Страница:
Комната, в которой она была, исчезла. Ли стояла на крутом каменистом склоне, ее лицо согревало золотистое солнце Земли периода до Исхода. Под ней, словно река, извивался ледник. За ней угрожающе возвышалась почти вертикальная стена из камней и льда. Она повернулась и вытянула шею, чтобы рассмотреть грандиозный гранитный столп над ней. Ее «оракул» подсказал, что это была «Шпора Валкера» на горе Гранд Жорасс – самом живописном горном маршруте Земли. Судя по состоянию ледника, расстилающегося у нее под ногами, по времени это было не позднее начала двадцать первого века. К югу отсюда, за этим колоссом, лежала Италия. К западу под ослепительно голубым небом сверкал Монблан, приглашая подняться даже самого осторожного альпиниста.
– Не хочешь ли помочь? – спросил кто-то за ее спиной.
Ли обернулась и увидела женщину, сидевшую на корточках ниже ее по склону. Она сворачивала яркий трос. Руки ее работали профессионально, без лишних движений. Тренированные мускулы альпинистки сжимались и разжимались под загорелой кожей. «Люсинда, – подумала Ли. – Ее зовут Люсинда».
Люсинда посмотрела на нее снизу вверх, ее глаза прятались за зеркальными очками. Ли почему-то помнила, что глаза у нее были голубые. Ли вгляделась в свое двойное отражение в стеклах очков. Но оттуда на нее смотрело узкое загорелое лицо, напоминающее грейхаунда, которое могло принадлежать только самому Гиацинту Коэну.
– Я тебя люблю, – услышала Ли.
Гиацинт произнес эти слова таким родным знакомым голосом, от которого она задрожала, поскольку ей была знакома эта любовь. Она ощущала ее жар, помнила, как жила ею. Вспомнила не только этот момент, но все в целом. Всю жизнь человека, который умер два века назад.
Люсинда тепло улыбнулась ей, как от шутки, понятной обоим:
– Я понимаю.
– Интересно, – сказал Коэн, когда дворец памяти вновь вернул себе свои очертания. – Я и не ожидал, что ты встретишься с Люсиндой.
– Ты всегда видишь по-разному?
– С течением времени я все больше склоняюсь к тому, чтобы жертвовать способностью к поиску информации ради… других ценностей. То, что всплывает на поверхность, всегда сюрприз. Словно то, что я привношу с собой, задает направление. Большинство AI, включая и некоторых моих помощников, находят это смешным и неэффективным. Но тут, – при этом он самодовольно улыбнулся, – нужно заметить, что я – не большинство AI.
Ли оглянулась вокруг. «Как велико все это вокруг? И что или кто прячется в других дворцах памяти?»
– Что тебя беспокоит?
Она задумалась:
– Все это кажется таким… человечным.
– Ну, во многих отношениях Гиацинт человечен.
– Ты говоришь о нем так, будто он – не ты.
– Он – это не весь я. Но он первостепенен. – То есть он управляет… другими?
Лицо Коэна вырисовалось четко, во всех деталях.
– Управлять – это слишком сильно сказано. Я бы сказал, что он… служит связующим звеном. Я знаю, что ты считаешь меня очень дотошным, но на самом деле я никогда об этом не задумывался. Разве ты размышляешь о том, как ты идешь по улице? Или как работает твой желудок?
– Только о том, что не смогу управлять этим с помощью…
– С помощью того, от чего ты раньше чуть не упала со ступенек?
Ей показалось, что он ждал ее улыбки в ответ на его остроту по поводу ступенек, но не смогла улыбнуться.
– Тебе нужно с этим мириться? Ей нечего было ответить.
– Если тебя это утешит, у большинства чувствующих в моей совместной сети такая же реакция. Они не видят в системе никакого будущего без моего посредничества. Это вовсе не означает, что я управляю ими. У них – свои идеи и мнения. Но они здесь гости. И поскольку это мой дом, то они подчиняются моим правилам. В большинстве случаев.
Ли неуверенно смотрела на него, теряясь между множеством вопросов, бродивших у нее в голове, и невозможностью выбрать хотя бы один, чтобы задать сейчас. Она прошлась мимо полок с ящичками, заглядывая в некоторые из них. Коэн шел сзади, не отставая от нее и комментируя. Медленно, даже сама не осознавая, куда она направляется, она прошла в сад.
Это был странный сад, заросший, сильно пахнущий землей и розами. Ближайшая часть сада была хорошо ухожена, с аккуратными французскими клумбами, засаженными травами и цветами. Все выглядело формально в сравнении с теми джунглями, которые развел у себя в реальном пространстве Коэн. А дальний конец и даже какие-то части дворца полностью захватили буйные кусты шиповника.
Ли внимательно посмотрела на колючие заросли за опрятными клумбами с георгинами. Казалось, в этом углу сада затаился кто-то дикий и недружелюбный и выжидал, когда колючие побеги выбьются наверх и разбегутся по всей ограде.
– Тебе нужно все вырубить, – сказала она. – Иначе они вытеснят остальное.
– Я знаю, это сорные кусты. Да и шипы у них ужасные. Но дело в том, что мне они нравятся.
Ли пожала плечами.
– Это твой сад.
– Так оно и есть, – сказал Коэн и направился в одичавшую часть сада, где уселся на низкой скамейке, почти наполовину увитой колючей мускусной розой.
Ли кружила по саду, заглядывала в ящички и шкафы, расположенные вдоль изгороди. Она нашла воспоминания нескольких человек, которых знала: Нгуен, Колодной, двух-трех AI, с которыми встречалась на заданиях в Космической пехоте. Даже Шарифи. Но здесь не было того, кого она искала.
– Не можешь найти? – спросил Коэн.
Она посмотрела на него и увидела, что он над ней смеется.
– А кто тебе сказал, что я что-то ищу?
– Возьми розу, – ответил он.
Коэн сорвал бутон мускусной розы, которая росла у него за спиной, и протянул ей. Ли взяла цветок, но укололась, коснувшись стебля.
– О Боже!
Она увидела, как кровь начала сочиться из нескольких маленьких ранок на пальцах.
– Это настоящая роза, – сказал Коэн. – Он наклонился и снова протянул ей эту розу, осторожно держа ее в руке: – У настоящих роз есть шипы. Именно поэтому их аромат так сладок.
Ли поднесла цветок к носу и понюхала его. И сразу же поняла, что роза была воспоминанием. Воспоминанием о ней самой…
Это она шесть лет назад. Моложе, стройнее, но это – она. И это была не та Ли, какой она знала себя, а та, которую помнил Коэн. Молодая женщина-офицер, с которой он встретился во время первого напряженного совместного задания. Она была сильной, энергичной и несгибаемой, похожей на темную бурю. Вряд ли такая персона могла бы понравиться самой Ли. И вряд ли – она внезапно поняла это сейчас – она могла понравиться Коэну.
