложусь на заданный курс. Вот и наш аэродром. Но в чем дело? Поле выглядит незнакомо безлюдным, стоянки пусты.
- Где самолеты? - спрыгнув с плоскости, спрашиваю встречающего нас техника.
- Полк улетел на Северный флот. Ваши ребята успели как раз к отлету...
Мы стояли без слов. Надо же, будто рок над нами...
- Ничего, мы их нагоним, - кое-как успокоил ребят.
Варварычев и Пешехонов остались готовить самолет, мы с Ерастовым пошли доложить о прибытии старшему авиационному начальнику. В столовой за ужином, обсуждая дальнейшие действия, не заметили, как к нам подошел майор со звездой Героя на груди.
- Вы Минаков? Командир тридцать шестого авиационного полка Ефремов. Вы поступаете в мое распоряжение. Подготовьте машину, завтра летим в Майкоп.
Я попытался объяснить, что мы из авиационного полка Северного флота, но майор перебил:
- Приказ Москвы.
- Есть! - только и оставалось ответить. Вечером, укладываясь спать, спросил Ерастова:
- Как думаешь, Володя, что еще может нам приготовить судьба? Ну, например, на завтра.
- Кажется, больше нечего, - серьезно подумав, ответил штурман. - А впрочем... Давай-ка, Вася, лучше спать.
- Это, пожалуй, самое разумное, - согласился я, кутаясь в одеяло.
Утром вскочили и сразу к окну. Ура, небо без единого облачка! Ефремов оказал, что поведет самолет сам, я забрался в штурманскую кабину. Запустили моторы, майор резко увеличил обороты и начал разбег. Послышался характерный вой винтов, началась "раскрутка".
- Товарищ майор, затяжелите винты! - крикнул я по переговорному устройству.
Но в ту же секунду вой прекратился. Завидная реакция! Плавно оторвались от земли, взяли курс на Сталинград. Розовая полоска на востоке быстро разгорелась, вскоре запламенела половина небосклона, брызнули лучи. Утренняя Волга, легкий туман в затонах, устланные сочной зеленью берега...
- Возьми-ка управление, - вывел меня из мечтательного созерцания голос майора.
В кабине было жарко, Ефремов снял китель,
- Повесь, у тебя попросторней...
Китель был непривычно тяжеловат: Золотая Звезда Героя, орден Ленина, два Красного Знамени... Я уже знал, что Андрей Яковлевич воевал в 1-м гвардейской минно-торпедном полку на Балтике, был в числе тех смельчаков, которые в августе сорок первого бомбили Берлин...
Показался огромный город, раскинувшийся на десятки километров. Мы произвели посадку. Пока Ефремов уточнял обстановку, Ваня Варварычев подготовил самолет к вылету. Торопились, чтобы засветло добраться до Майкопа. Под крылом поплыли Донские и Сальские степи. Разве могли мы предполагать, что вскоре в этих местах развернутся жесточайшие бои, а слово "Сталинград" облетит весь мир...
Майкопский аэродром появился неожиданно, из-за гор, покрытых густым темным лесом. На земле узнали, что здесь не "наши", наш полк в Белореченской, в двадцати километрах отсюда. Ефремов созвонился со штабом, дал мне команду перелететь в Белореченскую, а сам остался по делам у командира 5-го гвардейского авиаполка подполковника Токарева. Через полчаса я был на месте, доложил о прибытии своему новому командиру эскадрильи капитану Балину. Я знал его по службе на Дальнем Востоке: веселый, жизнерадостный человек, отличный летчик. Однако боевые будни заметно изменили его. Николай Андреевич стал более сдержанным, немногословным. Поздравил меня с назначением командиром звена, сразу ввел в курс дела.
- В полку в основном закончилось сколачивание экипажей, скоро приступаем к боевым действиям. Размещайтесь, устраивайтесь в станичной школе.
Ну вот наконец завершился наш долгий путь к фронту. Теперь-то уж до настоящих боевых дел остались считанные дни...
Новые однополчане
К самолету подошли трое.
- С благополучным прибытием! - протянул крепкую, шершавую ладонь дочерна загорелый воентехник 1 ранга. - Жданов, инженер эскадрильи. А это будущие члены вашего технического экипажа - авиамеханик Александр Загоскин, механик по вооружению Иван Моцаренко...
Через минуту компания увеличилась. Штурманы Прилуцкий, Никитин, Колесов с ходу захватили инициативу в беседе. Интерес их был понятен, не всем выдаются такие далекие перелеты, какой пришлось проделать нам. Расспросам не было конца: особенности трассы, прокладки курса, погодные условия, магнитные склонения... А нам не терпелось побольше узнать о нашем боевом полку, о том, когда он вступит в сражения...
Первым спохватился Дмитрий Никитин:
- Хватит, хлопцы! Новичкам устраиваться надо. Поехали в станицу!
В кузове полуторки подкатили к Белореченской. Тихие улицы утопали в пышной зелени садов, возле плетней и во дворах кудахтали, крякали, гоготали разноголосые стаи домашней птицы, хрюкали свиньи, визжали поросята...
- Рай земной! - восхитился Володя Ерастов. - Земля обетованная!
- Бабье царство, - подмигнув, уточнил штурман Колесов.
- Вот же и говорю - рай!
- Как бы фашисты из этого рая ад не устроили, - охладил их восторги Никитин. - До фронта теперь уже рукой подать.
Все невольно примолкли, как бы вслушиваясь.
Грузовик подъезжал к "казарме" - станичной школе, где размещался летный состав. Друзья занялись устройством нашего быта: койки, матрацы, продаттестаты...
В "казарме" стало многолюдно, экипажи возвращались с занятий. Мы с интересом вглядывались в лица. Одно показалось очень знакомым. Виктор Беликов? Но - капитан, орден Красного Знамени... Старший брат его? Вроде бы не было у него брата-летчика. Значит, он, Виктор. Здорово изменился, но ошибиться невозможно, самый рослый курсант был в училище, остряки удивлялись, как он помещается в кабине самолета, предлагали проекты реконструкции, а он отшучивался с добродушием Гулливера. Теперь его никак не назовешь добряком: твердый взгляд из-под сдвинутых выгоревших бровей, крепкие, обветренные скулы...
- Беликов? Виктор?
- Хо!
Война застала его в Крыму. Воевал с первых дней, несколько раз ранен. Вспомнили однокашников, порадовались успехам живых, погрустили о погибших, их оказалось немало.
- Черт, скорей бы на боевое задание!
- Успеешь, еще навоюешься. Что толку - скорей! Воюют-то ведь уменьем. Угодить под зенитный снаряд или пулеметную очередь - не велика доблесть...
Наутро комэск Балин представил нас личному составу эскадрильи, зачитал приказ о назначении меня командиром звена, о составе экипажа. Штурманом ко мне был назначен младший лейтенант Никитин, стрелком-радистом сержант Панов, воздушным стрелком - младший сержант Лубинец.
Конечно, с Володей Ерастовым расставаться было жаль, но что делать, комэску лучше знать, кого назначить штурманом звена. Хорошо, что Никитин. Он понравился мне еще вчера, ладно сбитый, русоволосый, с бесхитростной, застенчивой ухмылкой. Сперва показалось, немного комик, однако ребята его уважали. Родом с Ярославщины, после сельхозтехникума по спецнабору поступил в летное училище. Начало войны встретил на Балтике, успел сделать несколько боевых вылетов, но после налета "мессеров" на аэродром оказался "безлошадником". Двадцать три года, женат, в Ленинграде остались жена и сестры...
Старшим по возрасту в экипаже был Николай Панов, невысокий крепыш с внимательным взглядом небольших серых глаз и неторопливыми, как бы нарочно замедленными движениями. За свои двадцать девять лет успел исколесить полстраны, работал радистом в Заполярье, в Сибири, в Закавказье, возглавлял высокогорную зимовку на Казбеке...
Плечистый здоровяк Алексей Лубинец, колхозник с Ростовщины, оказался моим ровесником - двадцать один год. Похоже, этот парень вообще не знал, что такое грусть или забота. Счастливый характер. Для мирной жизни особенно.
Как-то все мы проявим себя в боевых делах?
Однако до этого было еще далеко... Полк состоял из двух эскадрилий ДБ-3ф. Летный состав прибывал отовсюду. "Сто человек и сто одна форма одежды", - говорили шутники. Обстрелянных бойцов немного, большинство "безлошадники" из резерва, выпускники училищ, даже запасники. Лишь пять экипажей второй эскадрильи могли похвастаться боевым опытом. Перед командованием стояла трудная задача - в кратчайший срок сколотить экипажи, отработать взаимодействие в звеньях и эскадрильях, создать сплоченный боевой коллектив.
- Сегодня же беритесь за дело, - сказал комэск. - Познакомьтесь со звеном, изучите районы будущих действий. На днях слетаете по одному из маршрутов.
На третий день экипажу назначили учебный вылет: Белореченская Армавир - Сальск - Ростов - Ейск - Темрюк - Анапа - Белореченская. Получив инструктаж, мы с Никитиным отправились на стоянку.
- Ого! - восхищенно хмыкнул Дима. - Поработали технари.
Действительно, нашу машину можно было узнать только по цифре семь на хвосте. Технический экипаж возглавлял мой старый знакомый Иван Варварычев. За двое суток он со своими помощниками сделал из самолета картинку!
- А это что за металлолом? - кивнул я на криво стоящую невдалеке машину.
- Это, командир, боевой Ил-2, - с уважением в голосе ответил Иван. Перед ним шапку снять не мешает...
Мы подошли ближе. В самом деле, рука невольно потянулась к пилотке. На самолете не было живого места. Все - фюзеляж, крылья, кабина, шасси, хвостовое оперение - было изрешечено пробоинами, винт скручен в спираль...
- И ведь сел! - после минутного молчания проговорил Панов.
- Воюют ребята... - Дима Никитин задумчиво поглядел в ту сторону, откуда прилетел этот "ил". - После войны вот такой памятник бы поставить штурмовикам...
Мы молча вернулись к своей машине, поднялись в воздух.
За Темрюком Лубинец заметил двух "мессершмиттов". Молодец! Самолеты противника шли намного выше нас, курсом на Керчь. Мы снизились до бреющего. В остальном полет прошел без приключений, по работе экипажа у меня замечаний не было.
Следующим был полет в Моздок - доставить к новому месту службы бывшего командира полка подполковника Бибу. Он выполнил свое задание, сформировал полк, передал его Ефремову. Теперь командование направляло опытного организатора на формирование новой авиационной части.
Для меня это был полет в прошлое. Внизу проплывали поля и сады Кубани, Ставрополья, места, где четыре года назад я впервые поднялся в воздух на стареньком аэроклубовом У-2...
А вот и родной город. Зеленые полисаднички, торопливо сбежавшиеся к железнодорожным путям домики. До боли в глазах всматриваюсь в них. Вот он, наш дом! Там отец, мать... Я давно не писал, они даже не знают, что я здесь, на юге...
Через час наша девятка взяла курс на запад. Первую посадку произвели благополучно. Ночевали тут же на аэродроме, в нетопленом спортзале, спали на матах, не раздеваясь. Утром всех поднял бас Перегудова, оглушительно прогремевший в огромном пустом помещении:
- Вставайте, люди русские! Вставайте, люди добрые!
Эти слова из "Ивана Сусанина" в ту пору звучали как пламенный призыв.
Короткая подготовка, и снова в небо. На взлете Балашова постигла неудача: рано убрал шасси, самолет "просел" и зацепил винтами землю. Лопасти стали похожи на турецкие ятаганы. Слава не растерялся, каким-то образом умудрился набрать высоту и выдерживал место в строю. Иногда поднимал руки, тряс ими над головой, давая знать, каково ему лететь в трясущемся самолете. Самообладание Славки было достойно похвалы, но в общем-то радоваться было нечему: случись такое на фронте, и боевое задание было бы сорвано. Об этом мы прямо ему сказали после посадки на следующем аэродроме. Винты сменили, и группа продолжала свой путь.
В Красноярске, на гражданском аэродроме, потеряли несколько дней из-за непогоды.
В один из вечеров в комнату, где мы разместились, вбежал Гриша Асеев:
- Товарищи, пошли в клуб борьбу смотреть!
Через полчаса мы уже были в числе болельщиков. После показательных выступлений судья, очевидно, вздумал пошутить:
- А сейчас свободный номер. Кто из зрителей желает побороться со спортсменом?
Наша компания оживилась. Все знали, что стрелок-радист Саша Быковец обладает недюжинной силой.
- Давай, давай, не стесняйся! - стали подталкивать его сперва в шутку, затем и всерьез.
Пока Александр облачался в борцовку, мы дали о нем необходимые сведения. Судья объявил публике, Быковец неуклюже, по-медвежьи вышел на ковер, по залу прокатился смешок.
- Смеется тот, кто смеется последним, - раздался голос из нашей компании.
Это подействовало, все притихли. На помост вышел соперник Саши, низенький крепыш. Быковец оглядел его и не тронулся с места.
- В чем дело? - опустил свисток судья.
- Не стоит, - пробасил Саша. - Больно он мал.
Зал разразился оглушительным хохотом.
- Но у него первый разряд, - попробовал урезонить судья новичка. - Все равно... Давайте кого покрепче.
- Какой у вас вес?
Саша назвал.
- Зарывается, - забеспокоились в нашем ряду.
- Не волнуйтесь, Сашка знает, что делает, - поручился за друга стрелок-радист Асеев.
На ковер вышел высокий, крепкий спортсмен, с улыбкой протянул Быковцу руку. Прозвучал свисток, и схватка началась. Соперник попытался схватить Быковца за руки, тот отводил их в стороны. Тогда спортсмен обхватил его за корпус. Саша оторвал борца от себя, в свою очередь обхватил и высоко поднял в воздух. Зал загудел от восторга. Саша вопросительно смотрел на судью. Тот молчал. Не зная, что делать дальше, Быковец бережно опустил противника на ковер.
- Ну? Что я вам говорил? - захлебнулся от восторга Гриша Асеев.
Спортсмен моментально вскочил на ноги, снова кинулся к Быковцу. Саша жестом руки остановил его.
- В чем дело? - подошел судья,
- Хлипковат он, - невозмутимо объяснил Саша. - Давайте кого посильней...
Зал снова грохнул от смеха.
- Это у нас самый сильный, - растерянно развел руками судья.
- Тогда давайте двоих.
- Нет таких правил...
- Ну тогда извините, - поклонился Саша и под аплодисменты и смех всего зала покинул сцену.
Гриша Асеев, казалось, был огорчен.
- Ты чего клоуна из себя строил? - встретил сердито друга, когда тот уселся в наш ряд.
Саша, по своему обыкновению, ответил не сразу. Лишь когда Гриша толкнул его в бок кулаком, пояснил:
- Клоуны, брат, сейчас самый полезный на сцене народ. А хвастаться силой... Паек-то у них не летный...
Все как-то притихли. И за весь вечер ни разу не помянули о победе нашего силача...
Рано утром мы уже были в воздухе. Внизу, насколько хватало глаз безбрежная, запорошенная снегом голубая сибирская тайга: ни дорог, ни поселков, ни огонька, ни дымка до самого горизонта. Через несколько часов прибыли на указанный аэродром. Но недосчитались одного самолета. Только через час выяснили, что Сидоров произвел аварийную посадку на лед Иртыша. На его самолете ослаб хомут маслопровода левого бака, масло вытекло. Сидоров это заметил, но с посадкой не торопился, надеялся дотянуть. Но через полчаса начала быстро подниматься температура масла, рисковать было нельзя, летчик выключил мотор и сел на лед. Срочно была сформирована спасательная команда, и к вечеру Сидоров присоединился к группе.
На другой день на том же аэродроме мы наблюдали испытательные полеты нового бомбардировщика Ту-2. Радовались, что скоро машина поступит на вооружение. Это чувство еще с большей силой охватило нас через два дня, уже на Урале. Здесь наш комэск встретил старого друга, летчика-испытателя, который под большим секретом рассказал, что готовится к испытаниям первая машина с реактивным двигателем.
На всем пути мы видели, как на запад шли железнодорожные эшелоны с боевой техникой. Страна мобилизовала силы для отпора ненавистному врагу. Повсюду нам оказывали всяческую помощь, открывали "зеленую улицу".
2 марта наша девятка приземлилась на подмосковном аэродроме. За время долгого перелета мы очень сдружились, мечтали не разлучаться и дальше. Но судьба распорядилась иначе. Приехал Попович, привез из штаба военно-воздушных сил ВМФ невеселые вести: эскадрилью разделили на две части. Шесть экипажей, в том числе и экипаж нашего комэска, направляли на Северный флот, а три - Косиченко, Перегудова и мой - на Черное море. Северянам мы завидовали, их было большинство и летели они в полк, которым командовал прославленный североморский ас Борис Феоктистович Сафонов. Мы попрощались, поклялись друг другу драться с врагом, не жалея сил.
Утром 7 марта наш новый флагманский штурман Карп Карпович Лобузов, заменивший улетевшего на Север Гавриила Иошкина, заверил, что, несмотря на плохую погоду, доведет звено "как по нитке".
- Ох, Карп, не порвалась бы твоя "нитка", - озабоченно оглядел небо Косиченко.
В середине пути пошел снег, резко понизилась облачность. Высота полета строго определена, ориентироваться трудно. Но Карп Карпович действительно не подвел, приземлились где надо, на указанном аэродроме недалеко от Саранска. В тот же вечер представились командиру запасного авиационного полка майору Христофору Александровичу Рождественскому. Тот расспросил нас о службе на Тихоокеанском флоте, уровне подготовки, общем налете.
- Теперь отдыхайте. До завтра, - сказал на прощание.
И ничего о том, когда полетим на фронт, как мы ни наводили разговор на эту тему.
На другой день был объявлен приказ о назначении нас троих командирами звеньев в формируемый 35-й авиаполк.
- Ваша главная задача - сколотить настоящие, дружные боевые экипажи в своих звеньях, - добавил Рождественский.
- Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! - с тоской протянул Косиченко.
Утешало одно: узнали, что полк после сформирования поступит в распоряжение командования Северного флота. Таким образом, мы тоже попадем к сафоновцам. Командиром полка назначили майора Алексея Васильевича Крылова, нашего бывшего однополчанина, тихоокеанца, который отлично понимал наше состояние. Машин в полку было мало. И вот однажды на наш очередной вопрос, когда же наконец на фронт, Крылов сказал:
- Завтра приказано отправить шесть экипажей в Москву за самолетами.
В мой экипаж вошли штурман Владимир Ерастов, стрелок-радист Георгий Пешехонов, техник самолета Иван Варварычев. Ехали в "пятьсот веселом", как тогда именовали товарные составы, наскоро приспособленные для перевозки пассажиров. Нам повезло, в вагоне оказалась "буржуйка", и связка дров. Ночь кое-как перебились. С рассветом на одном из разъездов, где пропускали воинские эшелоны, сделали вылазку, выпросили у стрелочника пилу и топор и нарубили дров в соседней рощице.
- Теперь в Москву приедем боеспособными, - шутили ребята.
В Москве на Центральном аэродроме сразу же занялись приемкой машин. Увлеклись работой так, что даже не заметили подъехавшей "эмки". К самолету подошел человек в гражданском, в кепке и легком демисезонном пальто, среднего роста, серьезный, энергичный.
- Как дела?
- Нормально...
- Сейчас подъедет Коккинаки, облетывать ваши машины. Поторопитесь.
- Кто это? - спросил я местного механика, когда гражданский отошел.
- Ильюшин, Сергей Владимирович, - с удивлением поглядел на меня тот.
Я и раньше летал на машинах Ильюшина и всегда с благодарностью думал об их создателе.
Наш техник доложил, что на одной из машин замечена трещина на раме хвостового колеса.
- Раму усилим, - сказал Ильюшин. - Предупредите об этом пилота.
Через несколько минут подъехал Владимир Константинович Коккинаки. Мы сразу узнали его. Выше среднего роста, подтянутый, широкоплечий, он приветливо поздоровался и тут же отошел с заводским техником. Не верилось, что этот человек, столько раз прославивший нашу авиацию, будет совершать облет обыкновенных серийных машин. Впрочем, почему обыкновенных? На этих машинах мы будем бить врага. И хотя конструкция давно проверенная - на самолетах ДБ-3ф летчики Краснознаменного Балтийского флота "те в первые дни войны наносили ночные удары по Берлину, - каждая машина тщательно испытывается перед тем, как стать в боевой строй.
Коккинаки вырулил на старт и, несмотря на сильный боковой ветер, уверенно взлетел. Посадку произвел с недобором, плавно опустил хвост, когда самолет ужа бежал по бетонке. Кто-то из ребят шутливо спросил:
- Что, она всегда так не добирается на три точки?
- Добирается, орлы, но у этой на раме заднего колеса трещина, или забыли?
Он улыбнулся, снял парашют и неторопливой походкой направился к следующему самолету.
Ожидая окончания проверки, мы наблюдали, как группа летчиков готовилась к первомайскому воздушному параду. Немного посовещавшись, они сомкнутым строем взлетели в небо и стали выполнять фигуры высшего пилотажа. Мы с восхищением следили за четкими, слаженными маневрами экзотически раскрашенных Як-1. Пятерка истребителей вертелась в воздухе, словно связанная шнурком...
Во второй половине дня на нескольких По-2 мы перелетели на аэродром Измайлово, где наши машины должны были переоборудоваться для подвески мин и торпед. Сразу стали знакомиться с подходами к аэродрому, изучать препятствия. Не успели обойти поле, как приземлился самолет с начальником штаба авиации ВМФ полковником Евгением Леонтьевичем Бартновским. Мы уже привыкли к неожиданным поворотам судьбы, но такого не могли себе и представить.
- Самолеты на Центральном аэродроме примут другие, а вам явиться в штаб за документами. Поедете на поезде получать машины на уже знакомом вам авиационном заводе.
Мы стояли ошеломленные. Вот-вот, казалось, осуществится желанная мечта, и вдруг все рухнуло. Трудно передать, с каким настроением мы получали документы и продовольствие, садились в поезд. Только со временем, охладившись и поразмыслив, пришли к малоутешительному выводу: кому-то надо воевать, кому-то строить самолеты, а кому-то и перегонять их. Не всем же сразу на фронт. Командование рассудило здраво: опыт дальнего перелета мы имеем, трасса нам знакома. Так кого же, как не нас, и посылать? Словом, мы возвращались в глубокий тыл. Ехали быстро, на дорогах соблюдался твердый график движения.
Горечь постепенно прошла, молодость взяла свое, мы развеселились. Душой группы был капитан Маркин. Он уже успел отличиться в боях, заслужить орден Красного Знамени. Веселый, находчивый, Маркин был незаменим при переговорах на продпунктах, при добывании "доппайка". Жора Пешехонов был неразлучен со своей трехрядкой. Коренастый, конопатый, с копной рыжих волос и веселыми голубыми глазами, он напоминал деревенского увальня из глубинки. Отлично пел, шутил, рассказывал забавные истории. Женщины, покидая вагон, приглашали:
- После победы приезжай к нам!
- Обязательно! - уверенно обещал он всем подряд и даже записывал названия многочисленных станций и полустанков.
