До прихода «варваров» в Риме, как известно, в моде были лишь тоги – кусок ткани, которую драпировали вокруг тела. Ходили без трусов, там вообще не шили одежду. Не умели…
Все теперь смешалось на Западе, латинское и «варварское» стояло рядом. Правда, с новой модой то боролись, то восторгались ею. Порой доходило до смешного. Так, в 397 году за ношение штанов в Риме полагалась пожизненная ссылка и конфискация имущества. А в 416 году запретили носить меховую и кожаную одежду «варваров» даже рабам. Потом запреты отменили.
Шараханья объяснялись переменой политической погоды, весной погода отличается непостоянством даже в природе… Тюрков звали в свиту императора, на ответственные посты в государстве. Разве дикарям доверили бы такое?
Владелец одного поместья, джентльмен Арбогаст, чье имя по-тюркски означало «Рыжая глотка», стал «учителем солдат» римской армии, ее главнокомандующим. Этот громогласный грубиян чувствовал себя при дворе как рыба в воде – слишком свободно, а когда его попытались сместить, он резко бросил императору: «Моя власть не зависит от твоей улыбки или нахмуренных бровей».
Через пару дней императора нашли задушенным в собственной постели.
Современник тех событий оставил полные слез строки: «Титул сенатора, который в античные времена казался римлянам вершиной всех почестей, превратился из-за этих белокурых варваров во что-то жалкое…» Конечно. Иначе и быть не могло: выживал сильнейший, он диктовал правила новой жизни.
Здоровая кровь вливалась в одряхлевшее тело Рима. Запад оживал.
Его хваленые патриции не могли соперничать с кипчаками ни в военном, ни в государственном искусстве, никто из его плебеев не мог так искусно возделывать землю, растить скот, строить защищенные города и красивые храмы. Это и было смешением культур, вернее, взращивание новой. Пришельцы не боялись грязной работы, после нее они мыли руки.
Римляне, изнеженные и слабые, проигрывали во всем, даже в любви, им оставалось лишь ненавидеть «варваров». А что делать? Начавшаяся после поражения 378 года волна дезертирства из армии усиливалась. Молодые латиняне боялись службы, прятались от нее, они увечили себя, чтобы избежать призыва, хотя укрывание рекрутов каралось смертной казнью. Ничто не спасало, а боевого духа в латинянах не было и не прибавилось с принятием христианства.
Массовое бегство из гарнизонов превратилось в явление, латиняне чувствовали себя неуютно среди тюрков, составлявших костяк армии. Выдержать уроки военной подготовки они физически не могли.
Сальвиан, пресвитер Массилии (Марселя), оставил описание обстановки тех лет, исполненное тихого ужаса. Города, не принявшие тюрков, стояли без охраны, даже когда подходили враги, «никто пальцем не двинул, чтобы защитить себя от смерти». Там жили отчаянные трусы… Неудивительно, поведение римлян было традиционно имперским, не все они спешили в новую жизнь. Былая власть и слава развратили их.
К V веку главенство тюрков на Западе стало абсолютным. Империю защищала армия, лишь условно называвшаяся римской армией. Даже военная казна (fiscus) теперь называлась fiscus barbaricus («варвар» на латыни «иноземец»)… Это и дало повод святому Иерониму заявить, что римляне теперь самая слабая нация на земле, поскольку они целиком зависят от того, как за них будут сражаться варвары…
Назвавшись христианами, европейцы ими не стали. «Клобук не делает монахом», – говорили в таких случаях на Алтае. Потому что ненавистью к ближнему жил Запад, тому ближнему, который кормил и защищал. Это и было настоящей его трагедией, которая через века проявила себя в гримасах колониальной политики. Колониализм не мог родиться на пустом месте, просто так, он последствие зла.
Восток побеждал, но побеждал своеобразно. Ему мешал Алтай, его традиции, они, как гири, висели на шеях переселенцев, были тем самым «неуправляемым варварством», о котором с сожалением говорил джентльмен Атаулф. Именно традиции (адаты) не позволили Арбогасту занять трон в Риме, хотя власть целиком была в его руках – главнокомандующий!
По «варварскому» праву он не мог быть императором, то есть царем, потому что не принадлежал к царскому роду. Он мог задушить любого, мог по римским законам стать императором, но… не стал менять традиций своих предков, побоялся Бога. Вместо себя посадил на трон римлянина, которому сам вызвался служить.
Это и было роком. Их роком!
Тюрки слишком долго не брали власть в свои руки, и… открылось еще одно различие народов Востока и Запада. Воспитанность европейцы приняли за слабость, а скромность – за трусость. Начались беспорядки, начинали их уже осмелевшие римляне. Они, христиане, так и не полюбили ближнего своего, граждан, говорящих по-тюркски. Указы императора тут были бессильны, уговоры – тоже. Зависть душила потомков Цезаря. Не желая служить в армии, не желая работать на государство, они уродовали себя, а тюрки – защитники и работники! – стали объектом унижений. Знать Рима требовала даже выслать пришельцев из Империи или превратить их в рабов.
Откровенное безумие отличало Рим, оскорбить «варвара» считали хорошим тоном. На монетах чеканили фигуру императора, наступающего на горло поверженного человека с телом змея. Это выходило за рамки гостеприимства, было позой. В V веке все понимали: кипчаки – неотъемлемая часть Европы, а сама Европа – родина для их молодежи. Ход колеса Истории нельзя изменить ни завистью, ни злобой.
С реальностью надо было считаться.
Трудные начинались времена, подлость окружила людей. Переселенцы голодали, мерзли. А римляне наживались на их бедах: в неурожайные годы меняли продукты на золото и на детей, которых брали в рабство. Новоселы, доведенные до края, не брезговали даже мясом убитых собак, но римлян не трогали. И помощи у них не просили, что тоже принималось за слабость.
После смерти императора Феодосия его сыновья по требованию римской знати попытались отменить «обычные дары войску», то есть поместья. Не вышло, родилось первое поколение латинских тюрков. Тысячи человек. Никто не позволил превратить их в рабов или бездомных, все-таки отцы были не самого слабого десятка.
А беда вызревала больно, как нарыв, и незаметно, она подкралась в 408 году, 25 декабря, в самый большой тюркский праздник – день Тенгри. Римляне начали казни жен и детей кипчаков, служивших в армии. Эдуард Гиббон о том событии написал так: «В один и тот же час и как бы по данному сигналу города Италии были опозорены одними и теми же отвратительными убийствами и грабежами, причем истребляли семейства и имущество варваров».
Тогда пришельцы, «доведенные до отчаяния обидой, которая могла бы вывести из терпения самых кротких и смиренных людей», восстали. Пожар охватил страну.
Лишь тогда горожане одумались, перед тюрками извинялись сенаторы и знать, им щедро заплатили золотом, чтобы они сняли осаду… На следующий год все повторилось вновь. В 410 году кипчаки в третий раз осадили Рим. Теперь его лживым словам уже не верили, город был взят, и воины не сдерживали себя. То был пока первый в истории случай, когда по улицам «вечного города» шли войска неприятеля.
Вражда грозила захлестнуть новое, едва родившееся новое общество Запада, резня была неминуема, но вспомнили мудрого римлянина, который знал, как усмирить стороны. Идею ему подсказало тюркское слово «каталык» (союзник). Появилась «католическая доктрина Церкви», или «католичество». А имя того человека – Дамасий, он был первым христианским епископом Рима.
Это он назвал кафедру епископов «Апостольским престолом». Удивительный человек. Дамасий, как и император Константин, все-таки был политиком, а не духовным лицом. Он тоже шел путем созидания, но прокладывал его не в сторону Палестины, епископ «доказывал», что Рим – оплот веры, выделяя при этом Послание апостола Павла к римлянам. Здесь, в римских катакомбах, Дамасий «искал» и «находил» памятники старины, оставшиеся от сектантов-иудеев.
Он установил памятные надписи, якобы отмечавшие могилы христианских мучеников. Его усилиями история христианства стала «древнее», хотя Рим никогда прежде не был христианским. Истинная датировка захоронений совершенно иная. Но… из «подземелий вырастал христианский Рим – столица католичества», как скажут о том времени западные историки.
С «открытий» Дамасия началось противостояние Рима и Константинополя, этой вражде суждено будет определять политику в Европе на века вперед. У столиц Запада уже тогда, в момент рождения, обнаружился разный взгляд на распространение веры. Так христианство, не успев толком оформиться, стало инструментом политики, встало на путь неминуемого раскола Церкви. Предопределенный свой путь.
Следует заметить, что, приняв сан уже старцем, Дамасий обучался правилам веры у тюрков и в личном общении, и через послов, и через переписку. В окружении епископа были величайшие люди, их потом назовут «докторами Церкви», ее основоположниками. Василий, Григорий Назианзин, Иероним, Амвросий, вряд ли имена этих великих святых что-либо скажут сегодня неискушенному в истории читателю. Равно как имя епископа Августина.
А они вписали страницу в тюркскую историю. Свою. Неповторимую, нетленную.
Христианская история относит Василия и Григория к учителям Восточной церкви, их светские имена забыты, однако известно, что воспитывались они в тюркской среде, возможно, в самом Дербенте. Только там можно было получить высшее богословское образование. О том свидетельствуют даже не их биографии, а глубокое знание основ веры, которую они проповедовали. Религии, корни которой не были связаны с прежними верованиями Греции или Рима.
На это обратили внимание многие исследователи. Только Кавказ с его святым городом Дербентом или в крайнем случае Египет с его «индийскими общинами» могли воспитать их. Нигде более получить столь обширные знания тогда было невозможно.
Все теперь смешалось на Западе, латинское и «варварское» стояло рядом. Правда, с новой модой то боролись, то восторгались ею. Порой доходило до смешного. Так, в 397 году за ношение штанов в Риме полагалась пожизненная ссылка и конфискация имущества. А в 416 году запретили носить меховую и кожаную одежду «варваров» даже рабам. Потом запреты отменили.
Шараханья объяснялись переменой политической погоды, весной погода отличается непостоянством даже в природе… Тюрков звали в свиту императора, на ответственные посты в государстве. Разве дикарям доверили бы такое?
Владелец одного поместья, джентльмен Арбогаст, чье имя по-тюркски означало «Рыжая глотка», стал «учителем солдат» римской армии, ее главнокомандующим. Этот громогласный грубиян чувствовал себя при дворе как рыба в воде – слишком свободно, а когда его попытались сместить, он резко бросил императору: «Моя власть не зависит от твоей улыбки или нахмуренных бровей».
Через пару дней императора нашли задушенным в собственной постели.
Современник тех событий оставил полные слез строки: «Титул сенатора, который в античные времена казался римлянам вершиной всех почестей, превратился из-за этих белокурых варваров во что-то жалкое…» Конечно. Иначе и быть не могло: выживал сильнейший, он диктовал правила новой жизни.
Здоровая кровь вливалась в одряхлевшее тело Рима. Запад оживал.
Его хваленые патриции не могли соперничать с кипчаками ни в военном, ни в государственном искусстве, никто из его плебеев не мог так искусно возделывать землю, растить скот, строить защищенные города и красивые храмы. Это и было смешением культур, вернее, взращивание новой. Пришельцы не боялись грязной работы, после нее они мыли руки.
Римляне, изнеженные и слабые, проигрывали во всем, даже в любви, им оставалось лишь ненавидеть «варваров». А что делать? Начавшаяся после поражения 378 года волна дезертирства из армии усиливалась. Молодые латиняне боялись службы, прятались от нее, они увечили себя, чтобы избежать призыва, хотя укрывание рекрутов каралось смертной казнью. Ничто не спасало, а боевого духа в латинянах не было и не прибавилось с принятием христианства.
Массовое бегство из гарнизонов превратилось в явление, латиняне чувствовали себя неуютно среди тюрков, составлявших костяк армии. Выдержать уроки военной подготовки они физически не могли.
Сальвиан, пресвитер Массилии (Марселя), оставил описание обстановки тех лет, исполненное тихого ужаса. Города, не принявшие тюрков, стояли без охраны, даже когда подходили враги, «никто пальцем не двинул, чтобы защитить себя от смерти». Там жили отчаянные трусы… Неудивительно, поведение римлян было традиционно имперским, не все они спешили в новую жизнь. Былая власть и слава развратили их.
К V веку главенство тюрков на Западе стало абсолютным. Империю защищала армия, лишь условно называвшаяся римской армией. Даже военная казна (fiscus) теперь называлась fiscus barbaricus («варвар» на латыни «иноземец»)… Это и дало повод святому Иерониму заявить, что римляне теперь самая слабая нация на земле, поскольку они целиком зависят от того, как за них будут сражаться варвары…
Назвавшись христианами, европейцы ими не стали. «Клобук не делает монахом», – говорили в таких случаях на Алтае. Потому что ненавистью к ближнему жил Запад, тому ближнему, который кормил и защищал. Это и было настоящей его трагедией, которая через века проявила себя в гримасах колониальной политики. Колониализм не мог родиться на пустом месте, просто так, он последствие зла.
Восток побеждал, но побеждал своеобразно. Ему мешал Алтай, его традиции, они, как гири, висели на шеях переселенцев, были тем самым «неуправляемым варварством», о котором с сожалением говорил джентльмен Атаулф. Именно традиции (адаты) не позволили Арбогасту занять трон в Риме, хотя власть целиком была в его руках – главнокомандующий!
По «варварскому» праву он не мог быть императором, то есть царем, потому что не принадлежал к царскому роду. Он мог задушить любого, мог по римским законам стать императором, но… не стал менять традиций своих предков, побоялся Бога. Вместо себя посадил на трон римлянина, которому сам вызвался служить.
Иначе сложилась судьба Теодориха, другого претендента на римский престол. Он, в отличие от Арбогаста, был царского рода, поэтому во власть вошел легко. Сменил одежду на римскую и принял римское имя. И все. Традицию заложили правители династии Ахеменидов в Персии и Солнечной династии в Индии, что подтверждают находки археологов на Среднем Востоке, где эти династии правили задолго до новой эры. Они носили шаровары, а поверх них «чужую» одежду.Европейцы быстро нащупали эту уязвимую жилку кипчаков, которая связывала сильнее любого каната. Их благородство, верность слову, закону, роду теперь служили Западу черной службой. Правители Рима и Византии, не боясь, приближали «варваров», доверяли им свою охрану, прислушивались к их советам. На власть те не посягали, сами отказывались от нее. Хорошо это или плохо? Вопрос не для обсуждения, но верность адатам заводила тюрков как народ в глухой политический тупик, на вторые роли в покоренных ими же государствах Запада. Восток терял лицо, даже когда побеждал.
Это и было роком. Их роком!
Тюрки слишком долго не брали власть в свои руки, и… открылось еще одно различие народов Востока и Запада. Воспитанность европейцы приняли за слабость, а скромность – за трусость. Начались беспорядки, начинали их уже осмелевшие римляне. Они, христиане, так и не полюбили ближнего своего, граждан, говорящих по-тюркски. Указы императора тут были бессильны, уговоры – тоже. Зависть душила потомков Цезаря. Не желая служить в армии, не желая работать на государство, они уродовали себя, а тюрки – защитники и работники! – стали объектом унижений. Знать Рима требовала даже выслать пришельцев из Империи или превратить их в рабов.
Откровенное безумие отличало Рим, оскорбить «варвара» считали хорошим тоном. На монетах чеканили фигуру императора, наступающего на горло поверженного человека с телом змея. Это выходило за рамки гостеприимства, было позой. В V веке все понимали: кипчаки – неотъемлемая часть Европы, а сама Европа – родина для их молодежи. Ход колеса Истории нельзя изменить ни завистью, ни злобой.
С реальностью надо было считаться.
Трудные начинались времена, подлость окружила людей. Переселенцы голодали, мерзли. А римляне наживались на их бедах: в неурожайные годы меняли продукты на золото и на детей, которых брали в рабство. Новоселы, доведенные до края, не брезговали даже мясом убитых собак, но римлян не трогали. И помощи у них не просили, что тоже принималось за слабость.
После смерти императора Феодосия его сыновья по требованию римской знати попытались отменить «обычные дары войску», то есть поместья. Не вышло, родилось первое поколение латинских тюрков. Тысячи человек. Никто не позволил превратить их в рабов или бездомных, все-таки отцы были не самого слабого десятка.
А беда вызревала больно, как нарыв, и незаметно, она подкралась в 408 году, 25 декабря, в самый большой тюркский праздник – день Тенгри. Римляне начали казни жен и детей кипчаков, служивших в армии. Эдуард Гиббон о том событии написал так: «В один и тот же час и как бы по данному сигналу города Италии были опозорены одними и теми же отвратительными убийствами и грабежами, причем истребляли семейства и имущество варваров».
Тогда пришельцы, «доведенные до отчаяния обидой, которая могла бы вывести из терпения самых кротких и смиренных людей», восстали. Пожар охватил страну.
Греки, которые боялись пришельцев больше, чем римляне, поступили «мудрее». После разгрома при Адрианополе они в том же 378 году собрали на площадях городов тюркскую молодежь, пообещав раздачу «щедрых подарков землями и деньгами», и перебили доверчивых юношей всех до единого.Последняя капля переполнила чашу терпения. Вспыхнула гражданская война, ее возглавил джентльмен Аларих, не любивший долгих разговоров, он осадил Рим. Кто не понимал слов, тот понял палку.
Лишь тогда горожане одумались, перед тюрками извинялись сенаторы и знать, им щедро заплатили золотом, чтобы они сняли осаду… На следующий год все повторилось вновь. В 410 году кипчаки в третий раз осадили Рим. Теперь его лживым словам уже не верили, город был взят, и воины не сдерживали себя. То был пока первый в истории случай, когда по улицам «вечного города» шли войска неприятеля.
Вражда грозила захлестнуть новое, едва родившееся новое общество Запада, резня была неминуема, но вспомнили мудрого римлянина, который знал, как усмирить стороны. Идею ему подсказало тюркское слово «каталык» (союзник). Появилась «католическая доктрина Церкви», или «католичество». А имя того человека – Дамасий, он был первым христианским епископом Рима.
Это он назвал кафедру епископов «Апостольским престолом». Удивительный человек. Дамасий, как и император Константин, все-таки был политиком, а не духовным лицом. Он тоже шел путем созидания, но прокладывал его не в сторону Палестины, епископ «доказывал», что Рим – оплот веры, выделяя при этом Послание апостола Павла к римлянам. Здесь, в римских катакомбах, Дамасий «искал» и «находил» памятники старины, оставшиеся от сектантов-иудеев.
Он установил памятные надписи, якобы отмечавшие могилы христианских мучеников. Его усилиями история христианства стала «древнее», хотя Рим никогда прежде не был христианским. Истинная датировка захоронений совершенно иная. Но… из «подземелий вырастал христианский Рим – столица католичества», как скажут о том времени западные историки.
С «открытий» Дамасия началось противостояние Рима и Константинополя, этой вражде суждено будет определять политику в Европе на века вперед. У столиц Запада уже тогда, в момент рождения, обнаружился разный взгляд на распространение веры. Так христианство, не успев толком оформиться, стало инструментом политики, встало на путь неминуемого раскола Церкви. Предопределенный свой путь.
Следует заметить, что, приняв сан уже старцем, Дамасий обучался правилам веры у тюрков и в личном общении, и через послов, и через переписку. В окружении епископа были величайшие люди, их потом назовут «докторами Церкви», ее основоположниками. Василий, Григорий Назианзин, Иероним, Амвросий, вряд ли имена этих великих святых что-либо скажут сегодня неискушенному в истории читателю. Равно как имя епископа Августина.
А они вписали страницу в тюркскую историю. Свою. Неповторимую, нетленную.
Христианская история относит Василия и Григория к учителям Восточной церкви, их светские имена забыты, однако известно, что воспитывались они в тюркской среде, возможно, в самом Дербенте. Только там можно было получить высшее богословское образование. О том свидетельствуют даже не их биографии, а глубокое знание основ веры, которую они проповедовали. Религии, корни которой не были связаны с прежними верованиями Греции или Рима.
На это обратили внимание многие исследователи. Только Кавказ с его святым городом Дербентом или в крайнем случае Египет с его «индийскими общинами» могли воспитать их. Нигде более получить столь обширные знания тогда было невозможно.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента