Страница:
Я признаю', что сочинения господина придворного композитора очень трудно играть, но [трудно это] только тем, кто не желает приучить свои пальцы к должной подвижности и к правильной аппликатуре. Между тем, он действует вполне правомерно, когда, сочиняя свои пьесы, "рассчитывает на свои собственные пальцы". Ведь вывод, к которому он пришел, гласит: "того, чего я достиг прилежанием и упражнением, может достичь и любой другой, обладающий лишь средними способностями и навыками"3. А отсюда [сама собой] отпадает и отговорка насчет неисполнимости [его вещей]. Все исполнимо, если только захотеть, [ -- если только] усерднейшим образом дать себе труд обратить -путем неустанного прилежания -- [свои] природные способности в надлежащие навыки. Если для господина придворного композитора нет ничего невозможного в том, чтобы безупречно, без единой ошибки играть двумя руками на клавире такие вещи, в коих как главному, так и средним голосам приходится должным образом справляться со своими [нелегкими] задачами, то почему же это должно быть невозможно для целого хора4, состоящего из большого числа лиц, каждое из коих обязано следить лишь за одним-единственным голосом? <...>
Однако всем сказанным еще не исчерпывается отповедь автору, утверждающему, что баховские сочинения якобы невозможно сыграть и спеть. Он идет еще дальше, нападая на господина придворного композитора за то, что тот "все "манеры", все мелкие украшения и [вообще] всё, что подразумевается под способом игры [на инструменте], тщательно выписывает нотами". -- Либо господин автор отмечает это как нечто свойственное 186 одному лишь господину придворному композитору, либо он вообще считает таковое [выписывание] неким заблуждением. Если первое, то он допускает огромную ошибку: господин придворный композитор -- отнюдь не первый и не единственный [композитор], пишущий музыку таким образом; среди множества композиторов, коих я мог бы по сему поводу упомянуть, сошлюсь хотя бы на Гриньи и Дю Мажа, пользовавшихся в своих "Органных тетрадях" именно таким методом. Если [же] второе, то я никак не могу отыскать причину -- почему это должно именоваться заблуждением. [...]
[И. А. Бирнбаум, "Непредвзятые замечания...". -- Лейпциг, январь 1738 г.]
1 Ср. док. 293.
2 (*) Г. Ф. Гендель.
3 Ср. док. 284.
4 См. примеч. 1 к док. 189.
296 (II/410)
[...] О том, что в одном месте 6-й книжки этого журнала1 имеется в виду лейпцигский г-н Бах, я подумал сразу же, в первый же момент, а вчера в этом [окончательно] утвердился, ибо один [мой] здешний друг, возвратившийся из непродолжительной поездки, привез мне выпущенное без указания даты [и места] издания сочинение под названием "Непредвзятые замечания касательно одного сомнительного места в 6-й книжке [журнала] "Критический музыкант". Отпечатано в текущем году"2. Сочинение сие помещается на двух листах в 8[-ю долю листа]. Приписка гласит: "Высокоблагородному господину, господину Йог. Себастьяну Баху, высокопоставленному придворному композитору и капельмейстеру его королевского величества [короля] Польского и его курфюрстского высочества [курфюрста] Саксонского, а также музикдиректору и кантору школы [св.] Фомы в Лейпциге, с большою преданностью посвящает сии самого' его касающиеся листы автор". На 7[-й] странице помещены такие слова: "По меньшей мере некоторые особые обстоятельства означенного письма указывают с полной определенностью [на то], что не надо долго целиться в шайбу3, если хочешь попасть в яблочко". Я жажду узнать, кто такие те другие господа и [что это за] местности, каковые характеризуются, но не именуются в упомянутом месте [данного сочинения], и надеюсь от Вас, сударь, конфиденциально получить [на сей счет] разъяснения. (...]
[И. Г. Вальтер -- Г. Бокемайеру (в Вольфенбюттель). -- Веймар, 24.I. 1738 г.] 187
1 Док. 293.
2 Док. 295.
3 Нем. Scheibe -- "мишень".
297 (II/417)
[...] ...С другой же стороны я -- как честный человек -- обязан спасти не только свою собственную [честь], но и честь всех остальных порядочных музыкантов, затронутых -- с немалою язвительностью -- в одном кратком сочинении, изданном в начале текущего года не назвавшим себя [лицом] в Лейпциге.
Сочинение же сие носит следующий заголовок: "Непредвзятые замечания касательно одного сомнительного места в шестой книжке "Критического музыканта"". Оно имеет посвящение господину капельмейстеру Баху, ибо по преимуществу касается его самого', и, быть может, изготовлено было -- по его [же] наущению -- одним из его друзей. Во всяком случае, господин придворный композитор восьмого января сего года с немалым удовольствием сам раздавал его своим друзьям и знакомым.
<...> Всякий, кто хотя бы в какой-то мере осведомлен в мире музыки, несомненно, найдет не одного [музыканта], сравнимого с сим великим мужем...
Но никто не станет из-за этого отнимать у господина придворного композитора [его] славу, [а именно тот факт,] что [в игре] на клавире и органе он столь велик, что едва ли возможно представить себе [всю меру этого величия], если самому не довелось видеть и слышать его. Мой корреспондент противопоставил ему не кого-нибудь, а такого достойного человека, как знаменитый господин Гендель. Успех, каковой повседневно имеет сей последний у всех знатоков [музыки], и та особая привлекательность, с коею он играет, нежнейшим образом трогая сердца своих слушателей, [ -- все это] даже самого компетентного в музыке человека может поколебать [в вопросе о том], кого из этих двух великих мужей следовало бы предпочесть <...>
Но коль скоро нет никого, кто при всем своем величии в той или иной науке не имел бы и кое-каких недостатков (а это признает, в начале своих "Замечаний" и сам господин автор), то что же удивительного в том, что, хотя господин придворный композитор -- исключительный мастер [игры] на клавире и органе, в деле сочинения музыкальных пьес у него есть немалые изъяны. Главная же причина таковых изъянов достойна того, чтоб остановиться на ней поподробнее. Сей великий муж не тщился толком разобраться в науках, потребных 188 всякому ученому композитору. Как может быть совершенно безупречным в своих музыкальных работах тот, кто мудростию людской не приобрел способность исследовать и познавать силы природы и разума? Каким образом намеревается достичь всех преимуществ, сопряженных с обретением хорошего вкуса, тот, кто меньше всего беспокоился о критических суждениях, исследованиях и правилах, каковые восходят к ораторскому искусству и поэзии, но и в музыке столь необходимы, что без оных невозможно сочинять трогательно и выразительно, тем более что, можно сказать, лишь из них проистекают свойства хороших и скверных способов письма -- как в целом, так и в [разного рода] частностях.
Стало быть, незаурядность искусного и ученого композитора отнюдь не исчерпывается одним лишь умением наилучшим образом играть на инструменте и выполнять затейливейшие правила музыкальной композиции. Владение соединением [тонов] в одновременности и в последовательности и разрешением диссонансов и консонансов [(?)], навыки написания фуги, двойной фуги и всех прочих замысловатых и трудных родов музыкальных пьес -- все это еще не обеспечивает композитору [истинного] величия <...> И не исключено, что так называемый новомодный вкус, в коем зрелое суждение непредвзятого господина автора "Замечаний" усматривает испорченность, [на самом деле] гораздо почвеннее и естественнее допотопного вкуса тех, кто, подобно господину автору, скованность предпочитает природе [вещей]. А посему не лишен оснований и упрек моего корреспондента, справедливо замечающего в баховских сочинениях нехватку привлекательности, неизбежно сопутствующую вещам слишком хроматическим и диссонирующим <...> Я обязан, однако, воздать должное достоинствам господина придворного композитора, ибо они столь велики, что намного превосходят его недостатки. Его отменная искусность и исключительная компетентность в музыке заслуживает самого большого уважения. Он делает немалую честь нашему отечеству; Германия имеет в его лице по заслугам прославленного человека, имя коего высоко почитается и в иноземных краях. [...]
[И. А. Шайбе, "Ответ на непредвзятые замечания (И. А. Бирнбаума)". -Гамбург, март 1738 г.] 189
298 (II/438)
Должен передать Вашему высокоблагородию преданнейшие поклоны от моего господина кузена1 и от магистра Бирнбаума, а одновременно и прилагаемый трактат2, причем надобно, 1) чтобы он непременно был готов к предстоящей пасхальной ярмарке, 2) чтобы отпечатан он был правильно, с надлежащим соблюдением орфографии, особенно что касается имен существительных, каковые должны быть напечатаны с малой буквы, 3) чтобы выпущено было 200 экземпляров, и притом никак не на плохой, а на хорошей бумаге средней [плотности], 4) чтобы с книгопечатником была достигнута договоренность обо всем, насколько сие возможно, причем с учетом того, что обычно на стопу [бумаги] уходит 15 талеров, а поскольку господин книгопечатник может не согласиться на контракт из-за [слишком] малого количества экземпляров, надо с ним сразу же договориться насчет 200 штук, ибо известно, что обычно за лист не дается больше 1 талера, что -- если работа уложится в 8 листов -- составит 8 талеров [за экземпляр], а всего -- с доплатой, большей частью обходящейся лишь в 8 гр[ошей], -- 10 талеров 16 гр[ошей]. Говоря коротко, весь трактат сим передается господину брату3, и [у нас] есть уверенность, что ты как следует обеспечишь это дело, смотря по обстоятельствам, со свойственной тебе добротой и аккуратностью, а оплата последует немедленно по получении соответствующего извещения. Между тем господа интересующиеся [сим трактатом] заранее премного обязаны господину брату и заверяют [его в том], что при всякой возможности с превеликим удовольствием готовы и впредь быть к его услугам <...>
[И. Э. Бах -- И. В. Коху (в Роннебург). -- Лейпциг, 7.III. 1739 г.]
1 (*) И. С. Бах.
2 Док. 299.
3 См. примеч. 1 к док. 96.
299 (II/441)
[...] Коль скоро сей великий муж сам никогда не возьмет на себя труд затеять с кем бы то ни было сражение перьями по поводу своей собственной персоны, то разве же не было делом в высшей степени вероятным, что кто-либо из его друзей встрепенется и даст отпор неправомерным нападкам неблагоразумного порицателя? <...> Заверяю своей совестью, что добрые друзья господина придворного композитора найдут в себе достаточно сил, 190 дабы изобличить оного [порицателя] в содеянном. Скромность не позволила ему отнести на свой счет похвалы, каковые -- хотя и не в должной мере -- выпали на его долю. И не мог он поверить, что суровое порицание касается [именно] его, ибо от приписываемых [ему] изъянов его избавляет [сама] его совесть, [сама] истина <...> Да и можно ли осуждать господина придворного композитора за то, что он не считает праведным судьей; того, кто не так давно при испытании [на должность здешнего] органиста даже не сумел подыскать спутник1 к предложенному ему вождю2 фуги, не говоря уже о том, чтобы подобающим образом исполнить всю фугу? <...> Правда, господину придворному композитору настоятельно противопоставляют господина капельмейстера Генделя. Однако я в своих непредвзятых замечаниях достаточно [ясно] изложил причины, побуждающие меня отдавать предпочтение первому. Приведенное там суждение -- не мое изобретение. Оно принадлежит непредвзятым знатокам музыки, слышавшим обоих великих мужей и сумевшим вынести об обоих обоснованное суждение. Их-то слова я и передал там так, как их слышал, со всею откровенностью и без каких бы то ни было добавлений. Оппонент же мой, никогда, наверное, не слышавший игру господина капельмейстера Генделя, а игру господина придворного композитора никогда не дававший себе труда послушать без предубеждения, по всей видимости, недвусмысленно отдает предпочтение первому из них в силу [большей] привлекательности [его игры], ибо утверждает, что "та особая привлекательность, с коею господин Гендель играет, нежнейшим образом трогая сердца своих слушателей, даже самого компетентного в музыке человека может поколебать [в вопросе о том], кого из этих двух великих мужей следовало бы предпочесть". В том, что господину придворному композитору в не меньшей мере удается, сочетая искусность игры с ее привлекательностью, "нежнейшим образом трогать сердца своих слушателей", убеждают свидетельства множества чужестранных и отечественных знатоков музыки, повседневно восторгающихся в игре оного [именно этим] соединением двух столь важных качеств. Сие подтверждают его клавирные вещи, лежащие у всех перед глазами, ибо мы с превеликим удовольствием обнаруживаем в них незаурядные, редкостные [мелодические] находки и темы, каковые, конечно 191 же, [нам] нравятся и [нас] трогают <...>
Франция, говорит он <(И. А. Шайбе)>, особенно богата музыкантами, обладающими незаурядной искусностью [игры] как на органе, так и на клавире. -Может быть, оно и так. Однако мне бы очень хотелось узнать имена тех, кто в том и другом превосходит господина придворного композитора. Покуда не дается на то никаких определенных указаний, одна [лишь] такая возможность ничего [еще] не доказывает. А что, если я назову своему оппоненту того, кто некогда считался величайшим мастером [игры] на клавире и органе во всей Франции и перед кем не так уж давно господин придворный композитор целиком и полностью утвердил честь немцев и свою собственную? То был мосье Маршан, коего в пору его пребывания в Дрездене, когда там же находился и господин придворный композитор, последний -- по желанию и распоряжению влиятельных особ тамошнего двора -- учтивым письмом пригласил к состязанию [в игре] на клавире, на что тот ответил обещанием явиться [куда следует] сообразно сему приглашению. Час, когда двум великим виртуозам предстояло помериться друг с другом силами, настал. Господин придворный композитор и все те, кто должен был выполнять на этом музыкальном состязании функции судей, ожидали появления соперника не без робости, но -- безуспешно. Наконец, стало известно, что оный ранним утром исчез из Дрездена с помощью курьерской почты. Вне всякого сомнения, прославленный француз счел свои силы слишком слабыми, чтобы выдержать наступление своего опытного и смелого противника. Иначе он не постарался бы обезопасить себя столь поспешным бегством. Вот как оно выглядело несколько лет тому назад <...>
Между прочим, мой оппонент -- фигура слишком мелкая, чтобы постыднейшим образом отваживаться упрекать господина придворного композитора в том, что он "не тщился толком разобраться" в необходимых композитору науках. Кто имеет честь достаточно близко знать господина придворного композитора и не уклоняется от удовольствия просмотреть и прослушать его практические работы более непредвзятым взором и слухом, чем "Критический музыкант", тот вынесет -в силу своего благоразумия -- гораздо более справедливое суждение. Обо всех частностях, роднящих отделку 192 музыкальной пьесы с ораторским искусством, и обо всех [привносимых ими в оную] преимуществах он осведомлен столь безупречно, что всякий раз, когда, беседуя с ним, внимаешь его глубоким и убедительным суждениям о сходстве и известной общности того и другого дела, получаешь истинное наслаждение; но, мало того, восхищение вызывает и умелое использование оных [приемов ораторского искусства] в его работах. А его познания в поэзии столь хороши, как того только можно требовать от большого композитора. Ибо, не говоря уже о том, что мой оппонент слишком немощен, чтобы уличить его [хотя бы] в [одной] ошибке, когда бы то ни было допущенной им в вокальных сочинениях в нарушение правил поэзии, он [(И. С. Бах)] к тому же [всегда] совершенно точно знает, работа какого поэта годится для композиции, а какого -- нет. И ему ничего не стоит обоснованнейшим образом указать на причины таковых различий. Наконец, в том, что господин придворный композитор сочиняет трогательно, выразительно, естественно, по-настоящему, и притом не в испорченном, а в наилучшем вкусе, особенно неоспоримо убеждает его вечерняя музыка3, публично исполненная на прошедшую пасхальную ярмарку в Лейпциге в высочайшем присутствии наших всесветлейших высоких властителей и принятая с полнейшим одобрением [всех присутствовавших] <...>
Нам говорят, дескать, господин придворный композитор сочиняет без надлежащей осмотрительности. Он, мол, пишет только для больших виртуозов и не думает о том, что в музыкальном ансамбле никогда не бывает сплошь одних лишь виртуозов. Должен возразить, что сие последнее утверждение никак не согласуется с положением дел в хороших [придворных] капеллах, да и кое в каких так называемых "бандах" [городских] музыкантов. Однако поскольку господин придворный композитор действительно не настолько удачлив, чтобы иметь возможность всегда отдавать свои сочинения в руки одних лишь виртуозов, постольку он по меньшей мере старается либо приучать тех, кто пока еще не виртуоз, к относительно трудным сочинениям и, таким образом, [постепенно] делать из них виртуозов, либо же -- когда сие не представляется возможным -как раз проявлять необходимую осмотрительность, действуя при написании своих вещей сообразно тому, на что способны те, кому предстоит их исполнять <...> 193
Мой оппонент -- заодно с небезызвестными музыкальными борзописцами -пытается полностью изгнать "манеры" из средних голосов, допуская некоторое количество оных в главных голосах; вот только он не хочет, чтобы все эти мелкие форшлаги, акценты, рулады и как там они еще называются были выписаны [нотами], будь то в главном либо в побочных голосах. Одним словом, он отвергает [подобные] злоупотребления. Но их не одобряет и господин придворный композитор, так что моему оппоненту никогда не удастся доказать, что тут он [(И. С. Бах)] не знает меры. Если же создается впечатление, что он по этой части допускает несколько больше, чем это обычно принято, то я в своих "Замечаниях" уже привел причины, каковые дают ему на то право и с каковыми мой оппонент согласился, ибо не проронил по сему поводу ни слова. [...]
[И. А. Бирнбаум, "В защиту моих непредвзятых замечаний". -- Лейпциг, 1739 г.]
1 Противосложение.
2 Тема фуги.
3 (**) См. примеч. 1 к док. 74.
300 (II/446)0
Такого же рода и упрек[, высказываемый] на 45-й странице: дескать, не так давно при испытании на должность органиста в Лейпциге я даже не сумел подыскать спутник к предложенному мне вождю фуги, не говоря уже о том, чтобы подобающим образом исполнить всю фугу. <...> Но к чему мне пространно опровергать такое обвинение? Господин Бах в Лейпциге сам может показать Бирнбауму обратное, если пожелает -- и сумеет -- рассудить, опираясь на то, что ему ведомо, и по совести. Сей знаменитый человек был на том испытании1 одним из судей. Но не надо меня путать с другим героем, не пожелавшим играть [на] предложенную ему г-ном капельмейстером Бахом тему и -- вместо того -избравшим ту, какую ему самому было угодно; когда же ему была задана еще одна тема, он и вовсе скрылся из виду.
