За время работы Дубравин несколько раз возвращался в убежище и восстанавливал запасы кислорода в скафандре.
Наконец все было готово. Глядя на мачту, возвышающуюся над поверхностью, Дубравин торжествовал. «Скоро! — думал он с волнением. — Скоро услышу „Комсомолию“! Дубравин решил послать свои радиосигналы на межпланетную станцию. „Так надежнее. С Землей не связаться. Корабля же на Церере уже нет…“
Неожиданно космонавт почувствовал, что ему жарко. Через секунду он уже обливался потом — скафандр словно превратился в электропечь и обжигал его. Сердце сдавило, как если бы его зажали в кулак.
В чем дело? Испортилась ли терморегуляция внутреннего обогрева скафандра или это результат действия космических лучей — размышлять было некогда. Дубравин бросился к входу в убежище. Кое—как он протиснулся в люк и, теряя силы, почти свалился в лифт.
„Хуже приходится лишь грешникам в аду, когда их жарят на огне!“ — подумал он, ощущая нестерпимую боль в руках, покрывшихся большими волдырями.
Дубравин спустился вниз почти без сознания. Его подхватили под руки, сняли шлем, раскрыли скафандр. Через минуту, пошатываясь, он стоял уже без скафандра.
Около Дубравина начал хлопотать Ми—дион. Все обожженные места он обильно смочил спиртом, а потом легонько смазал бальзамом. Дубравин почувствовал облегчение, боль сразу тихла. Он благодарно взглянул на Ми—диона.
— Вы настоящие друзья! — сказал он с чувством. — Вы печетесь обо мне, как если бы я целый век прожил вместе с вами.
Ми—дион, улыбаясь, закивал большой головой. Подошла Ни—лия. На ее лице Дубравин прочел тревогу.
„Тоже беспокоится“, — подумал он.
— Что произошло, Ва—си—я? — с упреком спросила фаэтянка. — Я же предупреждала.
— Ничего страшного. Волноваться, право, не стоит. Ты лучше порадуйся вместе со мной. Антенна установлена! Сегодня мы закончим работу со станцией и завтра… — в голосе Дубравина послышались напряженные нотки. — Нет, ты подумай, Ни—лия, что может произойти завтра!..
Прихрамывая, с ноющей болью от ожогов, Дубравин отправился в свою комнату. Отдыхать не хотелось. Какой уж там сон! Скорей бы наступало утро. Сознание, что через несколько часов он, возможно, наладит связь с „Комсомолией“, будоражило нервы.
Уже лежа в постели, Дубравин обдумывал текст первой радиограммы. Что он сообщит на Землю, — это очень важно. Мозг работал лихорадочно, мешая сосредоточиться. Экипаж „К. Э. Циолковского“ вернулся домой. Он привез материалы,
что астероид, действительно, является обломком некогда существовавшей планеты, что жизнь на ней получила высокое развитие. Но ведь они не обнаружили живых фаэтов, многого вообще не знают и, главное, не знают истории гибели планеты. Да, об этом прежде всего нужно сказать. Как бы ни было, они с честью выполнили свой долг. На моем месте мог быть Медведев, Ярова — любой из экипажа. И каждый сделал бы все возможное для того, чтобы поставить человечество в известность об истинных причинах гибели Фаэтии…»
Сон был беспокойный. Дубравин то и дело просыпался, посматривал на часы и снова засыпал.
Почти всю ночь не смыкали глаз и фаэты. Долго сидели Ми—дион и Ни—лия. Они говорили о Дубравине, о его незнакомых друзьях с корабля, которые ради спасения фаэтов совершили опаснейшее путешествие.
Рано утром Дубравин подготовил радиостанцию к пробе. Еще раз внимательно осмотрев станцию, он присоединил к ней бронекабели от антенны и генератора.
И вот долгожданная минута настала. Еле слышный шум сопровождал нагревание ламп. Чувствительные стрелки приборов ожили — все блоки и узлы находились под током высокого напряжения. Станция выдержала первую пробу! Можно приступить к передаче.
«Земля! Земля! „Комсомолия“! — полетели в космос радиосигналы. — „Комсомолия“! Говорит Церера! Я — станция Фа! Слышите ли вы меня? Я — Дубравин! Отвечайте! Я — Дубравин! Жду ответа! Перехожу на прием! Прием! Прием!» — несколько раз повторил Дубравин текст радиограммы и стал ждать ответа.
В приемнике слышались шорохи, слабое потрескивание и ни одного связного звука. Надо запастись терпением — скорого ответа и нельзя было ожидать. Церберу от Земли отделяло не менее полумиллиарда километров. Следовательно, ранее чем через час ответ не придет.
Можно было спокойно уйти со станции, но Дубравин не мог оторваться от нее ни на секунду.
Бежала минута за минутой. И вдруг очень тихо, но ясно послышалось:
«Дубравин! Дубравин! Где ты? Мы слышим тебя! Отвечай же! „Комсомолия“ слушает тебя!»
От неожиданности у Дубравина потемнело в глазах, но он тут же овладел собой и торопливо передал полный текст радиограммы.
«Дорогие друзья! Слушайте. Я нахожусь в подземном убежище фаэтов. Я был тяжело ранен. Они спасли меня. Найти их убежище было чрезвычайно трудно. Фаэты не выходили из него веками. Вход покрывал толстый слой пыли. Теперь слушайте внимательно. Перехожу к самому главному — к истории гибели Фаэтии, так называлась когда—то десятая планета…»
Ни одно событие не могло бы так взбудоражить космонавтов на межпланетной станции, как нежданно—негаданно пришедшая радиограмма Дубравина, В первые секунды она прозвучала как голос с того света. Ведь Дубравина все считали погибшим. Медведев сообщил, что Дубравин пропал и тщательные поиски ни к чему не привели. А тут!.. Радости не было предела.
«Дубравин жив! Он говорит по радио!» — это известие моментально облетело всю межпланетную станцию.
К радиорубке спешили космонавты. У ее открытых дверей они останавливались, замирали и, вытягивая шеи, старались уловить слова, еле долетавшие к ним из Вселенной.
Необычайный рассказ Дубравина произвел на экипаж межпланетной станции потрясающее впечатление.
«…Фаэты — они почти такие же, как и мы, — заканчивал передачу Дубравин. — Они вам шлют сердечный привет. Теперь сообщите, все ли вы приняли и поняли. Отвечайте!»
Находившийся на радиостанции адмирал Крепов продиктовал ответ, и радисты немедленно передали его Дубравину,
«Всю передачу слышали хорошо. Записали на пленку…»
Хотели ждать ответа. Но не прошло и десятка минут, как снова Дубравин начал торопливо передавать:
«У меня отказал приемник Волнуюсь, что не могу удостовериться, как вы приняли мою передачу. — Делаю перерыв на ремонт рации!»
Это было как снег на голову. Дубравину не успели ничего передать, как радиосвязь с ним оборвалась.
Космонавты на «Комсомолии» готовы были от досады рвать на себе волосы, но ничего не могли поделать.
Даже всегда невозмутимый и солидный Крепов буркнул от досады какое—то невнятное словцо.
В это время на «К. Э. Циолковском» тоже еще не спали.
Чуть не оторвав от наушников провода, Ярова стремительно вскочила со своего места и закричала:
— Он жив! Понимаете, жив!
— Кто жив? Почему кричишь? — Хачатуров просунул голову.
— Вася жив! Вася! Слушай! Он говорит сейчас с «Комсомолией»!
— А ты не ошиблась? — недоверчиво произнес Хачатуров, поспешно беря у Жени наушники.
На секунду оба замерли у радиостанции.
— Верно, Женя! — Хачатуров уже выбегал из рубки? — Скорей сюда! Ура—а! Дубравин нашелся! — кричал он, врываясь в каюты то к одному, то к другому.
Через минуту все члены корабля собрались около Яровой, кусающей от волнения губы.
— Откуда он говорит? Почему с «Комсомолией», а не с нами?
— По—видимому, думает, что мы уже улетели.
— Но где же он находится?
— Где? В убежище фаэтов! — Женя бросила на космонавтов гордый взгляд.
— Вот тебе на! — послышалось чье—то удивленнее, и вместе с тем радостное восклицание.
— Не забудь засечь радиостанцию фаэтов! — спохватился Медведев. — Иначе мы его не найдем.
Ярова поспешно включила самозаписывающий аппарат и еще два приемника.
— Тихо! — строгим тоном предупредила она товарищей.
Пока из радиоприемника доносились слова Дубравина, космонавты, затаив дыхание, молчали.
— Ой, до чего же обидно, что у него отказал приемник! — воскликнула Женя и заметалась по рубке.
— Жаль, что мы не сможем связаться с ним сейчас же. Но теперь это не беда. Главное — он нашелся.
— Но если дело не в рации? — затревожилась Ярова. — Вдруг…
— Ну—ну, остановись, — прервал ее Хачатуров. — Ты, как всегда, склонна к преувеличениям. Ты же слышала, что сказал Василий. Фаэты вовсе не дикие существа. Они заботятся о нем.
Неожиданно опять послышались радиосигналы. Космонавты с надеждой взглянули на приемник. Но корабль вызывала «Комсомолия».
— Ответь, Женя, — приказал Медведев. — Скажи, знаем, все слышали. Завтра с утра поедем в убежище фаэтов.
Передав радиограмму, Ярова с листком бумаги подошла к капитану.
— Вот — градусы, показывающие направление к местонахождению Дубравина. А по этим цифрам можно определить расстояние до убежища фаэтов. По—моему, это не очень далеко.
Теперь Женя стала неузнаваема. Она увлекла Таню в сторону и горячо зашептала ей на ухо:
— Сердце—то у меня словно выпрыгнуть хочет. Как я рада, Таня, ты даже представить не можешь.
— Напрасно так думаешь. Все представляю, Женечка, — Таня улыбнулась.
К ним подошел Медведев.
— Уж скорей бы наступало утро! — воскликнула Женя, все еще не в состоянии успокоиться.
Медведев разделял нетерпение Яровой и всех остальных космонавтов. В эту ночь трудно будет заставить их спать. Но нужно. Ведь завтра предстоит едва ли не самое трудное — постигнуть тайны десятой планеты. А затем — отлет, обратный путь к родной земле.
— А сейчас, друзья, отдыхать, — проговорил Медведев серьезно. — Спокойной ночи! Завтра с утра поедем к Дубравину. Ни на одну минуту не хочу откладывать встречу с ним. От ночи же нам на отдых остается очень мало.
Обнявшись, Таня и Женя шли по тесному коридору.
— Вася жив! — снова радостно повторила Женя. — Хорошо! Ведь до отлета на Землю у нас осталось не так много времени…
Не успели с межпланетной станции передать на Землю содержание радиограммы, как наутро газеты всех стран запестрели сообщениями, посвященными этому событию. Вышли экстренные бюллетени, в которых под крупными заголовками сообщалось, что нашелся космонавт, считавшийся погибшим. Со страниц многих газет смотрело молодое, энергичное лицо Дубравина. Здесь же коротко рассказывалось о том, что произошло с отважным советским космонавтом на далекой Церере.
К Дубравину было приковано внимание всего мира. Газеты зачитывались до дыр. Сколько было читателей, столько и мнений. Одни отмечали мужество космонавта, другие интересовались фаэтами, третьи поговаривали, что на Церере находятся несметные сокровища…
Нью—йоркская биржа, учитывая складывающуюся конъюнктуру, не преминула даже выпустить новые акции под названием «Недра Цереры».
Глава десятая
Наконец все было готово. Глядя на мачту, возвышающуюся над поверхностью, Дубравин торжествовал. «Скоро! — думал он с волнением. — Скоро услышу „Комсомолию“! Дубравин решил послать свои радиосигналы на межпланетную станцию. „Так надежнее. С Землей не связаться. Корабля же на Церере уже нет…“
Неожиданно космонавт почувствовал, что ему жарко. Через секунду он уже обливался потом — скафандр словно превратился в электропечь и обжигал его. Сердце сдавило, как если бы его зажали в кулак.
В чем дело? Испортилась ли терморегуляция внутреннего обогрева скафандра или это результат действия космических лучей — размышлять было некогда. Дубравин бросился к входу в убежище. Кое—как он протиснулся в люк и, теряя силы, почти свалился в лифт.
„Хуже приходится лишь грешникам в аду, когда их жарят на огне!“ — подумал он, ощущая нестерпимую боль в руках, покрывшихся большими волдырями.
Дубравин спустился вниз почти без сознания. Его подхватили под руки, сняли шлем, раскрыли скафандр. Через минуту, пошатываясь, он стоял уже без скафандра.
Около Дубравина начал хлопотать Ми—дион. Все обожженные места он обильно смочил спиртом, а потом легонько смазал бальзамом. Дубравин почувствовал облегчение, боль сразу тихла. Он благодарно взглянул на Ми—диона.
— Вы настоящие друзья! — сказал он с чувством. — Вы печетесь обо мне, как если бы я целый век прожил вместе с вами.
Ми—дион, улыбаясь, закивал большой головой. Подошла Ни—лия. На ее лице Дубравин прочел тревогу.
„Тоже беспокоится“, — подумал он.
— Что произошло, Ва—си—я? — с упреком спросила фаэтянка. — Я же предупреждала.
— Ничего страшного. Волноваться, право, не стоит. Ты лучше порадуйся вместе со мной. Антенна установлена! Сегодня мы закончим работу со станцией и завтра… — в голосе Дубравина послышались напряженные нотки. — Нет, ты подумай, Ни—лия, что может произойти завтра!..
Прихрамывая, с ноющей болью от ожогов, Дубравин отправился в свою комнату. Отдыхать не хотелось. Какой уж там сон! Скорей бы наступало утро. Сознание, что через несколько часов он, возможно, наладит связь с „Комсомолией“, будоражило нервы.
Уже лежа в постели, Дубравин обдумывал текст первой радиограммы. Что он сообщит на Землю, — это очень важно. Мозг работал лихорадочно, мешая сосредоточиться. Экипаж „К. Э. Циолковского“ вернулся домой. Он привез материалы,
что астероид, действительно, является обломком некогда существовавшей планеты, что жизнь на ней получила высокое развитие. Но ведь они не обнаружили живых фаэтов, многого вообще не знают и, главное, не знают истории гибели планеты. Да, об этом прежде всего нужно сказать. Как бы ни было, они с честью выполнили свой долг. На моем месте мог быть Медведев, Ярова — любой из экипажа. И каждый сделал бы все возможное для того, чтобы поставить человечество в известность об истинных причинах гибели Фаэтии…»
Сон был беспокойный. Дубравин то и дело просыпался, посматривал на часы и снова засыпал.
Почти всю ночь не смыкали глаз и фаэты. Долго сидели Ми—дион и Ни—лия. Они говорили о Дубравине, о его незнакомых друзьях с корабля, которые ради спасения фаэтов совершили опаснейшее путешествие.
Рано утром Дубравин подготовил радиостанцию к пробе. Еще раз внимательно осмотрев станцию, он присоединил к ней бронекабели от антенны и генератора.
И вот долгожданная минута настала. Еле слышный шум сопровождал нагревание ламп. Чувствительные стрелки приборов ожили — все блоки и узлы находились под током высокого напряжения. Станция выдержала первую пробу! Можно приступить к передаче.
«Земля! Земля! „Комсомолия“! — полетели в космос радиосигналы. — „Комсомолия“! Говорит Церера! Я — станция Фа! Слышите ли вы меня? Я — Дубравин! Отвечайте! Я — Дубравин! Жду ответа! Перехожу на прием! Прием! Прием!» — несколько раз повторил Дубравин текст радиограммы и стал ждать ответа.
В приемнике слышались шорохи, слабое потрескивание и ни одного связного звука. Надо запастись терпением — скорого ответа и нельзя было ожидать. Церберу от Земли отделяло не менее полумиллиарда километров. Следовательно, ранее чем через час ответ не придет.
Можно было спокойно уйти со станции, но Дубравин не мог оторваться от нее ни на секунду.
Бежала минута за минутой. И вдруг очень тихо, но ясно послышалось:
«Дубравин! Дубравин! Где ты? Мы слышим тебя! Отвечай же! „Комсомолия“ слушает тебя!»
От неожиданности у Дубравина потемнело в глазах, но он тут же овладел собой и торопливо передал полный текст радиограммы.
«Дорогие друзья! Слушайте. Я нахожусь в подземном убежище фаэтов. Я был тяжело ранен. Они спасли меня. Найти их убежище было чрезвычайно трудно. Фаэты не выходили из него веками. Вход покрывал толстый слой пыли. Теперь слушайте внимательно. Перехожу к самому главному — к истории гибели Фаэтии, так называлась когда—то десятая планета…»
Ни одно событие не могло бы так взбудоражить космонавтов на межпланетной станции, как нежданно—негаданно пришедшая радиограмма Дубравина, В первые секунды она прозвучала как голос с того света. Ведь Дубравина все считали погибшим. Медведев сообщил, что Дубравин пропал и тщательные поиски ни к чему не привели. А тут!.. Радости не было предела.
«Дубравин жив! Он говорит по радио!» — это известие моментально облетело всю межпланетную станцию.
К радиорубке спешили космонавты. У ее открытых дверей они останавливались, замирали и, вытягивая шеи, старались уловить слова, еле долетавшие к ним из Вселенной.
Необычайный рассказ Дубравина произвел на экипаж межпланетной станции потрясающее впечатление.
«…Фаэты — они почти такие же, как и мы, — заканчивал передачу Дубравин. — Они вам шлют сердечный привет. Теперь сообщите, все ли вы приняли и поняли. Отвечайте!»
Находившийся на радиостанции адмирал Крепов продиктовал ответ, и радисты немедленно передали его Дубравину,
«Всю передачу слышали хорошо. Записали на пленку…»
Хотели ждать ответа. Но не прошло и десятка минут, как снова Дубравин начал торопливо передавать:
«У меня отказал приемник Волнуюсь, что не могу удостовериться, как вы приняли мою передачу. — Делаю перерыв на ремонт рации!»
Это было как снег на голову. Дубравину не успели ничего передать, как радиосвязь с ним оборвалась.
Космонавты на «Комсомолии» готовы были от досады рвать на себе волосы, но ничего не могли поделать.
Даже всегда невозмутимый и солидный Крепов буркнул от досады какое—то невнятное словцо.
В это время на «К. Э. Циолковском» тоже еще не спали.
Чуть не оторвав от наушников провода, Ярова стремительно вскочила со своего места и закричала:
— Он жив! Понимаете, жив!
— Кто жив? Почему кричишь? — Хачатуров просунул голову.
— Вася жив! Вася! Слушай! Он говорит сейчас с «Комсомолией»!
— А ты не ошиблась? — недоверчиво произнес Хачатуров, поспешно беря у Жени наушники.
На секунду оба замерли у радиостанции.
— Верно, Женя! — Хачатуров уже выбегал из рубки? — Скорей сюда! Ура—а! Дубравин нашелся! — кричал он, врываясь в каюты то к одному, то к другому.
Через минуту все члены корабля собрались около Яровой, кусающей от волнения губы.
— Откуда он говорит? Почему с «Комсомолией», а не с нами?
— По—видимому, думает, что мы уже улетели.
— Но где же он находится?
— Где? В убежище фаэтов! — Женя бросила на космонавтов гордый взгляд.
— Вот тебе на! — послышалось чье—то удивленнее, и вместе с тем радостное восклицание.
— Не забудь засечь радиостанцию фаэтов! — спохватился Медведев. — Иначе мы его не найдем.
Ярова поспешно включила самозаписывающий аппарат и еще два приемника.
— Тихо! — строгим тоном предупредила она товарищей.
Пока из радиоприемника доносились слова Дубравина, космонавты, затаив дыхание, молчали.
— Ой, до чего же обидно, что у него отказал приемник! — воскликнула Женя и заметалась по рубке.
— Жаль, что мы не сможем связаться с ним сейчас же. Но теперь это не беда. Главное — он нашелся.
— Но если дело не в рации? — затревожилась Ярова. — Вдруг…
— Ну—ну, остановись, — прервал ее Хачатуров. — Ты, как всегда, склонна к преувеличениям. Ты же слышала, что сказал Василий. Фаэты вовсе не дикие существа. Они заботятся о нем.
Неожиданно опять послышались радиосигналы. Космонавты с надеждой взглянули на приемник. Но корабль вызывала «Комсомолия».
— Ответь, Женя, — приказал Медведев. — Скажи, знаем, все слышали. Завтра с утра поедем в убежище фаэтов.
Передав радиограмму, Ярова с листком бумаги подошла к капитану.
— Вот — градусы, показывающие направление к местонахождению Дубравина. А по этим цифрам можно определить расстояние до убежища фаэтов. По—моему, это не очень далеко.
Теперь Женя стала неузнаваема. Она увлекла Таню в сторону и горячо зашептала ей на ухо:
— Сердце—то у меня словно выпрыгнуть хочет. Как я рада, Таня, ты даже представить не можешь.
— Напрасно так думаешь. Все представляю, Женечка, — Таня улыбнулась.
К ним подошел Медведев.
— Уж скорей бы наступало утро! — воскликнула Женя, все еще не в состоянии успокоиться.
Медведев разделял нетерпение Яровой и всех остальных космонавтов. В эту ночь трудно будет заставить их спать. Но нужно. Ведь завтра предстоит едва ли не самое трудное — постигнуть тайны десятой планеты. А затем — отлет, обратный путь к родной земле.
— А сейчас, друзья, отдыхать, — проговорил Медведев серьезно. — Спокойной ночи! Завтра с утра поедем к Дубравину. Ни на одну минуту не хочу откладывать встречу с ним. От ночи же нам на отдых остается очень мало.
Обнявшись, Таня и Женя шли по тесному коридору.
— Вася жив! — снова радостно повторила Женя. — Хорошо! Ведь до отлета на Землю у нас осталось не так много времени…
Не успели с межпланетной станции передать на Землю содержание радиограммы, как наутро газеты всех стран запестрели сообщениями, посвященными этому событию. Вышли экстренные бюллетени, в которых под крупными заголовками сообщалось, что нашелся космонавт, считавшийся погибшим. Со страниц многих газет смотрело молодое, энергичное лицо Дубравина. Здесь же коротко рассказывалось о том, что произошло с отважным советским космонавтом на далекой Церере.
К Дубравину было приковано внимание всего мира. Газеты зачитывались до дыр. Сколько было читателей, столько и мнений. Одни отмечали мужество космонавта, другие интересовались фаэтами, третьи поговаривали, что на Церере находятся несметные сокровища…
Нью—йоркская биржа, учитывая складывающуюся конъюнктуру, не преминула даже выпустить новые акции под названием «Недра Цереры».
Глава десятая
ДИВНАЯ МЕЛОДИЯ
На следующий день Дубравин вновь занялся своей рацией. Ни—лия, видя, что её помощь космонавту не требовалась, подключила к антенне один из старых приемников и, вращая верньеры, прогуливалась по всем диапазонам, как это делают многие радиолюбители. Вдруг Дубравин услышал взволнованный голос фаэтянки.
— Ва—си—я! Спеши ко мне! Я, кажется, что—то поймала!
Дубравин подскочил к приемнику и, вслушиваясь в звуки, вылетавшие из него, стал настраиваться на волну передающей станции. Что бы это могло означать? Знакомый
тембр… Сначала неразборчиво, а потом все понятнее слышались слова: —
«Дубравин! Дубравин! Слышишь ли ты? Вася! Вася! Говорит „К. Э. Циолковский“! Встречай! Друзья отправились к тебе…»
«Это Ярова! Сомнений быть не может!» — Дубравин чуть не остолбенел от неожиданности. Только тот, кто попадал в кораблекрушение и, долго носясь на утлой лодчонке по волнам океана, уже терял надежду на спасение, может себе представить всю радость, которая охватила Дубравина.
«Они здесь! Со мной рядом. Корабль не улетел, а я—то думал… 3начит, спасен! Спасены фаэты. Жаль, что не могу ответить Жене».
Дубравин кинулся к шкафу, где висел его скафандр. Бегло проверив его, он быстро стал одеваться.
— Сообщи Ми—диону, всем, — радостно твердил он Ни—лии. — Наш корабль здесь. К нам едут товарищи. Я выйду встретить их, — почти бегом направился к лифту.
Долго всматривался космонавт в сероватую даль. От напряжения глаза застилало. «Найдут ли? — тревожно думал он. — Знают ли, где я?»
Но вот на фоне темного горизонта Дубравин заметил огонек, а потом и силуэт приближающейся танкетки. Она шла с зажженными фарами, далеко вперед бросая яркие снопы света.
— Сюда! Сюда! — закричал во всю мочь космонавт, как будто его могли услышать. Подпрыгивая, он замахал руками.
Но танкетка и без того держала курс в сторону убежища фаэтов. Когда она приблизилась и оставалась последняя сотня метров, Дубравин не выдержал и, делая гигантские прыжки, побежал к ней навстречу.
Танкетка остановилась, и из нее один за другим вылезли космонавты. По буквам «М», «X» и «З» на шлемах скафандров Дубравин сразу узнал, кто приехал к нему.
Некоторое время, пока Дубравин переходил из одних скафандровых объятий в другие, по радио стоял такой шум, что в нем невозможно было различить ни одного слова. Космонавты говорили все вместе, перебивая друг друга. Их восклицания, приветствия мешались в беспорядочный поток звуков.
Сквозь зеленоватую пластмассу шлемов Дубравин видел близкие ему улыбающиеся лица друзей и не чувствовал, как по его щекам скатывались слезы.
— Да ты никак, дружище, плачешь? — спросил его Медведев, подойдя вплотную к Дубравину.
— Не знаю, Виктор! Есть от чего заплакать, — Дубравин не стыдился своих чувств. — Не ожидал я этой встречи. Думал, не скоро свидимся, да и вообще могло все кончиться гораздо хуже. Что ни говори, а сейчас нет человека счастливей меня.
Космонавты молча слушали Дубравина. Да, многое довелось испытать ему, пережить, пораздумать. Они прекрасно понимали состояние товарища, который, оказавшись на первых порах в неизвестном одиночестве, выдержал все испытания и вот теперь снова был среди своих.
— Ты просто молодец! — похвалил Медведев товарища. — Эх, а сколько рудников и шахт мы облазили, разыскивая тебя и фаэтов. Десятки! Мы все время думали, что тебя засыпало в какой—нибудь шахте и ты не смог выбраться из обвала.
