– Ну-ну, – усмехнулся герр Вольф, поворачиваясь к двери, – там посмотрим…
Маркиз встал, чтобы запереть дверь за Вольфом. После бессонной, полной событиями ночи ему хотелось принять ванну и лечь в постель, хотя на дворе уже рассветало. Требовалось хорошенько обдумать сложившуюся ситуацию, но это лучше сделать на свежую голову, после допроса в полиции он плохо соображал.
Маркиз закрыл дверь, повернулся, и тут же ему в голову полетела керамическая пепельница.
– Ты что, с ума сошла? – Он еле успел увернуться, и пепельница разбилась о дверь. – Ты же убить меня могла!
– Тебя не убить, тебя четвертовать надо! А потом скормить кости бродячим собакам! А потом сжечь и прах развеять по ветру! – кровожадно заявила Лола, и, поскольку он ничего не ответил, она продолжала, набирая обороты: – Подумать только, он еще посмел отчитывать меня за операцию с Ван Хаасом! Он, видите ли, считает, что на аукцион лучше не соваться! Там меня, видите ли, мигом обвели бы вокруг пальца! А сам-то, козел! – Лола кричала теперь в полный голос.
Она кружила вокруг Маркиза, как пантера, но подходить боялась, зная, что в ближнем бою он сильнее. Можно, конечно, расцарапать ему физиономию, но этого лучше не делать – ни к чему портить лицо, это может помешать им в аэропорту. Поскольку Маркиз стоял, не отвечая, только внимательно следил, чтобы в голову ему не попало что-нибудь тяжелое, Лола продолжала тоном ниже:
– Все из-за тебя! Все мои неприятности из-за тебя! Такое замечательное могло бы выгореть дельце с Ван Хаасом! Так нет, тебе нужно было притащиться в самый неподходящий момент и все испортить! Венеция! Город моей мечты! Карнавал, музыка, богатые беспечные люди! Все веселятся, развлекаются, никто не думает о деньгах… тут-то и стричь их, как баранов! Но нет, нам нужно громкое дело! Воровать, так миллион, спать, так с самой королевой!
– Хватит ворчать, надоело, – спокойно сказал Маркиз.
– Я еще и не начинала! – огрызнулась Лола.
– Я спать хочу!
– Подождешь! – рассвирепела Лола. – Я вот, например, вообще спать не смогу, потому что ребенок отдан в чужие руки!
– Какой еще ребенок? – оторопел Маркиз.
– Пу И я отдала в собачий пансионат! Не могла же я тащить его в дом этих Тизенхаузенов, это опасно!
– Да уж, если бы тот мордоворот на него случайно сел… – усмехнулся Маркиз.
– И не напоминай мне о Вилли! – Лола аж задохнулась от злости.
– Кстати, как ты от него избавилась? Кажется, парень был настроен весьма решительно…
– Дала по яйцам, – кровожадно заявила Лола, – кстати, и тебе бы неплохо дать…
– Ой, ой! – Леня скривился. – Я себе представляю!
– Да будет тебе известно, – продолжала Лола, чуть успокоившись, – что Пу И очень нервная, ранимая собака. Он не может долго быть один, а без меня и двух дней не проживет! И если с ним что-нибудь случится, я никогда тебе этого не прощу!
– Ты что, собираешься тащить его в Россию? – изумился Маркиз. – Или ты не поедешь?
– Как это я не поеду? – снова заорала Лола. – Куда это, интересно, я денусь?
– Да уж, деться тебе действительно некуда, – вздохнул Маркиз.
– Вашими заботами, – буркнула Лола и отвернулась.
Когда она скрылась в спальне, Леня тихонько просочился в ванную, быстро принял там душ и вернулся. Когда он опасливо отворил дверь спальни, Лола сидела на краю кровати и читала старый журнал, который отыскала в тумбочке.
– Лола, – покаянно произнес Леня и сделал два шага по направлению к кровати.
Лола делала вид, что не слышит.
– Прости меня, девочка, – Маркиз присел на кровать, – я, конечно, виноват во всем. Я втравил тебя в это. Расслабился тут от сытой жизни, потерял квалификацию…
– Позволил себя поймать…
Ободренный ее спокойствием, он придвинулся ближе и прилег рядом.
– И теперь придется возвращаться в Россию. И дело это какое-то непонятное… очень оно мне не нравится…
– Благодаря тебе у нас нет выбора, – скрипучим голосом сказала Лола. – Если бы хоть когда-нибудь ты послушал меня…
– Если бы я хоть раз послушал тебя, мы сейчас сидели бы в такой заднице… – запальчиво начал Маркиз и даже приподнялся на локте, но тут же сник и ткнулся головой в подушку.
– Вот именно, – усмехнулась Лола, – как будто сейчас мы не находимся в этой самой заднице, причем очень глубокой…
Леня не отвечал.
– Ничего, – Лола обхватила его голову и положила к себе на колени, – как-нибудь справимся… Знаешь, я так по дому соскучилась! Надоела Европа эта до чертиков! Все скучные такие… только о деньгах и думают! Поговорить не с кем, повеселиться…
Маркиз повернул голову, устраиваясь поудобнее.
– А такой ты мне больше нравишься, – говорила Лола, поглаживая Леню по мокрым волосам, – когда не ругаешься и не воспитываешь… Вот поедем домой, и вообще мне больше нравилось, когда мы с тобой там работали… интереснее как-то жилось… Ты, Ленечка, вообще-то славный, раньше мы отлично ладили! Ты умный, голова в критических ситуациях варит отлично, так что не расстраивайся, выпутаемся как-нибудь…
Она замолчала, ожидая ответных ласковых слов, но он что-то подозрительно надолго затих. Лола наклонилась ближе и осторожно повернула его голову.
Маркиз крепко спал.
Лола закусила губу, потом осторожно переложила его голову на подушку. Он спал, как ребенок, и дышал ровно. Значит, он ничего не слышал, а она-то распиналась все это время, ворковала, старалась его поддержать в трудную минуту!
Лола схватила вторую подушку и собиралась было двинуть Леньку по голове. Но, посмотрев еще раз на его спокойное во сне лицо, усмехнулась, укрыла Маркиза одеялом, легла рядом и тоже уснула.
– Радость моя, проснись! – услышала Лола знакомый голос.
Она поморщилась и попыталась закрыться подушкой.
– Котеночек, надо вставать, уже пора… – Маркиз попытался пощекотать ее, но Лола ловко увернулась и откатилась на другой конец кровати.
– Вставайте, государь, вас ждут великие дела! – провозгласил Маркиз и добавил тем же тоном: – А иначе я вылью прямо в кровать твой апельсиновый сок.
Лола со стоном села на кровати и открыла глаза. Все тело болело после вчерашней тяжелой физической работы. Маркиз, чисто выбритый и в свежей рубашке, улыбался ей как ни в чем не бывало.
– Я заказал завтрак на свой вкус, – обратился он к Лоле, – сейчас принесут, а ты пока приведи себя в порядок.
– Но мне нечего надеть, кроме платья горничной, – капризно протянула Лола.
Вместо ответа Маркиз повернул ее голову. В углу спальни стояли чемоданы.
– Они собрали все наше барахло и принесли сюда.
– Эти козлы рылись в моих вещах! – вскипела Лола, но спустила ноги с кровати.
Когда она вернулась из ванной, Маркиз завтракал. Он с аппетитом поглощал яйца с беконом, потом намазал пшеничный тост толстым слоем масла, сверху выдавил черничный джем и вылил в кофе солидную порцию сливок.
Лола поморщилась, глядя на жирный бекон.
– Так много ешь, а с виду не скажешь! И потом, это же сплошной холестерин!
– Я трачу много нервной энергии, – с набитым ртом ответил Леня, – и потом, должен же человек съесть свой последний европейский завтрак!
– Думаешь, в России не завтракают? – усмехнулась Лола.
– Знаю я, как в России завтракают – пива на опохмелку выпьют, вот и весь завтрак!
Лола маленькими глотками пила апельсиновый сок и думала о чем-то весьма напряженно.
– Тебя ничего не настораживает в этой истории?
– Все, – ответил Леня, – меня настораживает все, но об этом мы поговорим в более спокойной обстановке.
Она поняла: Маркиз все же боится подслушивающих устройств, и ей, Лоле, надо поменьше болтать и побольше слушать.
– Какие у нас планы? – тихонько спросила она.
– Думаю, что все решат за нас, – ответил Маркиз и допил кофе.
Через пять минут в номер вошел герр Вольф. Остатки завтрака унесли, Маркиз сидел в кресле и читал утреннюю газету.
– Там пока нет ничего про убийство Гельмута Ланга, – многозначительно произнес герр Вольф, – все дальнейшее зависит от вас. Итак…
– Итак, я хотел бы уточнить некоторые немаловажные детали. Моника Тизенхаузен, или как там ее по-русски, погибла…
– Двадцать девятого июня этого года, кремировали ее через неделю, пятого июля.
Маркиз снова положил перед собой снимок.
– Девушка держит июльский номер «Плейбоя», таким образом, она никак не могла быть сфотографирована раньше начала июля… когда он там в России выходит?
– Не раньше десятого числа, – авторитетно ответила появившаяся из спальни Лола.
На ней был лиловый длинный халат, расшитый золотыми драконами, волосы заколоты высоким гребнем со стразами. Она нарочно встала у окна, так что стразы в свете утреннего солнца ярко искрились. Герр Вольф взглянул на девушку и слегка поморщился: стразы слепили ему глаза. Лола подмигнула Маркизу и села в кресло.
– Далее, герр Тизенхаузен получает по почте вот эту фотографию. На ней снята часть экспозиции какой-то выставки. Какого числа пришел пакет из России?
– Двадцать седьмого августа, – послушно ответил Вольф и протянул Маркизу конверт. Обычный желтый конверт для бумаг, адрес напечатан на машинке.
– Обратный адрес, естественно, вымышленный, – протянул Маркиз, – улица Холмогорова, дом пятнадцать…
– Мы проверили, в Санкт-Петербурге нет такой улицы, – герр Вольф наклонил голову.
– У вас совершенно нет никаких предположений по поводу того, кто мог прислать герру Тизенхаузену эту фотографию?
– Абсолютно, – ответил тот, – хотя… вряд ли это вам поможет… мы тщательно исследовали конверт, так вот, он источает достаточно сильный аромат кофе.
Маркиз понюхал конверт и покачал головой.
– Разумеется, запах выветрился, пока конверт лежал на почте, и сейчас уже прошло две недели, – сказал Вольф, – но совершенно определенно можно утверждать, что конверт пахнет смесью кофе «Рабуста» и «Магараджа». Мы привлекали для этого эксперта-дегустатора. Кроме того, на конверте обнаружились микроскопические частицы джутовых волокон.
– То есть конверт некоторое время лежал поблизости от мешков с кофе, – резюмировал Маркиз.
– Причем кофе дорогого, такой не подают в первой попавшейся кафешке в России, – подала голос Лола из кресла.
– Вряд ли вам много это дает, – откликнулся Вольф и снова поморщился, глядя на Лолу. – Значит, я передаю вам всю информацию, которая у меня есть: адрес бывшего мужа Моники Антона Кузовкова, копию снимка, номер районного отделения милиции, которое занималось делом о смерти Моники, кстати, вот протокол первичного осмотра тела и вообще краткое изложение происшествия.
– Так-так… – Маркиз пробежал глазами бумагу, – значит, ехала одна… не вписалась в поворот, шоссе было мокрым… в машине больше никого не было… а она была пьяна… Классический случай!
– Вам понадобится какое-то жилье на первое время? – спросил герр Вольф. – Вы ведь боитесь появляться в своей квартире?
– Ну… только на первое время… а дальше как-нибудь устроимся.
– Вот номер мобильного телефона. Вам нужно звонить туда каждый вечер и докладывать о проделанной работе.
Лола фыркнула в кресле, но Вольф никак не отреагировал.
– Я ухожу, – сказал он, поднимаясь, – через два часа вам принесут документы, билеты и деньги на расходы – по пять тысяч долларов на человека. И надеюсь, вы понимаете, что пытаться бежать от нас в России более чем глупо: у нас и там очень большие связи, кроме того, я знаю, что у вас были на родине определенные неприятности, и для вас же лучше скорее оттуда уехать.
– Постойте, – встрепенулся Маркиз, – мы не выяснили самого главного. Значит, мы должны найти девушку или привезти неоспоримые доказательства ее смерти, так?
– Так.
– А потом? Вы отпустите нас восвояси? Снимете с нас обвинение в убийстве?
– Разумеется, – Вольф махнул рукой, – это не проблема.
– А гонорар? – встряла Лола. – Папаша Тизенхаузен заплатит нам гонорар? Или это сделает ваша страховая компания?
– Разумеется, – ответил Вольф уже в дверях, – двести тысяч долларов вас устроит?
– Сколько же они отвалили папаше за смерть доченьки, небось не меньше миллиона? – удивленно произнесла Лола.
Ей никто не ответил, потому что Вольф уже ушел, а Маркиз так задумался, что не слышал вопроса.
«Все это полная фигня, – думал Маркиз, – и то, как легко он согласился снять с нас обвинение, и то, что пообещал солидный гонорар. Как только мы выполним задание, он сразу же потеряет к нам с Лолой всяческий интерес. И если бы не было убийства, то можно было бы попробовать выкрутиться. Но ведь убийство Шульца в самом деле имело место! Я видел собственными глазами, что он мертв! А это значит, что немецкая полиция не успокоится и будет искать убийцу. И кто же им помешает потом свалить все на нас? Вольфу это даже выгодно, не нужно будет платить гонорар. Да, но мы можем рассказать в полиции кое-что про эту историю, папаша Тизенхаузен будет не в восторге… И чтобы этого не допустить, Вольф может… ведь пошли же они на убийство Шульца! Ох, как же мне это дело не нравится!.. И Лолка явно тоже кое-что понимает, оттого и задает вопросы, чтобы я наблюдал реакцию Вольфа».
Он поднял глаза и поглядел на Лолу.
– Ничего, девочка, прорвемся как-нибудь. Значит, нам велено сидеть здесь и ждать, когда принесут билеты и деньги.
Маркиз открыл двери. В коридоре гостиницы никого не было.
– Знаешь, пойду-ка я прогуляюсь, – проговорил он, – а ты понаблюдай из окна…
Как только Маркиз вышел из гостиницы, Лола подошла к окну и стала наблюдать за улицей сквозь тонкую занавеску. Никто Леню не остановил, не приказал вернуться, но какой-то человек на противоположной стороне улицы лениво оторвался от доски с афишами и не торопясь пошел в ту же сторону, что и Леня.
Лола скинула халат, под которым оказались джинсы и футболка. Сунув ноги в кроссовки, она накинула легкую куртку. Затем открыла окно в ванной комнате и перебралась с подоконника на пожарную лестницу, проходившую в полуметре от окна. Через полминуты она была в переулке позади гостиницы, а еще через минуту остановила такси и назвала адрес на Магнусштрассе.
Маркиз не сомневался в том, что за ним установлена слежка, и не собирался от нее полностью отделаться – кроме того, что это было практически невозможно, учитывая вовлеченные в игру силы, он не хотел раньше времени вызывать гнев всемогущего герра Вольфа. Ему нужно было всего только пять минут свободы от наблюдения.
Леня начал с того, что вычислил свой «хвост». Это было нетрудно, поскольку агент Вольфа почти не скрывался. Маркиз заметил его отражение в лакированном, сверкающем, как зеркало, крыле серебристого «Ягуара», потом – в зеркальной витрине обувного магазина «Cinti». Это был невзрачный немец с короткой стрижкой, толстой шеей любителя пива и блекло-голубыми глазами. Таких на улицах Кельна тысячи, единственное, что выделяло агента из толпы ему подобных, – цветной шелковый шейный платок. Яркая деталь, недопустимая для агента наружного наблюдения.
Маркиз вклинился в шумную толпу загорелых американских туристов, послушным стадом следовавших за своим гидом и оглядывавших окружающие достопримечательности с характерным для американцев выражением «А-не-купить-ли-это».
Некоторое время потолкавшись среди янки, Маркиз резко вынырнул из их отары и быстрым шагом свернул в переулок. Остановившись через несколько минут перед витриной, заполненной разнокалиберными флакончиками «Кельнской воды», он окинул взглядом отраженную в стекле улицу и почти сразу заметил мелькнувший в толпе шейный платок.
Вторую попытку оторваться от «хвоста» Леня предпринял, поравнявшись с одним из многочисленных соборов – не тем величественным Собором с большой буквы, который царил над городом наподобие великолепного каменного фонтана, а вполне заурядным католическим собором двухсотлетней выдержки.
Внутри храма шло богослужение, было довольно людно, что играло Маркизу на руку. Протиснувшись среди усердно молящихся упитанных фрау и вызвав их недовольные косые взгляды, Леня скользнул за массивную колонну и затаился, дожидаясь, когда его упорный белобрысый спутник появится в поле зрения.
Его все не было и не было, и Маркиз удивленно подумал, что «хвост» отцепился от него в толпе. Выждав для верности еще несколько минут, Леня направился к боковому выходу из храма. Оказавшись на улице и подслеповато прищурившись на солнце, особенно ярком после полутьмы собора, Маркиз почти сразу заметил на противоположной стороне улицы знакомый шейный платок.
Немец невозмутимо жевал гамбургер, одновременно уткнувшись в развернутую спортивную газету, что нисколько не мешало ему следить за выходом из собора. Маркиз отметил высокие профессиональные достоинства наблюдателя, который не стал даже соваться в храм, заранее просчитав Ленину стратегию, и спокойно ждал его на выходе.
Такое профессиональное наружное наблюдение, конечно, никак не вязалось с легендой «страховой компании» и гораздо больше подходило серьезной спецслужбе.
