Страница:
– Теперь уже миллиарды. Инфляция, девальвация, реставрация… мать их всех опять же тудыть… Мозги полощут, как детям. Демократии никакой вааще не стало.
– Какая тебе, япона мама, демократия ещё нужна? – накинулись на него все дружно. – Итак уже не знаешь, куда её девать. Хошь не иди на работу, хошь иди – всё одно ни хрена не платют. Полная свобода выбора.
– Правильно, мужики, вопрос ставите, – сказал всезнающий агитатор. – Демократия ведёт народ к прямому вырождению.
– Постойте. Это как? – спросил мужчина с рыбьим хвостом в авоське.
– Это так. Демократия приводит к власти среднего человека. Он, этот средний, сиречь, серый, придя к власти, что начинает делает?
– Демократничать.
– Правильно понимаете ситуцию. И так демократничает, что к концу его избирательного срока ни одной светлой головы поблизости не оказывается. Вокруг одна совсем уже серая серость. Кого, справшивается, она может выбрать? Ещё более серого.
– Понятное дело. Кто ж любит, что умней его вокруг люди были?
– Верно опять же, – удовлетворённо похвалил агитатор. – И если этот процесс идёт слишком быстро, то очень скоро такая демократия перерождается в диктатуру тёмных сил. Другого выхода нет.
– А в других странах есть?
– Там же не за одну пятилетку демократию насаждали.
– А какая связь?
– Простая, дурья твоя башка, бараньи уши. Потому что общество не успевает за такие короткие сроки выработать защитные механизмы от диктатуры. Диктатура рождается естественным путём, без всякого кесарева сечения, непосредственно из легальной демократии.
– Все они одном миром мазаны, что демократы, что диктаторы. Ещё когда сказано было.
– А выход какой?
– А выхода нет, как в автобусе.
– Когда это?
– А когда народ без царя в голове.
– Так ты нас за монархию агитируешь? – враз встрепенулась совсем приунывшая толпа.
– Да не за монархию, дурьи вы головы…
– А за что? Ты ж сам сказал – без царя в голове.
– Без царя – это аббревиатура такая. Значит, без цели разумной. Допетрили?
– Ну, это понятно, – подмигнул рыбий хвост. – ЦР, ЦУ, ЦРУ, точка РУ. Знаем такие аббревиатуры, хоть и в сельской местности обретаемся.
– Вот именно.
Накал страстей слегка поуменьшился. Стали неторопливо переговариваться между собой. Агитатор молча смотрел на собравшихся. Возможно, он ждал, когда народу станет побольше.
Однако понемногу дискуссия снова стала выходить из берегов.
– А правительству вообще пора кончать эти дела, а то ведь доведут народную плоть до крайности, – угрожающе сказал тот самый активист – с большим пакетом в руке, из которого на километр торчал пахучий рыбий хвост.
– А крайность… у народной плоти… это где? – ехидно спросили у него.
– А это когда воровать начнут уже посередь бела дня.
– Да уж… Это крайность…
– Точно беспредел!
– Беспредел, ага.
– И получается это оттого, что учат нас жить не старцы премудрые, а молодая, зелёная педократия.
– Педрокария… это что? Она ж раньше была вроде голубая.
– Да не педро, а педо. Власть, значицца, сопляков упакованных с папашками именитыми. Хайдарята, немчурята там разные, ещё и говорить толком не научившись, уже зажигают и светятся на всех экранах и публичных трибунах.
Народ одобрительно загудел.
– Во-во! Мало им собчачеч крашеных, так теперь ещё немчуру ясельного возраста в политике разводят. Хотя, согласен, и педрилам живётсяс сейчас гой еси как привольно на Руси.
– Молодая политпоросль разноцветной ориентации, всех их в бога душу мать.
– Нда, ну и дела пошли в Датском королевстве… Пердократы…
– Педократы, говорю тебе.
– Они самые. Значит так… Преемственность курса, говоришь, обеспечивают?
– А это есть великое зло, – нравоучительно изрёк тот, что с рыбьим хвостом.
– А почему?
– По качану. Не ясно что ли? Ведёт прямиком такая преемственность к застою. Потому что политический процесс должен быть живым и со здоровыми почками.
– С почками? А печёнка не требуется?
– Не требуется, особенно, ежли твоя.
– Это почему же? Чем же моя не хороша?
– Так она ж у тя циррозная.
– Пить что ли нельзя? Ну вы совсем… И тут за трезвый взгляд на вещи… Мама мия… Значит, почки нужны здоровые… Отбитые не подойдут… Беда…
– Почки, в данном случае, – это не орган, а задатки новой творческой системы, – ответил агитатор противнику трезвого образа жизни и затем, отвернувшись от него, сказал человеку с портретом на майке: Будущее непредсказуемо как погода. Верно я говорю?
Носитель сложносочинённой наглядной агитации, всё это время участливо слушавший перепалку по поводу «педократии», снова решительно выдвинулся в центр, произнёс краткую речь и, как бы подводя итог беседы, довольно громко, но не как на митинге, а просто чуть громче, чем полагалось для того, чтобы быть просто услышанным близстоящими, сказал:
– Слушай сюда. Вас окружают космополиты и стяжатели. Вы поняли?
Группа дружно шумнула и стала с любопытством глазеть по сторонам.
– Чево ж тут не понять?
– Это точно, обложили, гады пердократы…
– Педократы.
– Не всё едино? Кто такие, если по-простому?
– Объясняю для особо одарённых: космополиты и стяжатели – это раковые клетки своего народа. Если их вовремя не удалить из организма, они его сожрут.
– Точно. И сами подохнут.
Гыгыкнули и вдруг всё сразу стихло, люди тяжело замолчали.
– Тогда слушай сюда. Понадобится триста лет, чтобы отвоевать право быть и жить в своей собственной родной стране, – пафосно продолжил полностью завладевший вниманием агитатор, грозя крепко сжатым кулаком на запад. – И пусть не думают, что мы сдадимся без боя. Ну?! Ваше слово, народ.
– Не-а, ни за что, – дружно взревела группа в момент встрепенувшихся митингантов. – В бой хоть сейчас. Наливай.
Агитатор удовлетворённо кивал головой.
– Мужики, я понял. Антил дес, как говорят наши братья по разуму, что означает – за жизнь будем бороться до самой смерти.
Тут народный энтузиазм сразу как-то поутих.
– Чево так много-то – триста лет? – почесал в затылке тот, что с рыбьим хвостом. – До самой смерти, ого-го… тут и жить осточертеет, не то что бороться.
Снова дружно заговорили.
– С такой предвыборной агитацией много голосов не соберёшь, слышь, мужик. Людям счас жить нады по-людски, а не через триста годов, – сказал специалист по неполучению законного наследства.
Его дружно поддержали:
– Триста лет… Чаво захотел! Тады уже и астероид может упасть, а как на моё поле угодит? На кой тады мне эта ваша хренократия?
– А я ваще демократию не уважаю, – высунулся из толпы мужичок в спортивном костюме.
– С чего бы это?
– А всякий раз какие-то поломки. Задолбали эти ремонты.
– Я понял, про что он, – сказал рыбий хвост. – Это ж у тебя домкраты ломаются, дурья башка, – постучал он по лбу мужичка в спортивном костюме. – Засовывайся обратно.
И он ткнул мужичка довольно сильно в тощую, «измученную нарзаном» грудь.
– А не один хрен? – не сдавался тот, подавая реплики теперь уже из заднего ряда. – Всё одно демократия это не-божески.
Центр дискуссиии мгновенно тпереместился на периферию.
– Это как?
– А просто, – сказал весьма гордо мужичок и приосанился. – Там, где ноне живут демократы, ресурсов нет ни фига. А всё почему? Потому что народ в древности был умный, божественный, и селился только там, где были углеводороды. А тех, кто не хотел жить по-людски, их за грехи ссылали на окраину, подале от людей. На поселения, по-нашенски. Чтоб оне там демократничали от пуза и людям труда жить не мешали. Бог завсегда за справедливость и трудовой народ. Только не у всех мозги есть, чтобы понять это в полном объеме. Ёлы-палы…
Народ, не успевший ещё остыть от дискуссии о творческом процессе строительства будущего, заводился с полоборота. Кольцо вокруг агитатора стало зловеще сжиматься.
– Так это… антил дес… на американском диалекте, говоришь?
– А чевой-та… эт самое… американюгу злобного ты братом по разуму называешь? Ты что, за этих… дерьмократов что ли?
– Вот именно. Шибко грамотные все стали, разумны все, япона ваша мама… На кой нам энтот американюга вшивый сдался?
Однако тут в спор вмешался оппонент по земельному кодексу, у которого двоюродный брат три года назад уехал в Америку. Он, очень удачно и своевременно замолвив словечко в защиту «американюги злобного», тут же развернул общественное мнение в более дружелюбное русло.
– А чевой-та он вшивый? Ему хоть как можно умным быть.
– Это отчего же?
– Счас скажу. У них в Америке, брательник в письме давеча писал, Коломбия Пикчерс представляет, и кажен почти что день.
Ему тут же резонно возразили:
– А теперь и у нас Коломбия эта Пикчерс тоже кажен день представляет, хоть дома, хоть в видеосалоне, за церковью, оттянуться можно по полной. Пять боевиков за раз посмотришь и сразу человеком себя чувствуешь.
– Под пивко особо хорошо идёт, – сказал «шибко грамотный», в коротком пальто на двух пуговицах.
Но не все, однако, были согласны с этим мнением – насчёт «американюги злобного». Убийственный аргумент в духе махрового антиамериканизма едва не разрушил едва сложившееся хрупкое равновесие.
– Он Бен Ладена, американюга энтот, понимашь, в пещерах взрыват, а я что ли братом должон родным ему за это быть? – весьма негодующе вопрошал любителя кинопродукции США другой спорщик.
Тот озлился и весьма задиристо ответил, что американское кино – что там ни говори, настоящее мировое искусство, потому как хорошо промывает мозги и, что особенно важно, учит Родину любить. На вопрос: как это – ответил сразу. Если, говорит, в одной ихней серии убили не менее десяти человек за сеанс, то жизнь в нашем городе Тьму-Таракане, по сравнению в жизнью, представленной Коломбийской продукцией, совсем райская, чтобы не сказать – просто сказочная, потому как здесь пока рекорд – всего три трупа за день, и уже второй месяц показательный уровень криминальных достижений держится строго этой отметки, ни трупом выше. Народ удовлетворился и согласно шумнул – безопасность превыше всего. Агитатор поднял руку, требуя внимания.
– Американец нам брат по разуму, да, я не оговорился, – сказал агитатор с некоторой досадой на пустую трату времени. – Но только совсем по другой причине, чисто лингвистической. Слово это, «американец», при правильном произношении говорит само за себя, его специално враги исказили, придумав байку про некоего Америгу Веспуччи. А слово-то наше, славянское – «а-мы-реканцы», что, естественно, значит: «А мы речём, то есть, говорим Слово, то есть – проповедуем, несём Слово Божие в тёмные заблудшие массы, вот что это значит». Иными словами, говорили они просто, без всякой ложной скромности: «А мы – словяне».
– Так что ж, выходит, Америка – это… наш законный штат?
– Выходит, что так.
– Вот блин печёный… А чё ж мы тут до сих пор протухаем? Поехали что ли.
Такой оборот дел, однако, показался некоторым спорщикам странным и недостаточно понятным. Некоторые открыто смеялись.
– Они чё, шизы совсем, бегать и кричать – «а-мы-реканцы!», пока весь свет не услышит и на карту эту их землю американскую не нанесёт? – осторожно, однако не без ехидства, спросил у агитатора стоявший рядом с ним мужичок. Тот с досадой ответил:
– Да они не бегали и не кричали, чувичкин ты сын, сам понимаешь. Они таким образом представлялись туземцу при встрече: дескать, мы не захватчики, а, сам видишь, простые мирные проповедники.
– Как это?
– А так. Подходят они к туземцам знакомиться, а те, пока ещё непуганные европейской цивилизацией персонажи, вежливо так говорят, показывая друг на друга: «Вот этот – Ястребиный Коготь, а вон стоит Тот, У Которого Орлиный Глаз. А вы кто такие будете, господа хорошие?»
– Вот именно, кто.
– Ху из мистер Пути?
– Ага, именно. Признавайтесь. Хто из вас здесь будет ху.
– Ху дзинь-дзинь. Тау-тау.
Лицо агитатора выразило угрюмое недовольство.
– Опять с курса сбились. Мужики, не западайте, мы про Америку, ку-ку. Китай пока отдыхает. Не было там никакого тебе ни Пути, ни мистера, ни Твистера, ни даже дяди Тау. Вообще никакого дяди не было.
– А кто ж у них главный был тады?
– Там Караченцов был, вот кто.
Толпа и на этот раз проявила бдительность и выразила законное недоразумение.
– Какой ещё Кара… ченцов?
– Не, чеченцев нам сюды не нады. Тут и без их с вершком цыган хватает.
– Вот именно, всё что ни попадя хватает, только оставь без присмотра.
Агитатор терпеливо объяснил:
– Из «Ленкома» Караченцов, какой же ещё.
– Ну и лабуда. Мы в «Ленком» не ходим, мы в палатке «Ромашка», здесь, на площади, праздники отмечаем. Скверик рядом, полный сервис – и выпить и перепихнуться в темноте…
Посмеялись, приободрившись, поговорили о разном, потом вдруг снова к «американюге злобному» интерес забрезжил.
– Давай, слышь, про энтих… брательников по разуму подробные разъяснения. Как это они, голодные волки прерий, вдруг русаками оказались?
Агитатор вновь стихийно попал в центр внимания и больше из него уже не выпадал до полного выяснения вопроса.
– Ну вот. Слушай сюда. Представились индейцы по всем правилам и от наших ждут разъяснений. Тогда наши и говорят весьма вежливо и простым народным языком: «Вы, значит, индейцы, это мы в школе проходили – Ястребиный Коготь, Орлиный Глаз и всё такое. А мы тоже вам не чужие, вот он, к примеру, точно ваш родной брат, Беркут – Золотой Орёл, прибыл в ваши знойные дебри прямиком с Алтайской глубинки. Да и мы – орлы первоклассые. У нас вааще что ни мужик, то чистый орёл. У нас орлов даже графьями императрицы назначают. Только крылья слегка подрезаны у них бывают…» Ну ладно, посмеялись, порадовались за племя пернатых. И опять индейцы спрашивают, а как мы все, в целом, называемся. Наши на это, значит, и отвечают, как я сказал, без ложной скромности: а мы реканцы, все как есть поголовно, что, сами понимаете, значит, вельми речистые, то есть мирные проповедники. А вовсе не группа захвата типа «омон». Это хоть понятно?
– А чё не понять, понятно пока что. А дальше?
– А дальше всё, приехали. Ну, и стали их туземцы, по своему обычаю, полным текстом называть, с тех пор так и называют – «А-мы-реканцы», а всем иным впоследствии говорили, что ещё до Колумба приезжали к ним проповедники – братья из далёкой снежной России, то есть это про наших соотечественников, и называли они себя просто и незатейливо, без всякого хвастовства: «А-мы-реканцы», а главный у них был с Алтая, наш родной брат Беркут – Золотой Орёл.
Восхищённому удивлению не было предела. Народное резюме вынесли однозначно:
– Так вот с чего Америка пошла!
– …йоо-моё…
– Твоё, твоё. Правильно рубишь.
– А поселения их стали называть, сам понимаешь, Америка.
– Верная постановка вопроса.
– Вот откуда есть пошла Земля Русская, поняли теперь, ущемлённые?
Толпа снова ахнула.
– Неа, не поняли, – сказал озадаченный таким глобальным поворотом дел главный спорщик. – Это когда ж русский «омон» успел туда?
Его дружно поддержали.
– Ты про это не говорил совсем. Так что давай, мужик, начинай сначала, жили были два мочала, йоо-моё…
Агитатор снова разозлился и готов был даже рассвирепеть.
– А чё, блин, не понять? «Американец», значит «славянин», говорю вам, чего ж тут не понятного. – Глянув на часы, агитатор рассердился ещё больше. – Потому всё так получается, что славяне – это люди слова, значит, они и есть проповедники. Словянин – правильно так говорить, через «о», это они уже потом русских людей «акать» научили, а на севере и сейчас «окают», так что американец это и есть русский, славянин – человек слова, он же провоповедник веры христовой. Дошло теперь, одинокая извилина?
Спорщик недоверчиво покачал головой.
– Круто.
– Ну да, круче не бывает, но только это чистая истина.
– А что дальше, сладились?
– А вот что дальше… Дальше, ядрёна мама, стали обустраиваться, ну и жили себе в своей Америке, не тужили в полной гармонии с природой родного края. Потом, когда прогресс настиг их даже в прериях, настроили со временем высоток с лифтами и стали жить совсем уже лучше всех.
Но тут агитатора ждал новый подвох.
– Так американцы… они ж, вроде, своих предков в Ирландии имели? – сказал весьма ехидно человек с рыбьим хвостом и торжествующе посмотрел на товарищей – факт с Ирландией вряд ли удастся предать забвению даже в сердце мордовской глубинки. Однако агитатор и здесь не растерялся.
– Это уже потом со всего света каждый, кому делать дома не хрена или задолжал кто в той же Ирландии или где ещё, стали по-тихому с чужими паспортами сваливать в Америку, или вообще без паспортов, в трюме пиратского проходящего мимо судна. Получился такой вот плавильный котёл, в некотором роде.
– А космополиты тогда там откуда взялись? – озадаченно, но не без ехидства снова спросил главный спорщик.
Агитатор ответил с большим сердцем:
– Оттуда, откуда и везде берутся. От бабок бешеных. Знашь таких?
– Знаю, ну есть оне у некоторых.
– Только не у нас. Агитатор кивнул.
– Вот от них всё и пошло… Как стали люди приличные бабки заколачивать, так туда вся мировая шушера да шишиги разные и потянулись и всяко подпортили райскую обитель. Тут же банков понастроили разные Ротшитльды, пошёл чёрный передел законной собственности, а также наших с вами предков, потом земельной собственности, рейдерские захваты концернов и офисов, Север на Юг с вилами наперевес и тэ дэ и тэ пэ, и вот уже полный атас – результат весьма неутешительный: трудовая русская Америка беспросветно томится и днесь под гнётом стяжателей и космополитов.
– И днесь?
– И посейчас.
– А что так легко сдались-то? Русские вроде не сдаются, – опять ехидно спросил мужчина с рыбьим хвостом. – Взяли бы да и повыгнали тех, кто понаехали по-наглому.
– Кто их мог повыгнать?
– Те, которые понаоставалися.
– Да, точно. А что, блин, сразу сдаваться? Это легко. Агитатор слегка занервничал.
– Кто сказал – легко? Просто изначально неравное положение у человека русского, честного и смелого, с голой грудью на врага, против наглого космополита-пройдохи, человечишки трусливого, однако лживого и весьма коварного, а потому вельми живучего, да ещё со спины заходящего.
– Точно, сточно. Такие есть, без мыла куды хошь влезут. А что ж они фортиции не строили на случай нашествия врага?
Агитатор ожесточённо плюнул себе под ноги и сказал:
– Какой толк их строить? Вон Константинополь Византийский какие укрепления вокруг себя не понастроил, даже по морю цепь чугунную протянули на сорок миль, чтоб ни один корабль без их ведома в гавань не зашёл, а турки всё одно их враз одолели. А ведь осаду они в своём Константинополе могли держать годами, у них под городом ещё один город был – специально для хранения воды, подземный такой дворец-резервуар, на тот случай, что враг акведук разрушит. Но мировая православная империя позорно проиграла туркам. Так Константинополь – столица мирового православия, стал Истамбулом – главным городом духовного интернационала. И всё почему?
По всем признакам, народ заинтересовался и снова внимательно слушал:
– Да, интересно, как это они, эти чурки, так ловко справились с православной империей?
– А просто, – ответил агитатор. – Империя пала по причине внутреннего врага. Предатели своими подлыми руками открыли ворота неприступной крепости.
– Тяжёлый случай…
Помолчали, вовздыхали – огорчённо и дружно.
– И что, больше теперь не «окают» эти… амыреканцы? – нарушив тишину, осторожно спросил рыбий хвост.
– Неа, теперь они картавят, вместо «ррр» говорят «гггг». А кто ещё на ту пору «окал», тот назад, в Россию сбежал. Старые русские роды – Рязановы, Караченцовы ну и некоторые другие иже с ними… Все сюда и вернулись.
– Так и на Волге «окают» посейчас, это что ж, и они американцы? – сказал его оппонент, широко и весело улыбаясь.
– Верно, и на Оке тоже. Но только это предки наши с тобой, а также – всех трудовых американцев. Въехал теперь? Так что теперешние честные американцы не меньше, а то и столько, как и мы, томятся под всемирным гнётом космополитов и стяжателей, которые повсеместно вытесняют белую расу и подчиняют себе продажные правительства много имущих народов, – по-прежнему бодро, но раздражаясь всё больше такой непонятливостью ущемлённых масс, завершил исторический экскурс агитатор.
Народ заволновался, пришёл в движение, однако снова послышались, тут и там, сдержанные, но весьма ехидные смешки. Назревал новый поворот в этом, и без того щекотливом вопросе.
– Интересно у тебя получается – что ни нация, то всё русаки, – тоже весьма задиристо сказал коренастый мордыш с румянцем во всю щеку.
Агитатор высморкался в разовую салфетку, аккуратно сложил её, сунул в карман и сказал категорично:
– Извини, парень, такова истина. И менять её, даже в угоду общественному недовольству целого райцентра типа ваш, никак не получится. Так уж сложилось. А кому это не нравится, пусть себе поищут другую планету. Их много на сей день, космополиты пока не захватили.
Толпа тут же слегка поутихла, с опаской поглядывая на столь категорично мыслящего оппонента.
– Хреново как-то это всё…
– Мы бы поискали, да картошка нигде, кроме как на земле, не растёт. А мы без картохи никак. Вот и приходится издеся жить и мучиться.
Агитатор пожал плечами и, внимательно оглядев окружающих, вероятно, весьма подавленный безвыходностью положения местного населения, сказал уже чуть мягче:
– Так получилось, не обижайся. Ничего личного, как говорится.
– А эти… космополиты и стяжатели… они что, все как есть цветные? – с нехорошей усмешечкой снова спросил непонятливый.
– Кто сказал? – вспыхнул, тут же раздражившись, агитатор. В толпе произошло лёгкое замешательство.
– Ну, раз не белые, то цветные. Не бесцветные же они совсем! – таков был ответ.
– Бесцветных людей не бывает.
– Логично, – с усмешкой сказал агитатор и решительно оправил на груди футболку со странным портретом.
– Ну, не чёрные же, сам подумай.
Агитатор, ещё раз оглянувшись по сторонам, словно в попытке обнаружить где-то рядом наглядный материал – злополучных «бесцветных» персонажей, сказал серьёзно.
– Они какого хочешь цвета могуть быть, только это не люди вовсе. Понял теперь, осколок ущемлённой массы?
– А кто? – в ужасе ахнула толпа, снова тесно сгрудившись вокруг просвещённого агитатора.
– Оборотни в упаковке, что ли? – кричали одни.
– В спецжилетах, дурак, – тут же вносили коррективу другие. – Комиксы такие есть.
Агитатор, ещё раз оглянувшись по сторонам, тихо сказал свистящим шёпотом:
– Оборотни это что. Это… Клоны!
Толпа вскрикнула весьма устрашающе – ЙООО!!!
– Вот кто они такие. Въехали? Клоны!
– Клоны? – обомлела, враз отхлынув, сильно смущённая толпа.
– Ну да, клоны.
– А как понять?
– Это которых по телеку показывали?
Агитатор посмотрел на безнадёжно непонятливых с большой тоской в глазах и сказал усталым голосом:
– У людей настоящих, даже сильно ущемлённых, как вы, таких вот хотя бы, как этот… – Он указал на стоявшего напротив него мужчину с рыбьим хвостом, тот зарделся и откашлялся, будто готовился сказать в порядке опровержения речь, но не успел – агитатор, возвысив голос, произнёс: У них, то есть, у вас, ещё не отмер истинкт сочувствия и стремления к правде. А эти же, клоны косопузые да лупоглазые, стремятся только к одному – к наживе, и никого не пощадят на своём пути, хоть и лепечут повсеместно про справедливость и права человека, любовь к народу и российским просторам, и не скупятся на всяческие пожелания добра ближнему в большом глобальном раю.
Речь агитатора произвела впечатление весьма неоднозначное.
– Не представляю, как жить дальше будем… – уныло отозвался главный его оппонент, и хмурая толпа печально утихла.
– Ты не одинок, Коломбия Пикчерс тоже не представляет, до чего всё хреново стало, – сказал уверенно трагичным голосом агитатор и снова недовольно посмотрел на часы.
Оторопевшая толпа вновь стала подавать признаки пробуждающегося сознания.
– Это точно, хрен знает до чего всё хреново стало…
– Точно, точно, как сказал наш премьер по телеку, дожили, мать их тудыть, в стране скоро и вовсе ни хрена не станет.
– Так и сказал?
– Ага, так и сказал – скоро ни хрена не станет, корову покрыть будет некому.
– Иди ты. Так и сказал – не станет?!
– Так и сказал.
– Про корову?
– Ну не про быка же.
– А что, всё как в Америке.
– А что как в Америке?
– Там по закону только осла нельзя покрыть.
– А корову можно?
– Про корову у них нет закона о непокрытии.
– Значит можно, раз нет.
– А у нас есть?
– Ну, раз сам премьер…
– И ему что – не вставили после этого?
– Теперь вставят, потому что это не его забота.
– Коров покрывать?
– Гы.
– Очень смешно.
– Вставят, не сомневайся.
– Приказ уже пишут.
– Ну, мужик, оторвался по полной…
– Довели, мать их тудыть…
– Да уж…
– До чего только люди в отчаянии не доходят!
– Какой ценой вэвэпэ удвояют!