— Плохой бы я был уральский геолог, если бы меня завалило в шахте.
— Но как хочешь ругай нас, а должен признаться, мы считали тебя погибшим. Обыскали кругом все, но тщетно. Ты не оставил никаких следов… Все мы, Василий, счастливы не меньше тебя. Однако, как ты мог подумать, что мы улетели с Цереры? — поинтересовался Медведев.
— Сам не знаю. Но мне казалось. Наверное, просто ослабел духом, — сбивчиво начал Дубравин. — Прошло ведь так много времени.
— Ты пропал по—земному полтора месяца тому назад.
— Ну! А я думал, прошло не менее полгода! То—то мне всегда казались такими короткими фаэтовские сутки. Я никогда не мог выспаться. Мои часы после удара молнии испортились, а странное времяисчисление фаэтов меня окончательно сбило с толку.
— Верно говорят — счастливые часов не наблюдают, — дружески пошутил Запорожец. — А ты — счастливый, Вася!
— Ты, душа моя, не представляешь, как мы вчера радовались и как ликуют сейчас наши на корабле, зная, что мы встретили тебя, — и Хачатуров еще раз крепко стиснул Дубравина в объятиях.
— Спасибо, товарищи! Лишь теперь благодаря вам я перестал чувствовать себя былинкой, затерявшейся в космосе. Впрочем, не в этом дело. Не будем терять времени! Следуйте за мной! — Дубравин указал на приоткрытый люк.
Спуск в лифтовой шахте занял минуты три. Затем Дубравин ввел космонавтов в промежуточный тамбур и, заполнив его воздухом, предложил товарищам снять скафандры.
— Воздух здесь разрежен, словно мы находимся на горе высотой в четыре километра, — заметил Медведев. — Причем довольно—таки чистый.
— Теперь на правах полухозяина я поведу вас в приемный зал, — сказал Дубравин с торжественным оттенком в голосе и церемонно пригласил космонавтов. — Проследуем туда, где прибывших посланцев Земли ожидает старейшина Ми—дион, окруженный последними фаэтами. Прошу!
«Какой будет эта первая официальная встреча представителей двух планет?» — не без любопытства подумал Медведев, входя в зал, залитый трехцветным сиянием. Посредине обширного помещения, с потолком в виде сверкающего купола, поджидая гостей, стояли бледнолицые фаэты в голубоватых одеяниях.
— Я счастлив, что могу от имени народа великого Союза Республик и всех людей Земного шара приветствовать вас, жители Фаэтии! — Медведева невольно захватила торжественность этой минуты.
Дубравин тут же переводил его слова.
Медведев сделал легкий вежливый поклон и отрекомендовался:
— Капитан корабля. «К. Э. Циолковский» — Медведев. А это мои друзья, члены экипажа: Запорожец, Хачатуров, и он тоже, — капитан указал на Дубравина.
Ми—дион понимающе закивал головой и протянул руки вперед, как бы приглашая космонавтов садиться. Видно было, что он сильно растроган. Его старческие губы мелко дрожали, большая голова раскачивалась сильнее обычного.
— От имени нашего правительства мы приглашаем вас — Медведев в этот момент почувствовал себя человеком, выполняющим историческую миссию, — переселиться на Землю!
Внимательно выслушав то, что перевел ему Дубравин, Ми—дион скрестил руки на груди и хотел что—то произнести, но не мог. Казалось, он утратил дар речи. Подрагивание губ выдавало его необычайное волнение.
Остальные фаэты тоже молчали, ожидая, что ответит старец.
Было видно, что предложение Медведева вызвало у них смятение. Высказанное так неожиданно, оно застало их врасплох своей реальностью. Хоть они и мечтали покинуть казематы, в которых томились веками, но когда пришло избавление, как ни странно, захотелось его чуть отдалить. Не хватало решимости на такой шаг. Пугала неизвестность будущего.
— Люди! — начал Ми—дион неуверенно. — Не могу найти выражений, чтобы передать вам всю нашу признательность, — старец указал на расположившихся возле него фаэтов, которые тотчас же одобрительно закивали головами. — Какое благородство проявляете вы и участие к нам, несчастным фаэтам. Да будьте благословенны! Пусть будут всегда счастливы матери, давшие вам, мудрым, бесстрашным, красивым духом, жизнь. Пусть вечно процветает родина, вскормившая и воспитавшая вас.
Ми—дион смолк. Наконец, снова собравшись с духом, он заговорил.
— Он просит нас, друзья, — переводил Дубравин, — послушать музыку. Ми—дион считает, что она в эту счастливую минуту лучше всяких слов выразит чувства, которые переживают фаэты.
— Пожалуйста. Мы с большим удовольствием послушаем, — согласился Медведев.
И вдруг, словно с дуновением ласкового ветерка, в зал впорхнули сотни чудных звуков и закружились в вихре необыкновенной мелодии. Это была настоящая лирическая симфония. То, как сказочный дождь из невидимых звуков, она лилась сверху, то взлетала снизу фонтанами рассыпающихся звуковых брызг. В ней слышались и перезвон серебряных колокольчиков, и чарующие напевы свирелей, и лишь под конец раздались ликующие торжественные аккорды, звеневшие как песнь победы.
Космонавты заслушались и не заметили, как музыка, постепенно затихая, растаяла под куполом.
— Ах, душа моя, как замечательно! — воскликнул Хачатуров.
Космонавты разделяли восторг своего друга. Радовались и фаэты — судя по выражению их лиц, они были очень довольны, что доставили гостям приятное. Фаэты держались уже свободнее, исчезла скованность в их движениях. Ни—лия, посматривая на Дубравина, улыбалась, Ми—дион подсел к Медведеву, Хачатуров пытался объяснить что—то Ги—диону.
— Армения — родина, понимаешь, — доносились обрывки его фраз.
Такая непринужденная обстановка возникает, когда собираются хорошие друзья.
— Вы построили замечательную машину — эфиролет, — сказал Ми—дион Медведеву. — Но сможет ли он увезти всех нас?
— В ней могут свободно разместиться сто человек. Вы скоро увидите его, Ми—дион.
— Ию! — удивился фаэт.
— На астероиде долго мы задерживаться не можем. Зачем подвергаться излишним опасностям. А потом — наступает самый благоприятный срок отлета на Землю, — Медведев стал излагать план действий. — Из вещей, очевидно, надо взять только то, что представляет историческую или научную ценность.
Ми—дион пожелал, чтобы на Землю была увезена хоть часть музыкальных и художественных произведений.
— С этим согласен. И обязательно захватите ноты чудесной музыки, только что прослушанной нами, — улыбнулся Медведев.
— А драгоценные камни и жемчужный металл! Ми—дион просит обойти с ним кладовые сокровищ, — перевел Дубравин.
— Посмотреть на драгоценности фаэтов? Это интересно. Но с собой не возьмем ни одной безделушки, ни одного грамма золота. Не за этим мы прилетели сюда. Пусть эти «сокровища» так и останутся на Церере.
Сообщив на корабль, чтобы там не беспокоились, космонавты решили задержаться у фаэтов и обстоятельно познакомиться с условиями их жизни, устройством убежища, конструкцией машин.
На третий день, закончив экскурсии по машинным залам, хранилищам, плантациям, космонавты вместе с Ми—дионом стали составлять список имущества, намечаемого к вывозке.
Вещей оказалось так много, что и за пять рейсов «К. Э. Циолковского» не удалось бы переправить их на Землю.
— Как? Вы оставляете богатства, накопленные народами Фаэтии в течение многих веков! — воскликнул пораженный Ми—дион, когда Медведев беспощадно вычеркнул из списка все наименования драгоценностей. — Разве вы не хотите иметь жемчужный металл?
— Нет, Ми—дион. Золота нам не нужно. У нас достаточно своих богатств. Книги, научные рукописи — это другое дело. В них ваша история, ваша жизнь.
Пять дней космонавты перевозили на танкетке к кораблю различные грузы. По пути ее движения образовалась широкая и ровная дорога. Небольшая сила веса на астероиде позволяла людям легко поднимать даже тяжелые ящики и тюки.
Наконец на поверхность планеты поднялись и фаэты, облаченные в скафандры. Первым на черную почву Цереры ступил Ми—дион, за ним по пеплу, лежащему толстым слоем, следовали остальные. С робостью и грустью смотрели они на родную и такую печальную сейчас местность.
Жалость к фаэтам пронизала сердце Дубравина.
«Ох, как тяжело им сейчас, — подумал он. — Потерять все — это что—нибудь да значит». Но на лицах Ни—лии и Ги—диона он не прочел чувства горя или страха. В их глазах выражались растерянность и любопытство.
Когда танкетка подъехала к кораблю, Ми—дион всплеснул руками.
— Это и есть ваш эфиролет? Какая махина! — в старческом голосе слышалось неподдельное изумление. Расширенными глазами смотрели на корабль и другие фаэты.
— Да, вы видите нашего «Циолковского», — не скрывая гордости, ответил Дубравин.
— Ци—ол—ков—ский, — раздельно произнес старец. — А что означает такое?
— Циолковский Константин Эдуардович — это великий деятель науки, — начал объяснять Дубравин. — Он всю жизнь страстно мечтал о межпланетных полетах, разрабатывал проблемы, связанные с ними. Как видите, его мечта и осуществилась. Его именем назван наш корабль.
— О — о! Это был большой человек! — заключил Ми—дион. Фаэты вышли из танкетки и с огромным любопытством осмотрели корабль со всех сторон.
Неожиданно Ни—лия покачнулась и с легким стоном упала на руки Дубравина. Космонавт с ужасом увидел, что глаза фаэтянки закатились, а лицо приобрело мертвенно—бледный цвет.
— С Ни—лией плохо! — в отчаянии крикнул Дубравин, не зная, как ей помочь. Раскрыть скафандр в условиях разреженной атмосферы — значило бы убить фаэтянку.
— Быстрей в корабль! — вывел Дубравина из замешательства окрик Медведева.
Космонавт подхватил девушку на руки и быстро взобрался по трапу.
— Женя, помоги! Ей помоги, — остановил он бросившуюся к нему Ярову. — Я жив и здоров.
Ярова радостно вскрикнула, но было не до объяснений. Быстро сняв с фаэтянки шлем, она помогла Дубравину освободить ее от скафандра. Ни—лия едва дышала, но сердце ее, хоть и слабо, билось ровно.
— Обморок, — поставила диагноз Ярова. — Сейчас пройдет.
И действительно, фаэтянка начала приходить в себя. Послышался глубокий вдох. Затем Ни—лия, открыв глаза, протянула Яровой, сидевшей у ее изголовья, руку.
— Зу—лей! — тихо пропела она незнакомое для Жени слово.
— Она благодарит тебя, — пояснил Дубравин. Женя порывисто расцеловала фаэтянку, а потом, показывая на Дубравина, шепнула:
— Это за него! Зу—лей!
Фаэтам отвели каюты и попросили чувствовать себя на корабле, как дома, среди своих. Дубравин проинструктировал их, как открывать двери в непроницаемых переборках, как пользоваться корабельным оборудованием. Как вести себя в случае опасности, если будет подана команда: «тревога».
Фаэты быстро осваивались.
— Мы безмерно счастливы, что судьба свела нас с вами, — говорил Ми—дион Дубравину.
Остаток дня космонавты употребили на сооружение своеобразного памятника в ознаменование их пребывания на астероиде. Из металлических конструкций, взятых из убежища фаэтов, воздвигли высокую башню, увенчанную пятиконечной звездой. На стенах памятника электросварочным аппаратом были сделаны короткие надписи на двух языках — русском и фаэ.
— Ва—си—я! Спеши ко мне! Я, кажется, что—то поймала!
Дубравин подскочил к приемнику и, вслушиваясь в звуки, вылетавшие из него, стал настраиваться на волну передающей станции. Что бы это могло означать? Знакомый
тембр… Сначала неразборчиво, а потом все понятнее слышались слова: —
«Дубравин! Дубравин! Слышишь ли ты? Вася! Вася! Говорит „К. Э. Циолковский“! Встречай! Друзья отправились к тебе…»
«Это Ярова! Сомнений быть не может!» — Дубравин чуть не остолбенел от неожиданности. Только тот, кто попадал в кораблекрушение и, долго носясь на утлой лодчонке по волнам океана, уже терял надежду на спасение, может себе представить всю радость, которая охватила Дубравина.
«Они здесь! Со мной рядом. Корабль не улетел, а я—то думал… 3начит, спасен! Спасены фаэты. Жаль, что не могу ответить Жене».
Дубравин кинулся к шкафу, где висел его скафандр. Бегло проверив его, он быстро стал одеваться.
— Сообщи Ми—диону, всем, — радостно твердил он Ни—лии. — Наш корабль здесь. К нам едут товарищи. Я выйду встретить их, — почти бегом направился к лифту.
Долго всматривался космонавт в сероватую даль. От напряжения глаза застилало. «Найдут ли? — тревожно думал он. — Знают ли, где я?»
Но вот на фоне темного горизонта Дубравин заметил огонек, а потом и силуэт приближающейся танкетки. Она шла с зажженными фарами, далеко вперед бросая яркие снопы света.
— Сюда! Сюда! — закричал во всю мочь космонавт, как будто его могли услышать. Подпрыгивая, он замахал руками.
Но танкетка и без того держала курс в сторону убежища фаэтов. Когда она приблизилась и оставалась последняя сотня метров, Дубравин не выдержал и, делая гигантские прыжки, побежал к ней навстречу.
Танкетка остановилась, и из нее один за другим вылезли космонавты. По буквам «М», «X» и «З» на шлемах скафандров Дубравин сразу узнал, кто приехал к нему.
Некоторое время, пока Дубравин переходил из одних скафандровых объятий в другие, по радио стоял такой шум, что в нем невозможно было различить ни одного слова. Космонавты говорили все вместе, перебивая друг друга. Их восклицания, приветствия мешались в беспорядочный поток звуков.
Сквозь зеленоватую пластмассу шлемов Дубравин видел близкие ему улыбающиеся лица друзей и не чувствовал, как по его щекам скатывались слезы.
— Да ты никак, дружище, плачешь? — спросил его Медведев, подойдя вплотную к Дубравину.
— Не знаю, Виктор! Есть от чего заплакать, — Дубравин не стыдился своих чувств. — Не ожидал я этой встречи. Думал, не скоро свидимся, да и вообще могло все кончиться гораздо хуже. Что ни говори, а сейчас нет человека счастливей меня.
Космонавты молча слушали Дубравина. Да, многое довелось испытать ему, пережить, пораздумать. Они прекрасно понимали состояние товарища, который, оказавшись на первых порах в неизвестном одиночестве, выдержал все испытания и вот теперь снова был среди своих.
— Ты просто молодец! — похвалил Медведев товарища. — Эх, а сколько рудников и шахт мы облазили, разыскивая тебя и фаэтов. Десятки! Мы все время думали, что тебя засыпало в какой—нибудь шахте и ты не смог выбраться из обвала.
— Плохой бы я был уральский геолог, если бы меня завалило в шахте.
— Но как хочешь ругай нас, а должен признаться, мы считали тебя погибшим. Обыскали кругом все, но тщетно. Ты не оставил никаких следов… Все мы, Василий, счастливы не меньше тебя. Однако, как ты мог подумать, что мы улетели с Цереры? — поинтересовался Медведев.
— Сам не знаю. Но мне казалось. Наверное, просто ослабел духом, — сбивчиво начал Дубравин. — Прошло ведь так много времени.
— Ты пропал по—земному полтора месяца тому назад.
— Ну! А я думал, прошло не менее полгода! То—то мне всегда казались такими короткими фаэтовские сутки. Я никогда не мог выспаться. Мои часы после удара молнии испортились, а странное времяисчисление фаэтов меня окончательно сбило с толку.
— Верно говорят — счастливые часов не наблюдают, — дружески пошутил Запорожец. — А ты — счастливый, Вася!
— Ты, душа моя, не представляешь, как мы вчера радовались и как ликуют сейчас наши на корабле, зная, что мы встретили тебя, — и Хачатуров еще раз крепко стиснул Дубравина в объятиях.
— Спасибо, товарищи! Лишь теперь благодаря вам я перестал чувствовать себя былинкой, затерявшейся в космосе. Впрочем, не в этом дело. Не будем терять времени! Следуйте за мной! — Дубравин указал на приоткрытый люк.
Спуск в лифтовой шахте занял минуты три. Затем Дубравин ввел космонавтов в промежуточный тамбур и, заполнив его воздухом, предложил товарищам снять скафандры.
— Воздух здесь разрежен, словно мы находимся на горе высотой в четыре километра, — заметил Медведев. — Причем довольно—таки чистый.
— Теперь на правах полухозяина я поведу вас в приемный зал, — сказал Дубравин с торжественным оттенком в голосе и церемонно пригласил космонавтов. — Проследуем туда, где прибывших посланцев Земли ожидает старейшина Ми—дион, окруженный последними фаэтами. Прошу!
«Какой будет эта первая официальная встреча представителей двух планет?» — не без любопытства подумал Медведев, входя в зал, залитый трехцветным сиянием. Посредине обширного помещения, с потолком в виде сверкающего купола, поджидая гостей, стояли бледнолицые фаэты в голубоватых одеяниях.
— Я счастлив, что могу от имени народа великого Союза Республик и всех людей Земного шара приветствовать вас, жители Фаэтии! — Медведева невольно захватила торжественность этой минуты.
Дубравин тут же переводил его слова.
Медведев сделал легкий вежливый поклон и отрекомендовался:
— Капитан корабля. «К. Э. Циолковский» — Медведев. А это мои друзья, члены экипажа: Запорожец, Хачатуров, и он тоже, — капитан указал на Дубравина.
Ми—дион понимающе закивал головой и протянул руки вперед, как бы приглашая космонавтов садиться. Видно было, что он сильно растроган. Его старческие губы мелко дрожали, большая голова раскачивалась сильнее обычного.
— От имени нашего правительства мы приглашаем вас — Медведев в этот момент почувствовал себя человеком, выполняющим историческую миссию, — переселиться на Землю!
Внимательно выслушав то, что перевел ему Дубравин, Ми—дион скрестил руки на груди и хотел что—то произнести, но не мог. Казалось, он утратил дар речи. Подрагивание губ выдавало его необычайное волнение.
Остальные фаэты тоже молчали, ожидая, что ответит старец.
Было видно, что предложение Медведева вызвало у них смятение. Высказанное так неожиданно, оно застало их врасплох своей реальностью. Хоть они и мечтали покинуть казематы, в которых томились веками, но когда пришло избавление, как ни странно, захотелось его чуть отдалить. Не хватало решимости на такой шаг. Пугала неизвестность будущего.
— Люди! — начал Ми—дион неуверенно. — Не могу найти выражений, чтобы передать вам всю нашу признательность, — старец указал на расположившихся возле него фаэтов, которые тотчас же одобрительно закивали головами. — Какое благородство проявляете вы и участие к нам, несчастным фаэтам. Да будьте благословенны! Пусть будут всегда счастливы матери, давшие вам, мудрым, бесстрашным, красивым духом, жизнь. Пусть вечно процветает родина, вскормившая и воспитавшая вас.
Ми—дион смолк. Наконец, снова собравшись с духом, он заговорил.
— Он просит нас, друзья, — переводил Дубравин, — послушать музыку. Ми—дион считает, что она в эту счастливую минуту лучше всяких слов выразит чувства, которые переживают фаэты.
— Пожалуйста. Мы с большим удовольствием послушаем, — согласился Медведев.
И вдруг, словно с дуновением ласкового ветерка, в зал впорхнули сотни чудных звуков и закружились в вихре необыкновенной мелодии. Это была настоящая лирическая симфония. То, как сказочный дождь из невидимых звуков, она лилась сверху, то взлетала снизу фонтанами рассыпающихся звуковых брызг. В ней слышались и перезвон серебряных колокольчиков, и чарующие напевы свирелей, и лишь под конец раздались ликующие торжественные аккорды, звеневшие как песнь победы.
Космонавты заслушались и не заметили, как музыка, постепенно затихая, растаяла под куполом.
— Ах, душа моя, как замечательно! — воскликнул Хачатуров.
Космонавты разделяли восторг своего друга. Радовались и фаэты — судя по выражению их лиц, они были очень довольны, что доставили гостям приятное. Фаэты держались уже свободнее, исчезла скованность в их движениях. Ни—лия, посматривая на Дубравина, улыбалась, Ми—дион подсел к Медведеву, Хачатуров пытался объяснить что—то Ги—диону.
— Армения — родина, понимаешь, — доносились обрывки его фраз.
Такая непринужденная обстановка возникает, когда собираются хорошие друзья.
— Вы построили замечательную машину — эфиролет, — сказал Ми—дион Медведеву. — Но сможет ли он увезти всех нас?
— В ней могут свободно разместиться сто человек. Вы скоро увидите его, Ми—дион.
— Ию! — удивился фаэт.
— На астероиде долго мы задерживаться не можем. Зачем подвергаться излишним опасностям. А потом — наступает самый благоприятный срок отлета на Землю, — Медведев стал излагать план действий. — Из вещей, очевидно, надо взять только то, что представляет историческую или научную ценность.
Ми—дион пожелал, чтобы на Землю была увезена хоть часть музыкальных и художественных произведений.
— С этим согласен. И обязательно захватите ноты чудесной музыки, только что прослушанной нами, — улыбнулся Медведев.
— А драгоценные камни и жемчужный металл! Ми—дион просит обойти с ним кладовые сокровищ, — перевел Дубравин.
— Посмотреть на драгоценности фаэтов? Это интересно. Но с собой не возьмем ни одной безделушки, ни одного грамма золота. Не за этим мы прилетели сюда. Пусть эти «сокровища» так и останутся на Церере.
Сообщив на корабль, чтобы там не беспокоились, космонавты решили задержаться у фаэтов и обстоятельно познакомиться с условиями их жизни, устройством убежища, конструкцией машин.
На третий день, закончив экскурсии по машинным залам, хранилищам, плантациям, космонавты вместе с Ми—дионом стали составлять список имущества, намечаемого к вывозке.
Вещей оказалось так много, что и за пять рейсов «К. Э. Циолковского» не удалось бы переправить их на Землю.
— Как? Вы оставляете богатства, накопленные народами Фаэтии в течение многих веков! — воскликнул пораженный Ми—дион, когда Медведев беспощадно вычеркнул из списка все наименования драгоценностей. — Разве вы не хотите иметь жемчужный металл?
— Нет, Ми—дион. Золота нам не нужно. У нас достаточно своих богатств. Книги, научные рукописи — это другое дело. В них ваша история, ваша жизнь.
Пять дней космонавты перевозили на танкетке к кораблю различные грузы. По пути ее движения образовалась широкая и ровная дорога. Небольшая сила веса на астероиде позволяла людям легко поднимать даже тяжелые ящики и тюки.
Наконец на поверхность планеты поднялись и фаэты, облаченные в скафандры. Первым на черную почву Цереры ступил Ми—дион, за ним по пеплу, лежащему толстым слоем, следовали остальные. С робостью и грустью смотрели они на родную и такую печальную сейчас местность.
Жалость к фаэтам пронизала сердце Дубравина.
«Ох, как тяжело им сейчас, — подумал он. — Потерять все — это что—нибудь да значит». Но на лицах Ни—лии и Ги—диона он не прочел чувства горя или страха. В их глазах выражались растерянность и любопытство.
Когда танкетка подъехала к кораблю, Ми—дион всплеснул руками.
— Это и есть ваш эфиролет? Какая махина! — в старческом голосе слышалось неподдельное изумление. Расширенными глазами смотрели на корабль и другие фаэты.
— Да, вы видите нашего «Циолковского», — не скрывая гордости, ответил Дубравин.
— Ци—ол—ков—ский, — раздельно произнес старец. — А что означает такое?
— Циолковский Константин Эдуардович — это великий деятель науки, — начал объяснять Дубравин. — Он всю жизнь страстно мечтал о межпланетных полетах, разрабатывал проблемы, связанные с ними. Как видите, его мечта и осуществилась. Его именем назван наш корабль.
— О — о! Это был большой человек! — заключил Ми—дион. Фаэты вышли из танкетки и с огромным любопытством осмотрели корабль со всех сторон.
Неожиданно Ни—лия покачнулась и с легким стоном упала на руки Дубравина. Космонавт с ужасом увидел, что глаза фаэтянки закатились, а лицо приобрело мертвенно—бледный цвет.
— С Ни—лией плохо! — в отчаянии крикнул Дубравин, не зная, как ей помочь. Раскрыть скафандр в условиях разреженной атмосферы — значило бы убить фаэтянку.
— Быстрей в корабль! — вывел Дубравина из замешательства окрик Медведева.
Космонавт подхватил девушку на руки и быстро взобрался по трапу.
— Женя, помоги! Ей помоги, — остановил он бросившуюся к нему Ярову. — Я жив и здоров.
Ярова радостно вскрикнула, но было не до объяснений. Быстро сняв с фаэтянки шлем, она помогла Дубравину освободить ее от скафандра. Ни—лия едва дышала, но сердце ее, хоть и слабо, билось ровно.
— Обморок, — поставила диагноз Ярова. — Сейчас пройдет.
И действительно, фаэтянка начала приходить в себя. Послышался глубокий вдох. Затем Ни—лия, открыв глаза, протянула Яровой, сидевшей у ее изголовья, руку.
— Зу—лей! — тихо пропела она незнакомое для Жени слово.
— Она благодарит тебя, — пояснил Дубравин. Женя порывисто расцеловала фаэтянку, а потом, показывая на Дубравина, шепнула:
— Это за него! Зу—лей!
Фаэтам отвели каюты и попросили чувствовать себя на корабле, как дома, среди своих. Дубравин проинструктировал их, как открывать двери в непроницаемых переборках, как пользоваться корабельным оборудованием. Как вести себя в случае опасности, если будет подана команда: «тревога».
Фаэты быстро осваивались.
— Мы безмерно счастливы, что судьба свела нас с вами, — говорил Ми—дион Дубравину.
Остаток дня космонавты употребили на сооружение своеобразного памятника в ознаменование их пребывания на астероиде. Из металлических конструкций, взятых из убежища фаэтов, воздвигли высокую башню, увенчанную пятиконечной звездой. На стенах памятника электросварочным аппаратом были сделаны короткие надписи на двух языках — русском и фаэ.