Маркиз неторопливо побрел по улице, обдумывая свой следующий ход, и «хвост» двигался за ним как пришитый, дожевывая свой гамбургер. Лене внезапно тоже захотелось есть. Он зашел в небольшое кафе, взял кружку пива и пару бутербродов. «Хвост» прохаживался по противоположной стороне улицы, время от времени поглядывая на окна закусочной, где, судя по всему, достаточно отчетливо были видны силуэты посетителей.
Допив свое пиво, Маркиз встал и решительно направился за стойку кафе. Рослый широкоплечий кельнер заступил ему дорогу, но Леня с отеческой улыбкой протянул ему двадцатидолларовую бумажку, и детина скромно отошел в сторонку, забыв, что когда-то возражал против посещения туристами внутренних помещений своего заведения.
Леня проскользнул по узкому коридору и оказался на кухне. Здесь хозяйничал пузатый лысый немец с голыми по локоть волосатыми руками. Увидев на кухне посторонних, он разразился длинной неудобопонятной немецкой фразой, но, увидев в кармашке своего фартука зелененькую двадцатку, добродушно улыбнулся и просил любознательного господина заходить к нему как можно чаще.
Леня выскочил в переулок и припустил в сторону центра города, где всегда легче затеряться среди праздной толпы туристов. Он рассуждал очень просто: его преследователь, как человек подневольный, вряд ли будет так швыряться деньгами, и поэтому славные работники немецкого общепита вряд ли будут к нему так благосклонны, как к щедрому Маркизу, а учитывая всеобщую нелюбовь к разного рода шпикам, еще и по морде могут засветить. Во всяком случае, несколько раз проверив улицу у себя за спиной, Леня не увидел «хвоста».
Теперь он приступил к тому, ради чего и затеял всю эту беготню по улицам Кельна. Зайдя еще в одно кафе, заказал кружку пива (благо пиво в Кельне отличное, и выпить пару кружек этого божественного напитка сам Бог велел) и попросил у рыжего усатого кельнера разрешения воспользоваться его телефоном. Увидев традиционную двадцатку у себя на стойке, кельнер пожал плечами, пробурчал «Нет проблем!» и протянул Лене трубку бесшнурового телефона. Леня набрал мюнхенский номер своего давнего знакомого Лангмана, сотрудника Баварской страховой компании, который многим был обязан Маркизу. Лангмана, конечно, не было в офисе, но, заподозрив в Лене потенциального клиента, секретарша перевела его звонок на мобильный телефон. Маркиз назвал себя, выслушал радостное приветствие обычно весьма сухого и сдержанного Лангмана и задал ему пару вопросов. Услышав уверенные ответы старого знакомца, он немного помрачнел. Впрочем, ответы Лангмана только подтвердили его собственные подозрения…
Закончив разговор и допив пиво, Маркиз покинул кафе и, снова смешавшись с толпой туристов, ушел от него как можно дальше: он не хотел, чтобы всесильный герр Вольф выяснил, откуда он звонил, и проследил его звонок.
Аккуратная немецкая старушка в мелко завитых подкрашенных букольках, увидев Лолу, изменилась в лице.
– О майн готт, фрейлейн! – воскликнула она голосом трагической актрисы, по ошибке заглянувшей в бордель. – Какое счастье, что вы наконец пришли! Мы больше не в состоянии выносить ваше чудовище! Это просто исчадие ада! Мой персонал на грани увольнения! Они требуют надбавки за вредность, как шахтеры или работники атомных станций! Они угрожают мне профсоюзом! А ведь это были энтузиасты, обожающие животных!
– О ком вы говорите? – воскликнула Лола. – Уж не о моем ли ангеле? Не о моем ли маленьком Пу И?
– Я говорю о вашем маленьком монстре! О вашем серийном убийце! О вашем сексуальном маньяке!
Если старушка, содержательница дорогого и комфортабельного пансиона для домашних животных, в котором жители Кельна могли оставить своих любимцем на время уик-энда или отпуска, черпала свое трагическое вдохновение из естественного источника – простого и горячего чувства, то в лице Лолы она столкнулась с настоящим профессионалом. Лола вспомнила неудачную постановку «Федры», встала в классическую позу, воздела руки к потолку, призывая античных богов в свидетели своей правоты, и заголосила так, что весь персонал пансиона, еще не уволившийся и свободный от кормления и купания собак, овец и крокодилов, собрался в дверях приемной, чтобы поглазеть на бесплатное шоу.
– Мой бедный песик, – воскликнула пропавшая в душе Лолы великая актриса, – мой бедный маленький Пу И только по недоразумению, только по ошибке Провидения попал в этот грешный мир! Безусловно, он должен был родиться ангелом и бегать среди райских кущ, оглашая их своим мелодичным тявканьем и поднимая ножку на… финики и сикоморы, – Лола не смогла вспомнить никаких других растений, подходящих для рая, – мое маленькое сокровище осчастливило эту планету своим присутствием, а вы еще смеете клеветать на этого праведника!
Кудрявая старушка не собиралась отступать перед напором молодости и профессионализма. Она набрала полную грудь воздуха и вступила в драматический поединок:
– Вы называете праведником это чудовище, которое, несмотря на свой малый рост, пыталось обесчестить ньюфаундленшу фрау Хоппенштюппель? Вы называете ангелом этого зверя, который разорвал ухо ротвейлеру герра Попперштоппера? Вы называете милым малышом ужасное создание, с которым не могли справиться два сильных польских гастарбайтера? Герр Макульский, покажите, пожалуйста, свой палец!
Из толпы жмущихся в дверях заинтересованных зрителей вышел двухметровый верзила и предъявил для всеобщего обозрения туго забинтованный указательный палец.
– Ха-ха-ха! – изобразила Лола короткий приступ саркастического смеха. – Ваш наймит наверняка показывает свой несчастный палец по десять раз на дню сотням ваших доверчивых клиенток, каждый раз сваливая вину за эту травму на их ни в чем не повинных собачек! Да еще надо проверить, есть ли там что-нибудь под этой дурацкой повязкой! И не сам ли он себя укусил за палец! Судя по его зверскому виду, он вполне на это способен! И как вообще можно доверять домашних любимцев людям с таким пугающим обликом! У бедных собачек и кошечек может быть нервное потрясение от одного его внешнего вида! Я не удивлюсь, если у него уголовные наклонности!