[И. А. Шайбе (в журнале "Критический музыкант"). -- Гамбург, 30.VI. 1739 г.]
0 Ср. док. 299.
1 (**) Испытание на должность органиста в лейпцигской церкви св. Николая в декабре 1729 г.
Шрётер -- Бидерман: злополучная рецензия
301 (II/592)
Когда г-н магистр Бидерман издал свою "Записку о музыкальной жизни", покойный капельмейстер Бах -- 194 некоторое время спустя -- переслал из Лейпцига один ее экземпляр господину органисту Шрётеру в Нордхаузен и попросил оного ее отрецензировать и опровергнуть, ибо, по его мнению, поблизости не находилось никого, кто был бы к сему [делу] более приспособлен.
Г-н Шрётер незамедлительно изъявил к тому готовность, составил рецензию и переправил оную г-ну Баху в Лейпциг, оставив на его усмотрение [вопрос о том], где ее поместить -- в ученых ли газетах или же в каком-нибудь ином еженедельнике. Г-н Бах вслед за тем, 10 дек. 1749 года, написал мне следующее:
"Шрётеровская рецензия написана хорошо и, на мой вкус, вскорости должна появиться в печати. -- "Митридат" господина Маттезона произвел, как мне о том достоверно сообщено письменно, много шуму. Если, как я предполагаю, последуют еще какие-нибудь опровержения, то не сомневаюсь, что поганые уши автора [(Бидермана)] прочистятся и сделаются более пригодными для слушания хорошей музыки".
Некоторое время спустя г-н капельмейстер Бах переслал (мне] несколько печатных экземпляров означенной рецензии, но -- в таком виде, что оная стала нисколько не похожа на оригинал господина Шрётера, копию коего прилагаю: многое было либо добавлено, либо изменено. Господин Шрётер, увидевши сию ужасающую мешанину, что, конечно же, его задело, в письме от 2 апреля 1750 года попросил меня сообщить господину Баху, "что насильственное изменение его рецензии очень его задело" и -- далее -- что его "утешение [лишь] в том, что ни один читатель, знакомый с [его] образом мыслей и манерой письма, не сочтет его составителем подобной мешанины, не говоря уже о неудачном заголовке -"Христианский отзыв о..." и т. д. Ибо хотя [его] беглый очерк не содержит в себе ничего нехристианского, тем не менее такой эпитет в данном случае никоим образом не уместен".
Все это я слово в слово изложил письменно г-ну капельмейстеру, на что получил от него следующий ответ от 26 мая 1750 года:
"Г-ну Шрётеру прошу передать мои поклоны -- впредь до тех пор, пока не буду в состоянии сам [ему] написать, поскольку хочу снять с себя вину за изменение его рецензии, ибо я вовсе в том не виноват, а таковую [вину] 195 следует возлагать исключительно на того, кто занимался напечатанием".
На то последовал ответ г-на Шрётера от 5 июня 1750 года:
"Г-н капельмейстер Бах остается виновным, как бы он -- будь то ныне или в будущем -- ни извивался. Он может, однако, по-умному положить конец этому делу, если он
1) публично признает, что "христианские соображения" исходят от него -NB. mut[atis] mut[andis]1;
2) изобличит господина ректора Бидермана в том, что главное намерение оного -- в его сочинении -- никоим образом не было направлено на [то, чтобы воздать] хвалу музыке и к ней причастным[,] и что подбавленные им два с половиной цветистых выражения, восхваляющие музыку, представляют собой лишь рваное покрывало, через каковое, однако, ясно различима злонамеренность его по отношению к невинной музыке;
3) и надо заставить неизвестного автора "соображений", именуемых искренними, назвать себя. Поистине, такое деяние капельмейстера даст [ему -- ] г-ну Баху [ -- ] особую честь, нашему господину Маттезону -- нежданное и вполне заслуженное удовлетворение, а благородной музыке -- дальнейшее процветание. Сие благонамеренное предложение просит -- с покорнейшими поклонами -- препроводить в Лейпциг
К. Г. Шрётер".
Сообразно долгу своему [я] не мог не сообщить таковое [пожелание] господину капельмейстеру Баху. Поскольку же вскоре последовала его смерть, не имел чести получить от оного ответ.
[Г. Ф. Айникке (из составленных Я. Маттезоном "Семи бесед мудрости с музыкой"). -- Франкенхауэен, 8.I. 1751 г.]
1 "Сделав необходимые изменения" (лат.).
Финацци -- Марпург: "столь трудная гармония"
302 (II/604)
На то, чтоб восхвалять господина Баха, Вы <(Ф. В. Марпург)> имеете основания, и я был бы глупцом, если бы возымел намерение оспорить достоинства этого великого человека; вот только нужно признать, что удовольствию музыка его не служит, и 196 любитель, в музыке не разбирающийся, никогда не обретет вкус к столь трудной гармонии.
[Ф. Финацци (в журнале "Вольные суждения и вести..."). -- Гамбург, 12.V. 1750 г.]
303 (II/620)
[...] Корреспондент [мой] в довершение всего теперь намерен еще и подпортить славу знаменитого и ныне покойного г-на Баха. Он делает вид, что как бы из милости оставляет его среди великих, -- да и то не всерьез. Он не признаёт за его музыкой способность доставлять удовольствие слушателям, каковые якобы не в состоянии обрести "вкус к столь трудной гармонии". Однако: допустим, гармонии этого великого человека столь трудны, что не всегда оказывают желаемое воздействие, -- тем не менее знатокам музыки они доставляют истинное наслаждение. Не всем ученым дано понять Невтона1; но те, кто настолько преуспел в глубокомысленных науках, что в состоянии понять его, как раз находят особое удовольствие и истинную [для себя] пользу в чтении его работ. Короче: Бах был подлинным украшением немцев, и память о нем, делающая произведения его бессмертными, принесет -- среди знатоков музыки -- нашему отечеству прочную славу; и пусть итальянский кастрат говорит по сему поводу что угодно.
[И. Ф. Агрикола, "Послание господам авторам вольных суждений...". -Берлин, 28.VIII. 1750 г.]
1 Исаак Ньютон.
304 (III/642)
Возражения, с коими выступает нойштадтский господин против покойного господина Баха, меня ничуть не шокируют: такие вещи находятся за пределами [разумения] итальянцев. Было бы постыдно пускаться по сему поводу в спор.
Из-под пера его -- простейший оборот
Ценней, чем все, на что способен их народ.
Однако всем сказанным еще не исчерпывается отповедь автору, утверждающему, что баховские сочинения якобы невозможно сыграть и спеть. Он идет еще дальше, нападая на господина придворного композитора за то, что тот "все "манеры", все мелкие украшения и [вообще] всё, что подразумевается под способом игры [на инструменте], тщательно выписывает нотами". -- Либо господин автор отмечает это как нечто свойственное 186 одному лишь господину придворному композитору, либо он вообще считает таковое [выписывание] неким заблуждением. Если первое, то он допускает огромную ошибку: господин придворный композитор -- отнюдь не первый и не единственный [композитор], пишущий музыку таким образом; среди множества композиторов, коих я мог бы по сему поводу упомянуть, сошлюсь хотя бы на Гриньи и Дю Мажа, пользовавшихся в своих "Органных тетрадях" именно таким методом. Если [же] второе, то я никак не могу отыскать причину -- почему это должно именоваться заблуждением. [...]
[И. А. Бирнбаум, "Непредвзятые замечания...". -- Лейпциг, январь 1738 г.]
1 Ср. док. 293.
2 (*) Г. Ф. Гендель.
3 Ср. док. 284.
4 См. примеч. 1 к док. 189.
296 (II/410)
[...] О том, что в одном месте 6-й книжки этого журнала1 имеется в виду лейпцигский г-н Бах, я подумал сразу же, в первый же момент, а вчера в этом [окончательно] утвердился, ибо один [мой] здешний друг, возвратившийся из непродолжительной поездки, привез мне выпущенное без указания даты [и места] издания сочинение под названием "Непредвзятые замечания касательно одного сомнительного места в 6-й книжке [журнала] "Критический музыкант". Отпечатано в текущем году"2. Сочинение сие помещается на двух листах в 8[-ю долю листа]. Приписка гласит: "Высокоблагородному господину, господину Йог. Себастьяну Баху, высокопоставленному придворному композитору и капельмейстеру его королевского величества [короля] Польского и его курфюрстского высочества [курфюрста] Саксонского, а также музикдиректору и кантору школы [св.] Фомы в Лейпциге, с большою преданностью посвящает сии самого' его касающиеся листы автор". На 7[-й] странице помещены такие слова: "По меньшей мере некоторые особые обстоятельства означенного письма указывают с полной определенностью [на то], что не надо долго целиться в шайбу3, если хочешь попасть в яблочко". Я жажду узнать, кто такие те другие господа и [что это за] местности, каковые характеризуются, но не именуются в упомянутом месте [данного сочинения], и надеюсь от Вас, сударь, конфиденциально получить [на сей счет] разъяснения. (...]
[И. Г. Вальтер -- Г. Бокемайеру (в Вольфенбюттель). -- Веймар, 24.I. 1738 г.] 187
1 Док. 293.
2 Док. 295.
3 Нем. Scheibe -- "мишень".
297 (II/417)
[...] ...С другой же стороны я -- как честный человек -- обязан спасти не только свою собственную [честь], но и честь всех остальных порядочных музыкантов, затронутых -- с немалою язвительностью -- в одном кратком сочинении, изданном в начале текущего года не назвавшим себя [лицом] в Лейпциге.
Сочинение же сие носит следующий заголовок: "Непредвзятые замечания касательно одного сомнительного места в шестой книжке "Критического музыканта"". Оно имеет посвящение господину капельмейстеру Баху, ибо по преимуществу касается его самого', и, быть может, изготовлено было -- по его [же] наущению -- одним из его друзей. Во всяком случае, господин придворный композитор восьмого января сего года с немалым удовольствием сам раздавал его своим друзьям и знакомым.
<...> Всякий, кто хотя бы в какой-то мере осведомлен в мире музыки, несомненно, найдет не одного [музыканта], сравнимого с сим великим мужем...
Но никто не станет из-за этого отнимать у господина придворного композитора [его] славу, [а именно тот факт,] что [в игре] на клавире и органе он столь велик, что едва ли возможно представить себе [всю меру этого величия], если самому не довелось видеть и слышать его. Мой корреспондент противопоставил ему не кого-нибудь, а такого достойного человека, как знаменитый господин Гендель. Успех, каковой повседневно имеет сей последний у всех знатоков [музыки], и та особая привлекательность, с коею он играет, нежнейшим образом трогая сердца своих слушателей, [ -- все это] даже самого компетентного в музыке человека может поколебать [в вопросе о том], кого из этих двух великих мужей следовало бы предпочесть <...>
Но коль скоро нет никого, кто при всем своем величии в той или иной науке не имел бы и кое-каких недостатков (а это признает, в начале своих "Замечаний" и сам господин автор), то что же удивительного в том, что, хотя господин придворный композитор -- исключительный мастер [игры] на клавире и органе, в деле сочинения музыкальных пьес у него есть немалые изъяны. Главная же причина таковых изъянов достойна того, чтоб остановиться на ней поподробнее. Сей великий муж не тщился толком разобраться в науках, потребных 188 всякому ученому композитору. Как может быть совершенно безупречным в своих музыкальных работах тот, кто мудростию людской не приобрел способность исследовать и познавать силы природы и разума? Каким образом намеревается достичь всех преимуществ, сопряженных с обретением хорошего вкуса, тот, кто меньше всего беспокоился о критических суждениях, исследованиях и правилах, каковые восходят к ораторскому искусству и поэзии, но и в музыке столь необходимы, что без оных невозможно сочинять трогательно и выразительно, тем более что, можно сказать, лишь из них проистекают свойства хороших и скверных способов письма -- как в целом, так и в [разного рода] частностях.
Стало быть, незаурядность искусного и ученого композитора отнюдь не исчерпывается одним лишь умением наилучшим образом играть на инструменте и выполнять затейливейшие правила музыкальной композиции. Владение соединением [тонов] в одновременности и в последовательности и разрешением диссонансов и консонансов [(?)], навыки написания фуги, двойной фуги и всех прочих замысловатых и трудных родов музыкальных пьес -- все это еще не обеспечивает композитору [истинного] величия <...> И не исключено, что так называемый новомодный вкус, в коем зрелое суждение непредвзятого господина автора "Замечаний" усматривает испорченность, [на самом деле] гораздо почвеннее и естественнее допотопного вкуса тех, кто, подобно господину автору, скованность предпочитает природе [вещей]. А посему не лишен оснований и упрек моего корреспондента, справедливо замечающего в баховских сочинениях нехватку привлекательности, неизбежно сопутствующую вещам слишком хроматическим и диссонирующим <...> Я обязан, однако, воздать должное достоинствам господина придворного композитора, ибо они столь велики, что намного превосходят его недостатки. Его отменная искусность и исключительная компетентность в музыке заслуживает самого большого уважения. Он делает немалую честь нашему отечеству; Германия имеет в его лице по заслугам прославленного человека, имя коего высоко почитается и в иноземных краях. [...]
[И. А. Шайбе, "Ответ на непредвзятые замечания (И. А. Бирнбаума)". -Гамбург, март 1738 г.] 189
298 (II/438)
Должен передать Вашему высокоблагородию преданнейшие поклоны от моего господина кузена1 и от магистра Бирнбаума, а одновременно и прилагаемый трактат2, причем надобно, 1) чтобы он непременно был готов к предстоящей пасхальной ярмарке, 2) чтобы отпечатан он был правильно, с надлежащим соблюдением орфографии, особенно что касается имен существительных, каковые должны быть напечатаны с малой буквы, 3) чтобы выпущено было 200 экземпляров, и притом никак не на плохой, а на хорошей бумаге средней [плотности], 4) чтобы с книгопечатником была достигнута договоренность обо всем, насколько сие возможно, причем с учетом того, что обычно на стопу [бумаги] уходит 15 талеров, а поскольку господин книгопечатник может не согласиться на контракт из-за [слишком] малого количества экземпляров, надо с ним сразу же договориться насчет 200 штук, ибо известно, что обычно за лист не дается больше 1 талера, что -- если работа уложится в 8 листов -- составит 8 талеров [за экземпляр], а всего -- с доплатой, большей частью обходящейся лишь в 8 гр[ошей], -- 10 талеров 16 гр[ошей]. Говоря коротко, весь трактат сим передается господину брату3, и [у нас] есть уверенность, что ты как следует обеспечишь это дело, смотря по обстоятельствам, со свойственной тебе добротой и аккуратностью, а оплата последует немедленно по получении соответствующего извещения. Между тем господа интересующиеся [сим трактатом] заранее премного обязаны господину брату и заверяют [его в том], что при всякой возможности с превеликим удовольствием готовы и впредь быть к его услугам <...>
[И. Э. Бах -- И. В. Коху (в Роннебург). -- Лейпциг, 7.III. 1739 г.]
1 (*) И. С. Бах.
2 Док. 299.
3 См. примеч. 1 к док. 96.
299 (II/441)
[...] Коль скоро сей великий муж сам никогда не возьмет на себя труд затеять с кем бы то ни было сражение перьями по поводу своей собственной персоны, то разве же не было делом в высшей степени вероятным, что кто-либо из его друзей встрепенется и даст отпор неправомерным нападкам неблагоразумного порицателя? <...> Заверяю своей совестью, что добрые друзья господина придворного композитора найдут в себе достаточно сил, 190 дабы изобличить оного [порицателя] в содеянном. Скромность не позволила ему отнести на свой счет похвалы, каковые -- хотя и не в должной мере -- выпали на его долю. И не мог он поверить, что суровое порицание касается [именно] его, ибо от приписываемых [ему] изъянов его избавляет [сама] его совесть, [сама] истина <...> Да и можно ли осуждать господина придворного композитора за то, что он не считает праведным судьей; того, кто не так давно при испытании [на должность здешнего] органиста даже не сумел подыскать спутник1 к предложенному ему вождю2 фуги, не говоря уже о том, чтобы подобающим образом исполнить всю фугу? <...> Правда, господину придворному композитору настоятельно противопоставляют господина капельмейстера Генделя. Однако я в своих непредвзятых замечаниях достаточно [ясно] изложил причины, побуждающие меня отдавать предпочтение первому. Приведенное там суждение -- не мое изобретение. Оно принадлежит непредвзятым знатокам музыки, слышавшим обоих великих мужей и сумевшим вынести об обоих обоснованное суждение. Их-то слова я и передал там так, как их слышал, со всею откровенностью и без каких бы то ни было добавлений. Оппонент же мой, никогда, наверное, не слышавший игру господина капельмейстера Генделя, а игру господина придворного композитора никогда не дававший себе труда послушать без предубеждения, по всей видимости, недвусмысленно отдает предпочтение первому из них в силу [большей] привлекательности [его игры], ибо утверждает, что "та особая привлекательность, с коею господин Гендель играет, нежнейшим образом трогая сердца своих слушателей, даже самого компетентного в музыке человека может поколебать [в вопросе о том], кого из этих двух великих мужей следовало бы предпочесть". В том, что господину придворному композитору в не меньшей мере удается, сочетая искусность игры с ее привлекательностью, "нежнейшим образом трогать сердца своих слушателей", убеждают свидетельства множества чужестранных и отечественных знатоков музыки, повседневно восторгающихся в игре оного [именно этим] соединением двух столь важных качеств. Сие подтверждают его клавирные вещи, лежащие у всех перед глазами, ибо мы с превеликим удовольствием обнаруживаем в них незаурядные, редкостные [мелодические] находки и темы, каковые, конечно 191 же, [нам] нравятся и [нас] трогают <...>
Франция, говорит он <(И. А. Шайбе)>, особенно богата музыкантами, обладающими незаурядной искусностью [игры] как на органе, так и на клавире. -Может быть, оно и так. Однако мне бы очень хотелось узнать имена тех, кто в том и другом превосходит господина придворного композитора. Покуда не дается на то никаких определенных указаний, одна [лишь] такая возможность ничего [еще] не доказывает. А что, если я назову своему оппоненту того, кто некогда считался величайшим мастером [игры] на клавире и органе во всей Франции и перед кем не так уж давно господин придворный композитор целиком и полностью утвердил честь немцев и свою собственную? То был мосье Маршан, коего в пору его пребывания в Дрездене, когда там же находился и господин придворный композитор, последний -- по желанию и распоряжению влиятельных особ тамошнего двора -- учтивым письмом пригласил к состязанию [в игре] на клавире, на что тот ответил обещанием явиться [куда следует] сообразно сему приглашению. Час, когда двум великим виртуозам предстояло помериться друг с другом силами, настал. Господин придворный композитор и все те, кто должен был выполнять на этом музыкальном состязании функции судей, ожидали появления соперника не без робости, но -- безуспешно. Наконец, стало известно, что оный ранним утром исчез из Дрездена с помощью курьерской почты. Вне всякого сомнения, прославленный француз счел свои силы слишком слабыми, чтобы выдержать наступление своего опытного и смелого противника. Иначе он не постарался бы обезопасить себя столь поспешным бегством. Вот как оно выглядело несколько лет тому назад <...>
Между прочим, мой оппонент -- фигура слишком мелкая, чтобы постыднейшим образом отваживаться упрекать господина придворного композитора в том, что он "не тщился толком разобраться" в необходимых композитору науках. Кто имеет честь достаточно близко знать господина придворного композитора и не уклоняется от удовольствия просмотреть и прослушать его практические работы более непредвзятым взором и слухом, чем "Критический музыкант", тот вынесет -в силу своего благоразумия -- гораздо более справедливое суждение. Обо всех частностях, роднящих отделку 192 музыкальной пьесы с ораторским искусством, и обо всех [привносимых ими в оную] преимуществах он осведомлен столь безупречно, что всякий раз, когда, беседуя с ним, внимаешь его глубоким и убедительным суждениям о сходстве и известной общности того и другого дела, получаешь истинное наслаждение; но, мало того, восхищение вызывает и умелое использование оных [приемов ораторского искусства] в его работах. А его познания в поэзии столь хороши, как того только можно требовать от большого композитора. Ибо, не говоря уже о том, что мой оппонент слишком немощен, чтобы уличить его [хотя бы] в [одной] ошибке, когда бы то ни было допущенной им в вокальных сочинениях в нарушение правил поэзии, он [(И. С. Бах)] к тому же [всегда] совершенно точно знает, работа какого поэта годится для композиции, а какого -- нет. И ему ничего не стоит обоснованнейшим образом указать на причины таковых различий. Наконец, в том, что господин придворный композитор сочиняет трогательно, выразительно, естественно, по-настоящему, и притом не в испорченном, а в наилучшем вкусе, особенно неоспоримо убеждает его вечерняя музыка3, публично исполненная на прошедшую пасхальную ярмарку в Лейпциге в высочайшем присутствии наших всесветлейших высоких властителей и принятая с полнейшим одобрением [всех присутствовавших] <...>
Нам говорят, дескать, господин придворный композитор сочиняет без надлежащей осмотрительности. Он, мол, пишет только для больших виртуозов и не думает о том, что в музыкальном ансамбле никогда не бывает сплошь одних лишь виртуозов. Должен возразить, что сие последнее утверждение никак не согласуется с положением дел в хороших [придворных] капеллах, да и кое в каких так называемых "бандах" [городских] музыкантов. Однако поскольку господин придворный композитор действительно не настолько удачлив, чтобы иметь возможность всегда отдавать свои сочинения в руки одних лишь виртуозов, постольку он по меньшей мере старается либо приучать тех, кто пока еще не виртуоз, к относительно трудным сочинениям и, таким образом, [постепенно] делать из них виртуозов, либо же -- когда сие не представляется возможным -как раз проявлять необходимую осмотрительность, действуя при написании своих вещей сообразно тому, на что способны те, кому предстоит их исполнять <...> 193
Мой оппонент -- заодно с небезызвестными музыкальными борзописцами -пытается полностью изгнать "манеры" из средних голосов, допуская некоторое количество оных в главных голосах; вот только он не хочет, чтобы все эти мелкие форшлаги, акценты, рулады и как там они еще называются были выписаны [нотами], будь то в главном либо в побочных голосах. Одним словом, он отвергает [подобные] злоупотребления. Но их не одобряет и господин придворный композитор, так что моему оппоненту никогда не удастся доказать, что тут он [(И. С. Бах)] не знает меры. Если же создается впечатление, что он по этой части допускает несколько больше, чем это обычно принято, то я в своих "Замечаниях" уже привел причины, каковые дают ему на то право и с каковыми мой оппонент согласился, ибо не проронил по сему поводу ни слова. [...]
[И. А. Бирнбаум, "В защиту моих непредвзятых замечаний". -- Лейпциг, 1739 г.]
1 Противосложение.
2 Тема фуги.
3 (**) См. примеч. 1 к док. 74.
300 (II/446)0
Такого же рода и упрек[, высказываемый] на 45-й странице: дескать, не так давно при испытании на должность органиста в Лейпциге я даже не сумел подыскать спутник к предложенному мне вождю фуги, не говоря уже о том, чтобы подобающим образом исполнить всю фугу. <...> Но к чему мне пространно опровергать такое обвинение? Господин Бах в Лейпциге сам может показать Бирнбауму обратное, если пожелает -- и сумеет -- рассудить, опираясь на то, что ему ведомо, и по совести. Сей знаменитый человек был на том испытании1 одним из судей. Но не надо меня путать с другим героем, не пожелавшим играть [на] предложенную ему г-ном капельмейстером Бахом тему и -- вместо того -избравшим ту, какую ему самому было угодно; когда же ему была задана еще одна тема, он и вовсе скрылся из виду.
[И. А. Шайбе (в журнале "Критический музыкант"). -- Гамбург, 30.VI. 1739 г.]
0 Ср. док. 299.
1 (**) Испытание на должность органиста в лейпцигской церкви св. Николая в декабре 1729 г.
Шрётер -- Бидерман: злополучная рецензия
301 (II/592)
Когда г-н магистр Бидерман издал свою "Записку о музыкальной жизни", покойный капельмейстер Бах -- 194 некоторое время спустя -- переслал из Лейпцига один ее экземпляр господину органисту Шрётеру в Нордхаузен и попросил оного ее отрецензировать и опровергнуть, ибо, по его мнению, поблизости не находилось никого, кто был бы к сему [делу] более приспособлен.
Г-н Шрётер незамедлительно изъявил к тому готовность, составил рецензию и переправил оную г-ну Баху в Лейпциг, оставив на его усмотрение [вопрос о том], где ее поместить -- в ученых ли газетах или же в каком-нибудь ином еженедельнике. Г-н Бах вслед за тем, 10 дек. 1749 года, написал мне следующее:
"Шрётеровская рецензия написана хорошо и, на мой вкус, вскорости должна появиться в печати. -- "Митридат" господина Маттезона произвел, как мне о том достоверно сообщено письменно, много шуму. Если, как я предполагаю, последуют еще какие-нибудь опровержения, то не сомневаюсь, что поганые уши автора [(Бидермана)] прочистятся и сделаются более пригодными для слушания хорошей музыки".
Некоторое время спустя г-н капельмейстер Бах переслал (мне] несколько печатных экземпляров означенной рецензии, но -- в таком виде, что оная стала нисколько не похожа на оригинал господина Шрётера, копию коего прилагаю: многое было либо добавлено, либо изменено. Господин Шрётер, увидевши сию ужасающую мешанину, что, конечно же, его задело, в письме от 2 апреля 1750 года попросил меня сообщить господину Баху, "что насильственное изменение его рецензии очень его задело" и -- далее -- что его "утешение [лишь] в том, что ни один читатель, знакомый с [его] образом мыслей и манерой письма, не сочтет его составителем подобной мешанины, не говоря уже о неудачном заголовке -"Христианский отзыв о..." и т. д. Ибо хотя [его] беглый очерк не содержит в себе ничего нехристианского, тем не менее такой эпитет в данном случае никоим образом не уместен".
Все это я слово в слово изложил письменно г-ну капельмейстеру, на что получил от него следующий ответ от 26 мая 1750 года:
"Г-ну Шрётеру прошу передать мои поклоны -- впредь до тех пор, пока не буду в состоянии сам [ему] написать, поскольку хочу снять с себя вину за изменение его рецензии, ибо я вовсе в том не виноват, а таковую [вину] 195 следует возлагать исключительно на того, кто занимался напечатанием".
На то последовал ответ г-на Шрётера от 5 июня 1750 года:
"Г-н капельмейстер Бах остается виновным, как бы он -- будь то ныне или в будущем -- ни извивался. Он может, однако, по-умному положить конец этому делу, если он
1) публично признает, что "христианские соображения" исходят от него -NB. mut[atis] mut[andis]1;
2) изобличит господина ректора Бидермана в том, что главное намерение оного -- в его сочинении -- никоим образом не было направлено на [то, чтобы воздать] хвалу музыке и к ней причастным[,] и что подбавленные им два с половиной цветистых выражения, восхваляющие музыку, представляют собой лишь рваное покрывало, через каковое, однако, ясно различима злонамеренность его по отношению к невинной музыке;
3) и надо заставить неизвестного автора "соображений", именуемых искренними, назвать себя. Поистине, такое деяние капельмейстера даст [ему -- ] г-ну Баху [ -- ] особую честь, нашему господину Маттезону -- нежданное и вполне заслуженное удовлетворение, а благородной музыке -- дальнейшее процветание. Сие благонамеренное предложение просит -- с покорнейшими поклонами -- препроводить в Лейпциг
К. Г. Шрётер".
Сообразно долгу своему [я] не мог не сообщить таковое [пожелание] господину капельмейстеру Баху. Поскольку же вскоре последовала его смерть, не имел чести получить от оного ответ.
[Г. Ф. Айникке (из составленных Я. Маттезоном "Семи бесед мудрости с музыкой"). -- Франкенхауэен, 8.I. 1751 г.]
1 "Сделав необходимые изменения" (лат.).
Финацци -- Марпург: "столь трудная гармония"
302 (II/604)
На то, чтоб восхвалять господина Баха, Вы <(Ф. В. Марпург)> имеете основания, и я был бы глупцом, если бы возымел намерение оспорить достоинства этого великого человека; вот только нужно признать, что удовольствию музыка его не служит, и 196 любитель, в музыке не разбирающийся, никогда не обретет вкус к столь трудной гармонии.
[Ф. Финацци (в журнале "Вольные суждения и вести..."). -- Гамбург, 12.V. 1750 г.]
303 (II/620)
[...] Корреспондент [мой] в довершение всего теперь намерен еще и подпортить славу знаменитого и ныне покойного г-на Баха. Он делает вид, что как бы из милости оставляет его среди великих, -- да и то не всерьез. Он не признаёт за его музыкой способность доставлять удовольствие слушателям, каковые якобы не в состоянии обрести "вкус к столь трудной гармонии". Однако: допустим, гармонии этого великого человека столь трудны, что не всегда оказывают желаемое воздействие, -- тем не менее знатокам музыки они доставляют истинное наслаждение. Не всем ученым дано понять Невтона1; но те, кто настолько преуспел в глубокомысленных науках, что в состоянии понять его, как раз находят особое удовольствие и истинную [для себя] пользу в чтении его работ. Короче: Бах был подлинным украшением немцев, и память о нем, делающая произведения его бессмертными, принесет -- среди знатоков музыки -- нашему отечеству прочную славу; и пусть итальянский кастрат говорит по сему поводу что угодно.
[И. Ф. Агрикола, "Послание господам авторам вольных суждений...". -Берлин, 28.VIII. 1750 г.]
1 Исаак Ньютон.
304 (III/642)
Возражения, с коими выступает нойштадтский господин против покойного господина Баха, меня ничуть не шокируют: такие вещи находятся за пределами [разумения] итальянцев. Было бы постыдно пускаться по сему поводу в спор.
Из-под пера его -- простейший оборот
Ценней, чем все, на что способен их народ.