Страница:
- Там - драгоценная жемчужина. Нырни - найдешь ее. Кай снова послушался и нырнул. Вынырнул же действительно с жемчужиной.
Тут все призадумались, а Процветающий велел впредь кормить [Кая] вместе с другими мясом и одевать его в шелк.
Но вот в сокровищнице Фаня вспыхнул сильный пожар. Процветающий сказал:
- Сумеешь войти в огонь, спасти шелк - весь отдам тебе в награду, сколько ни вытащишь!
Кай, не колеблясь, направился [к сокровищнице], исчезал в пламени и снова появлялся, но огонь его не обжигал и сажа к нему не приставала.
Все в доме Фаня решили, что он владеет секретом, и стали просить у него прощения:
- Мы не ведали, что ты владеешь чудом, и обманывали тебя. Мы не ведали, что ты - святой, и оскорбляли тебя. Считай нас дураками, считай нас глухими, считай нас слепыми! Но дозволь нам спросить: в чем заключается твой секрет?
- У меня нет секрета, - ответил Кай с Шан-горы. - Откуда это - сердце мое не ведает. И все же об одном я попытаюсь вам рассказать.
Недавно двое из вас ночевали в моей хижине, и я слышал [как они] восхваляли Процветающего: [он]-де властен умертвить живого и оживить мертвого, богатого сделать бедняком, а бедного - богачом. И я отправился [к нему], несмотря на дальний путь, ибо поистине у меня не осталось других желаний. Когда пришел сюда, [я] верил каждому вашему слову. Не думая ни об опасности, ни о том, что станет [с моим телом], боялся лишь быть недостаточно преданным, недостаточно исполнительным. Только об одном были мои помыслы, и ничто не могло меня остановить. Вот и все.
Только сейчас, когда я узнал, что вы меня обманывали, во мне поднялись сомнения и тревоги, [я] стал прислушиваться и приглядываться к [вашей] похвальбе. Вспомнил о прошедшем: посчастливилось не сгореть, не утонуть - и от горя, от страха [меня] бросило в жар, охватила дрожь. Разве смогу еще раз приблизиться к воде и пламени?
С той поры удальцы Фаня не осмеливались обижать нищих и коновалов на дорогах. Встретив их, кланялись, сойдя с колесницы.
Узнав об этом, Цзай Во сообщил Конфуцию. Конфуций же сказал:
- Разве ты не знаешь, что человек, полный веры, способен воздействовать на вещи, растрогать небо и землю, богов и души предков, пересечь [вселенную] с востока на запад, с севера на юг, от зенита до надира. Не только пропасть, омут или пламя - ничто его не остановит. Кай с Шан-горы поверил в ложь, и ничто ему не помешало. Тем паче, когда обе стороны искренни. Запомни сие, юноша!
* * *
Цзи Лян, друг Ян Чжу, заболел, и на седьмой день [болезнь] усилилась. Сыновья, оплакивая, окружили его. Позвали лекаря.
- Какие неразумные у меня сыновья, - сказал Цзи Лян [своему другу] Ян Чжу. - Не споешь ли ты вместо меня им в поучение?
Ян Чжу запел:
"Что и природа не знает, Откуда узнать человеку? Небо ничем не поможет, Зла не свершит человек. То, что лишь мы с тобою Двое на свете знаем, Разве узнает лекарь, Разве узнает колдун?!".
[Но] сыновья Цзи Ляна ничего не поняли и пригласили в конце концов трех лекарей. Первого звали - Обманщик, второго - Поддакивающий Каждому, третьего - Игрок. Осмотрели больного, и сказал Цзи Ляну Обманщик:
- В твоем [теле] неравномерны холод и жар, неуравновешенны пустое и полное. Болезнь твою вызвали не Небо и не души предков. [Она] происходит и от голода, и от пресыщения, и от вожделения, и от наслаждения, и от забот душевных, и от беззаботности. Но несмотря на это, [я] постепенно [ее] одолею.
- Лекарь, каких много, - заключил Цзи Лян и поспешно его прогнал.
Поддакивающий Каждому сказал:
- У тебя с самого начала, еще во чреве [матери], не хватало жизненной энергии, материнского же молока получал в избытке. Причина болезни возникала постепенно, не за одно утро, и не за один вечер, и вылечить тебя нельзя,
- Лекарь хороший, - заключил Цзи Лян и [велел] его накормить.
Игрок сказал:
- Болезнь твоя не от Неба, не от человека и не от душ предков. От природы родилась и с телом оформилась. Мы ведаем о ней настолько, насколько ею управляет естественный закон. Чем же помогут тебе лекарства и уколы камнем?
- Лекарь проницательный, - заключил Цзи Лян и, щедро наградив его, отпустил.
А болезнь Цзи Ляна вдруг сама собой прошла.
* * *
Придя в Сун, Янцзы заночевал на постоялом дворе. У хозяина постоялого двора были две наложницы: красивая и безобразная. Безобразную [хозяин] ценил, а красивой пренебрегал. На вопрос Янцзы, какая тому причина, этот человек ответил:
- Красавица, сама [собою] любуется, и я не понимаю, в чем ее красота. Безобразная сама себя принижает, и я не понимаю, в чем ее уродство.
- Запомните это, ученики, - сказал Янцзы. - Действуйте достойно, но гоните от себя самодовольство, и [вас] полюбят всюду, куда бы [вы] ни пришли.
* * *
Знание странствовало на Севере у истоков [реки] Темная вода, взошло на холм Незаметный и встретилось с Недеянием.
- Мне хочется тебя спросить, - сказало Знание Недеянию, - как размышлять, как думать, чтобы познать путь? Где находиться, чему покориться, чтобы утвердиться в пути? За кем следовать, какой дорогой, чтобы обрести путь?
Ни на [один из] трех вопросов Недеяние не ответило. Не только не ответило, но и не знало, что ответить.
Ничего не добившись, Знание вернулось на южный [берег реки] Светлая вода, взошло на холм Конец Сомнений и, заметив Возвышающегося Безумца, задало ему те же вопросы.
- Ах! Я это знаю, сейчас тебе скажу, - ответил Возвышающийся Безумец, но тут же забыл, что хотел сказать.
Ничего не добившись, Знание вернулось во дворец предков, встретило Желтого Предка и задало [ему те же] вопросы.
- Не размышляй, не думай и начнешь познавать путь. Нигде не находись, ничему не покоряйся и начнешь утверждаться в пути. Ни за кем не следуй, ни по какай дороге [не ходи] и начнешь обретать путь, - ответил Желтый Предок.
- Мы с тобой это знаем, - сказало Знание. - [А] оба [встреченные мною прежде] не знали. Кто же из [них] прав?
