– Я очень рад за тебя, девочка, вижу, что ты умеешь быть благодарной.
   Поскольку он всерьез остановился и не делал попыток двинуться дальше, Лола улыбнулась ему как можно ласковее и шагнула ближе. Вилли провел рукой по ее шее и сделал попытку добраться до груди, но форменное платье имело достаточно глухой ворот, и ему это не удалось. Лола положила руки ему на плечи и взглянула на наручные часы – без десяти двенадцать.
   – Как ты мила, – бормотал Вилли, – такая свеженькая, вкусно пахнешь…
   От него самого несло капустой и сосисками с перцем, Лола едва терпела. Он не уйдет отсюда без нее, поняла она в смятении, а времени для того, чтобы спровадить его и вернуться, у нее не осталось – без семи минут дверь должна быть открыта, иначе она подведет Маркиза.
   Лола слегка отстранилась и улыбнулась Вилли как можно непристойнее.
   – Ах, чертовка, ты меня возбуждаешь! – Он прижал Лолу к себе и жадно ощупал ее грудь. – Что за несносная форма у наших горничных, не поймешь, где застежка…
   Застежка была сзади, и Вилли просто дернул как следует воротник. Посыпались крючки и кнопки.
   – Ой, Вилли, мне попадет! – пискнула Лола.
   – Ничего-ничего, – бормотал он, уже плохо соображая от возбуждения, а сам теснил ее в угол коридорчика, в самый темный угол.
   Лола поняла, что нужно действовать, тем более что на часах было уже без шести минут, и ей показалось даже, что Маркиз уже тихонько дергает дверь с той стороны. Лола ловко обошла толстого запыхавшегося Вилли, так что он повернулся и теперь стоял спиной к заветной двери. Лола прижалась к нему и призывно повела бедрами, отчего Вилли совсем потерял голову. Он зажмурился с блаженной улыбкой на лице, и Лола тихонько подтолкнула его к самой двери. Теперь следовало прижаться к нему как можно крепче и, делая вид, что обнимаешь, повернуть за спиной Вилли засов на двери.
   «Черт, боров какой, – мысленно охая, думала Лола, пытаясь дотянуться до засова, – отъелся на сосисках, не обхватить никак…»
   Она напряглась и повернула засов. В ту же секунду Вилли пришло в голову, что успешнее будет добраться до Лолиного тела снизу. Чувствуя, как юбка лезет вверх, Лола подалась назад, чтобы освободить Маркизу выход. Вилли давил на нее всей массой, она уперлась в противоположную стену коридорчика, притянула его к себе за шею, чтобы не вертел головой, и впилась в губы.
   Боковым зрением, а скорее шестым чувством Лола видела, как Маркиз выскользнул из-за двери и снова запер ее за собой.
   – О, Вилли, мы же не можем здесь, – простонала Лола, но Вилли уже осатанел от желания.
   Его руки добрались наконец до ее тела, и Лола почувствовала, что его жадное и горячее естество готово пробить все преграды.
   – Но, Вилли…
   Он так вжал ее в стенку, что не оставил свободы маневра, вырваться из-под этой туши Лола и не пыталась. Однако он отстранился на секунду, только чтобы расстегнуть брюки. Этого Лоле оказалось достаточно.
   – О, Вилли, Вилли… да мать твою! – рявкнула она по-русски и с размаху всадила ему коленом в вожделеющую мужскую плоть.
   Он мгновенно согнулся и вырубился от боли и шока. Еще до того, как он упал, Лола сложила руки замком и стукнула его по шее, как учил ее когда-то Маркиз. Вряд ли такому бугаю, как Вилли, стало хуже от ее удара. Он икнул и осел на пол. Лола перепрыгнула через его бесчувственную тушу и, не помня себя, рванула следом за Маркизом к выходу из особняка.
 
   В темной глубине библиотеки двенадцать раз гулко пробили часы. Скрипнула открывшаяся дверь кабинета – та, через которую Маркиз прошел несколько минут назад. Послышались голоса и шаги входящих в библиотеку людей.
   – Он должен быть здесь! – произнес кто-то по-немецки. – Где этот чертов выключатель?
   Маркиз в отчаянии снова дернул ручку двери… и дверь легко распахнулась.
   Выскочив в коридор, Маркиз увидел рядом с дверью широкую спину охранника и отшатнулся. Но охраннику, похоже, не было никакого дела до своих непосредственных обязанностей. Он прижал к стене постанывающую Лолу и слился с ней в жарком поцелуе. Маркиз усмехнулся, захлопнул за собой дверь библиотеки, задвинул засов и побежал к винтовой лестнице. Распахнув входную дверь особняка, он выбежал на улицу. Быстрым шагом, но стараясь сохранять внешнюю благопристойность, чтобы не привлечь внимания случайных прохожих, Маркиз устремился в соседний переулок, где он оставил купленную накануне по дешевке подержанную машину. Не успел он дойти до угла, как сзади послышалось цоканье женских каблучков. Оглянувшись, Леня увидел догоняющую его Лолу, красную и растрепанную.
   – Ты куда? – сердито бросил он ей. – Возвращайся в дом, пока тебя не хватились.
   – Мне никак нельзя возвращаться! – чуть ли не в слезах выкрикнула Лола, едва поспевая за ним. – Ты что, не мог мне помочь? Этот боров едва меня не трахнул!
   Маркиз только махнул рукой.
   Свернув за угол, он увидел темный силуэт «Опеля» и в два больших шага подлетел к машине. Протянув руку к дверце, застыл на месте. На переднем сиденье рядом с местом водителя сидел человек – лысый толстяк в твидовом пиджаке…
   – Какого черта, Шульц? – возмущенно выкрикнул Маркиз, распахнув дверцу. – Как вы объясните…
   Слова застряли у него в горле. Шульц сидел, неподвижно уставившись перед собой широко раскрытыми неживыми глазами. На его виске темнела неровная рана, обрамленная сгустками запекшейся крови.
   Маркиз отшатнулся от трупа, резко втянув воздух сквозь сжатые зубы, и повернулся к Лоле:
   – Это ловушка, беги!..
   Но бежать было уже поздно. Вспыхнули ослепительные лучи автомобильных фар, и Лола с Маркизом замерли в их мертвенном свете, как артисты на сцене в финале кровавой трагедии.
   – Стоять неподвижно! – прогремел усиленный мегафоном голос. – Руки положить на крышу автомобиля!
   Тяжелой походкой неотвратимого рока к ним приблизились двое немецких полицейских, обшарили наглыми руками, защелкнули на запястьях наручники, грубыми толчками загнали в полицейский микроавтобус с зарешеченными окнами и повезли под завывание сирены по темным пустым улицам.
   Короткая поездка, снова – грубые руки, толчки, ступени, ярко освещенные коридоры полицейского участка, пустая голая комната, направленная в лицо лампа…
   – Вы хотите сделать заявление?
   – Нет.
   – По какой причине вы убили Гельмута Ланга?
   – Не знаю такого.
   – Человек, найденный мертвым в вашей машине.
   – Я его не убивал.
   – Вы задержаны на месте преступления. На орудии убийства – ваши отпечатки пальцев…
   – Какое орудие убийства?
   – Разводной ключ.
   – Я его не убивал.
   – Вы хотите сделать заявление?
   Лолы рядом не было, Маркиз понял, что их развели по разным комнатам и ее сейчас тоже допрашивают. Свет лампы резал глаза, хриплый голос бил и бил по барабанным перепонкам:
   – Что вы делали в доме господина Тизенхаузена?
   – Я там не был.
   – Что вы знаете о краже картины Рубенса «Кающаяся грешница»?
   – Ничего не знаю.
   – Гельмут Ланг был вашим сообщником?
   – Я не знаю такого.
   – Вы хотите сделать заявление?
   – Нет.
   – Ваша сообщница все нам рассказала!
   – Что именно?
   – Вы хотите это узнать?
   – Мне все равно.
   – Вы хотите сделать заявление?
   – Нет.
   – Вы хотите… – Нет… – Вы… – Нет…
   Лампа погасла, воцарилась блаженная тьма. Раздались шаги. Маркиз приоткрыл измученные глаза. Один человек вышел из комнаты, другой вошел – худощавый, невысокий, сутулый, с кривым носом и насмешливым длинным лицом.
   – Вы понимаете, господин Марков, – начал вошедший, не успев сесть на жесткий стул, привинченный к полу, – вы понимаете, что положение ваше незавидно. На основании многочисленных улик вас признают виновным в убийстве Гельмута Ланга.
   – Я его не убивал, – устало повторил Маркиз.
   Кривоносый поморщился:
   – Да не повторяйте вы это как попугай. Это вам не поможет. И совершенно неважно, убили вы его или нет. Вас хотят трахнуть – и вас трахнут! Для этого есть все возможности. Версия будет такая: вы в сговоре с Лангом украли из дома Тизенхаузенов картину, не поделили ее с соучастником и убили его. Картину, кстати, вы успели куда-то спрятать. Девушка, которая была с вами, тоже получит приличный срок за соучастие. Поймите, господин Марков, вы здесь, в Германии, чужие, и вы никому не нужны. С вами сделают все, что захотят.
   – Я так понимаю, – проговорил Леня, облизав пересохшие губы, – что вы – тот самый добрый дядя, которому я нужен и который по этой причине хочет мне помочь?
   – Я не добрый дядя, – кривоносый усмехнулся, – я деловой человек, и я хочу предложить вам сделку.
   – Я с удовольствием послушаю, что вы хотите мне предложить, только, знаете ли, обсуждать деловые предложения как-то приятнее без наручников. Я, конечно, понимаю, что не в моем положении диктовать условия, но думаю, что снять с меня наручники, дать мне стаканчик кофе и назвать свое имя – это вполне в ваших силах.
   Кривоносый господин усмехнулся, чуть склонил голову и нажал кнопку звонка. На пороге вырос двухметровый, коротко стриженный орангутанг в полицейской форме и вопросительно взглянул на кривоносого, потирая пудовые кулаки.
   – Э… офицер, снимите с заключенного наручники и принесите ему кофе. Мне тоже.
   «Он не из полиции, иначе знал бы, как зовут офицера, – сообразил Леня, – но при этом достаточно влиятелен для того, чтобы ему приказывать. Кто же это такой?»
   Орангутанг разочарованно засопел, но беспрекословно подчинился. Маркиз потер руки и, пока детина ходил за кофе, с интересом разглядывал своего визави.
   – Вы можете называть меня герр Вольф, – насмешливо проговорил тот.
   – Думаю, это не настоящее ваше имя, но сойдет и такое.
   – Конечно, ведь вам нужно как-то ко мне обращаться. Как, кстати, вы называли покойного Гельмута Ланга?
   – Никак, – Маркиз поморщился, – я его ни разу не видел до сегодняшней ночи.
   – Как хотите, как хотите…
   Орангутанг принес два пластмассовых стаканчика скверного кофе и удалился.
   – Итак? – проговорил Маркиз, прихлебывая горячую бурду. – Зачем я вам понадобился?
   – Дело в том, – начал Вольф, откинувшись на спинку неудобного стула и обхватив тонкими руками колено, – что у господина Тизенхаузена было две дочери.
   Пауза затянулась, и Маркиз, чтобы прервать ее, спросил:
   – Какое отношение ко мне имеет состав его семьи?
   Герр Вольф прикрыл глаза тяжелыми веками и продолжил:
   – Его младшая дочь пребывает в добром здравии и находится в родительском доме, старшая же несколько месяцев назад погибла. Погибла она у вас, в России. Господин Тизенхаузен очень тяжело переживал смерть дочери, что, однако, не помешало ему получить очень большую страховку. А некоторое время назад мы получили косвенную информацию о том, что девушка жива. Да, я не сказал вам, что представляю страховую компанию, которая выплатила страховку.
   – Какой, однако, удивительной властью обладают в вашей стране страховые компании! – с иронической усмешкой произнес Маркиз. – Вы можете даже приказывать офицерам полиции!
   – Я же сказал, что мы выплатили очень большую страховку. А большие деньги – это большая власть.
   – Так чего же вы хотите от меня? – устало проговорил Маркиз.
   – Мы хотим, чтобы вы с вашей подругой поехали в Россию и нашли фрейлейн Тизенхаузен. Или неопровержимое подтверждение ее смерти. Лучше – ее саму.
   – Как же получилось, что вы заплатили страховку, не убедившись в смерти девушки?
   – Безусловно, мы получили достоверные доказательства. Если мы с вами найдем общий язык, я ознакомлю вас с ними. Но любые доказательства могут оказаться фальсифицированными. Поэтому я и сказал вам, что лучшим результатом вашей поездки будет живая фрейлейн Тизенхаузен.
   – Что будет со мной и с Лолой, если я откажусь от вашего предложения? – осведомился Леня.
   Герр Вольф пожал плечами:
   – Трудно сказать… Возможно, десять лет, возможно, больше… Я не берусь предсказывать решение суда. Девушка, как сообщница, получит несколько меньше.
   Маркиз допил остывший кофе и поморщился:
   – То есть, герр Вольф, вас следует понимать так, что вы делаете мне предложение, от которого я не смогу отказаться.
   – Отчего же? – Вольф насмешливо пожал плечами. – Пока человек жив, у него всегда есть выбор.
   – Это всего лишь цитата, – пояснил Маркиз, – в моей любимой книге «Крестный отец» старый гангстер называл так предложение, сделанное под дулом пистолета.
   – Вы видите у меня в руках пистолет? – Герр Вольф высоко поднял руки. – Я принципиально никогда не ношу оружия.
   – Ладно, оставим эту пикировку, – Маркиз поставил на пол пластмассовый стаканчик, – если уж вы не оставляете мне выбора, давайте хотя бы перенесем наш разговор в более приятное место, а то сами эти стены, – Леня обвел рукой унылую комнату, выкрашенную в безнадежный и официальный грязно-зеленый цвет, – сами эти стены внушают мне пессимизм и неуверенность в будущем.
   Через час Маркиз, Лола и герр Вольф сидели в гостиничном номере, потягивая настоящий, хорошо заваренный мокко. Лола была в халате, с головой, обернутой полотенцем на манер тюрбана, – она сказала, что не способна разговаривать ни о каком деле, пока не смоет с себя запах полицейского участка, а Маркиз потребовал ее участия в разговоре, заявив, что она – его полноправный партнер и поэтому должна выслушать весь рассказ из первых уст.
   – Итак, – начал герр Вольф свой рассказ, – старшая дочь господина Тизенхаузена, фрейлейн Моника, была девушкой увлекающейся, темпераментной и всегда доставляла своему отцу немало забот. Молодежь, знаете ли… как говорят у вас в стране, – проблема отцов и детей. Наркотики, сомнительные связи, криминальные знакомства… когда наша компания готовила страховой полис фрейлейн Моники, – предупредил герр Вольф возможные вопросы о причинах своей осведомленности, – мы собрали о ней достаточно полное досье. Надо сказать, что господин Тизенхаузен – очень покладистый и любящий отец, он всегда вытаскивал фрейлейн Монику из всех неприятностей, в которые она попадала, и не слишком стеснял ее свободу… Может быть, ему и следовало бы проявить больше твердости… Так или иначе, несколько месяцев назад фройляйн Моника познакомилась с одним из ваших соотечественников и уехала с ним в Россию…
   Герр Вольф задумчиво уставился на противоположную стену и надолго замолчал. Не дождавшись продолжения его монолога, Маркиз вопросительно произнес:
   – И после этого поступило сообщение о ее гибели?
   – Нет, – герр Вольф поднял глаза, как будто оторвавшись от неприятных размышлений, – прежде поступило сообщение о ее бракосочетании. Фрейлейн Моника стала гражданкой Кузовковой… Или у вас сейчас принято говорить – госпожой?
   – Безразлично, – Маркиз пожал плечами, а Лола, до этого всеми силами изображавшая обиду и равнодушие, при словах о бракосочетании прекратила полировать ногти и с интересом прислушалась к рассказу немца.
   – Конечно, это сообщение было несколько… неожиданным, и герр Тизенхаузен не слишком радостно встретил его – безусловно, он мечтал о другой партии для своей дочери или хотя бы желал познакомиться с ее будущим мужем прежде свадьбы, да и присутствовать на свадьбе дочери тоже не возражал бы; но, в конце концов, фрейлейн Моника преподносила ему и не такие сюрпризы, и он смирился с происшедшим, ожидая возвращения Моники с ее русским мужем. Однако время шло, а молодожены и не думали возвращаться в Германию. А по прошествии полутора месяцев несчастный отец получил известие о том, что госпожа Моника Кузовкова погибла в автомобильной катастрофе…
   – Вместе с мужем? – заинтересованно осведомилась Лола.
   – Хороший вопрос, – Вольф внимательно посмотрел на девушку, – нет, мужа в автомобиле не было. Он остался жив.
   – Получил ли этот русский муж какую-нибудь выгоду от смерти своей молодой жены? – спросил Маркиз.
   – Это еще лучший вопрос, – глаза герра Вольфа удовлетворенно блеснули, – господин Кузовков, русский муж фрейлейн… пардон, фрау Моники, ничего не приобрел в результате смерти своей жены. Брачный контракт не составлялся, и адвокаты господина Тизенхаузена готовы были оспорить любой иск со стороны господина Кузовкова, но он даже не предпринимал никаких шагов в этом направлении. Страховая компания отправила в Россию своего представителя, который должен был удостовериться в том, что погибшая – это именно урожденная Моника Тизенхаузен. Но к тому времени, как он прилетел в Санкт-Петербург, останки покойной были уже кремированы. Наш представитель разговаривал с господином Кузовковым и со следователем, который вел дело о гибели Моники.
   – Как явствует из предоставленных документов, труп был очень поврежден, обгорел, но муж опознал Монику по некоторым характерным деталям. Кроме того, на теле были найдены ее украшения – цепочка, кольцо, браслет… короче, опознание было проведено с соблюдением всех требований закона.
   – Почему ее так поспешно кремировали? – перебил Вольфа Маркиз.
   – Таково было пожелание мужа, – протянул герр Вольф, – следствие не видело причин откладывать кремацию, а немецкая сторона не успела вовремя вмешаться из-за… из-за некоторой бюрократической неповоротливости, – закончил он неохотно.
   – Итак, – промолвил Маркиз, не дождавшись продолжения, – ее кремировали; что же было дальше?
   – Наш представитель настоял на том, чтобы увезти урну с прахом покойной в Германию для захоронения в семейном склепе Тизенхаузенов. Муж сначала возражал, но его убедили.
   – Представляю себе! – ехидно вставил Маркиз.
   Герр Вольф, не обращая внимания на его язвительную реплику, продолжал:
   – Наша компания выплатила отцу покойной страховку, и дело было закрыто. Но спустя некоторое время, а точнее – две недели назад, господин Тизенхаузен получил по почте конверт, в котором была фотография. Судя по этой фотографии, можно утверждать, что Моника был жива, во всяком случае, еще некоторое время после автомобильной катастрофы и после официального признания ее мертвой.
   Господин Тизенхаузен обратился к нашей компании, заявив, что, как честный человек, обязан возвратить полученную страховку, естественно, при том условии, что мы найдем его дочь. Вот, собственно, краткая предыстория событий…
   Герр Вольф замолчал, налил в стакан минеральной воды и сделал большой глоток.
   – Вы покажете нам фотографию, которая подняла весь этот переполох? – спросил Маркиз.
   – Конечно. – Герр Вольф открыл «дипломат» и выложил на стол большой фотографический снимок.
   На этом снимке был виден выставочный зал, на стене которого висела фотография в узкой белой раме. Фотография, в свою очередь, изображала снятую вполоборота обнаженную девушку, прикрывшую лицо журналом «Плейбой». Девушка была спортивна, худощава, мускулиста. Узкие мальчишеские бедра, маленькая, почти неразвитая грудь, при этом ее тело самой своей позой, умело схваченной фотографом пластикой излучало удивительную женственность, сексуальность и даже порочность. Лицо ее было почти полностью закрыто журналом, только рыжие, коротко стриженные волосы выглядывали из-за глянцевой обложки, как языки пламени вырываются из полуприкрытой печи.
   – Это точно она? – спросил Маркиз, с трудом отведя взгляд от фотографии.
   – Да, несомненно, – кивнул герр Вольф, – кроме того, что это ее телосложение, ее волосы, главное – на плече очень характерное родимое пятно, вот, взгляните.
   Немец протянул Маркизу лупу. Леня поднес увеличительное стекло к плечу девушки на фотографии.
   Небольшое пятнышко, которое он видел и невооруженным взглядом, при многократном увеличении оказалось родимым пятном, напоминающим неровную четырехконечную звезду.
   – Отец Моники не сомневается в том, что на фотографии – его дочь, – негромко проговорил герр Вольф.
   – А дату вы определяете исходя из номера журнала, который она держит в руке? – Интонация Маркиза была полувопросительной.
   – Да, – герр Вольф кивнул, – этот номер «Плейбоя» вышел через неделю после автокатастрофы, в которой Моника якобы погибла.
   – Для девушки, разбившейся в машине и кремированной через три дня, она выглядит очень неплохо, – резюмировал Маркиз.
   Лола придвинула фотографию к себе, ревниво осмотрела девушку и презрительно бросила:
   – Ничего особенного, обыкновенная тощая лахудра.
   Леня снова склонился над снимком. Рядом с фотографией в белой раме был виден край окна и чье-то плечо, с другой стороны – часть другой фотографии и спина зрителя, остановившегося в полуобороте и с кем-то беседующего.
   – Вам удалось узнать, что за помещение изображено на снимке? – спросил Маркиз своего собеседника.
   – Нет еще, – герр Вольф откинулся на спинку стула, – с этого вы и начнете вашу работу в Петербурге.
   – А вы уверены, что этот зал – в Петербурге?
   – Не вполне уверены, но это кажется мне наиболее вероятным. Моника улетела со своим будущим мужем именно в Петербург, там был зарегистрирован их брак, там произошла автокатастрофа, в которой она якобы погибла… Во всяком случае, мне кажется наиболее целесообразным именно оттуда начать ваши поиски.
   – Так! – Маркиз в упор посмотрел на немца. – Вот мы и пришли к самому интересному. Почему мы?
   – Что вы имеете в виду?
   – Именно то, что сказал, – Маркиз поднял голову и в упор поглядел на Вольфа, – за каким чертом, господин Вольф, вам понадобился именно я и моя партнерша? Почему вам нужно привлечь к этому делу именно нас, а для этого провести такую трудоемкую операцию с подставой? Почему бы вам просто не отправить своего представителя, чтобы он совершенно официально обратился там, в России, в соответствующие органы и потребовал официального расследования?
   – Ну, во-первых, вряд ли присланная герру Тизенхаузену фотография явится для компетентных органов достаточным основанием для того, чтобы возбудить расследование.
   – Это точно, – побормотала Лола, разглядывая снимок.
   – Во-вторых, вы, я думаю, не станете спорить, что дело это имеет несомненный криминальный уклон. И привлекать к нему внимание русской милиции, возможно, нецелесообразно. Пронюхают журналисты, а господин Тизенхаузен вовсе не желает, чтобы вся эта история стала достоянием гласности…
   – Господин Тизенхаузен беспокоится, не влипла ли его доченька в какую-нибудь сомнительную историю… – язвительно проговорила Лола.
   Герр Вольф оглянулся, но никак не прокомментировал ее замечание.
   – Расследование должно быть неофициальным и сугубо конфиденциальным, – продолжал он, – о ваших способностях, господин Марков, я наслышан. Я считаю, что вы – самый подходящий человек для этого дела… но, насколько мне известно, у вас в России были некоторые неприятности с влиятельными людьми…
   «Интересно, откуда он все знает про нас с Лолкой? – думал Маркиз. – Кто он вообще такой? И самое главное – кто его навел на меня? Кого он имеет в виду под влиятельными людьми? Неужели он знает подробно всю историю про статуэтку ассирийской богини и то, какую роль в этой истории играл Зарудный?»
   – Вряд ли вы согласились бы просто так поехать в Россию, пришлось вас немного подстегнуть, – проговорил Вольф.
   «Ничего себе, – подумал Маркиз, – это он называет подстегнуть!»
   – Вы удовлетворены моими объяснениями? – спросил Вольф с некоторым недовольством в голосе.
   – Не совсем, – ответил Маркиз, – потому что в вашу концепцию никоим образом не вписывается убийство Шульца – то есть это мне он представлялся Шульцем, на самом деле он Гельмут Ланг. Допустим, через него меня пытались подставить, он был очень убедителен, а я – неосторожен и поверил в его наводку насчет «Голубого Рубенса». Вы можете говорить что угодно, но я-то знаю, что не убивал господина Ланга. И повздорить мы с ним из-за картины не могли, потому что картины не было…
   – В смерти Гельмута Ланга повинны вы! – заявил Вольф. – Если бы вы следовали предложенному плану, вас бы ожидали внизу и взяли с поличным в подвале. Доказательства налицо: вор забрался в особняк Тизенхаузенов, приличный тюремный срок был бы вам обеспечен.
   «Но не десять лет за убийство», – подумал Маркиз.
   – Вы же предпочли действовать по своему плану, это, кстати, лишний раз доказывает, что я в вас не ошибся. Пришлось и нам перестраиваться по ходу дела…
   «Значит, они не подслушивают этот разговор, – сообразил Маркиз, – иначе Вольф не стал бы говорить так свободно. Либо же он ничего не боится. Во что же мы с Лолой влипли?»
   – На сегодня достаточно, – заявил герр Вольф, – думаю, вам следует отдохнуть, дама очень устала.
   Лола действительно демонстративно зевала.
   – Я должен обдумать все, – сказал Маркиз.
   – Выбора все равно у вас нет, этот номер будет охраняться. Не сомневаюсь, что если вы захотите, то сможете обмануть охрану, но имейте в виду: если завтра утром вас не окажется здесь, то полиция возьмется за вас всерьез. Пока что дело об убийстве Гельмута Ланга приостановлено, и от вас зависит, дадут ему ход или нет.
   – Незачем напоминать еще раз, я вам верю, – отмахнулся Маркиз. – Я имел в виду, что должен обдумать все детали предстоящей операции. Завтра я задам вам много вопросов. А также мы должны обсудить кое-какие гарантии с вашей стороны.