— Кайзер дал согласие работать с нами?
— Нет. Но он сказал, что желает остаться в ГДР…
— Пьяный разговор к делу не пришьешь.
— У нас есть магнитофонная запись всех его разговоров. Мы теперь можем держать его в руках, — с энтузиазмом сказал Маслов. — Никуда он не денется. Он будет на нас работать. Если мы предадим гласности его слова…
— …то канцлер его сразу уволит, — закончил фразу полковник Федоровский. — Зачем нам это надо? Его дни в контрразведке так и так уже сочтены. Что мы выиграем? И ещё разгорится страшный скандал из-за того, что мы тайно привозим людей из Западного Берлина.
— Устроить такой скандал в Федеративной Республике — тоже неплохо, Игорь Мокеевич.
— Не говорите о том, чего не понимаете, — рявкнул Федоровский. — Он действительно сказал, что готов остаться в ГДР?
— Да, он несколько раз это повторил, — подтвердил Маслов.
— Ладно, ждите, — приказал Федоровский, — буду докладывать руководству.
Он поднялся в кабинет главы представительства КГБ, снял трубку ВЧ — аппарата междугородной правительственной связи, попросил соединить его с Москвой и назвал номер генерала Калганова.
— Завтра утром я сам проведу с ним беседу, — сказал Федоровский. — Кайзер, конечно, потребует, чтобы его немедленно отправили назад. Но я ему объясню, что он никогда не сможет объяснить западникам, что он у нас здесь делал. У него есть один выход — остаться в Берлине и сделать вид, что он сознательно перешел в Германскую Демократическую Республику.
Через полчаса Федоровского вновь соединили с генералом Калгановым. Москва согласилась с предложением оставить Вилли Кайзера в ГДР и использовать его в чисто политических целях.
— Только согласуйте все с генералом Вольфом, — приказал генерал Калганов. — Если он согласен с нашими предложениями, то несколько дней подержите Кайзера у себя. Когда он расскажет все интересное, передайте его немцам. Дальше с ним будут работать только сами немцы.
Начальник главного управления разведки Министерства госбезопасности ГДР генерал Маркус Вольф принял полковника Федоровского незамедлительно. Федоровский пересказал ему, как шла беседа с Вилли Кайзером, и сообщил мнение Москвы.
— Утром, когда он проснется, — добавил Федоровский, — мы поговорим с ним. Он человек умный, поймет свое положение. В создавшихся условиях ему разумнее остаться у вас, чем скандалить и требовать, чтобы его отправили на Запад. Там ему точно конец, а у вас он сможет начать новую жизнь. Я сам проведу с ним беседу.
— Давайте подумаем, — сказал генерал Вольф. — Можно его отвезти назад, потом вновь устроить встречу и попытаться дожать, чтобы он согласился на нас работать. Есть другой вариант. Можно оставить его у нас и использовать в пропагандистской работе. Что лучше? Для разведки лучше иметь Кайзера в качестве агента. Но если не сегодня завтра его уберут из Федерального ведомства по охране конституции, то его ценность сильно упадет. А заявление Кайзера против политики Западной Германии накануне парламентских выборов будет сильнейшим ударом по правящим кругам в Бонне. Так?
Федоровский кивнул.
— Выходит, мнение Москвы самое разумное, — заметил генерал Вольф. — Но я должен доложить ЦК о нашей с вами идее. Вы будете у себя в Карлсхорсте? Я перезвоню вам.
Вольф попросил соединить его с министром. Но высокомерный адъютант ответил, что министр государственной безопасности уже спит и просил будить его только в случае начала войны. Адъютант знал, что министр не любил своего начальника разведки, и исходил из того, что ничем не рискует, если не станет беспокоить своего шефа.
Генерал Вольф был взбешен, но виду не показал. Подумав немного, он попытался позвонить генеральному секретарю ЦК партии. Генеральный секретарь, в отличие от министра, любил и поддерживал начальника разведки, но, как назло, в тот вечер чувствовал себя очень плохо. Ему сделали укол, и врачи умоляли его не беспокоить.
Дежурный помощник генерального секретаря, старый член партии, сочувственно сказал Вольфу:
— Решайте, генерал. Я знаю, что у вас не бывает мелких дел, и готов соединить вас с генеральным секретарем.
— Соедините, — решился Вольф.
Пока Москва и Берлин решали его судьбу, Вилли Кайзер храпел на кожаном диване в маленькой комнате возле кухни. С него заботливо сняли пиджак и галстук, но раздеть не решились.
Возле окна на стуле сидел хорошо отдохнувший молодой лейтенант госбезопасности. Ему предстояла бессонная ночь. Он должен был охранять покой начальника западногерманской контрразведки, а заодно следить за тем, чтобы Вилли Кайзер не выкинул какой-нибудь глупости. Поэтому лейтенанта и посадили у окна — все-таки шестой этаж, а мало ли что может прийти неуравновешенному человеку в голову с тяжелого похмелья.
Все квартиры на этом этаже принадлежали Министерству государственной безопасности и были переданы для оперативных нужд советским товарищам. В соседней квартире собралось несколько советских офицеров. Самая трудная беседа предстояла утром, когда Кайзер проснется.
В качестве убедительного аргумента, учитывая вкусы Вилли Кайзера, из запасов командующего Группой советских войск в Германии привезли ящик армянского коньяка.
Доктору Шуману сказали, чтобы он один отправлялся в Западный Берлин.
Ульрих Шуман был в ужасе.
— Что вы со мной делаете? Я должен обязательно вернуть его назад. Завтра его начнут искать. Они же быстро узнают, что он был у меня. Это катастрофа!
Офицеры из Министерства госбезопасности ГДР с презрением смотрели на Шумана. Когда им надоели эти причитания, старший из них громко приказал двум молодым оперативникам:
— Уберите этого гомика.
Шуман вздрогнул и замолчал.
Восточногерманская разведка завербовала доктора после того, как полиция задержала его ночью вместе с молодым человеком в недвусмысленной позе. Тогда ещё не было стены и легко можно было перейти из Западного Берлина в Восточный. Шуман ездил в столицу ГДР за дешевой едой и знакомился с симпатичными людьми нетрадиционной сексуальной ориентации, которые нуждались в западных марках.
Всю ночь Шуман провел в отделении народной полиции, а утром во время допроса согласился на все, лишь бы избежать суда и позора. Его тихо отпустили, и после этого Ульрих Шуман стал платным агентом восточногерманской разведки. Он давно работал на ГДР, но никогда ещё с ним не разговаривали так грубо и презрительно.
Ульрих сел за руль своей машины и тронулся с места. Он вел машину по ночному Берлину, притормаживая на перекрестках и сворачивая в нужных местах, но смотрел на дорогу невидящими глазами.
Шуман вспоминал большой крестьянский дом, в котором он вырос. Зима была лучшим временем года, потому что отец брал его с собой в лес. Когда отец уходил один, в доме появлялись разные мужчины. Они сидели на кухне с его мамой. Она наливала им водки и делала большие бутерброды с ветчиной и салом. Мама совершенно преображалась. Она крутилась между мужчинами, а они похлопывали её пониже пояса и при этом хохотали, глядя на ребенка.
— Ты бы лучше погулял, — обыкновенно говорила ему мама, раскрасневшаяся от водки и мужского внимания.
Ульрих убегал в лес и плакал. Он был достаточно взрослым, чтобы понять, чем занималась его мама с этими мужчинами. Он возненавидел мать за то, что она предала его, и перенес эту ненависть на всех женщин в мире.
Впервые он почувствовал себя счастливым, когда в послевоенном голодном Берлине пожилой главный врач его клиники пригласил Шумана к себе домой на ужин. Главный врач был внимателен и заботлив. Шуман истосковался по добрым чувствам. Он с восхищением смотрел на своего главного врача.
После ужина они выпили немного водки и настоящего кофе, а после этого главный врач, высокий, статный мужчина, начал его целовать. Врач раздел Ульриха, увел к себе в комнату и уложил в постель. Наконец Шуман понял, что значит любить самому и быть любимым и желанным. Впервые в жизни он был счастлив.
Они были любовниками несколько лет, но главный врач рано умер, и, потомившись около месяца, Шуман стал искать себе нового партнера. Он отвык спать один.
Но встретить по-настоящему близкого человека ему так и не удалось. Одна такая попытка найти в Восточном Берлине партнера на ночь закончилась для него арестом и допросом в отделении народной полиции.
Шуман заплакал. Слезы катились по его полному лицу, а он их даже не замечал.
Улицы Восточного Берлина были совершенно пустыми, но когда Шуман уже подъезжал к зональной границе, появились первые фургоны со свежим хлебом.
Молодой водитель хлебного фургона старательно разворачивался, чтобы поудобнее подъехать к магазину для разгрузки. Он даже не смотрел по сторонам, полагая, что если и появится ещё какая-нибудь машина, так ведь не трамвай же, объедет.
Но заплаканный, униженный Ульрих Шуман слишком поздно увидел фургон и не успел ни нажать на тормоза, ни свернуть.
В понедельник в Федеральном ведомстве по охране конституции в Кельне поползли странные слухи насчет того, что Вилли Кайзер куда-то пропал. Во вторник в ведомство приехали какие-то важные люди из Бонна и, обосновавшись в кабинете Кайзера, стали по очереди вызывать туда всех его заместителей и помощников.
А в четверг все стало ясно. Радио Восточного Берлина передало, что бывший руководитель западногерманской контрразведки, известный антифашист Вилли Кайзер перешел в социалистическую ГДР, чтобы отдать все силы созданию единой демократической Германии.
Письменное заявление Вилли Кайзера было опубликовано в газетах. Он писал, что в западной части Германии идет процесс милитаризации, что бывшие нацисты занимают важные посты в ФРГ, что Западная Германия вместе с Соединенными Штатами готовится к третьей мировой войне.
Через две недели Вилли Кайзер выступил на большой пресс-конференции в Восточном Берлине. Он сказал, что прибыл в ГДР ради того, чтобы бороться за воссоединение Германии. Он свободно отвечал на вопросы иностранных корреспондентов и обличал Западную Германию.
Это был огромный подарок для ГДР. На сторону социалистического государства перешел не какой-то мелкий чиновник, а политик почти что в ранге министра, с именем, с авторитетом.
Вилли Кайзера принимали в ГДР как высокого гостя, ему показывали, как растет и хорошеет первое на немецкой земле государство рабочих и крестьян. Его путешествие по Берлину снимали операторы кинохроники.
Пресс-служба канцлера ФРГ заявила, что Вилли Кайзера заманили в ловушку агенты Восточной Германии, опоили наркотиками и в бессознательном состоянии из Западного Берлина вывезли в ГДР. В ловушку Кайзера заманил некий берлинский врач Ульрих Шуман, которого потом уничтожили, неумело инсценировав автомобильную катастрофу.
Новый руководитель западногерманской контрразведки сменил весь свой личный секретариат. Начальники основных отделов были заменены. Тех, кто дружил с бежавшим начальником, переместили на менее важные посты. Более молодые люди, не связанные личными отношениями с Вилли Кайзером, начали восхождение по служебной лестнице.
Кристи, Кристина фон Хассель, тоже получила повышение. Поздно вечером, сидя дома, она включила радиоприемник и на условленной волне услышала зашифрованное поздравление от своего любимого Конни. Поздравление и обещание скорой встречи.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
— Нет. Но он сказал, что желает остаться в ГДР…
— Пьяный разговор к делу не пришьешь.
— У нас есть магнитофонная запись всех его разговоров. Мы теперь можем держать его в руках, — с энтузиазмом сказал Маслов. — Никуда он не денется. Он будет на нас работать. Если мы предадим гласности его слова…
— …то канцлер его сразу уволит, — закончил фразу полковник Федоровский. — Зачем нам это надо? Его дни в контрразведке так и так уже сочтены. Что мы выиграем? И ещё разгорится страшный скандал из-за того, что мы тайно привозим людей из Западного Берлина.
— Устроить такой скандал в Федеративной Республике — тоже неплохо, Игорь Мокеевич.
— Не говорите о том, чего не понимаете, — рявкнул Федоровский. — Он действительно сказал, что готов остаться в ГДР?
— Да, он несколько раз это повторил, — подтвердил Маслов.
— Ладно, ждите, — приказал Федоровский, — буду докладывать руководству.
Он поднялся в кабинет главы представительства КГБ, снял трубку ВЧ — аппарата междугородной правительственной связи, попросил соединить его с Москвой и назвал номер генерала Калганова.
— Завтра утром я сам проведу с ним беседу, — сказал Федоровский. — Кайзер, конечно, потребует, чтобы его немедленно отправили назад. Но я ему объясню, что он никогда не сможет объяснить западникам, что он у нас здесь делал. У него есть один выход — остаться в Берлине и сделать вид, что он сознательно перешел в Германскую Демократическую Республику.
Через полчаса Федоровского вновь соединили с генералом Калгановым. Москва согласилась с предложением оставить Вилли Кайзера в ГДР и использовать его в чисто политических целях.
— Только согласуйте все с генералом Вольфом, — приказал генерал Калганов. — Если он согласен с нашими предложениями, то несколько дней подержите Кайзера у себя. Когда он расскажет все интересное, передайте его немцам. Дальше с ним будут работать только сами немцы.
Начальник главного управления разведки Министерства госбезопасности ГДР генерал Маркус Вольф принял полковника Федоровского незамедлительно. Федоровский пересказал ему, как шла беседа с Вилли Кайзером, и сообщил мнение Москвы.
— Утром, когда он проснется, — добавил Федоровский, — мы поговорим с ним. Он человек умный, поймет свое положение. В создавшихся условиях ему разумнее остаться у вас, чем скандалить и требовать, чтобы его отправили на Запад. Там ему точно конец, а у вас он сможет начать новую жизнь. Я сам проведу с ним беседу.
— Давайте подумаем, — сказал генерал Вольф. — Можно его отвезти назад, потом вновь устроить встречу и попытаться дожать, чтобы он согласился на нас работать. Есть другой вариант. Можно оставить его у нас и использовать в пропагандистской работе. Что лучше? Для разведки лучше иметь Кайзера в качестве агента. Но если не сегодня завтра его уберут из Федерального ведомства по охране конституции, то его ценность сильно упадет. А заявление Кайзера против политики Западной Германии накануне парламентских выборов будет сильнейшим ударом по правящим кругам в Бонне. Так?
Федоровский кивнул.
— Выходит, мнение Москвы самое разумное, — заметил генерал Вольф. — Но я должен доложить ЦК о нашей с вами идее. Вы будете у себя в Карлсхорсте? Я перезвоню вам.
Вольф попросил соединить его с министром. Но высокомерный адъютант ответил, что министр государственной безопасности уже спит и просил будить его только в случае начала войны. Адъютант знал, что министр не любил своего начальника разведки, и исходил из того, что ничем не рискует, если не станет беспокоить своего шефа.
Генерал Вольф был взбешен, но виду не показал. Подумав немного, он попытался позвонить генеральному секретарю ЦК партии. Генеральный секретарь, в отличие от министра, любил и поддерживал начальника разведки, но, как назло, в тот вечер чувствовал себя очень плохо. Ему сделали укол, и врачи умоляли его не беспокоить.
Дежурный помощник генерального секретаря, старый член партии, сочувственно сказал Вольфу:
— Решайте, генерал. Я знаю, что у вас не бывает мелких дел, и готов соединить вас с генеральным секретарем.
— Соедините, — решился Вольф.
Пока Москва и Берлин решали его судьбу, Вилли Кайзер храпел на кожаном диване в маленькой комнате возле кухни. С него заботливо сняли пиджак и галстук, но раздеть не решились.
Возле окна на стуле сидел хорошо отдохнувший молодой лейтенант госбезопасности. Ему предстояла бессонная ночь. Он должен был охранять покой начальника западногерманской контрразведки, а заодно следить за тем, чтобы Вилли Кайзер не выкинул какой-нибудь глупости. Поэтому лейтенанта и посадили у окна — все-таки шестой этаж, а мало ли что может прийти неуравновешенному человеку в голову с тяжелого похмелья.
Все квартиры на этом этаже принадлежали Министерству государственной безопасности и были переданы для оперативных нужд советским товарищам. В соседней квартире собралось несколько советских офицеров. Самая трудная беседа предстояла утром, когда Кайзер проснется.
В качестве убедительного аргумента, учитывая вкусы Вилли Кайзера, из запасов командующего Группой советских войск в Германии привезли ящик армянского коньяка.
Доктору Шуману сказали, чтобы он один отправлялся в Западный Берлин.
Ульрих Шуман был в ужасе.
— Что вы со мной делаете? Я должен обязательно вернуть его назад. Завтра его начнут искать. Они же быстро узнают, что он был у меня. Это катастрофа!
Офицеры из Министерства госбезопасности ГДР с презрением смотрели на Шумана. Когда им надоели эти причитания, старший из них громко приказал двум молодым оперативникам:
— Уберите этого гомика.
Шуман вздрогнул и замолчал.
Восточногерманская разведка завербовала доктора после того, как полиция задержала его ночью вместе с молодым человеком в недвусмысленной позе. Тогда ещё не было стены и легко можно было перейти из Западного Берлина в Восточный. Шуман ездил в столицу ГДР за дешевой едой и знакомился с симпатичными людьми нетрадиционной сексуальной ориентации, которые нуждались в западных марках.
Всю ночь Шуман провел в отделении народной полиции, а утром во время допроса согласился на все, лишь бы избежать суда и позора. Его тихо отпустили, и после этого Ульрих Шуман стал платным агентом восточногерманской разведки. Он давно работал на ГДР, но никогда ещё с ним не разговаривали так грубо и презрительно.
Ульрих сел за руль своей машины и тронулся с места. Он вел машину по ночному Берлину, притормаживая на перекрестках и сворачивая в нужных местах, но смотрел на дорогу невидящими глазами.
Шуман вспоминал большой крестьянский дом, в котором он вырос. Зима была лучшим временем года, потому что отец брал его с собой в лес. Когда отец уходил один, в доме появлялись разные мужчины. Они сидели на кухне с его мамой. Она наливала им водки и делала большие бутерброды с ветчиной и салом. Мама совершенно преображалась. Она крутилась между мужчинами, а они похлопывали её пониже пояса и при этом хохотали, глядя на ребенка.
— Ты бы лучше погулял, — обыкновенно говорила ему мама, раскрасневшаяся от водки и мужского внимания.
Ульрих убегал в лес и плакал. Он был достаточно взрослым, чтобы понять, чем занималась его мама с этими мужчинами. Он возненавидел мать за то, что она предала его, и перенес эту ненависть на всех женщин в мире.
Впервые он почувствовал себя счастливым, когда в послевоенном голодном Берлине пожилой главный врач его клиники пригласил Шумана к себе домой на ужин. Главный врач был внимателен и заботлив. Шуман истосковался по добрым чувствам. Он с восхищением смотрел на своего главного врача.
После ужина они выпили немного водки и настоящего кофе, а после этого главный врач, высокий, статный мужчина, начал его целовать. Врач раздел Ульриха, увел к себе в комнату и уложил в постель. Наконец Шуман понял, что значит любить самому и быть любимым и желанным. Впервые в жизни он был счастлив.
Они были любовниками несколько лет, но главный врач рано умер, и, потомившись около месяца, Шуман стал искать себе нового партнера. Он отвык спать один.
Но встретить по-настоящему близкого человека ему так и не удалось. Одна такая попытка найти в Восточном Берлине партнера на ночь закончилась для него арестом и допросом в отделении народной полиции.
Шуман заплакал. Слезы катились по его полному лицу, а он их даже не замечал.
Улицы Восточного Берлина были совершенно пустыми, но когда Шуман уже подъезжал к зональной границе, появились первые фургоны со свежим хлебом.
Молодой водитель хлебного фургона старательно разворачивался, чтобы поудобнее подъехать к магазину для разгрузки. Он даже не смотрел по сторонам, полагая, что если и появится ещё какая-нибудь машина, так ведь не трамвай же, объедет.
Но заплаканный, униженный Ульрих Шуман слишком поздно увидел фургон и не успел ни нажать на тормоза, ни свернуть.
В понедельник в Федеральном ведомстве по охране конституции в Кельне поползли странные слухи насчет того, что Вилли Кайзер куда-то пропал. Во вторник в ведомство приехали какие-то важные люди из Бонна и, обосновавшись в кабинете Кайзера, стали по очереди вызывать туда всех его заместителей и помощников.
А в четверг все стало ясно. Радио Восточного Берлина передало, что бывший руководитель западногерманской контрразведки, известный антифашист Вилли Кайзер перешел в социалистическую ГДР, чтобы отдать все силы созданию единой демократической Германии.
Письменное заявление Вилли Кайзера было опубликовано в газетах. Он писал, что в западной части Германии идет процесс милитаризации, что бывшие нацисты занимают важные посты в ФРГ, что Западная Германия вместе с Соединенными Штатами готовится к третьей мировой войне.
Через две недели Вилли Кайзер выступил на большой пресс-конференции в Восточном Берлине. Он сказал, что прибыл в ГДР ради того, чтобы бороться за воссоединение Германии. Он свободно отвечал на вопросы иностранных корреспондентов и обличал Западную Германию.
Это был огромный подарок для ГДР. На сторону социалистического государства перешел не какой-то мелкий чиновник, а политик почти что в ранге министра, с именем, с авторитетом.
Вилли Кайзера принимали в ГДР как высокого гостя, ему показывали, как растет и хорошеет первое на немецкой земле государство рабочих и крестьян. Его путешествие по Берлину снимали операторы кинохроники.
Пресс-служба канцлера ФРГ заявила, что Вилли Кайзера заманили в ловушку агенты Восточной Германии, опоили наркотиками и в бессознательном состоянии из Западного Берлина вывезли в ГДР. В ловушку Кайзера заманил некий берлинский врач Ульрих Шуман, которого потом уничтожили, неумело инсценировав автомобильную катастрофу.
Новый руководитель западногерманской контрразведки сменил весь свой личный секретариат. Начальники основных отделов были заменены. Тех, кто дружил с бежавшим начальником, переместили на менее важные посты. Более молодые люди, не связанные личными отношениями с Вилли Кайзером, начали восхождение по служебной лестнице.
Кристи, Кристина фон Хассель, тоже получила повышение. Поздно вечером, сидя дома, она включила радиоприемник и на условленной волне услышала зашифрованное поздравление от своего любимого Конни. Поздравление и обещание скорой встречи.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Секретное совещание в Министерстве обороны ФРГ затянулось. Эта была рутинная еженедельная встреча, в которой всегда участвовали представители Федерального ведомства по охране конституции.
Кристина фон Хассель присутствовала на совещании впервые. Оборонные проблемы — не её специальность. Но она поехала в Бонн вместе со своим новым начальником Хайнцем Риттгеном на беседу в Министерство внутренних дел, а потом он взял Кристи с собой и в Министерство обороны.
Обсуждались проблемы химического оружия. Начальник химических войск бундесвера докладывал о создании новых видов противогазов и других средств противохимической защиты для боевых действий в условиях сильных морозов.
Риттген был в хорошем настроении и вполголоса спросил сидевшего рядом военного:
— А мы что, собираемся воевать на Северном полюсе?
Генерал хмыкнул и, нагнувшись к уху Риттгена, зашептал:
— Это не наша идея, американская. Они получили информацию из Восточной Германии о новом химическом оружии. Его можно применять при минусовой температуре. Русские разрабатывают план нападения в Арктике на американские посты…
Тут он заговорил настолько тихо, что остальное Кристи не расслышала. Спросить Риттгена о том, что ещё интересного поведал ему бундесверовский генерал, было невозможно. Немотивированное любопытство стоило бы Кристине фон Хассель карьеры. Но и услышанного было достаточно, чтобы порадовать друзей в Восточном Берлине.
Все, что она делала, она делала ради Конни.
Солнечным майским днем профессор Фохт упаковал чемодан, повесил его на руль велосипеда и поехал к станции пригородной железной дороги, чтобы добраться в Берлин. У профессора было плохое предчувствие. Он вновь обратил внимание на приметный в Восточной Германии черный «мерседес», который уже несколько раз попадался ему на глаза.
Профессор очень удивился, что в Чехословакию посылают именно его, но заместитель министра здравоохранения ГДР сам приехал в институт и сказал ему, что он должен ехать.
В поезде Альфред Фохт, директор Института физиологии труда, член государственной комиссии радиационной защиты, президент общества биомедицинской техники, сразу же заснул. Он проснулся только тогда, когда поезд остановился на пограничной станции.
Чуть раньше к станции подъехал черный «Мерседес-280СЕ» с берлинскими номерами. В «мерседесе» сидели четыре сотрудника центрального аппарата Министерства госбезопасности ГДР. Им пришлось проехать двести с лишним километров, чтобы не отстать от поезда, на котором профессор отправлялся в командировку.
Насупленный пограничник вдруг сказал Фохту:
— Ваш паспорт не в порядке. Он подделан.
Профессор расхохотался:
— Чепуха. Это дипломатический паспорт, его мне вчера выдали в министерстве.
Пограничник равнодушно повторил:
— Паспорт не в порядке. Прошу следовать за мной.
На перроне не было не души. Двое сотрудников Министерства госбезопасности предъявили Фохту свои удостоверения и обыскали.
Назад в Берлин профессора повезли на «мерседесе».
Все эта затея в поездкой в Чехословакию была придумана для того, чтобы предполагаемые сообщники не узнали раньше времени, что профессор арестован.
Когда они выехали на шоссе, Фохт спросил:
— Я могу поспать?
Капитан госбезопасности Хоффман, смуглый и чернявый, как цыган, ответил резко и зло:
— Вам бы лучше приготовиться к допросу и подумать, что вы будете говорить.
— Мне нечего вам сказать, — спокойно ответил профессор и, натянув на голову куртку, заснул.
Допрос начался после того, как профессора, к его удивлению, вполне прилично покормили. Поскольку его представление о тюрьме всегда было связано с голодом, он набросился на еду и съел ужасно много. У него даже живот заболел от переедания.
Он знал, за что его арестовали.
Профессор Фохт был крупнейшим агентом американской разведки. Он раскрыл Западу весь арсенал отравляющих веществ, находившихся на вооружении Варшавского договора.
Он сообщил американцам все, что мог: данные о разработке боевых отравляющих веществ, о лабораторных исследованиях, о промышленном производстве и полевых испытаниях. Он выдал формулу токсичных отравляющих веществ, проникающих через синтетические материалы, из которых делаются армейские противогазы и общевойсковые защитные костюмы.
После применения ядовитых газов в Первую мировую войну весь мир охватил страх перед химическим оружием. Когда разразилась Вторая мировая война, предполагали, что химическое оружие обязательно будет применено. Солдатам всех армий выдавали противогазы. Но вместо химического оружия появилась атомная бомба. Цветные фотографии ядерного гриба впечатляли больше, чем черно-белые снимки с отравленными французскими пехотинцами и лошадьми в противогазах.
Но мировые державы не спешили отказываться от химического оружия. Классические отравляющие вещества легко производить. Практически каждый фармацевтический завод, который выпускает таблетки от головной боли, способен на том же оборудовании выпускать простейшие боевые отравляющие вещества.
Снарядами с отравляющими веществами можно стрелять из артиллерийских орудий, ими можно снарядить боеголовку баллистической ракеты. Главная задача состояла в том, чтобы максимально точно распылить отравляющие вещества над территорией противника. Если капли будут слишком крупными, они поразят только маленький участок, если слишком мелкими, их далеко разнесет ветром.
Распылением боевых отправляющих веществ занимались специалисты в области аэрозольной химии. Это была секретная отрасль народного хозяйства.
Профессор Фохт происходил из семьи, которая дала Германии блестящих историков, теологов и естествоиспытателей и породнилась с другими, не менее блестящими, семействами. Но его мать горько повторяла:
— Наша семья как картофель: лучшее находится под землей.
Самыми знаменитыми родственниками профессора были протестантский пастор Дитрих Бонхёффер, повешенный по приговору нацистского суда за участие в антифашистском Сопротивлении, и Арвид Харнак, казненный за участие в разведывательной группе, работавшей на Советский Союз против Гитлера.
Будущий профессор дважды оставался на второй год в гимназии и получил неудовлетворительную оценку по математике на экзаменах на аттестат зрелости.
Во время Второй мировой войны он служил врачом в танковом полку вермахта и попал в плен к русским. После капитуляции Германии он помогал восстанавливать больницы в восточной зоне, заинтересовался физиологией и сделал научную карьеру.
Фохт не стал коммунистом, но ему не нравилось и то, что многие восточные немцы уезжают на Запад. Он считал, что на их решение недобрая западная пропаганда повлияла не в меньшей степени, чем объективные трудности жизни в социалистическом государстве.
В начале 60-х годов Фохт занялся работой, которая привлекла внимание Национальной народной армии ГДР. Институт Фохта исследовал воздействие токсических веществ на организм человека.
В Первую мировую войну на случай химической атаки в окопах держали канареек, и когда те падали замертво, солдаты надевали противогазы. С тех пор ученым не удалось придумать что-то более надежное для распознавания отравляющих веществ. Фохту пришло в голову использовать в качестве индикатора отравления светящиеся бактерии и светлячков.
Группа сотрудников Фохта выращивала поколение за поколением штаммы светящихся бактерий, исследовала обмен веществ и механизм свечения этих мельчайших живых существ. Когда значительная часть работы была проделана, её результатами заинтересовались военные.
К профессору приехал главный врач Национальной народной армии ГДР генерал Ханс Рудольф Гестевитц. Он был необычным генералом — не носил форму, ездил на западном автомобиле, защитил диссертацию и вел себя как ученый, а не как военный.
Медицинский генерал был увлечен различными идеями. Например, он мечтал о том, чтобы уберечь танковые дивизии от ядерной атаки, спрятав боевые машины под водой.
— Вода защищает от радиации, — говорил он профессору Фохту. — А после ядерного удара танки выбираются на берег и начинают атаку. Конечно, для этого нужны гигантские фабрики, чтобы обеспечить кислородом танковые войска…
Однажды генерал по секрету рассказал Фохту, что они создали новый вид противогаза. При низкой температуре в клапанах конденсируется жидкость, и обычный противогаз выходит из строя. А новый противогаз, снабженный специальной подкладкой, поглощающей жидкость, исправно функционирует при температуре минус двадцать градусов.
— Мы только что проводили артиллерийские учения, — доверительно рассказал генерал. — Мороз — минус двадцать. Артиллеристам одной батареи раздали обычные противогазы, другой — противогазы нового образца. Старые противогазы продержались пятнадцать минут — газ стал проходить. Новые позволили провести восьмичасовые учения без перерыва.
Фохт удивился:
— Но ведь при такой температуре отравляющие вещества в любом случае замерзнут и утратят поражающее действие?
Генерал успокоил профессора:
— У нас есть вещество, которое можно разбрызгивать и при морозе. Оно сохраняет свою токсичность при минус сорока.
— Но что будет, если на следующий день выглянет солнце и температура резко повысится? — спросил профессор. — Отравляющие вещества испарятся, с облаками разнесутся на сотни километров и прольются с дождем далеко от того места, которое вы решили обработать.
— Все это уже не будет иметь никакого значения, — отмахнулся генерал. — К этому моменту операция будет завершена. Нас интересуют только несколько точек в Арктике — американские радиолокационные станции. С помощью нового вещества мы можем вывести из строя всю американскую систему раннего оповещения на двенадцать часов, а наши друзья говорят, что им достаточно и шести часов.
«Наши друзья» — так на языке восточногерманских функционеров именовались русские.
Фохт легко представил себе ход такой операции. Советские и восточногерманские части особого назначения на аэросанях пересекают арктические льды и выпускают небольшие управляемые ракеты с отравляющими веществами.
Американские техники, обслуживающие радиолокаторы, выходят на улицу, и через полчаса их надо госпитализировать. Но неопытный врач даже не будет знать, как им помочь. У них разовьется нетипичная для отравлений картина заболевания. Другая смена появляется на улице и тоже заражается. Тогда радиолокационная станция выходит из строя, и в американском защитном зонтике образуется дыра, открывая этим возможность для внезапного ядерного удара по территории Соединенных Штатов.
Профессор Фохт подумал, что этот план не такой уж фантастический. Он был уверен, что советское политбюро не преминет воспользоваться такой возможностью.
Фохт стал думать о том, что должен каким-то образом предупредить Запад. Окончательное решение он принял в тот день, когда ему показалось, что вторжение на Запад реально.
Фохта командировали в Стокгольм для участия в заседании одного из комитетов ЮНЕСКО. Таким поездкам в ГДР придавалось большое значение. Паспорт он должен был получить в Государственном комитете по спорту. Но смущенный референт управления внешних сношений развел руками:
— Вы не сможете уехать. Все выезды за границу внезапно отменены.
Когда Фохт ехал на машине домой, он обратил внимание на то, что в Берлине полно войск. Танки и тяжелые грузовики двигались в сторону Западного Берлина. В Трептов-парке была развернута армейская радиостанция. Потом он столкнулся с танковым батальоном, стоявшим в полной готовности, и вереницей мощных грузовиков с бетонными надолбами в кузовах.
Жене предусмотрительный профессор посоветовал:
— Пройдись по магазинам и купи все, что нужно.
По Берлину ходили разные слухи, но Фохт пришел к выводу, что такие большие маневры в любую минуту могут перерасти в войну. Фохту передали, что, выступая перед рабочими в Потсдаме, первый секретарь ЦК Вальтер Ульбрихт сказал: у союзников нет никакого права находиться в Западном Берлине, Западный Берлин должен принадлежать ГДР. Речь, конечно же, не напечатали.
Друзья рассказывали Фохту, что некоторым из них в парткоме уже предложили быть готовыми перебраться в Западный Берлин. Директор завода стройматериалов должен был взять на себя руководство западноберлинской строительной фирмой. Директор издательства — возглавить западноберлинскую издательскую фирму.
Профессор не интересовался политикой. Он был просто ошеломленным гражданином, увидевшим танки перед домом. После того дня он сказал себе: ты обязан что-то предпринять.
Профессору долго не удавалось связаться ни с одной иностранной разведкой. Это была дурацкая история. Он обращался к разным заслуживавшим доверия иностранцам, но ничего не получалось. Однажды им заинтересовались, но Фохт был потрясен сделанным ему предложением. Британская разведка МИ-6 рекомендовала ему установить дома оборудование для радиосвязи.
Фохт отказался:
— Как же вы это представляете? Я живу в небольшом особнячке, у меня нет детей, большую часть времени я работаю дома. Вдруг я встаю, скажем, в три часа ночи, чтобы принять шифрограмму из вашего центра. Жена просыпается и изумленно спрашивает: ради бога, что ты там делаешь?
Пять раз Фохт встречался с различными посланниками с Запада, прежде чем что-то получилось. Какие-то незнакомцы, как в плохих фильмах, останавливали его на улице и произносили нелепо звучавшие условные фразы: «Сегодня прохладный вечер, не правда ли?»
Наконец с одним человеком Фохт согласился подробно говорить. Но выяснилось, что разведчик ничего не смыслит в естественных науках.
В отчаянии Фохт просто вручил ему листочек из сверхсекретного документа, подготовленного для очередного заседания комитета по химическому оружию Организации Варшавского договора.
Кристина фон Хассель присутствовала на совещании впервые. Оборонные проблемы — не её специальность. Но она поехала в Бонн вместе со своим новым начальником Хайнцем Риттгеном на беседу в Министерство внутренних дел, а потом он взял Кристи с собой и в Министерство обороны.
Обсуждались проблемы химического оружия. Начальник химических войск бундесвера докладывал о создании новых видов противогазов и других средств противохимической защиты для боевых действий в условиях сильных морозов.
Риттген был в хорошем настроении и вполголоса спросил сидевшего рядом военного:
— А мы что, собираемся воевать на Северном полюсе?
Генерал хмыкнул и, нагнувшись к уху Риттгена, зашептал:
— Это не наша идея, американская. Они получили информацию из Восточной Германии о новом химическом оружии. Его можно применять при минусовой температуре. Русские разрабатывают план нападения в Арктике на американские посты…
Тут он заговорил настолько тихо, что остальное Кристи не расслышала. Спросить Риттгена о том, что ещё интересного поведал ему бундесверовский генерал, было невозможно. Немотивированное любопытство стоило бы Кристине фон Хассель карьеры. Но и услышанного было достаточно, чтобы порадовать друзей в Восточном Берлине.
Все, что она делала, она делала ради Конни.
Солнечным майским днем профессор Фохт упаковал чемодан, повесил его на руль велосипеда и поехал к станции пригородной железной дороги, чтобы добраться в Берлин. У профессора было плохое предчувствие. Он вновь обратил внимание на приметный в Восточной Германии черный «мерседес», который уже несколько раз попадался ему на глаза.
Профессор очень удивился, что в Чехословакию посылают именно его, но заместитель министра здравоохранения ГДР сам приехал в институт и сказал ему, что он должен ехать.
В поезде Альфред Фохт, директор Института физиологии труда, член государственной комиссии радиационной защиты, президент общества биомедицинской техники, сразу же заснул. Он проснулся только тогда, когда поезд остановился на пограничной станции.
Чуть раньше к станции подъехал черный «Мерседес-280СЕ» с берлинскими номерами. В «мерседесе» сидели четыре сотрудника центрального аппарата Министерства госбезопасности ГДР. Им пришлось проехать двести с лишним километров, чтобы не отстать от поезда, на котором профессор отправлялся в командировку.
Насупленный пограничник вдруг сказал Фохту:
— Ваш паспорт не в порядке. Он подделан.
Профессор расхохотался:
— Чепуха. Это дипломатический паспорт, его мне вчера выдали в министерстве.
Пограничник равнодушно повторил:
— Паспорт не в порядке. Прошу следовать за мной.
На перроне не было не души. Двое сотрудников Министерства госбезопасности предъявили Фохту свои удостоверения и обыскали.
Назад в Берлин профессора повезли на «мерседесе».
Все эта затея в поездкой в Чехословакию была придумана для того, чтобы предполагаемые сообщники не узнали раньше времени, что профессор арестован.
Когда они выехали на шоссе, Фохт спросил:
— Я могу поспать?
Капитан госбезопасности Хоффман, смуглый и чернявый, как цыган, ответил резко и зло:
— Вам бы лучше приготовиться к допросу и подумать, что вы будете говорить.
— Мне нечего вам сказать, — спокойно ответил профессор и, натянув на голову куртку, заснул.
Допрос начался после того, как профессора, к его удивлению, вполне прилично покормили. Поскольку его представление о тюрьме всегда было связано с голодом, он набросился на еду и съел ужасно много. У него даже живот заболел от переедания.
Он знал, за что его арестовали.
Профессор Фохт был крупнейшим агентом американской разведки. Он раскрыл Западу весь арсенал отравляющих веществ, находившихся на вооружении Варшавского договора.
Он сообщил американцам все, что мог: данные о разработке боевых отравляющих веществ, о лабораторных исследованиях, о промышленном производстве и полевых испытаниях. Он выдал формулу токсичных отравляющих веществ, проникающих через синтетические материалы, из которых делаются армейские противогазы и общевойсковые защитные костюмы.
После применения ядовитых газов в Первую мировую войну весь мир охватил страх перед химическим оружием. Когда разразилась Вторая мировая война, предполагали, что химическое оружие обязательно будет применено. Солдатам всех армий выдавали противогазы. Но вместо химического оружия появилась атомная бомба. Цветные фотографии ядерного гриба впечатляли больше, чем черно-белые снимки с отравленными французскими пехотинцами и лошадьми в противогазах.
Но мировые державы не спешили отказываться от химического оружия. Классические отравляющие вещества легко производить. Практически каждый фармацевтический завод, который выпускает таблетки от головной боли, способен на том же оборудовании выпускать простейшие боевые отравляющие вещества.
Снарядами с отравляющими веществами можно стрелять из артиллерийских орудий, ими можно снарядить боеголовку баллистической ракеты. Главная задача состояла в том, чтобы максимально точно распылить отравляющие вещества над территорией противника. Если капли будут слишком крупными, они поразят только маленький участок, если слишком мелкими, их далеко разнесет ветром.
Распылением боевых отправляющих веществ занимались специалисты в области аэрозольной химии. Это была секретная отрасль народного хозяйства.
Профессор Фохт происходил из семьи, которая дала Германии блестящих историков, теологов и естествоиспытателей и породнилась с другими, не менее блестящими, семействами. Но его мать горько повторяла:
— Наша семья как картофель: лучшее находится под землей.
Самыми знаменитыми родственниками профессора были протестантский пастор Дитрих Бонхёффер, повешенный по приговору нацистского суда за участие в антифашистском Сопротивлении, и Арвид Харнак, казненный за участие в разведывательной группе, работавшей на Советский Союз против Гитлера.
Будущий профессор дважды оставался на второй год в гимназии и получил неудовлетворительную оценку по математике на экзаменах на аттестат зрелости.
Во время Второй мировой войны он служил врачом в танковом полку вермахта и попал в плен к русским. После капитуляции Германии он помогал восстанавливать больницы в восточной зоне, заинтересовался физиологией и сделал научную карьеру.
Фохт не стал коммунистом, но ему не нравилось и то, что многие восточные немцы уезжают на Запад. Он считал, что на их решение недобрая западная пропаганда повлияла не в меньшей степени, чем объективные трудности жизни в социалистическом государстве.
В начале 60-х годов Фохт занялся работой, которая привлекла внимание Национальной народной армии ГДР. Институт Фохта исследовал воздействие токсических веществ на организм человека.
В Первую мировую войну на случай химической атаки в окопах держали канареек, и когда те падали замертво, солдаты надевали противогазы. С тех пор ученым не удалось придумать что-то более надежное для распознавания отравляющих веществ. Фохту пришло в голову использовать в качестве индикатора отравления светящиеся бактерии и светлячков.
Группа сотрудников Фохта выращивала поколение за поколением штаммы светящихся бактерий, исследовала обмен веществ и механизм свечения этих мельчайших живых существ. Когда значительная часть работы была проделана, её результатами заинтересовались военные.
К профессору приехал главный врач Национальной народной армии ГДР генерал Ханс Рудольф Гестевитц. Он был необычным генералом — не носил форму, ездил на западном автомобиле, защитил диссертацию и вел себя как ученый, а не как военный.
Медицинский генерал был увлечен различными идеями. Например, он мечтал о том, чтобы уберечь танковые дивизии от ядерной атаки, спрятав боевые машины под водой.
— Вода защищает от радиации, — говорил он профессору Фохту. — А после ядерного удара танки выбираются на берег и начинают атаку. Конечно, для этого нужны гигантские фабрики, чтобы обеспечить кислородом танковые войска…
Однажды генерал по секрету рассказал Фохту, что они создали новый вид противогаза. При низкой температуре в клапанах конденсируется жидкость, и обычный противогаз выходит из строя. А новый противогаз, снабженный специальной подкладкой, поглощающей жидкость, исправно функционирует при температуре минус двадцать градусов.
— Мы только что проводили артиллерийские учения, — доверительно рассказал генерал. — Мороз — минус двадцать. Артиллеристам одной батареи раздали обычные противогазы, другой — противогазы нового образца. Старые противогазы продержались пятнадцать минут — газ стал проходить. Новые позволили провести восьмичасовые учения без перерыва.
Фохт удивился:
— Но ведь при такой температуре отравляющие вещества в любом случае замерзнут и утратят поражающее действие?
Генерал успокоил профессора:
— У нас есть вещество, которое можно разбрызгивать и при морозе. Оно сохраняет свою токсичность при минус сорока.
— Но что будет, если на следующий день выглянет солнце и температура резко повысится? — спросил профессор. — Отравляющие вещества испарятся, с облаками разнесутся на сотни километров и прольются с дождем далеко от того места, которое вы решили обработать.
— Все это уже не будет иметь никакого значения, — отмахнулся генерал. — К этому моменту операция будет завершена. Нас интересуют только несколько точек в Арктике — американские радиолокационные станции. С помощью нового вещества мы можем вывести из строя всю американскую систему раннего оповещения на двенадцать часов, а наши друзья говорят, что им достаточно и шести часов.
«Наши друзья» — так на языке восточногерманских функционеров именовались русские.
Фохт легко представил себе ход такой операции. Советские и восточногерманские части особого назначения на аэросанях пересекают арктические льды и выпускают небольшие управляемые ракеты с отравляющими веществами.
Американские техники, обслуживающие радиолокаторы, выходят на улицу, и через полчаса их надо госпитализировать. Но неопытный врач даже не будет знать, как им помочь. У них разовьется нетипичная для отравлений картина заболевания. Другая смена появляется на улице и тоже заражается. Тогда радиолокационная станция выходит из строя, и в американском защитном зонтике образуется дыра, открывая этим возможность для внезапного ядерного удара по территории Соединенных Штатов.
Профессор Фохт подумал, что этот план не такой уж фантастический. Он был уверен, что советское политбюро не преминет воспользоваться такой возможностью.
Фохт стал думать о том, что должен каким-то образом предупредить Запад. Окончательное решение он принял в тот день, когда ему показалось, что вторжение на Запад реально.
Фохта командировали в Стокгольм для участия в заседании одного из комитетов ЮНЕСКО. Таким поездкам в ГДР придавалось большое значение. Паспорт он должен был получить в Государственном комитете по спорту. Но смущенный референт управления внешних сношений развел руками:
— Вы не сможете уехать. Все выезды за границу внезапно отменены.
Когда Фохт ехал на машине домой, он обратил внимание на то, что в Берлине полно войск. Танки и тяжелые грузовики двигались в сторону Западного Берлина. В Трептов-парке была развернута армейская радиостанция. Потом он столкнулся с танковым батальоном, стоявшим в полной готовности, и вереницей мощных грузовиков с бетонными надолбами в кузовах.
Жене предусмотрительный профессор посоветовал:
— Пройдись по магазинам и купи все, что нужно.
По Берлину ходили разные слухи, но Фохт пришел к выводу, что такие большие маневры в любую минуту могут перерасти в войну. Фохту передали, что, выступая перед рабочими в Потсдаме, первый секретарь ЦК Вальтер Ульбрихт сказал: у союзников нет никакого права находиться в Западном Берлине, Западный Берлин должен принадлежать ГДР. Речь, конечно же, не напечатали.
Друзья рассказывали Фохту, что некоторым из них в парткоме уже предложили быть готовыми перебраться в Западный Берлин. Директор завода стройматериалов должен был взять на себя руководство западноберлинской строительной фирмой. Директор издательства — возглавить западноберлинскую издательскую фирму.
Профессор не интересовался политикой. Он был просто ошеломленным гражданином, увидевшим танки перед домом. После того дня он сказал себе: ты обязан что-то предпринять.
Профессору долго не удавалось связаться ни с одной иностранной разведкой. Это была дурацкая история. Он обращался к разным заслуживавшим доверия иностранцам, но ничего не получалось. Однажды им заинтересовались, но Фохт был потрясен сделанным ему предложением. Британская разведка МИ-6 рекомендовала ему установить дома оборудование для радиосвязи.
Фохт отказался:
— Как же вы это представляете? Я живу в небольшом особнячке, у меня нет детей, большую часть времени я работаю дома. Вдруг я встаю, скажем, в три часа ночи, чтобы принять шифрограмму из вашего центра. Жена просыпается и изумленно спрашивает: ради бога, что ты там делаешь?
Пять раз Фохт встречался с различными посланниками с Запада, прежде чем что-то получилось. Какие-то незнакомцы, как в плохих фильмах, останавливали его на улице и произносили нелепо звучавшие условные фразы: «Сегодня прохладный вечер, не правда ли?»
Наконец с одним человеком Фохт согласился подробно говорить. Но выяснилось, что разведчик ничего не смыслит в естественных науках.
В отчаянии Фохт просто вручил ему листочек из сверхсекретного документа, подготовленного для очередного заседания комитета по химическому оружию Организации Варшавского договора.