- Один, по имени Недеяние, воистину прав; другой. Возвышающийся Безумец, ему подобен, - ответил Желтый Предок. - Ни я, ни ты к ним до конца не приблизимся, ибо "Знающий не говорит, говорящий не знает". Поэтому "мудрый и осуществляет учение безмолвно". Пути нельзя постичь в словах, свойств нельзя добиться речами. Милосердием можно действовать, справедливостью можно приносить ущерб, церемониями [можно] друг друга обманывать. Поэтому и говорится: "После утраты пути появляется добродетель, после утраты добродетели появляется милосердие, после утраты милосердия появляется справедливость, после утраты справедливости появляются церемонии. Церемонии - это украшение учения и начало смуты". Поэтому и говорится: "Тот, кто осуществляет путь, с каждым днем все больше утрачивает, утратив, снова утрачивает вплоть до того, когда достигает недеяния, недеянием же все совершает". [Если] ныне, уже став вещью, [некто] захочет вернуться к своему корню, не будет ли [это ему] трудно? Это легко лишь великому человеку. [Ведь] жизнь следует за смертью, а смертью начинается жизнь. Разве кому-нибудь известен их порядок? Рождение человека - это скопление эфира. Соберется [эфир], образуется жизнь, рассеется - образуется смерть. Если смерть и жизнь следуют друг за другом, зачем же мне горевать? [Для всей] тьмы вещей это общее: и то, чем любуются, как божественным чудом, и то, что ненавидят как разложение. Разложившееся снова превращается в божественное чудо, а божественное чудо снова разлагается. Поэтому и говорится: "Единый эфир пронизывает [всю] вселенную", поэтому и мудрый ценит единое.
Знание сказало Желтому Предку:
- Я спросило у Недеяния, а Недеяние мне не ответило. [Это] не значило, что не ответило мне, - не знало, [что] мне ответить. Я спросило Возвышающегося Безумца, Возвышающийся Безумец хотел мне поведать, но не поведал. [Это] не значило, что не поведал мне - хотел, но забыл, о чем собирался сказать. Ныне я спросило у тебя, и ты это знал. Почему же [мы к ним] не приблизимся?
- Один воистину прав благодаря своему незнанию, - сказал Желтый Предок, другой ему подобен благодаря своей забывчивости. Ни я, ни ты к ним до конца не приблизимся из-за своего знания.
Услышал об этом Возвышающийся Безумец и решил, что слова Желтого Предка это [и есть] знание.
* * *
Приносящий Жертвы, Носильщик, Пахарь и Приходящий, беседуя, сказали друг другу:
- Мы подружились бы с тем, кто способен считать небытие - головой, жизнь позвоночником, а смерть - хвостом; с тем, кто понимает, что рождение и смерть, существование и гибель составляют единое целое.
Все четверо посмотрели друг на друга и рассмеялись. [Ни у кого из них] в сердце не возникло возражений, и [они] стали друзьями.
Но вдруг Носильщик заболел, и Приносящий Жертвы отправился его навестить.
- Как величественно то, что творит вещи, - воскликнул больной, - то, что сделало меня таким согбенным!
На его горбу открылся нарыв. Внутренности [у него] теснились в верхней части тела, подбородок касался пупка, плечи возвышались над макушкой, пучок волос [на затылке] торчал прямо в небеса, Эфир, [силы] жара и холода в нем пришли в смятение, но сердцем он был легок и беззаботен. Дотащившись до колодца и посмотрев на свое отражение, сказал:
- Как жаль! Таким горбуном создало меня то, что творит вещи!
- Тебе это не нравится?
- Нет, как может не нравиться? Допустим, моя левая рука превратилась бы в петуха, и тогда я должен был бы кричать в полночь. Допустим моя правая рука превратилась бы в самострел, и тогда я должен был бы добывать птицу на жаркое. Допустим, что мой крестец превратился бы в колеса, а моя душа - в коня, и на мне стали бы ездить, разве сменили бы упряжку? Ведь для обретения [жизни] наступает [свое] время, а [ее] утрата следует [за ее ходом]. Если довольствоваться [своим] временем и во всем [за процессом] следовать, [к тебе] не будут иметь доступа ни горе, ни радость. Древние и называли это освобождением от уз. Тех, кто не способен себя развязать, связывают вещи. Но ведь вещам никогда не одолеть природу. Как же может мне это не понравиться?
Но вдруг заболел Приходящий. [Он] задыхался перед смертью, а жена и дети стояли кругом и его оплакивали.
Придя его навестить, Пахарь на них прикрикнул:
- Прочь с дороги! Не тревожьте [того, кто] превращается! - И, прислонившись к дверям, сказал умирающему: - Как величественно создание вещей! Что из тебя теперь получится? Куда тебя отправят? Превратишься ли в печень крысы? В плечо насекомого?
- Куда бы ни велели сыну идти отец и мать - на восток или запад, на юг или север, [он] лишь повинуется приказанию, - ответил Приходящий. - [Силы] жара и холода человеку больше, чем родители. [Если] они приблизят ко мне смерть, а я ослушаюсь, то окажусь строптивым. Разве их в чем-нибудь упрекнешь? Ведь огромная масса снабдила меня телом, израсходовала мою жизнь в труде, дала мне отдых в старости, успокоила меня в смерти. То, что сделало хорошей мою жизнь, сделало хорошей и мою смерть. [Если] ныне великий литейщик станет плавить металл, а металл забурлит и скажет: "Я должен стать [мечом] Мосе!", [то] великий литейщик, конечно, сочтет его плохим металлом. [Если] ныне тот, кто пребывал в форме человека, станет твердить: "[Хочу снова быть] человеком! [Хочу снова быть] человеком!", то творящее вещи, конечно, сочтет его плохим человеком. [Если] ныне примем небо и землю за огромный плавильный котел, а [процесс] создания за великого литейщика, то куда бы не могли [мы] отправиться? Завершил и засыпаю, а [затем] спокойно проснусь.
* * *
Мститель не станет ломать [мечей] Мо[се] и Гань[цзян]. Подозрительный не станет гневаться на сброшенную ветром черепицу. [Если] в Поднебесной [всего] будет поровну, не станет ни смуты - нападений и войн, ни казней убийств, обезглавливания. Значит, путь развивает не человеческую, а естественную природу. С развитием природного рождаются свойства, с развитием человеческого появляются разбойники. [Если] не пресыщаться естественным, не пренебрегать человеческим, народ станет близок своей истинной [природе].
* * *
Учителя Отца Цзао звали Великим Бобом. Когда Отец Цзао пришел к нему учиться управлять колесницей, то по обычаю держался очень скромно. Великий Боб же ничего ему не объяснял целых три года. Отец Цзао относился [к учителю] все почтительнее, и [тот], наконец, с ним заговорил:
- В старинной песне поется:
"Сын хорошего лучника Сначала должен плести корзины. Сын хорошего литейщика Сначала должен шить шубы".
Ты сначала смотри, как я бегаю. Станешь бегать, как я, тогда сможешь взяться за шесть пар вожжей, управлять шестеркой коней.
- Буду лишь повиноваться приказу, - ответил Отец Цзао.
Тут Великий Боб сделал дорогу: на расстоянии шага [один от другого] установил столбы, на которых умещалась лишь ступня. По ним он стал ходить, бегать туда и обратно, не скользя и не падая.
Отец Цзао стал этому учиться и за три дня овладел его искусством.
- Как ты понятлив! Как быстро все усвоил! - вздохнув, сказал Великий Боб. Так поступает Колесничий. Когда ты ходил, то овладел умением ногами, а откликался на него сердцем <умом>. Это и распространи на управление колесницей. Держи в порядке вожжи там, где [они] соединены с удилами, натягивай их или ослабляй в согласии с углами губ [коней]. Правильно соразмеряй мысль в своей груди, чувствуй ритм руками. Внутренне овладеешь волей, а внешне [научишься] угадывать желание коней. Тогда-то и сумеешь посылать [коней] вперед или отводить назад, словно по натянутому шнуру, делать повороты или кружиться, словно по угломеру и циркулю, и силы коней хватит с избытком на любой, самый дальний путь. Вот это истинное мастерство. Овладев мастерством [управления] удилами, приводи в соответствие поводья; овладев мастерством [управления] поводьями, приводи в соответствие и руки; [когда руки] овладеют мастерством, приводи в соответствие и мысли. И тогда можешь уже не следить глазами и не подхлестывать кнутом. Будешь стоять прямо с легким сердцем, и шесть пар вожжей не перепутаются, и [топот] двадцати четырех копыт будет равномерным, движения же совершенно точными при езде вперед, назад, кругом и при поворотах. А затем уж твоя колесница проедет всюду, где только поместятся колеса, всюду, где только хватит места для конских копыт. И тогда [езда в любой местности] станет [для тебя] одинаковой, не заметишь ни отвесных гор, ни узких ущелий, ни топи, ни равнины. На этом кончается мое искусство, и ты им овладел.
* * *
Учитель в Тутового Двора, Мэн Цзыфань и Цзы Циньчжан подружились. Они сказали друг другу:
- Кто способен дружить без [мысли] о дружбе? Кто способен действовать совместно, без [мысли] действовать совместно? Кто способен подняться на небо, странствовать среди туманов, кружиться в беспредельном, забыв обо [всем] живом, [как бы] не имея конца?
[Тут] все трое посмотрели друг на друга и рассмеялись. [Ни у кого из них] в сердце не возникло возражений, и [они] стали друзьями.
Но вот Учитель с Тутового Двора умер. Еще до погребения Конфуций услышал об этом и послал Цзыгуна им помочь. [Цзыгун услышал, как] кто-то складывал песню, кто-то подыгрывал на цине, и вместе запели:
Ах! Придешь ли, Учитель с Тутового Двора. Ах! Придешь ли, учитель! Ты уже вернулся к своему истинному, А мы все еще люди!
Поспешно войдя, Цзыгун сказал:
- Дозвольте спросить, по обряду ли [вы] так поете над усопшим?
- Что может такой понимать в обряде? - заметили [оба], переглянулись и усмехнулись.
Цзыгун вернулся, доложил Конфуцию и спросил:
- Что там за люди? Приготовлений [к похоронам] не совершали, отчужденные от формы, пели над усопшим и не изменились в лице. [Я] даже не знаю, как их назвать! Что там за люди?
- Они странствуют за пределами человеческого, - ответил Конфуций, - а [я] Цю, странствую в человеческом. Бесконечному и конечному друг с другом не сблизиться, и [я], Цю, поступил неразумно, послав с тобой [свое] соболезнование. К тому же они обращаются с тем, что творит вещи, как с себе подобным, и странствуют в едином эфире неба и земли. Для них жизнь [какой-то] придаток, зоб; смерть - прорвавшийся чирей, освобождение от нароста. Разве такие люди могут понять, что такое смерть и что такое жизнь, что сначала, а что в конце? [Они] допускают, что тело состоит из различных вещей. Забывая о собственных глазах и ушах, о печени и желчи, [они твердят] все снова и снова о конце и начале, не зная границ. [Они] бессознательно блуждают за пределами пыли и праха, [странствуют] в беспредельном, в области недеяния. Разве станут они себя затруднять исполнением людских обрядов? Представать перед толпой зрителей, [говорить] для ушей [толпы слушателей]?
-Почему же тогда [вы], учитель, следуете обрядам? - спросил Цзыгун.
- На [мне], Цю, кара Небес! И все же я разделяю ее с тобою, - ответил Конфуций.
- Осмелюсь ли спросить про их учение?
- Рыба создана для воды, а человек - для пути, - ответил Конфуций. - Тот, кто создан для воды, кормится, плавая в пруду. Тот, кто создан для пути, утверждает [свою] жизнь в недеянии. Поэтому и говорят: "Рыбы забывают друг о друге в [просторах] рек и озер, люди забывают друг о друге в учении о пути".
- Осмелюсь ли узнать, [что за человек] тот, кто чуждается людей? - спросил Цзыгун.
- Тот, кто чуждается людей, равен природе, - ответил Конфуций. - Поэтому и говорится: "Человек ничтожный для природы - благородный муж [царь] для людей; благородный муж для людей - человек ничтожный для природы".
* * *
Учитель Лецзы, после того как обучился у Лесного с Чаши-горы и подружился с Темнеющим Оком, поселился в Южном Предместье. Приверженцы его поселились [тут же. Их] каждый день считать не успевали, и сам Лецзы не знал, сколько [их], хотя каждое утро [он] вел с ними диспуты, и об этом стало повсюду известно. Учитель Лецзы двадцать лет прожил рядом с Учителем Южного Предместья, отделенный от него лишь оградой. Однако друг друга [они] не посещали и не приглашали, встречаясь же на улице, как будто друг друга не замечали. Ученики и слуги у ворот считали, что между учителем Лецзы и Учителем Южного Предместья существует вражда.
[Некий] чусец спросил учителя Лецзы:
- Почему [вы], Преждерожденный, и Учитель Южного Предместья чуждаетесь друг друга?
- Зачем к нему ходить? - ответил учитель Лецзы. - Лицо Учителя Южного Предместья [отличается] полнотой, а сердце - пустотой, уши у него не слышат, глаза не видят, уста молчат, сердце не знает, тело не движется. И все же попытаюсь вместе с тобой отправиться [на него] посмотреть.
[С ними] пошли сорок учеников. [Они] увидели, что [лицо] Учителя Южного Предместья действительно похоже на маску чудовища, с ним нельзя общаться. Повернулись к учителю Лецзы и увидели, что жизненная энергия у него отделилась от тела и он вышел из толпы.
Вдруг Учитель Южного Предместья указал на ученика Лецзы в последнем ряду и заговорил с ним радостно, как будто [перед ним] совершеннейший и сильнейший. Ученики Лецзы удивились, и на обратном пути лица всех выражали сомнение.
- Зачем так удивляться? - сказал Лецзы. - Добившийся желаемого молчит, исчерпавший знания также молчит. Речь с помощью молчания - также речь, знание с помощью незнания - также знание. Отсутствие слов и молчание, отсутствие знаний и незнание - это ведь также речь, это ведь также знания. [Значит], нет ничего, о чем бы не говорил, нет ничего, о чем бы не знал; [значит] также, что не о чем говорить, нечего знать. Только и всего.
* * *
Нерешительный [по прозванию] Сладость Лотоса и Священный Земледелец вместе учились у Старого Дракона Счастливого. [Как-то] днем Священный Земледелец затворил двери и, опершись о столик, задремал. А в полдень, распахнув двери, [к нему] вошел Нерешительный и сказал:
- Старый Дракон скончался!
Священный Земледелец со сна схватился за посох и вскочил, но вдруг отпустил посох и, улыбнувшись, сказал:
- [О] Небо! [Он] знал, как я невежествен, груб и распущен, поэтому бросил меня и умер. Увы! Учитель умер, не открыв мне [своих] безумных слов.
Его речь услышал Насыпающий Курган, который высказал свое соболезнование и заметил:
- К воплотившему путь прибегают со всей Поднебесной благородные мужи. Ныне и тот, кто обрел лишь волосок осенней паутины, меньше чем одну из десяти тысяч долей [пути], понял, что умерший унес с собой свои безумные речи, а тем более [понимают это] те, что воплотили путь. Смотрят на него бесформенный; слушают его - беззвучный. Люди, о нем рассуждающие, называют его - темный-темный. Но так судить о пути - значит отрицать путь.
* * *
Ограждающий спросил у [своих] помощников:
- Могу ли обрести путь и им владеть?
- Собственным телом не владеешь, как же можешь обрести путь и им владеть? ответили ему.
- Если я не владею собственным телом, [то] кто им владеет?
- Это скопление формы во вселенной. Жизнью [своей] ты не владеешь, ибо она - соединение [частей] неба и земли. Своими качествами и жизнью ты не владеешь, ибо это - случайное скопление во вселенной; своими сыновьями и внуками ты не владеешь, ибо они - скопление сброшенной, [как у змеи] кожи во вселенной. Поэтому [ты] идешь, не зная куда, стоишь, не зная на чем, ешь, не зная почему. Во вселенной сильнее всего воздух и [сила] тепла. Как же можешь [ты] обрести их и ими владеть?
* * *
Один приморский житель любил чаек. Каждое утро отправлялся в море и плыл за чайками. Чайки же слетались к нему сотнями.
Его отец сказал:
- Я слышал, что все чайки следуют за тобой. Поймай-ка мне [нескольких] на забаву.
На другое утро, [когда Любитель чаек] отправился в море, чайки кружились [над ним], но не спускались.
Поэтому и говорится: "Высшая речь - без речей, высшее деяние - недеяние". То знание, которое доступно всем, - неглубоко.
* * *
Чжао Сянцзы с сотней тысяч человек отправился на огневую охоту в Срединные горы. С помощью высокой травы подожгли лес. и пламя охватило [его] на сотни ли. [И тут] из каменного утеса вышел человек, [который] поднимался и опускался вместе с дымом и пеплом. Все сказали, что это душа покойника. Пройдя через огонь, будто его и не было, тот человек вышел не спеша.
Чжао Сянцзы удивился, удержал его и незаметно осмотрел. Фигурой, цветом, семью отверстиями [в голове] - человек; по дыханию, голосу - человек. И [Чжао Сянцзы] спросил:
- С помощью какого секрета живешь в камне? С помощью какого секрета проходишь через огонь?
- Что называешь камнем? Что называешь огнем? - спросил его тот.
- То, откуда [ты] недавно вышел, - камень; то, через что недавно прошел, огонь.
- Не ведаю, - ответил тот.
Услышал об этом вэйский царь Прекрасный и спросил Цзыся:
- Что это был за человек?
- [Я], Шан, слышал от учителя, что [человек, который обрел] гармонию, во всем подобен [другим] вещам. Ничто не может его ни поранить, ни остановить. Он же может все - и проходить через металл и камень, и ступать по воде и пламени.
- А почему ты этого не делаешь? - спросил царь Прекрасный.
- [Я], Шан, еще не способен открыть свое сердце и очистить [его] от знаний. Хотя и пытаюсь говорить об этом, когда есть досуг.
- Почему не делает этого учитель?
- Учитель способен на это, - ответил Цзыся, - но способен и не делать этого.
[Ответ] очень понравился царю Прекрасному.
* * *
Направляясь в Чу, Конфуций вышел из леса и заметят Горбуна, который ловил цикад, будто [просто] их подбирал,
- Как ты искусен! - воскликнул Конфуций. - Обладаешь ли секретом?
- Да! У меня есть секрет, - ответил ловец цикад. - В пятую-шестую луну кладу на коконы [цикад] шарики. [Из тех, на которые] положу два [шарика] и [шарики] не упадут, теряю немногих; [из тех на которые] положу три [шарика] и [шарики] не упадут, теряю одну из [каждых] десяти: [тех же, на которые] положу пять шариков и не упадут, [ловлю всех просто], будто подбираю. Я стою, словно старый пень, руки держу, словно сухие ветви. Как бы ни велика была вселенная, какая бы тьма тварей в ней ни существовала, мне ведомы лишь крылатые цикады. Почему бы мне их не ловить, [если] ничто [другое] не заставит меня шевельнуться, ни на что в мире я не сменяю крылышки цикады!
- Вот каковы речи того Горбуна! Воля его не рассеивается, а сгущается в душе! - воскликнул Конфуций, обернувшись к своим ученикам.
* * *
Беззубый спросил [Учителя] в Тростниковом Плаще, [что такое] путь? [Учитель] в Тростниковом Плаще сказал: "Если выпрямишь свое тело, [сосредоточишь] на одном свой взор, то [к тебе] придет согласие с природой. [Если] соберешь свои знания, [сосредоточишься] на одном мериле, то мудрость придет в [твое] жилище; свойства станут твоей красотой, и путь с тобою поселится. Ты будешь смотреть просто, словно новорожденный теленок, и не станешь искать всему этому причины".
Не успел [Учитель] договорить, как Беззубый заснул. В большой радости [Учитель] в Тростниковом Плаще пошел от него и запел:
"Телом подобен иссохшим ветвям, Сердцем подобен угасшему пеплу, Сущность познал до глубоких корней, Бремя прошедшего сбросив навеки. Темный, туманный, без чувств и без мыслей, Не говори с ним Ведь он - настоящий!".
* * *
Конфуций любовался в Люйляне [водопадом]; струи спадают с высоты в три тысячи жэней, пена бурлит на сорок ли. Его не могут преодолеть ни кайманы, ни рыбы, ни черепахи - морские или речные. Заметив там пловца, [Конфуций] подумал, что тот с горя ищет смерти, и отправил своих учеников вниз, чтобы его вытащить. [Но тот] через несколько сот шагов вышел [из воды] с распущенными волосами, запел и стал прогуливаться у дамбы.
Конфуций последовал [за ним] и [ему] сказал:
- Я принял тебя за душу утопленника, но вгляделся: ты - человек. Дозволь задать вопрос: владеешь ли секретом, [как] ходить по воде?
- Нет, - ответил пловец. - У меня нет секрета. От рождения - это у меня привычка, при возмужании - характер, в зрелости - это судьба. Вместе с волной погружаюсь, вместе с пеной всплываю, следую за течением воды, не навязывая [ей] ничего от себя. Вот почему я и хожу по воде.
Тут все призадумались, а Процветающий велел впредь кормить [Кая] вместе с другими мясом и одевать его в шелк.
Но вот в сокровищнице Фаня вспыхнул сильный пожар. Процветающий сказал:
- Сумеешь войти в огонь, спасти шелк - весь отдам тебе в награду, сколько ни вытащишь!
Кай, не колеблясь, направился [к сокровищнице], исчезал в пламени и снова появлялся, но огонь его не обжигал и сажа к нему не приставала.
Все в доме Фаня решили, что он владеет секретом, и стали просить у него прощения:
- Мы не ведали, что ты владеешь чудом, и обманывали тебя. Мы не ведали, что ты - святой, и оскорбляли тебя. Считай нас дураками, считай нас глухими, считай нас слепыми! Но дозволь нам спросить: в чем заключается твой секрет?
- У меня нет секрета, - ответил Кай с Шан-горы. - Откуда это - сердце мое не ведает. И все же об одном я попытаюсь вам рассказать.
Недавно двое из вас ночевали в моей хижине, и я слышал [как они] восхваляли Процветающего: [он]-де властен умертвить живого и оживить мертвого, богатого сделать бедняком, а бедного - богачом. И я отправился [к нему], несмотря на дальний путь, ибо поистине у меня не осталось других желаний. Когда пришел сюда, [я] верил каждому вашему слову. Не думая ни об опасности, ни о том, что станет [с моим телом], боялся лишь быть недостаточно преданным, недостаточно исполнительным. Только об одном были мои помыслы, и ничто не могло меня остановить. Вот и все.
Только сейчас, когда я узнал, что вы меня обманывали, во мне поднялись сомнения и тревоги, [я] стал прислушиваться и приглядываться к [вашей] похвальбе. Вспомнил о прошедшем: посчастливилось не сгореть, не утонуть - и от горя, от страха [меня] бросило в жар, охватила дрожь. Разве смогу еще раз приблизиться к воде и пламени?
С той поры удальцы Фаня не осмеливались обижать нищих и коновалов на дорогах. Встретив их, кланялись, сойдя с колесницы.
Узнав об этом, Цзай Во сообщил Конфуцию. Конфуций же сказал:
- Разве ты не знаешь, что человек, полный веры, способен воздействовать на вещи, растрогать небо и землю, богов и души предков, пересечь [вселенную] с востока на запад, с севера на юг, от зенита до надира. Не только пропасть, омут или пламя - ничто его не остановит. Кай с Шан-горы поверил в ложь, и ничто ему не помешало. Тем паче, когда обе стороны искренни. Запомни сие, юноша!
* * *
Цзи Лян, друг Ян Чжу, заболел, и на седьмой день [болезнь] усилилась. Сыновья, оплакивая, окружили его. Позвали лекаря.
- Какие неразумные у меня сыновья, - сказал Цзи Лян [своему другу] Ян Чжу. - Не споешь ли ты вместо меня им в поучение?
Ян Чжу запел:
"Что и природа не знает, Откуда узнать человеку? Небо ничем не поможет, Зла не свершит человек. То, что лишь мы с тобою Двое на свете знаем, Разве узнает лекарь, Разве узнает колдун?!".
[Но] сыновья Цзи Ляна ничего не поняли и пригласили в конце концов трех лекарей. Первого звали - Обманщик, второго - Поддакивающий Каждому, третьего - Игрок. Осмотрели больного, и сказал Цзи Ляну Обманщик:
- В твоем [теле] неравномерны холод и жар, неуравновешенны пустое и полное. Болезнь твою вызвали не Небо и не души предков. [Она] происходит и от голода, и от пресыщения, и от вожделения, и от наслаждения, и от забот душевных, и от беззаботности. Но несмотря на это, [я] постепенно [ее] одолею.
- Лекарь, каких много, - заключил Цзи Лян и поспешно его прогнал.
Поддакивающий Каждому сказал:
- У тебя с самого начала, еще во чреве [матери], не хватало жизненной энергии, материнского же молока получал в избытке. Причина болезни возникала постепенно, не за одно утро, и не за один вечер, и вылечить тебя нельзя,
- Лекарь хороший, - заключил Цзи Лян и [велел] его накормить.
Игрок сказал:
- Болезнь твоя не от Неба, не от человека и не от душ предков. От природы родилась и с телом оформилась. Мы ведаем о ней настолько, насколько ею управляет естественный закон. Чем же помогут тебе лекарства и уколы камнем?
- Лекарь проницательный, - заключил Цзи Лян и, щедро наградив его, отпустил.
А болезнь Цзи Ляна вдруг сама собой прошла.
* * *
Придя в Сун, Янцзы заночевал на постоялом дворе. У хозяина постоялого двора были две наложницы: красивая и безобразная. Безобразную [хозяин] ценил, а красивой пренебрегал. На вопрос Янцзы, какая тому причина, этот человек ответил:
- Красавица, сама [собою] любуется, и я не понимаю, в чем ее красота. Безобразная сама себя принижает, и я не понимаю, в чем ее уродство.
- Запомните это, ученики, - сказал Янцзы. - Действуйте достойно, но гоните от себя самодовольство, и [вас] полюбят всюду, куда бы [вы] ни пришли.
* * *
Знание странствовало на Севере у истоков [реки] Темная вода, взошло на холм Незаметный и встретилось с Недеянием.
- Мне хочется тебя спросить, - сказало Знание Недеянию, - как размышлять, как думать, чтобы познать путь? Где находиться, чему покориться, чтобы утвердиться в пути? За кем следовать, какой дорогой, чтобы обрести путь?
Ни на [один из] трех вопросов Недеяние не ответило. Не только не ответило, но и не знало, что ответить.
Ничего не добившись, Знание вернулось на южный [берег реки] Светлая вода, взошло на холм Конец Сомнений и, заметив Возвышающегося Безумца, задало ему те же вопросы.
- Ах! Я это знаю, сейчас тебе скажу, - ответил Возвышающийся Безумец, но тут же забыл, что хотел сказать.
Ничего не добившись, Знание вернулось во дворец предков, встретило Желтого Предка и задало [ему те же] вопросы.
- Не размышляй, не думай и начнешь познавать путь. Нигде не находись, ничему не покоряйся и начнешь утверждаться в пути. Ни за кем не следуй, ни по какай дороге [не ходи] и начнешь обретать путь, - ответил Желтый Предок.
- Мы с тобой это знаем, - сказало Знание. - [А] оба [встреченные мною прежде] не знали. Кто же из [них] прав?
- Один, по имени Недеяние, воистину прав; другой. Возвышающийся Безумец, ему подобен, - ответил Желтый Предок. - Ни я, ни ты к ним до конца не приблизимся, ибо "Знающий не говорит, говорящий не знает". Поэтому "мудрый и осуществляет учение безмолвно". Пути нельзя постичь в словах, свойств нельзя добиться речами. Милосердием можно действовать, справедливостью можно приносить ущерб, церемониями [можно] друг друга обманывать. Поэтому и говорится: "После утраты пути появляется добродетель, после утраты добродетели появляется милосердие, после утраты милосердия появляется справедливость, после утраты справедливости появляются церемонии. Церемонии - это украшение учения и начало смуты". Поэтому и говорится: "Тот, кто осуществляет путь, с каждым днем все больше утрачивает, утратив, снова утрачивает вплоть до того, когда достигает недеяния, недеянием же все совершает". [Если] ныне, уже став вещью, [некто] захочет вернуться к своему корню, не будет ли [это ему] трудно? Это легко лишь великому человеку. [Ведь] жизнь следует за смертью, а смертью начинается жизнь. Разве кому-нибудь известен их порядок? Рождение человека - это скопление эфира. Соберется [эфир], образуется жизнь, рассеется - образуется смерть. Если смерть и жизнь следуют друг за другом, зачем же мне горевать? [Для всей] тьмы вещей это общее: и то, чем любуются, как божественным чудом, и то, что ненавидят как разложение. Разложившееся снова превращается в божественное чудо, а божественное чудо снова разлагается. Поэтому и говорится: "Единый эфир пронизывает [всю] вселенную", поэтому и мудрый ценит единое.
Знание сказало Желтому Предку:
- Я спросило у Недеяния, а Недеяние мне не ответило. [Это] не значило, что не ответило мне, - не знало, [что] мне ответить. Я спросило Возвышающегося Безумца, Возвышающийся Безумец хотел мне поведать, но не поведал. [Это] не значило, что не поведал мне - хотел, но забыл, о чем собирался сказать. Ныне я спросило у тебя, и ты это знал. Почему же [мы к ним] не приблизимся?
- Один воистину прав благодаря своему незнанию, - сказал Желтый Предок, другой ему подобен благодаря своей забывчивости. Ни я, ни ты к ним до конца не приблизимся из-за своего знания.
Услышал об этом Возвышающийся Безумец и решил, что слова Желтого Предка это [и есть] знание.
* * *
Приносящий Жертвы, Носильщик, Пахарь и Приходящий, беседуя, сказали друг другу:
- Мы подружились бы с тем, кто способен считать небытие - головой, жизнь позвоночником, а смерть - хвостом; с тем, кто понимает, что рождение и смерть, существование и гибель составляют единое целое.
Все четверо посмотрели друг на друга и рассмеялись. [Ни у кого из них] в сердце не возникло возражений, и [они] стали друзьями.
Но вдруг Носильщик заболел, и Приносящий Жертвы отправился его навестить.
- Как величественно то, что творит вещи, - воскликнул больной, - то, что сделало меня таким согбенным!
На его горбу открылся нарыв. Внутренности [у него] теснились в верхней части тела, подбородок касался пупка, плечи возвышались над макушкой, пучок волос [на затылке] торчал прямо в небеса, Эфир, [силы] жара и холода в нем пришли в смятение, но сердцем он был легок и беззаботен. Дотащившись до колодца и посмотрев на свое отражение, сказал:
- Как жаль! Таким горбуном создало меня то, что творит вещи!
- Тебе это не нравится?
- Нет, как может не нравиться? Допустим, моя левая рука превратилась бы в петуха, и тогда я должен был бы кричать в полночь. Допустим моя правая рука превратилась бы в самострел, и тогда я должен был бы добывать птицу на жаркое. Допустим, что мой крестец превратился бы в колеса, а моя душа - в коня, и на мне стали бы ездить, разве сменили бы упряжку? Ведь для обретения [жизни] наступает [свое] время, а [ее] утрата следует [за ее ходом]. Если довольствоваться [своим] временем и во всем [за процессом] следовать, [к тебе] не будут иметь доступа ни горе, ни радость. Древние и называли это освобождением от уз. Тех, кто не способен себя развязать, связывают вещи. Но ведь вещам никогда не одолеть природу. Как же может мне это не понравиться?
Но вдруг заболел Приходящий. [Он] задыхался перед смертью, а жена и дети стояли кругом и его оплакивали.
Придя его навестить, Пахарь на них прикрикнул:
- Прочь с дороги! Не тревожьте [того, кто] превращается! - И, прислонившись к дверям, сказал умирающему: - Как величественно создание вещей! Что из тебя теперь получится? Куда тебя отправят? Превратишься ли в печень крысы? В плечо насекомого?
- Куда бы ни велели сыну идти отец и мать - на восток или запад, на юг или север, [он] лишь повинуется приказанию, - ответил Приходящий. - [Силы] жара и холода человеку больше, чем родители. [Если] они приблизят ко мне смерть, а я ослушаюсь, то окажусь строптивым. Разве их в чем-нибудь упрекнешь? Ведь огромная масса снабдила меня телом, израсходовала мою жизнь в труде, дала мне отдых в старости, успокоила меня в смерти. То, что сделало хорошей мою жизнь, сделало хорошей и мою смерть. [Если] ныне великий литейщик станет плавить металл, а металл забурлит и скажет: "Я должен стать [мечом] Мосе!", [то] великий литейщик, конечно, сочтет его плохим металлом. [Если] ныне тот, кто пребывал в форме человека, станет твердить: "[Хочу снова быть] человеком! [Хочу снова быть] человеком!", то творящее вещи, конечно, сочтет его плохим человеком. [Если] ныне примем небо и землю за огромный плавильный котел, а [процесс] создания за великого литейщика, то куда бы не могли [мы] отправиться? Завершил и засыпаю, а [затем] спокойно проснусь.
* * *
Мститель не станет ломать [мечей] Мо[се] и Гань[цзян]. Подозрительный не станет гневаться на сброшенную ветром черепицу. [Если] в Поднебесной [всего] будет поровну, не станет ни смуты - нападений и войн, ни казней убийств, обезглавливания. Значит, путь развивает не человеческую, а естественную природу. С развитием природного рождаются свойства, с развитием человеческого появляются разбойники. [Если] не пресыщаться естественным, не пренебрегать человеческим, народ станет близок своей истинной [природе].
* * *
Учителя Отца Цзао звали Великим Бобом. Когда Отец Цзао пришел к нему учиться управлять колесницей, то по обычаю держался очень скромно. Великий Боб же ничего ему не объяснял целых три года. Отец Цзао относился [к учителю] все почтительнее, и [тот], наконец, с ним заговорил:
- В старинной песне поется:
"Сын хорошего лучника Сначала должен плести корзины. Сын хорошего литейщика Сначала должен шить шубы".
Ты сначала смотри, как я бегаю. Станешь бегать, как я, тогда сможешь взяться за шесть пар вожжей, управлять шестеркой коней.
- Буду лишь повиноваться приказу, - ответил Отец Цзао.
Тут Великий Боб сделал дорогу: на расстоянии шага [один от другого] установил столбы, на которых умещалась лишь ступня. По ним он стал ходить, бегать туда и обратно, не скользя и не падая.
Отец Цзао стал этому учиться и за три дня овладел его искусством.
- Как ты понятлив! Как быстро все усвоил! - вздохнув, сказал Великий Боб. Так поступает Колесничий. Когда ты ходил, то овладел умением ногами, а откликался на него сердцем <умом>. Это и распространи на управление колесницей. Держи в порядке вожжи там, где [они] соединены с удилами, натягивай их или ослабляй в согласии с углами губ [коней]. Правильно соразмеряй мысль в своей груди, чувствуй ритм руками. Внутренне овладеешь волей, а внешне [научишься] угадывать желание коней. Тогда-то и сумеешь посылать [коней] вперед или отводить назад, словно по натянутому шнуру, делать повороты или кружиться, словно по угломеру и циркулю, и силы коней хватит с избытком на любой, самый дальний путь. Вот это истинное мастерство. Овладев мастерством [управления] удилами, приводи в соответствие поводья; овладев мастерством [управления] поводьями, приводи в соответствие и руки; [когда руки] овладеют мастерством, приводи в соответствие и мысли. И тогда можешь уже не следить глазами и не подхлестывать кнутом. Будешь стоять прямо с легким сердцем, и шесть пар вожжей не перепутаются, и [топот] двадцати четырех копыт будет равномерным, движения же совершенно точными при езде вперед, назад, кругом и при поворотах. А затем уж твоя колесница проедет всюду, где только поместятся колеса, всюду, где только хватит места для конских копыт. И тогда [езда в любой местности] станет [для тебя] одинаковой, не заметишь ни отвесных гор, ни узких ущелий, ни топи, ни равнины. На этом кончается мое искусство, и ты им овладел.
* * *
Учитель в Тутового Двора, Мэн Цзыфань и Цзы Циньчжан подружились. Они сказали друг другу:
- Кто способен дружить без [мысли] о дружбе? Кто способен действовать совместно, без [мысли] действовать совместно? Кто способен подняться на небо, странствовать среди туманов, кружиться в беспредельном, забыв обо [всем] живом, [как бы] не имея конца?
[Тут] все трое посмотрели друг на друга и рассмеялись. [Ни у кого из них] в сердце не возникло возражений, и [они] стали друзьями.
Но вот Учитель с Тутового Двора умер. Еще до погребения Конфуций услышал об этом и послал Цзыгуна им помочь. [Цзыгун услышал, как] кто-то складывал песню, кто-то подыгрывал на цине, и вместе запели:
Ах! Придешь ли, Учитель с Тутового Двора. Ах! Придешь ли, учитель! Ты уже вернулся к своему истинному, А мы все еще люди!
Поспешно войдя, Цзыгун сказал:
- Дозвольте спросить, по обряду ли [вы] так поете над усопшим?
- Что может такой понимать в обряде? - заметили [оба], переглянулись и усмехнулись.
Цзыгун вернулся, доложил Конфуцию и спросил:
- Что там за люди? Приготовлений [к похоронам] не совершали, отчужденные от формы, пели над усопшим и не изменились в лице. [Я] даже не знаю, как их назвать! Что там за люди?
- Они странствуют за пределами человеческого, - ответил Конфуций, - а [я] Цю, странствую в человеческом. Бесконечному и конечному друг с другом не сблизиться, и [я], Цю, поступил неразумно, послав с тобой [свое] соболезнование. К тому же они обращаются с тем, что творит вещи, как с себе подобным, и странствуют в едином эфире неба и земли. Для них жизнь [какой-то] придаток, зоб; смерть - прорвавшийся чирей, освобождение от нароста. Разве такие люди могут понять, что такое смерть и что такое жизнь, что сначала, а что в конце? [Они] допускают, что тело состоит из различных вещей. Забывая о собственных глазах и ушах, о печени и желчи, [они твердят] все снова и снова о конце и начале, не зная границ. [Они] бессознательно блуждают за пределами пыли и праха, [странствуют] в беспредельном, в области недеяния. Разве станут они себя затруднять исполнением людских обрядов? Представать перед толпой зрителей, [говорить] для ушей [толпы слушателей]?
-Почему же тогда [вы], учитель, следуете обрядам? - спросил Цзыгун.
- На [мне], Цю, кара Небес! И все же я разделяю ее с тобою, - ответил Конфуций.
- Осмелюсь ли спросить про их учение?
- Рыба создана для воды, а человек - для пути, - ответил Конфуций. - Тот, кто создан для воды, кормится, плавая в пруду. Тот, кто создан для пути, утверждает [свою] жизнь в недеянии. Поэтому и говорят: "Рыбы забывают друг о друге в [просторах] рек и озер, люди забывают друг о друге в учении о пути".
- Осмелюсь ли узнать, [что за человек] тот, кто чуждается людей? - спросил Цзыгун.
- Тот, кто чуждается людей, равен природе, - ответил Конфуций. - Поэтому и говорится: "Человек ничтожный для природы - благородный муж [царь] для людей; благородный муж для людей - человек ничтожный для природы".
* * *
Учитель Лецзы, после того как обучился у Лесного с Чаши-горы и подружился с Темнеющим Оком, поселился в Южном Предместье. Приверженцы его поселились [тут же. Их] каждый день считать не успевали, и сам Лецзы не знал, сколько [их], хотя каждое утро [он] вел с ними диспуты, и об этом стало повсюду известно. Учитель Лецзы двадцать лет прожил рядом с Учителем Южного Предместья, отделенный от него лишь оградой. Однако друг друга [они] не посещали и не приглашали, встречаясь же на улице, как будто друг друга не замечали. Ученики и слуги у ворот считали, что между учителем Лецзы и Учителем Южного Предместья существует вражда.
[Некий] чусец спросил учителя Лецзы:
- Почему [вы], Преждерожденный, и Учитель Южного Предместья чуждаетесь друг друга?
- Зачем к нему ходить? - ответил учитель Лецзы. - Лицо Учителя Южного Предместья [отличается] полнотой, а сердце - пустотой, уши у него не слышат, глаза не видят, уста молчат, сердце не знает, тело не движется. И все же попытаюсь вместе с тобой отправиться [на него] посмотреть.
[С ними] пошли сорок учеников. [Они] увидели, что [лицо] Учителя Южного Предместья действительно похоже на маску чудовища, с ним нельзя общаться. Повернулись к учителю Лецзы и увидели, что жизненная энергия у него отделилась от тела и он вышел из толпы.
Вдруг Учитель Южного Предместья указал на ученика Лецзы в последнем ряду и заговорил с ним радостно, как будто [перед ним] совершеннейший и сильнейший. Ученики Лецзы удивились, и на обратном пути лица всех выражали сомнение.
- Зачем так удивляться? - сказал Лецзы. - Добившийся желаемого молчит, исчерпавший знания также молчит. Речь с помощью молчания - также речь, знание с помощью незнания - также знание. Отсутствие слов и молчание, отсутствие знаний и незнание - это ведь также речь, это ведь также знания. [Значит], нет ничего, о чем бы не говорил, нет ничего, о чем бы не знал; [значит] также, что не о чем говорить, нечего знать. Только и всего.
* * *
Нерешительный [по прозванию] Сладость Лотоса и Священный Земледелец вместе учились у Старого Дракона Счастливого. [Как-то] днем Священный Земледелец затворил двери и, опершись о столик, задремал. А в полдень, распахнув двери, [к нему] вошел Нерешительный и сказал:
- Старый Дракон скончался!
Священный Земледелец со сна схватился за посох и вскочил, но вдруг отпустил посох и, улыбнувшись, сказал:
- [О] Небо! [Он] знал, как я невежествен, груб и распущен, поэтому бросил меня и умер. Увы! Учитель умер, не открыв мне [своих] безумных слов.
Его речь услышал Насыпающий Курган, который высказал свое соболезнование и заметил:
- К воплотившему путь прибегают со всей Поднебесной благородные мужи. Ныне и тот, кто обрел лишь волосок осенней паутины, меньше чем одну из десяти тысяч долей [пути], понял, что умерший унес с собой свои безумные речи, а тем более [понимают это] те, что воплотили путь. Смотрят на него бесформенный; слушают его - беззвучный. Люди, о нем рассуждающие, называют его - темный-темный. Но так судить о пути - значит отрицать путь.
* * *
Ограждающий спросил у [своих] помощников:
- Могу ли обрести путь и им владеть?
- Собственным телом не владеешь, как же можешь обрести путь и им владеть? ответили ему.
- Если я не владею собственным телом, [то] кто им владеет?
- Это скопление формы во вселенной. Жизнью [своей] ты не владеешь, ибо она - соединение [частей] неба и земли. Своими качествами и жизнью ты не владеешь, ибо это - случайное скопление во вселенной; своими сыновьями и внуками ты не владеешь, ибо они - скопление сброшенной, [как у змеи] кожи во вселенной. Поэтому [ты] идешь, не зная куда, стоишь, не зная на чем, ешь, не зная почему. Во вселенной сильнее всего воздух и [сила] тепла. Как же можешь [ты] обрести их и ими владеть?
* * *
Один приморский житель любил чаек. Каждое утро отправлялся в море и плыл за чайками. Чайки же слетались к нему сотнями.
Его отец сказал:
- Я слышал, что все чайки следуют за тобой. Поймай-ка мне [нескольких] на забаву.
На другое утро, [когда Любитель чаек] отправился в море, чайки кружились [над ним], но не спускались.
Поэтому и говорится: "Высшая речь - без речей, высшее деяние - недеяние". То знание, которое доступно всем, - неглубоко.
* * *
Чжао Сянцзы с сотней тысяч человек отправился на огневую охоту в Срединные горы. С помощью высокой травы подожгли лес. и пламя охватило [его] на сотни ли. [И тут] из каменного утеса вышел человек, [который] поднимался и опускался вместе с дымом и пеплом. Все сказали, что это душа покойника. Пройдя через огонь, будто его и не было, тот человек вышел не спеша.
Чжао Сянцзы удивился, удержал его и незаметно осмотрел. Фигурой, цветом, семью отверстиями [в голове] - человек; по дыханию, голосу - человек. И [Чжао Сянцзы] спросил:
- С помощью какого секрета живешь в камне? С помощью какого секрета проходишь через огонь?
- Что называешь камнем? Что называешь огнем? - спросил его тот.
- То, откуда [ты] недавно вышел, - камень; то, через что недавно прошел, огонь.
- Не ведаю, - ответил тот.
Услышал об этом вэйский царь Прекрасный и спросил Цзыся:
- Что это был за человек?
- [Я], Шан, слышал от учителя, что [человек, который обрел] гармонию, во всем подобен [другим] вещам. Ничто не может его ни поранить, ни остановить. Он же может все - и проходить через металл и камень, и ступать по воде и пламени.
- А почему ты этого не делаешь? - спросил царь Прекрасный.
- [Я], Шан, еще не способен открыть свое сердце и очистить [его] от знаний. Хотя и пытаюсь говорить об этом, когда есть досуг.
- Почему не делает этого учитель?
- Учитель способен на это, - ответил Цзыся, - но способен и не делать этого.
[Ответ] очень понравился царю Прекрасному.
* * *
Направляясь в Чу, Конфуций вышел из леса и заметят Горбуна, который ловил цикад, будто [просто] их подбирал,
- Как ты искусен! - воскликнул Конфуций. - Обладаешь ли секретом?
- Да! У меня есть секрет, - ответил ловец цикад. - В пятую-шестую луну кладу на коконы [цикад] шарики. [Из тех, на которые] положу два [шарика] и [шарики] не упадут, теряю немногих; [из тех на которые] положу три [шарика] и [шарики] не упадут, теряю одну из [каждых] десяти: [тех же, на которые] положу пять шариков и не упадут, [ловлю всех просто], будто подбираю. Я стою, словно старый пень, руки держу, словно сухие ветви. Как бы ни велика была вселенная, какая бы тьма тварей в ней ни существовала, мне ведомы лишь крылатые цикады. Почему бы мне их не ловить, [если] ничто [другое] не заставит меня шевельнуться, ни на что в мире я не сменяю крылышки цикады!
- Вот каковы речи того Горбуна! Воля его не рассеивается, а сгущается в душе! - воскликнул Конфуций, обернувшись к своим ученикам.
* * *
Беззубый спросил [Учителя] в Тростниковом Плаще, [что такое] путь? [Учитель] в Тростниковом Плаще сказал: "Если выпрямишь свое тело, [сосредоточишь] на одном свой взор, то [к тебе] придет согласие с природой. [Если] соберешь свои знания, [сосредоточишься] на одном мериле, то мудрость придет в [твое] жилище; свойства станут твоей красотой, и путь с тобою поселится. Ты будешь смотреть просто, словно новорожденный теленок, и не станешь искать всему этому причины".
Не успел [Учитель] договорить, как Беззубый заснул. В большой радости [Учитель] в Тростниковом Плаще пошел от него и запел:
"Телом подобен иссохшим ветвям, Сердцем подобен угасшему пеплу, Сущность познал до глубоких корней, Бремя прошедшего сбросив навеки. Темный, туманный, без чувств и без мыслей, Не говори с ним Ведь он - настоящий!".
* * *
Конфуций любовался в Люйляне [водопадом]; струи спадают с высоты в три тысячи жэней, пена бурлит на сорок ли. Его не могут преодолеть ни кайманы, ни рыбы, ни черепахи - морские или речные. Заметив там пловца, [Конфуций] подумал, что тот с горя ищет смерти, и отправил своих учеников вниз, чтобы его вытащить. [Но тот] через несколько сот шагов вышел [из воды] с распущенными волосами, запел и стал прогуливаться у дамбы.
Конфуций последовал [за ним] и [ему] сказал:
- Я принял тебя за душу утопленника, но вгляделся: ты - человек. Дозволь задать вопрос: владеешь ли секретом, [как] ходить по воде?
- Нет, - ответил пловец. - У меня нет секрета. От рождения - это у меня привычка, при возмужании - характер, в зрелости - это судьба. Вместе с волной погружаюсь, вместе с пеной всплываю, следую за течением воды, не навязывая [ей] ничего от себя. Вот почему я и хожу по воде.