служило местом свиданий. Но, пожалуй, особой гордостью Заркента в те годы
был стадион. Недалеко от центра, в огромной парковой зоне ему было отведено
удобное место.
Хорошо спроектированный и умело построенный, изящный стадион на десять
тысяч мест, с зимними спортивными залами, дворцом водного спорта привлекал
горожан, средний возраст которых тогда едва-едва превышал двадцать четыре
года. Но этот небольшой стадион в молодом узбекском городе металлургов,
городе, которому еще предстояло строиться и строиться, часто упоминался
центральной прессой, особенно спортивной. Дело в том, что это был третий в
стране стадион, имевший гаревые дорожки, и ранней весной самые именитые
гонщики, большей частью из Уфы, съезжались в Заркент на сборы. И каждое
воскресенье соревнование: что ни имя, то многократный чемпион мира,
многократный чемпион Европы, многократный чемпион СССР, и перед каждой
фамилией заветные для каждого спортсмена три буквы: з.м.с. - заслуженный
мастер спорта. Такими афишами нечасто балуют болельщиков и большие столичные
города. И красный шарфик Габдурахмана Кадырова, известный на весь мир, не
одну весну развевался на заркентском ветру. Что творилось на стадионе, когда
в последнем, решающем заезде встречались Игорь Плеханов, Борис Самородов,
Габдурахман Кадыров и кто-то четвертый - прорывавшийся в финал с лидерами
соревнования. Асы были в силе, более одной дорожки не уступали, иной расклад
был похож на сенсацию. Да и четвертым чаще других оказывался уже не раз
уходивший и возвращавшийся на трек, не менее именитый, стареющий Фарид
Шайнуров, или совсем молодой, невиданной отчаянности, словно коня
поднимавший на дыбы мотоцикл, Юрий Чекранов - Чика, как ласково называли его
в Заркенте. Побеждал чаще всего Борис Самородов.
По-девичьи изящный и по-девчоночьи стеснительный Габдурахман Кадыров,
виновато улыбаясь в толпе своих поклонников, разматывая свой знаменитый
шарфик, оправдывался - не вышло. Хотя ниже второго места опускаться себе не
позволял, да и это второе зачастую определялось фотофинишем.
"Потерпите, я зимой возьму свое, не подведу вас",- обнадеживал кумир и
отвергал платочки девушек. Гарь надушенными платочками не снимешь. И пока
"гонялся", не было ему равных в спидвее, гонках на льду, так и ушел
непобежденным, семикратным чемпионом мира и двенадцатикратным чемпионом
СССР, и красный шарфик короля спидвея долго вспоминали на ледяных аренах
многих европейских столиц.
Позже Глория как-то сказала Гиязу: ей хотелось, чтобы в новом Доме
молодежи большую стену фойе украшало мозаичное панно "Мотогонщики", и не
абстрактные лица гонщиков, а именно как было в жизни: Самородов - Кадыров -
Плеханов, летящие к виражу, к первой дорожке, посередине - обязательно
Габдурахман с легендарным развевающимся шарфом.
И стоило ли удивляться, что кумирами молодого города были спортсмены?
Что гонщики! Они, как мираж, покрасовались в своих кожаных комбинезонах и
немыслимых расцветок ярких шлемах известных фирм, вихрем пронеслись - и лица
не разглядеть - и в один день, загрузив свои бесценные машины, которым
уделяли больше времени, чем поклонницам, уезжали, оставив лишь сладкий запах
особой заправки и гари на стадионе.
Истинными кумирами были футболисты...
Глория... Он хотел найти ее фотографию, но тут же передумал. Зачем,
стоит ему захотеть, и она встанет перед глазами. И вдруг с мыслью о Глории
Исламову почудился в купе запах весеннего заркентского ветерка, там он
особенный, потому что с трех сторон Заркент окружен горами и только к
Ахангарану и Ташкенту выходит широкой, вольной степью. А в горах розово
цвели миндаль и орех, и словно усыпанные большим снегопадом, стояли старые
яблоневые сады - много гектаров, - и запах цветущего миндаля и яблонь, запах
буйно зазеленевших гор тогда заполонял низину, дурманя и без того горячие
молодые головы.
Да, познакомились они весной. Гияз уже работал старшим прорабом. Он
отчетливо помнит и то, что день был субботний, рабочий, тогда о пятидневке
только поговаривали. Начальник управления, строитель со стажем, по субботам
разносы не устраивал, для этого хватало каждодневных и обязательных
планерок. В конце совещания, глядя на своих мастеров и прорабов,
поглядывавших в распахнутые настежь окна, сказал с притворным недовольством:
"Вижу, вижу, что у вас весной на уме: футбол да этот, как его, спидвей. Весь
город с ума посходил. Ладно, все. Бегите и вы". И отпустил минут на сорок
раньше обычного. Линейщики, как мальчишки, рванулись к двери, вмиг устроив
затор, кто-то из нетерпеливых даже выпрыгнул в окно.
Они, молодые, и не догадывались, что идея стадиона, как наиглавнейшего
объекта для молодого города, принадлежала их суровому начальнику. И футбол
он любил не менее своих горячих подчиненных, да только времени, как ни
крути, на все не хватало. Строительство такого важного государственного
объекта, как свинцово-цинковый комбинат, абы кому не поручат. Начальник
стоял у распахнутого окна, глядя, как его ребята, не дожидаясь маршрутных
автобусов, дружно штурмуют идущие в город машины. "Пока у них есть такой
азарт, интерес, комбинат мы обязательно построим",- думал хозяин опустевшего
кабинета. А строить за первой очередью - вторую, за второй - третью, это на
годы и годы. Не всякий выдержит двенацатичасовой рабочий день и каждодневную
отетственность за объект, за людей. Да и молодость должна остаться в памяти
не одной стройплощадкой, уж это он знал.
Гияз помнил, как добирался на машине чужого СМУ до общежития, как
спрыгнул почти на ходу, как летел на свой третий этаж, одолевая в три прыжка
лестничный пролет, словно предчувствовал, что сегодня в его жизни должно
произойти что-то важное, исключительное. Как просто было в молодости: принял
душ, надел свежую сорочку, отутюженный костюм, глянул в зеркало - и куда
усталость непростого дня девалась, куда только отодвинулись заботы, немалые
для их лет и должностей. У каждого времени - свой стиль, манеры, жаргон,
кумиры, своя мода, и если кто попросил бы Гияза назвать самую характерную
черту молодежи его юности, он, не задумываясь, ответил бы - аккуратность и,
пожалуй, постоянное стремление стать лучше, чем ты есть.
Законодателями мод в молодом городе слыли футболисты, ребята из
Тбилиси, Москвы, Ташкента... А команда ориентировалась на своего капитана,
беззаветно преданного футболу, классного игрока, человека предельно
аккуратного, с врожденной грузинской элегантностью и вкусом. Небритый, со
спущенными гетрами, мятой рубашкой футболист - картина привычная ныне даже
для международных матчей, а у Джумбера на рядовой матч в грязных бутсах,
бывало, никто не выйдет.
Включив проигрыватель, Гияз одевался под музыку и вспоминал
девушек-отделочниц, штукатуривших сегодня потолки главного корпуса.
Казалось, после такой тяжелой работы не могло остаться никаких желаний,
только бы добраться до общежития, отдохнуть. Ан нет, молодость брала свое: в
конце дня девушки работали, пританцовывая и напевая веселую песенку
собственного сочинения, где припев кончался озорным: "О, суббота! О,
суббота!"
А за окном субботний вечер уже вступал в свои права, из парка
доносилась музыка, медленно пустело общежитие, зажигались уличные фонари.
Поспешил и Гияз, у него уже были свои любимые места отдыха, к тому же он
знал - приехали мотогонщики, на завтра афиши обещали большие гонки, и он
догадывался, где сможет увидеть знаменитых гостей.
В начале шестидесятых досугу молодежи стало уделяться больше внимания,
тем более поветрие это не могло не коснуться жизни такого города молодых,
как Заркент. Дома молодежи, молодежные клубы, дворцы спорта, дворцы счастья,
театры-студии, молодежные театры, вокально-инструментальные ансамбли,
молодежные кафе - многое из привычного и обыденного ныне зародилось тогда. И
Заркент, имевший своих молодых архитекторов и молодых строителей, на
средства от комсомольских воскресников построил на общественных началах
летнее молодежное кафе, удивлявшее всех приезжих архитектурой, смелым
строительным решением и интерьером. Приближаясь к "Жемчужине", Гияз услышал
звуки настраиваемых инструментов. Уже издали гигантская приоткрытая
раковина, освещавшаяся яркими прожекторами, сулила праздник и веселье.
Краски и свет являлись одним из многих компонентов в архитектурном решении
"Жемчужины". Кафе поначалу, было задумано архитектором как массовое, ведь
город - общежитие на общежитии, и летним, потому что девять месяцев в году в
Заркенте прекрасная погода. Зачем же людей загонять в железобетонные
клетушки и стеклянные аквариумы, пусть отдыхают на воздухе, дышат, танцуют.
Гигантская раковина "Жемчужины" не покрывала собой и трети посадочной
площади кафе, отлитой из мраморно-гранитной крошки и отполированной до
зеркального блеска. Площадь эта разделялась на сектора медными пластинами
различной толщины, утопленными в еще не застывшей массе и после шлифовки
оставившими на поверхности четкую золотую линию. Каждый сектор заполнялся
крошкой определенного цвета и имел в середине своей экзотический цветок из
тех же золотистых линий. И чтобы в ненастье, в редкий дождь или неожиданный
весенний ливень не попавшие под козырек жемчужной раковины отдыхающие не
считали себя обойденными, в каждом секторе в определенной точке "росло" по
диковинному, точно из каких-то неведомых стран, стилизованному дереву с
причудливыми громадными листьями, "защищавшими" и остальные столы.
Гияз остановился на слабом световом пятачке у входа и оглядывал столы.
Сегодня здесь собрались многие его знакомые: и ребята из СМУ, и отделочницы
с его участка, и даже Силкин обещал прийти с женой, если удастся к
кому-нибудь пристроить близнецов на пару часов. И вдруг его окликнули:
- Гия, иди к нам. - От столика под экзотическим деревом ему приветливо
махали Джумбер, Тамаз Антидзе и Роберт Гогелия, крайние нападающие
"Металлурга".
Гияз улыбнулся, поднял руку, приветствуя друзей. Приближаясь, он
заметил за столом девушку, сидевшую напротив Тамаза и спиной к нему. Высокая
шея ее казалась хрупкой, незащищенной, потому что тяжелые, жгуче-черные
волосы были собраны в тугой узел на затылке.
- Вы незнакомы? - спросил Джумбер, перехватив заинтересованный взгляд
Гияза. - Глория, познакомься, пожалуйста. Гия - наш друг и начальник в одном
лице, что случается в жизни крайне редко.
- Глория. - Девушка, привстав, кокетливо протянула ему через узкий стол
руку, а Гияз, наклонившись, поцеловал ее у тонкого запястья.
Наверное, давно, тоже по весне, в Озерном Наталье привиделся сквозь
время этот вечер, а может, и эта девушка в черном, когда она смахнула
украдкой слезу и подарила Гиязу букет сирени.
- Так, значит, вы тренер, зашли посмотреть, как ваши подопечные
проводят досуг? Доложу: у Тамаза уже пятая сигарета, вот они все в
пепельнице лежат.
- Такая красивая, говорят, умная, а оказывается, обыкновенная ябеда,-
перебил ее, улыбаясь, Тамаз и достал из пачки еще одну сигарету.
- Я не тренер, Глория.
- Джумбер, опять твои штучки? Ты ведь сказал, что Гия - ваш начальник.
- Он и есть, дорогая, наш главный начальник. Кормилец наш... - и
Джумбер с Тамазом, не сговариваясь, разом обняли Гияза.
Видя растерянность девушки, которой показалось, что ее разыгрывают уже
втроем, Гияз поспешил все объяснить, чтобы она не обиделась:
- В каком-то смысле я и есть их начальник. Хоть и вижу их нечасто: вот
здесь в "Жемчужине" по вечерам или у "Космоса", и, конечно, на поле в игре.
Но наряды на зарплату нападающим ежемесячно закрываю я, эти трое орлов
числятся рабочими на моем участке. Джумбер в этом месяце - плотник шестого
разряда, он капитан, лидер. Тамаз с Робертом проходят по пятому, рангом
ниже, потому что забивают маловато. - И, продолжая шутить, подлаживаясь под
общее настроение, сказал, обращаясь только к Глории: - Если они сегодня
ведут себя недостойно и не оказывают должного внимания единственной девушке
за столом, я их непременно понижу в разряде. Удар по карману - самый
эффективный удар, так считает мой начальник.
- Глория, я вижу у вас на глазах слезы... Не бойтесь, Гия добрый и
слишком любит футбол, чтобы пойти на такой шаг...
За столом дружно рассмеялись шутке Джумбера.
Неразговорчивый Роберт за спиной Джумбера подавал официантке какие-то
знаки, и вскоре она явилась с большим блюдом темно-бордовой черешни.
- Так вы строитель? - спросила почему-то обрадованно девушка.
- Да, старший прораб.
- А мы с вами отчасти коллеги, я ведь архитектор. Но я всегда воюю со
строителями - миром ничего не выходит. Они говорят, меня в тридцать хватит
инфаркт... Она вдруг попросила Тамаза поменяться местами и, сев рядом с
Гиязом, мечтательно продолжала: - Как было бы здорово, если бы я создала
что-то необычное, выдающееся для нашего города, а вы бы построили. Мне
кажется, вы бы не стали доводить меня до инфаркта, вы бы понимали меня,-
закончила она вдруг совершенно на другой ноте.
В глазах ее Гияз уловил грусть. "Странная девушка",- мелькнула мысль у
Исламова.
- Глория, нечестно при нас, твоих старых поклонниках, говорить такое. А
вдруг Гия зазнается?
За столом опять воцарилось непринужденное веселье. Недалеко от них, в
соседнем секторе, за несколькими столами сидели гонщики и, вероятно,
технический персонал, сопровождавший именитых спортсменов.
- Покажите мне Кадырова,- попросила вдруг Глория
- Вон, смотри, киты сидят отдельно, за столом рядом с оркестром,-
подсказал молчавший до сих пор Роберт
За большим столом сидели человек семь. Те, что постарше, были в
костюмах, при галстуках, а те, что помоложе, - в джинсах, пуловерах с яркими
эмблемами и однотонных рубашках - лет на пятнадцать опережая нашу
нерасторопную моду. Чувствовалось, что мир они повидали. Держались тихо, с
достоинством.
Заиграл оркестр. Тамаз, извинившись, пошел приглашать девушку, сидевшую
за соседним столом.
- Я бы так хотела потанцевать с Кадыровым. Говорят, общение со
знаменитостью приносит удачу. А я суеверна. И тоже хочу быть знаменитой! -
закончила Глория серьезно, глядя куда-то вдаль. Видимо, мысли ее были не
здесь.
- Если хочешь потанцевать, пригласи,- спокойно сказал Джумбер, не
обратив внимания на тон, каким были произнесены ее слова.
- А вдруг откажет? - с неподдельным испугом сказала Глория, и это еще
больше удивило Гияза.
- Тебе? - с удивлением спросил Джумбер и заулыбался. - Хотел бы я
видеть того парня, который тебе откажет!
- А, была не была! - сказала она озорно, и немыслимо было поверить, что
минуту назад она робела и сомневалась.
- Посмотри, Гия, как они танцуют, беседуют, словно старые друзья. Разве
скажешь, что Глория ростом выше Габдурахмана? Удивительное умение держаться.
Смотри Гия, не влюбись, такая девушка - и счастье, и погибель для нашего
брата...
Закончили они вечер вместе с гонщиками, и Глория до конца оставалась
единственной девушкой за столом. Провожали гостей до гостиницы всей
компанией, и гонщики всю дорогу допытывались у Глории, за кого же она завтра
будет болеть. Она, не задумываясь, отвечала, что, как и все в Заркенте,- за
Габдурахмана, ответом своим смущая и без того стеснительного Кадырова. У
гостиницы нехотя распрощались,- гонщиков ждал трудный день. Джумбер,
обращаясь к Гиязу, попросил:
- Гия, пожалуйста, проводи Глорию, я сегодня за тренера, негоже самому
опаздывать на отбой, да и завтра у нас ранняя тренировка. И ты, если не
проспишь, приходи.
Гияз при случае проводил время на тренировках, принимал участие в
двусторонней игре.
Они шли по обезлюдевшим, тихим улицам, и Глория вдруг спросила:
- Гия, тебе нравится "Жемчужина"? Я имею в виду архитектуру, интерьер?
- Замечательное кафе. Я мало где бывал, Глория, если признаться, но в
Омске, например, где я учился, такого заведения, роскошного и доступного
молодым, нет.
- Почему же ты не поздравил меня? - спросила она вдруг, словно
обидевшись.
- С чем? - спросил растерянно Гияз.
- Разве месяц назад ты не был на открытии "Жемчужины"?
- Мне не удалось, хотя я и знал об этом событии. Работал во вторую
смену.
- Ах, вот оно что,- сказала она неопределенно. - А кто архитектор,
слышал?
- Только краем уха, какая-то армянская фамилия.
- Караян?
- Да, да, солидная фамилия, звучная, наверное, известный архитектор.
- Тогда разрешите представиться - Глория Караян. - Девушка остановилась
и, шутливо раскланиваясь, протянула руку.
- Ты дочь этого архитектора? Пожалуйста, поздравь отца - достойная
восхищения работа.
- Гия, еще одно оскорбление, и я уйду...
Гияз даже сбился с шагу, ошарашенный...
- Ты... ты архитектор "Жемчужины"? Такая...
- Продолжай, продолжай... Какая же? Хотел сказать- сопливая. Ох уж эти
строители... - но в ее голосе не было осуждения, напротив, она не скрывала
радости, что смогла ошеломить Гияза. - Добавлю к сведению: Караян, может, и
напоминает армянскую фамилию, но во мне нет армянской крови... Мои далекие
предки - известные в Европе зодчие, в Россию были приглашены полтора века
назад, и вот через несколько поколений во мне проявились их гены.
Гияз все еще не мог прийти в себя.
- Как же тебе это удалось, Глория?
- Тебе правда интересно? - Глория взяла его под руку. - Тогда слушай...
Я была здесь полгода на преддипломной практике. Город понравился мне
как архитектору, потому что практически все здесь начиналось с нуля и был
редкий шанс проявить себя. Мне глянулся город, я - "Градострою", где
проходила практику, и мне предложили по окончании института вернуться в
Заркент. Молодой город, молодые жители. И вот тогда-то мне и пришла в голову
эта идея. Она должна была отражать запросы молодых. Передо мной стояла
задача создать нечто среднее между привычной танцплощадкой, фактически уже
выродившейся или деградирующей, и салоном, хотя в салоне меня привлекали
только атмосфера праздника и столы, за которыми можно отдыхать, беседовать
между танцами. Но главную идею мне подарил сам город: жаркий климат, обилие
фруктов и жажда, постоянная потребность в газированной и минеральной воде,
мороженом... Ты, наверное, обратил внимание на то, что в "Жемчужине" нет
традиционных стоек с дорогостоящими аппаратами для кофе "Экспрессо", как и
вообще нет кофе, напитка нетрадиционного для Узбекистана. Зато я
предусмотрела цех мороженого и газированной воды, и "Жемчужина" не зависит
от завоза. Тут я взяла на себя функции не только архитектора. Я ведь, как и
все, потребитель, и еще молодой, и попыталась защитить интересы молодых.
Оттого и предусмотрела этот цех, ведь торговля, заполучив точку, рано или
поздно не захочет иметь дело с завозом копеечной воды и мороженого, а
загрузится дорогим коньяком. А тут у цехов определенная мощность, хочешь не
хочешь, приходится торговать. Все это я знала, еще не представляя себе
самого кафе, но это оказало мне огромную помощь. Азарт охватил меня
по-настоящему, когда я наткнулась на место, словно специально для меня
приготовленное. Каждый вечер я приходила на пустырь и мысленно представляла
свое кафе, но все было не то... Если что мне и нравилось, оно оказывалось
громоздким, дорогостоящим. Я знала, что конструкция должна иметь минимальную
стоимость и быть отстроенной максимум за полгода. Я не наскучила тебе, Гияз?
Но, видя, что он слушает внимательно, воодушевленно продолжала:
- Я ходила на пустырь ежедневно, на заре, на закате, в полдень и в
сумерках. И там мне пришла другая, не менее важная идея. Если сам город
подарил мне функциональное решение, то место одарило уверенностью, что мечта
моя сбудется. И вот почему...
Я подумала - кто я такая? Не улыбайся, Гия, меня часто одолевают
сомнения. Кто будет рассматривать мой проект? Кто его одобрит? Кто включит
его в список строительства и на какой год? Однозначно и уверенно я не могла
ответить ни на один свой вопрос. Но знала, что на пробивание проекта в
лучшем случае ушли бы годы. А мне хотелось проявить себя сейчас, немедленно,
был у меня такой творческий зуд. И я решила сделать проект на общественных
началах как личный дар городу, а затем вынести свою работу на суд горкома
комсомола, на суд молодежи, а в том, что я сделаю что-то стоящее, я уже не
сомневалась.
Перед неожиданным в ночи красным светофором на перекрестке Глория вдруг
сказала, сбиваясь на шутку:
- Такая вот я тщеславная...
- Но тщеславие - это не всегда дурно,- поспешил успокоить ее Гияз, не
понимавший в данный момент, чего ему больше хочется - слушать девушку или
смотреть на нее.
- Проект на общественных началах предполагал и общественную стройку. За
финансирование я не боялась: молодежь заработает деньги на воскресниках,
если будет знать, на что пойдут деньги. Мне оставалось месяца два до
окончания практики, когда я уже знала, какой должна быть "Жемчужина". Своей
идеей я поделилась со своим руководителем, который меня понял и поддержал.
Он и предложил мне вернуться в Заркент после окончания института. Мне
выделили отдельную комнату, где я запиралась с самого утра и иногда
просиживала до глубокой ночи.
Опять же меня выручила моя рациональность. Я поняла, что сделать проект
меньше, чем за шесть месяцев, мне не под силу, а в горком я хотела сходить
до отъезда. Я сделала эскизный проект, макет, много рисунков: общий вид на
огромном листе, отдельно саму раковину, в общем, подготовила выигрышные
детали, все в цвете.
- Да ведь это одержимость какая-то! - с восхищением воскликнул Гияз.
И она улыбнулась ему с благодарностью за понимание.
- Так оно и было... За неделю до моего отъезда главный архитектор
организовал мне встречу с секретарем горкома комсомола. Тот оказался
строителем, и я сумела заразить его своей идеей. Секретарь горкома только
спросил, смогу ли я так же убедительно, как у него, выступить перед
городским активом комсомола. Я ответила, что готова отстаивать свою идею на
любом уровне. Молодые коллеги из "Градостроя" помогли мне организовать
стенды, по этой части у них был опыт. Но я знала, что показать мало, надо
убедить. Я написала для себя речь, десять страниц машинописного текста, где
старалась пояснить, что каждая деталь моего кафе существует не сама по себе,
а придумана мною именно для Заркента, для среднеазиатской зоны. Например,
полы. Почему наливные из мраморно-гранитной крошки? Потому что с этим
материалом в Узбекистане нет проблем, потому что полированные полы
гигиеничны, а главное - они держат прохладу. Если за полчаса до открытия
обдать их водой из шланга, они обретают цвет, свежесть и весь остаются
прохладными, что немаловажно, если даже вечером в Заркенте далеко за
тридцать. В общем, я взяла зал не столько проектом, сколько своей
уверенностью... Мне задавали много вопросов - в зале сидели строители,- и я
на все отвечала, смелея от вопроса к вопросу, ведь себе я на них ответила
уже давно. Я даже знала, сколько нужно организовать воскресников, чтобы
профинансировать стройку. Конечно, понравились активу и эскизы, и макет. На
этой встрече были футболисты, там я и познакомилась с Джумбером. Реальность
и близость сроков взволновали зал. Тут же на активе избрали штаб стройки.
Молодые архитекторы и проектировщики вызвались довести дело до конца, ведь
предстояло, как говорится, начинать с нуля: рабочие чертежи, сметы, расчеты.
Домой я улетела счастливая, окрыленная. Весь год ко мне в Ленинград
звонили из штаба стройки: деловые разговоры, консультации. На зимние
каникулы горком за свой счет вызвал меня в Заркент, и я визировала чертежи,
привязывала план на местности. А по окончании института даже вела авторский
надзор за отделкой. Вот такая была работа! Не проще твоей, правда?
Гияз ошеломленно молчал. Вот так девушка! Какая хватка! И он как бы
заново увидел Глорию: красивая, элегантная и удивительно женственная.
Гиязу не хотелось расставаться с девушкой, хотелось слушать ее, ведь,
говоря о делах, она говорила о себе.
- "Жемчужина" стала твоей дипломной работой?
- Самое смешное, что нет. Я о ней даже не упомянула в Ленинграде. Вот
обещал приехать на днях специалист по цветной фотографии из Ташкента, он
заснимет "Жемчужину", и я отправлю снимки в институт. Обязательно сделаю
это. Там есть залы, где демонстрируются работы выпускников. А дипломная
работа моя признана неактуальной, ненужной, еле-еле зачли защиту.
- Что же ты такое сотворила? - с интересом спросил Исламов.
- Ну, эта история покороче. Учти, я никому об этом не рассказывала.
Знаешь, как я впервые попала в Узбекистан? С институтской сборной по
волейболу поехала на студенческие игры в Ташкент. Ну, конечно, нам показали
и Бухару, и Самарканд. Тогда я влюбилась в Узбекистан, потому и напросилась
на практику в Заркент. А думаешь, что меня больше всего поразило, как
будущего архитектора, в Узбекистане? Гур-Эмир, Бибиханум, медресе Кукельдаш
или старый базар в Ташкенте? А вот и нет. Более всего я была поражена...
местной лепешкой. Да, да, обыкновенной лепешкой. Ничего вкуснее в жизни не
ела. Горячая, румяная, и словно веснушки на ней - кунжутные семена. Белая,
пышная, а пахнет - дух захватывает! Ты знаешь, какой самый стойкий запах на
восточном базаре? Запах специй и приправ, зелени, фруктов? Нет, не угадал, я
проверяла - запах лепешечных рядов. На любом базаре я найду лепешки, не
спрашивая, где ими торгуют. Я была так поражена, что не могла не
был стадион. Недалеко от центра, в огромной парковой зоне ему было отведено
удобное место.
Хорошо спроектированный и умело построенный, изящный стадион на десять
тысяч мест, с зимними спортивными залами, дворцом водного спорта привлекал
горожан, средний возраст которых тогда едва-едва превышал двадцать четыре
года. Но этот небольшой стадион в молодом узбекском городе металлургов,
городе, которому еще предстояло строиться и строиться, часто упоминался
центральной прессой, особенно спортивной. Дело в том, что это был третий в
стране стадион, имевший гаревые дорожки, и ранней весной самые именитые
гонщики, большей частью из Уфы, съезжались в Заркент на сборы. И каждое
воскресенье соревнование: что ни имя, то многократный чемпион мира,
многократный чемпион Европы, многократный чемпион СССР, и перед каждой
фамилией заветные для каждого спортсмена три буквы: з.м.с. - заслуженный
мастер спорта. Такими афишами нечасто балуют болельщиков и большие столичные
города. И красный шарфик Габдурахмана Кадырова, известный на весь мир, не
одну весну развевался на заркентском ветру. Что творилось на стадионе, когда
в последнем, решающем заезде встречались Игорь Плеханов, Борис Самородов,
Габдурахман Кадыров и кто-то четвертый - прорывавшийся в финал с лидерами
соревнования. Асы были в силе, более одной дорожки не уступали, иной расклад
был похож на сенсацию. Да и четвертым чаще других оказывался уже не раз
уходивший и возвращавшийся на трек, не менее именитый, стареющий Фарид
Шайнуров, или совсем молодой, невиданной отчаянности, словно коня
поднимавший на дыбы мотоцикл, Юрий Чекранов - Чика, как ласково называли его
в Заркенте. Побеждал чаще всего Борис Самородов.
По-девичьи изящный и по-девчоночьи стеснительный Габдурахман Кадыров,
виновато улыбаясь в толпе своих поклонников, разматывая свой знаменитый
шарфик, оправдывался - не вышло. Хотя ниже второго места опускаться себе не
позволял, да и это второе зачастую определялось фотофинишем.
"Потерпите, я зимой возьму свое, не подведу вас",- обнадеживал кумир и
отвергал платочки девушек. Гарь надушенными платочками не снимешь. И пока
"гонялся", не было ему равных в спидвее, гонках на льду, так и ушел
непобежденным, семикратным чемпионом мира и двенадцатикратным чемпионом
СССР, и красный шарфик короля спидвея долго вспоминали на ледяных аренах
многих европейских столиц.
Позже Глория как-то сказала Гиязу: ей хотелось, чтобы в новом Доме
молодежи большую стену фойе украшало мозаичное панно "Мотогонщики", и не
абстрактные лица гонщиков, а именно как было в жизни: Самородов - Кадыров -
Плеханов, летящие к виражу, к первой дорожке, посередине - обязательно
Габдурахман с легендарным развевающимся шарфом.
И стоило ли удивляться, что кумирами молодого города были спортсмены?
Что гонщики! Они, как мираж, покрасовались в своих кожаных комбинезонах и
немыслимых расцветок ярких шлемах известных фирм, вихрем пронеслись - и лица
не разглядеть - и в один день, загрузив свои бесценные машины, которым
уделяли больше времени, чем поклонницам, уезжали, оставив лишь сладкий запах
особой заправки и гари на стадионе.
Истинными кумирами были футболисты...
Глория... Он хотел найти ее фотографию, но тут же передумал. Зачем,
стоит ему захотеть, и она встанет перед глазами. И вдруг с мыслью о Глории
Исламову почудился в купе запах весеннего заркентского ветерка, там он
особенный, потому что с трех сторон Заркент окружен горами и только к
Ахангарану и Ташкенту выходит широкой, вольной степью. А в горах розово
цвели миндаль и орех, и словно усыпанные большим снегопадом, стояли старые
яблоневые сады - много гектаров, - и запах цветущего миндаля и яблонь, запах
буйно зазеленевших гор тогда заполонял низину, дурманя и без того горячие
молодые головы.
Да, познакомились они весной. Гияз уже работал старшим прорабом. Он
отчетливо помнит и то, что день был субботний, рабочий, тогда о пятидневке
только поговаривали. Начальник управления, строитель со стажем, по субботам
разносы не устраивал, для этого хватало каждодневных и обязательных
планерок. В конце совещания, глядя на своих мастеров и прорабов,
поглядывавших в распахнутые настежь окна, сказал с притворным недовольством:
"Вижу, вижу, что у вас весной на уме: футбол да этот, как его, спидвей. Весь
город с ума посходил. Ладно, все. Бегите и вы". И отпустил минут на сорок
раньше обычного. Линейщики, как мальчишки, рванулись к двери, вмиг устроив
затор, кто-то из нетерпеливых даже выпрыгнул в окно.
Они, молодые, и не догадывались, что идея стадиона, как наиглавнейшего
объекта для молодого города, принадлежала их суровому начальнику. И футбол
он любил не менее своих горячих подчиненных, да только времени, как ни
крути, на все не хватало. Строительство такого важного государственного
объекта, как свинцово-цинковый комбинат, абы кому не поручат. Начальник
стоял у распахнутого окна, глядя, как его ребята, не дожидаясь маршрутных
автобусов, дружно штурмуют идущие в город машины. "Пока у них есть такой
азарт, интерес, комбинат мы обязательно построим",- думал хозяин опустевшего
кабинета. А строить за первой очередью - вторую, за второй - третью, это на
годы и годы. Не всякий выдержит двенацатичасовой рабочий день и каждодневную
отетственность за объект, за людей. Да и молодость должна остаться в памяти
не одной стройплощадкой, уж это он знал.
Гияз помнил, как добирался на машине чужого СМУ до общежития, как
спрыгнул почти на ходу, как летел на свой третий этаж, одолевая в три прыжка
лестничный пролет, словно предчувствовал, что сегодня в его жизни должно
произойти что-то важное, исключительное. Как просто было в молодости: принял
душ, надел свежую сорочку, отутюженный костюм, глянул в зеркало - и куда
усталость непростого дня девалась, куда только отодвинулись заботы, немалые
для их лет и должностей. У каждого времени - свой стиль, манеры, жаргон,
кумиры, своя мода, и если кто попросил бы Гияза назвать самую характерную
черту молодежи его юности, он, не задумываясь, ответил бы - аккуратность и,
пожалуй, постоянное стремление стать лучше, чем ты есть.
Законодателями мод в молодом городе слыли футболисты, ребята из
Тбилиси, Москвы, Ташкента... А команда ориентировалась на своего капитана,
беззаветно преданного футболу, классного игрока, человека предельно
аккуратного, с врожденной грузинской элегантностью и вкусом. Небритый, со
спущенными гетрами, мятой рубашкой футболист - картина привычная ныне даже
для международных матчей, а у Джумбера на рядовой матч в грязных бутсах,
бывало, никто не выйдет.
Включив проигрыватель, Гияз одевался под музыку и вспоминал
девушек-отделочниц, штукатуривших сегодня потолки главного корпуса.
Казалось, после такой тяжелой работы не могло остаться никаких желаний,
только бы добраться до общежития, отдохнуть. Ан нет, молодость брала свое: в
конце дня девушки работали, пританцовывая и напевая веселую песенку
собственного сочинения, где припев кончался озорным: "О, суббота! О,
суббота!"
А за окном субботний вечер уже вступал в свои права, из парка
доносилась музыка, медленно пустело общежитие, зажигались уличные фонари.
Поспешил и Гияз, у него уже были свои любимые места отдыха, к тому же он
знал - приехали мотогонщики, на завтра афиши обещали большие гонки, и он
догадывался, где сможет увидеть знаменитых гостей.
В начале шестидесятых досугу молодежи стало уделяться больше внимания,
тем более поветрие это не могло не коснуться жизни такого города молодых,
как Заркент. Дома молодежи, молодежные клубы, дворцы спорта, дворцы счастья,
театры-студии, молодежные театры, вокально-инструментальные ансамбли,
молодежные кафе - многое из привычного и обыденного ныне зародилось тогда. И
Заркент, имевший своих молодых архитекторов и молодых строителей, на
средства от комсомольских воскресников построил на общественных началах
летнее молодежное кафе, удивлявшее всех приезжих архитектурой, смелым
строительным решением и интерьером. Приближаясь к "Жемчужине", Гияз услышал
звуки настраиваемых инструментов. Уже издали гигантская приоткрытая
раковина, освещавшаяся яркими прожекторами, сулила праздник и веселье.
Краски и свет являлись одним из многих компонентов в архитектурном решении
"Жемчужины". Кафе поначалу, было задумано архитектором как массовое, ведь
город - общежитие на общежитии, и летним, потому что девять месяцев в году в
Заркенте прекрасная погода. Зачем же людей загонять в железобетонные
клетушки и стеклянные аквариумы, пусть отдыхают на воздухе, дышат, танцуют.
Гигантская раковина "Жемчужины" не покрывала собой и трети посадочной
площади кафе, отлитой из мраморно-гранитной крошки и отполированной до
зеркального блеска. Площадь эта разделялась на сектора медными пластинами
различной толщины, утопленными в еще не застывшей массе и после шлифовки
оставившими на поверхности четкую золотую линию. Каждый сектор заполнялся
крошкой определенного цвета и имел в середине своей экзотический цветок из
тех же золотистых линий. И чтобы в ненастье, в редкий дождь или неожиданный
весенний ливень не попавшие под козырек жемчужной раковины отдыхающие не
считали себя обойденными, в каждом секторе в определенной точке "росло" по
диковинному, точно из каких-то неведомых стран, стилизованному дереву с
причудливыми громадными листьями, "защищавшими" и остальные столы.
Гияз остановился на слабом световом пятачке у входа и оглядывал столы.
Сегодня здесь собрались многие его знакомые: и ребята из СМУ, и отделочницы
с его участка, и даже Силкин обещал прийти с женой, если удастся к
кому-нибудь пристроить близнецов на пару часов. И вдруг его окликнули:
- Гия, иди к нам. - От столика под экзотическим деревом ему приветливо
махали Джумбер, Тамаз Антидзе и Роберт Гогелия, крайние нападающие
"Металлурга".
Гияз улыбнулся, поднял руку, приветствуя друзей. Приближаясь, он
заметил за столом девушку, сидевшую напротив Тамаза и спиной к нему. Высокая
шея ее казалась хрупкой, незащищенной, потому что тяжелые, жгуче-черные
волосы были собраны в тугой узел на затылке.
- Вы незнакомы? - спросил Джумбер, перехватив заинтересованный взгляд
Гияза. - Глория, познакомься, пожалуйста. Гия - наш друг и начальник в одном
лице, что случается в жизни крайне редко.
- Глория. - Девушка, привстав, кокетливо протянула ему через узкий стол
руку, а Гияз, наклонившись, поцеловал ее у тонкого запястья.
Наверное, давно, тоже по весне, в Озерном Наталье привиделся сквозь
время этот вечер, а может, и эта девушка в черном, когда она смахнула
украдкой слезу и подарила Гиязу букет сирени.
- Так, значит, вы тренер, зашли посмотреть, как ваши подопечные
проводят досуг? Доложу: у Тамаза уже пятая сигарета, вот они все в
пепельнице лежат.
- Такая красивая, говорят, умная, а оказывается, обыкновенная ябеда,-
перебил ее, улыбаясь, Тамаз и достал из пачки еще одну сигарету.
- Я не тренер, Глория.
- Джумбер, опять твои штучки? Ты ведь сказал, что Гия - ваш начальник.
- Он и есть, дорогая, наш главный начальник. Кормилец наш... - и
Джумбер с Тамазом, не сговариваясь, разом обняли Гияза.
Видя растерянность девушки, которой показалось, что ее разыгрывают уже
втроем, Гияз поспешил все объяснить, чтобы она не обиделась:
- В каком-то смысле я и есть их начальник. Хоть и вижу их нечасто: вот
здесь в "Жемчужине" по вечерам или у "Космоса", и, конечно, на поле в игре.
Но наряды на зарплату нападающим ежемесячно закрываю я, эти трое орлов
числятся рабочими на моем участке. Джумбер в этом месяце - плотник шестого
разряда, он капитан, лидер. Тамаз с Робертом проходят по пятому, рангом
ниже, потому что забивают маловато. - И, продолжая шутить, подлаживаясь под
общее настроение, сказал, обращаясь только к Глории: - Если они сегодня
ведут себя недостойно и не оказывают должного внимания единственной девушке
за столом, я их непременно понижу в разряде. Удар по карману - самый
эффективный удар, так считает мой начальник.
- Глория, я вижу у вас на глазах слезы... Не бойтесь, Гия добрый и
слишком любит футбол, чтобы пойти на такой шаг...
За столом дружно рассмеялись шутке Джумбера.
Неразговорчивый Роберт за спиной Джумбера подавал официантке какие-то
знаки, и вскоре она явилась с большим блюдом темно-бордовой черешни.
- Так вы строитель? - спросила почему-то обрадованно девушка.
- Да, старший прораб.
- А мы с вами отчасти коллеги, я ведь архитектор. Но я всегда воюю со
строителями - миром ничего не выходит. Они говорят, меня в тридцать хватит
инфаркт... Она вдруг попросила Тамаза поменяться местами и, сев рядом с
Гиязом, мечтательно продолжала: - Как было бы здорово, если бы я создала
что-то необычное, выдающееся для нашего города, а вы бы построили. Мне
кажется, вы бы не стали доводить меня до инфаркта, вы бы понимали меня,-
закончила она вдруг совершенно на другой ноте.
В глазах ее Гияз уловил грусть. "Странная девушка",- мелькнула мысль у
Исламова.
- Глория, нечестно при нас, твоих старых поклонниках, говорить такое. А
вдруг Гия зазнается?
За столом опять воцарилось непринужденное веселье. Недалеко от них, в
соседнем секторе, за несколькими столами сидели гонщики и, вероятно,
технический персонал, сопровождавший именитых спортсменов.
- Покажите мне Кадырова,- попросила вдруг Глория
- Вон, смотри, киты сидят отдельно, за столом рядом с оркестром,-
подсказал молчавший до сих пор Роберт
За большим столом сидели человек семь. Те, что постарше, были в
костюмах, при галстуках, а те, что помоложе, - в джинсах, пуловерах с яркими
эмблемами и однотонных рубашках - лет на пятнадцать опережая нашу
нерасторопную моду. Чувствовалось, что мир они повидали. Держались тихо, с
достоинством.
Заиграл оркестр. Тамаз, извинившись, пошел приглашать девушку, сидевшую
за соседним столом.
- Я бы так хотела потанцевать с Кадыровым. Говорят, общение со
знаменитостью приносит удачу. А я суеверна. И тоже хочу быть знаменитой! -
закончила Глория серьезно, глядя куда-то вдаль. Видимо, мысли ее были не
здесь.
- Если хочешь потанцевать, пригласи,- спокойно сказал Джумбер, не
обратив внимания на тон, каким были произнесены ее слова.
- А вдруг откажет? - с неподдельным испугом сказала Глория, и это еще
больше удивило Гияза.
- Тебе? - с удивлением спросил Джумбер и заулыбался. - Хотел бы я
видеть того парня, который тебе откажет!
- А, была не была! - сказала она озорно, и немыслимо было поверить, что
минуту назад она робела и сомневалась.
- Посмотри, Гия, как они танцуют, беседуют, словно старые друзья. Разве
скажешь, что Глория ростом выше Габдурахмана? Удивительное умение держаться.
Смотри Гия, не влюбись, такая девушка - и счастье, и погибель для нашего
брата...
Закончили они вечер вместе с гонщиками, и Глория до конца оставалась
единственной девушкой за столом. Провожали гостей до гостиницы всей
компанией, и гонщики всю дорогу допытывались у Глории, за кого же она завтра
будет болеть. Она, не задумываясь, отвечала, что, как и все в Заркенте,- за
Габдурахмана, ответом своим смущая и без того стеснительного Кадырова. У
гостиницы нехотя распрощались,- гонщиков ждал трудный день. Джумбер,
обращаясь к Гиязу, попросил:
- Гия, пожалуйста, проводи Глорию, я сегодня за тренера, негоже самому
опаздывать на отбой, да и завтра у нас ранняя тренировка. И ты, если не
проспишь, приходи.
Гияз при случае проводил время на тренировках, принимал участие в
двусторонней игре.
Они шли по обезлюдевшим, тихим улицам, и Глория вдруг спросила:
- Гия, тебе нравится "Жемчужина"? Я имею в виду архитектуру, интерьер?
- Замечательное кафе. Я мало где бывал, Глория, если признаться, но в
Омске, например, где я учился, такого заведения, роскошного и доступного
молодым, нет.
- Почему же ты не поздравил меня? - спросила она вдруг, словно
обидевшись.
- С чем? - спросил растерянно Гияз.
- Разве месяц назад ты не был на открытии "Жемчужины"?
- Мне не удалось, хотя я и знал об этом событии. Работал во вторую
смену.
- Ах, вот оно что,- сказала она неопределенно. - А кто архитектор,
слышал?
- Только краем уха, какая-то армянская фамилия.
- Караян?
- Да, да, солидная фамилия, звучная, наверное, известный архитектор.
- Тогда разрешите представиться - Глория Караян. - Девушка остановилась
и, шутливо раскланиваясь, протянула руку.
- Ты дочь этого архитектора? Пожалуйста, поздравь отца - достойная
восхищения работа.
- Гия, еще одно оскорбление, и я уйду...
Гияз даже сбился с шагу, ошарашенный...
- Ты... ты архитектор "Жемчужины"? Такая...
- Продолжай, продолжай... Какая же? Хотел сказать- сопливая. Ох уж эти
строители... - но в ее голосе не было осуждения, напротив, она не скрывала
радости, что смогла ошеломить Гияза. - Добавлю к сведению: Караян, может, и
напоминает армянскую фамилию, но во мне нет армянской крови... Мои далекие
предки - известные в Европе зодчие, в Россию были приглашены полтора века
назад, и вот через несколько поколений во мне проявились их гены.
Гияз все еще не мог прийти в себя.
- Как же тебе это удалось, Глория?
- Тебе правда интересно? - Глория взяла его под руку. - Тогда слушай...
Я была здесь полгода на преддипломной практике. Город понравился мне
как архитектору, потому что практически все здесь начиналось с нуля и был
редкий шанс проявить себя. Мне глянулся город, я - "Градострою", где
проходила практику, и мне предложили по окончании института вернуться в
Заркент. Молодой город, молодые жители. И вот тогда-то мне и пришла в голову
эта идея. Она должна была отражать запросы молодых. Передо мной стояла
задача создать нечто среднее между привычной танцплощадкой, фактически уже
выродившейся или деградирующей, и салоном, хотя в салоне меня привлекали
только атмосфера праздника и столы, за которыми можно отдыхать, беседовать
между танцами. Но главную идею мне подарил сам город: жаркий климат, обилие
фруктов и жажда, постоянная потребность в газированной и минеральной воде,
мороженом... Ты, наверное, обратил внимание на то, что в "Жемчужине" нет
традиционных стоек с дорогостоящими аппаратами для кофе "Экспрессо", как и
вообще нет кофе, напитка нетрадиционного для Узбекистана. Зато я
предусмотрела цех мороженого и газированной воды, и "Жемчужина" не зависит
от завоза. Тут я взяла на себя функции не только архитектора. Я ведь, как и
все, потребитель, и еще молодой, и попыталась защитить интересы молодых.
Оттого и предусмотрела этот цех, ведь торговля, заполучив точку, рано или
поздно не захочет иметь дело с завозом копеечной воды и мороженого, а
загрузится дорогим коньяком. А тут у цехов определенная мощность, хочешь не
хочешь, приходится торговать. Все это я знала, еще не представляя себе
самого кафе, но это оказало мне огромную помощь. Азарт охватил меня
по-настоящему, когда я наткнулась на место, словно специально для меня
приготовленное. Каждый вечер я приходила на пустырь и мысленно представляла
свое кафе, но все было не то... Если что мне и нравилось, оно оказывалось
громоздким, дорогостоящим. Я знала, что конструкция должна иметь минимальную
стоимость и быть отстроенной максимум за полгода. Я не наскучила тебе, Гияз?
Но, видя, что он слушает внимательно, воодушевленно продолжала:
- Я ходила на пустырь ежедневно, на заре, на закате, в полдень и в
сумерках. И там мне пришла другая, не менее важная идея. Если сам город
подарил мне функциональное решение, то место одарило уверенностью, что мечта
моя сбудется. И вот почему...
Я подумала - кто я такая? Не улыбайся, Гия, меня часто одолевают
сомнения. Кто будет рассматривать мой проект? Кто его одобрит? Кто включит
его в список строительства и на какой год? Однозначно и уверенно я не могла
ответить ни на один свой вопрос. Но знала, что на пробивание проекта в
лучшем случае ушли бы годы. А мне хотелось проявить себя сейчас, немедленно,
был у меня такой творческий зуд. И я решила сделать проект на общественных
началах как личный дар городу, а затем вынести свою работу на суд горкома
комсомола, на суд молодежи, а в том, что я сделаю что-то стоящее, я уже не
сомневалась.
Перед неожиданным в ночи красным светофором на перекрестке Глория вдруг
сказала, сбиваясь на шутку:
- Такая вот я тщеславная...
- Но тщеславие - это не всегда дурно,- поспешил успокоить ее Гияз, не
понимавший в данный момент, чего ему больше хочется - слушать девушку или
смотреть на нее.
- Проект на общественных началах предполагал и общественную стройку. За
финансирование я не боялась: молодежь заработает деньги на воскресниках,
если будет знать, на что пойдут деньги. Мне оставалось месяца два до
окончания практики, когда я уже знала, какой должна быть "Жемчужина". Своей
идеей я поделилась со своим руководителем, который меня понял и поддержал.
Он и предложил мне вернуться в Заркент после окончания института. Мне
выделили отдельную комнату, где я запиралась с самого утра и иногда
просиживала до глубокой ночи.
Опять же меня выручила моя рациональность. Я поняла, что сделать проект
меньше, чем за шесть месяцев, мне не под силу, а в горком я хотела сходить
до отъезда. Я сделала эскизный проект, макет, много рисунков: общий вид на
огромном листе, отдельно саму раковину, в общем, подготовила выигрышные
детали, все в цвете.
- Да ведь это одержимость какая-то! - с восхищением воскликнул Гияз.
И она улыбнулась ему с благодарностью за понимание.
- Так оно и было... За неделю до моего отъезда главный архитектор
организовал мне встречу с секретарем горкома комсомола. Тот оказался
строителем, и я сумела заразить его своей идеей. Секретарь горкома только
спросил, смогу ли я так же убедительно, как у него, выступить перед
городским активом комсомола. Я ответила, что готова отстаивать свою идею на
любом уровне. Молодые коллеги из "Градостроя" помогли мне организовать
стенды, по этой части у них был опыт. Но я знала, что показать мало, надо
убедить. Я написала для себя речь, десять страниц машинописного текста, где
старалась пояснить, что каждая деталь моего кафе существует не сама по себе,
а придумана мною именно для Заркента, для среднеазиатской зоны. Например,
полы. Почему наливные из мраморно-гранитной крошки? Потому что с этим
материалом в Узбекистане нет проблем, потому что полированные полы
гигиеничны, а главное - они держат прохладу. Если за полчаса до открытия
обдать их водой из шланга, они обретают цвет, свежесть и весь остаются
прохладными, что немаловажно, если даже вечером в Заркенте далеко за
тридцать. В общем, я взяла зал не столько проектом, сколько своей
уверенностью... Мне задавали много вопросов - в зале сидели строители,- и я
на все отвечала, смелея от вопроса к вопросу, ведь себе я на них ответила
уже давно. Я даже знала, сколько нужно организовать воскресников, чтобы
профинансировать стройку. Конечно, понравились активу и эскизы, и макет. На
этой встрече были футболисты, там я и познакомилась с Джумбером. Реальность
и близость сроков взволновали зал. Тут же на активе избрали штаб стройки.
Молодые архитекторы и проектировщики вызвались довести дело до конца, ведь
предстояло, как говорится, начинать с нуля: рабочие чертежи, сметы, расчеты.
Домой я улетела счастливая, окрыленная. Весь год ко мне в Ленинград
звонили из штаба стройки: деловые разговоры, консультации. На зимние
каникулы горком за свой счет вызвал меня в Заркент, и я визировала чертежи,
привязывала план на местности. А по окончании института даже вела авторский
надзор за отделкой. Вот такая была работа! Не проще твоей, правда?
Гияз ошеломленно молчал. Вот так девушка! Какая хватка! И он как бы
заново увидел Глорию: красивая, элегантная и удивительно женственная.
Гиязу не хотелось расставаться с девушкой, хотелось слушать ее, ведь,
говоря о делах, она говорила о себе.
- "Жемчужина" стала твоей дипломной работой?
- Самое смешное, что нет. Я о ней даже не упомянула в Ленинграде. Вот
обещал приехать на днях специалист по цветной фотографии из Ташкента, он
заснимет "Жемчужину", и я отправлю снимки в институт. Обязательно сделаю
это. Там есть залы, где демонстрируются работы выпускников. А дипломная
работа моя признана неактуальной, ненужной, еле-еле зачли защиту.
- Что же ты такое сотворила? - с интересом спросил Исламов.
- Ну, эта история покороче. Учти, я никому об этом не рассказывала.
Знаешь, как я впервые попала в Узбекистан? С институтской сборной по
волейболу поехала на студенческие игры в Ташкент. Ну, конечно, нам показали
и Бухару, и Самарканд. Тогда я влюбилась в Узбекистан, потому и напросилась
на практику в Заркент. А думаешь, что меня больше всего поразило, как
будущего архитектора, в Узбекистане? Гур-Эмир, Бибиханум, медресе Кукельдаш
или старый базар в Ташкенте? А вот и нет. Более всего я была поражена...
местной лепешкой. Да, да, обыкновенной лепешкой. Ничего вкуснее в жизни не
ела. Горячая, румяная, и словно веснушки на ней - кунжутные семена. Белая,
пышная, а пахнет - дух захватывает! Ты знаешь, какой самый стойкий запах на
восточном базаре? Запах специй и приправ, зелени, фруктов? Нет, не угадал, я
проверяла - запах лепешечных рядов. На любом базаре я найду лепешки, не
спрашивая, где ими торгуют. Я была так поражена, что не могла не