Страница:
— Я не сноб и знакомствами с членами правительства не интересуюсь, — выдержав паузу, сказал Патрикеев.
— Я, как ты знаешь, тоже, — тут же поддакнул Кардашов. — Но Юрий Михайлович пригласил в свою ложу. Есть возражения?
— Даже не знаю, — продолжал сомневаться полковник.
— Ну как же тебя из дома выманить! — крякнул с досады Кардашов. — А если я тебя с Романцевым познакомлю?
— Я отношусь к нему с уважением, но с трудом представляю наше знакомство и разговор, — спокойно ответил Юрий Федорович. — Он, судя по матчам, транслируемым по телевидению, настолько погружен в игру, настолько переживает ее перипетии, что никто ему не нужен ни после игры, ни, тем более, во время матча.
— Давай так, — миролюбиво предложил Кардашов: — я пришлю за тобой машину, мы посмотрим матч из лужковской ложи, после матча я знакомлю тебя с президентом Фонда «Спартак» академиком Петром Зреловым, он знакомит нас с Романцевым, и все. Едем в «Истру» париться. Вдвоем, — там нас генерал Ольгин будет ждать. А с Романцевым мы как-нибудь встретимся на спартаковской базе, выберем время, поговорим. Он, конечно, мужик малообщительный, но интересный. Если удастся его разговорить, многое тебе в феномене «Спартака» станет понятнее.
— Считай, убедил.
...Конечно, из ложи смотреть матч приятнее и комфортнее. Хотя и нельзя сказать, что намного лучше видно.
Люди в ложе собрались известные, судя по всему, интересные. До начала матча оставалось всего несколько минут, но и то из обрывков разговоров Патрикеев понял, что достаточно скромно, во всяком случае, неброско одетые и сдержанно держащиеся мужички были обеспокоены не суетными проблемами улучшения быта, карьерными подвижками и нюансами отношения к ним вышестоящих чиновников, а действительно государственными делами. Поняв, что говорят о близком ему деле, Патрикеев перестал прислушиваться и принялся наблюдать за поведением болельщиков, между которыми уже до начала матча стали складываться некие взаимосвязи, какие-то неформальные и даже формальные отношения. Они кучковались, переговаривались с сосредоточенными лицами о чем-то.
«Надо полагать, о единстве действий и тактике психологического воздействия трибун на игру», — подумал Патрикеев. Его давно интересовал вопрос, насколько поддержка или, напротив, противодействие, враждебность трибун могут воздействовать на игру, на игроков.
Похоже, что спартаковские фаны были очень хорошо организованы. Они явно готовились к празднику, — ибо игра «Спартака» действительно приносит ценителям игры наслаждение неожиданностью ходов и угадываемостью точных пасов и финтов. И одновременно, — вот такое ощущение, — они готовились к работе. Это была не праздная публика. А соучастники предстоящего спортивного подвига или спортивного спектакля, который приготовил стадиону «Спартак».
«Спартак» начал матч сразу с атаки. Стремительной, гармоничной, строго выверенной по рисунку и одновременно — абсолютно непредсказуемой.
Стадион вначале возбужденно зашумел, — фаны поддерживали атаку своих любимцев, болельщики противника старались криками поддержать защиту своих избранников. Но защита безнадежно проваливалась.
Титов, получив точнейший пас Тихонова, прочитал этот навесной пас еще в момент удара тихоновского бутса о мяч и сделал резкий рывок, опередив опешивших защитников. Вратарь достаточно опрометчиво пошел на перехват, и спартаковец несильно пробил мимо него.
Огромный стадион замер. Ни вратарь, ни защитники не успевали за мячом. И он катился по зеленому покрытию, хорошо видный всем, такой доступный и недоступный одновременно, в направлении ворот. На глазах возбужденно притихшего стадиона мяч прокатился метров двадцать и лениво вкатился в левый угол ворот.
Ничуть не смущенные гости, поддерживаемые ревом своих болельщиков, ответили парой острых атак. Какое-то время шла темповая игра на встречных курсах.
Но на 20-й минуте спартаковцы ловко поймали противника на контрходе. Баранов отдал точный пас рванувшемуся из защитных редутов Парфенову, а тот, обработав мяч, тут же переадресовал его прямо на голову неожиданно открывшемуся для противника, но не для Парфенова Ширко. Внезапно появившийся перед вратарем Тихонов увлек его на ближнюю штангу, и Ширко беспрепятственно в падении через себя, дав сам себе пас головой, пробил в верхний угол ворот.
После перерыва, явно стремясь усилить атаку, тренер противника поменял сразу двух игроков атакующей линии. Но показать себя молодые и честолюбивые нападающие в первые минуты второго тайма так и не успели. На пятой минуте на поле возникла ситуация, которые так любят истинные ценители футбола и за умение создавать которые так ценят «Спартак» его болельщики.
Парфенов, сместившись резко влево, прорвался к лицевой линии, и его сбили.
Тихонов классно подал. Из гущи игроков мяч выскочил на дальней штанге к Робсону. Тот нанес короткий сильный удар почти без подготовки. И, неожиданно для вратаря и защиты противника оказавшемуся в самом углу ворот Ширко оставалось просто подставить ногу. Конечно, Ширко — самолюбивый и честолюбивый нападающий, обладающий к тому же хорошими физическими данными и отменной техникой, но тут забил бы даже он, Юрий Федорович Патрикеев, вдруг обнаруживший себя стоящим в гостевой трибуне московского мэра и вопящим, широко раскрыв рот, какие-то слова восторга, поощрения, радости.
— А-а-а-а-а-а-а-а... — ревела вместе с большей частью зрителей гостевая трибуна, в полном восторге от простоты и отточенности только что разыгранной перед ними изящной комбинации.
— Конечно, можно сказать, что штрафной подарил Парфенов... — заметил один из соседей Патрикеева.
— Можно, можно, — проворчал другой поклонник «Спартака». — Все дело в том, как подал Тихонов. Ему в этом нет равных. Был когда-то Гаврилов. И вот теперь — Тихонов. И все.
— Но и удар Робсона был хорош, — робко вмешался третий. Робко то ли потому, что занимал в чиновничьей табели о рангах более низкое место, то ли потому, что как знаток футбола чувствовал себя среди истинных футбольных академиков несколько неуверенно.
— А, все это ерунда, — авторитетно поправил один из замов Лужкова с пышными седыми волосами и цепким внимательным взглядом черных глаз. Главное в любой игре оказаться в нужное время в нужном месте, что и доказал Ширко.
После матча Кардашов выполнил свое обещание и представил Патрикеева сосредоточенному и вроде бы даже недовольному счетом 3:0 Романцеву. Но услышав представление:
— Доктор искусствоведения, профессор, автор трудов по истории русской живописи, один из крупнейших в России и даже в Европе специалистов по драгоценным камням и ювелирному искусству, — Патрикеев Егор, или Юрий Федорович, прошу любить и жаловать.
И суровое, усталое лицо Романцева расслабилось в доброй обаятельной улыбке.
— Интересная у вас работа, — заметил он, закуривая новую сигарету.
— Вам тоже грех жаловаться. Прекрасный матч, — не удержался Патрикеев от комплимента.
— Какое там... защита просто проваливалась.
— Но ведь ни одного опасного момента у ваших ворот так и не возникло, — возразил подошедший к ним президент Фонда «Спартак» академик Петр Зрелов.
— И не успокаивай, Петр Семенович. — Потому и не возникло, что атакующие линии разбивались в центре поля. Полузащитники хорошо сработали, нападающие оттягивались назад. А защита чуть было не пропустила две атаки.
— Но ведь не пропустила...
— Разберемся.
— А нападением довольны?
— Тоже есть шероховатости. Но будем работать. А в целом, — тут Романцев опять улыбнулся своей обаятельной, но чуть вымученной, усталой улыбкой, — в целом игрой я доволен. Хорошая получилась игра, живая, с множеством ударов, — если бы еще все были точными.
Отказавшись от предложения поехать в сауну лечебно-оздоровительного центра Генпрокуратуры на Истре, Романцев попрощался и быстрой походкой, чуть склонившись набок и вперед, двинулся в раздевалку.
Предстоял «разбор полетов».
...Телефонный звонок по мобильному достал Патрикеева, когда машина Кардашова уже въезжала на территорию ЛОЦа и перекатывалась через «лежащего полицейского» — впаянную в асфальт трубу, заставлявшую водителей гасить скорость при въезде на территорию лечебно-оздоровительного центра Генпрокуратуры.
— Слушаю, Патрикеев.
— Юрий Федорович, извини, что беспокою в выходной. Но проблема возникла, надо посоветоваться.
Патрикеев узнал глухой, прокуренный голос старшего следователя по особо важным делам Мосгорпрокуратуры Михаила Васильевича Аверьянова, одного из опытнейших в омоложенном следовательском корпусе прокуратуры «важняков».
И тот факт, что при возникновении нештатной ситуации Аверьянов звонил не своему начальству, а ему, как бы через голову, Патрикеева не удивило. Еще когда создавался Отдел специальных операций, специальным распоряжением тогдашнего Генерального прокурора была оговорена технология взаимоотношений: если речь шла о преступлениях, связанных с достоянием республики, как говорится, то есть с выдающимися произведениями культуры и искусства, рядовые сотрудники прокуратуры не только имели право действовать через голову своего непосредственного начальства (естественно, ставя его о том в известность), но и были обязаны докладывать начальнику ОСО обо всех выходящих за рамки обычного преступлениях.
Конечно, это создавало Патрикееву дополнительную головную боль, зато он всегда был хорошо информирован в рамках своей компетенции.
Прокуратура — система хорошо отлаженная и жестко детерминированная. Здесь так просто из вертикальной системы взаимоотношений не выскочишь. Нужны Закон, Указ, Постановление или, как в данном случае, Распоряжение.
— Что случилось? Я слушаю тебя, Михал Василич, очень внимательно.
— Нештатная ситуация. И, похоже, по профилю ОСО. Пропал один из крупнейших коллекционеров русского ювелирного искусства Шаповалов...
ГЛАВА 5
Старший следователь по особо важным делам Московской городской прокуратуры Михаил Васильевич Аверьянов в то воскресное утро вовсе не собирался забивать себе голову профессиональными проблемами. Хотя в подсознании прокурорские заботы конечно же сидели.
Новый Генеральный сделал ставку на резкое омоложение прокурорского корпуса. Достигших 60 лет следователей и прокуроров, вне зависимости от опыта, таланта, послужного списка, прямо в день рождения «радовали» приказом о выведении их за штат. И хотя, еще будучи исполняющим обязанности Генпрокурора, новый руководитель декларировал индивидуальный подход, гребли, как водится, всех под одну гребенку.
Аверьянов, много лет проработавший в органах военной прокуратуры, всю свою сознательную жизнь вел здоровый образ жизни — зарядка, контрастный душ, лыжи, велосипед, не курил, пил в меру, но с удовольствием. И в свои шестьдесят был как огурец.
Самые противные для него дни были выходные. Он не был заядлым рыбаком. У него не было хобби. Заниматься домашними делами он с лейтенантских лет не любил — всякие там слесарно-столярные поделки. Жена, Любовь Тимофеевна, послушно все эти 35 лет чинила пробки, вкручивала лампочки, врезала петли, вставляла стекла, забивала гвозди и так далее, естественно, не передоверяя никому и свои чисто женские дела.
В выходные с утра Аверьянов закрывался в своей комнате и первую половину дня просматривал на «видаке» записи всех матчей любимой команды. И хотя записи эти он знал наизусть, ему время от времени казалось, что «Спартак» с каждой игрой прибавляет.
У Аверьянова было две любви. Одна — в юности, сдержанная и неторопливая, без всплесков и драм, — к жене Любочке.
Вторая — полная взлетов и падений, чудовищных эмоциональных всплесков, стрессов, которые менее здоровое сердце просто не выдержало бы, бессонных ночей после неудач, — это любовь к «Спартаку».
С кухни доносился едва уловимый запах варившегося там украинского борща, серьезным почитателем которого был старый следователь. Шторы задернуты, и кокетливое июньское солнце не проникало в комнату.
Аверьянов сегодня из своей обширной коллекции записей выбрал матч двухнедельной давности с командой «Крылья Советов». Команда не выдающаяся, хотя и перспективная, с точки зрения Аверьянова. Самарцев недавно возглавил импонировавший ему Александр Тарханов. Конечно, Аверьянов знал результаты этого давнишнего матча. Но его как истинного ценителя футбола и страстного поклонника «Спартака» интересовал не результат. Он получал наслаждение от самой игры.
«Спартак» предстал на матче в полном составе. Что ранее на протяжении нескольких туров мешали ему сделать травмы и дисквалификации.
В команде самарцев на поле вышел давно отмеченный Аверьяновым как перспективный полузащитник Кайнов.
Но с первых минут мяч, к удовольствию старого следователя и к явному неудовольствию напрягшегося Тарханова, двигался только в одном направлении — в сторону ворот гостей из Самары.
В два-три касания, технично, на хорошей скорости он доставлялся в штрафную площадку самарской команды. Удары по воротам «Крылышек» следовали один за другим. Особенно изящно спартаковцы работали на флангах. И Парфенов, и Тихонов, и Ширко просто истерзали оборону гостей бесконечными прорывами и финтами.
Ширко мог бы отличиться уже на третьей минуте. Его точный, но не очень сильный удар в левый нижний угол ворот в акробатическом прыжке парировал вратарь самарцев.
«Спартак» наращивал мощь своих атак, и на 16-й минуте логическим завершением его преимущества стал гол-красавец. Стремительно проведенная комбинация завершилась диагональным пасом к линии вратарской площадки и точным ударом Тихонова. Причем шансов у вратаря самарцев, неплохо игравшего Стрекалова, практически не было.
На исходе первого часа гости пришли в себя, применили активный прессинг и провели в целом, по мнению Аверьянова, неплохую пятиминутку. Но потом вплоть до свистка судьи на перерыв инициативой владел «Спартак». Пару раз Стрекалов спасал свою команду от неминуемых голов.
Сразу после перерыва стремительный рейд Парфенова из глубины обороны был грубо остановлен в метре от штрафной, и Тихонов мастерски провел крученый мяч в верхний левый угол ворот самарцев.
А на двадцатой минуте тот же неугомонный Тихонов поймал гостей на контрходе и буквально выложил мяч прямо на голову Титову, как всегда оказавшемуся в нужное время в нужном месте, и тот в падении провел неотразимый мяч.
По окончании матча видеозапись позволила Аверьянову еще раз всмотреться в усталое лицо Романцева; преодолевая сухость и горечь во рту от массы выкуренных за матч сигарет, Олег Иванович сдержанно похвалил своих футболистов.
— После того как футболисты разъехались по разным сборным, трудно было рассчитывать на очень хороший результат. Я надеялся, что они, тем не менее, сыграют хорошо. Но не ожидал, что так хорошо, — улыбнулся тренер. — Меня порадовал и результат, и самоотдача ребят: самарская команда не простая, хорошо сбалансированная. Выиграть у нее всухую было совсем не просто.
— Олег Иванович, что было главным в победе — техничность ваших ребят, тактика, домашние заготовки или воля к победе?
— Они хотели выиграть и выиграли. Они боролись на каждом квадратном метре поля. Наверное, на нашей стороне сегодня была и удача. Но удача, уверен, приходит к тому, кто сражается.
Ответив на этот вопрос, Романцев бросил недокуренную сигарету в урну и стремительно направился, чуть с наклоном вперед, в раздевалку.
После каждого видеопросмотра Аверьянов «назначал» лучшего игрока матча. На этот раз лучшим он опять, как и в субботу, когда просматривал матч «Спартака» с «Черноморцем», назначил Тихонова.
В этот момент ему и позвонила заместитель директора Музея русской культуры ХVIII века Вера Степановна Петряева, замечательный знаток ювелирного искусства этой эпохи. С ее мужем, полковником Петряевым, Аверьянов служил в военной прокуратуре вплоть до ухода этого грамотного юриста, занимавшегося вопросами реабилитации жертв политических репрессий, на пенсию год назад.
— Михаил Васильевич, извините, что отрываю дома в воскресный день. Но возникла проблема, я бы сказала, на стыке искусствоведения и криминологии: таинственно пропал крупнейший коллекционер ювелирного искусства России ХVIII века профессор геологии, пенсионер Иван Иванович Шаповалов. Его коллекция оценивается в миллионы долларов. А он — пропал.
ГЛАВА 6
Так уж получилось, что старший следователь по особо важным делам Михаил Васильевич Аверьянов, после тридцатилетней беспорочной службы в органах прокуратуры города Москвы, наконец-то за год до своего юбилея получил вполне приличную двухкомнатную квартиру на троих в одном из престижных районов Москвы — в пяти минутах ходьбы от метро «Баррикадная». Хотя, конечно, и раньше ему было «положено». Как-никак в однокомнатной квартире жить с женой и сыном, инвалидом детства по зрению, было тесновато. Но не видать бы старому «важняку» и этой квартиры, как своих больших, покрытых седыми волосами ушей, если бы в последние годы не наметилась тенденция на улучшение жилищных условий руководящим работникам Генеральной прокуратуры. Заместители Генпрокурора, начальники управлений, советники и помощники Генерального получали большие по площади, улучшенной планировки в центре Москвы. А в освободившиеся за выездом, если не было обоснованных претензий на свободные квартиры у ближайших родственников «выезжантов», вселялись на улучшение ветераны. Однако и тут не видать бы квартиры Аверьянову. Но вышел какой-то взаимовыгодный размен: сыну выехавшего из квартиры на «Баррикадной» начальника главка Генпрокуратуры дал, по договоренности, большую квартиру в Строгино, на берегу Москвы-реки, мэр города. За это квартиру на «Баррикадной» выделили Мосгорпрокуратуре.
Все эти подробности не имели бы ровно никакого значения, если бы дом в пяти минутах ходьбы от метро «Баррикадная» не считался элитным.
Здесь жили чиновники мэрии, солидные предприниматели и даже таинственные, невесть чем занимавшиеся днем господа, но все знали, что по утрам от дома и вечером домой их сопровождают бритоголовые «братки» с не искалеченными интеллектом лицами.
Ha окнах у всех стояли стеклопакеты, двери подъездов имели не только металлическую основу и сложные замки с шифрами, но и консьержек. Причем роли консьержек исполняли по очереди бывшие сотрудники силовых ведомств, хорошо вооруженные и, естественно, с соответствующими лицензиями на охранную деятельность.
Как ни странно, Михаил Васильевич, его жена Люба и сын Сергей, ходивший в черных очках и с палочкой, в быт этого элитного дома вписались. Никто из соседей по подъезду не воротил от них с презрением нос, машины соседей, лихо тормозя у подъезда, никогда не обдавали их грязью, если Аверьяновы неосторожно оказывались в тот момент рядом. Охрана в подъезде приветливо открывала дверь перед Любой, выгуливавшей одновременно слепого Сережу и старую таксу Венеру. Словом, все относились, как к своим. Хотя, конечно, знали, «ху есть кто». И даже время от времени советовались с Аверьяновым по юридическим вопросам. Вопросы, как правило, сводились к одному: сколько дадут за то или иное криминальное деяние. Аверьянов же в советах никогда не отказывал.
Вот и в то воскресное утро, когда к нему зашла одна из старожилок дома, вдова бывшего секретаря горкома КПСС, проживавшая одна в двухкомнатной квартире на третьем этаже, Мария Федотовна и попросила у него совета как у юриста, он не отказал. Впустил старую даму в квартиру, уговорил присесть в глубокое кресло и рассказать все как на духу.
— Вы только не волнуйтесь. Расскажите все подробно, что вас волнует. И сразу станет легче.
— Ну, вы знаете, — жеманно потупилась вдова партийца, — что у нас с Шаповаловым Б.А. из пятнадцатой квартиры — роман. Это все в подъезде знают.
— А я нет, — простодушно удивился Аверьянов.
— Считайте это чистосердечным признанием, — пошутила вдова. — В конце концов, тут нет ничего порочащего нас в глазах соседей. Он вдовец, я вдова. У меня дети взрослые, у него вообще нет родных. Словом, возникли теплые отношения на почве быта. Знаете ли, рубашки он сам стирал в стиральной машине «Бош». А гладить не умел. Ну и я, знаете ли, хотя мой муж занимал высокое положение в свое время, ну, вы понимаете... Но я всегда сама готовила. И очень, знаете ли, прилично. Ну вот, как-то разговорились в очереди в гастрономе в соседней высотке, познакомились. Оказалось, что моя квартира буквально над его. Раз я зашла за спичками. Другой раз он за солью. Потом я попросила ввинтить лампочку, а он — погладить рубашку, — он шел на презентацию в музей личных коллекций... Да, кстати, вы знаете, что он был известным коллекционером? Что он еще собирал, не знаю, он был человек старой закалки, — сдержанный, даже скрытный. Очень, очень милый и обаятельный. Но картины точно собирал.
— И были ценные? — профессионально заинтересовался Аверянов.
— Только вы, ради Бога, не подумайте, что мой интерес к соседу имел какие-то меркантильные нюансы, — засмущалась вдова партийца. — Я вообще вам, как прокурору, признаюсь, — женщина не бедная. Но все по закону. Мой муж всегда зарабатывал хорошо, а жили мы скромно. И деньги откладывали на сберкнижку, мало ли что, — она кокетливо хихикнула, — в старости, знаете ли, на лекарства. Он вот старости так и не дождался, умер в 70 лет. — Вдова приложила к сухим глазам душистый носовой платок. — А я еще, как бы это сказать, в бальзаковском возрасте, — если честно, только вам, как прокурору, — мне 65.
— Никогда не дал бы больше 60, — честно глядя в глаза даме признался Аверьянов.
— Спасибо. Но я чувствую себя внутренне еще моложе. Словом, картины были хорошие. Я в этом понимаю толк. Мы с мужем один раз были даже в «Третьяковке». Он присутствовал при каком-то открытии и взял меня с собой. И потом, — у нас дома тоже есть картины. Пейзаж Москвы, по случаю очень недорого приобрели, еще когда муж был жив, в Измайлово на вернисаже... И еще натюрморт неизвестного художника — подарок мужу к выходу на пенсию.
Аверьянов устало покачал головой. Когда вдова прорвалась к нему «на консультацию», он самозабвенно смотрел записанный на магнитофон год назад матч «Спартака» и «Локомотива». «Локомотив» Михаил Васильевич тоже любил и ставил в мировой табели о рангах сразу после «Спартака». Матч тот был просто классным: играли обе команды отлично, и победил в равной борьбе «Спартак». Ничего лучше, чтобы создать хорошее настроение на весь день, и придумать нельзя было.
Вдовица ворвалась в середине второго тайма, когда нападающий «Спартака» стремительно влетел в штрафную площадь «Локомотива» и вдруг, вместо того чтобы пробить по воротам, где уже занял правильную позицию вратарь, вместо того чтобы дать пас своему полузащитнику, просто прелестно открывшемуся справа, отбросил мяч пяткой чуть назад и влево — на ход своему защитнику, неожиданно для железнодорожников материализовавшемуся из глубин обороны прямо напротив ворот «Локо». И тот неотразимо пробил в левый верхний угол ворот противника. И вратарь «Локо» был конечно же бессилен.
Слишком все быстро произошло.
Вдовица ворвалась в ту минуту, когда мяч на глазах затаившего дыхание стадиона вдруг пошел не вперед, не направо, а чуть назад и влево...
Услышав звонок, Аверьянов остановил видак. И хотя он конечно же знал, чем закончился этот эпизод и весь матч, но нежных чувств к вдовице, прервавшей сей сладостный для истинного болельщика миг, он не испытывал.
Однако ж профессиональный интерес и обязательность взяли верх над страстным увлечением.
— Так в чем проблема? — резюмировал он стыдливую исповедь разговорчивой соседки.
— Он пропал! — развела она в стороны морщинистые ручонки.
— Я, как ты знаешь, тоже, — тут же поддакнул Кардашов. — Но Юрий Михайлович пригласил в свою ложу. Есть возражения?
— Даже не знаю, — продолжал сомневаться полковник.
— Ну как же тебя из дома выманить! — крякнул с досады Кардашов. — А если я тебя с Романцевым познакомлю?
— Я отношусь к нему с уважением, но с трудом представляю наше знакомство и разговор, — спокойно ответил Юрий Федорович. — Он, судя по матчам, транслируемым по телевидению, настолько погружен в игру, настолько переживает ее перипетии, что никто ему не нужен ни после игры, ни, тем более, во время матча.
— Давай так, — миролюбиво предложил Кардашов: — я пришлю за тобой машину, мы посмотрим матч из лужковской ложи, после матча я знакомлю тебя с президентом Фонда «Спартак» академиком Петром Зреловым, он знакомит нас с Романцевым, и все. Едем в «Истру» париться. Вдвоем, — там нас генерал Ольгин будет ждать. А с Романцевым мы как-нибудь встретимся на спартаковской базе, выберем время, поговорим. Он, конечно, мужик малообщительный, но интересный. Если удастся его разговорить, многое тебе в феномене «Спартака» станет понятнее.
— Считай, убедил.
...Конечно, из ложи смотреть матч приятнее и комфортнее. Хотя и нельзя сказать, что намного лучше видно.
Люди в ложе собрались известные, судя по всему, интересные. До начала матча оставалось всего несколько минут, но и то из обрывков разговоров Патрикеев понял, что достаточно скромно, во всяком случае, неброско одетые и сдержанно держащиеся мужички были обеспокоены не суетными проблемами улучшения быта, карьерными подвижками и нюансами отношения к ним вышестоящих чиновников, а действительно государственными делами. Поняв, что говорят о близком ему деле, Патрикеев перестал прислушиваться и принялся наблюдать за поведением болельщиков, между которыми уже до начала матча стали складываться некие взаимосвязи, какие-то неформальные и даже формальные отношения. Они кучковались, переговаривались с сосредоточенными лицами о чем-то.
«Надо полагать, о единстве действий и тактике психологического воздействия трибун на игру», — подумал Патрикеев. Его давно интересовал вопрос, насколько поддержка или, напротив, противодействие, враждебность трибун могут воздействовать на игру, на игроков.
Похоже, что спартаковские фаны были очень хорошо организованы. Они явно готовились к празднику, — ибо игра «Спартака» действительно приносит ценителям игры наслаждение неожиданностью ходов и угадываемостью точных пасов и финтов. И одновременно, — вот такое ощущение, — они готовились к работе. Это была не праздная публика. А соучастники предстоящего спортивного подвига или спортивного спектакля, который приготовил стадиону «Спартак».
«Спартак» начал матч сразу с атаки. Стремительной, гармоничной, строго выверенной по рисунку и одновременно — абсолютно непредсказуемой.
Стадион вначале возбужденно зашумел, — фаны поддерживали атаку своих любимцев, болельщики противника старались криками поддержать защиту своих избранников. Но защита безнадежно проваливалась.
Титов, получив точнейший пас Тихонова, прочитал этот навесной пас еще в момент удара тихоновского бутса о мяч и сделал резкий рывок, опередив опешивших защитников. Вратарь достаточно опрометчиво пошел на перехват, и спартаковец несильно пробил мимо него.
Огромный стадион замер. Ни вратарь, ни защитники не успевали за мячом. И он катился по зеленому покрытию, хорошо видный всем, такой доступный и недоступный одновременно, в направлении ворот. На глазах возбужденно притихшего стадиона мяч прокатился метров двадцать и лениво вкатился в левый угол ворот.
Ничуть не смущенные гости, поддерживаемые ревом своих болельщиков, ответили парой острых атак. Какое-то время шла темповая игра на встречных курсах.
Но на 20-й минуте спартаковцы ловко поймали противника на контрходе. Баранов отдал точный пас рванувшемуся из защитных редутов Парфенову, а тот, обработав мяч, тут же переадресовал его прямо на голову неожиданно открывшемуся для противника, но не для Парфенова Ширко. Внезапно появившийся перед вратарем Тихонов увлек его на ближнюю штангу, и Ширко беспрепятственно в падении через себя, дав сам себе пас головой, пробил в верхний угол ворот.
После перерыва, явно стремясь усилить атаку, тренер противника поменял сразу двух игроков атакующей линии. Но показать себя молодые и честолюбивые нападающие в первые минуты второго тайма так и не успели. На пятой минуте на поле возникла ситуация, которые так любят истинные ценители футбола и за умение создавать которые так ценят «Спартак» его болельщики.
Парфенов, сместившись резко влево, прорвался к лицевой линии, и его сбили.
Тихонов классно подал. Из гущи игроков мяч выскочил на дальней штанге к Робсону. Тот нанес короткий сильный удар почти без подготовки. И, неожиданно для вратаря и защиты противника оказавшемуся в самом углу ворот Ширко оставалось просто подставить ногу. Конечно, Ширко — самолюбивый и честолюбивый нападающий, обладающий к тому же хорошими физическими данными и отменной техникой, но тут забил бы даже он, Юрий Федорович Патрикеев, вдруг обнаруживший себя стоящим в гостевой трибуне московского мэра и вопящим, широко раскрыв рот, какие-то слова восторга, поощрения, радости.
— А-а-а-а-а-а-а-а... — ревела вместе с большей частью зрителей гостевая трибуна, в полном восторге от простоты и отточенности только что разыгранной перед ними изящной комбинации.
— Конечно, можно сказать, что штрафной подарил Парфенов... — заметил один из соседей Патрикеева.
— Можно, можно, — проворчал другой поклонник «Спартака». — Все дело в том, как подал Тихонов. Ему в этом нет равных. Был когда-то Гаврилов. И вот теперь — Тихонов. И все.
— Но и удар Робсона был хорош, — робко вмешался третий. Робко то ли потому, что занимал в чиновничьей табели о рангах более низкое место, то ли потому, что как знаток футбола чувствовал себя среди истинных футбольных академиков несколько неуверенно.
— А, все это ерунда, — авторитетно поправил один из замов Лужкова с пышными седыми волосами и цепким внимательным взглядом черных глаз. Главное в любой игре оказаться в нужное время в нужном месте, что и доказал Ширко.
После матча Кардашов выполнил свое обещание и представил Патрикеева сосредоточенному и вроде бы даже недовольному счетом 3:0 Романцеву. Но услышав представление:
— Доктор искусствоведения, профессор, автор трудов по истории русской живописи, один из крупнейших в России и даже в Европе специалистов по драгоценным камням и ювелирному искусству, — Патрикеев Егор, или Юрий Федорович, прошу любить и жаловать.
И суровое, усталое лицо Романцева расслабилось в доброй обаятельной улыбке.
— Интересная у вас работа, — заметил он, закуривая новую сигарету.
— Вам тоже грех жаловаться. Прекрасный матч, — не удержался Патрикеев от комплимента.
— Какое там... защита просто проваливалась.
— Но ведь ни одного опасного момента у ваших ворот так и не возникло, — возразил подошедший к ним президент Фонда «Спартак» академик Петр Зрелов.
— И не успокаивай, Петр Семенович. — Потому и не возникло, что атакующие линии разбивались в центре поля. Полузащитники хорошо сработали, нападающие оттягивались назад. А защита чуть было не пропустила две атаки.
— Но ведь не пропустила...
— Разберемся.
— А нападением довольны?
— Тоже есть шероховатости. Но будем работать. А в целом, — тут Романцев опять улыбнулся своей обаятельной, но чуть вымученной, усталой улыбкой, — в целом игрой я доволен. Хорошая получилась игра, живая, с множеством ударов, — если бы еще все были точными.
Отказавшись от предложения поехать в сауну лечебно-оздоровительного центра Генпрокуратуры на Истре, Романцев попрощался и быстрой походкой, чуть склонившись набок и вперед, двинулся в раздевалку.
Предстоял «разбор полетов».
...Телефонный звонок по мобильному достал Патрикеева, когда машина Кардашова уже въезжала на территорию ЛОЦа и перекатывалась через «лежащего полицейского» — впаянную в асфальт трубу, заставлявшую водителей гасить скорость при въезде на территорию лечебно-оздоровительного центра Генпрокуратуры.
— Слушаю, Патрикеев.
— Юрий Федорович, извини, что беспокою в выходной. Но проблема возникла, надо посоветоваться.
Патрикеев узнал глухой, прокуренный голос старшего следователя по особо важным делам Мосгорпрокуратуры Михаила Васильевича Аверьянова, одного из опытнейших в омоложенном следовательском корпусе прокуратуры «важняков».
И тот факт, что при возникновении нештатной ситуации Аверьянов звонил не своему начальству, а ему, как бы через голову, Патрикеева не удивило. Еще когда создавался Отдел специальных операций, специальным распоряжением тогдашнего Генерального прокурора была оговорена технология взаимоотношений: если речь шла о преступлениях, связанных с достоянием республики, как говорится, то есть с выдающимися произведениями культуры и искусства, рядовые сотрудники прокуратуры не только имели право действовать через голову своего непосредственного начальства (естественно, ставя его о том в известность), но и были обязаны докладывать начальнику ОСО обо всех выходящих за рамки обычного преступлениях.
Конечно, это создавало Патрикееву дополнительную головную боль, зато он всегда был хорошо информирован в рамках своей компетенции.
Прокуратура — система хорошо отлаженная и жестко детерминированная. Здесь так просто из вертикальной системы взаимоотношений не выскочишь. Нужны Закон, Указ, Постановление или, как в данном случае, Распоряжение.
— Что случилось? Я слушаю тебя, Михал Василич, очень внимательно.
— Нештатная ситуация. И, похоже, по профилю ОСО. Пропал один из крупнейших коллекционеров русского ювелирного искусства Шаповалов...
ГЛАВА 5
БУКЕТ С АМЕТИСТОМ. ПРОДОЛЖЕНИЕ
"Вдруг глаза Спартака загорелись. Ему пришла в голову спасительная мысль: он решил воспользоваться старинной тактикой Горациев против Куриациев — он бросился бежать. Самниты устремились вслед за ним.
Толпа загудела, словно пчелиный рой.
Не пробежав и пятидесяти шагов, Спартак вдруг сделал неожиданный поворот, обрушился на ближайшего преследователя и вонзил ему в грудь кривой меч.
Самнит закачался, взмахнул руками, как будто ища опоры, и упал, а в это время Спартак, набросившись на второго врага и отражая щитом удары его меча, уложил его на месте под восторженные крики зрителей, ибо теперь уже почти все были на стороне фракийца".
Старший следователь по особо важным делам Московской городской прокуратуры Михаил Васильевич Аверьянов в то воскресное утро вовсе не собирался забивать себе голову профессиональными проблемами. Хотя в подсознании прокурорские заботы конечно же сидели.
Новый Генеральный сделал ставку на резкое омоложение прокурорского корпуса. Достигших 60 лет следователей и прокуроров, вне зависимости от опыта, таланта, послужного списка, прямо в день рождения «радовали» приказом о выведении их за штат. И хотя, еще будучи исполняющим обязанности Генпрокурора, новый руководитель декларировал индивидуальный подход, гребли, как водится, всех под одну гребенку.
Аверьянов, много лет проработавший в органах военной прокуратуры, всю свою сознательную жизнь вел здоровый образ жизни — зарядка, контрастный душ, лыжи, велосипед, не курил, пил в меру, но с удовольствием. И в свои шестьдесят был как огурец.
Самые противные для него дни были выходные. Он не был заядлым рыбаком. У него не было хобби. Заниматься домашними делами он с лейтенантских лет не любил — всякие там слесарно-столярные поделки. Жена, Любовь Тимофеевна, послушно все эти 35 лет чинила пробки, вкручивала лампочки, врезала петли, вставляла стекла, забивала гвозди и так далее, естественно, не передоверяя никому и свои чисто женские дела.
В выходные с утра Аверьянов закрывался в своей комнате и первую половину дня просматривал на «видаке» записи всех матчей любимой команды. И хотя записи эти он знал наизусть, ему время от времени казалось, что «Спартак» с каждой игрой прибавляет.
У Аверьянова было две любви. Одна — в юности, сдержанная и неторопливая, без всплесков и драм, — к жене Любочке.
Вторая — полная взлетов и падений, чудовищных эмоциональных всплесков, стрессов, которые менее здоровое сердце просто не выдержало бы, бессонных ночей после неудач, — это любовь к «Спартаку».
С кухни доносился едва уловимый запах варившегося там украинского борща, серьезным почитателем которого был старый следователь. Шторы задернуты, и кокетливое июньское солнце не проникало в комнату.
Аверьянов сегодня из своей обширной коллекции записей выбрал матч двухнедельной давности с командой «Крылья Советов». Команда не выдающаяся, хотя и перспективная, с точки зрения Аверьянова. Самарцев недавно возглавил импонировавший ему Александр Тарханов. Конечно, Аверьянов знал результаты этого давнишнего матча. Но его как истинного ценителя футбола и страстного поклонника «Спартака» интересовал не результат. Он получал наслаждение от самой игры.
«Спартак» предстал на матче в полном составе. Что ранее на протяжении нескольких туров мешали ему сделать травмы и дисквалификации.
В команде самарцев на поле вышел давно отмеченный Аверьяновым как перспективный полузащитник Кайнов.
Но с первых минут мяч, к удовольствию старого следователя и к явному неудовольствию напрягшегося Тарханова, двигался только в одном направлении — в сторону ворот гостей из Самары.
В два-три касания, технично, на хорошей скорости он доставлялся в штрафную площадку самарской команды. Удары по воротам «Крылышек» следовали один за другим. Особенно изящно спартаковцы работали на флангах. И Парфенов, и Тихонов, и Ширко просто истерзали оборону гостей бесконечными прорывами и финтами.
Ширко мог бы отличиться уже на третьей минуте. Его точный, но не очень сильный удар в левый нижний угол ворот в акробатическом прыжке парировал вратарь самарцев.
«Спартак» наращивал мощь своих атак, и на 16-й минуте логическим завершением его преимущества стал гол-красавец. Стремительно проведенная комбинация завершилась диагональным пасом к линии вратарской площадки и точным ударом Тихонова. Причем шансов у вратаря самарцев, неплохо игравшего Стрекалова, практически не было.
На исходе первого часа гости пришли в себя, применили активный прессинг и провели в целом, по мнению Аверьянова, неплохую пятиминутку. Но потом вплоть до свистка судьи на перерыв инициативой владел «Спартак». Пару раз Стрекалов спасал свою команду от неминуемых голов.
Сразу после перерыва стремительный рейд Парфенова из глубины обороны был грубо остановлен в метре от штрафной, и Тихонов мастерски провел крученый мяч в верхний левый угол ворот самарцев.
А на двадцатой минуте тот же неугомонный Тихонов поймал гостей на контрходе и буквально выложил мяч прямо на голову Титову, как всегда оказавшемуся в нужное время в нужном месте, и тот в падении провел неотразимый мяч.
По окончании матча видеозапись позволила Аверьянову еще раз всмотреться в усталое лицо Романцева; преодолевая сухость и горечь во рту от массы выкуренных за матч сигарет, Олег Иванович сдержанно похвалил своих футболистов.
— После того как футболисты разъехались по разным сборным, трудно было рассчитывать на очень хороший результат. Я надеялся, что они, тем не менее, сыграют хорошо. Но не ожидал, что так хорошо, — улыбнулся тренер. — Меня порадовал и результат, и самоотдача ребят: самарская команда не простая, хорошо сбалансированная. Выиграть у нее всухую было совсем не просто.
— Олег Иванович, что было главным в победе — техничность ваших ребят, тактика, домашние заготовки или воля к победе?
— Они хотели выиграть и выиграли. Они боролись на каждом квадратном метре поля. Наверное, на нашей стороне сегодня была и удача. Но удача, уверен, приходит к тому, кто сражается.
Ответив на этот вопрос, Романцев бросил недокуренную сигарету в урну и стремительно направился, чуть с наклоном вперед, в раздевалку.
После каждого видеопросмотра Аверьянов «назначал» лучшего игрока матча. На этот раз лучшим он опять, как и в субботу, когда просматривал матч «Спартака» с «Черноморцем», назначил Тихонова.
В этот момент ему и позвонила заместитель директора Музея русской культуры ХVIII века Вера Степановна Петряева, замечательный знаток ювелирного искусства этой эпохи. С ее мужем, полковником Петряевым, Аверьянов служил в военной прокуратуре вплоть до ухода этого грамотного юриста, занимавшегося вопросами реабилитации жертв политических репрессий, на пенсию год назад.
— Михаил Васильевич, извините, что отрываю дома в воскресный день. Но возникла проблема, я бы сказала, на стыке искусствоведения и криминологии: таинственно пропал крупнейший коллекционер ювелирного искусства России ХVIII века профессор геологии, пенсионер Иван Иванович Шаповалов. Его коллекция оценивается в миллионы долларов. А он — пропал.
ГЛАВА 6
БУКЕТ С АМЕТИСТОМ. ПРОДОЛЖЕНИЕ
"Как только самнит упал, подоспел его товарищ — третий, весь покрытый шрамами самнит. Спартак ударил его щитом по голове, не считая нужным пустить в ход меч и, видимо, не желая убивать его. Оглушенный ударом, самнит перевернулся и рухнул на арену. В это время на помощь ему поспешил последний из его товарищей, совсем уже выбившийся из сил. Спартак напал на него и, стараясь не наносить ран, несколькими ударами обезоружил противника, выбив из его рук меч, потом охватил его мощными руками... и повалил на землю.
— Такова жизнь, — сказал Катилина, обращаясь к Сулле. — Более слабый погибает.
— В жизни первым погибает тот, чья смерть кому-то нужна, — ответил Сулла, смахивая со лба крупные капли пота..."
Так уж получилось, что старший следователь по особо важным делам Михаил Васильевич Аверьянов, после тридцатилетней беспорочной службы в органах прокуратуры города Москвы, наконец-то за год до своего юбилея получил вполне приличную двухкомнатную квартиру на троих в одном из престижных районов Москвы — в пяти минутах ходьбы от метро «Баррикадная». Хотя, конечно, и раньше ему было «положено». Как-никак в однокомнатной квартире жить с женой и сыном, инвалидом детства по зрению, было тесновато. Но не видать бы старому «важняку» и этой квартиры, как своих больших, покрытых седыми волосами ушей, если бы в последние годы не наметилась тенденция на улучшение жилищных условий руководящим работникам Генеральной прокуратуры. Заместители Генпрокурора, начальники управлений, советники и помощники Генерального получали большие по площади, улучшенной планировки в центре Москвы. А в освободившиеся за выездом, если не было обоснованных претензий на свободные квартиры у ближайших родственников «выезжантов», вселялись на улучшение ветераны. Однако и тут не видать бы квартиры Аверьянову. Но вышел какой-то взаимовыгодный размен: сыну выехавшего из квартиры на «Баррикадной» начальника главка Генпрокуратуры дал, по договоренности, большую квартиру в Строгино, на берегу Москвы-реки, мэр города. За это квартиру на «Баррикадной» выделили Мосгорпрокуратуре.
Все эти подробности не имели бы ровно никакого значения, если бы дом в пяти минутах ходьбы от метро «Баррикадная» не считался элитным.
Здесь жили чиновники мэрии, солидные предприниматели и даже таинственные, невесть чем занимавшиеся днем господа, но все знали, что по утрам от дома и вечером домой их сопровождают бритоголовые «братки» с не искалеченными интеллектом лицами.
Ha окнах у всех стояли стеклопакеты, двери подъездов имели не только металлическую основу и сложные замки с шифрами, но и консьержек. Причем роли консьержек исполняли по очереди бывшие сотрудники силовых ведомств, хорошо вооруженные и, естественно, с соответствующими лицензиями на охранную деятельность.
Как ни странно, Михаил Васильевич, его жена Люба и сын Сергей, ходивший в черных очках и с палочкой, в быт этого элитного дома вписались. Никто из соседей по подъезду не воротил от них с презрением нос, машины соседей, лихо тормозя у подъезда, никогда не обдавали их грязью, если Аверьяновы неосторожно оказывались в тот момент рядом. Охрана в подъезде приветливо открывала дверь перед Любой, выгуливавшей одновременно слепого Сережу и старую таксу Венеру. Словом, все относились, как к своим. Хотя, конечно, знали, «ху есть кто». И даже время от времени советовались с Аверьяновым по юридическим вопросам. Вопросы, как правило, сводились к одному: сколько дадут за то или иное криминальное деяние. Аверьянов же в советах никогда не отказывал.
Вот и в то воскресное утро, когда к нему зашла одна из старожилок дома, вдова бывшего секретаря горкома КПСС, проживавшая одна в двухкомнатной квартире на третьем этаже, Мария Федотовна и попросила у него совета как у юриста, он не отказал. Впустил старую даму в квартиру, уговорил присесть в глубокое кресло и рассказать все как на духу.
— Вы только не волнуйтесь. Расскажите все подробно, что вас волнует. И сразу станет легче.
— Ну, вы знаете, — жеманно потупилась вдова партийца, — что у нас с Шаповаловым Б.А. из пятнадцатой квартиры — роман. Это все в подъезде знают.
— А я нет, — простодушно удивился Аверьянов.
— Считайте это чистосердечным признанием, — пошутила вдова. — В конце концов, тут нет ничего порочащего нас в глазах соседей. Он вдовец, я вдова. У меня дети взрослые, у него вообще нет родных. Словом, возникли теплые отношения на почве быта. Знаете ли, рубашки он сам стирал в стиральной машине «Бош». А гладить не умел. Ну и я, знаете ли, хотя мой муж занимал высокое положение в свое время, ну, вы понимаете... Но я всегда сама готовила. И очень, знаете ли, прилично. Ну вот, как-то разговорились в очереди в гастрономе в соседней высотке, познакомились. Оказалось, что моя квартира буквально над его. Раз я зашла за спичками. Другой раз он за солью. Потом я попросила ввинтить лампочку, а он — погладить рубашку, — он шел на презентацию в музей личных коллекций... Да, кстати, вы знаете, что он был известным коллекционером? Что он еще собирал, не знаю, он был человек старой закалки, — сдержанный, даже скрытный. Очень, очень милый и обаятельный. Но картины точно собирал.
— И были ценные? — профессионально заинтересовался Аверянов.
— Только вы, ради Бога, не подумайте, что мой интерес к соседу имел какие-то меркантильные нюансы, — засмущалась вдова партийца. — Я вообще вам, как прокурору, признаюсь, — женщина не бедная. Но все по закону. Мой муж всегда зарабатывал хорошо, а жили мы скромно. И деньги откладывали на сберкнижку, мало ли что, — она кокетливо хихикнула, — в старости, знаете ли, на лекарства. Он вот старости так и не дождался, умер в 70 лет. — Вдова приложила к сухим глазам душистый носовой платок. — А я еще, как бы это сказать, в бальзаковском возрасте, — если честно, только вам, как прокурору, — мне 65.
— Никогда не дал бы больше 60, — честно глядя в глаза даме признался Аверьянов.
— Спасибо. Но я чувствую себя внутренне еще моложе. Словом, картины были хорошие. Я в этом понимаю толк. Мы с мужем один раз были даже в «Третьяковке». Он присутствовал при каком-то открытии и взял меня с собой. И потом, — у нас дома тоже есть картины. Пейзаж Москвы, по случаю очень недорого приобрели, еще когда муж был жив, в Измайлово на вернисаже... И еще натюрморт неизвестного художника — подарок мужу к выходу на пенсию.
Аверьянов устало покачал головой. Когда вдова прорвалась к нему «на консультацию», он самозабвенно смотрел записанный на магнитофон год назад матч «Спартака» и «Локомотива». «Локомотив» Михаил Васильевич тоже любил и ставил в мировой табели о рангах сразу после «Спартака». Матч тот был просто классным: играли обе команды отлично, и победил в равной борьбе «Спартак». Ничего лучше, чтобы создать хорошее настроение на весь день, и придумать нельзя было.
Вдовица ворвалась в середине второго тайма, когда нападающий «Спартака» стремительно влетел в штрафную площадь «Локомотива» и вдруг, вместо того чтобы пробить по воротам, где уже занял правильную позицию вратарь, вместо того чтобы дать пас своему полузащитнику, просто прелестно открывшемуся справа, отбросил мяч пяткой чуть назад и влево — на ход своему защитнику, неожиданно для железнодорожников материализовавшемуся из глубин обороны прямо напротив ворот «Локо». И тот неотразимо пробил в левый верхний угол ворот противника. И вратарь «Локо» был конечно же бессилен.
Слишком все быстро произошло.
Вдовица ворвалась в ту минуту, когда мяч на глазах затаившего дыхание стадиона вдруг пошел не вперед, не направо, а чуть назад и влево...
Услышав звонок, Аверьянов остановил видак. И хотя он конечно же знал, чем закончился этот эпизод и весь матч, но нежных чувств к вдовице, прервавшей сей сладостный для истинного болельщика миг, он не испытывал.
Однако ж профессиональный интерес и обязательность взяли верх над страстным увлечением.
— Так в чем проблема? — резюмировал он стыдливую исповедь разговорчивой соседки.
— Он пропал! — развела она в стороны морщинистые ручонки.