Мухин Юрий Игнатьевич. Военная мысль в СССР и в Германии

   На эту тему нигде ничего толком не написано. Если бы в дополнение к мощным комплексам ПВО выпускались бы также в большом количестве зенитные установки «Тунгуска» со стрелково-пушечным и ракетным вооружением, а также прицельной станцией на одном шасси, более удобные для маскировки и перебазирования с очень малым промежутком для перехода из походного в боевое состояние, а также переносные зенитно-ракетные комплексы «Игла», запускаемые с плеча наводчика-оператора, это было бы понятно. Но об этом ни слова. Каким же образом будет организовано противодействие в случае прорыва ударных самолетов на расстояние, на котором неэффективны большие ЗРК?
   В Египте ЗРК придавались ЗСУ «Шилка» для прикрытия и операторы ПЗРК «Стрела» на джипах. К тому же ЗРК на нескольких машинах в относительно небольшом районе поиска может быть обнаружен и уничтожен десантно-диверсионным подразделением. (Подразделения спецназначения ГРУ помимо прочего были ориентированы именно на поиск и уничтожение ракетных установок в тылу противника. Скорее всего для решения подобных задач готовятся подразделения и в армиях других государств).
   Операторов ПЗРК, размещенных на достаточно большой площади и замаскированных (а разместить их можно практически где угодно!), уничтожить силами относительно немногочисленных десантно-диверсионных подразделений намного труднее. К тому же сам фактор внезапности (ракеты ПЗРК находят цель по тепловому излучению движения, пилот не может определить момент запуска) в районе наиболее вероятного поражения будет оказывать негативное психологическое давление, что, в свою очередь, определённо скажется на выполнении задания.
   Теперь стоит перейти к основной теме: участии сухопутных войск в отражении агрессии ВВС противника. Сухопутные войска имеют свои средства ПВО в виде ЗСУ (достаточно или нет – это уже другой вопрос), к тому же тяжелая бронетехника (танки) имеет свои собственные средства защиты. На последней модификации Т-80 имеются малокалиберные автоматические зенитные пушки калибра 23 мм с радиолокационным наведением и дистанционным управлением. Стоит, кстати, вспомнить, как в хрущёвские времена с танков стали снимать зенитные пулеметы (считалось, что ЗРК решают все задачи). И только результаты ближневосточных конфликтов заставили вернуть зенитные пулеметы обратно. В общем, сухопутные войска в состоянии себя защитить. Но посмотрим, что происходит в реальности.
   Возьмем для примера события в Югославии. Пока летчики и зенитчики напряженно трудятся, сухопутные войска ждут, когда противник придёт к ним, готовясь к отражению традиционными способами традиционной агрессии. А чего, собственно, ждут? Может, они и не придут совсем, как это и получилось в Косово?
   Исходя из нынешних реалий, когда основной задачей является максимальное нанесение ущерба при помощи авиации и беспилотных средств («вбомбить в каменный век»), только после этого (если потребуется) следует агрессия наземных сил. Поэтому, может, следует несколько изменить тактику применения сухопутных сил, активно привлекая их для выполнения задач территориальных сил ПВО? Ведь не исключено, что противник удовлетворится результатами воздушных налётов, нанеся значительный материальный ущерб, и не пойдёт на наземную агрессию, так и не дав обороняющейся стороне использовать последние козыри: хорошее знание местности, психологическую и военно-тактическую подготовку для ведения боевых действий традиционными способами, втягивание агрессора в затяжной конфликт с большими потерями (и далеко не ясным исходом). То есть, агрессор отступил, отделавшись малой кровью, но нанёс при этом значительный ущерб экономике, а основные силы в бой не вступали.
   В таких условиях (объявили войну, побомбили, отступили – и так до бесконечности, изматывая экономически), может, стоило бы оптимизировать сухопутные войска не для наземных действий, а для отражения агрессии с воздуха, заставив противника нести большие потери, массированно внедряя средства ПВО в боевые порядки? Например, резко увеличив число ЗСУ или применив автоматические пушки с большими углами возвышения, высоким темпом стрельбы и радиолокационным и оптиколокационным наведением на обычной легкобронированной технике. То есть, с самого начала основной задачей поставить поражение воздушных целей, что не исключает применение техники сухопутных войск по «специальности» – поражение живой силы и наземных огневых точек. К тому же большой угол вертикальной наводки, на мой взгляд, скорее достоинство, нежели недостаток, особенно в городском бою или в горной местности.
 
   Танки, скорее всего, придётся вводить в бой уже на втором этапе (наземной агрессии) и то, если она последует. Много ли в войнах последних десятилетий танкам приходилось воевать друг с другом, разве что в Египте и в Ливане. В основном они применялись для подавления наземных огневых точек и укреплений. В ситуации противодействия авиации они окажутся в лучшем случае транспортными средствами для своих автоматических зенитных пушек (вряд ли им придётся задействовать свой главный калибр), в худшем – мишенями для воздушных сил противника. В любом случае танки для этого слишком дороги и их стоит поберечь, найдя им подходящие укрытия. Значит представляется рациональным снять с них средства ПВО и применить на других – менее дорогостоящих шасси.
   Неплохо вспомнить о таком устаревшим, казалось бы, оружии, как крупнокалиберные зенитные пулемёты на обычных армейских грузовиках. Видимо, в связи с появлением специализированных ЗСУ от них отказались, на мой взгляд, совершенно напрасно. В Афганистане применялись старые советские пулемёты ДШК калибром 12,7 мм для стрельбы по вертолётам и низколетящим самолётам. Были случаи потерь самолётов СУ-17, применяемых в качестве разведчиков, от огня ДШК. Причём, в отличие от бронированных СУ-25, у которых на 24 потерянных самолёта пришлось 7 лётчиков, небронированные СУ-17 теряли из-за гибели лётчика, а не от повреждения самолёта.
   Стрелки ДШК обходились без радиолокационного наведения, пристреливая определённую точку в вероятном месте выхода самолёта из атаки (или, напротив, до начала манёвра). Конечно, задачу облегчала малая высота полета и сложный рельеф местности. Для повышения мобильности ДШК устанавливали и на пикапах повышенной проходимости. При отсутствии таких пикапов вполне реально установить крупнокалиберный пулемет или автоматическую пушку на армейском грузовике (как и оснастить их прицельными устройствами, отвечающими современным требованиям).
 

   Пулемет ДШК-М
 
   К слову, в свое время для основных фронтовых бомбардировщиков СУ-24 были разработаны съемные подвижные пушечные установки (СППУ) с пушками ГШ-6-23 (6 число стволов, 23 – калибр) весом 70 кг (ДШК имеет вес около 34 кг, т. е. как спарка зенитных пулеметов) с очень высокой скорострельностью. Вряд ли в условиях оборонительной войны найдется много работы для ударных машин, тем более со стрелково-пулеметным вооружением, так что на базе ГШ-6-23 можно создать неплохую зенитную систему. Конечно, потребуются энергичные доработки для конвертации авиационной пушки в зенитную, но, думаю, проблема эта вполне решаема. В любом случае было бы обидно не попробовать применить в деле всё, что позволит повысить плотность средств ПВО.^[31]
   Размещение средств ПВО на армейских машинах имеет еще одно достоинство: сложность идентификации с воздуха. Таким образом, разместив на машинах средства ПВО в больших количествах, можно закрыть значительные территории, выдвигая их на направление возможных воздушных атак противника при достаточной степени секретности. Я не сомневаюсь, что для обнаружения средств ПВО противник будет активно применять пятую колонну в виде агрессивно настроенных меньшинств (национальных, политических и т. д.). В отличие от ЗСУ «Шилка» или «Тунгуска», чей характерный силуэт сможет легко идентифицировать даже ребенок, установка в тентованном армейском грузовике (или замаскированном под жёсткий КУНГ – кузов универсальный нормальных габаритов) доставит противнику немало головной боли: как определить, что в нём – живая сила, груз или установка. Такие машины, трудно отличимые от армейских грузовиков, могут идти в одной колонне с ними, потом снимается тент, раскладываются борта, и установка готова к бою.
   Вообще-то подобные ЗУ состоят у нас на вооружении, моя идея заключается в их более широком применении. Поскольку в силу вышеупомянутых обстоятельств значительная часть личного состава сухопутных войск должна оказаться «без работы», на мой взгляд, следовало бы сделать профессию наводчика-оператора ЗУ если не самой массовой, то, по крайней мере, более распространённой, чем в настоящее время. В расчёт стоит включить несколько человек с ПЗРК (я уже упоминал о ПЗРК на джипах египетской армии), таким образом получаем полноценное подразделение ПВО со стрелково-пушечным и ракетным вооружением. Недостатки, конечно, есть: открытое расположение делает уязвимым наводчика оператора стрелково-пушечной установки. Но, я полагаю, при невысоком полёте в режиме огибания рельефа местности (особенно при сложном рельефе – холмистом, заросшим лесом, изрезанном оврагами) видимость пилота ударной машины тоже ограничена и, следуя рельефу местности, он выскочит прямо над установкой, что будет для него полной неожиданностью, не исключено, что он даже не заметит установки. К тому же установка не обнаружит себя демаскирующим излучением радиолокационной станции, поскольку при маловысотном полёте, как мне представляется, нужно не ловить его навстречу, а, укрывшись под стеной деревьев или склоном холма, работать в угон, когда машина уже проскочит вперёд.
   То есть, прицельная станция наводит оружие уже на конечном участке на относительно небольшой угол горизонтальной наводки. Естественно, время пребывания самолёта в секторе обстрела будет достаточно ограничено, для чего и нужна высокая скорострельность и высокая плотность ПВО на местности. Когда самолёт уйдёт вперёд, пилоту будет уже поздно что-либо предпринимать; в случае работы по машинам, уходящим с задания, риск минимален, поскольку они уже израсходовали боекомплект; в случае работы по самолёт-снарядам вопрос вообще снимается, поскольку он не несёт бортового вооружения, разве что его специально не ведут на установку. Однако применять высокоточное дорогостоящее оружие по грузовику с зенитным пулеметом или автоматической пушкой будет накладно даже для очень богатого государства, цель подобного оружия – крупные промышленные и народнохозяйственные объекты. (Применение стрелково-пушечных установок для работы по пилотируемой авиации не кажется мне принципиальным, поскольку с этой задачей справятся расчёты ПЗРК. Стрелково-пушечные комплексы, использующие недорогие боеприпасы, по критерию «стоимость/эффективность» выгоднее применять по самолёт-снарядам, нежели более дорогостоящие самонаводящиеся ракеты. В то же время операторы ПЗРК, включённые в расчёт подобной установки, смогут защитить её от удара пилотируемой авиации).
   Таким образом чётко распределяются задачи ПВО ВВС и сухопутных войск: мощные ЗРК ПВО работают по целям на дальних подступах, одновременно заставляя авиацию агрессора прижиматься к земле под огонь войсковых и ракетно-пулемётных комплексов. Авиация выполняет те же задачи, уничтожая самолёт-снаряды, подразделения сухопутных войск, привлекаемые для противодействия ВВС, распределённые с высокой плотностью на значительной территории, создадут высокую концентрацию средств ПВО на местности, не позволяя авиации агрессора чувствовать себя в безопасности. Зная примерно число мощных ЗРК, время перезарядки, время реакции, примерное расположение (в болото или на остров тягачи не загонишь!), продолжительность полётного времени самолётов ПВО, можно в определённой степени оптимизировать фактор риска (особенно в условиях небольшой страны). Но необходимость совершать полёты над сильно насыщенной средствами ПВО территорией сведёт к нулю подобные расчёты.
   Таким образом, для всех найдётся работа и никто не будет излишне перегружен, вся (или почти вся) территория будет контролироваться (зоны ответственности лучше всего будет отводить в месте постоянной дислокации, в каких-то случаях это, к сожалению, повлечёт перевод всего подразделения), что позволит проводить оперативный поиск и обнаружение экипажей сбитых самолётов.
   Конечно, назвав этот материал дискуссионным, автор предлагает заранее обсудить некоторые вопросы, обдумав их со всех сторон, рассмотреть все варианты и прийти к приемлемому результату, исходя из конкретных реалий современного мира. Что толку вздыхать о том, что кто-то там не хочет воевать, «как положено», жизнь такова, какова она есть, и с этим ничего не поделаешь.
   Но, может, стоит подумать заранее, как действовать в этих самых современных реалиях, так сказать, заранее перекреститься, не дожидаясь пока не грянет с «решительной силой» какой-нибудь очередной «гром над равниной»?
 
   А. П. Петров

Глава 6
ПОНИМАЮТ ЛИ ГЕНЕРАЛЫ УРОКИ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ?

   Газета «Дуэль» получила свое название по основному принципу своей работы. Это газета дискуссионная и через номер устраивает «поединки», т. е. помещает рядом две статьи, посвященные одному и тому же вопросу, но с диаметрально противоположными ответами. На практике в редакцию редко попадают две такие статьи сразу, и одна из статей обычно берется из других изданий. В этом случае она никогда не сокращается в своих главных мыслях, не правится, из нее не изымаются части текста. Дуэль должна быть честной.
   К 55-летию Победы в «Независимом военном обозрении» (№ 15, 2000 г.) была опубликована большая работа начальника Генштаба ВС РФЭ, генерала армии А. В. Квашнина и президента Академии военных наук, генерала армии М. А. Гареева, посвященная анализу начала и итогов прошлой войны. Я вступил с генералами в поединок по вопросу: «Понимают ли генералы уроки войны»?
   В этой главе дана эта дуэль – сначала статья А. В. Квашнина и М. А. Гареева, а затем – моя.

Семь уроков Великой Отечественной

   Их забвение сегодня недопустимо на стратегическом уровне руководства Вооруженными силами…

Первый урок

   Он имеет отношение к согласованности военно-политической и военно-стратегической деятельности.
 
   Почему в 1941 г. политическому и военному руководству не удалось адекватно оценить назревающую угрозу и подготовить Вооруженные силы к отражению агрессии? Главная причина в том, что Сталин, желая любой ценой оттянуть начало войны и исходя из исключительно политических соображений, отверг все предложения наркома обороны, начальника Генштаба, не разрешил привести войска в боевую готовность и изготовиться к отражению агрессии. Воспротивиться этому в те времена было практически невозможно.
   Стратегическое управление начинается с определения целей и задач. Важно, чтобы войскам, направляемым на войну, руководство страны ставило четкие и конкретные задачи.
   Вспомним 22 июня 1941 г. Сталин в директиву Генштаба о приведении войск в боевую готовность добавил слова: «…но не предпринимать никаких действий, могущих вызвать политические осложнения». Это дезориентировало войска. Действительно, если уж сам Верховный Главнокомандующий не знает, вступила страна в войну или нет, то как может командир полка вести бой, думая о непонятных ему политических последствиях.
   Перед войной серьезная проблема возникла в связи с перемещением советских войск в Западные Белоруссию и Украину. В начале 1940 г. Семен Константинович Тимошенко вместе с Борисом Михайловичем Шапошниковым пытались убедить Сталина в нецелесообразности немедленной передислокации основного состава войск западных военных округов в новые районы, воссоединенные с Советским Союзом, поскольку они не были подготовлены для обороны и расположения войск.
   В связи с этим предлагалось располагать на новых западных территориях только часть войск Красной Армии в качестве эшелона прикрытия, а главные ее силы иметь в прежних районах, чтобы основное сражение агрессору дать на заранее подготовленных оборонительных рубежах вдоль старой госграницы.
   Однако Сталин расценивал это предложение как «политическое недомыслие военных», пояснив, что если мы будем располагаться на новых территориях только частью сил, то население будет считать советскую власть временной, да и преступно заведомо отдавать агрессору такие обширные территории. Затем пришлось отдавать противнику еще больше, в том числе в восточных районах, что только лишний раз свидетельствует о том, какие тяжелые последствия могут иметь игра в отвлеченную политику и излишне идеологизированный подход к военно-стратегическим вопросам.
   Следовательно, важнейший вывод состоит в том, что политики в чистом виде не существует. Она жизненна только тогда, когда в органическом единстве учитывает весь комплекс факторов, обеспечивающих безопасность страны, – политико-дипломатические, экономические, идеологические, информационные и не в последнюю очередь оборонные. Последнее слово принадлежит политическому руководству. Но военное ведомство, Генеральный штаб обязаны активно участвовать в разработке предложений по военно-стратегическим аспектам политики.

Второй урок

   Он касается прежде всего деятельности Наркомата обороны и Генерального штаба, связан с умением предвидеть назревающий характер вооруженной борьбы. Накануне войны были в основном обоснованные предположения о военно-политическом характере, масштабах, возможной продолжительности войны, необходимости сбалансированного сочетания различных видов оружия и родов войск. Но неправильно оценивался начальный период войны, недооценивалась стратегическая оборона.
   Маршал Советского Союза Жуков отмечал: «При переработке оперативных планов весной 1941 г. практически не были полностью учтены особенности ведения современной войны в ее начальном периоде. Наркомат обороны и Генштаб считали, что война между такими крупными державами, как Германия и Советский Союз, должна начаться по ранее существовавшей схеме: главные силы вступают в сражение через несколько дней после приграничных сражений. Фашистская Германия в отношении сроков сосредоточения и развертывания ставилась в одинаковые условия с нами. На самом деле и силы, и условия были далеко не равными».
   Формально возможность оборонительных действий не отрицалась. Но суть дела заключалась не в признании или непризнании обороны, а прежде всего в тех практических выводах и мероприятиях, которые из этого вытекают.
   Во-первых, как показал опыт, следовало учитывать возможность внезапного нападения заранее отмобилизованного и изготовившегося к агрессии противника. А это требовало соответствующей системы боевой и мобилизационной готовности Вооруженных сил, обеспечивающей их постоянную высокую готовность к отражению такого нападения, более решительного скрытого наращивания боевой готовности войск.
   Фактически накануне войны в 1941 г. подготовленность страны в целом к обороне и боеспособность Вооруженных сил были значительно выше, чем их боевая готовность. Поэтому всю мощь государства и армии в полной мере не удалось реализовать. Из этого должны быть извлечены уроки и для сегодняшнего дня.
   В наше время при оборонительном характере военной доктрины значение своевременного приведения армии и флота в боевую готовность многократно возрастает. Ибо агрессор выбирает время нападения и заранее изготавливается для удара, а обороняющимся еще требуется время для приведения вооруженных сил в готовность для отражения агрессии.
   Во-вторых, признание возможности внезапного нападения противника означало, что приграничные военные округа должны иметь тщательно разработанные планы оборонительных операций, так как отражение наступления превосходящих сил противника невозможно осуществить мимоходом, просто как промежуточную задачу. Для этого требуется ведение целого ряда длительных ожесточенных оборонительных сражений и операций. Если бы эти вопросы теоретически и практически были разработаны, взаимосвязаны, и такие планы были, то в соответствии с ними по-другому, а именно – с учетом оборонительных задач, располагались бы группировки сил и средств этих округов, по-иному строилось бы управление и осуществлялось эшелонирование материальных запасов и других мобилизационных ресурсов.
   Готовность к отражению агрессии требовала также, чтобы были не только разработаны планы оборонительных операций, но и в полном объеме подготовлены сами операции, в том числе в материально-техническом и инженерном отношениях, чтобы они были освоены командирами и штабами. Совершенно очевидно, что в случае внезапного нападения противника не остается времени на подготовку таких операций. Но этого не было сделано в приграничных военных округах. В теории и практике оперативной подготовки в штабах и академиях оборона отрабатывалась далеко не так, как пришлось ее вести в 1941—1942 гг., а как вид боевых действий, к которому прибегают на непродолжительное время и на второстепенных направлениях, с тем чтобы отразить нападение противника в короткие сроки и самим перейти в наступление. Из этих ошибочных позиций исходили и при постановке задач войскам накануне и в начале войны.
   Идея непременного перенесения войны в самом ее начале на территорию противника (причем идея, не обоснованная ни научно, ни анализом конкретной обстановки, ни оперативными расчетами) настолько увлекла некоторых руководящих военных работников, что возможность ведения военных действий на своей территории практически исключалась. Все это отрицательно сказалось на подготовке не только обороны, но и в целом театров военных действий в глубине своей территории.
   Отсюда весьма важный вывод и для нашего времени, который сводится к тому, что при оценке характера новой войны нельзя исходить из модных идеологических установок, устоявшихся стереотипов и отвлеченных принципов, надо уметь разглядеть то новое, что она несет.

Третий урок

   Он состоит в организации стратегического управления вооруженными силами. Исторический опыт показывает, что в мирное время должны быть приняты определенные решения, как будет осуществляться военно-политическое и стратегическое руководство. На учениях и тренировках вопросы управления в высшем звене должны систематически и практически отрабатываться. Но эти вопросы к началу войны не были решены.
   Не был продуман даже вопрос, кто будет Главнокомандующим Вооруженными силами во время войны? Первоначально предполагалось, что им должен быть Нарком обороны. Но уже с самого начала войны эти функции взял на себя Сталин. До сих пор трудно понять, почему заранее не были подготовлены защищенные пункты управления для Главнокомандования, Наркомата обороны и Генштаба. Пришлось на ходу и экспромтом перестраивать организацию стратегического руководства применительно к военному времени. Все это не могло не сказаться отрицательно на управлении действующей армией.
   Отрицательно сказывалась разобщенность наркоматов обороны и ВМФ. Неправильным было отношение к Генеральному штабу как основному органу стратегического управления Вооруженными силами. Нередко слова «Генеральный штаб» вызывали недоверие, употреблялись в пренебрежительном смысле; одно время необходимость такого органа вообще ставилась под сомнение. А те, кто допускал возможность существования Генштаба, представляли его себе не в виде творческого («мозга армии») и организующего органа, а как технический исполнительный орган или в виде «полевой канцелярии главнокомандования», которая не должна обладать директивными правами. Говорили, что директивные функции свойственны только буржуазному генштабу. В ряде случаев примерно такое же отношение было вообще к штабам. К сожалению, рецидивы таких настроений не изжиты до сих пор.
   Даже после преобразования штаба РККА в Генштаб в 1935 г. из его ведения были изъяты вопросы формирования военно-технической политики, оргструктуры и комплектования Вооруженных сил. В частности, организационно-мобилизационными вопросами ведало управление, подчиненное заместителю наркома Ефиму Афанасьевичу Щаденко, что привело к недостаточной согласованности мероприятий по данным видам деятельности и решению их другими ведомствами Наркомата обороны в отрыве от оперативно-стратегических задач.