— Самая большая, больше нет. Добро не мое, но ты не обращай внимания. Все равно подруге подарил кто-нибудь. Не нравится? Примерь.
   Я примерил. Майка пришлась в самый раз.
   — Подошла? Носи на здоровье, — сказала Сакура.
   — Спасибо.
   — А раньше у тебя было? Чтоб так долго без памяти? — спросила она.
   Я кивнул. Закрыл глаза, пощупал новую майку, понюхал.
   — Послушай, Сакура… Знаешь, мне очень страшно, — признался я. — Почему, сам не знаю. Может, я за эти четыре часа изувечил кого-нибудь. Я же совершенно не помню, что со мной было. Видишь, весь в крови. Вдруг я что-нибудь совершил… Преступление или еще что… В памяти, без памяти — какая разница. Отвечать в любом случае придется. Ведь так?
   — Погоди ты. Может, у тебя кровь из носа пошла. Шел, задумался о чем-нибудь, налетел на столб и вот вам, пожалуйста, — кровь. Ну ты и стал ее вытирать. Разве так не бывает? У тебя сейчас мандраж — я понимаю, — но о плохом лучше не думать. Утром принесут газету; новости по телику посмотрим. И сразу ясно станет, случилось что-нибудь серьезное или нет. Потом надо обдумать все хорошенько. Что кровь? Разные же могут быть причины. Часто бывает, что у страха глаза велики. У меня вот каждый месяц кровь… по женским делам. Уже привыкла. Понял, что я хочу сказать?
   В очередной раз кивнув, я почувствовал, как лицо заливает краска. Сакура сыпанула «Нескафе» в большую чашку, налила в кастрюльку с ручкой воды и поставила кипятить. Пока вода закипала, она закурила, сделала несколько затяжек и потушила сигарету под струей воды. Запахло ментоловым дымом.
   — Хочу тебя спросить кое о чем. Ты уж извини. Можно?
   — Давай, — согласился я.
   — Ты говорил, что твоя сестра — приемная. Выходит, твои предки ее удочерили до того, как ты родился. Правильно?
   — Да. Родители зачем-то взяли приемную дочь. А я уже потом появился. Они, наверное, сами не ожидали.
   — Значит, ты их сын — и отца, и матери?
   — Ну, насколько мне известно… — замялся я.
   — Что же получается? У матери есть свой сын, родной, а она уходит из дома и берет с собой не тебя, а сестру, приемную дочку. Женщины обычно так не поступают.
   Я молчал.
   — Почему она так сделала?
   Я тряхнул головой. Кабы знать… Я уже миллион раз себя об этом спрашивал.
   — Тебе обидно, конечно.
   Обидно?
   — Не знаю. Только я детей заводить не собираюсь, даже если женюсь. Чего с ними делать, не представляю.
   — У меня, конечно, случай не такой тяжелый, — снова заговорила Сакура, — но я с предками тоже долго не ладила и чего только не вытворяла. Так что я тебя понимаю. И все же мой тебе совет: не спеши с выводами. На свете нет ничего абсолютного.
   Не отходя от плиты, Сакура стоя прихлебывала дымящийся «Нескафе» из огромной чашки с картинкой, изображавшей семейство муми-троллей. Стояла и молчала. Я тоже.
   — А родственников у тебя каких-нибудь нет? Надежных? — немного погодя спросила она.
   — Никого, — ответил я. Отец рассказывал, что родители его давно умерли, что он один — ни братьев, ни сестер, ни дядей, ни тетей. Правда или нет — не знаю. Не проверял. И так ясно, что у него ни родни, ни близких друзей нет. О родственниках по линии матери и речи быть не могло. Ведь я даже имени ее не знал.
   — Тебя послушать — отец у тебя прямо инопланетянин, — сказала Сакура. — Прилетел на Землю с какой-то звезды, прикинулся человеком, охмурил земную женщину и тебя родил. Чтобы потомством обзавестись. А мать узнала, испугалась и сбежала от страха. Мрак. Кино какое-то. Научная фантастика.
   Я молчал, не зная, что ответить.
   — Шутка, — сказала Сакура и широко улыбнулась: мол, действительно пошутила. — Короче, в целом свете тебе положиться не на кого — только на самого себя.
   — Выходит, так.
   Опершись о кухонную мойку, она сделала несколько глотков кофе и заявила — будто вспомнила:
   — Надо бы поспать. — Стрелки часов отмеряли начало четвертого. — Мне вставать полвосьмого, так что все равно уже как следует не отдохнешь. Хоть немного посплю. Тяжело работать, когда всю ночь не спишь. А ты как?
   Я сказал, что у меня есть спальный мешок, и попросил разрешения устроиться в уголке, чтобы ей не мешать. Достав из рюкзака компактно сложенный мешок, развернул и встряхнул его. Сакура с любопытством наблюдала за моими манипуляциями.
   — Настоящий бойскаут, честное слово, — проговорила она.
 
   Погасив свет, Сакура забралась под одеяло. Я тоже упаковался в мешок, закрыл глаза и попытался заснуть. Но не тут-то было. Перед глазами стояло расплывшееся на белой майке кровавое пятно, а касавшиеся его ладони все так же горели — как от ожога. Я открыл глаза и уставился в потолок. У кого-то в доме громко скрипели полы, лилась вода из крана. Завыла «скорая помощь». Она проезжала где-то далеко, однако ночью, в темноте, сирена гудела необычайно отчетливо.
   — Не спится что-то, — донесся из мрака шепот Сакуры.
   — Мне тоже, — откликнулся я.
   — Никак уснуть не могу. Из-за кофе, наверное. Перепила, что ли?
   Она включила светильник над подушкой, посмотрела, сколько времени, и снова выключила.
   — Ты не подумай чего… Иди ко мне, если хочешь. Может, вместе заснем. А то никак.
   Я вылез из мешка и нырнул к ней под одеяло. Прямо в трусах и в майке. На Сакуре была бледно-розовая пижама.
   — Между прочим, у меня в Токио парень остался. Так, ничего особенного, но у нас любовь. Поэтому мне больше никого не надо. И никакого секса. Я вообще-то насчет этого строгая. С виду, может, и не скажешь, конечно… Старомодная. Хотя раньше не такая была, дурила много. Сейчас совсем другое дело. Перебесилась. Так что ты ни о чем таком не думай. Мы с тобой — как брат и сестра. Усек?
   — Усек.
   Она обняла меня за плечи и несильно притиснула к себе. Ее щека коснулась моего подбородка:
   — Бедненький!
   Я, конечно, тут же возбудился. Проявил твердость, так сказать. Да еще какую! И раз такое дело, не удержался и провел рукой по ее бедру.
   — Ну-ну, — послышался голос Сакуры.
   — Я что… я ничего… — начат оправдываться я. — Ничего не могу поделать.
   — Понятно, — сказала Сакура. — Тяжело тебе, несчастному. Понимаю, понимаю. Перебороть себя не можешь, да?
   Глядя в темноту, я кивнул. Сакура замялась, потом спустила мне трусы и легонько сжала в руке мой окаменевший член. Точно хотела проверить. Как врач, который больному пульс измеряет. Я чувствовал ее мягкую ладонь и дал волю воображению…
   — А сколько сейчас твоей сестре?
   — Двадцать один. На шесть лет старше меня.
   — Хотел бы с ней увидеться? — спросила Сакура, подумав.
   — Наверное.
   — Наверное? — Ее рука сдавила мой член чуть сильнее. — Что значит «наверное»? Хочешь сказать, что особого желания у тебя нет?
   — Просто я не знаю, о чем с ней говорить. И потом — может, она и не захочет со мной встречаться. И мать то же самое. Может, они видеть меня не желают. Может, я не нужен никому. Они же из дома ушли. — «Без меня», — добавил я про себя.
   Сакура молчала, продолжая сжимать в ладони мое мужское достоинство — то слабее, то сильнее. В зависимости от этого я то немного остывал, то снова распалялся.
   — Ну что? Хочешь кончить?
   — Наверное.
   — Опять «наверное»?
   — Очень хочу, — поправился я.
   Сакура вздохнула и стала медленно водить рукой. Это было что-то… Не просто вверх-вниз, а как-то так, что насквозь пробирало. Пальцы ласково, с чувством, поглаживали меня. Я зажмурился и часто дышал.
   — Не вздумай ко мне прикасаться. И скажи, когда будешь кончать. Простыню испачкаем, возись потом с ней.
   — Ладно.
   — Ну, как у меня получается?
   — Супер!
   — Я же говорила: у меня от рождения руки золотые. Только секс здесь ни при чем. Помогаю расслабиться, вот и все. День сегодня был длинный, ты возбудился, вот и не заснешь никак. Понял?
   — Я хотел тебя попросить…
   — Э-э?
   — А можно я буду в голове воображать, что ты голая?
   Рука остановилась, и Сакура посмотрела мне в глаза.
   — Так ты что? Все это время в голом виде меня представляешь?
   — Угу. Я не нарочно, просто так получается.
   — Как это — получается?
   — Это ж не телевизор выключить.
   Она рассмеялась как-то странно.
   — Не пойму. Можно же что угодно вообразить и не говорить про это. Разрешила бы я или нет… Все равно ведь не узнаю, что там у тебя в голове.
   — Нет. Для меня это важно. Важно представлять. Вот я и подумал, что надо бы предупредить тебя заранее. А узнала бы ты или нет — разве в этом дело?
   — Какой ты воспитанный парень! — восхитилась Сакура. — В общем-то, ты прав. Конечно же, лучше было предупредить. А теперь — валяй. Представляй, что хочешь. Разрешаю.
   — Спасибо.
   — Ну и как я тебе?
   — Просто класс! — ответил я.
   Кончилось тем, что я вдруг почувствовал слабость, которая начала растекаться в районе поясницы. Казалось, тело плавает в какой-то тяжелой жидкости. Я сказал Сакуре, чту со мной творится, и она, схватив лежавшую у подушки тонкую бумажную салфетку, довела меня до оргазма. Копившаяся во мне энергия сильными толчками брызнула наружу. Сделав дело, Сакура вышла на кухню — выбросила салфетку и помыла руки.
   — Извини, — пробормотал я.
   — Да ладно тебе, — проговорила она, забираясь обратно под одеяло. — Что ты все время извиняешься? Подумаешь, какое дело! Самая обыкновенная физиология. Ну как? Полегчало?
   — Еще как полегчало.
   — И слава богу. — Сакура на миг задумалась и продолжала: — Мне вот что в голову пришло… Вот был бы номер, если бы я оказалась твоей сестрой.
   — Да уж… Здорово, — подхватил я.
   Она легко провела рукой по моим волосам.
   — Ну ладно. Я сплю. Иди к себе. А то я с тобой не засну. Если на рассвете опять придется с тобой возиться, это уж будет чересчур.
   Вернувшись в мешок, я снова закрыл глаза. Теперь-то я уж точно засну. И буду спать как убитый. Как еще ни разу не спал, с тех пор как ушел из дома. Большой бесшумный лифт медленно вез меня вниз, в самые недра земли. Свет потух, все звуки умерли.
 
   Когда я проснулся, Сакура уже ушла на работу. На часах — начало десятого. Плечо почти не болело — Сакура правду сказала. На столике в куше лежала сложенная газета и записка. И еще ключ от квартиры.
 
   Посмотрела в семь часов все новости, газету — от корки до корки. В нашей округе — порядок. Ни одного серьезного происшествия. Так что ты со своей кровью ни при чем. Вот и хорошо. В холодильнике ничего особенного, ешь, что найдешь. Будь как дома. Хочешь — дождись меня. Будешь уходить — ключ оставь под ковриком.
 
   Достав из холодильника пакет молока и убедившись, что срок годности еще не истек, я залил им кукурузные хлопья и стал есть. Вскипятил воду, заварил пакетик дарджилинского чая, выпил. Зажарил пару тостов и слопал, намазав обезжиренным маргарином. Потом открыл газету на странице с хроникой. В самом деле, в этом районе происшествий и случаев насилия не зарегистрировано.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента