Страница:
– Так, вижу, тут не обошлось без дополнительной помощи, – произносит она, повернувшись к Креслину. – Хочется верить, что ты и вправду мог себе это позволить.
– Я отдал ей ровно столько, сколько ты разрешила.
– Точно? Не больше?
– Ну... Если только чуточку. Я знаю пределы своих возможностей.
Над этими словами смеется даже Мегера, но ее слабый, болезненный смех заставляет сжиматься его сердце и наполняет глаза слезами.
– Хватит. Ты отдал слишком много. Есть такая вещь, как эмоциональная стабильность, – говорит Лидия, крепко взяв его за руку повыше локтя. – Тебе нужно отдохнуть, причем в своей комнате. Подчеркиваю – в своей, иначе вы оба совершенно лишитесь сил.
Мягко, но решительно целительница увлекает Креслина в коридор, заводит в комнату и чуть ли не швыряет на кровать.
– Ты невозможен! – сердито заявляет она. – Пойми наконец, что тебе нельзя перевозбуждаться, потому что стоит тебе ослабнуть, и Мегеру захлестнут твои чувства. А переживать по поводу того, как переживаешь за нее ты, – это последнее, что ей сейчас нужно.
– Но...
– Никаких «но». Я знаю, что физических сил у тебя более чем достаточно. Но эмоционально ты истощен, тем паче что чувствуешь себя виноватым. Мегера сдюжит, но только в том случае, если не будет отягощена твоей виной и печалью. И сознанием того, что ты лишился зрения, пытаясь ее спасти.
Креслин открывает рот, но Лидия, не дав ему вымолвить и слова, продолжает:
– Да, я знаю, что ты спасал не ее одну, но и Клерриса, и Хайела... Да и себя самого. Но она чувствует это иначе. Я вот тоже не могу не думать о том, что ты спасал Клерриса. Понимаешь?
Он кивает.
– Мне нужно вернуться к Мегере, – продолжает Лидия. – А к тебе у меня просьба: постарайся и при встречах с ней, и даже оставаясь в одиночестве, быть – не притворяться, а по-настоящему ЧУВСТВОВАТЬ себя – веселым, бодрым и уверенным в будущем. Ты понимаешь? – снова спрашивает Лидия.
– Да, достойнейшая целительница.
– Очень хорошо.
Оставив дверь открытой, она быстрыми шагами удаляется в спальню Мегеры, не преминув пробормотать по пути «Мужчины!» и фыркнуть.
Сняв сапоги, Креслин растягивается на постели, и глаза его закрываются куда быстрее, чем он мог ожидать. И это при том, что лишь недавно миновал полдень.
CXLII
CXLIII
CXLIV
– Я отдал ей ровно столько, сколько ты разрешила.
– Точно? Не больше?
– Ну... Если только чуточку. Я знаю пределы своих возможностей.
Над этими словами смеется даже Мегера, но ее слабый, болезненный смех заставляет сжиматься его сердце и наполняет глаза слезами.
– Хватит. Ты отдал слишком много. Есть такая вещь, как эмоциональная стабильность, – говорит Лидия, крепко взяв его за руку повыше локтя. – Тебе нужно отдохнуть, причем в своей комнате. Подчеркиваю – в своей, иначе вы оба совершенно лишитесь сил.
Мягко, но решительно целительница увлекает Креслина в коридор, заводит в комнату и чуть ли не швыряет на кровать.
– Ты невозможен! – сердито заявляет она. – Пойми наконец, что тебе нельзя перевозбуждаться, потому что стоит тебе ослабнуть, и Мегеру захлестнут твои чувства. А переживать по поводу того, как переживаешь за нее ты, – это последнее, что ей сейчас нужно.
– Но...
– Никаких «но». Я знаю, что физических сил у тебя более чем достаточно. Но эмоционально ты истощен, тем паче что чувствуешь себя виноватым. Мегера сдюжит, но только в том случае, если не будет отягощена твоей виной и печалью. И сознанием того, что ты лишился зрения, пытаясь ее спасти.
Креслин открывает рот, но Лидия, не дав ему вымолвить и слова, продолжает:
– Да, я знаю, что ты спасал не ее одну, но и Клерриса, и Хайела... Да и себя самого. Но она чувствует это иначе. Я вот тоже не могу не думать о том, что ты спасал Клерриса. Понимаешь?
Он кивает.
– Мне нужно вернуться к Мегере, – продолжает Лидия. – А к тебе у меня просьба: постарайся и при встречах с ней, и даже оставаясь в одиночестве, быть – не притворяться, а по-настоящему ЧУВСТВОВАТЬ себя – веселым, бодрым и уверенным в будущем. Ты понимаешь? – снова спрашивает Лидия.
– Да, достойнейшая целительница.
– Очень хорошо.
Оставив дверь открытой, она быстрыми шагами удаляется в спальню Мегеры, не преминув пробормотать по пути «Мужчины!» и фыркнуть.
Сняв сапоги, Креслин растягивается на постели, и глаза его закрываются куда быстрее, чем он мог ожидать. И это при том, что лишь недавно миновал полдень.
CXLII
Осторожно опустившись на колени, Креслин трогает влажную почву вокруг саженца, а потом касается черенка, которому предстоит стать стволом могучего черного дуба. Спокойствие гармонии перетекает с его пальцев к маленькому деревцу, нуждающемуся в защите в преддверии надвигающейся зимы.
Юноша встает и, ощущая на щеках влажное дуновение морского бриза, направляется к террасе. На ходу он прислушивается к шелесту прибоя, надеясь услышать перестук копыт Касмы, а потом и твердые шаги Мегеры. Сам он в цитадель не спешит. Все, что он сейчас может, это размышлять и принимать решения, а этим можно заниматься и в Чертоге.
Некоторое время до его слуха доносятся лишь плеск волн да стук посуды – Алдония возится на кухне. Он садится на ограду террасы, хотя уже не надеется погреться на солнышке: небо затянуто облаками, несущими осенние дожди.
С дороги и впрямь слышится топот копыт, но это не Касма, да и приближение Мегеры юноша ощутил бы издалека. Тем не менее Креслин поднимается и спешит к коновязи, где должен спешиться всадник.
– Регент Креслин.
Попытавшись опознать по вроде бы знакомому голосу человека, которого не видит, он в конце концов вздыхает и обволакивает гостя ближними к Чертогу воздушными потоками. Это удается – оставаясь лишенным зрения, Креслин восстановил способность внутреннего видения, во всяком случае, по отношению к ближним объектам. Но пока любое подобное усилие стоит ему головной боли.
«...ты не должен...»
Торкейл молча ждет, когда Креслин заговорит. Юноша отпускает воздушные струи, и боль тут же прекращается. Мегера находится в цитадели, но ему немедленно передается ее облегчение.
– Я тебя слушаю, Торкейл.
– Военачальники велели передать тебе, что у Края Земли пришвартовались два корабля из Сарроннина.
– Что им нужно?
– Они покорнейше просят кого-либо из соправителей удостоить их аудиенции. Ими доставлены – надо же, как скоро! – припасы, обещанные тираном весной прошлого года. И более того... сундук с монетами – в качестве запоздалого свадебного подарка.
Креслин хмыкает:
– Я так полагаю, суб-тиран не слишком удивилась.
– Она рассмеялась, милостивый господин. И сказала: «Для того, чтобы Риес... тиран заплатила все свои долги, потребовалось всего-навсего вывернуть мир наизнанку».
– Я встречусь с ними, но не здесь. Мы с Мегерой примем их в цитадели.
– Но...
– Милостивая госпожа, несомненно, примет щедрый дар и выскажет благодарность тирану, – с этими словами Креслин поворачивается, уверенно шагает к конюшне и, несмотря на слепоту, седлает Волу гораздо быстрее, чем еще совсем недавно, хотя это требующее особой сосредоточенности занятие оборачивается легкой пульсацией боли в висках.
Торкейл дожидается регента в седле, на дороге у Черного Чертога. Ниже по склону недавно попавшие в плен хаморианцы мостят камнем дорогу между Краем Земли и Чертогом.
Слышен и стук молотов каменотесов, но источник этого звука не на дороге, а южнее, где хаморианцы из числа участников первого налета – более не пленники, а свободные ремесленники, – возводят просторный дом, предназначенный для Хайела с Шиерой. При мысли о них Креслин улыбается: вот уж кто прямо-таки создан друг для друга. На свой лад они связаны между собой чуть ли не так же, как он с Мегерой.
– Сарроннинские гости давно пожаловали?
– Совсем недавно; когда я уходил, они еще не начали разгрузку. Милостивая госпожа потребовала, чтобы я немедленно нашел тебя.
– А теперь нам нужно будет найти ее.
Впрочем, последнее удается быстро: Мегера дожидается его в дверях цитадели.
– Быстро ты появился, – замечает она.
– Слепой – еще не значит медлительный. Во всяком случае, очень медлительный. Я вполне в состоянии воспринимать окружающее, правда, только вблизи. Если тянусь дальше, чем на несколько локтей, мне становится больно.
– Знаю.
– Прости. Как решим – взойдем на сарроннинский корабль или примем послов здесь? – он поворачивается к жене, как будто может ее видеть.
– Я подумала: пусть они сначала предстанут перед нами в цитадели, а потом мы сможем и посетить их корабль.
– Тебе ясно? Передашь наше приглашение? – говорит Креслин Торкейлу.
– Да, милостивый господин. Когда прикажешь?
– Почему бы и не сейчас?
Откланявшись, Торкейл удаляется.
– А там, на корабле... ты как, справишься? Я имею в виду... – нерешительно бормочет Мегера.
– Не бойся, все будет хорошо. Ближнее пространство я ощущаю, да и ты можешь находиться рядом. Льнуть ко мне, как подобает покорной восточной жене.
– Рядом буду, а чтоб льнула... не дождешься!
Креслин смеется.
– Ты... ты нарочно это сказал... чтобы... чтобы... ты по-прежнему невозможен.
– Так ведь это слепотой не излечивается, – слышится голос поднимающейся по ступеням крыльца Лидии. – Я тут подслушала конец вашего разговора и хочу спросить: где будете принимать послов?
– Думаю, принимать будем все вшестером, в нашей совещательной комнате, – говорит Креслин.
– А она... подходит?
– Честно говоря, не знаю, и уж не меня об этом спрашивать.
– Да ладно изображать слепенького бедняжку, – откликается Лидия с едва заметной улыбкой.
– Я не в том смысле. Но мне и вправду не приходило в голову к ней особо присматриваться, а теперь, ослепнув, я попросту не помню, как она выглядит.
– О-о-о-о!
– Удивляться нечему, – в голосе Креслина слышится легкая усмешка, – то, что воспринимается как само собой разумеющееся, не очень-то привлекает внимание.
– Я велю дежурным стражам принести туда несколько стульев и закуски, – говорит Мегера.
– Мы лишь недавно покончили с торговой войной, поэтому, уверен, они не поставят нам в вину то, что стол у нас не столь богат, как у твоей сестры. Хотя, по правде сказать, мне не больно-то хотелось бы снова угоститься вашим сарроннинским жарким...
– Суженый... – Мегера не договаривает и только вздыхает. – Ладно, через минуточку я вернусь.
Креслин прислушивается к ее удаляющимся шагам.
– И почему, хотелось бы знать, вы всегда друг друга подначиваете? – говорит Лидия.
– Да потому, – отвечает Креслин, – что ни я, ни она не хотим признаваться в том, насколько друг от друга зависим.
Наступает молчание. Спустя секунду целительница виновато бормочет:
– Прости. Я кивнула, а у тебя был такой внимательный вид, что я совсем позабыла о твоей слепоте.
– Спасибо. К этому нужно привыкнуть, но я сомневаюсь, что мне удастся. У меня часто бывает такой вид, потому что раньше я мог видеть в полной темноте и порой непроизвольно пытаюсь... – он облизывает губы, когда перед его мысленным взором мелькает образ Мегеры. – Только потери заставляют по-настоящему понять, что ты имел.
– Ты и сейчас имеешь куда больше, чем подавляющее большинство людей, – указывает Лидия без особого сочувствия в голосе.
– Думаю, нам пора наверх, – пробежав пальцами по каменной стене, Креслин начинает подниматься по ступеням и на середине лестничного пролета слышит голос Мегеры.
– ...Нет, не те... несите другие стулья, получше. В конце концов, они же послы.
Усмехнувшись, Креслин направляется к комнате для совещаний.
Сарроннинцы не заставляют себя ждать.
– Позвольте представить почетного советника тирана и посла Сарроннина на Отшельничьем острове Фревию Арминц, а также второго посла Лексу Валхелба, – звонко провозглашает паж.
Шестеро представителей Отшельничьего встают; Креслин лишь на долю секунды позже остальных.
– Мы рады приветствовать вас, – звучат в наступившей тишине его слова, – и хотя, как сами можете видеть, – он обводит жестом комнату, – оказать вам достойный прием, сопоставимый с великолепием Сарроннина, Отшельничий пока не может, позвольте заверить достойнейшее посольство в нашем неизменном стремлении к миру и дружбе. И поскольку, – тут Креслин изображает ухмылку, – на этом мой скудный запас торжественных слов иссякает – во имя Тьмы, сядем.
С этими словами он следует собственному предложению.
– Милостивый господин, милостивая госпожа, мы должны вручить вам некоторые бумаги.
– Их примет суб-тиран, – отвечает Креслин, – ибо она более сведуща в подобных вопросах.
– Но прежде всего, – вступает в разговор Мегера, – позвольте предложить небольшое угощение.
Фраза еще не отзвучала, а на пороге появляются два стража с подносами. На одном из них графин и кубки, а на другом, побольше, – сыр и фрукты.
Расставленные перед гостями стеклянные кубки наполняют жидкостью, имеющей, как знает немало потрудившийся над изготовлением этого бренди Креслин, цвет прозрачного зеленого стекла и вкус пламени.
– Предлагаю тост за наших гостей! – высоко подняв кубок, Креслин направляет чувства к Мегере, дожидаясь, когда она последует его примеру.
– За наших гостей! – вторит ему жена. Все пьют.
– Это... весьма своеобразно... – выдыхает Фревия после первого глотка.
– Возможно, наше питье лучше пошло бы под ваше несравненное жаркое, – говорит Креслин. – Жаль, что у нас нет блюд сарроннинской кухни, однако мы будем более чем счастливы послать немного нашего зеленого бренди в подарок Риессе.
– Да, – подхватывает Мегера. – Моя сестра тиран ценит своеобразие.
– О, если вы найдете возможным...
– Мы почтем за счастье.
– Кажется, речь заходила о документах? – вежливо напоминает Мегера.
– Ах да, милостивая госпожа. Милостивая госпожа тиран поручила нам предложить вашему вниманию проект договора о дружбе между Сарроннином и Отшельничьим, включающий торговые гарантии...
Потягивая бренди крохотными глоточками, Креслин прислушивается к монотонному чтению Фревии.
«...и просим принять грузы, доставленные Алдроной и „Миратрором“ в ознаменование союза и в знак почтения к милостивым господам регентам...»
– ...которые ухитрились выжить, – шепчет Мегера.
«...надеемся также, что краткое посещение вами наших судов позволит...»
– ...всем и каждому узнать о том, что мы, дьяволы Восточного Океана, действительно существуем... – добавляет Мегера, разумеется, снова шепотом.
– Перестань, – тихонько увещевает ее Креслин, – она предлагает то, что вынуждена, а тебе лучше принять это с улыбкой.
– О, мы...
– Прошу прощения, милостивый господин?
– Мы высоко ценим щедрость тирана, Фревия, – с вкрадчивой любезностью говорит Креслин. – И рассмотрим ее предложения самым тщательным образом, хотя сразу должны сказать, что являемся безусловными сторонниками свободы торговли, – он встает, желая положить конец пустой церемонии и зная, что Мегера следует его примеру. – А сейчас, поскольку вы, несомненно, устали с дороги, мы не смеем злоупотреблять вашей учтивостью и более вас не задерживаем.
– Последний вопрос, милостивый господин. Ходят слухи...
Креслин не может удержаться от улыбки.
– Слухов ходит много. Предположим... Впрочем, это неважно. Позвольте мне рассеять некоторые из них. Ни я, ни Мегера не собираемся предъявлять права на Монтгрен, да это и невозможно, ибо там господствуют бронзовые клинки и Белая магия Фэрхэвена. Кроме того, с признанием права Отшельничьего на самостоятельное существование и восстановлением свободной торговли, мы не считаем нужным прибегать к помощи штормов. Хотя, в случае враждебных посягательств, оставляем за собой право...
– Сарроннин, вне всякого сомнения, далек от подобных посягательств, – заверяет посол, – но мы имели в виду иной слух...
Креслин касается ветров и приводит воздух в комнате в движение, хотя и знает, что за это придется заплатить головной болью.
– Я не отказался и от ветров, – говорит он.
– Э... да, мы поняли... но есть еще одно...
– Я отказался от использования клинка, но здесь, – следует кивок в сторону Шиеры, – найдутся обученные так же, как я, и имеющие гораздо больший опыт. Недавние события показали, что военное дело лучше оставить настоящим профессионалам.
– У вас есть еще вопросы? – спрашивает Мегера ледяным тоном, хотя и ее, и Креслина подташнивает оттого, что ответ им известен.
– Э... не... не насчет слухов, милостивая госпожа.
– Дело в том, – вступает второй посол, – что тиран поручила нам разузнать о возможности закупки некоторых товаров, таких, как пряности. А после вашего тоста я пришла к выводу, что она могла бы заинтересоваться и поставками вашего зеленого бренди.
– Мы все обдумаем и постараемся решить ко взаимному удовольствию, – говорит Креслин, глотая усмешку. – А сейчас желаем вам всего доброго.
– Ты!.. – бросается на мужа Мегера, стоит послам уйти. – Да ты... ты вел себя хуже, чем Риесса.
– Вот уж не думал, что тебе это не понравится.
– Как бы то ни было, – встревает Лидия, – а выступил он удачно. Вроде и учтиво, и страху нагнал.
– Когда мы посетим их корабли?
– Я бы предложил не тянуть, – говорит Хайел. – Если, конечно, вы не хотите заставить их несколько дней подождать да понервничать.
– Давайте не откладывать дело в долгий ящик. Они не начнут разгрузку до нашего визита, а кое-кому из нас уже обрыдла кукурузная мука.
Юноша встает и, ощущая на щеках влажное дуновение морского бриза, направляется к террасе. На ходу он прислушивается к шелесту прибоя, надеясь услышать перестук копыт Касмы, а потом и твердые шаги Мегеры. Сам он в цитадель не спешит. Все, что он сейчас может, это размышлять и принимать решения, а этим можно заниматься и в Чертоге.
Некоторое время до его слуха доносятся лишь плеск волн да стук посуды – Алдония возится на кухне. Он садится на ограду террасы, хотя уже не надеется погреться на солнышке: небо затянуто облаками, несущими осенние дожди.
С дороги и впрямь слышится топот копыт, но это не Касма, да и приближение Мегеры юноша ощутил бы издалека. Тем не менее Креслин поднимается и спешит к коновязи, где должен спешиться всадник.
– Регент Креслин.
Попытавшись опознать по вроде бы знакомому голосу человека, которого не видит, он в конце концов вздыхает и обволакивает гостя ближними к Чертогу воздушными потоками. Это удается – оставаясь лишенным зрения, Креслин восстановил способность внутреннего видения, во всяком случае, по отношению к ближним объектам. Но пока любое подобное усилие стоит ему головной боли.
«...ты не должен...»
Торкейл молча ждет, когда Креслин заговорит. Юноша отпускает воздушные струи, и боль тут же прекращается. Мегера находится в цитадели, но ему немедленно передается ее облегчение.
– Я тебя слушаю, Торкейл.
– Военачальники велели передать тебе, что у Края Земли пришвартовались два корабля из Сарроннина.
– Что им нужно?
– Они покорнейше просят кого-либо из соправителей удостоить их аудиенции. Ими доставлены – надо же, как скоро! – припасы, обещанные тираном весной прошлого года. И более того... сундук с монетами – в качестве запоздалого свадебного подарка.
Креслин хмыкает:
– Я так полагаю, суб-тиран не слишком удивилась.
– Она рассмеялась, милостивый господин. И сказала: «Для того, чтобы Риес... тиран заплатила все свои долги, потребовалось всего-навсего вывернуть мир наизнанку».
– Я встречусь с ними, но не здесь. Мы с Мегерой примем их в цитадели.
– Но...
– Милостивая госпожа, несомненно, примет щедрый дар и выскажет благодарность тирану, – с этими словами Креслин поворачивается, уверенно шагает к конюшне и, несмотря на слепоту, седлает Волу гораздо быстрее, чем еще совсем недавно, хотя это требующее особой сосредоточенности занятие оборачивается легкой пульсацией боли в висках.
Торкейл дожидается регента в седле, на дороге у Черного Чертога. Ниже по склону недавно попавшие в плен хаморианцы мостят камнем дорогу между Краем Земли и Чертогом.
Слышен и стук молотов каменотесов, но источник этого звука не на дороге, а южнее, где хаморианцы из числа участников первого налета – более не пленники, а свободные ремесленники, – возводят просторный дом, предназначенный для Хайела с Шиерой. При мысли о них Креслин улыбается: вот уж кто прямо-таки создан друг для друга. На свой лад они связаны между собой чуть ли не так же, как он с Мегерой.
– Сарроннинские гости давно пожаловали?
– Совсем недавно; когда я уходил, они еще не начали разгрузку. Милостивая госпожа потребовала, чтобы я немедленно нашел тебя.
– А теперь нам нужно будет найти ее.
Впрочем, последнее удается быстро: Мегера дожидается его в дверях цитадели.
– Быстро ты появился, – замечает она.
– Слепой – еще не значит медлительный. Во всяком случае, очень медлительный. Я вполне в состоянии воспринимать окружающее, правда, только вблизи. Если тянусь дальше, чем на несколько локтей, мне становится больно.
– Знаю.
– Прости. Как решим – взойдем на сарроннинский корабль или примем послов здесь? – он поворачивается к жене, как будто может ее видеть.
– Я подумала: пусть они сначала предстанут перед нами в цитадели, а потом мы сможем и посетить их корабль.
– Тебе ясно? Передашь наше приглашение? – говорит Креслин Торкейлу.
– Да, милостивый господин. Когда прикажешь?
– Почему бы и не сейчас?
Откланявшись, Торкейл удаляется.
– А там, на корабле... ты как, справишься? Я имею в виду... – нерешительно бормочет Мегера.
– Не бойся, все будет хорошо. Ближнее пространство я ощущаю, да и ты можешь находиться рядом. Льнуть ко мне, как подобает покорной восточной жене.
– Рядом буду, а чтоб льнула... не дождешься!
Креслин смеется.
– Ты... ты нарочно это сказал... чтобы... чтобы... ты по-прежнему невозможен.
– Так ведь это слепотой не излечивается, – слышится голос поднимающейся по ступеням крыльца Лидии. – Я тут подслушала конец вашего разговора и хочу спросить: где будете принимать послов?
– Думаю, принимать будем все вшестером, в нашей совещательной комнате, – говорит Креслин.
– А она... подходит?
– Честно говоря, не знаю, и уж не меня об этом спрашивать.
– Да ладно изображать слепенького бедняжку, – откликается Лидия с едва заметной улыбкой.
– Я не в том смысле. Но мне и вправду не приходило в голову к ней особо присматриваться, а теперь, ослепнув, я попросту не помню, как она выглядит.
– О-о-о-о!
– Удивляться нечему, – в голосе Креслина слышится легкая усмешка, – то, что воспринимается как само собой разумеющееся, не очень-то привлекает внимание.
– Я велю дежурным стражам принести туда несколько стульев и закуски, – говорит Мегера.
– Мы лишь недавно покончили с торговой войной, поэтому, уверен, они не поставят нам в вину то, что стол у нас не столь богат, как у твоей сестры. Хотя, по правде сказать, мне не больно-то хотелось бы снова угоститься вашим сарроннинским жарким...
– Суженый... – Мегера не договаривает и только вздыхает. – Ладно, через минуточку я вернусь.
Креслин прислушивается к ее удаляющимся шагам.
– И почему, хотелось бы знать, вы всегда друг друга подначиваете? – говорит Лидия.
– Да потому, – отвечает Креслин, – что ни я, ни она не хотим признаваться в том, насколько друг от друга зависим.
Наступает молчание. Спустя секунду целительница виновато бормочет:
– Прости. Я кивнула, а у тебя был такой внимательный вид, что я совсем позабыла о твоей слепоте.
– Спасибо. К этому нужно привыкнуть, но я сомневаюсь, что мне удастся. У меня часто бывает такой вид, потому что раньше я мог видеть в полной темноте и порой непроизвольно пытаюсь... – он облизывает губы, когда перед его мысленным взором мелькает образ Мегеры. – Только потери заставляют по-настоящему понять, что ты имел.
– Ты и сейчас имеешь куда больше, чем подавляющее большинство людей, – указывает Лидия без особого сочувствия в голосе.
– Думаю, нам пора наверх, – пробежав пальцами по каменной стене, Креслин начинает подниматься по ступеням и на середине лестничного пролета слышит голос Мегеры.
– ...Нет, не те... несите другие стулья, получше. В конце концов, они же послы.
Усмехнувшись, Креслин направляется к комнате для совещаний.
Сарроннинцы не заставляют себя ждать.
– Позвольте представить почетного советника тирана и посла Сарроннина на Отшельничьем острове Фревию Арминц, а также второго посла Лексу Валхелба, – звонко провозглашает паж.
Шестеро представителей Отшельничьего встают; Креслин лишь на долю секунды позже остальных.
– Мы рады приветствовать вас, – звучат в наступившей тишине его слова, – и хотя, как сами можете видеть, – он обводит жестом комнату, – оказать вам достойный прием, сопоставимый с великолепием Сарроннина, Отшельничий пока не может, позвольте заверить достойнейшее посольство в нашем неизменном стремлении к миру и дружбе. И поскольку, – тут Креслин изображает ухмылку, – на этом мой скудный запас торжественных слов иссякает – во имя Тьмы, сядем.
С этими словами он следует собственному предложению.
– Милостивый господин, милостивая госпожа, мы должны вручить вам некоторые бумаги.
– Их примет суб-тиран, – отвечает Креслин, – ибо она более сведуща в подобных вопросах.
– Но прежде всего, – вступает в разговор Мегера, – позвольте предложить небольшое угощение.
Фраза еще не отзвучала, а на пороге появляются два стража с подносами. На одном из них графин и кубки, а на другом, побольше, – сыр и фрукты.
Расставленные перед гостями стеклянные кубки наполняют жидкостью, имеющей, как знает немало потрудившийся над изготовлением этого бренди Креслин, цвет прозрачного зеленого стекла и вкус пламени.
– Предлагаю тост за наших гостей! – высоко подняв кубок, Креслин направляет чувства к Мегере, дожидаясь, когда она последует его примеру.
– За наших гостей! – вторит ему жена. Все пьют.
– Это... весьма своеобразно... – выдыхает Фревия после первого глотка.
– Возможно, наше питье лучше пошло бы под ваше несравненное жаркое, – говорит Креслин. – Жаль, что у нас нет блюд сарроннинской кухни, однако мы будем более чем счастливы послать немного нашего зеленого бренди в подарок Риессе.
– Да, – подхватывает Мегера. – Моя сестра тиран ценит своеобразие.
– О, если вы найдете возможным...
– Мы почтем за счастье.
– Кажется, речь заходила о документах? – вежливо напоминает Мегера.
– Ах да, милостивая госпожа. Милостивая госпожа тиран поручила нам предложить вашему вниманию проект договора о дружбе между Сарроннином и Отшельничьим, включающий торговые гарантии...
Потягивая бренди крохотными глоточками, Креслин прислушивается к монотонному чтению Фревии.
«...и просим принять грузы, доставленные Алдроной и „Миратрором“ в ознаменование союза и в знак почтения к милостивым господам регентам...»
– ...которые ухитрились выжить, – шепчет Мегера.
«...надеемся также, что краткое посещение вами наших судов позволит...»
– ...всем и каждому узнать о том, что мы, дьяволы Восточного Океана, действительно существуем... – добавляет Мегера, разумеется, снова шепотом.
– Перестань, – тихонько увещевает ее Креслин, – она предлагает то, что вынуждена, а тебе лучше принять это с улыбкой.
– О, мы...
– Прошу прощения, милостивый господин?
– Мы высоко ценим щедрость тирана, Фревия, – с вкрадчивой любезностью говорит Креслин. – И рассмотрим ее предложения самым тщательным образом, хотя сразу должны сказать, что являемся безусловными сторонниками свободы торговли, – он встает, желая положить конец пустой церемонии и зная, что Мегера следует его примеру. – А сейчас, поскольку вы, несомненно, устали с дороги, мы не смеем злоупотреблять вашей учтивостью и более вас не задерживаем.
– Последний вопрос, милостивый господин. Ходят слухи...
Креслин не может удержаться от улыбки.
– Слухов ходит много. Предположим... Впрочем, это неважно. Позвольте мне рассеять некоторые из них. Ни я, ни Мегера не собираемся предъявлять права на Монтгрен, да это и невозможно, ибо там господствуют бронзовые клинки и Белая магия Фэрхэвена. Кроме того, с признанием права Отшельничьего на самостоятельное существование и восстановлением свободной торговли, мы не считаем нужным прибегать к помощи штормов. Хотя, в случае враждебных посягательств, оставляем за собой право...
– Сарроннин, вне всякого сомнения, далек от подобных посягательств, – заверяет посол, – но мы имели в виду иной слух...
Креслин касается ветров и приводит воздух в комнате в движение, хотя и знает, что за это придется заплатить головной болью.
– Я не отказался и от ветров, – говорит он.
– Э... да, мы поняли... но есть еще одно...
– Я отказался от использования клинка, но здесь, – следует кивок в сторону Шиеры, – найдутся обученные так же, как я, и имеющие гораздо больший опыт. Недавние события показали, что военное дело лучше оставить настоящим профессионалам.
– У вас есть еще вопросы? – спрашивает Мегера ледяным тоном, хотя и ее, и Креслина подташнивает оттого, что ответ им известен.
– Э... не... не насчет слухов, милостивая госпожа.
– Дело в том, – вступает второй посол, – что тиран поручила нам разузнать о возможности закупки некоторых товаров, таких, как пряности. А после вашего тоста я пришла к выводу, что она могла бы заинтересоваться и поставками вашего зеленого бренди.
– Мы все обдумаем и постараемся решить ко взаимному удовольствию, – говорит Креслин, глотая усмешку. – А сейчас желаем вам всего доброго.
– Ты!.. – бросается на мужа Мегера, стоит послам уйти. – Да ты... ты вел себя хуже, чем Риесса.
– Вот уж не думал, что тебе это не понравится.
– Как бы то ни было, – встревает Лидия, – а выступил он удачно. Вроде и учтиво, и страху нагнал.
– Когда мы посетим их корабли?
– Я бы предложил не тянуть, – говорит Хайел. – Если, конечно, вы не хотите заставить их несколько дней подождать да понервничать.
– Давайте не откладывать дело в долгий ящик. Они не начнут разгрузку до нашего визита, а кое-кому из нас уже обрыдла кукурузная мука.
CXLIII
Креслин и Мегера спускаются по лишенным перил сходням. Он шагает так уверенно, что решительно невозможно догадаться, чего это ему стоит.
«...не больно-то похож на слепого...»
«...заткнись, идиот! Говорят, он умеет слышать любой шепот. Даже вчерашние сплетни!..»
Ну, как тут выдержать! Дойдя до пристани, Креслин оборачивается к кораблю и кричит:
– Не вчерашние, болваны! Только сегодняшние!
С борта слышится:
«...ох, ничего себе...»
«...говорил же я тебе, дураку...»
– Перестань дурачиться! – шипит на мужа Мегера. Бочком, мимо подвод и стражей, прибывших для разгрузки, Креслин протискивается к восточной оконечности старой пристани, на ходу объясняя:
– Это не повредит, раз уж кто-то проговорился им насчет моей слепоты. Потому как если никто не проболтался, значит, она бросается в глаза.
– Понимаю, но все равно...
– И вообще, какое это имеет значение, если они по-прежнему верят в мою способность управлять ветрами?
– Возможно, и никакого.
– Тем паче что ежели приспичит, ты и сама сможешь устроить вполне приличную бурю.
– Им это неизвестно, и сомневаюсь, что моей сестрице следовало бы об этом знать.
– Она уже знает, – говорит Креслин, огибая запряженного коня. – Белые это проведали, и она, надо думать, тоже. Таким же способом, – уже направляясь к конюшне гостиницы, он со смехом добавляет: – Разве не ясно, что весь этот груз предназначен не мне, а тебе? Тебя Риесса опасается куда больше, чем меня.
– Это печально.
– Знаю.
– Так или иначе мое приданое – или, говоря иначе, свадебный подарок – преподнесено лишь потому, что она нас боится.
Добавить к сказанному нечего. К тому же от длительного напряжения, позволявшего Креслину не потерять равновесие и сохранить ориентацию, у него разболелась голова. Он приноравливает шаги к шагам Мегеры и молчит. Они садятся в седла и отправляются в цитадель.
С северо-запада тянет влагой и прохладой. Касма и Вола, цокая по камням копытами, везут регентов в мощеный внутренний двор.
Спешившись, Креслин идет первым, ибо хорошо помнит каждую ступеньку лестницы, ведущей в совещательную палату. Там регентов дожидаются Клеррис, Лидия, Хайел и Шиера.
– Как прошел визит? – спрашивает Шиера. Регенты садятся. Мегера отвечает:
– Они вели себя с подобающим почтением. Предлагали показать все – или почти все, – чем набиты их трюмы, но мы любезно отказались, сказав, что верим им на слово.
– Думаю, это заставило их понервничать еще больше, – усмехается Шиера.
– У меня сложилось такое же впечатление.
– Ну, это послужит славным дополнением к представлению о могущественных и таинственных регентах.
– Не нужно нам здесь никаких регентов, герцогов, тиранов и тому подобного, – заявляет Креслин, качая головой. Темнота вокруг, похоже, начинает кружиться. – Будет больше проку, если мы останемся Советом. Вместе у нас все получалось куда лучше.
– Но только потому, что возглавлял наш Совет ты, – указывает Шиера.
– Чепуха! Любой из вас мог бы справиться лучше.
– Извини, но вот тут я с тобой категорически не согласен, – заявляет Клеррис не без раздражения в голосе. – Категорически. Совет – дело хорошее, но только во главе с тобой или с Мегерой.
– Прекрасно. Вот пусть Мегера и возглавляет: уж она-то всяко подходит для такого дела лучше меня, – ощутив, как скручиваются внутренности, Креслин понимает, что это ощущение передалось ему от Мегеры.
– Не обессудь, суженый, но я не согласна.
Креслин поджимает губы и молчит, предоставив ей возможность высказаться.
– Спасибо, – говорит она. – Я исхожу из следующих соображений. Во-первых, нравится тебе это или нет, большинство народов отнюдь не привержено Преданию. Во-вторых, наличие Совета, состоящего наполовину из женщин, устроит Сарроннин и Южный Оплот. В-третьих, это ты, а не кто-то другой, являешься прославленным и грозным Магом-Буреносцем, потопившим в одиночку несколько флотилий. В-третьих, если Совет возглавишь не ты, это создаст почву для слухов насчет того, что либо ты совсем плох, либо этот Совет – просто фикция.
– А если я встану во главе, так они решат, будто этот Совет – не более чем фарс.
– Его будут считать совещательным органом при твоей особе, а вовсе не фикцией и не фарсом, – замечает Лидия.
– Что позволит Совету решить вопрос о преемственности власти, если...
Креслин и Мегера одновременно кивают, не дав Клеррису договорить. Совершенно очевидно, что ни один из них не переживет другого.
– Итак, суженый, – улыбается Мегера, – верховенствовать в Совете придется тебе.
– Замечательно. Слепому самое место в поводырях.
– Для мага это не столь уж важно, тем паче что ты держишься вовсе не слепцом.
– За исключением того, что мне уже не взяться за меч.
– Сомневаюсь, чтобы у тебя возникла такая необходимость, – сухо роняет Лидия.
Креслин борется с неожиданным приступом головокружения – не своим, а Мегеры. Правда, приступ быстро проходит, но сменяется другими неприятными ощущениями – неуверенностью, стремлением поскорее покончить с делами...
– Кто еще войдет в Совет? – решается спросить Хайел.
– Пока хватит и нас шестерых. А других мы можем привлекать, когда будут требоваться их познания.
– Вот видишь, все-то ты знаешь. Уверена, во главе Совета лучше всего стоять тебе.
«...во всяком случае, номинально...»
Креслин вздыхает. Слепой ты, зрячий, а кое-что не меняется никогда.
«...не больно-то похож на слепого...»
«...заткнись, идиот! Говорят, он умеет слышать любой шепот. Даже вчерашние сплетни!..»
Ну, как тут выдержать! Дойдя до пристани, Креслин оборачивается к кораблю и кричит:
– Не вчерашние, болваны! Только сегодняшние!
С борта слышится:
«...ох, ничего себе...»
«...говорил же я тебе, дураку...»
– Перестань дурачиться! – шипит на мужа Мегера. Бочком, мимо подвод и стражей, прибывших для разгрузки, Креслин протискивается к восточной оконечности старой пристани, на ходу объясняя:
– Это не повредит, раз уж кто-то проговорился им насчет моей слепоты. Потому как если никто не проболтался, значит, она бросается в глаза.
– Понимаю, но все равно...
– И вообще, какое это имеет значение, если они по-прежнему верят в мою способность управлять ветрами?
– Возможно, и никакого.
– Тем паче что ежели приспичит, ты и сама сможешь устроить вполне приличную бурю.
– Им это неизвестно, и сомневаюсь, что моей сестрице следовало бы об этом знать.
– Она уже знает, – говорит Креслин, огибая запряженного коня. – Белые это проведали, и она, надо думать, тоже. Таким же способом, – уже направляясь к конюшне гостиницы, он со смехом добавляет: – Разве не ясно, что весь этот груз предназначен не мне, а тебе? Тебя Риесса опасается куда больше, чем меня.
– Это печально.
– Знаю.
– Так или иначе мое приданое – или, говоря иначе, свадебный подарок – преподнесено лишь потому, что она нас боится.
Добавить к сказанному нечего. К тому же от длительного напряжения, позволявшего Креслину не потерять равновесие и сохранить ориентацию, у него разболелась голова. Он приноравливает шаги к шагам Мегеры и молчит. Они садятся в седла и отправляются в цитадель.
С северо-запада тянет влагой и прохладой. Касма и Вола, цокая по камням копытами, везут регентов в мощеный внутренний двор.
Спешившись, Креслин идет первым, ибо хорошо помнит каждую ступеньку лестницы, ведущей в совещательную палату. Там регентов дожидаются Клеррис, Лидия, Хайел и Шиера.
– Как прошел визит? – спрашивает Шиера. Регенты садятся. Мегера отвечает:
– Они вели себя с подобающим почтением. Предлагали показать все – или почти все, – чем набиты их трюмы, но мы любезно отказались, сказав, что верим им на слово.
– Думаю, это заставило их понервничать еще больше, – усмехается Шиера.
– У меня сложилось такое же впечатление.
– Ну, это послужит славным дополнением к представлению о могущественных и таинственных регентах.
– Не нужно нам здесь никаких регентов, герцогов, тиранов и тому подобного, – заявляет Креслин, качая головой. Темнота вокруг, похоже, начинает кружиться. – Будет больше проку, если мы останемся Советом. Вместе у нас все получалось куда лучше.
– Но только потому, что возглавлял наш Совет ты, – указывает Шиера.
– Чепуха! Любой из вас мог бы справиться лучше.
– Извини, но вот тут я с тобой категорически не согласен, – заявляет Клеррис не без раздражения в голосе. – Категорически. Совет – дело хорошее, но только во главе с тобой или с Мегерой.
– Прекрасно. Вот пусть Мегера и возглавляет: уж она-то всяко подходит для такого дела лучше меня, – ощутив, как скручиваются внутренности, Креслин понимает, что это ощущение передалось ему от Мегеры.
– Не обессудь, суженый, но я не согласна.
Креслин поджимает губы и молчит, предоставив ей возможность высказаться.
– Спасибо, – говорит она. – Я исхожу из следующих соображений. Во-первых, нравится тебе это или нет, большинство народов отнюдь не привержено Преданию. Во-вторых, наличие Совета, состоящего наполовину из женщин, устроит Сарроннин и Южный Оплот. В-третьих, это ты, а не кто-то другой, являешься прославленным и грозным Магом-Буреносцем, потопившим в одиночку несколько флотилий. В-третьих, если Совет возглавишь не ты, это создаст почву для слухов насчет того, что либо ты совсем плох, либо этот Совет – просто фикция.
– А если я встану во главе, так они решат, будто этот Совет – не более чем фарс.
– Его будут считать совещательным органом при твоей особе, а вовсе не фикцией и не фарсом, – замечает Лидия.
– Что позволит Совету решить вопрос о преемственности власти, если...
Креслин и Мегера одновременно кивают, не дав Клеррису договорить. Совершенно очевидно, что ни один из них не переживет другого.
– Итак, суженый, – улыбается Мегера, – верховенствовать в Совете придется тебе.
– Замечательно. Слепому самое место в поводырях.
– Для мага это не столь уж важно, тем паче что ты держишься вовсе не слепцом.
– За исключением того, что мне уже не взяться за меч.
– Сомневаюсь, чтобы у тебя возникла такая необходимость, – сухо роняет Лидия.
Креслин борется с неожиданным приступом головокружения – не своим, а Мегеры. Правда, приступ быстро проходит, но сменяется другими неприятными ощущениями – неуверенностью, стремлением поскорее покончить с делами...
– Кто еще войдет в Совет? – решается спросить Хайел.
– Пока хватит и нас шестерых. А других мы можем привлекать, когда будут требоваться их познания.
– Вот видишь, все-то ты знаешь. Уверена, во главе Совета лучше всего стоять тебе.
«...во всяком случае, номинально...»
Креслин вздыхает. Слепой ты, зрячий, а кое-что не меняется никогда.
CXLIV
К востоку от Черного Чертога слышится мягкий плеск набегающих на песок у подножия утеса волн. Лицо ласкает прохладный, напоенный влагой ночного дождя ветер.
Ограды Креслин не видит, но обостренные чувства подсказывают ему, где она находится, и он садится на уложенные его руками камни, подставив лоб лучам восходящего солнца. Однако увидеть светило ему не дано, и потому юноша, не открывая глаз, прислушивается к звукам моря.
Пронзительный крик кружащей над побережьем чайки заставляет его поежиться. Лишний шум ни к чему, ибо Мегера еще спит, а сон очень нужен – и ей, и их дочери, которую она носит.
К чайке присоединяется другая, но крики становятся тише, по мере того как обе улетают все дальше. Ветерок стихает, но и солнышко перестает пригревать, скрывшись за приплывшими с запада облаками.
Потом поднимается новый ветер, холоднее недавнего. Он предвещает дождь, который, как знает Креслин, прольется попозже днем.
– Суженый!
Мегера подходит, осторожно ступая по влажным камням и держа в руках какой-то предмет – довольно большой, но чтобы разобрать, какой именно, чувства Креслина недостаточно остры.
– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает он.
– Чуточку усталой, но Алдония говорит, что это нормально, – она садится рядом, аккуратно положив свою ношу неподалеку. – Какой прекрасный...
«...прости... какая же я дура...»
– Ничего. День и вправду прекрасный – это под силу определить даже мне. Воздух свежий, бодрящий, а пока не наползли тучи, я даже грелся на солнышке.
– Можешь ты кое-что для меня сделать?
– Что? – хмурится Креслин. – Конечно, одеваюсь я сам и даже ухитряюсь ходить не падая, но чтобы СДЕЛАТЬ...
– Креслин!
«...хватит!.. перестань себя жалеть...»
Знакомая резкость непроизнесенных слов – как это все-таки на нее похоже! – вызывает у него улыбку.
– Ладно. Попробую не жалеть. Если получится.
– На, попытайся... – она вкладывает что-то ему в руки, и он с удивлением узнает гитару.
– Но...
– Для этого ведь не нужно видеть.
«И правда», – думает Креслин, касаясь пальцами струн. Почему он так долго избегал музыки?
– У тебя были на то причины, но сейчас не стоит об этом вспоминать. Просто сыграй и спой мне песню. Любую песню.
«...пожалуйста...»
Боль в ее голосе режет его сердце. Креслин нашаривает гриф и берет первый аккорд.
– Сумел ли я?.. – бормочет он, осторожно прислоняя гитару к стене.
– Любимый... – теплая, нежная рука Мегеры ложится на его запястье. – Ноты, – продолжает она, – они... БЫЛИ ЗОЛОТЫМИ...
Она обнимает его, и некоторое время они сидят молча.
– Это видение, да? – говорит он наконец. – Как бы я хотел взглянуть на тебя в тот миг...
– То было не видение.
Креслин глубоко вздыхает.
– Лидия оказалась права, да? Насчет невозможности управляться не только с магическим, но и физическим хаосом? Помнишь, ты спрашивала, как это я, Черный, и вдруг могу убивать людей клинком? Кажется, больше я этого уже не могу. Верно?
– Верно, – тихо отвечает она.
– И никогда не смогу, даже если ко мне вернется зрение. Как не смогу призывать ветра для иных целей, кроме утверждения гармонии.
– Лидия так не думает.
Он смеется, и в его смехе радость мешается с горечью.
– Значит... чтобы снова увидеть тебя, чтобы рассеять тьму... Для этого ты принесла гитару?
Она кивает.
Креслин снова тянется к музыкальному инструменту, но не успевает коснуться грифа, когда Мегера произносит:
– Любимый...
Неловко она касается губами его губ. На миг отстранившись, он встает и привлекает ее к себе. Облака расступаются, и волны накатывают на песок, и солнце – пока что невидимое для Креслина – освещает этих двоих, которых уже трое... но которые составляют единое целое.
Ограды Креслин не видит, но обостренные чувства подсказывают ему, где она находится, и он садится на уложенные его руками камни, подставив лоб лучам восходящего солнца. Однако увидеть светило ему не дано, и потому юноша, не открывая глаз, прислушивается к звукам моря.
Пронзительный крик кружащей над побережьем чайки заставляет его поежиться. Лишний шум ни к чему, ибо Мегера еще спит, а сон очень нужен – и ей, и их дочери, которую она носит.
К чайке присоединяется другая, но крики становятся тише, по мере того как обе улетают все дальше. Ветерок стихает, но и солнышко перестает пригревать, скрывшись за приплывшими с запада облаками.
Потом поднимается новый ветер, холоднее недавнего. Он предвещает дождь, который, как знает Креслин, прольется попозже днем.
– Суженый!
Мегера подходит, осторожно ступая по влажным камням и держа в руках какой-то предмет – довольно большой, но чтобы разобрать, какой именно, чувства Креслина недостаточно остры.
– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает он.
– Чуточку усталой, но Алдония говорит, что это нормально, – она садится рядом, аккуратно положив свою ношу неподалеку. – Какой прекрасный...
«...прости... какая же я дура...»
– Ничего. День и вправду прекрасный – это под силу определить даже мне. Воздух свежий, бодрящий, а пока не наползли тучи, я даже грелся на солнышке.
– Можешь ты кое-что для меня сделать?
– Что? – хмурится Креслин. – Конечно, одеваюсь я сам и даже ухитряюсь ходить не падая, но чтобы СДЕЛАТЬ...
– Креслин!
«...хватит!.. перестань себя жалеть...»
Знакомая резкость непроизнесенных слов – как это все-таки на нее похоже! – вызывает у него улыбку.
– Ладно. Попробую не жалеть. Если получится.
– На, попытайся... – она вкладывает что-то ему в руки, и он с удивлением узнает гитару.
– Но...
– Для этого ведь не нужно видеть.
«И правда», – думает Креслин, касаясь пальцами струн. Почему он так долго избегал музыки?
– У тебя были на то причины, но сейчас не стоит об этом вспоминать. Просто сыграй и спой мне песню. Любую песню.
«...пожалуйста...»
Боль в ее голосе режет его сердце. Креслин нашаривает гриф и берет первый аккорд.
Когда Креслин умолкает, безмолвствует и Мегера, но он чувствует, что согрел ее, а потому снова касается струн:
...На побережье восточном, где пены белые клочья,
Прислушайся к песне ветра, к земле опустив очи,
Солнечный свет ясный любит ветер восточный,
А западному милее тьма и прохлада ночи.
А северный ветер студеный веет один где-то,
А я, тобою плененный, дневного боюсь света.
Сердце мое похищено тобою в ночи ненастной,
И огни, тобою зажженные, дольше солнца не гаснут...
Когда песня стихает, а пальцы отпускают струны, перед ним, на фоне пушистых облаков, кое-где прорванных пятнами зеленоватой голубизны неба, четко вырисовываются очертания гостевого дома. Спустя мгновение вокруг снова смыкается тьма. Ему не было явлено Башен Заката или иных величественных видений, просто каменный гостевой дом, облака и небо.
Ты не проси, чтоб я запел,
Чтоб колокольчик прозвенел...
Мой стих таков, что горше нет:
Ничто и все – один ответ!
Ничто и все – один ответ!
– Сумел ли я?.. – бормочет он, осторожно прислоняя гитару к стене.
– Любимый... – теплая, нежная рука Мегеры ложится на его запястье. – Ноты, – продолжает она, – они... БЫЛИ ЗОЛОТЫМИ...
Она обнимает его, и некоторое время они сидят молча.
– Это видение, да? – говорит он наконец. – Как бы я хотел взглянуть на тебя в тот миг...
– То было не видение.
Креслин глубоко вздыхает.
– Лидия оказалась права, да? Насчет невозможности управляться не только с магическим, но и физическим хаосом? Помнишь, ты спрашивала, как это я, Черный, и вдруг могу убивать людей клинком? Кажется, больше я этого уже не могу. Верно?
– Верно, – тихо отвечает она.
– И никогда не смогу, даже если ко мне вернется зрение. Как не смогу призывать ветра для иных целей, кроме утверждения гармонии.
– Лидия так не думает.
Он смеется, и в его смехе радость мешается с горечью.
– Значит... чтобы снова увидеть тебя, чтобы рассеять тьму... Для этого ты принесла гитару?
Она кивает.
Креслин снова тянется к музыкальному инструменту, но не успевает коснуться грифа, когда Мегера произносит:
– Любимый...
Неловко она касается губами его губ. На миг отстранившись, он встает и привлекает ее к себе. Облака расступаются, и волны накатывают на песок, и солнце – пока что невидимое для Креслина – освещает этих двоих, которых уже трое... но которые составляют единое целое.