Время пролетело быстро. Мы уже снова воспряли духом, однако, прибыв на завод, сразу поняли: здесь целая очередь таких, как мы. В ожидании машин занялись подготовкой новичков к перелету. Изучали маршрут, стокилометровую полосу вдоль него, ориентиры, посадочные площадки, типичные погодные условия...
Подходил к концу май. Сколько же можно ждать? С заводского аэродрома один за другим поднимались самолеты, а очередь продвигалась удручающе медленно. Наконец наступил и наш праздник. 2 июня шестерка ДБ-3ф взяла курс на запад. Сначала перелет проходил успешно, потом мы застряли. Только на шестые сутки погода позволила вылететь с аэродрома. В этот раз увидели Байкал во всей его красе: голубая, искрящаяся на солнце чаша в зеленой оправе тайги, разноцветные скалы, отраженные в зеркальной воде, серебряные ленты речек...
Следуем известным маршрутом. И вот, наконец, последний бросок с аэродрома на Урале. Летим на высоте восемьсот метров, погода прекрасная, настроение еще лучше. И вдруг я почувствовал неладное, показания приборов нормальные, но что-то мешает, тревожит...
Внимательно оглядевшись, заметил, что из-под правого мотора выбивается пламя.
- Прикинь, где можно сесть, - как можно спокойнее попросил штурмана.
- До Казани час двадцать, - Володя Ерастов как будто ждал моего вопроса. - А сесть можно через несколько минут.
Хорошо, что Урал остался позади. Снижаюсь, захожу на посадку. Вот когда пригодились уроки Поповича - приземляться на одном моторе.
- Молодец, командир! - слышу голос Володи.
Я и сам доволен: поле аэроклубовское, не разбежишься, машина остановилась в нескольких метрах от глубокой канавы, окаймляющей аэродром.
Нас окружили учлеты, наивные парнишки, каким и сам я был года три назад. Они с интересом осматривали наш самолет, а я в свою очередь не сводил глаз со старенького По-2, такого знакомого, близкого.
Оказалось, заело всасывающий клапан, выхлоп производился в карбюратор мы были близки к серьезной аварии. Произвести ремонт без запасных частей невозможно. Дали телеграмму в Свердловск и в Москву. Через два дня прилетел Р-5 с необходимыми деталями. Техник Ваня Варварычев приложил все свое умение, и мы быстро закончили работу. Собрались улетать, но в баллонах не оказалось воздуха. На учебном аэродроме его тоже, конечно, не было. Что делать? И опять выручил Варварычев. Отыскал где-то старые амортизаторы и, привязав к ним по куску веревки, показал, как действовать. Оказалось, что и тяжелые боевые самолеты можно запускать стародедовским способом. Пригласили на помощь учлетов, произвели несколько пробных рывков. Через некоторое время удалось завести левый мотор. Проработав на нем несколько минут, я подкачал воздушную систему и запустил правый.
- По местам!
Ребята из аэроклуба машут руками, желают счастливого пути.
Выруливаю на край поля, начинаю разбег. Отрываюсь у самой кромки, перед невысоким леском, набираю высоту, ложусь на заданный курс. Вот и наш аэродром. Но в чем дело? Поле выглядит незнакомо безлюдным, стоянки пусты.
- Где самолеты? - спрыгнув с плоскости, спрашиваю встречающего нас техника.
- Полк улетел на Северный флот. Ваши ребята успели как раз к отлету...
Мы стояли без слов. Надо же, будто рок над нами...
- Ничего, мы их нагоним, - кое-как успокоил ребят.
Варварычев и Пешехонов остались готовить самолет, мы с Ерастовым пошли доложить о прибытии старшему авиационному начальнику. В столовой за ужином, обсуждая дальнейшие действия, не заметили, как к нам подошел майор со звездой Героя на груди.
- Вы Минаков? Командир тридцать шестого авиационного полка Ефремов. Вы поступаете в мое распоряжение. Подготовьте машину, завтра летим в Майкоп.
Я попытался объяснить, что мы из авиационного полка Северного флота, но майор перебил:
- Приказ Москвы.
- Есть! - только и оставалось ответить. Вечером, укладываясь спать, спросил Ерастова:
- Как думаешь, Володя, что еще может нам приготовить судьба? Ну, например, на завтра.
- Кажется, больше нечего, - серьезно подумав, ответил штурман. - А впрочем... Давай-ка, Вася, лучше спать.
- Это, пожалуй, самое разумное, - согласился я, кутаясь в одеяло.
Утром вскочили и сразу к окну. Ура, небо без единого облачка! Ефремов оказал, что поведет самолет сам, я забрался в штурманскую кабину. Запустили моторы, майор резко увеличил обороты и начал разбег. Послышался характерный вой винтов, началась "раскрутка".
- Товарищ майор, затяжелите винты! - крикнул я по переговорному устройству.
Но в ту же секунду вой прекратился. Завидная реакция! Плавно оторвались от земли, взяли курс на Сталинград. Розовая полоска на востоке быстро разгорелась, вскоре запламенела половина небосклона, брызнули лучи. Утренняя Волга, легкий туман в затонах, устланные сочной зеленью берега...
- Возьми-ка управление, - вывел меня из мечтательного созерцания голос майора.
В кабине было жарко, Ефремов снял китель,
- Повесь, у тебя попросторней...
Китель был непривычно тяжеловат: Золотая Звезда Героя, орден Ленина, два Красного Знамени... Я уже знал, что Андрей Яковлевич воевал в 1-м гвардейской минно-торпедном полку на Балтике, был в числе тех смельчаков, которые в августе сорок первого бомбили Берлин...
Показался огромный город, раскинувшийся на десятки километров. Мы произвели посадку. Пока Ефремов уточнял обстановку, Ваня Варварычев подготовил самолет к вылету. Торопились, чтобы засветло добраться до Майкопа. Под крылом поплыли Донские и Сальские степи. Разве могли мы предполагать, что вскоре в этих местах развернутся жесточайшие бои, а слово "Сталинград" облетит весь мир...
Майкопский аэродром появился неожиданно, из-за гор, покрытых густым темным лесом. На земле узнали, что здесь не "наши", наш полк в Белореченской, в двадцати километрах отсюда. Ефремов созвонился со штабом, дал мне команду перелететь в Белореченскую, а сам остался по делам у командира 5-го гвардейского авиаполка подполковника Токарева. Через полчаса я был на месте, доложил о прибытии своему новому командиру эскадрильи капитану Балину. Я знал его по службе на Дальнем Востоке: веселый, жизнерадостный человек, отличный летчик. Однако боевые будни заметно изменили его. Николай Андреевич стал более сдержанным, немногословным. Поздравил меня с назначением командиром звена, сразу ввел в курс дела.
- В полку в основном закончилось сколачивание экипажей, скоро приступаем к боевым действиям. Размещайтесь, устраивайтесь в станичной школе.
Ну вот наконец завершился наш долгий путь к фронту. Теперь-то уж до настоящих боевых дел остались считанные дни...
Новые однополчане
К самолету подошли трое.
- С благополучным прибытием! - протянул крепкую, шершавую ладонь дочерна загорелый воентехник 1 ранга. - Жданов, инженер эскадрильи. А это будущие члены вашего технического экипажа - авиамеханик Александр Загоскин, механик по вооружению Иван Моцаренко...
Через минуту компания увеличилась. Штурманы Прилуцкий, Никитин, Колесов с ходу захватили инициативу в беседе. Интерес их был понятен, не всем выдаются такие далекие перелеты, какой пришлось проделать нам. Расспросам не было конца: особенности трассы, прокладки курса, погодные условия, магнитные склонения... А нам не терпелось побольше узнать о нашем боевом полку, о том, когда он вступит в сражения...
Первым спохватился Дмитрий Никитин:
- Хватит, хлопцы! Новичкам устраиваться надо. Поехали в станицу!
В кузове полуторки подкатили к Белореченской. Тихие улицы утопали в пышной зелени садов, возле плетней и во дворах кудахтали, крякали, гоготали разноголосые стаи домашней птицы, хрюкали свиньи, визжали поросята...
- Рай земной! - восхитился Володя Ерастов. - Земля обетованная!
- Бабье царство, - подмигнув, уточнил штурман Колесов.
- Вот же и говорю - рай!
- Как бы фашисты из этого рая ад не устроили, - охладил их восторги Никитин. - До фронта теперь уже рукой подать.
Все невольно примолкли, как бы вслушиваясь.
Грузовик подъезжал к "казарме" - станичной школе, где размещался летный состав. Друзья занялись устройством нашего быта: койки, матрацы, продаттестаты...
В "казарме" стало многолюдно, экипажи возвращались с занятий. Мы с интересом вглядывались в лица. Одно показалось очень знакомым. Виктор Беликов? Но - капитан, орден Красного Знамени... Старший брат его? Вроде бы не было у него брата-летчика. Значит, он, Виктор. Здорово изменился, но ошибиться невозможно, самый рослый курсант был в училище, остряки удивлялись, как он помещается в кабине самолета, предлагали проекты реконструкции, а он отшучивался с добродушием Гулливера. Теперь его никак не назовешь добряком: твердый взгляд из-под сдвинутых выгоревших бровей, крепкие, обветренные скулы...
- Беликов? Виктор?
- Хо!
Война застала его в Крыму. Воевал с первых дней, несколько раз ранен. Вспомнили однокашников, порадовались успехам живых, погрустили о погибших, их оказалось немало.
- Черт, скорей бы на боевое задание!
- Успеешь, еще навоюешься. Что толку - скорей! Воюют-то ведь уменьем. Угодить под зенитный снаряд или пулеметную очередь - не велика доблесть...
Наутро комэск Балин представил нас личному составу эскадрильи, зачитал приказ о назначении меня командиром звена, о составе экипажа. Штурманом ко мне был назначен младший лейтенант Никитин, стрелком-радистом сержант Панов, воздушным стрелком - младший сержант Лубинец.
Конечно, с Володей Ерастовым расставаться было жаль, но что делать, комэску лучше знать, кого назначить штурманом звена. Хорошо, что Никитин. Он понравился мне еще вчера, ладно сбитый, русоволосый, с бесхитростной, застенчивой ухмылкой. Сперва показалось, немного комик, однако ребята его уважали. Родом с Ярославщины, после сельхозтехникума по спецнабору поступил в летное училище. Начало войны встретил на Балтике, успел сделать несколько боевых вылетов, но после налета "мессеров" на аэродром оказался "безлошадником". Двадцать три года, женат, в Ленинграде остались жена и сестры...
Старшим по возрасту в экипаже был Николай Панов, невысокий крепыш с внимательным взглядом небольших серых глаз и неторопливыми, как бы нарочно замедленными движениями. За свои двадцать девять лет успел исколесить полстраны, работал радистом в Заполярье, в Сибири, в Закавказье, возглавлял высокогорную зимовку на Казбеке...
Плечистый здоровяк Алексей Лубинец, колхозник с Ростовщины, оказался моим ровесником - двадцать один год. Похоже, этот парень вообще не знал, что такое грусть или забота. Счастливый характер. Для мирной жизни особенно.
Как-то все мы проявим себя в боевых делах?
Однако до этого было еще далеко... Полк состоял из двух эскадрилий ДБ-3ф. Летный состав прибывал отовсюду. "Сто человек и сто одна форма одежды", - говорили шутники. Обстрелянных бойцов немного, большинство "безлошадники" из резерва, выпускники училищ, даже запасники. Лишь пять экипажей второй эскадрильи могли похвастаться боевым опытом. Перед командованием стояла трудная задача - в кратчайший срок сколотить экипажи, отработать взаимодействие в звеньях и эскадрильях, создать сплоченный боевой коллектив.
- Сегодня же беритесь за дело, - сказал комэск. - Познакомьтесь со звеном, изучите районы будущих действий. На днях слетаете по одному из маршрутов.
На третий день экипажу назначили учебный вылет: Белореченская Армавир - Сальск - Ростов - Ейск - Темрюк - Анапа - Белореченская. Получив инструктаж, мы с Никитиным отправились на стоянку.
- Ого! - восхищенно хмыкнул Дима. - Поработали технари.
Действительно, нашу машину можно было узнать только по цифре семь на хвосте. Технический экипаж возглавлял мой старый знакомый Иван Варварычев. За двое суток он со своими помощниками сделал из самолета картинку!
- А это что за металлолом? - кивнул я на криво стоящую невдалеке машину.
- Это, командир, боевой Ил-2, - с уважением в голосе ответил Иван. Перед ним шапку снять не мешает...
Мы подошли ближе. В самом деле, рука невольно потянулась к пилотке. На самолете не было живого места. Все - фюзеляж, крылья, кабина, шасси, хвостовое оперение - было изрешечено пробоинами, винт скручен в спираль...
- И ведь сел! - после минутного молчания проговорил Панов.
- Воюют ребята... - Дима Никитин задумчиво поглядел в ту сторону, откуда прилетел этот "ил". - После войны вот такой памятник бы поставить штурмовикам...
Мы молча вернулись к своей машине, поднялись в воздух.
За Темрюком Лубинец заметил двух "мессершмиттов". Молодец! Самолеты противника шли намного выше нас, курсом на Керчь. Мы снизились до бреющего. В остальном полет прошел без приключений, по работе экипажа у меня замечаний не было.
Следующим был полет в Моздок - доставить к новому месту службы бывшего командира полка подполковника Бибу. Он выполнил свое задание, сформировал полк, передал его Ефремову. Теперь командование направляло опытного организатора на формирование новой авиационной части.
Для меня это был полет в прошлое. Внизу проплывали поля и сады Кубани, Ставрополья, места, где четыре года назад я впервые поднялся в воздух на стареньком аэроклубовом У-2...
А вот и родной город. Зеленые полисаднички, торопливо сбежавшиеся к железнодорожным путям домики. До боли в глазах всматриваюсь в них. Вот он, наш дом! Там отец, мать... Я давно не писал, они даже не знают, что я здесь, на юге...