Маркиз встал, чтобы запереть дверь за Вольфом. После бессонной, полной событиями ночи ему хотелось принять ванну и лечь в постель, хотя на дворе уже рассветало. Требовалось хорошенько обдумать сложившуюся ситуацию, но это лучше сделать на свежую голову, после допроса в полиции он плохо соображал.
Маркиз закрыл дверь, повернулся, и тут же ему в голову полетела керамическая пепельница.
– Ты что, с ума сошла? – Он еле успел увернуться, и пепельница разбилась о дверь. – Ты же убить меня могла!
– Тебя не убить, тебя четвертовать надо! А потом скормить кости бродячим собакам! А потом сжечь и прах развеять по ветру! – кровожадно заявила Лола, и, поскольку он ничего не ответил, она продолжала, набирая обороты: – Подумать только, он еще посмел отчитывать меня за операцию с Ван Хаасом! Он, видите ли, считает, что на аукцион лучше не соваться! Там меня, видите ли, мигом обвели бы вокруг пальца! А сам-то, козел! – Лола кричала теперь в полный голос.
Она кружила вокруг Маркиза, как пантера, но подходить боялась, зная, что в ближнем бою он сильнее. Можно, конечно, расцарапать ему физиономию, но этого лучше не делать – ни к чему портить лицо, это может помешать им в аэропорту. Поскольку Маркиз стоял, не отвечая, только внимательно следил, чтобы в голову ему не попало что-нибудь тяжелое, Лола продолжала тоном ниже:
– Все из-за тебя! Все мои неприятности из-за тебя! Такое замечательное могло бы выгореть дельце с Ван Хаасом! Так нет, тебе нужно было притащиться в самый неподходящий момент и все испортить! Венеция! Город моей мечты! Карнавал, музыка, богатые беспечные люди! Все веселятся, развлекаются, никто не думает о деньгах… тут-то и стричь их, как баранов! Но нет, нам нужно громкое дело! Воровать, так миллион, спать, так с самой королевой!
– Хватит ворчать, надоело, – спокойно сказал Маркиз.
– Я еще и не начинала! – огрызнулась Лола.
– Я спать хочу!
– Подождешь! – рассвирепела Лола. – Я вот, например, вообще спать не смогу, потому что ребенок отдан в чужие руки!
– Какой еще ребенок? – оторопел Маркиз.
– Пу И я отдала в собачий пансионат! Не могла же я тащить его в дом этих Тизенхаузенов, это опасно!
– Да уж, если бы тот мордоворот на него случайно сел… – усмехнулся Маркиз.
– И не напоминай мне о Вилли! – Лола аж задохнулась от злости.
– Кстати, как ты от него избавилась? Кажется, парень был настроен весьма решительно…
– Дала по яйцам, – кровожадно заявила Лола, – кстати, и тебе бы неплохо дать…
– Ой, ой! – Леня скривился. – Я себе представляю!
– Да будет тебе известно, – продолжала Лола, чуть успокоившись, – что Пу И очень нервная, ранимая собака. Он не может долго быть один, а без меня и двух дней не проживет! И если с ним что-нибудь случится, я никогда тебе этого не прощу!
– Ты что, собираешься тащить его в Россию? – изумился Маркиз. – Или ты не поедешь?
– Как это я не поеду? – снова заорала Лола. – Куда это, интересно, я денусь?
– Да уж, деться тебе действительно некуда, – вздохнул Маркиз.
– Вашими заботами, – буркнула Лола и отвернулась.
Когда она скрылась в спальне, Леня тихонько просочился в ванную, быстро принял там душ и вернулся. Когда он опасливо отворил дверь спальни, Лола сидела на краю кровати и читала старый журнал, который отыскала в тумбочке.
– Лола, – покаянно произнес Леня и сделал два шага по направлению к кровати.
Лола делала вид, что не слышит.
– Прости меня, девочка, – Маркиз присел на кровать, – я, конечно, виноват во всем. Я втравил тебя в это. Расслабился тут от сытой жизни, потерял квалификацию…
– Позволил себя поймать…
Ободренный ее спокойствием, он придвинулся ближе и прилег рядом.
– И теперь придется возвращаться в Россию. И дело это какое-то непонятное… очень оно мне не нравится…
– Благодаря тебе у нас нет выбора, – скрипучим голосом сказала Лола. – Если бы хоть когда-нибудь ты послушал меня…
– Если бы я хоть раз послушал тебя, мы сейчас сидели бы в такой заднице… – запальчиво начал Маркиз и даже приподнялся на локте, но тут же сник и ткнулся головой в подушку.
– Вот именно, – усмехнулась Лола, – как будто сейчас мы не находимся в этой самой заднице, причем очень глубокой…
Леня не отвечал.
– Ничего, – Лола обхватила его голову и положила к себе на колени, – как-нибудь справимся… Знаешь, я так по дому соскучилась! Надоела Европа эта до чертиков! Все скучные такие… только о деньгах и думают! Поговорить не с кем, повеселиться…
Маркиз повернул голову, устраиваясь поудобнее.
– А такой ты мне больше нравишься, – говорила Лола, поглаживая Леню по мокрым волосам, – когда не ругаешься и не воспитываешь… Вот поедем домой, и вообще мне больше нравилось, когда мы с тобой там работали… интереснее как-то жилось… Ты, Ленечка, вообще-то славный, раньше мы отлично ладили! Ты умный, голова в критических ситуациях варит отлично, так что не расстраивайся, выпутаемся как-нибудь…
Она замолчала, ожидая ответных ласковых слов, но он что-то подозрительно надолго затих. Лола наклонилась ближе и осторожно повернула его голову.
Маркиз крепко спал.
Лола закусила губу, потом осторожно переложила его голову на подушку. Он спал, как ребенок, и дышал ровно. Значит, он ничего не слышал, а она-то распиналась все это время, ворковала, старалась его поддержать в трудную минуту!
Лола схватила вторую подушку и собиралась было двинуть Леньку по голове. Но, посмотрев еще раз на его спокойное во сне лицо, усмехнулась, укрыла Маркиза одеялом, легла рядом и тоже уснула.
– Радость моя, проснись! – услышала Лола знакомый голос.
Она поморщилась и попыталась закрыться подушкой.
– Котеночек, надо вставать, уже пора… – Маркиз попытался пощекотать ее, но Лола ловко увернулась и откатилась на другой конец кровати.
– Вставайте, государь, вас ждут великие дела! – провозгласил Маркиз и добавил тем же тоном: – А иначе я вылью прямо в кровать твой апельсиновый сок.
Лола со стоном села на кровати и открыла глаза. Все тело болело после вчерашней тяжелой физической работы. Маркиз, чисто выбритый и в свежей рубашке, улыбался ей как ни в чем не бывало.
– Я заказал завтрак на свой вкус, – обратился он к Лоле, – сейчас принесут, а ты пока приведи себя в порядок.
– Но мне нечего надеть, кроме платья горничной, – капризно протянула Лола.
Вместо ответа Маркиз повернул ее голову. В углу спальни стояли чемоданы.
– Они собрали все наше барахло и принесли сюда.
– Эти козлы рылись в моих вещах! – вскипела Лола, но спустила ноги с кровати.
Когда она вернулась из ванной, Маркиз завтракал. Он с аппетитом поглощал яйца с беконом, потом намазал пшеничный тост толстым слоем масла, сверху выдавил черничный джем и вылил в кофе солидную порцию сливок.
Лола поморщилась, глядя на жирный бекон.
– Так много ешь, а с виду не скажешь! И потом, это же сплошной холестерин!
– Я трачу много нервной энергии, – с набитым ртом ответил Леня, – и потом, должен же человек съесть свой последний европейский завтрак!
– Думаешь, в России не завтракают? – усмехнулась Лола.
– Знаю я, как в России завтракают – пива на опохмелку выпьют, вот и весь завтрак!
Лола маленькими глотками пила апельсиновый сок и думала о чем-то весьма напряженно.
– Тебя ничего не настораживает в этой истории?
– Все, – ответил Леня, – меня настораживает все, но об этом мы поговорим в более спокойной обстановке.
Она поняла: Маркиз все же боится подслушивающих устройств, и ей, Лоле, надо поменьше болтать и побольше слушать.
– Какие у нас планы? – тихонько спросила она.
– Думаю, что все решат за нас, – ответил Маркиз и допил кофе.
Через пять минут в номер вошел герр Вольф. Остатки завтрака унесли, Маркиз сидел в кресле и читал утреннюю газету.
– Там пока нет ничего про убийство Гельмута Ланга, – многозначительно произнес герр Вольф, – все дальнейшее зависит от вас. Итак…
– Итак, я хотел бы уточнить некоторые немаловажные детали. Моника Тизенхаузен, или как там ее по-русски, погибла…
– Двадцать девятого июня этого года, кремировали ее через неделю, пятого июля.
Маркиз снова положил перед собой снимок.
– Девушка держит июльский номер «Плейбоя», таким образом, она никак не могла быть сфотографирована раньше начала июля… когда он там в России выходит?
– Не раньше десятого числа, – авторитетно ответила появившаяся из спальни Лола.
На ней был лиловый длинный халат, расшитый золотыми драконами, волосы заколоты высоким гребнем со стразами. Она нарочно встала у окна, так что стразы в свете утреннего солнца ярко искрились. Герр Вольф взглянул на девушку и слегка поморщился: стразы слепили ему глаза. Лола подмигнула Маркизу и села в кресло.
– Далее, герр Тизенхаузен получает по почте вот эту фотографию. На ней снята часть экспозиции какой-то выставки. Какого числа пришел пакет из России?
– Двадцать седьмого августа, – послушно ответил Вольф и протянул Маркизу конверт. Обычный желтый конверт для бумаг, адрес напечатан на машинке.
– Обратный адрес, естественно, вымышленный, – протянул Маркиз, – улица Холмогорова, дом пятнадцать…
– Мы проверили, в Санкт-Петербурге нет такой улицы, – герр Вольф наклонил голову.
– У вас совершенно нет никаких предположений по поводу того, кто мог прислать герру Тизенхаузену эту фотографию?
– Абсолютно, – ответил тот, – хотя… вряд ли это вам поможет… мы тщательно исследовали конверт, так вот, он источает достаточно сильный аромат кофе.
Маркиз понюхал конверт и покачал головой.
– Разумеется, запах выветрился, пока конверт лежал на почте, и сейчас уже прошло две недели, – сказал Вольф, – но совершенно определенно можно утверждать, что конверт пахнет смесью кофе «Рабуста» и «Магараджа». Мы привлекали для этого эксперта-дегустатора. Кроме того, на конверте обнаружились микроскопические частицы джутовых волокон.
– То есть конверт некоторое время лежал поблизости от мешков с кофе, – резюмировал Маркиз.
– Причем кофе дорогого, такой не подают в первой попавшейся кафешке в России, – подала голос Лола из кресла.
– Вряд ли вам много это дает, – откликнулся Вольф и снова поморщился, глядя на Лолу. – Значит, я передаю вам всю информацию, которая у меня есть: адрес бывшего мужа Моники Антона Кузовкова, копию снимка, номер районного отделения милиции, которое занималось делом о смерти Моники, кстати, вот протокол первичного осмотра тела и вообще краткое изложение происшествия.
– Так-так… – Маркиз пробежал глазами бумагу, – значит, ехала одна… не вписалась в поворот, шоссе было мокрым… в машине больше никого не было… а она была пьяна… Классический случай!
– Вам понадобится какое-то жилье на первое время? – спросил герр Вольф. – Вы ведь боитесь появляться в своей квартире?
– Ну… только на первое время… а дальше как-нибудь устроимся.
– Вот номер мобильного телефона. Вам нужно звонить туда каждый вечер и докладывать о проделанной работе.
Лола фыркнула в кресле, но Вольф никак не отреагировал.
– Я ухожу, – сказал он, поднимаясь, – через два часа вам принесут документы, билеты и деньги на расходы – по пять тысяч долларов на человека. И надеюсь, вы понимаете, что пытаться бежать от нас в России более чем глупо: у нас и там очень большие связи, кроме того, я знаю, что у вас были на родине определенные неприятности, и для вас же лучше скорее оттуда уехать.
– Постойте, – встрепенулся Маркиз, – мы не выяснили самого главного. Значит, мы должны найти девушку или привезти неоспоримые доказательства ее смерти, так?
– Так.
– А потом? Вы отпустите нас восвояси? Снимете с нас обвинение в убийстве?
– Разумеется, – Вольф махнул рукой, – это не проблема.
– А гонорар? – встряла Лола. – Папаша Тизенхаузен заплатит нам гонорар? Или это сделает ваша страховая компания?
– Разумеется, – ответил Вольф уже в дверях, – двести тысяч долларов вас устроит?
– Сколько же они отвалили папаше за смерть доченьки, небось не меньше миллиона? – удивленно произнесла Лола.
Ей никто не ответил, потому что Вольф уже ушел, а Маркиз так задумался, что не слышал вопроса.
«Все это полная фигня, – думал Маркиз, – и то, как легко он согласился снять с нас обвинение, и то, что пообещал солидный гонорар. Как только мы выполним задание, он сразу же потеряет к нам с Лолой всяческий интерес. И если бы не было убийства, то можно было бы попробовать выкрутиться. Но ведь убийство Шульца в самом деле имело место! Я видел собственными глазами, что он мертв! А это значит, что немецкая полиция не успокоится и будет искать убийцу. И кто же им помешает потом свалить все на нас? Вольфу это даже выгодно, не нужно будет платить гонорар. Да, но мы можем рассказать в полиции кое-что про эту историю, папаша Тизенхаузен будет не в восторге… И чтобы этого не допустить, Вольф может… ведь пошли же они на убийство Шульца! Ох, как же мне это дело не нравится!.. И Лолка явно тоже кое-что понимает, оттого и задает вопросы, чтобы я наблюдал реакцию Вольфа».
Он поднял глаза и поглядел на Лолу.
– Ничего, девочка, прорвемся как-нибудь. Значит, нам велено сидеть здесь и ждать, когда принесут билеты и деньги.
Маркиз открыл двери. В коридоре гостиницы никого не было.
– Знаешь, пойду-ка я прогуляюсь, – проговорил он, – а ты понаблюдай из окна…
Как только Маркиз вышел из гостиницы, Лола подошла к окну и стала наблюдать за улицей сквозь тонкую занавеску. Никто Леню не остановил, не приказал вернуться, но какой-то человек на противоположной стороне улицы лениво оторвался от доски с афишами и не торопясь пошел в ту же сторону, что и Леня.
Лола скинула халат, под которым оказались джинсы и футболка. Сунув ноги в кроссовки, она накинула легкую куртку. Затем открыла окно в ванной комнате и перебралась с подоконника на пожарную лестницу, проходившую в полуметре от окна. Через полминуты она была в переулке позади гостиницы, а еще через минуту остановила такси и назвала адрес на Магнусштрассе.
Маркиз не сомневался в том, что за ним установлена слежка, и не собирался от нее полностью отделаться – кроме того, что это было практически невозможно, учитывая вовлеченные в игру силы, он не хотел раньше времени вызывать гнев всемогущего герра Вольфа. Ему нужно было всего только пять минут свободы от наблюдения.
Леня начал с того, что вычислил свой «хвост». Это было нетрудно, поскольку агент Вольфа почти не скрывался. Маркиз заметил его отражение в лакированном, сверкающем, как зеркало, крыле серебристого «Ягуара», потом – в зеркальной витрине обувного магазина «Cinti». Это был невзрачный немец с короткой стрижкой, толстой шеей любителя пива и блекло-голубыми глазами. Таких на улицах Кельна тысячи, единственное, что выделяло агента из толпы ему подобных, – цветной шелковый шейный платок. Яркая деталь, недопустимая для агента наружного наблюдения.
Маркиз вклинился в шумную толпу загорелых американских туристов, послушным стадом следовавших за своим гидом и оглядывавших окружающие достопримечательности с характерным для американцев выражением «А-не-купить-ли-это».
Некоторое время потолкавшись среди янки, Маркиз резко вынырнул из их отары и быстрым шагом свернул в переулок. Остановившись через несколько минут перед витриной, заполненной разнокалиберными флакончиками «Кельнской воды», он окинул взглядом отраженную в стекле улицу и почти сразу заметил мелькнувший в толпе шейный платок.
Вторую попытку оторваться от «хвоста» Леня предпринял, поравнявшись с одним из многочисленных соборов – не тем величественным Собором с большой буквы, который царил над городом наподобие великолепного каменного фонтана, а вполне заурядным католическим собором двухсотлетней выдержки.
Внутри храма шло богослужение, было довольно людно, что играло Маркизу на руку. Протиснувшись среди усердно молящихся упитанных фрау и вызвав их недовольные косые взгляды, Леня скользнул за массивную колонну и затаился, дожидаясь, когда его упорный белобрысый спутник появится в поле зрения.
Его все не было и не было, и Маркиз удивленно подумал, что «хвост» отцепился от него в толпе. Выждав для верности еще несколько минут, Леня направился к боковому выходу из храма. Оказавшись на улице и подслеповато прищурившись на солнце, особенно ярком после полутьмы собора, Маркиз почти сразу заметил на противоположной стороне улицы знакомый шейный платок.
Немец невозмутимо жевал гамбургер, одновременно уткнувшись в развернутую спортивную газету, что нисколько не мешало ему следить за выходом из собора. Маркиз отметил высокие профессиональные достоинства наблюдателя, который не стал даже соваться в храм, заранее просчитав Ленину стратегию, и спокойно ждал его на выходе.
Такое профессиональное наружное наблюдение, конечно, никак не вязалось с легендой «страховой компании» и гораздо больше подходило серьезной спецслужбе.
Маркиз неторопливо побрел по улице, обдумывая свой следующий ход, и «хвост» двигался за ним как пришитый, дожевывая свой гамбургер. Лене внезапно тоже захотелось есть. Он зашел в небольшое кафе, взял кружку пива и пару бутербродов. «Хвост» прохаживался по противоположной стороне улицы, время от времени поглядывая на окна закусочной, где, судя по всему, достаточно отчетливо были видны силуэты посетителей.
Допив свое пиво, Маркиз встал и решительно направился за стойку кафе. Рослый широкоплечий кельнер заступил ему дорогу, но Леня с отеческой улыбкой протянул ему двадцатидолларовую бумажку, и детина скромно отошел в сторонку, забыв, что когда-то возражал против посещения туристами внутренних помещений своего заведения.
Леня проскользнул по узкому коридору и оказался на кухне. Здесь хозяйничал пузатый лысый немец с голыми по локоть волосатыми руками. Увидев на кухне посторонних, он разразился длинной неудобопонятной немецкой фразой, но, увидев в кармашке своего фартука зелененькую двадцатку, добродушно улыбнулся и просил любознательного господина заходить к нему как можно чаще.
Леня выскочил в переулок и припустил в сторону центра города, где всегда легче затеряться среди праздной толпы туристов. Он рассуждал очень просто: его преследователь, как человек подневольный, вряд ли будет так швыряться деньгами, и поэтому славные работники немецкого общепита вряд ли будут к нему так благосклонны, как к щедрому Маркизу, а учитывая всеобщую нелюбовь к разного рода шпикам, еще и по морде могут засветить. Во всяком случае, несколько раз проверив улицу у себя за спиной, Леня не увидел «хвоста».
Теперь он приступил к тому, ради чего и затеял всю эту беготню по улицам Кельна. Зайдя еще в одно кафе, заказал кружку пива (благо пиво в Кельне отличное, и выпить пару кружек этого божественного напитка сам Бог велел) и попросил у рыжего усатого кельнера разрешения воспользоваться его телефоном. Увидев традиционную двадцатку у себя на стойке, кельнер пожал плечами, пробурчал «Нет проблем!» и протянул Лене трубку бесшнурового телефона. Леня набрал мюнхенский номер своего давнего знакомого Лангмана, сотрудника Баварской страховой компании, который многим был обязан Маркизу. Лангмана, конечно, не было в офисе, но, заподозрив в Лене потенциального клиента, секретарша перевела его звонок на мобильный телефон. Маркиз назвал себя, выслушал радостное приветствие обычно весьма сухого и сдержанного Лангмана и задал ему пару вопросов. Услышав уверенные ответы старого знакомца, он немного помрачнел. Впрочем, ответы Лангмана только подтвердили его собственные подозрения…
Закончив разговор и допив пиво, Маркиз покинул кафе и, снова смешавшись с толпой туристов, ушел от него как можно дальше: он не хотел, чтобы всесильный герр Вольф выяснил, откуда он звонил, и проследил его звонок.
Аккуратная немецкая старушка в мелко завитых подкрашенных букольках, увидев Лолу, изменилась в лице.
– О майн готт, фрейлейн! – воскликнула она голосом трагической актрисы, по ошибке заглянувшей в бордель. – Какое счастье, что вы наконец пришли! Мы больше не в состоянии выносить ваше чудовище! Это просто исчадие ада! Мой персонал на грани увольнения! Они требуют надбавки за вредность, как шахтеры или работники атомных станций! Они угрожают мне профсоюзом! А ведь это были энтузиасты, обожающие животных!
– О ком вы говорите? – воскликнула Лола. – Уж не о моем ли ангеле? Не о моем ли маленьком Пу И?
– Я говорю о вашем маленьком монстре! О вашем серийном убийце! О вашем сексуальном маньяке!
Если старушка, содержательница дорогого и комфортабельного пансиона для домашних животных, в котором жители Кельна могли оставить своих любимцем на время уик-энда или отпуска, черпала свое трагическое вдохновение из естественного источника – простого и горячего чувства, то в лице Лолы она столкнулась с настоящим профессионалом. Лола вспомнила неудачную постановку «Федры», встала в классическую позу, воздела руки к потолку, призывая античных богов в свидетели своей правоты, и заголосила так, что весь персонал пансиона, еще не уволившийся и свободный от кормления и купания собак, овец и крокодилов, собрался в дверях приемной, чтобы поглазеть на бесплатное шоу.
– Мой бедный песик, – воскликнула пропавшая в душе Лолы великая актриса, – мой бедный маленький Пу И только по недоразумению, только по ошибке Провидения попал в этот грешный мир! Безусловно, он должен был родиться ангелом и бегать среди райских кущ, оглашая их своим мелодичным тявканьем и поднимая ножку на… финики и сикоморы, – Лола не смогла вспомнить никаких других растений, подходящих для рая, – мое маленькое сокровище осчастливило эту планету своим присутствием, а вы еще смеете клеветать на этого праведника!
Кудрявая старушка не собиралась отступать перед напором молодости и профессионализма. Она набрала полную грудь воздуха и вступила в драматический поединок:
– Вы называете праведником это чудовище, которое, несмотря на свой малый рост, пыталось обесчестить ньюфаундленшу фрау Хоппенштюппель? Вы называете ангелом этого зверя, который разорвал ухо ротвейлеру герра Попперштоппера? Вы называете милым малышом ужасное создание, с которым не могли справиться два сильных польских гастарбайтера? Герр Макульский, покажите, пожалуйста, свой палец!
Из толпы жмущихся в дверях заинтересованных зрителей вышел двухметровый верзила и предъявил для всеобщего обозрения туго забинтованный указательный палец.
– Ха-ха-ха! – изобразила Лола короткий приступ саркастического смеха. – Ваш наймит наверняка показывает свой несчастный палец по десять раз на дню сотням ваших доверчивых клиенток, каждый раз сваливая вину за эту травму на их ни в чем не повинных собачек! Да еще надо проверить, есть ли там что-нибудь под этой дурацкой повязкой! И не сам ли он себя укусил за палец! Судя по его зверскому виду, он вполне на это способен! И как вообще можно доверять домашних любимцев людям с таким пугающим обликом! У бедных собачек и кошечек может быть нервное потрясение от одного его внешнего вида! Я не удивлюсь, если у него уголовные наклонности!
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента