Только бы оно наступило, это «потом»...
   Снимая с девушки белое жертвенное одеяние и укутывая в плащ, я тихонько приговаривала, неуверенная, кого увещеваю потерпеть — подругу или саму себя:
   — Потерпи, девочка. Держись. Совсем немного осталось. — Безвольная холодная рука подруги в моей ладони. — Скоро все закончится. А если не закончится, обещаю, я и из преисподней достану этого клятого охотника за головами!
   Верьян только скалился в сторону, предусмотрительно не начиная перебранку. Он был настолько увлечен, что даже не отпустил ни одной скабрезной шуточки, пока я обряжалась в белый балахон, чтобы занять вакантное место жертвы.
   Что самое обидное, подменить Эону было моей идеей.
   «Инициатива, как известно, наказуема». Обычно наравне с глупостью и доверчивостью.
   Тем временем наемник извлек из замшевого чехла, вытащенного в свою очередь из деревянного футляра, металлическую, отливающую золотом стрелу и осторожно, точно та была из стекла, стал пристраивать ее в продольный желобок на деревянном станке. От усердия парень аж высунул кончик языка.
   Я изумленно наблюдала за его манипуляциями с необычной стрелой.
   Он что, всерьез рассчитывает завалить астаху этим? Не смешите помпоны на моих тапочках! Только если это не...
   Заставив Верьяна заметно вздрогнуть, я резко подалась вперед, чтобы удостовериться в осенившей меня догадке. Так и есть.
   Вся стрела, вплоть до странного скругленного острия, была покрыта спиралью рун, столь мелких, что их почти невозможно прочесть. Да этого и не требовалось — хотя бы немного посвященному в Силу трудно не признать «твердый огонь». Никогда не думала, что мне доведется это увидеть не только на гравюре в учебнике по боевой магии. Силы на Запечатывающее огонь заклятие требуется немерено, а уж про точность рунного исполнения и говорить не приходится: чуть что не так — от оплошавшего мага даже пепла не останется. Впрочем, как от его лаборатории и того городского квартала, которому «повезло» приютить стихийного мага.
   Да, хороша гильдейская экипировка, тут не поспоришь.
   Проявленная Верьяном словесная сдержанность имела для него самые благоприятные последствия. Учитывая, как он со здоровенным арбалетом, оберегая тот от любого сотрясения, взгромождался на ольху и там обустраивался — это отдельная долгая песня, не наступить на горло которой дорогого мне стоило.
   Я посмотрела вверх:
   — Можно задать один вопрос?
   — Валяй, — великодушно разрешил парень, продолжая свешиваться вниз головой.
   Вообще-то вопросов было в разы больше, чем один, но я начала с того, что мучил меня дольше других:
   — Почему ты не убил градоправителя?
   — Я что, похож на идиота? — вопросом на вопрос ответил наемник.
   — Но он же хотел тебя убить?!
   Охотник за головами, по обычаю, попытался в ответ пожать плечами и неопределенно махнуть рукой, но парня хлестнула потревоженная сломанная ветка и оцарапала ему щеку. Глубокая царапина быстро наполнилась кровью. Он мудрено ругнулся и оставил попытку объясняться жестами.
   — Никто не совершенен, — пытаясь утереть кровь на щеке плечом, расфилософствовался Верьян.
   «Нет ничего столь совершенного, чтобы быть свободным от всяких упреков?» С классиками можно поспорить, однако трудно не согласиться.
   — Но почему тогда ты не пощадил стражников?
   Либо Верьян заскучал, либо ему набили оскомину мои бесконечные «почему» «да зачем»: так или иначе он снизошел до внятного объяснения.
   — Мне нужно было выбраться, а они стояли у меня на пути. Им попросту не повезло — ничего личного.
   — Но бургомистр...
   Нет, я точно его достала.
   — Убивать градоправителя без соответствующего гонорара или серьезного подкрепления станет только глупец, — объяснял мне как маленькой наемник. — Разъяренных горожан, храмовников и магов-дознавателей по следу нам только не хватало! Ко всему прочему, если бургомистр — не дурак (в чем я уверен), он постарается замять это дельце с покойными стражниками, дабы не придать огласке свой сговор с «богомерзким астахой». В крайнем случае, повесит эти трупы на тебя...
   — Что-о-о?! — возмутилась я.
   Верьян поморщился:
   — Да что ж ты такая громкая! Потише не можешь?
   — Я постараюсь.
   — «Я постараюсь», — передразнил он меня фальцетом. — Ладно, успокойся, если мы разделаемся с этой чешуйчатой мразью, никто нам и слова не посмеет сказать — победителей, как говорится, не судят...
   — Ага, их казнят без суда и следствия. Зато долго и со вкусом.
   Расслышав, что я пробурчала себе под нос, Верьян как-то совсем по-мальчишески хихикнул.
   Меня будто что-то толкнуло и заставило перевести взгляд на притихшее в молоке тумана озеро. Браслет на левой руке быстро нагревался и нервно подрагивал.
   — Кстати о пословицах, поговорках и других проявлениях народной мудрости. — Привлекая внимание напарника, я дернула за попавшуюся под руку косичку, как за шнур от звонка. — А если быть более точной, то о том изречении, где «Помяни нечисть...» — у нас гости.
   Охотник за головами моментально подобрался, стряхнув с лица улыбку, точно семечковую шелуху с одежды. Его шутливого настроения как не бывало, парень напряженно прислушивался.
   Округа услужливо примолкла до неестественной тишины — без нечастых тихих всплесков в озере резвящейся на рассвете рыбы и рассветного птичьего гомона.
   «Еда-а-а-а-а...» — змеиным шипением вполз в мои мысли жутковатый своей нечеловечностью голос.
   Над поверхностью озера медленно всплывала темная громада астахи, почти неразличимая в густом, как кисель, тумане. Зашлепали по мелководью тяжелые лапы. Немного выжидающего молчания, прежде чем захрустели перемалываемые страшными челюстями кости трупов.
   — Ты это видишь? — Мой испуганный голос упал до хриплого шепота.
   Ветки над головой затрещали. Неудобно вывернув шею, я задрала голову, чтобы посмотреть, чем занимался Верьян.
   Наемник выпростал из-под одежды цепочку с кулоном, оказавшимся бутылочкой-ампулой. Совсем крохотная, каплевидной формы, с навершием-ушком для продевания цепочки. Под оболочкой из то ли темного матового стекла, то ли крашеного фаянса еле ощутимо пульсировала Сила. Верьян осторожно переломил кулон по горлышку, аккуратно вытряхнул на подушечку указательного пальца большую, тяжелую каплю серо-зеленой жидкости и очень тщательно размазал по одному веку. Затем в той же последовательности повторил свои действия, но уже для второго глаза. От век наемника стало исходить мягкое зеленоватое свечение, что придало ему сходство с упырем, вылезшим из могилы на третью ночь после похорон. Секунды на четыре он крепко зажмурился, после чего внимательно глянул в сторону озера.
   — Теперь вижу. — Невозмутимый запоздалый ответ на мой вопрос. — Правда, это ненадолго. Он бы поторопился там, что ли...
   В голове как-то разом опустело. Только бродила подлая мыслишка: «Какого лешего я с ним напросилась, а? Сидела бы себе спокойно в лесочке, вздремнула бы...» Несмотря на эти провокации себялюбия, я потянула Неотразимую из ножен. Правда, руки у меня при этом тряслись совсем не по-геройски.
   — Шкура у этой заразы покрепче рыцарской брони будет, — не замечая моих пораженческих настроений, поучал Верьян шепотом. — Если вдруг что пойдет не так, целься в глаза, по лапам и под нижнюю челюсть. Шею не трогай, попасть в шейный зазор между чешуйчатыми пластинами можно, только если очень сильно повезет. По тому, что я слышал, счастливится редко кому. Усов опасайся — шустрые они, да и то ли ядовиты, то ли еще что... По мне, так гильдийцы сами не очень в теме, больно мудрено объясняли.
   — Какие еще «вдруг», когда у тебя «твердый огонь» есть?!! — тоже шепотом возмутилась я и, мучимая самыми нехорошими предчувствиями, добавила: — Надеюсь, Гильдия не поскупилась и стрел хотя бы на одну больше, чем я уже видела?
   Парень недолго помолчал.
   — Они и с одним болтом не спешили расставаться, — наконец неохотно сознался наемник. — Да уж больно их астаха достал...
   — А что будет, если ты промажешь?! — нервно спросила я, не отрывая взгляда от потенциальной мишени.
   — Придется последовать основному принципу охотников за головами.
   К подозрительности добавилось очень сильное сомнение в его профессиональной пригодности.
   — Это еще какому, а?
   Верьян вновь примолк, будто всерьез раздумывал, достойна ли я быть посвященной в столь важную тайну.
   — Изматывание противника бегством, — наконец со смешком выдал напарник.
   Остряк-самоучка, чтоб его!
   — Тьфу на тебя, — вяло отлаялась я, нервничая и не в силах отвести взора от мерно двигающего челюстями астахи.
   Лжедракон не торопился нападать: Казалось, он даже не пытался сожрать оставленные нами на берегу трупы, а перемалывал хрупкие человеческие тела, просто чтобы исключить подвох со стороны подлых людишек. На лбу выступила испарина — под вибрирующим браслетом левое плечо припекало неимоверно. Я смахнула пот рукавом, вытерла поочередно о балахон повлажневшие ладони.
   — Ну сколько жрать-то можно! — разъяренно шипел у меня над головой наемник. — Сюда иди, тут все самое вкусное без тебя съедят!
   — Цыпа-цыпа... — поддержала я Верьяновы воззвания.
   «Ты уверена, что лжедраконов именно так подзывают?» Тьфу! Простите, это нервное.
   Чудовище, будто услышав наши страстные призывы, заинтересованно оторвалось от раннего завтрака.
   — А мне что делать? — пискнула я, запоздало вспомнив про инструкции.
   — Развлеки его чем-нибудь, — почти не разжимая губ, отдал последнее указание Верьян. — Только не очень бойко.
   И притих, будто не было его вовсе.
   — Ничего-ничего, охранничек, — бурчала я себе под нос, неотрывно наблюдая за приближающимся астахой. — Посмотрим, что ты скажешь, когда я компенсацию за моральный ущерб удержу из твоего жалованья.
   Хотя кому я угрожаю? Ведь отбрешется же потом, точно вам говорю, отбрешется!
   Да и вообще, все просто замечательно! Вы не находите? Мало того, что как двое самоубийц мы идем на эту громадину со смехотворным арсеналом, в то время как не помешали бы двуручный меч, катапульта и отряд стражи в качестве группы поддержки, а еще лучше гранатомет, так мне еще предлагается эту заразу чешуйчатую развлекать! Чем, интересно?
   «Как — чем? Собой». Больше, как это ни прискорбно, нечем...
   Ну развлекаться так развлекаться! На полную катушку.
   Солнце вскарабкалось на небосвод, растапливая последние клочья тумана. Приближающийся ко мне астаха напоминал мутировавшего крокодила, вымахавшего до габаритов слона. Несмотря на столь ужасающие размеры, двигался он мягко, пружиня на коротких когтистых лапах. Угольно-черная чешуя матово поблескивала на утреннем солнышке. Зубчатым гребнем выгибался хребет, плавно переходящий в хвост, тяжелым копьевидным наконечником приминавший заросли рогоза. По бокам от позвоночника трепетали перепончатые крылышки размером в ладонь, смотревшиеся на этой туше столь же нелепо, как розовый чепчик в рюшах на трактирном двухметровом вышибале. Небольшая приплюснутая голова, оснащенная зубастой пастью и очень длинными, постоянно двигающимися усами, поворачивалась ко мне то одной, то другой стороной. Маленькие алые глазки пылали самым горячим интересом. Гастрономическим.
   «Еда-а-а. Много-о-о еды-ы-ы» Голос астахи прозвучал в моей голове куда отчетливее по сравнению с первым разом.
   Не дойдя до нас какой-то десяток метров, тварь замерла. Усы настороженно ощупывали пространство вокруг. Когда один из них приблизился ко мне почти вплотную, стало заметно, что это скорее не ус, а толстый, усыпанный бородавчатыми наростами кожистый хоботок. Нервы у меня не выдержали — рассерженно вжикнуло в воздухе лезвие Неотразимой, и чужой щуп стремительно вернулся к хозяину, скатываясь в плотный, дрожащий валик.
   «Еда-а-а?» Судя по изменившейся интонации, лжедракон крайне оскорбился невежливым отказом принять участие в его, как никогда, обильной трапезе.
   Меня оглушило почти материальной волной чужой ненависти. Сбоку черной змеей вынырнул как-то упущенный мной из вида второй хоботок, обвился вокруг сапог и с силой дернул к астахе. Я упала на спину, больно ударившись копчиком о землю. Неотразимая не выпала у меня из рук исключительно потому, что ее бархатная рукоять будто прикипела к ладони. Ноги холодели в кольце черной кожи — казалось, через астахово прикосновение из них вместе с теплом утекали желание сопротивляться и сама моя жизнь.
   Где этот хмаров охранник?!
   «Много-о-о, много-о-о еды-ы-ы». Обдавая меня волной смрада, довольно клацнула зубастая пасть, астаха, как на тросе, подволакивал меня поближе к себе. Мелкие ветки и камешки драли спину почище наждака. Мотало так, что было и не разобрать, где верх, а где низ — смазанное пестрое пятно.
   Не утро, а прямо какая-то иллюстрация из брошюрки «Если вам не везет — не мучайте себя и других: сто пятьдесят верных способов свести счеты с жизнью».
   Ну где же этот гад, мой скользкий напарничек? Куда там он говорил метить? В глаза, лапы и что там дальше? Еще бы взбалтывать меня, как шейкер с коктейлем, перестали...
   Будто в ответ на мои мысли болтанка внезапно утихла — я повисла вниз головой и, борясь с подступившей тошнотой, чуть было не пропустила второй щуп, метивший мне в лицо. Однако Неотразимая не подвела: резким, почти без замаха, росчерком лезвия, отозвавшимся болью в потянутых суставах запястьев, астаха лишился одного хоботка. Обрубок судорожно задергался, разбрызгивая капли черной, вязкой крови. Чудовище взревело так, что, казалось, еще чуть-чуть добавить этому звуку громкости — разорвет барабанные перепонки. От ужасной вони мне стало нечем дышать.
   — Верьян!!! — покрепче перехватив Неотразимую двумя руками, не слыша себя, заорала я. — Ну сделай же что-нибудь!
   Он и сделал.
   В распахнутую в реве пасть астахи со смачным хрустом врезался болт. Лжедракон от неожиданности попытался сглотнуть, но болт костью застрял в горле, мешая захлопнуть пасть. Он мотнул головой, задрав морду, и меня резко подбросило вверх. Нечеловеческим усилием извернувшись в воздухе, я перерубила второй, и последний, хоботок. И, подняв тучу брызг, а также, разумеется, отбив о выступающий над водой валун свой любимый правый локоть, свалилась на мелководье.
   Ноги не ощущались. Ползком, свободной рукой нащупывая дно в вязком иле, я пятилась от беснующегося на берегу астахи.
   Все случилось почти одновременно: шея твари вспухла огненным шаром, клочья плоти полетели во все стороны, а оторванную от тела голову, точно снаряд из запущенной катапульты, выбросило в воздух практически вертикально. Следом, так что земля вздрогнула, упала черная туша лжедракона.
   Это было последнее, что я увидела, прежде чем ударной волной меня швырнуло к другому берегу.
   «Теперь мне точно конец...» Ноги еле двигались, но уже хотя бы немного слушались. Надетая на Меня куча одежды и намертво зажатая в руке Неотразимая сковывали движение и тянули на дно. Взвихренное облако илистой мути не позволяло разглядеть, куда плыть. В панике молотя руками по воде, я с ужасом осознала, что, несмотря на все усилия, опускаюсь все ниже и ниже. В легких сгорали последние крохи воздуха, когда чья-то сильная рука больно рванула меня за волосы на поверхность...
   — Сволочь ты, — стоя на четвереньках и отплевываясь от водорослей, прохрипела я.
   — Сволочь, — как всегда, невозмутимо подтвердил Верьян.
   По сравнению со мной, вдоволь потасканной астахой по бережку, к тому же прополосканной в озере, выглядел он очень даже чистенько и опрятненько. Еще бы, ему даже в воду лезть не пришлось, чтобы меня вытащить: обежал водоем — и готово (это же только с моим «везением» можно попасть аккурат в омут у самого берега). Обряженный в удлиненный камзол в сочетании с широкополой шляпой да на фоне поверженного чудовища, вид наемник имел крайне романтичный.
   Уперевшись коленом в бородавчатую тушу астахи, парень с неизбывной печалью во взоре смотрел на широкую кожаную лямку своего обожаемого арбалета — все остальное было погребено под мертвым чудовищем. Каким образом любимая игрушка Верьяна оказалась в столь плачевном состоянии — непонятно. Не меня же наемник бросился спасать с такой прытью, в самом деле...
   Тем не менее, осатанело сдирая с себя мокрый, грязный, местами продранный жертвенный балахон, я и не подумала проникаться сочувствием к этому нахалу.
   — В следующий раз сам будешь нечисть развлекать, скоморох хмаров! — Купание в ледяной воде добавляло зубовному скрежету предпростудной томности. Меня потряхивало от холода и перенапряжения. — И признательности за это тоже можешь не ждать, понял?
   Сняв шляпу, Верьян изобразил нечто вроде неглубокого благодарственного поклона. Точнее — пародию на поклон. Я швырнула в него грязной тряпкой, некогда бывшей белым одеянием.
   Наемник проворно увернулся от запущенного мной «снаряда». Отбросил за спину тяжелый хвост косичек, издевательски осклабился и, нахлобучив шляпу обратно, пошел слоняться по берегу. Побродив в недолгих поисках, он с видом триумфатора выкатил из кустов честно добытую голову астахи.
   Какой же охотник за головами без своего коронного трофея!

ГЛАВА 14

   Закованный в сверкающие на утреннем солнце доспехи, рыцарь боялся даже дышать на пребывающую в глубоком обмороке девушку, навек сраженный ее красотой. Наконец нежный румянец тронул бледную кожу. Затрепетали пушистые ресницы. Спасенная из лап дракона прекрасная дева глубоко вздохнула и открыла большие глаза цвета небесной лазури. Легкая улыбка, подобная пригревающему солнышку, тронула губы. Она устремила благодарно-влюбленный взгляд на рыцаря, благоговейно преклонившего колени перед спасенной для мира красотой, и протянула ему для поцелуя лилейно-нежную ручку.
   Вот примерно где-то так это обычно бывает в сказках. В нашем же конкретном случае все сложилось несколько по-другому...
   Долгое тормошение развязанной подруги не дало видимых результатов. Она мямлила что-то неразборчивое, категорически отказываясь открывать глаза. Успеху приведения в чувство поспособствовало энное количество озерной воды, выплеснутое наемником Эоне в лицо. Последствия не заставили себя долго ждать: девушка подскочила, как-то умудряясь одновременно визжать и склонять на все лады тех крайне нехороших личностей, что посмели привести ее в сознание столь нецивилизованным способом.
   Подругу немного штормило, что почти не сказывалось на качестве ругательств. С некоторым смущением я опознала в них большинство своих любимых крепких выражений.
   Способная девочка.
   — Рель!!! — Наконец моя несколько истрепанная последними событиями особа была опознана, и с еще более громким визгом, на сей раз радости, светловолосая бросилась мне на шею.
   Восторженный, бессвязный лепет лился безостановочно.
   — Я так боялась... но ты сказала... Кирина... а они... а ты... почему так долго? Но я так рада, так рада... — Вновь экзальтированный визг и душные объятия. — Рель!!!
   — Одна громкая, но другая — вообще кошмар для ушей, — пробурчал наемник, пытаясь утрамбовать голову астахи в пусть громадный, но все равно маловатый для такого грандиозного трофея мешок — несмотря на то, что взрывом снесло нижнюю челюсть и выжгло череп изнутри, боковые наросты и обрубки щупалец существенно осложняли процесс упаковки.
   Девушка отпрянула от меня, стремительно разворачиваясь к Верьяну. Тот под ее подозрительным взглядом поднялся с корточек, тряхнул косичками и с ленцой потянулся всем длинным телом, давая возможность полюбоваться своей значительной персоной. Эона мрачнела с каждой секундой.
   — Это еще кто такой? — угрюмо поинтересовалась подруга, со всем пылом будущей неранки пытаясь изобразить презрение к мужскому роду в целом и вот этому конкретному его представителю в частности.
   Нашла перед кем стараться: Верьяну на ее актерские потуги (к слову, совершенно бездарные) было откровенно наплевать.
   — Твой спаситель, детка, — прямо-таки мурлыкнул он, бесстыдно разглядывая роскошные формы Эоны, облепленные промокшей тканью плаща.
   Ох, до чего быстро сообразил, шельма, как можно привести в ярость мою подругу. Или смутить. Что, похоже, устраивало его куда больше.
   Оттерев в сторону багровеющую Эону, я с претензией выдала:
   — Эй, парень! У тебя совесть есть?
   — А что такое? — Наигранная невинность шла ему, как покойному ныне астахе крылышки.
   — Ты кого это «деткой» называешь, а?
   В предчувствии шикарной бабской истерики Верьян зубасто усмехнулся и кивнул на стоящую позади меня девушку. Наивный!
   Эона зашипела, как вскипающий чайник — с тем же характерным посвистом. Вовремя отдавленная нога не дала крыше этого «чайника» сорваться окончательно.
   — Не-е-е, друг, так не пойдет. «Детка» — либо она, либо я. Где твоя фантазия? Пора бы уже разнообразить убогий словарный запас. Или память с возрастом подводит? — делано посочувствовала я. — Сказывается нервная работенка? Имена стало трудновато запоминать, да?
   Парень молчал, задумчиво почесывая кончик длинного носа. Я могла бы праздновать победу, если бы не странный взгляд Верьяна — так смотрит на попавшуюся птичку змея, которая всю жизнь охотилась на мышек. На вид — подозрительно, а по запаху — вроде вкусно.
   — Хорошо, — изрек он после недолгого молчания, — «деткой» будешь ты, а она, — указующий кивок на Эону, — «малышкой».
   Вот ведь гад! Наглая, желтоглазая сволочь!
   — Только не попутай. — Я нашла в себе силы беззаботно улыбнуться. — За каждый промах вычитаю из гонорара золотой.
   — Как скажешь, детка, как скажешь. — Верьян был сама покладистость. — Кто платит — тот и прав. Пока у него есть золото, само собой.
   Его многозначительный тон вызвал в памяти одну картину...
   Мокрая ткань бинтов, плохо поддающаяся под усталыми, ободранными пальцами, недолгий блеск золота и кровавое подмигивание рубинов в моей грязной ладони. Золотая цепь проворно меняет хозяина под произнесение обета, больше похожее на зачитывание вслух стандартного срочного договора на предоставление услуг.
 
   «Я, Веарьян Илиш (свидетельство об Имперском учете за номером один два четыре ноль один, серия „Н“ три шесть пять, охотничья лицензия пять восемь семь семь два пять продлена в девятый день Предсказывающих, год четыреста второй от второго пришествия), обязуюсь обеспечивать охрану присутствующей здесь девицы Лии за вознаграждение в оговоренном ранее размере».
   И в правой ладони наемника рождается вспышка света. Яркого. Того, что не ослепляет, а скорее изобличает, детализируя окружающее и выявляя в нем даже самые мелкие изъяны — точно освещение в прозекторской.
   «Договор теряет Силу в последний день Изменяющихся сего года».
   Свет гаснет, поглощенный нашим крепким рукопожатием...
 
   — Ну мое золото теперь у тебя. — Я осторожно прощупала почву возможной язвительной контратаки.
   — Точно у меня, — с глубокомысленным видом кивнул Верьян и, опережая мою следующую реплику, заметил: — А я сволочь.
   — Еще какая сволочь. — Безнадежный взмах руки и тяжелый вздох. — Может, все-таки признаем ничью, а?
   — Отчего ж не признать, — неопределенно пожал плечами наемник. — За соответствующее вознаграждение — всегда к вашим услугам, рена[13] Лия.
   — Рель, дорогой охранничек, — стараясь не скрипеть зубами, с милой улыбкой уточнила я. — Просто Рель. Легко запомнить, не так ли?
   Прежде чем он успел ответить, в разговор вмешалась светловолосая. Выдерживать молчание, особенно когда говорят другие, Эона могла куда меньше меня. И кричала она тоже громче.
   — Рель, кто этот наглый мужик?! Как он смеет так с тобой разговаривать?!!
   Вновь усталый вздох покинул мои губы — воинствующий феминизм в лице подруги утомлял донельзя. Наемник заинтересованно уставился на меня, ожидая, что же я начну про него рассказывать.
   — Эона, познакомься, это Верьян. — Собственный голос преувеличенной жизнерадостностью резал слух даже мне. — Некоторое время... он будет... э-э-э... моим охранником. Так получилось, что мне пришлось его нанять и... вот.
   Я беспомощно развела руками и смолкла в крайней растерянности, поняв, насколько дико все это звучит.
   «Меня шантажировали» — выглядит намного лучше». Цыц!
   — Но, Рель? — Девушка задохнулась от возмущения. — Зачем?! Зачем тебе эта грязная, нахальная ско... Ой!
   Та же нога была отдавлена по второму разу, а Верьян, поняв, что ничего особо интересного ему не расскажут и не покажут, как-то поскучнел и, прихватив топорик, вернулся к упаковке трофея. Только бросил напоследок: «Вы пошустрее там!»
   — Рель, но как же... Рель... — беспомощно промямлила Эона. Светло-карие глаза наполнились слезами, в серых подтеках мордашка жалобно сморщилась — девушка явно собиралась заплакать.
   Вообще-то я прекрасно ее понимала: роль потенциальной жертвы вряд ли сделает чью-нибудь нервную систему крепче. Как и наркотик неизвестного происхождения, коим одурманили нашу феминистку. Резкие перепады настроения, расширенные зрачки — все говорило за эту версию. Но я понимала и другое: стоит только проявить хотя бы видимость жалости — истерику подруги будет уже не остановить.