– Я что, действительно была такой ужасной? – спросила она.
– Просто немного колючей.
– Очень смешно.
– И вовсе нет. Как я вспоминаю, мое эго вовсе не страдало от твоих уколов. Забыла выступление на тему, что кому-то не хватало терпения работать с дилетантами? – ухмыльнулся он.
– Не напоминай мне, пожалуйста.
– Моя дорогая, было просто забавно наблюдать, как двадцатипятилетняя девушка, не закончившая даже среднюю школу, поглядывала на меня свысока.
– Наверное, я была не первой.
– Нет, до тебя чаще всего так проявляли нетерпимость. Ты же испытывала ко мне личную неприязнь. Это вызывало во мне уважение.
Что-то в его улыбке заставило ее опустить глаза и отвернуться. Она провела пальцем по белому бархату лепестка, потом наклонила голову и снова поднесла цветок к носу.
Еще одно воспоминание. Опять о ней. Она стоит у двери офицерского общежития на Альбе с хитрой ухмылкой на лице. Это происходило вечером накануне первой и единственной ночи, которую они провели вместе. Она помнила, как стояла там. Помнила, как смотрела в золотые глаза Роланда, который сидел в другом конце комнаты; как старалась сохранять невозмутимость; как удивлялась тому, что Коэн мог вообще найти в ней; как была почти уверена, что это просто розыгрыш с его стороны.
Но сейчас ее память была памятью Коэна. Ли чувствовала, как дрожат колени Роланда, как учащенно он дышит. И она ощущала что-то еще за внешней оболочкой органического интерфейса, что-то более чистое, тонкое и истинное. Как будто налаживался бесконечно сложный механизм. Винты завинчивались, тумблеры щелкали и поворачивались, заводя этот механизм, заставляя ее вспоминать прошлое, желать его, представлять его существующим в реальности. При этом она знала с точной уверенностью, от которой кружилась голова и мутилось сознание, что стоит только ей коснуться его, и все будет по-другому.
«Боже, – думала она. – Что я наделала? Почему он не говорил мне о своих чувствах?»
Но ведь она знала, что он чувствует, не так ли? Почему же она могла позволить себе быть невыносимо, непростительно жестокой к нему?
Она резко вернулась к действительности. Коэн сидел на скамейке и смотрел на нее, затаив дыхание, словно ребенок, который верил, что увиденное во сне станет явью, если этого очень сильно захотеть. Она помнила этот его взгляд еще с той ночи. И, Господи прости, все-таки ей захотелось заехать ему по щеке.
Он прищурился, и ее охватил стыд, когда она догадалась, что он уловил обрывок ее мысли.
– В тебе все так запутано, – сказал он.
– Тебе потребовалось шесть лет и целое состояние, потраченное на невропродукт, чтобы понять это?
– Нет, мне хватило пяти минут, – улыбнулся он. – Просто до сих пор невежливо было говорить об этом.
В глубине своего сознания она ощущала биение, словно кто-то постукивал мягкими пальцами. Она поняла, что уже какое-то время ощущает эти пальцы. В течение всего времени, пока она разгуливала по залитому солнцем саду дворца памяти Гиацинта, какой-то воришка на мягких кошачьих лапках проник в темные закоулки ее подсознания и заглядывал в ее воспоминания, оценивал ее ответы, измерял глубину ее чувств. Она подумала, что, скорее всего, этот воришка – мальчик в гетрах и футбольных трусах.
– Перестань залезать мне в голову, – сказала она ему. – Терпеть не могу, когда ты суешься в мои дела.
– Я суюсь в твои дела? А как ты думаешь, чем ты занимаешься здесь сама?
– Это совсем другое дело. Мне нужно быть здесь. В этом нет ничего личного.
– Разве? – Он посмотрел на нее из-под длинных ресниц Гиацинта и прикусил губу. – Здесь столько личного, сколько есть, Кэтрин. И это не односторонняя связь. Связь не устанавливается, если ты не хочешь.
– Думаю, она не установится, – сказала она.
Ли повернулась, собираясь уйти, и обнаружила, что зацепилась за один из длинных побегов шиповника.
– Черт возьми! – выругалась она, пытаясь оторвать от себя колючее растение.
Но острые шипы только глубже вонзались в ее руку через тонкий рукав ее рубашки.
И тут она почувствовала запах Гилеада.
Что говорил Коэн о том, что во дворце памяти можно найти только то, что ты принес туда? Это воспоминание, безусловно, она принесла сама. Оно с копии ее собственного файла КПОН.
Это был Гилеад. Четкий и реальный, словно происходил вновь. Грязь, мерзость, выворачивающий нутро и убивающий душу страх. Лица погибших друзей, по которым она давно перестала скорбеть. Вокруг были тела солдат, да и не только солдат. Бог пощадил ее, до этого момента она не помнила, как убивала.
А этот Гилеад возник не из отредактированной спин-записи ее файлов, а из страхов, ночных кошмаров и скачковых снов. Это был подлинный Гилеад: оригинальная запись в масштабе реального времени, сделанная много лет назад. Коэну удалось получить доступ к файлу, на просмотр которого у самой Ли не было допуска. Этот файл должен был храниться в защищенных архивах штаба КПОН. Он отличался от официальной памяти. Отличался тем, о чем она даже и думать не хотела.
Когда Ли увидела вблизи окровавленное молодое лицо Корчова, когда услышала, как произнесла слова, о которых он напомнил ей в полумраке своей антикварной лавки, она не выдержала и побежала.
ШЭНТИТАУН: 5.11.48
– А тебе не приходило в голову, что это может не получиться? – спросил Коэн у Корчова, когда вспотевшая от ужаса Ли рухнула в кресло, не глядя на него.
– Пытайтесь снова.
– Господи, посмотри на нее, Корчов. С нее уже достаточно.
– Еще раз.
– Перегнешь палку – она сломается.
– Она достаточно крепкая.
– А ведь ты, оказывается, дурак, правда?
Корчов промолчал. Ли услышала, как зашуршала одежда и заскрипело кресло Коэна, когда он вставал.
– Пойду прогуляюсь, – сказал он и вышел.
– Почему, по-твоему, он защищает тебя? – спросил Корчов.
– Из чувства вины, – ответила Ли, не поднимая головы. – Или ему просто кажется. Откуда, черт возьми, мне знать?
– И ты думаешь, что у машины может быть чувство вины? – спросил Корчов. – По-моему, такого быть не может.
Ли ничего не сказала.
– Я начинаю подозревать, что вы оба что-то затеваете против меня, – тихо сказал Корчов. – И когда я задаю себе вопрос, почему так, то выявляется очень много причин.
– Я ничего против тебя не затеваю, и ты прекрасно знаешь об этом.
– Тогда почему же ты не можешь выполнить эту сравнительно простую задачу?
– Я не знаю, – прошептала Ли, все еще поддерживая голову руками. – Может быть, ее невозможно выполнить.
– Шарифи сумела.
– Я не Шарифи.
Корчов просмотрел экран на пульте перед собой. Ли уже подумала, что разговор между ними закончен, когда он заговорил снова:
– Сегодня утром я разговаривал с Картрайтом. ООН послала солдат в качестве штрейкбрехеров. Мы опаздываем.
Ли недоуменно посмотрела на него.
– Надеюсь, ты понимаешь, что будет означать наша неудача, и прежде всего для тебя?
– Я больше ничего не понимаю, – сказала она, выталкивая себя из кресла. Последнее, что она увидела, когда выходила, был пристальный взгляд Корчова.
Ли подошла к выходу на улицу, открыла дверь и выглянула в проход между домами. Опять шел сильный дождь, и дребезжала плохо уложенная на крышах черепица.
После Альбы Корчов фактически не запирал ее, но между ними был негласный договор, что никто не будет рисковать своей безопасностью. И к тому же куда здесь идти? Определенно некуда, особенно под ядовитым химическим дождем. Она закрыла дверь и пошла назад по коридору к геодезическому куполу. Там было единственное место в убежище, где она не чувствовала себя связанной по рукам и ногам. Сегодня купол напоминал аквариум. Дождь барабанил по панелям, заполненным конденсированной влагой. Свет вечерних сумерек, фильтруясь через мокрый вируфлекс, приобретал мягкий бархатный оттенок подводной глубины. Ли потерла глаза, потянулась и вздохнула.
– Взойди, любовь всей моей жизни, на сцену слева, – произнес голос откуда-то сверху.
Она подняла голову и увидела длинные ноги Рамиреса, свисавшие с узкой площадки наверху купола.
– Залезай, посиди со мной, – сказал Коэн.
Оказалось, что к боковым панелям купола была привинчена лестница. Она начиналась вертикально, затем переходила в винтовую лестницу и заканчивалась метрах в десяти над головой Коэна.
На лестнице когда-то имелись поручни, но их давным-давно отломали и растащили жители Шэнтитауна. Ей даже и думать не хотелось о том, как Коэн забрался туда. Возможно, он имел только теоретические представления о том, что случается с людьми, когда они падают с такой высоты.
– Я не знаю, смогу ли забраться туда, – прокричала она.
– Конечно сможешь. Небольшая физическая нагрузка только поднимет настроение.
Она фыркнула.
– Ты прямо как Корчов.
– Боже сохрани!
И все же, конечно, он был прав. После подъема Ли почувствовала себя лучше. Она просунула ноги между прутьями перил и уселась рядом с ним, ощущая себя девчонкой в шалаше на дереве.
– Как ты думаешь, долго они будут искать нас, если мы просто останемся сидеть здесь? – спросила она.
– Если ты согласна, давай проверим, – сказал Коэн и вынул обернутую в целлофан пачку импортных сигарет. – Хочешь закурить?
– Я думала, Лео не курит.
– А он и не курит. Но это не значит, что я не могу посидеть рядом с тобой, пока ты куришь.
– Ты хочешь, чтобы я выдыхала тебе дым в лицо?
– Не дразни.
Она выпустила колечко в его сторону.
– Спасибо, что не сказал Корчову о…
– О, я просто подумал, что тебе это вряд ли понравилось бы.
– Он думает, что мы что-то затеваем против него.
Коэн слегка втянул в себя воздух и посмотрел на нее.
– Он тебе об этом сказал?
– После того, как ты ушел.
Он хотел что-то сказать, но остановился. Ли увидела, как замкнулось его лицо, пытаясь спрятать мысли, которыми он не хотел с ней поделиться.
– Ты думал, что интрафейс сразу заработает? – спросила она, гадая про себя, что он ответит. – На самом деле что, по-твоему, должно было произойти?
– Я предполагал, что это будет похоже на совместную работу с другим AI. Сначала устанавливаются протоколы обмена информацией, открываются файлы, и каждый отдельно справляется со своей настройкой. Правду говоря, я не продумал всего до конца.
Она посмотрела на него и увидела лишь красивый профиль Рамиреса с блестящей прядью волос над бровью.
– Не продумывать все заранее – это не похоже на тебя, – сказала она.
– Но так оно и произошло. Ты удивишься, каким глупым я становлюсь иногда, когда нужно решать важные вопросы.
Он облокотился на перила, положил голову на согнутые руки и посмотрел на нее.
– Когда ты проводишь восемь миллиардов операций в пикосекунду, удивительно, насколько быстро, как снежный ком, растут последствия неправильной оценки. Не говоря уже об идиотизме.
– О чем ты думаешь?
– В каком смысле?
– Прекрати, Коэн. У меня сейчас нет энергии на твои игры.
– Я не играю с тобой. И никогда этого не делал. Ли повернулась и обнаружила, что он смотрел на нее внимательными и неподвижными глазами Рамиреса. Почему она никогда не замечала необыкновенной белизны белков его глаз, не видела четкой и тонкой границы светлого и темного, между белками и радужными оболочками?
Вокруг стояла тишина, слышно было только шипение воздуха, проходившего через фильтры древней системы жизнеобеспечения, и едва уловимое потрескивание пепла, сгорающего на кончике сигареты Ли.
Она болтала ногами и задела ногу Рамиреса.
– Извини, – сказала она.
– Ничего, – ответил Коэн. Она немного отодвинула ногу.
– Я думал об Альбе, – сказал он чуть погодя. – Ты потеряла сознание до того, как мы затащили тебя внутрь. Ну, до того, как я затащил тебя внутрь. Я был в таком ужасе, что мы могли опоздать. Я отодвинул Аркадия и делал все сам. Бедный ребенок. Он очень заботливый. Но ситуация какое-то время оставалась очень сложной. Действительно сложной. Нам всем досталось, я думаю.
Он зажег сигарету и поднес ее ко рту, но сразу же скорчил гримасу и выбросил ее за перила.
– Такие моменты заставляют тебя сожалеть, – сказал он. – Заставляют думать о зря потраченном времени.
– Нельзя позволять себе так думать, – ответила ему Ли. – Так можно свести себя с ума.
– О, могу сказать тебе, я задумывался над этим уже много лет назад.
– Что ты имеешь в виду? – спросила Ли, когда до нее дошли странные слова Коэна об Альбе. – Что ты имел в виду, когда говорил о том, что вы опоздали? Ты не можешь… у тебя ведь есть дублеры, не так ли?
– В теории.
– Но я думала…
– Конечно, у меня есть дублеры. До сих пор только у четырех чувствующих фактически наблюдался отказ их жизненно важных систем. И у них не было никаких дублеров.
– Почему ты не сказал мне об этом раньше? – Ли поежилась, ощутив осуждающую нотку в своем голосе. – Почему я об этом не знала? Я никогда не слышала, чтобы хоть один AI умер.
– Это не смерть в точном смысле слова. Они просто… перестают быть сами собой. В них больше нет этого… Не знаю, можешь ли ты понять?
– Если бы я об этом знала, то никогда не попросила бы тебя о помощи.
– Значит, и хорошо, что ты этого не знала, так?
– Ничего хорошего в этом нет, Коэн.
Он нетерпеливо пошевелился.
– Не теряй времени, посыпая себе голову пеплом, поскольку я всегда делаю только то, что хочу. И от тебя это не зависит.
Он оставил пачку сигарет на решетке между ними, и Ли достала еще сигарету, зажгла ее и нервно затянулась.
– А что с шахтой? – спросила она, заранее зная, каким будет ответ. – А что случится, когда ты окажешься с нами в сияющей воронке?
– То же самое. Я загружу самое важное, а все остальное мы сможем оставить «офф-лайн». Этим занимается Рамирес.
– Пресвятая Дева, – сказала Ли. – Я знаю, что ты сказал Корчову, но… ты ведь не собираешься и в самом деле сгружать все на какую-то доморощенную систему во Фритауне, правда?
– Именно это я и собираюсь сделать.
– А для чего, скажи мне на милость? Как ты можешь им доверять? Как ты сможешь убедиться, что они не… Она не смогла закончить фразу.
– Я не знаю, – ответил он, продолжая смотреть на нее. – Но я – единственный, кто может дать им то, что они ищут. И до тех пор, пока будет сохраняться эта ситуация, я не вижу никаких препятствий не доверять им. И кроме того… – он улыбнулся, – мне нравятся их планы. Они амбициозны и идеалистичны.
– Они – сумасшедшие!
– Это совсем не очевидно, – сказал Коэн.
Его голос звучал так спокойно, словно он говорил не о людях, от которых через несколько дней будет зависеть его жизнь.
– Бесспорен тот факт, что управление полевым AI захвачено. И Картрайт уверил меня, что если он даже не владеет полным контролем, то, по крайней мере, может оказывать серьезное влияние на того, кто сделал это.
– Коэн, а что, если контроль полевым AI у Консорциума? Насколько я поняла из того, что ты говорил мне, они ничего тебе не уступят.
– Это не они, – сказал Коэн мечтательно и удивленно. – Я почувствовал это тогда, когда Картрайт показывал мне то, что он сделал. Это… я не понимаю, что это такое. Но я хочу понять. – Он стряхнул с себя наваждение. – А кроме того, группа Лео делает успехи. Они заканчивают создание своей сети. И работу внутри моей системы также. Я никогда не видел, чтобы в одной системе создавалось столько оболочек.
– Дело не в том, сколько они создают оболочек…
– Да, это так. Суть в том, что я пытался сказать тебе перед твоим небольшим душевным кризисом. Когда ты находилась там и я не был уверен, что мы доберемся до тебя вовремя, я понял, что через несколько дней могу проснуться и не помнить ни о чем, что случилось, кроме того, что мы вместе отправились на Альбу… а ты больше не вернулась. И вот что я скажу тебе, Кэтрин, хотя, видит Бог, сейчас мне лучше и не говорить тебе об этом. Даже сама мысль о том, в чем я хочу признаться тебе, рождает во мне желание не просыпаться. Ли ничего не ответила.
– Я не отступлю до тех пор, пока ты не пожелаешь, – продолжал он. – Я не смог бы, даже если захотел бы. Но я также не в состоянии стоять на пороге и ждать, когда ты примешь решение. По крайней мере, не до бесконечности. Я понимаю, что это не те слова, которых ты ждешь от меня, но это – правда. Ты разбиваешь мне сердце. Или назови это как хочешь.
Он отвернулся, а когда заговорил снова, то выглядел почти смущенно.
– И я думаю, что ты отказываешься от того, от чего не следует.
Ли почувствовала, как похолодело ее лицо. Руки и ноги стали неметь, как будто ее тело осталось без крови. Дождь усилился, на краях геодезических панелей собирались лужи, вода скатывалась с купола, как слезы с лица. Она следила за тем, как падала вода, и искала слова для ответа.
– Я не желаю смотреть, как ты губишь себя, – наконец сказала она.
– Я мог бы сказать тебе то же самое.
Ли положила голову на руки и посмотрела вниз, стараясь угадать высоту. Она чувствовала себя не в своей тарелке, словно ее разум и эмоции на полшага отставали от реальности.
– Ты просишь меня о чем-то, что я не могу дать тебе.
– Я ни на минуту не поверю в это.
Она обернулась и пристально посмотрела на него.
– Ты считаешь, что я обманываю тебя?
– Если бы я так думал, то меня бы здесь не было. Нет, я думаю, что ты любишь меня. Фактически я уверен в этом.
– Ты высокого мнения о себе.
– Нет. Я просто знаю тебя.
Она фыркнула.
– Потому что ты половину своего времени тратишь на то, чтобы шпионить за мной.
Губы Рамиреса растянулись в ироническую улыбку Коэна.
– Ты абсолютно точно знаешь, что я бы не поступил так, если бы ты на самом деле возражала. А если бы ты не любила меня, хотя бы немного, то ты бы, без сомнения, возражала. Q. E. D.[11]
– Q. Е… что?
– Это латынь. Неуч ты незрелая.
– А… – Она положила себе в губы сигарету. – Римляне писали по-латыни на крышках канализационных люков. От этого их дерьмо не стало пахнуть лучше.
– Ты лучше бросишься в пропасть, чем позволишь мне переспорить тебя, не так ли? – сказал Коэн и рассмеялся.
Они оба рассмеялись. А Ли почувствовала в нем такое же желание, какое ощущала в себе: выйти с этого минного поля в безопасное пространство дружбы без взаимных вопросов, где они давно уже научились умело играть. Мгновение она думала, что именно это они и собираются сделать. Пока Коэн не заговорил:
– Ты спрашивала, зачем мне нужен интрафейс. По двум причинам. Первая: он нужен ALEF…
– Ты говорил мне, что он им не нужен!
Он прищурился.
– Ты понимаешь, существует такая вещь, как наивное непонимание. Конечно, ALEF нужен интрафейс. По той причине, о которой ты догадалась бы уже давно, если бы не была так занята тем, что разбиралась в моих мотивах. Будь уверена, Хелен догадалась.
– Не хочешь ли помочь? – спросил кто-то за ее спиной.
Ли обернулась и увидела женщину, сидевшую на корточках ниже ее по склону. Она сворачивала яркий трос. Руки ее работали профессионально, без лишних движений. Тренированные мускулы альпинистки сжимались и разжимались под загорелой кожей. «Люсинда, – подумала Ли. – Ее зовут Люсинда».
Люсинда посмотрела на нее снизу вверх, ее глаза прятались за зеркальными очками. Ли почему-то помнила, что глаза у нее были голубые. Ли вгляделась в свое двойное отражение в стеклах очков. Но оттуда на нее смотрело узкое загорелое лицо, напоминающее грейхаунда, которое могло принадлежать только самому Гиацинту Коэну.
– Я тебя люблю, – услышала Ли.
Гиацинт произнес эти слова таким родным знакомым голосом, от которого она задрожала, поскольку ей была знакома эта любовь. Она ощущала ее жар, помнила, как жила ею. Вспомнила не только этот момент, но все в целом. Всю жизнь человека, который умер два века назад.
Люсинда тепло улыбнулась ей, как от шутки, понятной обоим:
– Я понимаю.
– Интересно, – сказал Коэн, когда дворец памяти вновь вернул себе свои очертания. – Я и не ожидал, что ты встретишься с Люсиндой.
– Ты всегда видишь по-разному?
– С течением времени я все больше склоняюсь к тому, чтобы жертвовать способностью к поиску информации ради… других ценностей. То, что всплывает на поверхность, всегда сюрприз. Словно то, что я привношу с собой, задает направление. Большинство AI, включая и некоторых моих помощников, находят это смешным и неэффективным. Но тут, – при этом он самодовольно улыбнулся, – нужно заметить, что я – не большинство AI.
Ли оглянулась вокруг. «Как велико все это вокруг? И что или кто прячется в других дворцах памяти?»
– Что тебя беспокоит?
Она задумалась:
– Все это кажется таким… человечным.
– Ну, во многих отношениях Гиацинт человечен.
– Ты говоришь о нем так, будто он – не ты.
– Он – это не весь я. Но он первостепенен. – То есть он управляет… другими?
Лицо Коэна вырисовалось четко, во всех деталях.
– Управлять – это слишком сильно сказано. Я бы сказал, что он… служит связующим звеном. Я знаю, что ты считаешь меня очень дотошным, но на самом деле я никогда об этом не задумывался. Разве ты размышляешь о том, как ты идешь по улице? Или как работает твой желудок?
– Только о том, что не смогу управлять этим с помощью…
– С помощью того, от чего ты раньше чуть не упала со ступенек?
Ей показалось, что он ждал ее улыбки в ответ на его остроту по поводу ступенек, но не смогла улыбнуться.
– Тебе нужно с этим мириться? Ей нечего было ответить.
– Если тебя это утешит, у большинства чувствующих в моей совместной сети такая же реакция. Они не видят в системе никакого будущего без моего посредничества. Это вовсе не означает, что я управляю ими. У них – свои идеи и мнения. Но они здесь гости. И поскольку это мой дом, то они подчиняются моим правилам. В большинстве случаев.
Ли неуверенно смотрела на него, теряясь между множеством вопросов, бродивших у нее в голове, и невозможностью выбрать хотя бы один, чтобы задать сейчас. Она прошлась мимо полок с ящичками, заглядывая в некоторые из них. Коэн шел сзади, не отставая от нее и комментируя. Медленно, даже сама не осознавая, куда она направляется, она прошла в сад.
Это был странный сад, заросший, сильно пахнущий землей и розами. Ближайшая часть сада была хорошо ухожена, с аккуратными французскими клумбами, засаженными травами и цветами. Все выглядело формально в сравнении с теми джунглями, которые развел у себя в реальном пространстве Коэн. А дальний конец и даже какие-то части дворца полностью захватили буйные кусты шиповника.
Ли внимательно посмотрела на колючие заросли за опрятными клумбами с георгинами. Казалось, в этом углу сада затаился кто-то дикий и недружелюбный и выжидал, когда колючие побеги выбьются наверх и разбегутся по всей ограде.
– Тебе нужно все вырубить, – сказала она. – Иначе они вытеснят остальное.
– Я знаю, это сорные кусты. Да и шипы у них ужасные. Но дело в том, что мне они нравятся.
Ли пожала плечами.
– Это твой сад.
– Так оно и есть, – сказал Коэн и направился в одичавшую часть сада, где уселся на низкой скамейке, почти наполовину увитой колючей мускусной розой.
Ли кружила по саду, заглядывала в ящички и шкафы, расположенные вдоль изгороди. Она нашла воспоминания нескольких человек, которых знала: Нгуен, Колодной, двух-трех AI, с которыми встречалась на заданиях в Космической пехоте. Даже Шарифи. Но здесь не было того, кого она искала.
– Не можешь найти? – спросил Коэн.
Она посмотрела на него и увидела, что он над ней смеется.
– А кто тебе сказал, что я что-то ищу?
– Возьми розу, – ответил он.
Коэн сорвал бутон мускусной розы, которая росла у него за спиной, и протянул ей. Ли взяла цветок, но укололась, коснувшись стебля.
– О Боже!
Она увидела, как кровь начала сочиться из нескольких маленьких ранок на пальцах.
– Это настоящая роза, – сказал Коэн. – Он наклонился и снова протянул ей эту розу, осторожно держа ее в руке: – У настоящих роз есть шипы. Именно поэтому их аромат так сладок.
Ли поднесла цветок к носу и понюхала его. И сразу же поняла, что роза была воспоминанием. Воспоминанием о ней самой…
Это она шесть лет назад. Моложе, стройнее, но это – она. И это была не та Ли, какой она знала себя, а та, которую помнил Коэн. Молодая женщина-офицер, с которой он встретился во время первого напряженного совместного задания. Она была сильной, энергичной и несгибаемой, похожей на темную бурю. Вряд ли такая персона могла бы понравиться самой Ли. И вряд ли – она внезапно поняла это сейчас – она могла понравиться Коэну.
– Я что, действительно была такой ужасной? – спросила она.
– Просто немного колючей.
– Очень смешно.
– И вовсе нет. Как я вспоминаю, мое эго вовсе не страдало от твоих уколов. Забыла выступление на тему, что кому-то не хватало терпения работать с дилетантами? – ухмыльнулся он.
– Не напоминай мне, пожалуйста.
– Моя дорогая, было просто забавно наблюдать, как двадцатипятилетняя девушка, не закончившая даже среднюю школу, поглядывала на меня свысока.
– Наверное, я была не первой.
– Нет, до тебя чаще всего так проявляли нетерпимость. Ты же испытывала ко мне личную неприязнь. Это вызывало во мне уважение.
Что-то в его улыбке заставило ее опустить глаза и отвернуться. Она провела пальцем по белому бархату лепестка, потом наклонила голову и снова поднесла цветок к носу.
Еще одно воспоминание. Опять о ней. Она стоит у двери офицерского общежития на Альбе с хитрой ухмылкой на лице. Это происходило вечером накануне первой и единственной ночи, которую они провели вместе. Она помнила, как стояла там. Помнила, как смотрела в золотые глаза Роланда, который сидел в другом конце комнаты; как старалась сохранять невозмутимость; как удивлялась тому, что Коэн мог вообще найти в ней; как была почти уверена, что это просто розыгрыш с его стороны.
Но сейчас ее память была памятью Коэна. Ли чувствовала, как дрожат колени Роланда, как учащенно он дышит. И она ощущала что-то еще за внешней оболочкой органического интерфейса, что-то более чистое, тонкое и истинное. Как будто налаживался бесконечно сложный механизм. Винты завинчивались, тумблеры щелкали и поворачивались, заводя этот механизм, заставляя ее вспоминать прошлое, желать его, представлять его существующим в реальности. При этом она знала с точной уверенностью, от которой кружилась голова и мутилось сознание, что стоит только ей коснуться его, и все будет по-другому.
«Боже, – думала она. – Что я наделала? Почему он не говорил мне о своих чувствах?»
Но ведь она знала, что он чувствует, не так ли? Почему же она могла позволить себе быть невыносимо, непростительно жестокой к нему?
Она резко вернулась к действительности. Коэн сидел на скамейке и смотрел на нее, затаив дыхание, словно ребенок, который верил, что увиденное во сне станет явью, если этого очень сильно захотеть. Она помнила этот его взгляд еще с той ночи. И, Господи прости, все-таки ей захотелось заехать ему по щеке.
Он прищурился, и ее охватил стыд, когда она догадалась, что он уловил обрывок ее мысли.
– В тебе все так запутано, – сказал он.
– Тебе потребовалось шесть лет и целое состояние, потраченное на невропродукт, чтобы понять это?
– Нет, мне хватило пяти минут, – улыбнулся он. – Просто до сих пор невежливо было говорить об этом.
В глубине своего сознания она ощущала биение, словно кто-то постукивал мягкими пальцами. Она поняла, что уже какое-то время ощущает эти пальцы. В течение всего времени, пока она разгуливала по залитому солнцем саду дворца памяти Гиацинта, какой-то воришка на мягких кошачьих лапках проник в темные закоулки ее подсознания и заглядывал в ее воспоминания, оценивал ее ответы, измерял глубину ее чувств. Она подумала, что, скорее всего, этот воришка – мальчик в гетрах и футбольных трусах.
– Перестань залезать мне в голову, – сказала она ему. – Терпеть не могу, когда ты суешься в мои дела.
– Я суюсь в твои дела? А как ты думаешь, чем ты занимаешься здесь сама?
– Это совсем другое дело. Мне нужно быть здесь. В этом нет ничего личного.
– Разве? – Он посмотрел на нее из-под длинных ресниц Гиацинта и прикусил губу. – Здесь столько личного, сколько есть, Кэтрин. И это не односторонняя связь. Связь не устанавливается, если ты не хочешь.
– Думаю, она не установится, – сказала она.
Ли повернулась, собираясь уйти, и обнаружила, что зацепилась за один из длинных побегов шиповника.
– Черт возьми! – выругалась она, пытаясь оторвать от себя колючее растение.
Но острые шипы только глубже вонзались в ее руку через тонкий рукав ее рубашки.
И тут она почувствовала запах Гилеада.
Что говорил Коэн о том, что во дворце памяти можно найти только то, что ты принес туда? Это воспоминание, безусловно, она принесла сама. Оно с копии ее собственного файла КПОН.
Это был Гилеад. Четкий и реальный, словно происходил вновь. Грязь, мерзость, выворачивающий нутро и убивающий душу страх. Лица погибших друзей, по которым она давно перестала скорбеть. Вокруг были тела солдат, да и не только солдат. Бог пощадил ее, до этого момента она не помнила, как убивала.
А этот Гилеад возник не из отредактированной спин-записи ее файлов, а из страхов, ночных кошмаров и скачковых снов. Это был подлинный Гилеад: оригинальная запись в масштабе реального времени, сделанная много лет назад. Коэну удалось получить доступ к файлу, на просмотр которого у самой Ли не было допуска. Этот файл должен был храниться в защищенных архивах штаба КПОН. Он отличался от официальной памяти. Отличался тем, о чем она даже и думать не хотела.
Когда Ли увидела вблизи окровавленное молодое лицо Корчова, когда услышала, как произнесла слова, о которых он напомнил ей в полумраке своей антикварной лавки, она не выдержала и побежала.
ШЭНТИТАУН: 5.11.48
– А тебе не приходило в голову, что это может не получиться? – спросил Коэн у Корчова, когда вспотевшая от ужаса Ли рухнула в кресло, не глядя на него.
– Пытайтесь снова.
– Господи, посмотри на нее, Корчов. С нее уже достаточно.
– Еще раз.
– Перегнешь палку – она сломается.
– Она достаточно крепкая.
– А ведь ты, оказывается, дурак, правда?
Корчов промолчал. Ли услышала, как зашуршала одежда и заскрипело кресло Коэна, когда он вставал.
– Пойду прогуляюсь, – сказал он и вышел.
– Почему, по-твоему, он защищает тебя? – спросил Корчов.
– Из чувства вины, – ответила Ли, не поднимая головы. – Или ему просто кажется. Откуда, черт возьми, мне знать?
– И ты думаешь, что у машины может быть чувство вины? – спросил Корчов. – По-моему, такого быть не может.
Ли ничего не сказала.
– Я начинаю подозревать, что вы оба что-то затеваете против меня, – тихо сказал Корчов. – И когда я задаю себе вопрос, почему так, то выявляется очень много причин.
– Я ничего против тебя не затеваю, и ты прекрасно знаешь об этом.
– Тогда почему же ты не можешь выполнить эту сравнительно простую задачу?
– Я не знаю, – прошептала Ли, все еще поддерживая голову руками. – Может быть, ее невозможно выполнить.
– Шарифи сумела.
– Я не Шарифи.
Корчов просмотрел экран на пульте перед собой. Ли уже подумала, что разговор между ними закончен, когда он заговорил снова:
– Сегодня утром я разговаривал с Картрайтом. ООН послала солдат в качестве штрейкбрехеров. Мы опаздываем.
Ли недоуменно посмотрела на него.
– Надеюсь, ты понимаешь, что будет означать наша неудача, и прежде всего для тебя?
– Я больше ничего не понимаю, – сказала она, выталкивая себя из кресла. Последнее, что она увидела, когда выходила, был пристальный взгляд Корчова.
Ли подошла к выходу на улицу, открыла дверь и выглянула в проход между домами. Опять шел сильный дождь, и дребезжала плохо уложенная на крышах черепица.
После Альбы Корчов фактически не запирал ее, но между ними был негласный договор, что никто не будет рисковать своей безопасностью. И к тому же куда здесь идти? Определенно некуда, особенно под ядовитым химическим дождем. Она закрыла дверь и пошла назад по коридору к геодезическому куполу. Там было единственное место в убежище, где она не чувствовала себя связанной по рукам и ногам. Сегодня купол напоминал аквариум. Дождь барабанил по панелям, заполненным конденсированной влагой. Свет вечерних сумерек, фильтруясь через мокрый вируфлекс, приобретал мягкий бархатный оттенок подводной глубины. Ли потерла глаза, потянулась и вздохнула.
– Взойди, любовь всей моей жизни, на сцену слева, – произнес голос откуда-то сверху.
Она подняла голову и увидела длинные ноги Рамиреса, свисавшие с узкой площадки наверху купола.
– Залезай, посиди со мной, – сказал Коэн.
Оказалось, что к боковым панелям купола была привинчена лестница. Она начиналась вертикально, затем переходила в винтовую лестницу и заканчивалась метрах в десяти над головой Коэна.
На лестнице когда-то имелись поручни, но их давным-давно отломали и растащили жители Шэнтитауна. Ей даже и думать не хотелось о том, как Коэн забрался туда. Возможно, он имел только теоретические представления о том, что случается с людьми, когда они падают с такой высоты.
– Я не знаю, смогу ли забраться туда, – прокричала она.
– Конечно сможешь. Небольшая физическая нагрузка только поднимет настроение.
Она фыркнула.
– Ты прямо как Корчов.
– Боже сохрани!
И все же, конечно, он был прав. После подъема Ли почувствовала себя лучше. Она просунула ноги между прутьями перил и уселась рядом с ним, ощущая себя девчонкой в шалаше на дереве.
– Как ты думаешь, долго они будут искать нас, если мы просто останемся сидеть здесь? – спросила она.
– Если ты согласна, давай проверим, – сказал Коэн и вынул обернутую в целлофан пачку импортных сигарет. – Хочешь закурить?
– Я думала, Лео не курит.
– А он и не курит. Но это не значит, что я не могу посидеть рядом с тобой, пока ты куришь.
– Ты хочешь, чтобы я выдыхала тебе дым в лицо?
– Не дразни.
Она выпустила колечко в его сторону.
– Спасибо, что не сказал Корчову о…
– О, я просто подумал, что тебе это вряд ли понравилось бы.
– Он думает, что мы что-то затеваем против него.
Коэн слегка втянул в себя воздух и посмотрел на нее.
– Он тебе об этом сказал?
– После того, как ты ушел.
Он хотел что-то сказать, но остановился. Ли увидела, как замкнулось его лицо, пытаясь спрятать мысли, которыми он не хотел с ней поделиться.
– Ты думал, что интрафейс сразу заработает? – спросила она, гадая про себя, что он ответит. – На самом деле что, по-твоему, должно было произойти?
– Я предполагал, что это будет похоже на совместную работу с другим AI. Сначала устанавливаются протоколы обмена информацией, открываются файлы, и каждый отдельно справляется со своей настройкой. Правду говоря, я не продумал всего до конца.
Она посмотрела на него и увидела лишь красивый профиль Рамиреса с блестящей прядью волос над бровью.
– Не продумывать все заранее – это не похоже на тебя, – сказала она.
– Но так оно и произошло. Ты удивишься, каким глупым я становлюсь иногда, когда нужно решать важные вопросы.
Он облокотился на перила, положил голову на согнутые руки и посмотрел на нее.
– Когда ты проводишь восемь миллиардов операций в пикосекунду, удивительно, насколько быстро, как снежный ком, растут последствия неправильной оценки. Не говоря уже об идиотизме.
– О чем ты думаешь?
– В каком смысле?
– Прекрати, Коэн. У меня сейчас нет энергии на твои игры.
– Я не играю с тобой. И никогда этого не делал. Ли повернулась и обнаружила, что он смотрел на нее внимательными и неподвижными глазами Рамиреса. Почему она никогда не замечала необыкновенной белизны белков его глаз, не видела четкой и тонкой границы светлого и темного, между белками и радужными оболочками?
Вокруг стояла тишина, слышно было только шипение воздуха, проходившего через фильтры древней системы жизнеобеспечения, и едва уловимое потрескивание пепла, сгорающего на кончике сигареты Ли.
Она болтала ногами и задела ногу Рамиреса.
– Извини, – сказала она.
– Ничего, – ответил Коэн. Она немного отодвинула ногу.
– Я думал об Альбе, – сказал он чуть погодя. – Ты потеряла сознание до того, как мы затащили тебя внутрь. Ну, до того, как я затащил тебя внутрь. Я был в таком ужасе, что мы могли опоздать. Я отодвинул Аркадия и делал все сам. Бедный ребенок. Он очень заботливый. Но ситуация какое-то время оставалась очень сложной. Действительно сложной. Нам всем досталось, я думаю.
Он зажег сигарету и поднес ее ко рту, но сразу же скорчил гримасу и выбросил ее за перила.
– Такие моменты заставляют тебя сожалеть, – сказал он. – Заставляют думать о зря потраченном времени.
– Нельзя позволять себе так думать, – ответила ему Ли. – Так можно свести себя с ума.
– О, могу сказать тебе, я задумывался над этим уже много лет назад.
– Что ты имеешь в виду? – спросила Ли, когда до нее дошли странные слова Коэна об Альбе. – Что ты имел в виду, когда говорил о том, что вы опоздали? Ты не можешь… у тебя ведь есть дублеры, не так ли?
– В теории.
– Но я думала…
– Конечно, у меня есть дублеры. До сих пор только у четырех чувствующих фактически наблюдался отказ их жизненно важных систем. И у них не было никаких дублеров.
– Почему ты не сказал мне об этом раньше? – Ли поежилась, ощутив осуждающую нотку в своем голосе. – Почему я об этом не знала? Я никогда не слышала, чтобы хоть один AI умер.
– Это не смерть в точном смысле слова. Они просто… перестают быть сами собой. В них больше нет этого… Не знаю, можешь ли ты понять?
– Если бы я об этом знала, то никогда не попросила бы тебя о помощи.
– Значит, и хорошо, что ты этого не знала, так?
– Ничего хорошего в этом нет, Коэн.
Он нетерпеливо пошевелился.
– Не теряй времени, посыпая себе голову пеплом, поскольку я всегда делаю только то, что хочу. И от тебя это не зависит.
Он оставил пачку сигарет на решетке между ними, и Ли достала еще сигарету, зажгла ее и нервно затянулась.
– А что с шахтой? – спросила она, заранее зная, каким будет ответ. – А что случится, когда ты окажешься с нами в сияющей воронке?
– То же самое. Я загружу самое важное, а все остальное мы сможем оставить «офф-лайн». Этим занимается Рамирес.
– Пресвятая Дева, – сказала Ли. – Я знаю, что ты сказал Корчову, но… ты ведь не собираешься и в самом деле сгружать все на какую-то доморощенную систему во Фритауне, правда?
– Именно это я и собираюсь сделать.
– А для чего, скажи мне на милость? Как ты можешь им доверять? Как ты сможешь убедиться, что они не… Она не смогла закончить фразу.
– Я не знаю, – ответил он, продолжая смотреть на нее. – Но я – единственный, кто может дать им то, что они ищут. И до тех пор, пока будет сохраняться эта ситуация, я не вижу никаких препятствий не доверять им. И кроме того… – он улыбнулся, – мне нравятся их планы. Они амбициозны и идеалистичны.
– Они – сумасшедшие!
– Это совсем не очевидно, – сказал Коэн.
Его голос звучал так спокойно, словно он говорил не о людях, от которых через несколько дней будет зависеть его жизнь.
– Бесспорен тот факт, что управление полевым AI захвачено. И Картрайт уверил меня, что если он даже не владеет полным контролем, то, по крайней мере, может оказывать серьезное влияние на того, кто сделал это.
– Коэн, а что, если контроль полевым AI у Консорциума? Насколько я поняла из того, что ты говорил мне, они ничего тебе не уступят.
– Это не они, – сказал Коэн мечтательно и удивленно. – Я почувствовал это тогда, когда Картрайт показывал мне то, что он сделал. Это… я не понимаю, что это такое. Но я хочу понять. – Он стряхнул с себя наваждение. – А кроме того, группа Лео делает успехи. Они заканчивают создание своей сети. И работу внутри моей системы также. Я никогда не видел, чтобы в одной системе создавалось столько оболочек.
– Дело не в том, сколько они создают оболочек…
– Да, это так. Суть в том, что я пытался сказать тебе перед твоим небольшим душевным кризисом. Когда ты находилась там и я не был уверен, что мы доберемся до тебя вовремя, я понял, что через несколько дней могу проснуться и не помнить ни о чем, что случилось, кроме того, что мы вместе отправились на Альбу… а ты больше не вернулась. И вот что я скажу тебе, Кэтрин, хотя, видит Бог, сейчас мне лучше и не говорить тебе об этом. Даже сама мысль о том, в чем я хочу признаться тебе, рождает во мне желание не просыпаться. Ли ничего не ответила.
– Я не отступлю до тех пор, пока ты не пожелаешь, – продолжал он. – Я не смог бы, даже если захотел бы. Но я также не в состоянии стоять на пороге и ждать, когда ты примешь решение. По крайней мере, не до бесконечности. Я понимаю, что это не те слова, которых ты ждешь от меня, но это – правда. Ты разбиваешь мне сердце. Или назови это как хочешь.
Он отвернулся, а когда заговорил снова, то выглядел почти смущенно.
– И я думаю, что ты отказываешься от того, от чего не следует.
Ли почувствовала, как похолодело ее лицо. Руки и ноги стали неметь, как будто ее тело осталось без крови. Дождь усилился, на краях геодезических панелей собирались лужи, вода скатывалась с купола, как слезы с лица. Она следила за тем, как падала вода, и искала слова для ответа.
– Я не желаю смотреть, как ты губишь себя, – наконец сказала она.
– Я мог бы сказать тебе то же самое.
Ли положила голову на руки и посмотрела вниз, стараясь угадать высоту. Она чувствовала себя не в своей тарелке, словно ее разум и эмоции на полшага отставали от реальности.
– Ты просишь меня о чем-то, что я не могу дать тебе.
– Я ни на минуту не поверю в это.
Она обернулась и пристально посмотрела на него.
– Ты считаешь, что я обманываю тебя?
– Если бы я так думал, то меня бы здесь не было. Нет, я думаю, что ты любишь меня. Фактически я уверен в этом.
– Ты высокого мнения о себе.
– Нет. Я просто знаю тебя.
Она фыркнула.
– Потому что ты половину своего времени тратишь на то, чтобы шпионить за мной.
Губы Рамиреса растянулись в ироническую улыбку Коэна.
– Ты абсолютно точно знаешь, что я бы не поступил так, если бы ты на самом деле возражала. А если бы ты не любила меня, хотя бы немного, то ты бы, без сомнения, возражала. Q. E. D.[11]
– Q. Е… что?
– Это латынь. Неуч ты незрелая.
– А… – Она положила себе в губы сигарету. – Римляне писали по-латыни на крышках канализационных люков. От этого их дерьмо не стало пахнуть лучше.
– Ты лучше бросишься в пропасть, чем позволишь мне переспорить тебя, не так ли? – сказал Коэн и рассмеялся.
Они оба рассмеялись. А Ли почувствовала в нем такое же желание, какое ощущала в себе: выйти с этого минного поля в безопасное пространство дружбы без взаимных вопросов, где они давно уже научились умело играть. Мгновение она думала, что именно это они и собираются сделать. Пока Коэн не заговорил:
– Ты спрашивала, зачем мне нужен интрафейс. По двум причинам. Первая: он нужен ALEF…
– Ты говорил мне, что он им не нужен!
Он прищурился.
– Ты понимаешь, существует такая вещь, как наивное непонимание. Конечно, ALEF нужен интрафейс. По той причине, о которой ты догадалась бы уже давно, если бы не была так занята тем, что разбиралась в моих мотивах. Будь уверена, Хелен догадалась.