– Во бесстыдники…
– Мерзавцы! Охальники поганые!
– Корову значицца… Так и сказал?
– Какая тебе, япона мама, демократия ещё нужна? – накинулись на него все дружно. – Итак уже не знаешь, куда её девать. Хошь не иди на работу, хошь иди – всё одно ни хрена не платют. Полная свобода выбора.
– Правильно, мужики, вопрос ставите, – сказал всезнающий агитатор. – Демократия ведёт народ к прямому вырождению.
– Постойте. Это как? – спросил мужчина с рыбьим хвостом в авоське.
– Это так. Демократия приводит к власти среднего человека. Он, этот средний, сиречь, серый, придя к власти, что начинает делает?
– Демократничать.
– Правильно понимаете ситуцию. И так демократничает, что к концу его избирательного срока ни одной светлой головы поблизости не оказывается. Вокруг одна совсем уже серая серость. Кого, справшивается, она может выбрать? Ещё более серого.
– Понятное дело. Кто ж любит, что умней его вокруг люди были?
– Верно опять же, – удовлетворённо похвалил агитатор. – И если этот процесс идёт слишком быстро, то очень скоро такая демократия перерождается в диктатуру тёмных сил. Другого выхода нет.
– А в других странах есть?
– Там же не за одну пятилетку демократию насаждали.
– А какая связь?
– Простая, дурья твоя башка, бараньи уши. Потому что общество не успевает за такие короткие сроки выработать защитные механизмы от диктатуры. Диктатура рождается естественным путём, без всякого кесарева сечения, непосредственно из легальной демократии.
– Все они одном миром мазаны, что демократы, что диктаторы. Ещё когда сказано было.
– А выход какой?
– А выхода нет, как в автобусе.
– Когда это?
– А когда народ без царя в голове.
– Так ты нас за монархию агитируешь? – враз встрепенулась совсем приунывшая толпа.
– Да не за монархию, дурьи вы головы…
– А за что? Ты ж сам сказал – без царя в голове.
– Без царя – это аббревиатура такая. Значит, без цели разумной. Допетрили?
– Ну, это понятно, – подмигнул рыбий хвост. – ЦР, ЦУ, ЦРУ, точка РУ. Знаем такие аббревиатуры, хоть и в сельской местности обретаемся.
– Вот именно.
Накал страстей слегка поуменьшился. Стали неторопливо переговариваться между собой. Агитатор молча смотрел на собравшихся. Возможно, он ждал, когда народу станет побольше.
Однако понемногу дискуссия снова стала выходить из берегов.
– А правительству вообще пора кончать эти дела, а то ведь доведут народную плоть до крайности, – угрожающе сказал тот самый активист – с большим пакетом в руке, из которого на километр торчал пахучий рыбий хвост.
– А крайность… у народной плоти… это где? – ехидно спросили у него.
– А это когда воровать начнут уже посередь бела дня.
– Да уж… Это крайность…
– Точно беспредел!
– Беспредел, ага.
– И получается это оттого, что учат нас жить не старцы премудрые, а молодая, зелёная педократия.
– Педрокария… это что? Она ж раньше была вроде голубая.
– Да не педро, а педо. Власть, значицца, сопляков упакованных с папашками именитыми. Хайдарята, немчурята там разные, ещё и говорить толком не научившись, уже зажигают и светятся на всех экранах и публичных трибунах.
Народ одобрительно загудел.
– Во-во! Мало им собчачеч крашеных, так теперь ещё немчуру ясельного возраста в политике разводят. Хотя, согласен, и педрилам живётсяс сейчас гой еси как привольно на Руси.
– Молодая политпоросль разноцветной ориентации, всех их в бога душу мать.
– Нда, ну и дела пошли в Датском королевстве… Пердократы…
– Педократы, говорю тебе.
– Они самые. Значит так… Преемственность курса, говоришь, обеспечивают?
– А это есть великое зло, – нравоучительно изрёк тот, что с рыбьим хвостом.
– А почему?
– По качану. Не ясно что ли? Ведёт прямиком такая преемственность к застою. Потому что политический процесс должен быть живым и со здоровыми почками.
– С почками? А печёнка не требуется?
– Не требуется, особенно, ежли твоя.
– Это почему же? Чем же моя не хороша?
– Так она ж у тя циррозная.
– Пить что ли нельзя? Ну вы совсем… И тут за трезвый взгляд на вещи… Мама мия… Значит, почки нужны здоровые… Отбитые не подойдут… Беда…
– Почки, в данном случае, – это не орган, а задатки новой творческой системы, – ответил агитатор противнику трезвого образа жизни и затем, отвернувшись от него, сказал человеку с портретом на майке: Будущее непредсказуемо как погода. Верно я говорю?
Носитель сложносочинённой наглядной агитации, всё это время участливо слушавший перепалку по поводу «педократии», снова решительно выдвинулся в центр, произнёс краткую речь и, как бы подводя итог беседы, довольно громко, но не как на митинге, а просто чуть громче, чем полагалось для того, чтобы быть просто услышанным близстоящими, сказал:
– Слушай сюда. Вас окружают космополиты и стяжатели. Вы поняли?
Группа дружно шумнула и стала с любопытством глазеть по сторонам.
– Чево ж тут не понять?
– Это точно, обложили, гады пердократы…
– Педократы.
– Не всё едино? Кто такие, если по-простому?
– Объясняю для особо одарённых: космополиты и стяжатели – это раковые клетки своего народа. Если их вовремя не удалить из организма, они его сожрут.
– Точно. И сами подохнут.
Гыгыкнули и вдруг всё сразу стихло, люди тяжело замолчали.
– Тогда слушай сюда. Понадобится триста лет, чтобы отвоевать право быть и жить в своей собственной родной стране, – пафосно продолжил полностью завладевший вниманием агитатор, грозя крепко сжатым кулаком на запад. – И пусть не думают, что мы сдадимся без боя. Ну?! Ваше слово, народ.
– Не-а, ни за что, – дружно взревела группа в момент встрепенувшихся митингантов. – В бой хоть сейчас. Наливай.
Агитатор удовлетворённо кивал головой.
– Мужики, я понял. Антил дес, как говорят наши братья по разуму, что означает – за жизнь будем бороться до самой смерти.
Тут народный энтузиазм сразу как-то поутих.
– Чево так много-то – триста лет? – почесал в затылке тот, что с рыбьим хвостом. – До самой смерти, ого-го… тут и жить осточертеет, не то что бороться.
Снова дружно заговорили.
– С такой предвыборной агитацией много голосов не соберёшь, слышь, мужик. Людям счас жить нады по-людски, а не через триста годов, – сказал специалист по неполучению законного наследства.
Его дружно поддержали:
– Триста лет… Чаво захотел! Тады уже и астероид может упасть, а как на моё поле угодит? На кой тады мне эта ваша хренократия?
– А я ваще демократию не уважаю, – высунулся из толпы мужичок в спортивном костюме.
– С чего бы это?
– А всякий раз какие-то поломки. Задолбали эти ремонты.
– Я понял, про что он, – сказал рыбий хвост. – Это ж у тебя домкраты ломаются, дурья башка, – постучал он по лбу мужичка в спортивном костюме. – Засовывайся обратно.
И он ткнул мужичка довольно сильно в тощую, «измученную нарзаном» грудь.
– А не один хрен? – не сдавался тот, подавая реплики теперь уже из заднего ряда. – Всё одно демократия это не-божески.
Центр дискуссиии мгновенно тпереместился на периферию.
– Это как?
– А просто, – сказал весьма гордо мужичок и приосанился. – Там, где ноне живут демократы, ресурсов нет ни фига. А всё почему? Потому что народ в древности был умный, божественный, и селился только там, где были углеводороды. А тех, кто не хотел жить по-людски, их за грехи ссылали на окраину, подале от людей. На поселения, по-нашенски. Чтоб оне там демократничали от пуза и людям труда жить не мешали. Бог завсегда за справедливость и трудовой народ. Только не у всех мозги есть, чтобы понять это в полном объеме. Ёлы-палы…
Народ, не успевший ещё остыть от дискуссии о творческом процессе строительства будущего, заводился с полоборота. Кольцо вокруг агитатора стало зловеще сжиматься.
– Так это… антил дес… на американском диалекте, говоришь?
– А чевой-та… эт самое… американюгу злобного ты братом по разуму называешь? Ты что, за этих… дерьмократов что ли?
– Вот именно. Шибко грамотные все стали, разумны все, япона ваша мама… На кой нам энтот американюга вшивый сдался?
Однако тут в спор вмешался оппонент по земельному кодексу, у которого двоюродный брат три года назад уехал в Америку. Он, очень удачно и своевременно замолвив словечко в защиту «американюги злобного», тут же развернул общественное мнение в более дружелюбное русло.
– А чевой-та он вшивый? Ему хоть как можно умным быть.
– Это отчего же?
– Счас скажу. У них в Америке, брательник в письме давеча писал, Коломбия Пикчерс представляет, и кажен почти что день.
Ему тут же резонно возразили:
– А теперь и у нас Коломбия эта Пикчерс тоже кажен день представляет, хоть дома, хоть в видеосалоне, за церковью, оттянуться можно по полной. Пять боевиков за раз посмотришь и сразу человеком себя чувствуешь.
– Под пивко особо хорошо идёт, – сказал «шибко грамотный», в коротком пальто на двух пуговицах.
Но не все, однако, были согласны с этим мнением – насчёт «американюги злобного». Убийственный аргумент в духе махрового антиамериканизма едва не разрушил едва сложившееся хрупкое равновесие.
– Он Бен Ладена, американюга энтот, понимашь, в пещерах взрыват, а я что ли братом должон родным ему за это быть? – весьма негодующе вопрошал любителя кинопродукции США другой спорщик.
Тот озлился и весьма задиристо ответил, что американское кино – что там ни говори, настоящее мировое искусство, потому как хорошо промывает мозги и, что особенно важно, учит Родину любить. На вопрос: как это – ответил сразу. Если, говорит, в одной ихней серии убили не менее десяти человек за сеанс, то жизнь в нашем городе Тьму-Таракане, по сравнению в жизнью, представленной Коломбийской продукцией, совсем райская, чтобы не сказать – просто сказочная, потому как здесь пока рекорд – всего три трупа за день, и уже второй месяц показательный уровень криминальных достижений держится строго этой отметки, ни трупом выше. Народ удовлетворился и согласно шумнул – безопасность превыше всего. Агитатор поднял руку, требуя внимания.
– Американец нам брат по разуму, да, я не оговорился, – сказал агитатор с некоторой досадой на пустую трату времени. – Но только совсем по другой причине, чисто лингвистической. Слово это, «американец», при правильном произношении говорит само за себя, его специално враги исказили, придумав байку про некоего Америгу Веспуччи. А слово-то наше, славянское – «а-мы-реканцы», что, естественно, значит: «А мы речём, то есть, говорим Слово, то есть – проповедуем, несём Слово Божие в тёмные заблудшие массы, вот что это значит». Иными словами, говорили они просто, без всякой ложной скромности: «А мы – словяне».
– Так что ж, выходит, Америка – это… наш законный штат?
– Выходит, что так.
– Вот блин печёный… А чё ж мы тут до сих пор протухаем? Поехали что ли.
Такой оборот дел, однако, показался некоторым спорщикам странным и недостаточно понятным. Некоторые открыто смеялись.
– Они чё, шизы совсем, бегать и кричать – «а-мы-реканцы!», пока весь свет не услышит и на карту эту их землю американскую не нанесёт? – осторожно, однако не без ехидства, спросил у агитатора стоявший рядом с ним мужичок. Тот с досадой ответил:
– Да они не бегали и не кричали, чувичкин ты сын, сам понимаешь. Они таким образом представлялись туземцу при встрече: дескать, мы не захватчики, а, сам видишь, простые мирные проповедники.
– Как это?
– А так. Подходят они к туземцам знакомиться, а те, пока ещё непуганные европейской цивилизацией персонажи, вежливо так говорят, показывая друг на друга: «Вот этот – Ястребиный Коготь, а вон стоит Тот, У Которого Орлиный Глаз. А вы кто такие будете, господа хорошие?»
– Вот именно, кто.
– Ху из мистер Пути?
– Ага, именно. Признавайтесь. Хто из вас здесь будет ху.
– Ху дзинь-дзинь. Тау-тау.
Лицо агитатора выразило угрюмое недовольство.
– Опять с курса сбились. Мужики, не западайте, мы про Америку, ку-ку. Китай пока отдыхает. Не было там никакого тебе ни Пути, ни мистера, ни Твистера, ни даже дяди Тау. Вообще никакого дяди не было.
– А кто ж у них главный был тады?
– Там Караченцов был, вот кто.
Толпа и на этот раз проявила бдительность и выразила законное недоразумение.
– Какой ещё Кара… ченцов?
– Не, чеченцев нам сюды не нады. Тут и без их с вершком цыган хватает.
– Вот именно, всё что ни попадя хватает, только оставь без присмотра.
Агитатор терпеливо объяснил:
– Из «Ленкома» Караченцов, какой же ещё.
