Распознав намерения варвара, старик также попятился назад, пока их спины не встретились. Так и продолжая драться спиной к спине, воины рубили крылатых демонов до тех пор, пока багровый закат не утонул в океане. И только когда сумерки наполнили ночное небо, кезатти на миг оставили людей в покое. Взмыв вверх, стая описала широкий круг и с криком устремилась обратно на землю.
Короткая пауза окончательно лишила Конана сил. Стараясь удержаться «а ногах, он слабо приподнял меч, намереваясь подороже продать жизнь. Рукоятка изящного стигийского клинка казалась тяжелым скользким булыжником, который того и гляди грозил выскользнуть из рук. Только могучим усилием воли, варвар удержал меч над головой.
Конан глотнул побольше, воздуха: тупой черный клин несся прямо на него.
Однако пернатые хищники с шумом пронеслись мимо. На этот раз их интересовали лишь мертвые. Подхватив трупы ганаков, они взвились в небо и вскоре исчезли, будто растворились в ночи. Как только их крики смолкли, на побережье воцарилась долгожданная тишина, нарушаемая лишь редкими стонами умирающих и тяжелым дыханием живых.
А вокруг простирались трупы кезатти. В центре они возвышались кучами, чуть поодаль – валялись поодиночке. Старый ганак дрался до конца и только сейчас посмотрел на киммерийца. Он преклонил одно колено на красный от крови и перьев песок и, потупив взор, заговорил.
Вид вождя Конана озадачил, однако он слишком устал, чтобы разобрать его слова. Конан покачнулся, меч выскользнул из онемевших рук.
– Кулунга! – прокричал старик и вскочил на ноги, спеша предотвратить падение киммерийца.
Тяжело вздыхая, седовласый гигант оттащил Конана от кучи мертвых тел и, нежно уложив на берег, принялся поливать водой.
– Ты глупец, Юкона! – Человек, произнесший эти слова, смеялся, вытирая кровь с покрытой желтыми треугольниками груд». Он с силой вонзил весло в песок и направился к вождю.
Юкона поднялся с земли, выпрямился во весь свой могучий рост и, скрестив руки на груди, невольно поиграл огромными бицепсами.
– Смейся сколько хочешь, Гомба! Но знай, над кем смеешься. – С этими словами, старик жестом указал на распростертого киммерийца. – Кулунга выиграет гануту, как только мы вернемся. – Ой чуть заметно улыбнулся одними губами, в то время как глаза сверкнули холодным огнем.
Пожав плечами, Гомба ухмыльнулся:
– Осмелюсь тебя заверить, это не Кулунга. Кулунга – басня, что живет на губах мечтательных дураков. А я не отношу себя к их числу. – Он устало вздохнул, вытирая кровь с расцарапанного лица и равнодушно наблюдая за тем, как горстка измученных бойцов собирается вокруг старика. Включая их с Юконой, из тридцати ганаков в живых осталось только семеро.
Юкона заговорил снова, однако дрожь сомнения промелькнула в его голосе:
– Даже если он не Кулунга, то наверняка его посланник. Разве ты не видел атлангу в его руке? Несколько странно, что он столь невелик… Но… клянусь Мухинго, ни один из нас, даже ты, Гомба, не убил столько кезатти, сколько этот длинноволосый странник.
Гомба пропустил упрек мимо ушей и нахмурился:
– Надвигается ночь, нечего сидеть сложа руки!
Посмотрев на распростертого киммерийца, Юкона помрачнел:
– Мы не оставим его здесь одного. Наутро кезатти вернутся за трупами соплеменников. Возьмем чужестранца в Ганаку, а там поглядим.
Гомба лишь пожал плечами:
– Что ж, если тебе это так нужно… Но хватит слов, мы должны закончить работу, пока эти демоны и впрямь не прилетели. Не ты ли учил нас оторвать тварям головы, чтоб неприкаянные их души не блуждали по этим берегам.
Юкона согласно кивнул:
– Я сам позабочусь о чужестранце. Закончим работу, и домой! А уж там нас наверняка заждались с накрытыми столами, – подмигнул он ганакам. – Клянусь Мухинго, мы все-таки их прогнали. Теперь кезатти не посмеют нас беспокоить много лун, а может, и вовсе никогда не вернутся.
– Хотелось бы в это верить, – равнодушно прокомментировал Гомба. – Сегодня я видел столько кезатти, сколько мой дед вряд ли мог себе даже представить. С каждым годом их становится все больше. На твоем месте я не стал бы так обольщаться.
Тень негодования омрачила лицо Юконы, но он ничего не ответил.
Пятеро остальных ганаков молчаливо следили за диалогом, не решаясь вставить ни слова. К безобразным шрамам, покрывавшим их мужественные лица, прибавились свежие. Однако изодранные лица да окровавленные скальпы были их единственными ранениями. Во всех остальных отношениях их тела чудесным образом сохранились, и неудивительно – ибо всех тяжело раненных бойцов кезатти утащили в свое логово. Среди прочих Гомба и Юкона оказались самыми невредимыми.
Все пятеро уныло шаркали ногами, их лица были постными: потеря друзей омрачала радость победы. Следуя приказам Юконы, они поместили Конана в центр пальмовой лодки.
– Я сяду спереди, – заявил вождь. – Ты, Помья, будешь придерживать его в пути. А ты, Бонуаб, сядешь сзади за Помьей…
И только Гомба не слушал старого вождя, он с восхищением разглядывал меч, который так и продолжал валяться на песке, там, где его выронил Конан. Юноша нагнулся и хотел уже было схватить узорную рукоятку. Нет! Не делай этого! – в ужасе закричал старик и со всех ног бросился к Гомбе.
– Почему? – Пальцы юноши, находившиеся в дюйме от рукоятки, застыли в нерешительности.
– Только Кулунга или его избранный могут дотронуться до атланги. Неужели ты хочешь обратить на нас гнев Мухинго?
Однако Гомба лишь мотнул головой и крепко вцепился в эфес своей огромной, способной вместить три таких клинка лапищей.
Гримаса ужаса исказила лицо Юконы. Глаза пятерых ганаков безумно расширились. Шепча молитвы, они с благоговейным трепетом бросились на песок.
Гомба поднял меч и неловким движением примерил его в руке.
– Ну, что скажешь, Юкона? Только Кулунга или его избранный?
Юкона не верил своим глазам.
Вытянув меч, Гомба указал острием на море, в сторону, противоположную той, где только что скрылось солнце.
– По лодкам! Я, законный избранник Кулунги, повелеваю вам плыть домой! – Его тон был насмешливым, однако не допускавшим никаких возражений.
– Что будет с ним? – тихо спросил разжалованный вождь, указывая на Конана; в его голосе чувствовалась мольба.
Вопрос застиг юношу врасплох, заставив на минуту задуматься. При виде спящего киммерийца он нахмурился, глаза налились неожиданной злобой.
– Этот останется здесь, выгрузите его на берег. Кулунга сам позаботится о нем, если, конечно, он того стоит.
Юкона стиснул зубы, но возражать не стал.
Сгрузив Конана на берег, ганаки оттащили его в лес и прислонили к дереву.
Пока Гомба и остальные ганаки занимались приготовлениями, Юкона улучил минутку и, прокравшись к киммерийцу, нацарапал что-то рядом с ним на песке.
Лодок теперь было больше, чем гребцов, поэтому одну оттащили в кусты, спрятав туда же и запасные весла.
– Мы вернемся за этим позже, – объяснил Гомба, хотя в этом и не было никакой, необходимости. Ему нравилось раздавать приказы, и он быстро вживался в новую роль.
Ганаки спустили, лодки на воду, развернув носы на восток. Флотилию возглавил Гомба, за ним следовал Юкона, затем остальные. Когда лодки достигли достаточной глубины, туземцы попрыгали в седла и принялись грести. С каждым взмахом весла они отплывали все дальше, прочь от мрачного побережья. Вскоре они растворились в чернеющем горизонте.
ГЛАВА 8
ГЛАВА 9
Короткая пауза окончательно лишила Конана сил. Стараясь удержаться «а ногах, он слабо приподнял меч, намереваясь подороже продать жизнь. Рукоятка изящного стигийского клинка казалась тяжелым скользким булыжником, который того и гляди грозил выскользнуть из рук. Только могучим усилием воли, варвар удержал меч над головой.
Конан глотнул побольше, воздуха: тупой черный клин несся прямо на него.
Однако пернатые хищники с шумом пронеслись мимо. На этот раз их интересовали лишь мертвые. Подхватив трупы ганаков, они взвились в небо и вскоре исчезли, будто растворились в ночи. Как только их крики смолкли, на побережье воцарилась долгожданная тишина, нарушаемая лишь редкими стонами умирающих и тяжелым дыханием живых.
А вокруг простирались трупы кезатти. В центре они возвышались кучами, чуть поодаль – валялись поодиночке. Старый ганак дрался до конца и только сейчас посмотрел на киммерийца. Он преклонил одно колено на красный от крови и перьев песок и, потупив взор, заговорил.
Вид вождя Конана озадачил, однако он слишком устал, чтобы разобрать его слова. Конан покачнулся, меч выскользнул из онемевших рук.
– Кулунга! – прокричал старик и вскочил на ноги, спеша предотвратить падение киммерийца.
Тяжело вздыхая, седовласый гигант оттащил Конана от кучи мертвых тел и, нежно уложив на берег, принялся поливать водой.
– Ты глупец, Юкона! – Человек, произнесший эти слова, смеялся, вытирая кровь с покрытой желтыми треугольниками груд». Он с силой вонзил весло в песок и направился к вождю.
Юкона поднялся с земли, выпрямился во весь свой могучий рост и, скрестив руки на груди, невольно поиграл огромными бицепсами.
– Смейся сколько хочешь, Гомба! Но знай, над кем смеешься. – С этими словами, старик жестом указал на распростертого киммерийца. – Кулунга выиграет гануту, как только мы вернемся. – Ой чуть заметно улыбнулся одними губами, в то время как глаза сверкнули холодным огнем.
Пожав плечами, Гомба ухмыльнулся:
– Осмелюсь тебя заверить, это не Кулунга. Кулунга – басня, что живет на губах мечтательных дураков. А я не отношу себя к их числу. – Он устало вздохнул, вытирая кровь с расцарапанного лица и равнодушно наблюдая за тем, как горстка измученных бойцов собирается вокруг старика. Включая их с Юконой, из тридцати ганаков в живых осталось только семеро.
Юкона заговорил снова, однако дрожь сомнения промелькнула в его голосе:
– Даже если он не Кулунга, то наверняка его посланник. Разве ты не видел атлангу в его руке? Несколько странно, что он столь невелик… Но… клянусь Мухинго, ни один из нас, даже ты, Гомба, не убил столько кезатти, сколько этот длинноволосый странник.
Гомба пропустил упрек мимо ушей и нахмурился:
– Надвигается ночь, нечего сидеть сложа руки!
Посмотрев на распростертого киммерийца, Юкона помрачнел:
– Мы не оставим его здесь одного. Наутро кезатти вернутся за трупами соплеменников. Возьмем чужестранца в Ганаку, а там поглядим.
Гомба лишь пожал плечами:
– Что ж, если тебе это так нужно… Но хватит слов, мы должны закончить работу, пока эти демоны и впрямь не прилетели. Не ты ли учил нас оторвать тварям головы, чтоб неприкаянные их души не блуждали по этим берегам.
Юкона согласно кивнул:
– Я сам позабочусь о чужестранце. Закончим работу, и домой! А уж там нас наверняка заждались с накрытыми столами, – подмигнул он ганакам. – Клянусь Мухинго, мы все-таки их прогнали. Теперь кезатти не посмеют нас беспокоить много лун, а может, и вовсе никогда не вернутся.
– Хотелось бы в это верить, – равнодушно прокомментировал Гомба. – Сегодня я видел столько кезатти, сколько мой дед вряд ли мог себе даже представить. С каждым годом их становится все больше. На твоем месте я не стал бы так обольщаться.
Тень негодования омрачила лицо Юконы, но он ничего не ответил.
Пятеро остальных ганаков молчаливо следили за диалогом, не решаясь вставить ни слова. К безобразным шрамам, покрывавшим их мужественные лица, прибавились свежие. Однако изодранные лица да окровавленные скальпы были их единственными ранениями. Во всех остальных отношениях их тела чудесным образом сохранились, и неудивительно – ибо всех тяжело раненных бойцов кезатти утащили в свое логово. Среди прочих Гомба и Юкона оказались самыми невредимыми.
Все пятеро уныло шаркали ногами, их лица были постными: потеря друзей омрачала радость победы. Следуя приказам Юконы, они поместили Конана в центр пальмовой лодки.
– Я сяду спереди, – заявил вождь. – Ты, Помья, будешь придерживать его в пути. А ты, Бонуаб, сядешь сзади за Помьей…
И только Гомба не слушал старого вождя, он с восхищением разглядывал меч, который так и продолжал валяться на песке, там, где его выронил Конан. Юноша нагнулся и хотел уже было схватить узорную рукоятку. Нет! Не делай этого! – в ужасе закричал старик и со всех ног бросился к Гомбе.
– Почему? – Пальцы юноши, находившиеся в дюйме от рукоятки, застыли в нерешительности.
– Только Кулунга или его избранный могут дотронуться до атланги. Неужели ты хочешь обратить на нас гнев Мухинго?
Однако Гомба лишь мотнул головой и крепко вцепился в эфес своей огромной, способной вместить три таких клинка лапищей.
Гримаса ужаса исказила лицо Юконы. Глаза пятерых ганаков безумно расширились. Шепча молитвы, они с благоговейным трепетом бросились на песок.
Гомба поднял меч и неловким движением примерил его в руке.
– Ну, что скажешь, Юкона? Только Кулунга или его избранный?
Юкона не верил своим глазам.
Вытянув меч, Гомба указал острием на море, в сторону, противоположную той, где только что скрылось солнце.
– По лодкам! Я, законный избранник Кулунги, повелеваю вам плыть домой! – Его тон был насмешливым, однако не допускавшим никаких возражений.
– Что будет с ним? – тихо спросил разжалованный вождь, указывая на Конана; в его голосе чувствовалась мольба.
Вопрос застиг юношу врасплох, заставив на минуту задуматься. При виде спящего киммерийца он нахмурился, глаза налились неожиданной злобой.
– Этот останется здесь, выгрузите его на берег. Кулунга сам позаботится о нем, если, конечно, он того стоит.
Юкона стиснул зубы, но возражать не стал.
Сгрузив Конана на берег, ганаки оттащили его в лес и прислонили к дереву.
Пока Гомба и остальные ганаки занимались приготовлениями, Юкона улучил минутку и, прокравшись к киммерийцу, нацарапал что-то рядом с ним на песке.
Лодок теперь было больше, чем гребцов, поэтому одну оттащили в кусты, спрятав туда же и запасные весла.
– Мы вернемся за этим позже, – объяснил Гомба, хотя в этом и не было никакой, необходимости. Ему нравилось раздавать приказы, и он быстро вживался в новую роль.
Ганаки спустили, лодки на воду, развернув носы на восток. Флотилию возглавил Гомба, за ним следовал Юкона, затем остальные. Когда лодки достигли достаточной глубины, туземцы попрыгали в седла и принялись грести. С каждым взмахом весла они отплывали все дальше, прочь от мрачного побережья. Вскоре они растворились в чернеющем горизонте.
ГЛАВА 8
В ДЖУНГЛЯХ
Продрав глаза, Конан задумался: уж не приснилась ли ему вся эта история с кезатти? Последнее время ему слишком часто виделись странные сны. Однако, бросив взгляд на побережье, он тут же убедился в обратном. Нет, на этот раз дремлющий рассудок не выкинул с ним никакой шутки. Все, что с ним вчера произошло, вовсе не было плодом разыгравшегося воображения, и кровь на песке служила явным тому подтверждением. Он вспомнил, как забылся в объятиях старика… Но куда же девались ганаки? Должно быть, это они перетащили его в джунгли и уложили под пальмой.
Ночь, проведенная в глубоком забытьи без снов и видений, восстановила силы. Конан попытался собраться с мыслями. Воспоминания о недавнем превращении отозвались неясной полузабытой болью. Он смутно подозревал, что с ним по-прежнему что-то было не так. Эти приступы тяжелого долгого сна столь неестественны! Прежде он спал куда легче, даже после таких битв, как вчерашняя. Он беспощадно терзал свой мозг, силясь разгадать природу шаманского заклятия и, что еще важнее, – побороть его зловещий эффект. Однако ни в том, ни в другом направлении попытки не имели большого успеха.
Варвар рассеянно пошарил рукой в поисках меча. Странно, нигде вокруг клинка не было заметно.
Слегка раздраженный, он встал на ноги и тщательно осмотрел побережье. Наверняка ганаки дрыхли где-нибудь невдалеке. Варвар прислушался… На берегу царила мертвая тишина, и варвар с ужасом осознал, что вновь остался один. Разозлившись, он нервно ступил вперед… но тут же отпрыгнул в сторону, чуть было не испортив загадочного рисунка на песке.
Глубокие следы вокруг означали, что один из ганаков торопливо набросал этот чертеж. Стрела, исходившая из кривого полумесяца – очевидно, острова, – указывала на восток. Ее острие упиралось в плавную линию, вдоль которой тянулся набор символов, не имевших, однако, для киммерийца никакого смысла. Неожиданно варвар догадался, что эта линия подразумевала другой остров, гораздо большего размера. Его периметр изображен полукругом.
И тут только Конан заметил на песке до боли знакомый след. Справа от картины неясно вырисовывался контур его собственного меча. Неизвестный художник оказался к тому же вором?!
– Борода Бэла! – с чувством выругался киммериец, пнув песок рядом с картой и чуть не испортив изображении. Что ни говори, эти ганаки выбрали оригинальный способ выразить ему благодарность. Несомненно, крючковатые буквицы давали всему этому какое-то объяснение, но для варвара они были так же загадочны, как руны кхитайских мудрецов. Исполнившись безнадежного отчаяния, он поглядел на иероглифы еще с минуту, как будто время могло наполнить их содержанием.
Оставив тщетные попытки изучить азбуку дикарей, Конан глубоко вздохнул и зашагал к берегу. Утреннее солнце освещало следы. Следуя им, Конан вышел к кустам, где обнаружил несколько аккуратно припрятанных весел и одну-единственную лодку. Возможно, ганаки желали, чтобы он сам приплыл на их остров. Не так ли надлежало поступить настоящему Кулунге? Что ж, какова бы ни была истинная причина столь спешного отплытия, маршрут их теперь был предельно ясен.
Вскарабкавшись на ближайшее дерево, Конан натряс кокосов, и только после того, как насытился, спустил лодку на воду. Перед самым отплытием он еще раз изучил карту, надеясь всем сердцем, что остров располагался недалеко.
Ганакское судно являло собой воплощение истинной простоты, хотя и было рассчитано на более здорового человека. Отломав часть весла, Конан подогнал его под свой рост. Теперь грести было куда легче. Ритмичными попеременными штрихами он разрезал веслом прибой до тех пор, пока остров позади него не превратился в крохотное пятнышко. Только сейчас в голове киммерийца родился неожиданный вопрос. От изумления он даже перестал грести. Куда же девались трупы птиц? Варвар удивился, что не заметил их отсутствия сразу. Он решительно не видел на берегу тел – только головы, сваленные в огромные беспорядочные кучи. Было ли это делом рук ганаков, которые побросали обезглавленных птиц в море? Где только не побывал киммериец на своем веку, избороздив тысячу дорог и изучив сотни обычаев, однако даже из того немногого, что он знал о ганаках, они показались ему большими чудаками.
Стараясь поскорей забыть об отрубленных головах, варвар снова взялся за весло. Мускулы вздулись на его спине, играя под бронзовой от загара кожей. Страстное желание оказаться как можно дальше от мрачного побережья заставило его грести могучими рывками.
Прежде чем солнце поднялось в зенит, цель его широкой кромкой замаячила впереди. Возблагодарив Крома за короткий и небогатый событиями путь, Конан отложил весло и, потянувшись, принялся внимательно изучать побережье. Энтузиазм, вызванный одним лишь видом земли, вмиг освежил уставшее тело.
Новый остров казался более обещающим. Темно-зеленые джунгли простирались до самой воды, возвышаясь отвесной стеной над крутым, изрытым корнями берегом. В несколько энергичных гребков Конан достиг скорее глинистого, чем песчаного побережья. Чайки и крабы беззаботно разгуливали средь зеленого хлама водорослей и розоватых ракушек. Шепот прибоя и пение птиц дополнились тихим всплеском весла. Что ж, по крайней мере, остров демонстрировал все признаки буйной жизни и выглядел куда привлекательней того костлявого побережья.
Да и размером остров был не в пример больше. Издали он, правда, не показался этаким великаном, однако сейчас выглядел довольно внушительно: раз в шесть или семь шире своего соседа – полумесяца. Джунгли простирались так далеко, покуда мог видеть глаз. Остров был высоко приподнят над морем и у самого своего подножья сплошь зарос ягодой и виноградом. Причем последний достигал поистине впечатляющего размера, какой встречался лишь в Куше да на запретных берегах Зархебы, где нога человека не ступала со времен гибели Атлантиды.
В действительности остров был пропитан духом той первобытной девственности, которая сохранилась лишь к югу от Куша. Конан сильно сомневался, что перо хоть одного картографа пыталось обрисовать его контуры.
Направив лодку к тому самому месту, что было определено на ганакской карте, Конан оглядел побережье в поисках новых признаков жизни. Не считая длинноногих птиц и деловито снующих крабов, он не видел пока никаких других обитателей. Возможно, они прятались в джунглях; варвар не переставал надеяться, что флора и фауна острова помогут определить его месторасположение и подскажут путь на материк. Но сначала надо разыскать ганаков. С какой бы целью они ни пригласили его в гости – он скоро об этом узнает.
Конан опустил весло в воду и смерил глубину: древко коснулось дна. Соскользнув с лодки, варвар по грудь погрузился в теплую голубую воду. Осторожно ступая по мягкому илистому дну, он двинулся дальше к берегу. Маленькие полосатые рыбки, которыми изобиловал залив, стайками разбежались кто куда, встревоженные неожиданным вторжением киммерийца. Всматриваясь в прозрачную воду, Конан выискивал малейший признак опасности, что могла поджидать его на пути.
Наступив на гладкий широкий камень, он вдруг почувствовал странное движение за спиной. Не раздумывая ни минуты, варвар мигом вскарабкался в седло, уцепившись за пальмовое перекрестье.
То, что он нащупал у себя под ногой, было вовсе не камнем, а раковиной огромного моллюска – столь гигантского, что запросто мог проглотить Конана по пояс. Его толстые обрюзгшие челюсти, сплошь забитые илом и песком, озадачили даже бывалого киммерийца. К счастью, внезапно раскрывшаяся пасть обдала варвара грязью, вовремя предупредив об опасности.
Конан с облегчением вздохнул. Никогда еще ему не приходилось видеть моллюска столь невероятного размера. Надо полагать, аппетит твари вполне соответствовал ее пропорциям. Обругав себя за неосторожность, Конан погреб дальше, так и не слезая с лодки до самого берега.
Конан мучительно переживал свою утрату. Лишенный меча и не имея даже тряпки на теле, все, чем он располагал, было смекалкой да инстинктами. С этим оружием он одержал в прошлом не одну победу. Хорошо бы они не подвели и впредь. Однако надо бы держать ухо востро, не то этот миленький островок запросто станет его могилой.
Вытащив лодку на берег, Конан пристально всмотрелся в изумрудную зелень джунглей. Залитые солнцем пальмы плавно покачивались на ветру, маня киммерийца под свои тенистые кроны. Однако Конан проигнорировал соблазн. Он волоком оттащил лодку к подножию небольшого песчаного холма и, сжав в руке весло, принялся изучать побережье.
Борьба на палках – искусство восточных воинов – подходила северянину менее всего, не говоря уж о неудобствах, связанных с ее применением в ближнем бою. Однако сейчас заточенное весло вполне могло доказать свою полезность.
Пока ничего особенного заметно не было, разве что джунгли чуть редели в месте, указанном на ганакском рисунке. Мысленно представив себе иероглифы, он неожиданно вспомнил один из них: небольшой кружок со значком внутри, он располагался у самого берега и в точности соответствовал логову моллюска. Несомненно, значок предупреждал об опасности. Нахмурившись, Конан попытался припомнить остальные из дюжины символов, начертанных на песке. Однако даже тс, которые все же удалось вспомнить, мало о чем ему говорили.
По мере того как киммериец продвигался к указанному просвету, песок под ногами становился мягче, а его безукоризненная белизна обрела грязно-желтый оттенок. Тощие пучки травы ковром устилали влажную землю. Несмотря на ветерок с моря, воздух наполнился запахом гнили.
Обогнув мысок, Конан увидел лодки. Они лежали в пределах броска копья. Варвар ускорил шаг, шлепая по щиколотку в грязи. Рой жирных темно-зеленых мух повис над тремя из них, наполняя воздух монотонным жужжанием. Насекомых привлекла кровь, черневшая пятнами на пальмовом дереве. Видимо, кезатти изрядно разукрасили нескольких туземцев.
Утопая о трясине, Конан поскреб ощетинившийся подбородок, размышляя, куда ганаки могли отправиться потом. Куда ни глянь, повсюду разлилась грязная теплая жижа, а ближе к джунглям она превращалась в глубокое поросшее тростником болото. Вообще-то киммериец считался неплохим следопытом, однако в этой зловонной грязи вряд ли бы разобрался даже разведчик пиктов.
Несколько растерявшись, Конан закружил вокруг лодок в поисках хоть малейшего намека на дальнейший маршрут туземцев. Где-то поблизости должно быть село. А раз так – то болото скоро кончалось: вряд ли нормальный человек стал бы жить возле зловонно смердящей лужи.
…Нет, мокрая земля не сохранила ни одного отпечатка. Конан заметил, что в том месте, где он только что стоял, вода быстро поднялась, засасывая след мутной тиной. Прихлопнув на ноге жирного слепня, Конан продолжил поиски. Неожиданно его блуждающий взгляд наткнулся на блестящий предмет, вдавленный в глину. Ракушка из ожерелья старого гамака! Он поднял ее, удивляясь яркости и затейливости узора. Такие безделушки стоили в городах больших денег.
Интересно, он обронил ее случайно или намеренно? Полагая последнее, варвар зажал вещицу в кулак и, припомнив, куда был повернут ее острый конец, зашлепал в указанном направлении. На расстоянии тридцати шагов он обнаружил другую, на этот раз ярко-пурпурную, с темными концентрическими кругами.
Ага, значит, старик пометил свой путь. Слабая улыбка коснулась уголков его губ, и он решительно зашагал дальше, продираясь сквозь мокрую липкую зелень, пока джунгли, сомкнувшиеся за спиной, не скрыли из виду берег.
Облако мух и комариный рой неотступно преследовали его по пятам, беспрестанно кусая и жаля. Вяло отмахиваясь от назойливых кровососов, Конан прислушался.
…Странно, ни щебета обезьян, ни писка грызунов, ни рева хищников слышно не было. Однако ничего утешительного в этом не было: птицы и хищники всегда жили рядом. Он обошел стороной змею, притаившуюся в камышах, и отказался от грозди ягод, две из которых уж слишком напоминали глаза.
Джунгли сгустились. Цветы бесконечных форм и оттенков росли повсюду, и Конан старался по возможности не касаться их лепестков. Киммериец прекрасно знал, что за их пышной красотой нередко скрывался смертельный яд.
…А в воздухе витали дивные ароматы, причем благоухание тончайших духов забавно смешивалось с едкостью болотной гнили. Запах казался дурманящим, и варвар старался не вдыхать полной грудью. Там и сям свисали спелые фрукты, но, позабыв про урчание в животе, он отказался и от них.
Остановившись передохнуть, Конан взглянул на небо. Недавняя улыбка тут же исчезла с лица, уступив место угрюмой гримасе. Теплый дневной бриз неожиданно перерос в настоящий шквал, а небо затянулось грозовыми облаками. Буквально в следующий миг прозвучал раскат грома и разразился сильнейший шторм. Дождь градом обрушился на разомлевшего от духоты киммерийца.
– Кромов клык! – пробурчал варвар и бросился под широкую крону ближайшего дерева.
Укрывшись под ее навесом, он с отвращением наблюдал, как уровень жижи стремительно поднимался и достигал уже колен. Теперь след старика наверняка потеряется. Мрачно тряхнув вымокшей гривой, киммериец устало прислонился к мягкому мшистому стволу. Хорошо хоть ливень спугнул насекомых, и теперь он сполна мог насладиться короткой передышкой.
Сжав горсть ракушек в одной руке, а ганакское копье в другой, Конан стал ждать конца разгулявшейся стихии.
Ночь, проведенная в глубоком забытьи без снов и видений, восстановила силы. Конан попытался собраться с мыслями. Воспоминания о недавнем превращении отозвались неясной полузабытой болью. Он смутно подозревал, что с ним по-прежнему что-то было не так. Эти приступы тяжелого долгого сна столь неестественны! Прежде он спал куда легче, даже после таких битв, как вчерашняя. Он беспощадно терзал свой мозг, силясь разгадать природу шаманского заклятия и, что еще важнее, – побороть его зловещий эффект. Однако ни в том, ни в другом направлении попытки не имели большого успеха.
Варвар рассеянно пошарил рукой в поисках меча. Странно, нигде вокруг клинка не было заметно.
Слегка раздраженный, он встал на ноги и тщательно осмотрел побережье. Наверняка ганаки дрыхли где-нибудь невдалеке. Варвар прислушался… На берегу царила мертвая тишина, и варвар с ужасом осознал, что вновь остался один. Разозлившись, он нервно ступил вперед… но тут же отпрыгнул в сторону, чуть было не испортив загадочного рисунка на песке.
Глубокие следы вокруг означали, что один из ганаков торопливо набросал этот чертеж. Стрела, исходившая из кривого полумесяца – очевидно, острова, – указывала на восток. Ее острие упиралось в плавную линию, вдоль которой тянулся набор символов, не имевших, однако, для киммерийца никакого смысла. Неожиданно варвар догадался, что эта линия подразумевала другой остров, гораздо большего размера. Его периметр изображен полукругом.
И тут только Конан заметил на песке до боли знакомый след. Справа от картины неясно вырисовывался контур его собственного меча. Неизвестный художник оказался к тому же вором?!
– Борода Бэла! – с чувством выругался киммериец, пнув песок рядом с картой и чуть не испортив изображении. Что ни говори, эти ганаки выбрали оригинальный способ выразить ему благодарность. Несомненно, крючковатые буквицы давали всему этому какое-то объяснение, но для варвара они были так же загадочны, как руны кхитайских мудрецов. Исполнившись безнадежного отчаяния, он поглядел на иероглифы еще с минуту, как будто время могло наполнить их содержанием.
Оставив тщетные попытки изучить азбуку дикарей, Конан глубоко вздохнул и зашагал к берегу. Утреннее солнце освещало следы. Следуя им, Конан вышел к кустам, где обнаружил несколько аккуратно припрятанных весел и одну-единственную лодку. Возможно, ганаки желали, чтобы он сам приплыл на их остров. Не так ли надлежало поступить настоящему Кулунге? Что ж, какова бы ни была истинная причина столь спешного отплытия, маршрут их теперь был предельно ясен.
Вскарабкавшись на ближайшее дерево, Конан натряс кокосов, и только после того, как насытился, спустил лодку на воду. Перед самым отплытием он еще раз изучил карту, надеясь всем сердцем, что остров располагался недалеко.
Ганакское судно являло собой воплощение истинной простоты, хотя и было рассчитано на более здорового человека. Отломав часть весла, Конан подогнал его под свой рост. Теперь грести было куда легче. Ритмичными попеременными штрихами он разрезал веслом прибой до тех пор, пока остров позади него не превратился в крохотное пятнышко. Только сейчас в голове киммерийца родился неожиданный вопрос. От изумления он даже перестал грести. Куда же девались трупы птиц? Варвар удивился, что не заметил их отсутствия сразу. Он решительно не видел на берегу тел – только головы, сваленные в огромные беспорядочные кучи. Было ли это делом рук ганаков, которые побросали обезглавленных птиц в море? Где только не побывал киммериец на своем веку, избороздив тысячу дорог и изучив сотни обычаев, однако даже из того немногого, что он знал о ганаках, они показались ему большими чудаками.
Стараясь поскорей забыть об отрубленных головах, варвар снова взялся за весло. Мускулы вздулись на его спине, играя под бронзовой от загара кожей. Страстное желание оказаться как можно дальше от мрачного побережья заставило его грести могучими рывками.
Прежде чем солнце поднялось в зенит, цель его широкой кромкой замаячила впереди. Возблагодарив Крома за короткий и небогатый событиями путь, Конан отложил весло и, потянувшись, принялся внимательно изучать побережье. Энтузиазм, вызванный одним лишь видом земли, вмиг освежил уставшее тело.
Новый остров казался более обещающим. Темно-зеленые джунгли простирались до самой воды, возвышаясь отвесной стеной над крутым, изрытым корнями берегом. В несколько энергичных гребков Конан достиг скорее глинистого, чем песчаного побережья. Чайки и крабы беззаботно разгуливали средь зеленого хлама водорослей и розоватых ракушек. Шепот прибоя и пение птиц дополнились тихим всплеском весла. Что ж, по крайней мере, остров демонстрировал все признаки буйной жизни и выглядел куда привлекательней того костлявого побережья.
Да и размером остров был не в пример больше. Издали он, правда, не показался этаким великаном, однако сейчас выглядел довольно внушительно: раз в шесть или семь шире своего соседа – полумесяца. Джунгли простирались так далеко, покуда мог видеть глаз. Остров был высоко приподнят над морем и у самого своего подножья сплошь зарос ягодой и виноградом. Причем последний достигал поистине впечатляющего размера, какой встречался лишь в Куше да на запретных берегах Зархебы, где нога человека не ступала со времен гибели Атлантиды.
В действительности остров был пропитан духом той первобытной девственности, которая сохранилась лишь к югу от Куша. Конан сильно сомневался, что перо хоть одного картографа пыталось обрисовать его контуры.
Направив лодку к тому самому месту, что было определено на ганакской карте, Конан оглядел побережье в поисках новых признаков жизни. Не считая длинноногих птиц и деловито снующих крабов, он не видел пока никаких других обитателей. Возможно, они прятались в джунглях; варвар не переставал надеяться, что флора и фауна острова помогут определить его месторасположение и подскажут путь на материк. Но сначала надо разыскать ганаков. С какой бы целью они ни пригласили его в гости – он скоро об этом узнает.
Конан опустил весло в воду и смерил глубину: древко коснулось дна. Соскользнув с лодки, варвар по грудь погрузился в теплую голубую воду. Осторожно ступая по мягкому илистому дну, он двинулся дальше к берегу. Маленькие полосатые рыбки, которыми изобиловал залив, стайками разбежались кто куда, встревоженные неожиданным вторжением киммерийца. Всматриваясь в прозрачную воду, Конан выискивал малейший признак опасности, что могла поджидать его на пути.
Наступив на гладкий широкий камень, он вдруг почувствовал странное движение за спиной. Не раздумывая ни минуты, варвар мигом вскарабкался в седло, уцепившись за пальмовое перекрестье.
То, что он нащупал у себя под ногой, было вовсе не камнем, а раковиной огромного моллюска – столь гигантского, что запросто мог проглотить Конана по пояс. Его толстые обрюзгшие челюсти, сплошь забитые илом и песком, озадачили даже бывалого киммерийца. К счастью, внезапно раскрывшаяся пасть обдала варвара грязью, вовремя предупредив об опасности.
Конан с облегчением вздохнул. Никогда еще ему не приходилось видеть моллюска столь невероятного размера. Надо полагать, аппетит твари вполне соответствовал ее пропорциям. Обругав себя за неосторожность, Конан погреб дальше, так и не слезая с лодки до самого берега.
Конан мучительно переживал свою утрату. Лишенный меча и не имея даже тряпки на теле, все, чем он располагал, было смекалкой да инстинктами. С этим оружием он одержал в прошлом не одну победу. Хорошо бы они не подвели и впредь. Однако надо бы держать ухо востро, не то этот миленький островок запросто станет его могилой.
Вытащив лодку на берег, Конан пристально всмотрелся в изумрудную зелень джунглей. Залитые солнцем пальмы плавно покачивались на ветру, маня киммерийца под свои тенистые кроны. Однако Конан проигнорировал соблазн. Он волоком оттащил лодку к подножию небольшого песчаного холма и, сжав в руке весло, принялся изучать побережье.
Борьба на палках – искусство восточных воинов – подходила северянину менее всего, не говоря уж о неудобствах, связанных с ее применением в ближнем бою. Однако сейчас заточенное весло вполне могло доказать свою полезность.
Пока ничего особенного заметно не было, разве что джунгли чуть редели в месте, указанном на ганакском рисунке. Мысленно представив себе иероглифы, он неожиданно вспомнил один из них: небольшой кружок со значком внутри, он располагался у самого берега и в точности соответствовал логову моллюска. Несомненно, значок предупреждал об опасности. Нахмурившись, Конан попытался припомнить остальные из дюжины символов, начертанных на песке. Однако даже тс, которые все же удалось вспомнить, мало о чем ему говорили.
По мере того как киммериец продвигался к указанному просвету, песок под ногами становился мягче, а его безукоризненная белизна обрела грязно-желтый оттенок. Тощие пучки травы ковром устилали влажную землю. Несмотря на ветерок с моря, воздух наполнился запахом гнили.
Обогнув мысок, Конан увидел лодки. Они лежали в пределах броска копья. Варвар ускорил шаг, шлепая по щиколотку в грязи. Рой жирных темно-зеленых мух повис над тремя из них, наполняя воздух монотонным жужжанием. Насекомых привлекла кровь, черневшая пятнами на пальмовом дереве. Видимо, кезатти изрядно разукрасили нескольких туземцев.
Утопая о трясине, Конан поскреб ощетинившийся подбородок, размышляя, куда ганаки могли отправиться потом. Куда ни глянь, повсюду разлилась грязная теплая жижа, а ближе к джунглям она превращалась в глубокое поросшее тростником болото. Вообще-то киммериец считался неплохим следопытом, однако в этой зловонной грязи вряд ли бы разобрался даже разведчик пиктов.
Несколько растерявшись, Конан закружил вокруг лодок в поисках хоть малейшего намека на дальнейший маршрут туземцев. Где-то поблизости должно быть село. А раз так – то болото скоро кончалось: вряд ли нормальный человек стал бы жить возле зловонно смердящей лужи.
…Нет, мокрая земля не сохранила ни одного отпечатка. Конан заметил, что в том месте, где он только что стоял, вода быстро поднялась, засасывая след мутной тиной. Прихлопнув на ноге жирного слепня, Конан продолжил поиски. Неожиданно его блуждающий взгляд наткнулся на блестящий предмет, вдавленный в глину. Ракушка из ожерелья старого гамака! Он поднял ее, удивляясь яркости и затейливости узора. Такие безделушки стоили в городах больших денег.
Интересно, он обронил ее случайно или намеренно? Полагая последнее, варвар зажал вещицу в кулак и, припомнив, куда был повернут ее острый конец, зашлепал в указанном направлении. На расстоянии тридцати шагов он обнаружил другую, на этот раз ярко-пурпурную, с темными концентрическими кругами.
Ага, значит, старик пометил свой путь. Слабая улыбка коснулась уголков его губ, и он решительно зашагал дальше, продираясь сквозь мокрую липкую зелень, пока джунгли, сомкнувшиеся за спиной, не скрыли из виду берег.
Облако мух и комариный рой неотступно преследовали его по пятам, беспрестанно кусая и жаля. Вяло отмахиваясь от назойливых кровососов, Конан прислушался.
…Странно, ни щебета обезьян, ни писка грызунов, ни рева хищников слышно не было. Однако ничего утешительного в этом не было: птицы и хищники всегда жили рядом. Он обошел стороной змею, притаившуюся в камышах, и отказался от грозди ягод, две из которых уж слишком напоминали глаза.
Джунгли сгустились. Цветы бесконечных форм и оттенков росли повсюду, и Конан старался по возможности не касаться их лепестков. Киммериец прекрасно знал, что за их пышной красотой нередко скрывался смертельный яд.
…А в воздухе витали дивные ароматы, причем благоухание тончайших духов забавно смешивалось с едкостью болотной гнили. Запах казался дурманящим, и варвар старался не вдыхать полной грудью. Там и сям свисали спелые фрукты, но, позабыв про урчание в животе, он отказался и от них.
Остановившись передохнуть, Конан взглянул на небо. Недавняя улыбка тут же исчезла с лица, уступив место угрюмой гримасе. Теплый дневной бриз неожиданно перерос в настоящий шквал, а небо затянулось грозовыми облаками. Буквально в следующий миг прозвучал раскат грома и разразился сильнейший шторм. Дождь градом обрушился на разомлевшего от духоты киммерийца.
– Кромов клык! – пробурчал варвар и бросился под широкую крону ближайшего дерева.
Укрывшись под ее навесом, он с отвращением наблюдал, как уровень жижи стремительно поднимался и достигал уже колен. Теперь след старика наверняка потеряется. Мрачно тряхнув вымокшей гривой, киммериец устало прислонился к мягкому мшистому стволу. Хорошо хоть ливень спугнул насекомых, и теперь он сполна мог насладиться короткой передышкой.
Сжав горсть ракушек в одной руке, а ганакское копье в другой, Конан стал ждать конца разгулявшейся стихии.
ГЛАВА 9
ИЗГНАННИК
– Я посланник Кулунги! – заявил Гомба, размахивая мечом перед толпой застывших в изумлении ганаков. Мускулистый воин горделиво возвышался над кучей спекшейся на солнце грязи, стигийский клинок, высоко поднятый над головой, серебром отливал в лучах утреннего солнца.
Позади стеной поднимались джунгли. Могучие кроны чуть покачивались на ветру. Холм возвышался в самом центре поляны, окруженной со всех сторон камышом. Воздвигнутый специально для этой цели на самом краю селения, вот уже несколько поколений он служил ганакам трибуной.
У подножья стояли пятеро изможденных, но распираемых гордостью ганаков. Они тщеславно лицезрели вереницу мужчин, женщин и детей, тянущуюся из деревни. Взоры остальных были обращены к Гомбе. Чуть поодаль восседали двадцать стариков. Длинные скамейки – простые бревна, сложенные треугольником, образовывали грубое подобие амфитеатра.
Старцы были похожи на статуи – такие же деревянные, как и их скамьи. Высохшие лица ничего не выражали, губы не хмурились и не улыбались. Черные глаза блестели жемчужинами, их взгляд был прикован к Гомбе. Большинство носило короткие рубахи из мелких белых ракушек, сплетенных в тяжелую, но эластичную ткань. Хитрые узоры, подобные тому, что носил Юкона, но сильно выцветшие от времени, покрывали тела. Некоторые не имели никаких украшений вовсе. Однако, размалеванные или нет, все щеголяли длинными седовласыми косами, помелом болтавшимися по земле. Гомба заговорил опять:
– Юкона, станешь ли ты отстаивать этот пост? Или преклонишься перед избранником Кулунги? – В его голосе чувствовалась насмешка.
Экс-вождь стоял за пределами треугольника, свесив руки плетьми, и как будто о чем-то думал. Услышав свое имя, он вздрогнул, но тут же выпрямился и ответил самозванцу зычным, уверенным голосом:
– И ты смеешь называть себя избранным?.. Ты, подло укравший атлангу у настоящего посланца?! Нет, не бывать тебе нашим вождем!
В толпе зашумели.
Подождав, когда шепот стихнет, он скрестил могучие руки на груди и, пристально посмотрев на соперника, продолжил:
– Что ж, я готов к гануте… А ты?
Пятеро воинов беспокойно переглянулись, а женщины успокоили неугомонных детей. Теперь все взгляды устремились на самого древнего старца, тот уже встал со скамьи, играя все еще крепкими мускулами под смуглой кожей.
– Нет! – прогудел его низкий голос, еще ниже, чем у Юконы.
На поляне воцарилась напряженная тишина, даже дети прекратили возню. Старик был так же высок, только тело его, чуть тронутое жирком, казалось от этого еще громаднее. Рубаха из блестящих черных ракушек негромко бряцнула, когда он резко встал на ноги, а эбонитовое ожерелье подпрыгнуло на груди. Длинная коса раскачивалась на ветру, словно кусок серебряной веревки.
– На этот раз гануты не будет. Три раза Юкона отстаивал этот пост и не раз доказал, что его заслуживает.
Сегодня он снова принес нам победу. Гомба, опусти оружие. Тем более если оно тебе не принадлежит. Всякий, кто уничтожил хоть одного кезатти, – наш друг. Вы поступили неправильно, бросив чужестранца одного. Мы выслушали тебя, Гомба. Теперь можешь спускаться вниз. То, что ты прикоснулся к атланге, еще не делает тебя вождем.
Подчиняясь авторитету старейшины, Гомба растерянно опустил меч. Скрежеща зубами, но не проронив ни слова, он с силой вонзил клинок в землю, да так, что над поверхностью осталась торчать лишь витая рукоятка.
– Твои слова для меня закон, великий ятаба и духовный вождь, – сокрушенно пробормотал юноша.
Тем временем старик направился к холму, толпа перед ним почтительно расступилась.
– Ты молод, Гомба, и мало знаешь о Кулунге и его пророчестве. Даже Юкона мог подзабыть эту древнюю легенду об избраннике Мухинго, Слезай, слезай, Гомба, уступи место ятабе, который и старше, и мудрее тебя, позволь поделиться с вами тем, что известно мне самому.
Ятаба подождал, пока юноша спустится вниз и присоединится к остальным слушателям. Только тогда старик не спеша взобрался на холм. С искусством умелого рассказчика он бросил поверх толпы блуждающий взгляд. Плавным певучим голосом он словно загипнотизировал свою аудиторию.
– Во времена, давно канувшие в Лету, жестокие междоусобицы раздирали наших предков. Каждый раз после смерти вождя сотни человек гибли в борьбе за его место.
Туман застилал глаза ятабы, как будто он оплакивал тех давно умерших ганаков.
– И тогда бог войны Мухинго, что берет наши души после смерти, спустился с облаков и посетил Ганаку. И воззвал он к братьям, что убили своих братьев, и к сестрам, что убили своих сестер, и кровавая слеза упала с его глаз – вот почему наша земля теперь красная. Затем он попросил ятабу собрать всех оставшихся в живых воинов в том самом месте, где много веков спустя вы стоите передо мной.
Позади стеной поднимались джунгли. Могучие кроны чуть покачивались на ветру. Холм возвышался в самом центре поляны, окруженной со всех сторон камышом. Воздвигнутый специально для этой цели на самом краю селения, вот уже несколько поколений он служил ганакам трибуной.
У подножья стояли пятеро изможденных, но распираемых гордостью ганаков. Они тщеславно лицезрели вереницу мужчин, женщин и детей, тянущуюся из деревни. Взоры остальных были обращены к Гомбе. Чуть поодаль восседали двадцать стариков. Длинные скамейки – простые бревна, сложенные треугольником, образовывали грубое подобие амфитеатра.
Старцы были похожи на статуи – такие же деревянные, как и их скамьи. Высохшие лица ничего не выражали, губы не хмурились и не улыбались. Черные глаза блестели жемчужинами, их взгляд был прикован к Гомбе. Большинство носило короткие рубахи из мелких белых ракушек, сплетенных в тяжелую, но эластичную ткань. Хитрые узоры, подобные тому, что носил Юкона, но сильно выцветшие от времени, покрывали тела. Некоторые не имели никаких украшений вовсе. Однако, размалеванные или нет, все щеголяли длинными седовласыми косами, помелом болтавшимися по земле. Гомба заговорил опять:
– Юкона, станешь ли ты отстаивать этот пост? Или преклонишься перед избранником Кулунги? – В его голосе чувствовалась насмешка.
Экс-вождь стоял за пределами треугольника, свесив руки плетьми, и как будто о чем-то думал. Услышав свое имя, он вздрогнул, но тут же выпрямился и ответил самозванцу зычным, уверенным голосом:
– И ты смеешь называть себя избранным?.. Ты, подло укравший атлангу у настоящего посланца?! Нет, не бывать тебе нашим вождем!
В толпе зашумели.
Подождав, когда шепот стихнет, он скрестил могучие руки на груди и, пристально посмотрев на соперника, продолжил:
– Что ж, я готов к гануте… А ты?
Пятеро воинов беспокойно переглянулись, а женщины успокоили неугомонных детей. Теперь все взгляды устремились на самого древнего старца, тот уже встал со скамьи, играя все еще крепкими мускулами под смуглой кожей.
– Нет! – прогудел его низкий голос, еще ниже, чем у Юконы.
На поляне воцарилась напряженная тишина, даже дети прекратили возню. Старик был так же высок, только тело его, чуть тронутое жирком, казалось от этого еще громаднее. Рубаха из блестящих черных ракушек негромко бряцнула, когда он резко встал на ноги, а эбонитовое ожерелье подпрыгнуло на груди. Длинная коса раскачивалась на ветру, словно кусок серебряной веревки.
– На этот раз гануты не будет. Три раза Юкона отстаивал этот пост и не раз доказал, что его заслуживает.
Сегодня он снова принес нам победу. Гомба, опусти оружие. Тем более если оно тебе не принадлежит. Всякий, кто уничтожил хоть одного кезатти, – наш друг. Вы поступили неправильно, бросив чужестранца одного. Мы выслушали тебя, Гомба. Теперь можешь спускаться вниз. То, что ты прикоснулся к атланге, еще не делает тебя вождем.
Подчиняясь авторитету старейшины, Гомба растерянно опустил меч. Скрежеща зубами, но не проронив ни слова, он с силой вонзил клинок в землю, да так, что над поверхностью осталась торчать лишь витая рукоятка.
– Твои слова для меня закон, великий ятаба и духовный вождь, – сокрушенно пробормотал юноша.
Тем временем старик направился к холму, толпа перед ним почтительно расступилась.
– Ты молод, Гомба, и мало знаешь о Кулунге и его пророчестве. Даже Юкона мог подзабыть эту древнюю легенду об избраннике Мухинго, Слезай, слезай, Гомба, уступи место ятабе, который и старше, и мудрее тебя, позволь поделиться с вами тем, что известно мне самому.
Ятаба подождал, пока юноша спустится вниз и присоединится к остальным слушателям. Только тогда старик не спеша взобрался на холм. С искусством умелого рассказчика он бросил поверх толпы блуждающий взгляд. Плавным певучим голосом он словно загипнотизировал свою аудиторию.
– Во времена, давно канувшие в Лету, жестокие междоусобицы раздирали наших предков. Каждый раз после смерти вождя сотни человек гибли в борьбе за его место.
Туман застилал глаза ятабы, как будто он оплакивал тех давно умерших ганаков.
– И тогда бог войны Мухинго, что берет наши души после смерти, спустился с облаков и посетил Ганаку. И воззвал он к братьям, что убили своих братьев, и к сестрам, что убили своих сестер, и кровавая слеза упала с его глаз – вот почему наша земля теперь красная. Затем он попросил ятабу собрать всех оставшихся в живых воинов в том самом месте, где много веков спустя вы стоите передо мной.