- Переставь, Николая, - недовольно попросил кто-то.
Маркин обиделся.
- Плохо пою, да? Или песня не та? Ну уж дудки, не дождетесь! Пусть фрицы себе похоронный марш играют, а мы... "И тот, кто с песней по жизни шага-ает..."
Несколько голосов подтянуло. Вскоре пели уже все. Когда допели, Маркин начал сначала:
- Хотите, ребята, поделюсь опытом, как лучше дырочки в гимнастерке проделывать для очередного ордена?
- Тебе проделают, - мрачно пообещал Вася Овсянников.
Однако настроение поднялось.
В полной темноте подъехали к летному полю. Варварычев доложил о готовности самолета. Включив карманные фонарики, начали осмотр. После проверки шасси, винтов, моторов, рулей я решил проверить подвеску бомб.
- Штурман, открой бомболюки! - крикнул в кабину.
Димыч ответил, что они открыты. Я осветил лучом створки бомболюков и ахнул. Они были наглухо прижаты планкой, которая закрывает на центральной балке нишу замка бомбодержателя. Не заметь я этого, бомбы могли упасть на люки, ветрянки - свернуться с взрывателей, и взрыва в воздухе нам бы не миновать.
- Ну и ну! - столпились все, глядя на растерявшегося молодого оружейника Моцаренко.
Однако долго рассуждать не приходилось. Уже взлетел Стародуб, за ним Гаврилов, Осипов, Балин - сильнейшая четверка полка. Горизонт не просматривается, закрыт плотной дымкой. Летим на высоте три двести, под нами море облаков.
- Сколько до цели?
- Двадцать пять минут, - отвечает Димыч.
- Определяйся точнее. Будем пробивать облачность и заходить на цель с высоты пятисот метров.
Штурман склонился над картой. После продолжительного молчания доложил, что через пять минут пройдем Таманский залив. До Керченского пролива летели за облаками. Но вот впереди замелькали лучи прожекторов - значит, над целью ясно.
- Под нами вода! - доложил Лубинец.
Кое-где уже сверкают разрывы зенитных снарядов, тьму прорезают фары носящихся истребителей противника.
- Следить за воздухом!
- Ложимся на боевой! - докладывает Димыч.
Приглушаю моторы, сбавляю газ. Хорошо видно, как на станции рвутся фугаски, полыхает ярко-багровое пламя. Первая четверка точно накрыла цель. Десятки кинжальных лучей шарят по небу, зенитки захлебываются огнем.
- Идем отлично, - докладывает штурман.
Резкая вспышка ударяет в глаза - напоролись на луч прожектора. Но вот он скользнул выше, схватил другой самолет. На курсе, на курсе... Держаться на боевом курсе! Главная обязанность и главное качество летчика-бомбардировщика...
- Скоро сброс?
- Пошли, родимые! - слышится голос Димыча.
Наконец-то!
Теперь выбраться из опасной зоны. Резко разворачиваю машину, ныряю вниз. Рядом разрывается сразу несколько снарядов, самолет начинает трясти. Вцепляюсь в штурвал, увеличиваю обороты, тряска становится легче. Никаких признаков аварии, ни огня, ни запаха дыма, бензина...
- Сзади истребитель! - докладывает Панов.
Надо уходить в облака. Отжимаю штурвал, самолет послушен. Выхожу из облачности на высоте девятьсот метров в районе Краснодара. Пробую еще раз увеличить обороты правого мотора - самолет трясется, как в лихорадке. Внизу распластался луч посадочного прожектора на аэродроме Елизаветинская. С полосы то и дело срываются СБ, тоже уходят на Керчь. Решаю сесть.
Посоветовавшись с местным техником, откладываю осмотр самолета до рассвета. Панов и Лубинец остаются охранять машину, мы с Никитиным направляемся к оперативному дежурному. Словоохотливый старший лейтенант встречает вопросом:
- Как огонек над Керчью?
- Приличный.
- Я вчера был там. Точно сбесились, гады! Прожектора, зенитки, истребители... Не беспокойтесь, ребята, все будет сделано, в полк сообщу. Заваливайтесь в соседней комнате.
Через три часа нас растолкал техник.
- Вынужденные, вставайте!
Панов, Лубинец и аэродромные техники уже возились в моторе.
- Ну, что там?
- Мелочь! Дырочка в капоте, командир! - весело кричит Лубинец.
Дырка небольшая, сантиметров пять в диаметре.
- И это все?
- Пробита проводка к свечам и всасывающий патрубок, - дополняет Лубинца техник. - Еще бы одна подобная "мелочь", и наше знакомство могло не состояться...
Через час мы уже в окружении друзей. Узнаем, что Балин тоже совершил вынужденную на аэродроме станицы Советской, недалеко от Армавира. Вскоре возвратившийся комэск собрал нас, предоставил слово своему штурману Кочергину. Тот рассказал, что, уходя от атак вражеского истребителя, за курсом не следил, потерял ориентировку после выхода на побережье Азовского моря. Выскочили к реке Лабе, приняли ее за Белую а только потом разобрались, что ушли в противоположную сторону...
Мы ожидали, что комэск в пух разнесет штурмана, но Балин, усмехнувшись, прервал его:
- Хватит самокритики, флаг-штурман. Учиться надо, братцы! И у своих и у врага, на хорошем и на плохом опыте. Иногда отрицательный пример дает больше, чем положительный.
На том и закончил разбор. Балина все мы успели полюбить. Именно за ненавязчивость. Умел он как-то особенно коротко и просто довести до сознания любую правду, заставить нас взглянуть на нее собственными глазами.
Под руководством таких наставников, как майор Ефремов, капитан Балин, мы и доучивались в боях.
"Порядок, командир!"
Во второй половине дня 26 июля нас, как обычно, собрали в штабе. Командир полка скупо подвел итог:
- Ночью поработали неплохо. Отмечено три сильных взрыва, несколько больших пожаров. Надо полагать, что эти эшелоны врагу уже не послужат. Дневная аэрофотосъемка подтвердила: сгоревшие цистерны, разбитые вагоны, развалины станции. Транспортов на воде не обнаружили, торпеды сброшены по запасной цели - порту Феодосия.
Затем кратко ввел в обстановку, поставил очередную задачу. Положение на фронтах еще более обострилось. Оставлен Ростов-на-Дону. Гитлеровцы рвутся на Кавказ.
Одна из группировок противника наступает в направлении реки Маныч, на Сальск, другая - из Батайска на Краснодар. Командование немецко-фашистских войск стремится к Волге, отрезать Москву от южных районов страны, добраться до кавказской нефти. Сегодня ночью полку приказано нанести удар по скоплению вражеских войск на станции Тацинская. Запасная цель - переправа через Дон у станицы Белая Калитва. Три первых самолета наносят удар зажигательными бомбами, остальные - фугасками. Боевой порядок: первым взлетает сам комполка, затем Осипов, Стародуб, Беликов. Экипажу Беликова получить и сбросить двадцать две тысячи листовок.
Штурман Беликова, Василий Овсянников, не выдержал:
- Товарищ майор! Не листовками, а бомбами надо их! Прошу разрешения принять дополнительный боезапас.
- Добавьте, - разрешил Ефремов. - За счет топлива. Но листовки взять все! Это приказ.
Подготовив машину, мы отправились в курилку. Вскоре появился адъютант эскадрильи Григорьев:
- Летчикам и штурманам по самолетам! Изменение в задании: вместо Тацинской удар нанести по переправе у Цимлянской. Все остальное остается в силе. Обращаю внимание: цель ленточная, расчет должен быть ювелирным.
Мы подошли к своей "семерке".
- Ну как, Димыч? Все сегодня зависит от тебя.
- Трудно перебить эту ниточку ночью...
- Нужно, Дима! Слышал обстановочку?
- Сделаю все, но, сам понимаешь, я не бог, законы рассеивания не в нашей власти.
- Сам не рассеивайся, тогда и законы тебе подчинятся!
С Димычем можно шутить.
Через несколько минут взлетаем. Вижу, как машина Ефремова резке снижается, делает два круга над аэродромом, крутой восходящей спиралью набирает высоту. Командир показывает, на что способен самолет с полной бомбовой нагрузкой. Урок для тех, кто впервые идет на задание.
Летим на высоте шестисот метров. В небе яркая, полная луна, видимость отличная. Внизу речки Фарс, Лаба, Синюха, железнодорожная линия Кропоткин Армавир, Сальские степи. Кое-где мерцают цепочки осторожных огоньков передвигаются войска. Определить чьи - невозможно.
- Командир, под нами река Сал. Как будем заходить на переправу?
- Сначала найдем ее!
Командую Лубинцу и Панову усилить наблюдение за воздухом. Иду параллельно реке. Луна хорошо освещает берег. Где-то здесь, среди рукавов и петель Дона, наша цель.
- Впереди пожар! Наши сбросили зажигалки, - докладывает Димыч.
- Смотри! Это они проложили створ на цель. Развернувшись, набираю высоту, чтобы подойти к переправе с приглушенными моторами.
- На прямой! Так держать! - корректирует штурман.
Держу. Нос самолета - на центр еще невидимой переправы. Прилагаю все свое умение, чтобы выдержать точный курс и постоянную скорость.
Немцы заметили нас. С земли несутся вереницы разноцветных светлячков. Снижаемся стремительно, и это сбивает наводку вражеских зенитчиков.
- Горизонт! - командует Димыч. - Два градуса влево! Так держать! Бросаю!
И через секунду, разочарованно:
- Проскочили! Повтори заход, командир!
- В чем дело?
- Ветер не учел. Все равно бы промазали! Захожу второй раз.
- Сбрасывай половину! Посмотрим, как лягут. Выхожу на прямую. Впереди на реке разрывы - кто-то из наших промазал.
- Боевой!
До боли в руках сжимаю штурвал. Лучи прожектора мечутся рядом с машиной, вот-вот нащупают, ослепят. Огненные шары "эрликонов", строчки пулеметных очередей... Сброс! Резко отворачиваю влево. Прожектора поймали летящий впереди самолет, весь огонь обрушился на него.
- Перелет метров тридцать! - докладывает Панов.
- Мазила! - в сердцах ругаю штурмана.
- Взаимно! Точнее держи курс и скорость. - За Димычем не пропадет.
Повторяю атаку, выход на цель.
- Все поправки ввел? Последний заход! Постарайся, Дима!
Захожу издалека, чтобы дать штурману больше времени.
Слева на большой скорости прошел вражеский истребитель, огненные трассы протянулись к соседу. Вода у переправы кипит, как в котле, бомбы рвутся и слева и справа. Огонь сосредоточился на нас. Лучи прожекторов скрестились. Трассы пулеметов, "эрликонов"... Еще мгновение, и машину разнесет на куски...
Услышав долгожданное "Сброс!", резко снижаюсь и ухожу вдоль реки.
- Порядок, командир! - радостно орет Панов. - Влепили в самую точку!
- Может, так же, как вчера под Керчью?
- Нет, командир, - подтверждает и Лубинец. - Переправа раздвоилась, сам видел!
- Молодец, Димыч!
- Только что был мазила...
- Ладно, ладно, тоже мне девица. Как самочувствие?
- Мокрый я, командир, как мышь! Такую цель нужно фугасками, из кассет...
- Поговорим на разборе. Смотри, аэродром бы не проскочить, горючего в обрез.
Вскоре показался родной светомаяк. Пока Варварычев помогал мне снимать парашют, Саша Загоскин с фонариком успел осмотреть самолет.
- Здорово вас пощипали! Дырок полно в плоскостях, в фюзеляже...
- Это штурман помог фрицам сделать из нас решето. Димыч добродушно отмахивается:
- Хватит, командир! У меня от этих заходов до сих пор штаны мокрые.
Теперь, когда все позади, можно и посмеяться. Но каждый в душе сделал для себя вывод: надо повышать мастерство, лучше готовить бой на земле. Небо над полем боя - не место для тренировок. То, что сегодня отделались пробоинами, - счастливая случайность.
- Не горюйте, братцы, - успокоил Варварычев. - Птичку мы к утру подлечим, перышки почистим. Но в будущем советую поменьше дырок привозить.
- Так без работы же, Иван, останешься, - обеспокоился Панов.
- Лучше я без работы, чем ты без головы, - резонно отпарировал техник.
В домике КП полка, за длинным столом начальник штаба майор Пересада, пыхтя трубкой, записывал в журнал доклады возвратившихся экипажей. После моего доклада Никитин добавил:
- Товарищ майор, запишите предложение. При выполнении подобной задачи, кроме фугасок, в бомболюках на внешней подвеске желательно иметь ротативно-рассеивающиеся бомбы.
- Завтра обсудим. Идите ужинайте!
Только теперь, когда спало напряжение, по-настоящему почувствовали, как устали. В столовой, несмотря на позднее время, нас ждали накрытые столы. Горками возвышались кубанские огурцы и помидоры. Лубинец восхищенно причмокнул:
- Молодцы, девочки, постарались! Под боевые сто грамм! А, штурман?
Никитин устало отмахнулся.
- Возьми и мои, я пить не буду.
- Ты чего? - всерьез обеспокоился я.
- Знаешь, Вася, никак не могу прийти в себя. Спать лучше пойду.
Назавтра новая задача.
Противник подтягивает войска и технику на Керченский полуостров очевидно, с целью высадки десанта на Тамань. Полку приказано навести ночной удар по железнодорожной станции Керчь, где скопилось много эшелонов.
Майор Ефремов начертил на классной доске схему боевого порядка, указал место каждого самолета в строю. Штурман полка капитан Тимохин проложил на карте маршрут со всеми необходимыми расчетами, ознакомил с результатами авиационной фоторазведки станции Керчь-2. Начальник разведки капитан Рябчиков доложил о противовоздушной обороне противника на Керченском полуострове. Капитан Виктор Беликов, которому не раз приходилось встречаться с вражескими истребителями, поделился опытом ухода от их атаки. Фашистские истребители применяли хитрый тактический прием. Ночью барражировали на подходах к охраняемым объектам с включенными бортовыми огнями. Наши принимали их за свои самолеты, возвращающиеся с задания. Тогда-то они и заходили в атаку с нижней полусферы. Затем, выключив огни, повторно атаковали сверху.
- Нужна постоянная бдительность экипажа, особенно стрелков. При своевременном обнаружении заходящего в атаку противника резкое маневрирование по курсу и высоте обеспечивает отрыв от него.
Затем начальник связи воентехник 1 ранга Чобанян ознакомил с системой опознавания и связи.
Тщательно готовился этот вылет, прошлые уроки пошли на пользу.
На аэродроме уже вовсю кипела работа: трещали храповики лебедок, повизгивали тросы и ролики, щелкали замки. Механики заправляли машины бензином, вооруженцы укладывали в ящики ленты с патронами. Со всех сторон доносилось: "Давай! Стоп! Поднатяни... Пошел!" Инженер по вооружению старший техник-лейтенант Иван Иванович Петухов, со слипшимися от жары волосами, в пилотке, сбитой на затылок, носился от самолета к самолету, контролировал, советовал, ругал...
- Все в порядке, командир! Птичка, как новенькая, - устало улыбаясь, доложил Варварычев.
После взлета берем курс на запад. Машина идет хорошо, словно замерла на месте, только монотонный гул моторов напоминает, что мы в полете. Глаза постепенно привыкают к темноте. Справа под крылом просматриваются серебристые излучины рек, темные провалы лесов. Вскоре внизу заблестела морская гладь: вышли к Керченскому проливу. Теперь главное - наблюдение за воздухом. Только собрался предупредить стрелков об этом, как услышал доклад Панова:
- Командир, слева пересекает курс самолет с включенными бортовыми огнями!
- Смотреть внимательнее! Без команды не стрелять!
На всякий случай сбавляю газ и доворачиваю в сторону неизвестного самолета, чтобы ему не было видно пламени из выхлопных патрубков.
- Двухкилевой, сто десятый! - уточняет Панов.
- Без команды не стрелять! Пересекаем береговую черту.
- Димыч, цель видишь?
- Пока нет. Впереди по курсу взрывы и пожары, видимо, наши работают. Доверни десять градусов влево. Так! Цель вижу! Боевой!
Входим в зону зенитного огня. Разрывы приближаются, охватывают самолет кольцом.
- Лубинец!
- Есть!
- Листовки!
- Готов!
- Пошел!
Шесть тысяч листовок белыми хлопьями разлетелись в воздухе. Никитин колдует над прицелом, что-то мешкает.
- Штурман, бомбы!
- Секундочку, командир... Доверни на градус вправо.
Я буквально глажу штурвал, чтобы не сбить самолет с курса. Самый ответственный и самый опасный момент: нельзя маневрировать, уклоняться от снарядов, курс и скорость должны быть неизменными, иначе промажем. Идеальные условия для прицельной стрельбы вражеских зенитчиков.
- Так... Еще немного влево... Хорошо! Залп! Машина вздрагивает. Сразу начинаю маневрировать между лучами прожекторов, вспышками разрывов.
- Как легли бомбы?
- Нормально, - скромно отвечает Димыч.
- Веселенькая ночь у фрицев! - смеется Панов. - Устроили им фейерверк!
Выходим из зоны огня, летим над берегом Азовского моря. Вдруг вижу: прямо на нас идет самолет с включенной фарой. Делаю разворот на девяносто градусов, убираю газ. "Мессер" проносится над нами. Быстро снижаюсь, возвращаюсь на свой курс.
На разборе обобщили опыт борьбы с истребителями противника, разобрали приемы уклонения от их атак. Бомбардировщик должен резко отвернуть с курса с потерей или с набором высоты. Успех зависит от своевременного обнаружения истребителей, точного определения момента их атаки. Эта задача возлагается в первую очередь на стрелков.
После разбора всех отпустили отдыхать. Захотелось побыть одному. Перешел железнодорожное полотно, направился к станице. В тени привокзальных тополей расположился маленький базарчик - на дощатых прилавках крынки с молоком, ряженкой, кучки огурцов, помидоров, яблок. Закутанные в платки пожилые казачки лениво перебрасываются певучими фразами, отмахивают от своего нехитрого товара назойливых мух, не теряющих бодрости даже в такую жарищу.
В горле пересохло, но кроме меня покупателей было не видно. Должно быть, заметив мое замешательство, женщины закричали наперебой:
- Эй, морячок, молочка холодного!
- Ряженки, только из погреба!
Подошел к ближней, смущаясь взял протянутую пол-литровую кружку. Разглядел под платком темное, в белых морщинках вокруг добрых, невыцветших глаз лицо. Женщина кивком провожала каждый мой торопливый глоток.
- Пей, сынок, пей! Не спеши, а то горло застудишь...
- Спасибо, - вынул десятку, протянул вместе с пустой кружкой.
- Не надо, не обижай! У самой сын на фронте, где и не знаю. Все вы теперь наши сыновья! Я тебя молочком попою, а твоя мать - моего, может, Леню... - Она поднесла к глазам уголок платка. - Лишь бы вражину остановить. Остановите, а, сынок?
В мокрых от слез глазах ее были страх и надежда.
- Остановим...
- Ну то и главное, ежели так.
- Так, мать, так!
- Хоть бы сюда не пришел, проклятый! В станицу идти расхотелось, вернулся обратно к ребятам.
- Ты чего? - заботливо оглядел меня Димыч. - Вроде бы не в себе.
- Да так... Насчет задания не слышно?
- Пока нет. Ансамбль приехал!
- Какой ансамбль?
- Песни и пляски! Черноморского флота. Через полчаса начало, в железнодорожном клубе. Ботинки обмахни и айда!
- Чего-то не хочется. Лучше вздремну, наверно...
- Да ты что! В кои-то веки... Культурный отдых! Пошли, пошли, а то места все займут! ... По пути рассказал ему о базаре.
- Да... - вздохнул Димыч. - А что ты ей мог сказать? Ух! - стиснул вдруг зубы. - Ну и дадим им ночью... Только бы цель подходящую, чтобы побольше накрыть!
В клубе свободных мест уже не было, устроились стоя, у входа. Концерт прошел с огромным успехом. "Катюшу" вместе с артистами пел весь зал...
Ни шагу назад!
Ранним утром 30 июля 1942 года полк построили на летном поле. Майор Ефремов зачитал приказ народного комиссара обороны No 227.
"Ни шагу назад! Таким теперь должен быть наш главный призыв. Надо упорно, до последней капли крови защищать каждую позицию, каждый метр советской территории, цепляться за каждый клочок советской земли и отстаивать его до последней возможности..."
Обнаженная правда создавшегося положения горечью и болью отозвалась в сердце каждого из нас. Разошлись молча. Только когда уже готовили машину к ночному вылету, Никитин признался:
- Знаешь, Вася, у меня мурашки по спине ползали, когда его читали...
- Не только у тебя...
Авиаразведка подтвердила предположение командования: противник готовился к высадке крупного десанта из Крыма на Таманский полуостров. Нам было приказано заминировать Керченский пролив и фарватер в направлении к порту Геническ.
Постановку мин производили скрытно. Самолеты выходили на минометание на высоте пятьдесят - сто метров, прожектора противника не успевали осветить район. Зенитный огонь гитлеровцы открывали, уже когда мы пролетали над Керченсним полуостровом, возвращаясь обратно домой.
Не успели отдохнуть после ночного вылета, как вновь были вызваны на аэродром. Всем срочно подвешивали под фюзеляж сто- и двухсотпятидесятикилограммовые бомбы. Появился вечно озабоченный инженер по вооружению Петухов, приказал оружейникам ввернуть взрыватели с установкой на мгновенное действие.
Двенадцати самолетам во взаимодействии с тремя ДБ-3ф 5-го гвардейского авиаполка под прикрытием шести ЛаГГ-3 и четырех Як-1 было приказано уничтожить корабли противника в Двуякорной бухте у мыса Киик-Атлама. Запасная цель - плавсредства в порту Феодосия. Удар предполагалось нанести звеньями с высоты тысячи метров.
- Вопросы есть? - майор Переезда торопился.
- Состав плавсредств?
- Четыре тральщика, две быстроходные десантные баржи и мотоботы.
- Когда обнаружены?
- Вчера на восемнадцать ноль-ноль. Сейчас самолет-разведчик уточняет. Истребители прикрытия вылетят с берега. Встреча на кругу аэродрома. Готовьтесь, а я поехал в Белореченскую уточнять местонахождение целей.
Мы разработали боевой порядок валета. В девятку эскадрильи Стародуба вошли три машины 5-го гвардейского авиаполка. Наша группа во главе с Баданым состояла из шести самолетов. Определили порядок захода на цель. Никитин предложил выходить боевым курсом вдоль восточной стороны мыса Кинк-Атдама: легче будет ориентироваться. С ним согласились.
Рассчитали возможность встречи с истребителями противника. От Мысхако до цели летим напрямую. Фашисты смогут обнаружить нас за восемь - десять километров, то есть за две минуты до выхода на цепь. "Мессеры" базируются в Багерово, от него да Кинк-Атлама восемьдесят пять километров. Значит, лететь им по вызову нужно одиннадцать минут. На оповещение уйдет, одна-две минуты, на взлет две, итого пятнадцать. Мы в это- время будем уже в пятидесяти - шестидесяти километрах, от вражеского берега.
- А если они дежурят на другом аэродроме?
- Тогда нас захватят над целью или на отходе после бомбометания. В любом случае - следи за воздухом.
На этот раз летели днем, стояла тридцатиградусная жара. Впереди шла девятка Стародуба, в пятистах метрах за ней - наша шестерка. Проплыли станицы Саратовская, Калужская. Хлеб уже убрав, ровные ряды стогов уходят к горизонту. Над ним синея предгорья Кавказского хребта. Развернулись на Геленджик, набрали высоту, чтобы перевалить через прибрежные горы. Из-за отрогов Мархотского хребта блеснуло море. Сверкающая лазурная чаша - бухта Геленджик. Справа - Мысхако.
- Со стороны берега к нам пристраиваются два "яка", - докладывает Панов.
К девятке Стародуба тоже прилепилась пара "ястребков". Слева этажеркой попарно повисли "лаги". Группа в сборе. Ведущий ложится на курс к Керченскому полуострову. Для скрытности снижаемся до шестисот метров. До цели двадцать километров. Истребители выписывают змейку за змейкой, зорко осматривая воздух. Небо пока чистое. Все четче вырисовывается крымский берег. Похожий на палец, вытянулся в море мыс Киик-Атлама. Вокруг впереди идущей девятки засверкали строчки "эрликонов"...
Стародуб сбрасывает бомбы. Пора и нам выходить на боевой курс. Но в Двуякорной не видно подходящих целей, одни катера и мотоботы. Летим на Феодосию.
Девятка Стародуба, сделав свое дело, отвернула в море. Теперь весь шквал огня обрушился на нас. Трассы заполнили все пространство вокруг. От переплетения огненных шнуров "эрликонов" рябит в глазах. Начинает подташнивать - предел нервного напряжения. Изо всех сил сжимаю штурвал, чтобы не отвернуть в сторону из этого губительного пекла...
После войны часто приходилось слышать о знакомых фронтовиках: умер такой-то, тяжело болен другой, а совсем недавно их знали здоровыми, крепкими людьми! Я всегда вспоминаю при этом Феодосию. На сколько лет вперед расходуется нервная энергия в минуты, когда находишься на боевом курсе?
Бросаю взгляд на штурмана, инстинктивно ища опоры. Димыч прикован к прицелу, только слегка шевелятся губы. "Ну и огонек, ну и огонек..." повторяю за ним и, кажется, немного успокаиваюсь.
В переговорном устройстве раздается голос Панова:
- Командир, зацепило! Пробит стабилизатор, сорвано несколько листов дюраля...
"Хоть бы не заклинило рули..."
- Понатыкали, гады, пушек! - в сердцах не выдерживает Панов. - Вот бы проутюжить их бомбами... Никитин облегченно вздыхает:
- Пошли, родимые!
Наконец-то! Разворот в сторону моря - скорей вырваться из этого ада. Плавно вожу штурвалом, проверяю рули. Машина управляется, все в порядке. Димыч улыбается, довольно потирает руки - накрыли транспорт. Через минуту тихо, вышли из зоны огня. Снижаемся до пятидесяти метров, для маскировки от вражеских истребителей. Постепенно нервы успокаиваются, появляется легкая слабость.
- Шикарный фейерверк устроили фрицы в нашу честь. Умеют встречать гостей! - восхищается с опозданием Лубинец.
- Ожил, Алеша! Здравствуй, - приветствует друга Панов. - Что-то не слышно было тебя давненько.
- Что было, то было, - неопределенно отвечает Лубинец. - У самого-то штаны в порядке?
Скрылся из виду крымский берег, впереди гористый кавказский пейзаж. Ведущий набирает высоту. Истребители сопровождения, помахав на прощанье крыльями, уходят в сторону своего аэродрома. Перевалив через прибрежные горы, снижаемся, идем на Белореченскую. С ходу произвожу посадку, осматриваю самолет. Страшно подумать, что можно лететь на такой машине. Не обшивка - решето!
Маркин обиделся.
- Плохо пою, да? Или песня не та? Ну уж дудки, не дождетесь! Пусть фрицы себе похоронный марш играют, а мы... "И тот, кто с песней по жизни шага-ает..."
Несколько голосов подтянуло. Вскоре пели уже все. Когда допели, Маркин начал сначала:
- Хотите, ребята, поделюсь опытом, как лучше дырочки в гимнастерке проделывать для очередного ордена?
- Тебе проделают, - мрачно пообещал Вася Овсянников.
Однако настроение поднялось.
В полной темноте подъехали к летному полю. Варварычев доложил о готовности самолета. Включив карманные фонарики, начали осмотр. После проверки шасси, винтов, моторов, рулей я решил проверить подвеску бомб.
- Штурман, открой бомболюки! - крикнул в кабину.
Димыч ответил, что они открыты. Я осветил лучом створки бомболюков и ахнул. Они были наглухо прижаты планкой, которая закрывает на центральной балке нишу замка бомбодержателя. Не заметь я этого, бомбы могли упасть на люки, ветрянки - свернуться с взрывателей, и взрыва в воздухе нам бы не миновать.
- Ну и ну! - столпились все, глядя на растерявшегося молодого оружейника Моцаренко.
Однако долго рассуждать не приходилось. Уже взлетел Стародуб, за ним Гаврилов, Осипов, Балин - сильнейшая четверка полка. Горизонт не просматривается, закрыт плотной дымкой. Летим на высоте три двести, под нами море облаков.
- Сколько до цели?
- Двадцать пять минут, - отвечает Димыч.
- Определяйся точнее. Будем пробивать облачность и заходить на цель с высоты пятисот метров.
Штурман склонился над картой. После продолжительного молчания доложил, что через пять минут пройдем Таманский залив. До Керченского пролива летели за облаками. Но вот впереди замелькали лучи прожекторов - значит, над целью ясно.
- Под нами вода! - доложил Лубинец.
Кое-где уже сверкают разрывы зенитных снарядов, тьму прорезают фары носящихся истребителей противника.
- Следить за воздухом!
- Ложимся на боевой! - докладывает Димыч.
Приглушаю моторы, сбавляю газ. Хорошо видно, как на станции рвутся фугаски, полыхает ярко-багровое пламя. Первая четверка точно накрыла цель. Десятки кинжальных лучей шарят по небу, зенитки захлебываются огнем.
- Идем отлично, - докладывает штурман.
Резкая вспышка ударяет в глаза - напоролись на луч прожектора. Но вот он скользнул выше, схватил другой самолет. На курсе, на курсе... Держаться на боевом курсе! Главная обязанность и главное качество летчика-бомбардировщика...
- Скоро сброс?
- Пошли, родимые! - слышится голос Димыча.
Наконец-то!
Теперь выбраться из опасной зоны. Резко разворачиваю машину, ныряю вниз. Рядом разрывается сразу несколько снарядов, самолет начинает трясти. Вцепляюсь в штурвал, увеличиваю обороты, тряска становится легче. Никаких признаков аварии, ни огня, ни запаха дыма, бензина...
- Сзади истребитель! - докладывает Панов.
Надо уходить в облака. Отжимаю штурвал, самолет послушен. Выхожу из облачности на высоте девятьсот метров в районе Краснодара. Пробую еще раз увеличить обороты правого мотора - самолет трясется, как в лихорадке. Внизу распластался луч посадочного прожектора на аэродроме Елизаветинская. С полосы то и дело срываются СБ, тоже уходят на Керчь. Решаю сесть.
Посоветовавшись с местным техником, откладываю осмотр самолета до рассвета. Панов и Лубинец остаются охранять машину, мы с Никитиным направляемся к оперативному дежурному. Словоохотливый старший лейтенант встречает вопросом:
- Как огонек над Керчью?
- Приличный.
- Я вчера был там. Точно сбесились, гады! Прожектора, зенитки, истребители... Не беспокойтесь, ребята, все будет сделано, в полк сообщу. Заваливайтесь в соседней комнате.
Через три часа нас растолкал техник.
- Вынужденные, вставайте!
Панов, Лубинец и аэродромные техники уже возились в моторе.
- Ну, что там?
- Мелочь! Дырочка в капоте, командир! - весело кричит Лубинец.
Дырка небольшая, сантиметров пять в диаметре.
- И это все?
- Пробита проводка к свечам и всасывающий патрубок, - дополняет Лубинца техник. - Еще бы одна подобная "мелочь", и наше знакомство могло не состояться...
Через час мы уже в окружении друзей. Узнаем, что Балин тоже совершил вынужденную на аэродроме станицы Советской, недалеко от Армавира. Вскоре возвратившийся комэск собрал нас, предоставил слово своему штурману Кочергину. Тот рассказал, что, уходя от атак вражеского истребителя, за курсом не следил, потерял ориентировку после выхода на побережье Азовского моря. Выскочили к реке Лабе, приняли ее за Белую а только потом разобрались, что ушли в противоположную сторону...
Мы ожидали, что комэск в пух разнесет штурмана, но Балин, усмехнувшись, прервал его:
- Хватит самокритики, флаг-штурман. Учиться надо, братцы! И у своих и у врага, на хорошем и на плохом опыте. Иногда отрицательный пример дает больше, чем положительный.
На том и закончил разбор. Балина все мы успели полюбить. Именно за ненавязчивость. Умел он как-то особенно коротко и просто довести до сознания любую правду, заставить нас взглянуть на нее собственными глазами.
Под руководством таких наставников, как майор Ефремов, капитан Балин, мы и доучивались в боях.
"Порядок, командир!"
Во второй половине дня 26 июля нас, как обычно, собрали в штабе. Командир полка скупо подвел итог:
- Ночью поработали неплохо. Отмечено три сильных взрыва, несколько больших пожаров. Надо полагать, что эти эшелоны врагу уже не послужат. Дневная аэрофотосъемка подтвердила: сгоревшие цистерны, разбитые вагоны, развалины станции. Транспортов на воде не обнаружили, торпеды сброшены по запасной цели - порту Феодосия.
Затем кратко ввел в обстановку, поставил очередную задачу. Положение на фронтах еще более обострилось. Оставлен Ростов-на-Дону. Гитлеровцы рвутся на Кавказ.
Одна из группировок противника наступает в направлении реки Маныч, на Сальск, другая - из Батайска на Краснодар. Командование немецко-фашистских войск стремится к Волге, отрезать Москву от южных районов страны, добраться до кавказской нефти. Сегодня ночью полку приказано нанести удар по скоплению вражеских войск на станции Тацинская. Запасная цель - переправа через Дон у станицы Белая Калитва. Три первых самолета наносят удар зажигательными бомбами, остальные - фугасками. Боевой порядок: первым взлетает сам комполка, затем Осипов, Стародуб, Беликов. Экипажу Беликова получить и сбросить двадцать две тысячи листовок.
Штурман Беликова, Василий Овсянников, не выдержал:
- Товарищ майор! Не листовками, а бомбами надо их! Прошу разрешения принять дополнительный боезапас.
- Добавьте, - разрешил Ефремов. - За счет топлива. Но листовки взять все! Это приказ.
Подготовив машину, мы отправились в курилку. Вскоре появился адъютант эскадрильи Григорьев:
- Летчикам и штурманам по самолетам! Изменение в задании: вместо Тацинской удар нанести по переправе у Цимлянской. Все остальное остается в силе. Обращаю внимание: цель ленточная, расчет должен быть ювелирным.
Мы подошли к своей "семерке".
- Ну как, Димыч? Все сегодня зависит от тебя.
- Трудно перебить эту ниточку ночью...
- Нужно, Дима! Слышал обстановочку?
- Сделаю все, но, сам понимаешь, я не бог, законы рассеивания не в нашей власти.
- Сам не рассеивайся, тогда и законы тебе подчинятся!
С Димычем можно шутить.
Через несколько минут взлетаем. Вижу, как машина Ефремова резке снижается, делает два круга над аэродромом, крутой восходящей спиралью набирает высоту. Командир показывает, на что способен самолет с полной бомбовой нагрузкой. Урок для тех, кто впервые идет на задание.
Летим на высоте шестисот метров. В небе яркая, полная луна, видимость отличная. Внизу речки Фарс, Лаба, Синюха, железнодорожная линия Кропоткин Армавир, Сальские степи. Кое-где мерцают цепочки осторожных огоньков передвигаются войска. Определить чьи - невозможно.
- Командир, под нами река Сал. Как будем заходить на переправу?
- Сначала найдем ее!
Командую Лубинцу и Панову усилить наблюдение за воздухом. Иду параллельно реке. Луна хорошо освещает берег. Где-то здесь, среди рукавов и петель Дона, наша цель.
- Впереди пожар! Наши сбросили зажигалки, - докладывает Димыч.
- Смотри! Это они проложили створ на цель. Развернувшись, набираю высоту, чтобы подойти к переправе с приглушенными моторами.
- На прямой! Так держать! - корректирует штурман.
Держу. Нос самолета - на центр еще невидимой переправы. Прилагаю все свое умение, чтобы выдержать точный курс и постоянную скорость.
Немцы заметили нас. С земли несутся вереницы разноцветных светлячков. Снижаемся стремительно, и это сбивает наводку вражеских зенитчиков.
- Горизонт! - командует Димыч. - Два градуса влево! Так держать! Бросаю!
И через секунду, разочарованно:
- Проскочили! Повтори заход, командир!
- В чем дело?
- Ветер не учел. Все равно бы промазали! Захожу второй раз.
- Сбрасывай половину! Посмотрим, как лягут. Выхожу на прямую. Впереди на реке разрывы - кто-то из наших промазал.
- Боевой!
До боли в руках сжимаю штурвал. Лучи прожектора мечутся рядом с машиной, вот-вот нащупают, ослепят. Огненные шары "эрликонов", строчки пулеметных очередей... Сброс! Резко отворачиваю влево. Прожектора поймали летящий впереди самолет, весь огонь обрушился на него.
- Перелет метров тридцать! - докладывает Панов.
- Мазила! - в сердцах ругаю штурмана.
- Взаимно! Точнее держи курс и скорость. - За Димычем не пропадет.
Повторяю атаку, выход на цель.
- Все поправки ввел? Последний заход! Постарайся, Дима!
Захожу издалека, чтобы дать штурману больше времени.
Слева на большой скорости прошел вражеский истребитель, огненные трассы протянулись к соседу. Вода у переправы кипит, как в котле, бомбы рвутся и слева и справа. Огонь сосредоточился на нас. Лучи прожекторов скрестились. Трассы пулеметов, "эрликонов"... Еще мгновение, и машину разнесет на куски...
Услышав долгожданное "Сброс!", резко снижаюсь и ухожу вдоль реки.
- Порядок, командир! - радостно орет Панов. - Влепили в самую точку!
- Может, так же, как вчера под Керчью?
- Нет, командир, - подтверждает и Лубинец. - Переправа раздвоилась, сам видел!
- Молодец, Димыч!
- Только что был мазила...
- Ладно, ладно, тоже мне девица. Как самочувствие?
- Мокрый я, командир, как мышь! Такую цель нужно фугасками, из кассет...
- Поговорим на разборе. Смотри, аэродром бы не проскочить, горючего в обрез.
Вскоре показался родной светомаяк. Пока Варварычев помогал мне снимать парашют, Саша Загоскин с фонариком успел осмотреть самолет.
- Здорово вас пощипали! Дырок полно в плоскостях, в фюзеляже...
- Это штурман помог фрицам сделать из нас решето. Димыч добродушно отмахивается:
- Хватит, командир! У меня от этих заходов до сих пор штаны мокрые.
Теперь, когда все позади, можно и посмеяться. Но каждый в душе сделал для себя вывод: надо повышать мастерство, лучше готовить бой на земле. Небо над полем боя - не место для тренировок. То, что сегодня отделались пробоинами, - счастливая случайность.
- Не горюйте, братцы, - успокоил Варварычев. - Птичку мы к утру подлечим, перышки почистим. Но в будущем советую поменьше дырок привозить.
- Так без работы же, Иван, останешься, - обеспокоился Панов.
- Лучше я без работы, чем ты без головы, - резонно отпарировал техник.
В домике КП полка, за длинным столом начальник штаба майор Пересада, пыхтя трубкой, записывал в журнал доклады возвратившихся экипажей. После моего доклада Никитин добавил:
- Товарищ майор, запишите предложение. При выполнении подобной задачи, кроме фугасок, в бомболюках на внешней подвеске желательно иметь ротативно-рассеивающиеся бомбы.
- Завтра обсудим. Идите ужинайте!
Только теперь, когда спало напряжение, по-настоящему почувствовали, как устали. В столовой, несмотря на позднее время, нас ждали накрытые столы. Горками возвышались кубанские огурцы и помидоры. Лубинец восхищенно причмокнул:
- Молодцы, девочки, постарались! Под боевые сто грамм! А, штурман?
Никитин устало отмахнулся.
- Возьми и мои, я пить не буду.
- Ты чего? - всерьез обеспокоился я.
- Знаешь, Вася, никак не могу прийти в себя. Спать лучше пойду.
Назавтра новая задача.
Противник подтягивает войска и технику на Керченский полуостров очевидно, с целью высадки десанта на Тамань. Полку приказано навести ночной удар по железнодорожной станции Керчь, где скопилось много эшелонов.
Майор Ефремов начертил на классной доске схему боевого порядка, указал место каждого самолета в строю. Штурман полка капитан Тимохин проложил на карте маршрут со всеми необходимыми расчетами, ознакомил с результатами авиационной фоторазведки станции Керчь-2. Начальник разведки капитан Рябчиков доложил о противовоздушной обороне противника на Керченском полуострове. Капитан Виктор Беликов, которому не раз приходилось встречаться с вражескими истребителями, поделился опытом ухода от их атаки. Фашистские истребители применяли хитрый тактический прием. Ночью барражировали на подходах к охраняемым объектам с включенными бортовыми огнями. Наши принимали их за свои самолеты, возвращающиеся с задания. Тогда-то они и заходили в атаку с нижней полусферы. Затем, выключив огни, повторно атаковали сверху.
- Нужна постоянная бдительность экипажа, особенно стрелков. При своевременном обнаружении заходящего в атаку противника резкое маневрирование по курсу и высоте обеспечивает отрыв от него.
Затем начальник связи воентехник 1 ранга Чобанян ознакомил с системой опознавания и связи.
Тщательно готовился этот вылет, прошлые уроки пошли на пользу.
На аэродроме уже вовсю кипела работа: трещали храповики лебедок, повизгивали тросы и ролики, щелкали замки. Механики заправляли машины бензином, вооруженцы укладывали в ящики ленты с патронами. Со всех сторон доносилось: "Давай! Стоп! Поднатяни... Пошел!" Инженер по вооружению старший техник-лейтенант Иван Иванович Петухов, со слипшимися от жары волосами, в пилотке, сбитой на затылок, носился от самолета к самолету, контролировал, советовал, ругал...
- Все в порядке, командир! Птичка, как новенькая, - устало улыбаясь, доложил Варварычев.
После взлета берем курс на запад. Машина идет хорошо, словно замерла на месте, только монотонный гул моторов напоминает, что мы в полете. Глаза постепенно привыкают к темноте. Справа под крылом просматриваются серебристые излучины рек, темные провалы лесов. Вскоре внизу заблестела морская гладь: вышли к Керченскому проливу. Теперь главное - наблюдение за воздухом. Только собрался предупредить стрелков об этом, как услышал доклад Панова:
- Командир, слева пересекает курс самолет с включенными бортовыми огнями!
- Смотреть внимательнее! Без команды не стрелять!
На всякий случай сбавляю газ и доворачиваю в сторону неизвестного самолета, чтобы ему не было видно пламени из выхлопных патрубков.
- Двухкилевой, сто десятый! - уточняет Панов.
- Без команды не стрелять! Пересекаем береговую черту.
- Димыч, цель видишь?
- Пока нет. Впереди по курсу взрывы и пожары, видимо, наши работают. Доверни десять градусов влево. Так! Цель вижу! Боевой!
Входим в зону зенитного огня. Разрывы приближаются, охватывают самолет кольцом.
- Лубинец!
- Есть!
- Листовки!
- Готов!
- Пошел!
Шесть тысяч листовок белыми хлопьями разлетелись в воздухе. Никитин колдует над прицелом, что-то мешкает.
- Штурман, бомбы!
- Секундочку, командир... Доверни на градус вправо.
Я буквально глажу штурвал, чтобы не сбить самолет с курса. Самый ответственный и самый опасный момент: нельзя маневрировать, уклоняться от снарядов, курс и скорость должны быть неизменными, иначе промажем. Идеальные условия для прицельной стрельбы вражеских зенитчиков.
- Так... Еще немного влево... Хорошо! Залп! Машина вздрагивает. Сразу начинаю маневрировать между лучами прожекторов, вспышками разрывов.
- Как легли бомбы?
- Нормально, - скромно отвечает Димыч.
- Веселенькая ночь у фрицев! - смеется Панов. - Устроили им фейерверк!
Выходим из зоны огня, летим над берегом Азовского моря. Вдруг вижу: прямо на нас идет самолет с включенной фарой. Делаю разворот на девяносто градусов, убираю газ. "Мессер" проносится над нами. Быстро снижаюсь, возвращаюсь на свой курс.
На разборе обобщили опыт борьбы с истребителями противника, разобрали приемы уклонения от их атак. Бомбардировщик должен резко отвернуть с курса с потерей или с набором высоты. Успех зависит от своевременного обнаружения истребителей, точного определения момента их атаки. Эта задача возлагается в первую очередь на стрелков.
После разбора всех отпустили отдыхать. Захотелось побыть одному. Перешел железнодорожное полотно, направился к станице. В тени привокзальных тополей расположился маленький базарчик - на дощатых прилавках крынки с молоком, ряженкой, кучки огурцов, помидоров, яблок. Закутанные в платки пожилые казачки лениво перебрасываются певучими фразами, отмахивают от своего нехитрого товара назойливых мух, не теряющих бодрости даже в такую жарищу.
В горле пересохло, но кроме меня покупателей было не видно. Должно быть, заметив мое замешательство, женщины закричали наперебой:
- Эй, морячок, молочка холодного!
- Ряженки, только из погреба!
Подошел к ближней, смущаясь взял протянутую пол-литровую кружку. Разглядел под платком темное, в белых морщинках вокруг добрых, невыцветших глаз лицо. Женщина кивком провожала каждый мой торопливый глоток.
- Пей, сынок, пей! Не спеши, а то горло застудишь...
- Спасибо, - вынул десятку, протянул вместе с пустой кружкой.
- Не надо, не обижай! У самой сын на фронте, где и не знаю. Все вы теперь наши сыновья! Я тебя молочком попою, а твоя мать - моего, может, Леню... - Она поднесла к глазам уголок платка. - Лишь бы вражину остановить. Остановите, а, сынок?
В мокрых от слез глазах ее были страх и надежда.
- Остановим...
- Ну то и главное, ежели так.
- Так, мать, так!
- Хоть бы сюда не пришел, проклятый! В станицу идти расхотелось, вернулся обратно к ребятам.
- Ты чего? - заботливо оглядел меня Димыч. - Вроде бы не в себе.
- Да так... Насчет задания не слышно?
- Пока нет. Ансамбль приехал!
- Какой ансамбль?
- Песни и пляски! Черноморского флота. Через полчаса начало, в железнодорожном клубе. Ботинки обмахни и айда!
- Чего-то не хочется. Лучше вздремну, наверно...
- Да ты что! В кои-то веки... Культурный отдых! Пошли, пошли, а то места все займут! ... По пути рассказал ему о базаре.
- Да... - вздохнул Димыч. - А что ты ей мог сказать? Ух! - стиснул вдруг зубы. - Ну и дадим им ночью... Только бы цель подходящую, чтобы побольше накрыть!
В клубе свободных мест уже не было, устроились стоя, у входа. Концерт прошел с огромным успехом. "Катюшу" вместе с артистами пел весь зал...
Ни шагу назад!
Ранним утром 30 июля 1942 года полк построили на летном поле. Майор Ефремов зачитал приказ народного комиссара обороны No 227.
"Ни шагу назад! Таким теперь должен быть наш главный призыв. Надо упорно, до последней капли крови защищать каждую позицию, каждый метр советской территории, цепляться за каждый клочок советской земли и отстаивать его до последней возможности..."
Обнаженная правда создавшегося положения горечью и болью отозвалась в сердце каждого из нас. Разошлись молча. Только когда уже готовили машину к ночному вылету, Никитин признался:
- Знаешь, Вася, у меня мурашки по спине ползали, когда его читали...
- Не только у тебя...
Авиаразведка подтвердила предположение командования: противник готовился к высадке крупного десанта из Крыма на Таманский полуостров. Нам было приказано заминировать Керченский пролив и фарватер в направлении к порту Геническ.
Постановку мин производили скрытно. Самолеты выходили на минометание на высоте пятьдесят - сто метров, прожектора противника не успевали осветить район. Зенитный огонь гитлеровцы открывали, уже когда мы пролетали над Керченсним полуостровом, возвращаясь обратно домой.
Не успели отдохнуть после ночного вылета, как вновь были вызваны на аэродром. Всем срочно подвешивали под фюзеляж сто- и двухсотпятидесятикилограммовые бомбы. Появился вечно озабоченный инженер по вооружению Петухов, приказал оружейникам ввернуть взрыватели с установкой на мгновенное действие.
Двенадцати самолетам во взаимодействии с тремя ДБ-3ф 5-го гвардейского авиаполка под прикрытием шести ЛаГГ-3 и четырех Як-1 было приказано уничтожить корабли противника в Двуякорной бухте у мыса Киик-Атлама. Запасная цель - плавсредства в порту Феодосия. Удар предполагалось нанести звеньями с высоты тысячи метров.
- Вопросы есть? - майор Переезда торопился.
- Состав плавсредств?
- Четыре тральщика, две быстроходные десантные баржи и мотоботы.
- Когда обнаружены?
- Вчера на восемнадцать ноль-ноль. Сейчас самолет-разведчик уточняет. Истребители прикрытия вылетят с берега. Встреча на кругу аэродрома. Готовьтесь, а я поехал в Белореченскую уточнять местонахождение целей.
Мы разработали боевой порядок валета. В девятку эскадрильи Стародуба вошли три машины 5-го гвардейского авиаполка. Наша группа во главе с Баданым состояла из шести самолетов. Определили порядок захода на цель. Никитин предложил выходить боевым курсом вдоль восточной стороны мыса Кинк-Атдама: легче будет ориентироваться. С ним согласились.
Рассчитали возможность встречи с истребителями противника. От Мысхако до цели летим напрямую. Фашисты смогут обнаружить нас за восемь - десять километров, то есть за две минуты до выхода на цепь. "Мессеры" базируются в Багерово, от него да Кинк-Атлама восемьдесят пять километров. Значит, лететь им по вызову нужно одиннадцать минут. На оповещение уйдет, одна-две минуты, на взлет две, итого пятнадцать. Мы в это- время будем уже в пятидесяти - шестидесяти километрах, от вражеского берега.
- А если они дежурят на другом аэродроме?
- Тогда нас захватят над целью или на отходе после бомбометания. В любом случае - следи за воздухом.
На этот раз летели днем, стояла тридцатиградусная жара. Впереди шла девятка Стародуба, в пятистах метрах за ней - наша шестерка. Проплыли станицы Саратовская, Калужская. Хлеб уже убрав, ровные ряды стогов уходят к горизонту. Над ним синея предгорья Кавказского хребта. Развернулись на Геленджик, набрали высоту, чтобы перевалить через прибрежные горы. Из-за отрогов Мархотского хребта блеснуло море. Сверкающая лазурная чаша - бухта Геленджик. Справа - Мысхако.
- Со стороны берега к нам пристраиваются два "яка", - докладывает Панов.
К девятке Стародуба тоже прилепилась пара "ястребков". Слева этажеркой попарно повисли "лаги". Группа в сборе. Ведущий ложится на курс к Керченскому полуострову. Для скрытности снижаемся до шестисот метров. До цели двадцать километров. Истребители выписывают змейку за змейкой, зорко осматривая воздух. Небо пока чистое. Все четче вырисовывается крымский берег. Похожий на палец, вытянулся в море мыс Киик-Атлама. Вокруг впереди идущей девятки засверкали строчки "эрликонов"...
Стародуб сбрасывает бомбы. Пора и нам выходить на боевой курс. Но в Двуякорной не видно подходящих целей, одни катера и мотоботы. Летим на Феодосию.
Девятка Стародуба, сделав свое дело, отвернула в море. Теперь весь шквал огня обрушился на нас. Трассы заполнили все пространство вокруг. От переплетения огненных шнуров "эрликонов" рябит в глазах. Начинает подташнивать - предел нервного напряжения. Изо всех сил сжимаю штурвал, чтобы не отвернуть в сторону из этого губительного пекла...
После войны часто приходилось слышать о знакомых фронтовиках: умер такой-то, тяжело болен другой, а совсем недавно их знали здоровыми, крепкими людьми! Я всегда вспоминаю при этом Феодосию. На сколько лет вперед расходуется нервная энергия в минуты, когда находишься на боевом курсе?
Бросаю взгляд на штурмана, инстинктивно ища опоры. Димыч прикован к прицелу, только слегка шевелятся губы. "Ну и огонек, ну и огонек..." повторяю за ним и, кажется, немного успокаиваюсь.
В переговорном устройстве раздается голос Панова:
- Командир, зацепило! Пробит стабилизатор, сорвано несколько листов дюраля...
"Хоть бы не заклинило рули..."
- Понатыкали, гады, пушек! - в сердцах не выдерживает Панов. - Вот бы проутюжить их бомбами... Никитин облегченно вздыхает:
- Пошли, родимые!
Наконец-то! Разворот в сторону моря - скорей вырваться из этого ада. Плавно вожу штурвалом, проверяю рули. Машина управляется, все в порядке. Димыч улыбается, довольно потирает руки - накрыли транспорт. Через минуту тихо, вышли из зоны огня. Снижаемся до пятидесяти метров, для маскировки от вражеских истребителей. Постепенно нервы успокаиваются, появляется легкая слабость.
- Шикарный фейерверк устроили фрицы в нашу честь. Умеют встречать гостей! - восхищается с опозданием Лубинец.
- Ожил, Алеша! Здравствуй, - приветствует друга Панов. - Что-то не слышно было тебя давненько.
- Что было, то было, - неопределенно отвечает Лубинец. - У самого-то штаны в порядке?
Скрылся из виду крымский берег, впереди гористый кавказский пейзаж. Ведущий набирает высоту. Истребители сопровождения, помахав на прощанье крыльями, уходят в сторону своего аэродрома. Перевалив через прибрежные горы, снижаемся, идем на Белореченскую. С ходу произвожу посадку, осматриваю самолет. Страшно подумать, что можно лететь на такой машине. Не обшивка - решето!