– Ну и лабуда. Мы в «Ленком» не ходим, мы в палатке «Ромашка», здесь, на площади, праздники отмечаем. Скверик рядом, полный сервис – и выпить и перепихнуться в темноте…
Посмеялись, приободрившись, поговорили о разном, потом вдруг снова к «американюге злобному» интерес забрезжил.
– Давай, слышь, про энтих… брательников по разуму подробные разъяснения. Как это они, голодные волки прерий, вдруг русаками оказались?
Агитатор вновь стихийно попал в центр внимания и больше из него уже не выпадал до полного выяснения вопроса.
– Ну вот. Слушай сюда. Представились индейцы по всем правилам и от наших ждут разъяснений. Тогда наши и говорят весьма вежливо и простым народным языком: «Вы, значит, индейцы, это мы в школе проходили – Ястребиный Коготь, Орлиный Глаз и всё такое. А мы тоже вам не чужие, вот он, к примеру, точно ваш родной брат, Беркут – Золотой Орёл, прибыл в ваши знойные дебри прямиком с Алтайской глубинки. Да и мы – орлы первоклассые. У нас вааще что ни мужик, то чистый орёл. У нас орлов даже графьями императрицы назначают. Только крылья слегка подрезаны у них бывают…» Ну ладно, посмеялись, порадовались за племя пернатых. И опять индейцы спрашивают, а как мы все, в целом, называемся. Наши на это, значит, и отвечают, как я сказал, без ложной скромности: а мы реканцы, все как есть поголовно, что, сами понимаете, значит, вельми речистые, то есть мирные проповедники. А вовсе не группа захвата типа «омон». Это хоть понятно?
– А чё не понять, понятно пока что. А дальше?
– А дальше всё, приехали. Ну, и стали их туземцы, по своему обычаю, полным текстом называть, с тех пор так и называют – «А-мы-реканцы», а всем иным впоследствии говорили, что ещё до Колумба приезжали к ним проповедники – братья из далёкой снежной России, то есть это про наших соотечественников, и называли они себя просто и незатейливо, без всякого хвастовства: «А-мы-реканцы», а главный у них был с Алтая, наш родной брат Беркут – Золотой Орёл.
Восхищённому удивлению не было предела. Народное резюме вынесли однозначно:
– Так вот с чего Америка пошла!
– …йоо-моё…
– Твоё, твоё. Правильно рубишь.
– А поселения их стали называть, сам понимаешь, Америка.
– Верная постановка вопроса.
– Вот откуда есть пошла Земля Русская, поняли теперь, ущемлённые?
Толпа снова ахнула.
– Неа, не поняли, – сказал озадаченный таким глобальным поворотом дел главный спорщик. – Это когда ж русский «омон» успел туда?
Его дружно поддержали.
– Ты про это не говорил совсем. Так что давай, мужик, начинай сначала, жили были два мочала, йоо-моё…
Агитатор снова разозлился и готов был даже рассвирепеть.
– А чё, блин, не понять? «Американец», значит «славянин», говорю вам, чего ж тут не понятного. – Глянув на часы, агитатор рассердился ещё больше. – Потому всё так получается, что славяне – это люди слова, значит, они и есть проповедники. Словянин – правильно так говорить, через «о», это они уже потом русских людей «акать» научили, а на севере и сейчас «окают», так что американец это и есть русский, славянин – человек слова, он же провоповедник веры христовой. Дошло теперь, одинокая извилина?
Спорщик недоверчиво покачал головой.
– Круто.
– Ну да, круче не бывает, но только это чистая истина.
– А что дальше, сладились?
– А вот что дальше… Дальше, ядрёна мама, стали обустраиваться, ну и жили себе в своей Америке, не тужили в полной гармонии с природой родного края. Потом, когда прогресс настиг их даже в прериях, настроили со временем высоток с лифтами и стали жить совсем уже лучше всех.
Но тут агитатора ждал новый подвох.
– Так американцы… они ж, вроде, своих предков в Ирландии имели? – сказал весьма ехидно человек с рыбьим хвостом и торжествующе посмотрел на товарищей – факт с Ирландией вряд ли удастся предать забвению даже в сердце мордовской глубинки. Однако агитатор и здесь не растерялся.
– Это уже потом со всего света каждый, кому делать дома не хрена или задолжал кто в той же Ирландии или где ещё, стали по-тихому с чужими паспортами сваливать в Америку, или вообще без паспортов, в трюме пиратского проходящего мимо судна. Получился такой вот плавильный котёл, в некотором роде.
– А космополиты тогда там откуда взялись? – озадаченно, но не без ехидства снова спросил главный спорщик.
Агитатор ответил с большим сердцем:
– Оттуда, откуда и везде берутся. От бабок бешеных. Знашь таких?
– Знаю, ну есть оне у некоторых.
– Только не у нас. Агитатор кивнул.
– Вот от них всё и пошло… Как стали люди приличные бабки заколачивать, так туда вся мировая шушера да шишиги разные и потянулись и всяко подпортили райскую обитель. Тут же банков понастроили разные Ротшитльды, пошёл чёрный передел законной собственности, а также наших с вами предков, потом земельной собственности, рейдерские захваты концернов и офисов, Север на Юг с вилами наперевес и тэ дэ и тэ пэ, и вот уже полный атас – результат весьма неутешительный: трудовая русская Америка беспросветно томится и днесь под гнётом стяжателей и космополитов.
– И днесь?
– И посейчас.
– А что так легко сдались-то? Русские вроде не сдаются, – опять ехидно спросил мужчина с рыбьим хвостом. – Взяли бы да и повыгнали тех, кто понаехали по-наглому.
– Кто их мог повыгнать?
– Те, которые понаоставалися.
– Да, точно. А что, блин, сразу сдаваться? Это легко. Агитатор слегка занервничал.
– Кто сказал – легко? Просто изначально неравное положение у человека русского, честного и смелого, с голой грудью на врага, против наглого космополита-пройдохи, человечишки трусливого, однако лживого и весьма коварного, а потому вельми живучего, да ещё со спины заходящего.
– Точно, сточно. Такие есть, без мыла куды хошь влезут. А что ж они фортиции не строили на случай нашествия врага?
Агитатор ожесточённо плюнул себе под ноги и сказал:
– Какой толк их строить? Вон Константинополь Византийский какие укрепления вокруг себя не понастроил, даже по морю цепь чугунную протянули на сорок миль, чтоб ни один корабль без их ведома в гавань не зашёл, а турки всё одно их враз одолели. А ведь осаду они в своём Константинополе могли держать годами, у них под городом ещё один город был – специально для хранения воды, подземный такой дворец-резервуар, на тот случай, что враг акведук разрушит. Но мировая православная империя позорно проиграла туркам. Так Константинополь – столица мирового православия, стал Истамбулом – главным городом духовного интернационала. И всё почему?
По всем признакам, народ заинтересовался и снова внимательно слушал:
– Да, интересно, как это они, эти чурки, так ловко справились с православной империей?
– А просто, – ответил агитатор. – Империя пала по причине внутреннего врага. Предатели своими подлыми руками открыли ворота неприступной крепости.
– Тяжёлый случай…
Помолчали, вовздыхали – огорчённо и дружно.
– И что, больше теперь не «окают» эти… амыреканцы? – нарушив тишину, осторожно спросил рыбий хвост.
– Неа, теперь они картавят, вместо «ррр» говорят «гггг». А кто ещё на ту пору «окал», тот назад, в Россию сбежал. Старые русские роды – Рязановы, Караченцовы ну и некоторые другие иже с ними… Все сюда и вернулись.
– Так и на Волге «окают» посейчас, это что ж, и они американцы? – сказал его оппонент, широко и весело улыбаясь.
– Верно, и на Оке тоже. Но только это предки наши с тобой, а также – всех трудовых американцев. Въехал теперь? Так что теперешние честные американцы не меньше, а то и столько, как и мы, томятся под всемирным гнётом космополитов и стяжателей, которые повсеместно вытесняют белую расу и подчиняют себе продажные правительства много имущих народов, – по-прежнему бодро, но раздражаясь всё больше такой непонятливостью ущемлённых масс, завершил исторический экскурс агитатор.
Народ заволновался, пришёл в движение, однако снова послышались, тут и там, сдержанные, но весьма ехидные смешки. Назревал новый поворот в этом, и без того щекотливом вопросе.
– Интересно у тебя получается – что ни нация, то всё русаки, – тоже весьма задиристо сказал коренастый мордыш с румянцем во всю щеку.
Агитатор высморкался в разовую салфетку, аккуратно сложил её, сунул в карман и сказал категорично:
– Извини, парень, такова истина. И менять её, даже в угоду общественному недовольству целого райцентра типа ваш, никак не получится. Так уж сложилось. А кому это не нравится, пусть себе поищут другую планету. Их много на сей день, космополиты пока не захватили.
Толпа тут же слегка поутихла, с опаской поглядывая на столь категорично мыслящего оппонента.
– Хреново как-то это всё…
– Мы бы поискали, да картошка нигде, кроме как на земле, не растёт. А мы без картохи никак. Вот и приходится издеся жить и мучиться.
Агитатор пожал плечами и, внимательно оглядев окружающих, вероятно, весьма подавленный безвыходностью положения местного населения, сказал уже чуть мягче:
– Так получилось, не обижайся. Ничего личного, как говорится.
– А эти… космополиты и стяжатели… они что, все как есть цветные? – с нехорошей усмешечкой снова спросил непонятливый.
– Кто сказал? – вспыхнул, тут же раздражившись, агитатор. В толпе произошло лёгкое замешательство.
– Ну, раз не белые, то цветные. Не бесцветные же они совсем! – таков был ответ.
– Бесцветных людей не бывает.
– Логично, – с усмешкой сказал агитатор и решительно оправил на груди футболку со странным портретом.
– Ну, не чёрные же, сам подумай.
Агитатор, ещё раз оглянувшись по сторонам, словно в попытке обнаружить где-то рядом наглядный материал – злополучных «бесцветных» персонажей, сказал серьёзно.
– Они какого хочешь цвета могуть быть, только это не люди вовсе. Понял теперь, осколок ущемлённой массы?
– А кто? – в ужасе ахнула толпа, снова тесно сгрудившись вокруг просвещённого агитатора.
– Оборотни в упаковке, что ли? – кричали одни.
– В спецжилетах, дурак, – тут же вносили коррективу другие. – Комиксы такие есть.
Агитатор, ещё раз оглянувшись по сторонам, тихо сказал свистящим шёпотом:
– Оборотни это что. Это… Клоны!
Толпа вскрикнула весьма устрашающе – ЙООО!!!
– Вот кто они такие. Въехали? Клоны!
– Клоны? – обомлела, враз отхлынув, сильно смущённая толпа.
– Ну да, клоны.
– А как понять?
– Это которых по телеку показывали?
Агитатор посмотрел на безнадёжно непонятливых с большой тоской в глазах и сказал усталым голосом:
– У людей настоящих, даже сильно ущемлённых, как вы, таких вот хотя бы, как этот… – Он указал на стоявшего напротив него мужчину с рыбьим хвостом, тот зарделся и откашлялся, будто готовился сказать в порядке опровержения речь, но не успел – агитатор, возвысив голос, произнёс: У них, то есть, у вас, ещё не отмер истинкт сочувствия и стремления к правде. А эти же, клоны косопузые да лупоглазые, стремятся только к одному – к наживе, и никого не пощадят на своём пути, хоть и лепечут повсеместно про справедливость и права человека, любовь к народу и российским просторам, и не скупятся на всяческие пожелания добра ближнему в большом глобальном раю.
Речь агитатора произвела впечатление весьма неоднозначное.
– Не представляю, как жить дальше будем… – уныло отозвался главный его оппонент, и хмурая толпа печально утихла.
– Ты не одинок, Коломбия Пикчерс тоже не представляет, до чего всё хреново стало, – сказал уверенно трагичным голосом агитатор и снова недовольно посмотрел на часы.
Оторопевшая толпа вновь стала подавать признаки пробуждающегося сознания.
– Это точно, хрен знает до чего всё хреново стало…
– Точно, точно, как сказал наш премьер по телеку, дожили, мать их тудыть, в стране скоро и вовсе ни хрена не станет.
– Так и сказал?
– Ага, так и сказал – скоро ни хрена не станет, корову покрыть будет некому.
– Иди ты. Так и сказал – не станет?!
– Так и сказал.
– Про корову?
– Ну не про быка же.
– А что, всё как в Америке.
– А что как в Америке?
– Там по закону только осла нельзя покрыть.
– А корову можно?
– Про корову у них нет закона о непокрытии.
– Значит можно, раз нет.
– А у нас есть?
– Ну, раз сам премьер…
– И ему что – не вставили после этого?
– Теперь вставят, потому что это не его забота.
– Коров покрывать?
– Гы.
– Очень смешно.
– Вставят, не сомневайся.
– Приказ уже пишут.
– Ну, мужик, оторвался по полной…
– Довели, мать их тудыть…
– Да уж…
– До чего только люди в отчаянии не доходят!
– Какой ценой вэвэпэ удвояют!
– Во бесстыдники…
– Мерзавцы! Охальники поганые!
– Корову значицца… Так и сказал?