Страница:
— Говорю же — ничего. И, право же, довольно об этом, — в голосе Гримма прозвучало предостережение, которое заставило бы любого человека отдернуть руку. Но Хок не был «любым», — его движение было таким проворным, что Гримм не успел даже отреагировать, когда Хок выхватил пергамент из его рук. Отскочив в сторону, Хок с озорной улыбкой разгладил смятое послание. Его улыбка стала еще шире, и он подмигнул Эйдриен.
— Тут написано: «Приезжай за Джиллиан». Это о женщине, так ведь? Вот тебе на! Я-то думал, что ты дал зарок насчет женщин, друг ты мой изменчивый. Так кто такая Джиллиан?
— О женщине? — не скрывая восхищения, воскликнула Эйдриен. — О молодой незамужней женщине?
— Прекратите, вы, оба! Все совсем не так, как вам кажется.
— Тогда зачем ты пытаешься скрыть это все, а, Гримм? — не сдавался Хок.
— Потому что в моей жизни есть вещи, о которых вы не знаете, а рассказывать о них пришлось бы долго. Мне сейчас недосуг пускаться в объяснения. Через несколько месяцев я напишу вам, — уклонился от прямого ответа Гримм. В его голосе зазвучали холодные нотки,
— Нет, так просто ты от нас не отделаешься, Гримм Родерик, — Хок задумчиво потер пробивавшуюся на упрямой челюсти щетину. — Что это за Джиллиан, и откуда ты знаешь Джибролтара Сент-Клэра? Я-то думал, ты явился ко двору прямиком из Англии. Я-то думал, ты в Шотландии никого, кроме тех, с кем познакомился при дворе, не знаешь.
— Вообще-то говоря, я об этом тебе не рассказывал, Хок, — а сейчас у меня нет на это времени, — но, как только все уладится, я все тебе расскажу.
— Ты расскажешь все сейчас, или я поеду с тобой, — пригрозил ему Хок. — А это значит, что Эйдриен и Картиан тоже отправятся в путь. Так что, или выкладывай все, или готовься путешествовать вместе с целой компанией, — а ведь в обществе Эйдриен никогда не угадаешь, что может произойти.
Гримм одарил его угрюмым взглядом.
— Каким же занудой ты можешь иной раз предстать!
— Безжалостным. Неумолимым, — любезно подхватила Эйдриен. — Можешь даже не пытаться, Гримм, моему муженьку всегда было мало слова «нет» в качестве ответа.
— Ну будет тебе, Гримм, если не мне — кому еще ты можешь довериться? — принялся уговаривать его Хок. — Куда ты направляешься?
— Дело совсем не в доверии, Хок.
Хок продолжал стоять с выжидательным выражением на лице, и Гримм понял, что сдаваться тот не собирается. Хок будет стараться и так и этак, и даже пойдет на то, чем грозился, — поедет вместе с ним, — если Гримм не даст ему исчерпывающего ответа. Возможно, пришла пора открыть им правду, и пусть даже Далкейт откажет ему в гостеприимстве, узнав эту правду.
— Я, можно сказать, еду домой, — сдался он наконец.
— Кейтнесс — твой дом?!
— Тулут, — пробормотал Гримм.
— Что?
— Тулут, — решительно повторил Гримм. — Я родился в Тулуте.
— Ты же говорил, что рожден в Эдинбурге!
— Я солгал.
— Но зачем? Ты мне говорил, что все твои родные погибли! Это тоже было ложью?
— Нет! Все так и есть. Насчет этого я не лгал. Ну… почти не лгал, — поспешно поправился Гримм. — Мой отец еще жив, но я уже больше пятнадцати лет с ним не виделся.
Один из мускулов на лице сжавшего челюсти Хока дрогнул.
— Присядь, Гримм. Ты никуда не уйдешь, пока все мне не расскажешь, и, по-моему, эта история слишком давно ждет своего часа.
— У меня нет времени, Хок. Раз уж Сент-Клэр сказал, что дело срочное, уже несколько недель назад я должен был быть в Кейтнессе.
— Какое касательство имеет Кейтнесс к этому всему и тебе в том числе? Садись и рассказывай. Немедленно.
Чувствуя, что у него нет ни малейшей возможности отложить этот разговор, Грим принялся мерить шагами комнату и начал свой рассказ. Он рассказал им, как в четырнадцать лет покинул Тулут в ночь кровавой расправы и два года скитался в лесах Северного нагорья, заплетя боевые косицы и ненавидя весь людской род, собственного отца и самого себя. Он пропустил самые горькие эпизоды — убийство матери, времена страшного голода, которые ему довелось пережить, неоднократные покушения на его жизнь. Он рассказал, что, когда ему было шестнадцать, он нашел прибежище у Джибролтара Сент-Клэра; он взял себе новое имя, чтобы уцелеть самому и уберечь тех, кто был ему дорог. Он рассказал, как в Кейтнессе Маккейны снова отыскали его и напали на приютившую его семью. Наконец, голосом, изменившимся от бремени той страшной тайны, которую он раскрывал, Гримм поведал, как его когда-то звали.
— Как ты сказал? — ошарашено переспросил Хок.
Глубоко вдохнув, Гримм до отказа наполнил воздухом легкие и гневно выдохнул:
— Я сказал: «Гаврэл». Мое настоящее имя — Гаврэл!
Во всей Шотландии был только один Гаврэл; никто другой не мог бы сказать, что носит это имя и это проклятие. Он напрягся, ожидая вспышки эмоций Хока, и тот не заставил себя долго ждать.
— Макиллих? — глаза Хока недоверчиво прищурились.
— Макиллих, — подтвердил Гримм.
— Ну а Гримм?
— «Гримм» означает Гаврэл Родерик Икарэс Макиллих. — Горский выговор Гримма, насквозь пропитав это имя, исказил его так, что в грозных перекатах «р» и «л» и резком стаккато «к» нельзя было разобрать практически ничего. — Возьмите первые буквы каждого имени, и вы все поймете. Г-Р-И-М.
— Гаврэл Макиллих был берсерком! — взревел Хок.
— Я же говорил, что вы многого обо мне не знаете, — угрюмо произнес Гримм.
В три огромных шага Хок пересек комнату и навис над Гриммом, в нескольких дюймах от его лица, недоверчиво рассматривая его, словно стараясь отыскать некую черту, свойственную чудовищу, — черту, которая могла бы раскрыть секрет Гримма еще много лет назад.
— Как же я не догадался? — бормотал он. — Сколько, лет я ломал голову над кое-какими из твоих необычных… талантов. Да черт меня дери, уже только по этим глазам я мог бы угадать…
— У многих людей голубые глаза, Хок, — сухо сказал Гримм.
— Но далеко не такие голубые, как твои, Гримм, — заметила Эйдриен.
— Это все объясняет, — медленно произнес Хок. — Ты — не человек.
Гримм вздрогнул.
Эйдриен бросила на мужа суровый взгляд и взяла Гримма под руку.
— Он, разумеется, человек, Хок. Он — человек и… нечто еще.
— Берсерк, — Хок покачал головой. — Черт возьми, берсерк! Вы знаете, говорят, Уильям Уоллес (Уильям Уоллес (ок. 1270 — 1305) — национальный герой, прославившийся в период борьбы шотландского народа за независимость от Англии. В 1305 г. был захвачен в плен англичанами и казнен.) был берсерком.
— И как славно прошла его жизнь, верно? — невесело произнес Гримм.
Вскоре, к огромному неудовольствию Хока, не ответив более ни на один вопрос, Гримм отправился в путь. Он постарался уехать побыстрее, поскольку воспоминания охватывали его, не считаясь с его волей; вместе с ними возвращалась и ярость. Гримм сознавал, что должен быть один, когда память о прошлом окончательно подчинит его своей власти. Теперь он хотел бы не думать о Тулуте. Проклятье! Он хотел вообще ни о чем не думать, если бы это зависело от него.
Тулут… У него перед глазами встала задымленная долина, черные клубы дыма, настолько густые, что, казалось, от едкого запаха пылающих хижин и горелого мяса выедает глаза. Детские крики! О Господи!
С трудом проглотив комок, вставший у него в горле, Гримм пришпорил Оккама, пуская его в галоп через горную гряду. Его не трогала ночная красота шотландских гор, — он выпал из времени, и только цвет крови и мрак уродующего душу одиночества окружали его, пронзаемые единственным лучиком золотого света.
Джиллиан!
«Это какой-то зверь, папа? Можно я возьму его себе? Ну, пожалуйста! Он такой славный, замечательный зверек! ».
В мыслях ему снова было шестнадцать, и он смотрел на крошечную златовласую девчушку. Воспоминания захлестнули его, заставляя чувство стыда сочиться из души тяжелыми каплями, более густыми, чем застывший на сотах мед. Она наткнулась на него в зарослях, когда он, словно дикий зверь в поисках пропитания, рылся в отбросах.
«Он будет позлей, чем мой Саванна-Чайная Лужайка, папа!».
У нее был щенок — Саванна-Чайная Лужайка, ирландский волкодав, малыш весом добрых сто сорок фунтов (140 фунтов — около 63 кг).
«Он будет хорошо меня защищать, папа, — я точно знаю, что будет!».
Стоило ей произнести эти слова, и он про себя поклялся именно так и поступать, не ведая, что тем самым ему придется защищать ее и от него самого.
Гримм потер гладко выбритый подбородок и, подчиняясь ветру, откинул назад голову. На какое-то мгновение он снова ощутил грязь, пот, спутанные волосы и боевые косицы, дикий взгляд горящих ненавистью глаз. И с первого взгляда прекрасное невинное дитя поверило ему!
О-ох, но как скоро он разрушил ее иллюзии!
Глава 2
— Тут написано: «Приезжай за Джиллиан». Это о женщине, так ведь? Вот тебе на! Я-то думал, что ты дал зарок насчет женщин, друг ты мой изменчивый. Так кто такая Джиллиан?
— О женщине? — не скрывая восхищения, воскликнула Эйдриен. — О молодой незамужней женщине?
— Прекратите, вы, оба! Все совсем не так, как вам кажется.
— Тогда зачем ты пытаешься скрыть это все, а, Гримм? — не сдавался Хок.
— Потому что в моей жизни есть вещи, о которых вы не знаете, а рассказывать о них пришлось бы долго. Мне сейчас недосуг пускаться в объяснения. Через несколько месяцев я напишу вам, — уклонился от прямого ответа Гримм. В его голосе зазвучали холодные нотки,
— Нет, так просто ты от нас не отделаешься, Гримм Родерик, — Хок задумчиво потер пробивавшуюся на упрямой челюсти щетину. — Что это за Джиллиан, и откуда ты знаешь Джибролтара Сент-Клэра? Я-то думал, ты явился ко двору прямиком из Англии. Я-то думал, ты в Шотландии никого, кроме тех, с кем познакомился при дворе, не знаешь.
— Вообще-то говоря, я об этом тебе не рассказывал, Хок, — а сейчас у меня нет на это времени, — но, как только все уладится, я все тебе расскажу.
— Ты расскажешь все сейчас, или я поеду с тобой, — пригрозил ему Хок. — А это значит, что Эйдриен и Картиан тоже отправятся в путь. Так что, или выкладывай все, или готовься путешествовать вместе с целой компанией, — а ведь в обществе Эйдриен никогда не угадаешь, что может произойти.
Гримм одарил его угрюмым взглядом.
— Каким же занудой ты можешь иной раз предстать!
— Безжалостным. Неумолимым, — любезно подхватила Эйдриен. — Можешь даже не пытаться, Гримм, моему муженьку всегда было мало слова «нет» в качестве ответа.
— Ну будет тебе, Гримм, если не мне — кому еще ты можешь довериться? — принялся уговаривать его Хок. — Куда ты направляешься?
— Дело совсем не в доверии, Хок.
Хок продолжал стоять с выжидательным выражением на лице, и Гримм понял, что сдаваться тот не собирается. Хок будет стараться и так и этак, и даже пойдет на то, чем грозился, — поедет вместе с ним, — если Гримм не даст ему исчерпывающего ответа. Возможно, пришла пора открыть им правду, и пусть даже Далкейт откажет ему в гостеприимстве, узнав эту правду.
— Я, можно сказать, еду домой, — сдался он наконец.
— Кейтнесс — твой дом?!
— Тулут, — пробормотал Гримм.
— Что?
— Тулут, — решительно повторил Гримм. — Я родился в Тулуте.
— Ты же говорил, что рожден в Эдинбурге!
— Я солгал.
— Но зачем? Ты мне говорил, что все твои родные погибли! Это тоже было ложью?
— Нет! Все так и есть. Насчет этого я не лгал. Ну… почти не лгал, — поспешно поправился Гримм. — Мой отец еще жив, но я уже больше пятнадцати лет с ним не виделся.
Один из мускулов на лице сжавшего челюсти Хока дрогнул.
— Присядь, Гримм. Ты никуда не уйдешь, пока все мне не расскажешь, и, по-моему, эта история слишком давно ждет своего часа.
— У меня нет времени, Хок. Раз уж Сент-Клэр сказал, что дело срочное, уже несколько недель назад я должен был быть в Кейтнессе.
— Какое касательство имеет Кейтнесс к этому всему и тебе в том числе? Садись и рассказывай. Немедленно.
Чувствуя, что у него нет ни малейшей возможности отложить этот разговор, Грим принялся мерить шагами комнату и начал свой рассказ. Он рассказал им, как в четырнадцать лет покинул Тулут в ночь кровавой расправы и два года скитался в лесах Северного нагорья, заплетя боевые косицы и ненавидя весь людской род, собственного отца и самого себя. Он пропустил самые горькие эпизоды — убийство матери, времена страшного голода, которые ему довелось пережить, неоднократные покушения на его жизнь. Он рассказал, что, когда ему было шестнадцать, он нашел прибежище у Джибролтара Сент-Клэра; он взял себе новое имя, чтобы уцелеть самому и уберечь тех, кто был ему дорог. Он рассказал, как в Кейтнессе Маккейны снова отыскали его и напали на приютившую его семью. Наконец, голосом, изменившимся от бремени той страшной тайны, которую он раскрывал, Гримм поведал, как его когда-то звали.
— Как ты сказал? — ошарашено переспросил Хок.
Глубоко вдохнув, Гримм до отказа наполнил воздухом легкие и гневно выдохнул:
— Я сказал: «Гаврэл». Мое настоящее имя — Гаврэл!
Во всей Шотландии был только один Гаврэл; никто другой не мог бы сказать, что носит это имя и это проклятие. Он напрягся, ожидая вспышки эмоций Хока, и тот не заставил себя долго ждать.
— Макиллих? — глаза Хока недоверчиво прищурились.
— Макиллих, — подтвердил Гримм.
— Ну а Гримм?
— «Гримм» означает Гаврэл Родерик Икарэс Макиллих. — Горский выговор Гримма, насквозь пропитав это имя, исказил его так, что в грозных перекатах «р» и «л» и резком стаккато «к» нельзя было разобрать практически ничего. — Возьмите первые буквы каждого имени, и вы все поймете. Г-Р-И-М.
— Гаврэл Макиллих был берсерком! — взревел Хок.
— Я же говорил, что вы многого обо мне не знаете, — угрюмо произнес Гримм.
В три огромных шага Хок пересек комнату и навис над Гриммом, в нескольких дюймах от его лица, недоверчиво рассматривая его, словно стараясь отыскать некую черту, свойственную чудовищу, — черту, которая могла бы раскрыть секрет Гримма еще много лет назад.
— Как же я не догадался? — бормотал он. — Сколько, лет я ломал голову над кое-какими из твоих необычных… талантов. Да черт меня дери, уже только по этим глазам я мог бы угадать…
— У многих людей голубые глаза, Хок, — сухо сказал Гримм.
— Но далеко не такие голубые, как твои, Гримм, — заметила Эйдриен.
— Это все объясняет, — медленно произнес Хок. — Ты — не человек.
Гримм вздрогнул.
Эйдриен бросила на мужа суровый взгляд и взяла Гримма под руку.
— Он, разумеется, человек, Хок. Он — человек и… нечто еще.
— Берсерк, — Хок покачал головой. — Черт возьми, берсерк! Вы знаете, говорят, Уильям Уоллес (Уильям Уоллес (ок. 1270 — 1305) — национальный герой, прославившийся в период борьбы шотландского народа за независимость от Англии. В 1305 г. был захвачен в плен англичанами и казнен.) был берсерком.
— И как славно прошла его жизнь, верно? — невесело произнес Гримм.
Вскоре, к огромному неудовольствию Хока, не ответив более ни на один вопрос, Гримм отправился в путь. Он постарался уехать побыстрее, поскольку воспоминания охватывали его, не считаясь с его волей; вместе с ними возвращалась и ярость. Гримм сознавал, что должен быть один, когда память о прошлом окончательно подчинит его своей власти. Теперь он хотел бы не думать о Тулуте. Проклятье! Он хотел вообще ни о чем не думать, если бы это зависело от него.
Тулут… У него перед глазами встала задымленная долина, черные клубы дыма, настолько густые, что, казалось, от едкого запаха пылающих хижин и горелого мяса выедает глаза. Детские крики! О Господи!
С трудом проглотив комок, вставший у него в горле, Гримм пришпорил Оккама, пуская его в галоп через горную гряду. Его не трогала ночная красота шотландских гор, — он выпал из времени, и только цвет крови и мрак уродующего душу одиночества окружали его, пронзаемые единственным лучиком золотого света.
Джиллиан!
«Это какой-то зверь, папа? Можно я возьму его себе? Ну, пожалуйста! Он такой славный, замечательный зверек! ».
В мыслях ему снова было шестнадцать, и он смотрел на крошечную златовласую девчушку. Воспоминания захлестнули его, заставляя чувство стыда сочиться из души тяжелыми каплями, более густыми, чем застывший на сотах мед. Она наткнулась на него в зарослях, когда он, словно дикий зверь в поисках пропитания, рылся в отбросах.
«Он будет позлей, чем мой Саванна-Чайная Лужайка, папа!».
У нее был щенок — Саванна-Чайная Лужайка, ирландский волкодав, малыш весом добрых сто сорок фунтов (140 фунтов — около 63 кг).
«Он будет хорошо меня защищать, папа, — я точно знаю, что будет!».
Стоило ей произнести эти слова, и он про себя поклялся именно так и поступать, не ведая, что тем самым ему придется защищать ее и от него самого.
Гримм потер гладко выбритый подбородок и, подчиняясь ветру, откинул назад голову. На какое-то мгновение он снова ощутил грязь, пот, спутанные волосы и боевые косицы, дикий взгляд горящих ненавистью глаз. И с первого взгляда прекрасное невинное дитя поверило ему!
О-ох, но как скоро он разрушил ее иллюзии!
Глава 2
Верховое путешествие Джибролтара и Элизабет Сент-Клэр в отдаленный уголок шотландских гор, где жил их сын, длилось уже больше недели, и лишь теперь Джибролтар, наконец, раскрыл жене свои планы. Он и вовсе не стал бы говорить об этом, но видеть супругу расстроенной для него было невыносимо.
— Ты это слышал? — развернув кобылу и подъехав к приотставшему мужу, обвиняющим тоном обратилась к нему Элизабет. — Нет, ты слышал?!
— Что слышал? Я не слышал ни звука, — ты была слишком далеко, — он попытался ее поддразнить.
— Ну все, Джибролтар. С меня довольно!
Джибролтар недоуменно поднял бровь.
— Да в чем же дело, дорогая моя?
Раскрасневшаяся от негодования, его жена выглядела еще более привлекательной, чем в спокойном состоянии духа. И чтобы сполна насладится этим зрелищем, он был совсем не прочь слегка ее позлить.
Элизабет энергичным движением вскинула голову.
— Меня просто тошнит, когда мужчины говорят о нашей идеальной, святой, незамужней — уже метящей в старые девы — дочери, Джибролтар.
— Ты опять подслушивала, а, Элизабет? — добродушно поинтересовался Джибролтар.
— Подслушивала — не подслушивала… Если говорят о моей дочери, пусть это даже всего лишь стражники, — ее рука раздраженно метнулась в их сторону, — у меня есть все основания послушать. Наши бесстрашные защитники, являющиеся — подчеркну — взрослыми и совершенно здоровыми мужиками, поют дифирамбы ее достоинствам. И под этими достоинствами они имеют в виду не ее грудь или изящные формы, а кроткий нрав, терпение, стремление удалиться от мирской суеты, Господи ты Боже мой! Ты слышал от нее хоть полслова об этом внезапном желании уйти в монастырь?
Не дожидаясь ответа, Элизабет натянула поводья, бросая на мужа испытующий взгляд.
— Они только и говорят, какая она умница, но никто даже словом не обмолвится о том, чтобы с ней переспать.
Джибролтар не удержался от смеха, останавливая своего жеребца рядом с кобылой жены.
— Да как ты смеешь над этим смеяться?!
Джибролтар покачал головой, — в его глазах сверкали огоньки. Только Элизабет могла оскорбиться тем, что мужчины не мечтают соблазнить ее единственную дочь.
— Джибролтар, попрошу тебя минутку побыть серьезным. Джиллиан уже двадцать один год, и ни один мужчина еще не пытался за ней по-настоящему ухаживать. Я готова поклясться, что она самая утонченная девушка во всей Шотландии, и мужчины, трепеща, ходят вокруг нее на почтительном расстоянии. Сделай же что-нибудь, Джибролтар! Я начинаю беспокоиться.
Его улыбка угасла. Элизабет была права. Им уже давно было не до смеха, Джибролтар и сам пришел к такому выводу. Заставлять Элизабет переживать, тогда как он уже принял меры, способные в скором времени рассеять их тревоги, по отношению к ней было бы нечестно.
— Я уже позаботился об этом, Элизабет.
— Что ты хочешь этим сказать? Что ты затеял на этот раз?
Джибролтар пристально взглянул на жену. На какое-то мгновение он заколебался, не будучи уверенным, что больше расстроит Элизабет: тревоги по поводу до сих пор незамужней дочери или подробный рассказ о тех мерах, на которые он пошел, не спросясь ее совета. Но его потрясающее чутье убедило его, что она будет просто поражена хитроумностью его замысла.
— Элизабет, я устроил так, что, пока нас не будет, в Кейтнесс прибудут трое мужчин. И к тому времени, когда мы вернемся, либо Джиллиан выберет себе одного из них, либо один из них выберет ее. Они не из тех, кто сдается, встретив на своем пути какие-либо преграды. И все эти россказни про монастырь на этих людей не подействуют.
Выражение ужаса, появившееся на лице Элизабет, несколько поколебало его уверенность.
— Один из них выберет ее? Ты хочешь сказать, что, если она не сделает выбора, один из выбранных тобой людей ее обесчестит?
— Не обесчестит, Элизабет, — соблазнит, — возразил Джибролтар. — Они не сделают ей ничего дурного — все они благородные и достойные лэрды.
Для пущей убедительности он понизил голос:
— Я выбрал этих троих еще и потому, что, помимо всего прочего, все они очень… э-э, — он запнулся, стараясь подобрать наиболее безобидный эпитет, который не вызвал бы у его супруги опасений, поскольку опасаться его избранников теоретически было очень даже возможно, — …мужественные во всех отношениях люди.
Его небрежный кивок должен был рассеять все ее тревоги.
— Как раз такие и нужны Джиллиан, — заверил он Элизабет.
— Мужественные?! То есть — грязные похотливые мерзавцы! И, наверное, деспотичные и безжалостные, только повод дай. Не нужны мне твои сладкие сказки, Джибролтар!
Джибролтар громко вздохнул: последние надежды убедить жену, не прибегая к окончательному аргументу, рухнули.
— А у тебя, Элизабет, есть идея получше? А если честно, то, по-моему, все дело в том, что человек, которому Джиллиан не смогла бы внушить страх, ей еще не повстречался. Я гарантирую, что ни один из тех, кого я пригласил, и не подумает ее пугаться. Заинтересоваться? Да. Увлечься? Да. Проявить жесткость в своей настойчивости? Пожалуйста. Именно это и нужно женщинам Сачерон — мужчина, в котором есть достаточно мужества, чтобы на что-то решиться.
Элизабет Сент-Клэр, урожденная Сачерон, молча покусывала нижнюю губу.
— Ты же сама знаешь, как тебе хочется поскорее увидеть нашего нового внука, — напомнил ей Джибролтар. — Так что давай-ка просто-напросто продолжим наше путешествие и посмотрим, что из всего этого выйдет. Я тебе обещаю, что по вине этих мужчин и волоса не упадет с головы нашей бесценной дочери. Разве что прическу помнут, но это нормально, и пойдет ей только на пользу. Нашей непогрешимой Джиллиан давно не хватает маленького беспорядка.
— И ты хочешь, чтобы я как ни в чем не бывало вот так ехала, а она там осталась в обществе трех мужчин? Да еще и таких, как эти?
— Элизабет, только такие, как эти, не будут падать перед ней ниц. К тому же, если помнишь, когда-то я тоже был одним из таких. В мужья нашей незаурядной дочери я приму только незаурядного мужчину, Элизабет. — Смягчившись, он добавил: — Я намерен отыскать для нее подобного мужа.
Элизабет вздохнула и поправила выбившуюся из прически завитую прядь волос, упавшую ей на лоб.
— Я думаю, у тебя есть на это право, — пробормотала она. — Ведь и правда, мужчины, которые не стали бы перед нею преклоняться, ей до сих пор не встречались. Интересно, как, по-твоему, она себя поведет, столкнувшись с такими?
— Я думаю, поначалу она может растеряться. Возможно, это здорово выведет ее из себя. Но я готов биться об заклад, что один из тех, кого я выбрал, поможет ей разобраться, что к чему, — бесстрастно ответил Джибролтар.
И без того расстроенной Элизабет мгновенно овладела тревога.
— Довольно же! Мы просто обязаны вернуться, я не могу оставаться в стороне, когда моя дочь впервые сталкивается с такими жизненно важными для женщины моментами. Только Богу известно, чему может научить мою дочь какой-то мужчина, и как он этому может ее научить, не говоря уже о том, что это наверняка повергнет ее в ужас. Я не могу кататься по гостям, когда мою дочь обманом и силой лишают девственности — нет, этому не бывать! Мы должны поехать домой.
Она вопросительно смотрела на мужа, ожидая, что он кивнет в знак согласия.
— Элизабет, — очень тихо произнес Джибролтар.
— Да, Джибролтар? — в ее голосе слышалась настороженность.
— Мы не поедем назад. Мы едем к сыну, на крестины нашего внука, и проведем там несколько месяцев, как мы и собирались.
— Джиллиан знает о том, что ты сделал? — ледяным тоном вопросила Элизабет.
Джибролтар покачал головой:
— В ее милой головке нет ни малейшего подозрения.
— А эти мужчины? Ты думаешь, они ничего ей не скажут?
Джибролтар проказливо улыбнулся.
— Я им этого не говорил, я лишь приказал им явиться. Лишь Хэтчард все знает и в должное время им все сообщит.
Элизабет была потрясена.
— И ты не сказал никому, кроме начальника нашей стражи, ни слова?
— Хэтчард — человек мудрый. И ей это необходимо, Элизабет. Она должна сама решить эту задачу. Да и к тому же, — Джибролтар решился на провокацию, — ну какой мужчина отважится соблазнить девицу, если матушка не отпускает ее от себя ни на шаг?
— Ох-ох, тебя почему-то не смутило присутствие моих матери и отца, семерых братьев, да и бабки с дедом, когда ты соблазнил меня. Точнее, когда ты меня выкрал.
Джибролтар хохотнул.
— Ты что, сожалеешь об этом?
Красноречивый взгляд из-под полуопущенных ресниц, которым ответила ему Элизабет, не оставил у него ни малейших сомнений в обратном.
— Вот видишь, моя дорогая, — мужчинам иной раз виднее, разве не так?
Некоторое время она молчала, но Джибролтара это не смутило. Он знал, что свою жизнь она вверила ему. Нужно лишь немного времени, чтобы она примирилась с его планом и согласилась, что этот толчок, продиктованный одной лишь любовью, необходим их дочери, чтобы она сумела вылететь из родного гнезда.
Когда же Элизабет наконец заговорила, в ее тоне уже сквозили мягкие нотки покорности.
— И кто же эти трое, кого ты выбрал, пренебрегши моей безошибочной интуицией и не спросив моего согласия?
— Ну что ж, среди них — Куин де Монкрейф, — Джибролтар не отрывал глаз от лица супруги.
Куина отличали очень светлые волосы, привлекательная внешность и отвага. До получения наследства он плавал во славу Его Величества под черным флагом, теперь же под его командой был целый флот торговых судов, утроивший и без того немалое состояние его клана. В юные годы он был воспитанником Джибролтара, и Элизабет всегда к нему благоволила.
— Достойный человек, — слегка приподнявшись, прекрасная золотистая бровь выдала подавляемое восхищение мудростью мужа. — Еще?
— Рэмси Логан.
— О-о! — глаза Элизабет округлились. — Когда я в первый раз увидела его при дворе, он с головы до пят был облачен во все черное. Он выглядел таким опасным и привлекательным, насколько это только возможно для мужчины. И как это только за него еще не ухватилась какая-нибудь женщина? Ну, продолжай же, Джибролтар. Это уже становится интересным. Кто же третий?
— Мы уже слишком отстали от стражи, Элизабет, — уклонился от прямого ответа Джибролтар. — Последнее время в горах царят мир и покой, но проявлять такую беспечность не стоит. Нам следует их догнать.
Свесившись с седла, он схватил поводья кобылы жены, тем самым заставляя ее следовать за собой.
Вырвав из рук мужа поводья, Элизабет бросила на него сердитый взгляд.
— Мы догоним их чуть позже. Кто третий?
Джибролтар нахмурился и проводил взглядом исчезающую за пригорком стражу.
— Элизабет, не стоит мешкать. Ты даже представить себе не можешь…
— Третий, Джибролтар, — еще раз напомнила ему жена.
— Сегодня ты выглядишь на редкость соблазнительно, Элизабет, — хрипловато произнес Джибролтар. — Я уже говорил тебе об этом?
Получив в ответ лишь долгий холодный взгляд, он поднял брови и наморщил лоб.
— Разве я говорил о троих?
Выражение лица Элизабет стало еще холодней.
Джибролтар разочарованно вздохнул. Пробормотав имя себе под нос, он пришпорил своего коня, пуская его вскачь.
— Что ты сказал? — закричала Элизабет вослед мужу, пришпоривая кобылу, чтобы нагнать его.
— О, дьявол! Элизабет, перестань. Давай спокойно поедем дальше.
— Прошу тебя, Джибролтар, повтори, что ты сказал.
Ответом снова стало неразборчивое бормотание.
— Я не могу понять ни слова из того, что ты промямлил, — нежно произнесла Элизабет.
«Нежна, как песнь сирены, — подумалось ему, — и в точности так же беспощадна».
— Я сказал: «Гаврэл Макиллих». Теперь понятно? И хватит об этом, ладно?
Он круто развернул своего жеребца, не сводя глаз с супруги и наслаждаясь тем, что сегодня, как никогда ранее, ему удалось полностью лишить Элизабет Сент-Клэр дара речи.
Элизабет ошарашенно смотрела на мужа, не в силах поверить услышанному «Господи Боже, он же пригласил берсерка!»
Несмотря на теплое солнышко, сиявшее над Кейтнессом, Джиллиан Сент-Клэр, сидевшую на покатой лужайке, пробирала дрожь. На небе не было ни облачка, а до тенистых зарослей леса, подступавшего к лужайке с юга, было ярдов двадцать — слишком далеко, чтобы можно было приписать на этот счет внезапно накатившую на девушку волну холода.
Ни с того ни с сего ее охватили дурные предчувствия. Джиллиан тут же попыталась их отбросить, ругая свое чересчур богатое воображение. Над ее головой синело бездонное небо, и ни одна тучка не омрачала ее жизни; у нее всего лишь разыгралась фантазия, и ничего более.
— Джиллиан! Скажи, чтобы Джемми не дергал меня за волосы! — завопила Мэллори, бросаясь к ней в поисках защиты. С дюжину ребятишек усеяли буйную зелень травы на лужайке, каждый день после обеда они приходили сюда ради сказок и сладостей, которые можно было выпросить у Джиллиан.
Спрятав Мэллори в своих объятиях, Джиллиан с упреком взглянула на мальчишку.
— Чтобы дать девочке понять, что она тебе нравится, есть способы получше, чем дергать ее за волосы, Джемми Макбин. И я знаю по себе, что к тем девочкам, которых ты сейчас дергаешь за волосы, потом ты будешь бегать на свидания.
— Я ее дергал за волосы не потому, что она мне нравится! — Лицо Джемми залилось краской, а его ручонки демонстративно сжались в кулачки. — Она — девчонка!
— Ну да, так и есть. И к тому же премиленькая, — Джиллиан погладила роскошную копну длинных золотисто-каштановых волос Мэллори. Уже сейчас в этой девчушке были видны задатки красавицы, которой она со временем станет.
— Ну-ка, ответь, зачем же тогда ты тянул ее за волосы, Джемми? — беспечно поинтересовалась Джиллиан.
Джемми стоял, пиная ногой по холмику земли.
— Потому что если бы я дал ей по лбу, как я даю ребятам, она бы, наверное, заревела, — пробормотал он.
— Ну, а зачем тебе вообще понадобилось что-то ей делать? Почему нельзя было просто поговорить с ней?
— А что можно услышать от девчонки? — он вытаращил глазенки и окинул свирепым взглядом остальных мальчишек, беззвучно обращаясь к ним за поддержкой.
Лишь на Зеки этот взгляд не произвел желаемого эффекта.
— От Джиллиан можно услышать много интересного, Джемми, — возразил он. — Ты ведь пришел сюда послушать, что она будет рассказывать, а она ведь тоже девочка.
— Это совсем другое дело. И не девочка она — она… ну, она нам как мама, вот только покрасивее будет.
Джиллиан смахнула упавшую на лицо прядь светлых волос. Какой ей прок с того, что она «покрасивее будет»?
Она не могла дождаться, когда у нее будут свои дети, но для этого нужен муж. На горизонте ни одного кандидата в мужья — симпатичного ли, несимпатичного ли — не наблюдалось. «Что ж, не надо быть такой придирчивой», — сухо посоветовал ей внутренний голос.
— Рассказать вам что-нибудь? — поспешила сменить тему Джиллиан.
— Да, расскажи, Джиллиан!
— Что-нибудь романтическое! — выкрикнула одна девочка постарше.
— Про кровавые битвы! — потребовал Джемми. Ответом ему стал сморщившийся носик Мэллори.
— Расскажи нам сказку. Я обожаю сказки — они учат нас добру, а кое-кому из нас, — Мэллори со значением взглянула на Джемми, — стать добрее не помешает.
— Сказки — это дурацкие…
— Нет!
— Сказку! Сказку! — зашумела детвора.
— Будет вам сказка. Я расскажу вам, как поспорили Ветер и Солнце, — начала Джиллиан. — Это самая любимая моя сказка.
Дети принялись толкаться, стараясь занять место поближе к Джиллиан. Зеки, самый младший из них, был вытолкан за пределы тесного кружка.
— Не щурь глаза, Зеки, — ласково пожурила его Джиллиан. — Ну-ка иди сюда!
Подтянув мальчика поближе, она усадила его к себе на колени и поправила упавшую ему на глаза челку. Зеки был сыном Кейли Туиллоу, ее любимой служанки. Он родился с таким слабым зрением, что видел не дальше чем на вытянутую руку. Он вечно щурился, словно в один прекрасный день благодаря этому могло произойти чудо, и мир вокруг него вдруг обрел бы резкость. Быть не в состоянии видеть великолепие пейзажей Шотландии во всей их красе — более грустной участи Джиллиан не могла себе даже представить, и при мысли о бедном Зеки ее сердце обливалось кровью. Его зрение не позволяло ему играть в те игры, которые другие дети просто обожали. Получить удар мяча из бычьего пузыря получалось у него куда чаще, чем самому ударить по мячу, и, чтобы компенсировать этот физический недостаток, Джиллиан научила его читать. Зеки приходилось утыкаться в книгу носом, но в ней он мог открывать и исследовать целые миры, увидеть которые ему никогда не было суждено. Когда Зеки устроился на коленях у Джиллиан, она начала:
— Ты это слышал? — развернув кобылу и подъехав к приотставшему мужу, обвиняющим тоном обратилась к нему Элизабет. — Нет, ты слышал?!
— Что слышал? Я не слышал ни звука, — ты была слишком далеко, — он попытался ее поддразнить.
— Ну все, Джибролтар. С меня довольно!
Джибролтар недоуменно поднял бровь.
— Да в чем же дело, дорогая моя?
Раскрасневшаяся от негодования, его жена выглядела еще более привлекательной, чем в спокойном состоянии духа. И чтобы сполна насладится этим зрелищем, он был совсем не прочь слегка ее позлить.
Элизабет энергичным движением вскинула голову.
— Меня просто тошнит, когда мужчины говорят о нашей идеальной, святой, незамужней — уже метящей в старые девы — дочери, Джибролтар.
— Ты опять подслушивала, а, Элизабет? — добродушно поинтересовался Джибролтар.
— Подслушивала — не подслушивала… Если говорят о моей дочери, пусть это даже всего лишь стражники, — ее рука раздраженно метнулась в их сторону, — у меня есть все основания послушать. Наши бесстрашные защитники, являющиеся — подчеркну — взрослыми и совершенно здоровыми мужиками, поют дифирамбы ее достоинствам. И под этими достоинствами они имеют в виду не ее грудь или изящные формы, а кроткий нрав, терпение, стремление удалиться от мирской суеты, Господи ты Боже мой! Ты слышал от нее хоть полслова об этом внезапном желании уйти в монастырь?
Не дожидаясь ответа, Элизабет натянула поводья, бросая на мужа испытующий взгляд.
— Они только и говорят, какая она умница, но никто даже словом не обмолвится о том, чтобы с ней переспать.
Джибролтар не удержался от смеха, останавливая своего жеребца рядом с кобылой жены.
— Да как ты смеешь над этим смеяться?!
Джибролтар покачал головой, — в его глазах сверкали огоньки. Только Элизабет могла оскорбиться тем, что мужчины не мечтают соблазнить ее единственную дочь.
— Джибролтар, попрошу тебя минутку побыть серьезным. Джиллиан уже двадцать один год, и ни один мужчина еще не пытался за ней по-настоящему ухаживать. Я готова поклясться, что она самая утонченная девушка во всей Шотландии, и мужчины, трепеща, ходят вокруг нее на почтительном расстоянии. Сделай же что-нибудь, Джибролтар! Я начинаю беспокоиться.
Его улыбка угасла. Элизабет была права. Им уже давно было не до смеха, Джибролтар и сам пришел к такому выводу. Заставлять Элизабет переживать, тогда как он уже принял меры, способные в скором времени рассеять их тревоги, по отношению к ней было бы нечестно.
— Я уже позаботился об этом, Элизабет.
— Что ты хочешь этим сказать? Что ты затеял на этот раз?
Джибролтар пристально взглянул на жену. На какое-то мгновение он заколебался, не будучи уверенным, что больше расстроит Элизабет: тревоги по поводу до сих пор незамужней дочери или подробный рассказ о тех мерах, на которые он пошел, не спросясь ее совета. Но его потрясающее чутье убедило его, что она будет просто поражена хитроумностью его замысла.
— Элизабет, я устроил так, что, пока нас не будет, в Кейтнесс прибудут трое мужчин. И к тому времени, когда мы вернемся, либо Джиллиан выберет себе одного из них, либо один из них выберет ее. Они не из тех, кто сдается, встретив на своем пути какие-либо преграды. И все эти россказни про монастырь на этих людей не подействуют.
Выражение ужаса, появившееся на лице Элизабет, несколько поколебало его уверенность.
— Один из них выберет ее? Ты хочешь сказать, что, если она не сделает выбора, один из выбранных тобой людей ее обесчестит?
— Не обесчестит, Элизабет, — соблазнит, — возразил Джибролтар. — Они не сделают ей ничего дурного — все они благородные и достойные лэрды.
Для пущей убедительности он понизил голос:
— Я выбрал этих троих еще и потому, что, помимо всего прочего, все они очень… э-э, — он запнулся, стараясь подобрать наиболее безобидный эпитет, который не вызвал бы у его супруги опасений, поскольку опасаться его избранников теоретически было очень даже возможно, — …мужественные во всех отношениях люди.
Его небрежный кивок должен был рассеять все ее тревоги.
— Как раз такие и нужны Джиллиан, — заверил он Элизабет.
— Мужественные?! То есть — грязные похотливые мерзавцы! И, наверное, деспотичные и безжалостные, только повод дай. Не нужны мне твои сладкие сказки, Джибролтар!
Джибролтар громко вздохнул: последние надежды убедить жену, не прибегая к окончательному аргументу, рухнули.
— А у тебя, Элизабет, есть идея получше? А если честно, то, по-моему, все дело в том, что человек, которому Джиллиан не смогла бы внушить страх, ей еще не повстречался. Я гарантирую, что ни один из тех, кого я пригласил, и не подумает ее пугаться. Заинтересоваться? Да. Увлечься? Да. Проявить жесткость в своей настойчивости? Пожалуйста. Именно это и нужно женщинам Сачерон — мужчина, в котором есть достаточно мужества, чтобы на что-то решиться.
Элизабет Сент-Клэр, урожденная Сачерон, молча покусывала нижнюю губу.
— Ты же сама знаешь, как тебе хочется поскорее увидеть нашего нового внука, — напомнил ей Джибролтар. — Так что давай-ка просто-напросто продолжим наше путешествие и посмотрим, что из всего этого выйдет. Я тебе обещаю, что по вине этих мужчин и волоса не упадет с головы нашей бесценной дочери. Разве что прическу помнут, но это нормально, и пойдет ей только на пользу. Нашей непогрешимой Джиллиан давно не хватает маленького беспорядка.
— И ты хочешь, чтобы я как ни в чем не бывало вот так ехала, а она там осталась в обществе трех мужчин? Да еще и таких, как эти?
— Элизабет, только такие, как эти, не будут падать перед ней ниц. К тому же, если помнишь, когда-то я тоже был одним из таких. В мужья нашей незаурядной дочери я приму только незаурядного мужчину, Элизабет. — Смягчившись, он добавил: — Я намерен отыскать для нее подобного мужа.
Элизабет вздохнула и поправила выбившуюся из прически завитую прядь волос, упавшую ей на лоб.
— Я думаю, у тебя есть на это право, — пробормотала она. — Ведь и правда, мужчины, которые не стали бы перед нею преклоняться, ей до сих пор не встречались. Интересно, как, по-твоему, она себя поведет, столкнувшись с такими?
— Я думаю, поначалу она может растеряться. Возможно, это здорово выведет ее из себя. Но я готов биться об заклад, что один из тех, кого я выбрал, поможет ей разобраться, что к чему, — бесстрастно ответил Джибролтар.
И без того расстроенной Элизабет мгновенно овладела тревога.
— Довольно же! Мы просто обязаны вернуться, я не могу оставаться в стороне, когда моя дочь впервые сталкивается с такими жизненно важными для женщины моментами. Только Богу известно, чему может научить мою дочь какой-то мужчина, и как он этому может ее научить, не говоря уже о том, что это наверняка повергнет ее в ужас. Я не могу кататься по гостям, когда мою дочь обманом и силой лишают девственности — нет, этому не бывать! Мы должны поехать домой.
Она вопросительно смотрела на мужа, ожидая, что он кивнет в знак согласия.
— Элизабет, — очень тихо произнес Джибролтар.
— Да, Джибролтар? — в ее голосе слышалась настороженность.
— Мы не поедем назад. Мы едем к сыну, на крестины нашего внука, и проведем там несколько месяцев, как мы и собирались.
— Джиллиан знает о том, что ты сделал? — ледяным тоном вопросила Элизабет.
Джибролтар покачал головой:
— В ее милой головке нет ни малейшего подозрения.
— А эти мужчины? Ты думаешь, они ничего ей не скажут?
Джибролтар проказливо улыбнулся.
— Я им этого не говорил, я лишь приказал им явиться. Лишь Хэтчард все знает и в должное время им все сообщит.
Элизабет была потрясена.
— И ты не сказал никому, кроме начальника нашей стражи, ни слова?
— Хэтчард — человек мудрый. И ей это необходимо, Элизабет. Она должна сама решить эту задачу. Да и к тому же, — Джибролтар решился на провокацию, — ну какой мужчина отважится соблазнить девицу, если матушка не отпускает ее от себя ни на шаг?
— Ох-ох, тебя почему-то не смутило присутствие моих матери и отца, семерых братьев, да и бабки с дедом, когда ты соблазнил меня. Точнее, когда ты меня выкрал.
Джибролтар хохотнул.
— Ты что, сожалеешь об этом?
Красноречивый взгляд из-под полуопущенных ресниц, которым ответила ему Элизабет, не оставил у него ни малейших сомнений в обратном.
— Вот видишь, моя дорогая, — мужчинам иной раз виднее, разве не так?
Некоторое время она молчала, но Джибролтара это не смутило. Он знал, что свою жизнь она вверила ему. Нужно лишь немного времени, чтобы она примирилась с его планом и согласилась, что этот толчок, продиктованный одной лишь любовью, необходим их дочери, чтобы она сумела вылететь из родного гнезда.
Когда же Элизабет наконец заговорила, в ее тоне уже сквозили мягкие нотки покорности.
— И кто же эти трое, кого ты выбрал, пренебрегши моей безошибочной интуицией и не спросив моего согласия?
— Ну что ж, среди них — Куин де Монкрейф, — Джибролтар не отрывал глаз от лица супруги.
Куина отличали очень светлые волосы, привлекательная внешность и отвага. До получения наследства он плавал во славу Его Величества под черным флагом, теперь же под его командой был целый флот торговых судов, утроивший и без того немалое состояние его клана. В юные годы он был воспитанником Джибролтара, и Элизабет всегда к нему благоволила.
— Достойный человек, — слегка приподнявшись, прекрасная золотистая бровь выдала подавляемое восхищение мудростью мужа. — Еще?
— Рэмси Логан.
— О-о! — глаза Элизабет округлились. — Когда я в первый раз увидела его при дворе, он с головы до пят был облачен во все черное. Он выглядел таким опасным и привлекательным, насколько это только возможно для мужчины. И как это только за него еще не ухватилась какая-нибудь женщина? Ну, продолжай же, Джибролтар. Это уже становится интересным. Кто же третий?
— Мы уже слишком отстали от стражи, Элизабет, — уклонился от прямого ответа Джибролтар. — Последнее время в горах царят мир и покой, но проявлять такую беспечность не стоит. Нам следует их догнать.
Свесившись с седла, он схватил поводья кобылы жены, тем самым заставляя ее следовать за собой.
Вырвав из рук мужа поводья, Элизабет бросила на него сердитый взгляд.
— Мы догоним их чуть позже. Кто третий?
Джибролтар нахмурился и проводил взглядом исчезающую за пригорком стражу.
— Элизабет, не стоит мешкать. Ты даже представить себе не можешь…
— Третий, Джибролтар, — еще раз напомнила ему жена.
— Сегодня ты выглядишь на редкость соблазнительно, Элизабет, — хрипловато произнес Джибролтар. — Я уже говорил тебе об этом?
Получив в ответ лишь долгий холодный взгляд, он поднял брови и наморщил лоб.
— Разве я говорил о троих?
Выражение лица Элизабет стало еще холодней.
Джибролтар разочарованно вздохнул. Пробормотав имя себе под нос, он пришпорил своего коня, пуская его вскачь.
— Что ты сказал? — закричала Элизабет вослед мужу, пришпоривая кобылу, чтобы нагнать его.
— О, дьявол! Элизабет, перестань. Давай спокойно поедем дальше.
— Прошу тебя, Джибролтар, повтори, что ты сказал.
Ответом снова стало неразборчивое бормотание.
— Я не могу понять ни слова из того, что ты промямлил, — нежно произнесла Элизабет.
«Нежна, как песнь сирены, — подумалось ему, — и в точности так же беспощадна».
— Я сказал: «Гаврэл Макиллих». Теперь понятно? И хватит об этом, ладно?
Он круто развернул своего жеребца, не сводя глаз с супруги и наслаждаясь тем, что сегодня, как никогда ранее, ему удалось полностью лишить Элизабет Сент-Клэр дара речи.
Элизабет ошарашенно смотрела на мужа, не в силах поверить услышанному «Господи Боже, он же пригласил берсерка!»
Несмотря на теплое солнышко, сиявшее над Кейтнессом, Джиллиан Сент-Клэр, сидевшую на покатой лужайке, пробирала дрожь. На небе не было ни облачка, а до тенистых зарослей леса, подступавшего к лужайке с юга, было ярдов двадцать — слишком далеко, чтобы можно было приписать на этот счет внезапно накатившую на девушку волну холода.
Ни с того ни с сего ее охватили дурные предчувствия. Джиллиан тут же попыталась их отбросить, ругая свое чересчур богатое воображение. Над ее головой синело бездонное небо, и ни одна тучка не омрачала ее жизни; у нее всего лишь разыгралась фантазия, и ничего более.
— Джиллиан! Скажи, чтобы Джемми не дергал меня за волосы! — завопила Мэллори, бросаясь к ней в поисках защиты. С дюжину ребятишек усеяли буйную зелень травы на лужайке, каждый день после обеда они приходили сюда ради сказок и сладостей, которые можно было выпросить у Джиллиан.
Спрятав Мэллори в своих объятиях, Джиллиан с упреком взглянула на мальчишку.
— Чтобы дать девочке понять, что она тебе нравится, есть способы получше, чем дергать ее за волосы, Джемми Макбин. И я знаю по себе, что к тем девочкам, которых ты сейчас дергаешь за волосы, потом ты будешь бегать на свидания.
— Я ее дергал за волосы не потому, что она мне нравится! — Лицо Джемми залилось краской, а его ручонки демонстративно сжались в кулачки. — Она — девчонка!
— Ну да, так и есть. И к тому же премиленькая, — Джиллиан погладила роскошную копну длинных золотисто-каштановых волос Мэллори. Уже сейчас в этой девчушке были видны задатки красавицы, которой она со временем станет.
— Ну-ка, ответь, зачем же тогда ты тянул ее за волосы, Джемми? — беспечно поинтересовалась Джиллиан.
Джемми стоял, пиная ногой по холмику земли.
— Потому что если бы я дал ей по лбу, как я даю ребятам, она бы, наверное, заревела, — пробормотал он.
— Ну, а зачем тебе вообще понадобилось что-то ей делать? Почему нельзя было просто поговорить с ней?
— А что можно услышать от девчонки? — он вытаращил глазенки и окинул свирепым взглядом остальных мальчишек, беззвучно обращаясь к ним за поддержкой.
Лишь на Зеки этот взгляд не произвел желаемого эффекта.
— От Джиллиан можно услышать много интересного, Джемми, — возразил он. — Ты ведь пришел сюда послушать, что она будет рассказывать, а она ведь тоже девочка.
— Это совсем другое дело. И не девочка она — она… ну, она нам как мама, вот только покрасивее будет.
Джиллиан смахнула упавшую на лицо прядь светлых волос. Какой ей прок с того, что она «покрасивее будет»?
Она не могла дождаться, когда у нее будут свои дети, но для этого нужен муж. На горизонте ни одного кандидата в мужья — симпатичного ли, несимпатичного ли — не наблюдалось. «Что ж, не надо быть такой придирчивой», — сухо посоветовал ей внутренний голос.
— Рассказать вам что-нибудь? — поспешила сменить тему Джиллиан.
— Да, расскажи, Джиллиан!
— Что-нибудь романтическое! — выкрикнула одна девочка постарше.
— Про кровавые битвы! — потребовал Джемми. Ответом ему стал сморщившийся носик Мэллори.
— Расскажи нам сказку. Я обожаю сказки — они учат нас добру, а кое-кому из нас, — Мэллори со значением взглянула на Джемми, — стать добрее не помешает.
— Сказки — это дурацкие…
— Нет!
— Сказку! Сказку! — зашумела детвора.
— Будет вам сказка. Я расскажу вам, как поспорили Ветер и Солнце, — начала Джиллиан. — Это самая любимая моя сказка.
Дети принялись толкаться, стараясь занять место поближе к Джиллиан. Зеки, самый младший из них, был вытолкан за пределы тесного кружка.
— Не щурь глаза, Зеки, — ласково пожурила его Джиллиан. — Ну-ка иди сюда!
Подтянув мальчика поближе, она усадила его к себе на колени и поправила упавшую ему на глаза челку. Зеки был сыном Кейли Туиллоу, ее любимой служанки. Он родился с таким слабым зрением, что видел не дальше чем на вытянутую руку. Он вечно щурился, словно в один прекрасный день благодаря этому могло произойти чудо, и мир вокруг него вдруг обрел бы резкость. Быть не в состоянии видеть великолепие пейзажей Шотландии во всей их красе — более грустной участи Джиллиан не могла себе даже представить, и при мысли о бедном Зеки ее сердце обливалось кровью. Его зрение не позволяло ему играть в те игры, которые другие дети просто обожали. Получить удар мяча из бычьего пузыря получалось у него куда чаще, чем самому ударить по мячу, и, чтобы компенсировать этот физический недостаток, Джиллиан научила его читать. Зеки приходилось утыкаться в книгу носом, но в ней он мог открывать и исследовать целые миры, увидеть которые ему никогда не было суждено. Когда Зеки устроился на коленях у Джиллиан, она начала: