Неизвестен Автор. Убийство в 'Долине царей'

   - Я за тобой не следил, я тут живу.
   - Странно, мне казалось, что вы живете в Бирюлево. Так, по крайней мере, написано в вашем паспорте.
   - Что тебе надо?
   - Помните меня? Мы учились в одном институте. Не помните? Но это неважно, - сказал я. - Кто из ваших друзей в бригаде мастер бить с левой? А главное, за что? Меня, потом Горчицына. Кто следующий?
   - Слушай, ты, - рявкнул он, - я сейчас милицию позову.
   - А я скажу, что ты крадешь детей и насилуешь, и вот эта бабушка подтвердит. И милиционеры мне поверят, как частному сыщику, который давно тебя "вычислил" и, наконец, схватил с поличным.
   Он стал поспешно уходить.
   - Караул! - закричал я.
   Навыдов встал.
   - Отстань от меня, - сказал он. - Говорят тебе русским языком: ты мне не нужен. Я шел к одному человеку.
   - Неужели вам не хватает денег, Навыдов? - я снова взял официальный тон. - Неужели Терентьевич платит так много за охрану своей персоны?
   - Чтоб ты понимал!
   - Так объясните. Я не из дураков.
   - Мы общаемся бескорыстно.
   - Мы - это кто? Коллеги с кладбища?
   - Нет, я один оттуда. Остальные из других мест.
   - А зачем его охранять?
   - Так просто.
   - Логично. И все-таки?
   - Да никто его не охраняет!
   - Вы меня интригуете, как девушку. Тут явно какая-то тайна.
   - Ладно, попробую объяснить, - снизошел он. - Ты кто по убеждениям?
   - Знаете, Навыдов, я в политике, как свинья во фруктах. Мое нелегкое дело - ловить преступников на каждом шагу.
   - Ну, про войну в Сербии ты-то слышал?
   - Краем уха. Как и про Нагорный Карабах. До сих пор не разберу, кто там воюет.
   - А еще журналист!
   - Откуда вы знаете?
   - Да ты один тут дурак набитый! - рявкнул он. - Бродишь впотьмах, вынюхиваешь, сам не знаешь чего, хотя у каждого на роже все написано.
   - Почему? Я вынюхиваю вполне конкретного человека, которым можете оказаться и вы, потому что имеете необходимые задатки.
   - Не могу, это не я.
   - А кто?
   Он хмыкнул.
   - Ладно, - решил я блефануть. - Я вас задерживаю. Пойдемте, ордер на арест я оформлю на месте. Вздумаете бежать, буду стрелять по ногам, а так как стреляю я из рук вон плохо, то могу попасть и в голову.
   - Слушай, - предложил Навыдов, - сколько тебе надо, чтобы ты отвалил и забыл про меня?
   - Двадцать пять тысяч, - прикинул я.
   - У меня только десять, - ответил он.
   - Давайте, - согласился я, - и рассказывайте все, что знаете и думаете.
   Мы присели возле песочницы напротив бабушки.
   - Рассказывать особо нечего. Я и еще несколько ребят записались добровольцами в Сербию. Терентьевич скоро уезжает и заберет нас.
   - Неужели наемнику платят больше, чем землекопу на кладбище?
   - Тут дело совести. Тебе не понять.
   - А при чем тут Шекельграббер? - спросил я.
   - Шекельграббер тут совершенно не при чем.
   - И вы дали мне десять тысяч, чтобы поведать о своей поездке в бывшую СФРЮ? - удивился я. - Ладно, а Размахаева с какого бока?
   - Это личное дело Терентьевича.
   - Что ж он личные дела решает вашими совестливыми славянскими кулаками?
   Навыдов не нашел ответа.
   - Хорош гусь, нечего сказать, - решил я за него. - А если в Сербии Терентьевич огород свой копать заставит?
   Я заметил, что Навыдов еле сдерживается, чтобы не наброситься на меня с кулаками, и встал, дружелюбно похлопав по плечу.
   - Когда отъезд? - спросил я.
   - Билетов еще нет, - буркнул он.
   - Повезло вам с этой войной, Навыдов, - сказал я. - Лет пять назад вы бы уже лес в тайге валили. По совести и без права переписки. А в нынешнем бардаке армия исчезнет - никто внимания не обратит. Не то что работник кладбища. Может, и мне рвануть в какую-нибудь Эфиопию, помочь родственникам Пушкина? Нет ли у вас на примете знакомого эфиопа-вербовщика? Я мог бы организовать пару установок "Град", на худой конец, танковый корпус. Списали бы по конверсии как гуманитарную помощь металлоломом и вперед на Аддис-Абебу! Только запевай: "И боец молодой вдруг поник головой..."
   Навыдов уже побагровел и сжал кулаки. Я решил больше не испытывать его больное терпение. В конце концов, вряд ли оно адское...
   По дороге домой проанализировал наш разговор и понял, что Терентьевича со счета сбрасывать пока рано. От таких революционеров чего хочешь можно ожидать. Чем джентльмен отличается от горе-патриота с оскорбленным чувством национального сознания? Джентльмен умеет и может за себя постоять, патриот же стоит за себя горой даже тогда, когда в этом нет никакой необходимости. Сам факт, что его нечаянно толкнули локтем в очереди, он рассматривает как вызов своему маленькому угнетенному народу. И если джентльмен вызовет обидчика на дуэль, то патриот сразу даст по голове гаечным ключом. Допустим, Шекельграббер сказал в шутку: "Эх ты, серб недоделанный!" - Терентьевич убил бы его, не задумываясь, мстя за сожженные хорватами деревни. Но убил бы сразу, а не спустя неделю и не мороча голову кражей документов, которые, как я уже выяснил, украл не он, а Заклепкин.
   Что-то не вяжется в словах этого пенсионера. Все в один голос уверяли меня, что Шекельграббер - душа человек, лучше не придумаешь, а тут старику в четырех квадратных метрах отказал. С чего бы вдруг?.. Нет, не угадаешь. Бывает же так, что просто человек не понравился. Вот и отказал. Может, у него идиосинкразия на значок "50 лет в КПСС"...
   Дома в почтовом ящике я нашел письмо. По-моему, это первое за последние два-три-четыре года. Вскрыл, оказалось - повестка в милицию. Сначала подумал, что это Квочкин вызывает меня таким оригинальным способом, но увидел сумму штрафа прописью. Действительно, пару месяцев назад меня забирали "за появление на улице в нетрезвом состоянии, оскорбляющем человеческое достоинство". Ну уж, дудки! Платить отделению, в котором начальник - мой подельщик, я не буду. Но все равно, спасибо. Хоть милиция обо мне вспомнила. Теперь знаю, что нужно делать, если хочешь получать письма почаще...
   С утра я просмотрел список клиентов "Долины царей", который оставила Кувыркалкина. Фамилии ничего не сообщали. По ним, в лучшем случае, можно было бы составить социологический отчет о национальной клановости нуворишей. Правда, Заклепкина я в списке не обнаружил. Но с чего ему там быть? Карманом он не вышел, обворовать государство по возрасту не удалось, просил он, прямо скажем, милостыню, и договора на посмертное обслуживание с ним никто не заключал. Впрочем, сколько правды сказал мне пенсионер и сколько вранья - это еще предстояло выяснить. Поэтому я посмотрел в досье, где обитают Опрелин с Кувыркалкиной, и собрался ехать туда.
   Но позвонила Размахаева. Я и не предполагал, что она встает в такую рань. Впрочем, телефон мог стоять у кровати, а разговаривать, не глядя в глаза, зиц-вдова и без телефона умела.
   - Вы мне нужны, - сказала она.
   - Как воздух?
   - Я вас хочу нанять. Меня донимают, мне надо, чтобы вы избавили меня от одного человека. Дело нетрудное, думаю, это он убил Шекельграббера из ревности, или с его подачи, а вы заодно убьете двух зайцев и подработаете.
   - Какого Шекельграббера? - поиздевался я. - Который звал вас Мунькой?
   - Ну ладно, хватит! - разозлилась она.
   - Хватит, хватит, тем более половым воздержанием Шекельграббера не воскресишь, - согласился я. - Подозреваю, что речь идет о Терентьевиче.
   - Правильно подозреваете. Этот идиот меня измучил, проходу не дает, а вчера потребовал, чтобы я ехала с ним в Югославию.
   - Наверное, санитаркой? - предположил я. - Сейчас многие девушки так делают, но до госпиталя почему-то не доходят, застревают в баре с обнаженной грудью.
   - Вы пошлый дурак! Вы - Терентьевич наоборот! - сказала она. - Вы нанимаетесь или нет?
   - Как же я могу отказать девушке со стажем! А чем будете платить? Любовью?
   - Нет. Я уже запятнала девичью честь нескромными поцелуями. Зачем вам такая? Вам нужна любовь чистая и светлая, как квартира после обмена или ремонта. Нечто похожее у вас уже есть, поэтому берите деньгами, - предложила она.
   - Какой же нахал покрыл ваши щеки пятнами стыда? спросил я.
   - Муж, - ответила она.
   - Разве у вас был муж?
   - Был.
   - И куда он делся?
   - Да куда-то делся.
   - Посмотрите под кроватью или в шкафу, - посоветовал я.
   - Уже смотрела.
   - Значит, вы еще замужем?
   - Фамилией.
   - Так что ж вам бояться этого патриота? Скажите, что муж вернулся.
   - Вы не знаете Терентьевича. Он не уступит дорогу, даже если муж окажется лидером боснийских хорватов и сербских патриотов. Посмотрите на синяк под глазом - и убедитесь.
   - А почему бы вам не махнуть на Запад? Прекрасная возможность валять дуру с большим комфортом.
   - Западный мир, безусловно, хорош, но я хочу им только пользоваться. Жить, как они, я не хочу и не буду.
   - Хорошо, я подумаю насчет найма. Встретимся вечером в домжуре. Постарайтесь уйти от слежки. Второго синяка мой глаз не переживет. И не забудьте улики.
   - Какие улики?
   - Вы же сказали, что Шекельграббера убил Терентьевич!
   - Нет у меня никаких улик. Если б были, давно б сама заставила его уехать, - и бросила трубку.
   И что я за мужик такой? Ну на кой черт мне сдалась эта Размахаева? Зачем постоянно требуется общество красивых женщин и близость с ними? Для самоутверждения, что ли?..
   "УАЗик" Опрелина стоял у подъезда и ждал хозяина с вечера, я тоже решил подождать, но с утра.
   - Кого вы тут караулите? - спросил Опрелин, когда вышел из дома.
   - Не ревнуйте напрасно, не Олю Кувыркалкину.
   - А я вам зачем сдался?
   - Хочу, чтобы вы подтвердили свое соучастие или опровергли.
   - Заклепкин же все рассказал!
   - Где вы взяли ключ от машины Шекельграббера?
   - Он сам попросил сделать дубликат, потому что забывал ключи где ни попадя. А я сделал два.
   - С какой целью?
   - Ну, мало ли, думаю. Вдруг оба потеряет.
   - Где второй дубликат?
   - В унитазе.
   - Вы знаете, что вам с Заклепкиным светит от года до трех?
   - Я действовал в состоянии аффекта, из ревности.
   - Но вы лишитесь и жены и работы, даже если вас оправдают.
   - Найду другую.
   - Жену или работу?
   - Там посмотрим.
   - Странно вы разговариваете. Как будто вам на себя наплевать.
   - Вот именно, достали вы меня все, - пробурчал он.
   - Подвезете до отделения милиции? - спросил я и залез в кабину.
   Опрелин, по-моему, обрадовался. Небось, думал, бедолага, что только он со двора, как я сразу в койку к его жене.
   - Где документы Шекельграббера? - спросил я.
   - Спросите у Заклепкина, - ответил он.
   - А вы не знаете?
   - Мне скрывать нечего.
   - Зачем вы так часто ездите по Армянскому переулку?
   Он не ответил. Или не нашелся. Я тоже замолчал. Только когда Опрелин затормозил у милиции, я посмотрел на него вопросительно и сказал:
   - Ну что, пойдем?
   - Куда? - испугался он.
   - Как куда? в КПЗ.
   - Я же на работе.
   - Работа - не волк... - сказал я. - Ладно, еще раз пораскинь мозгами, как себя вести, я тебя повесткой вызову, и хлопнул дверцей...
   Квочкина я встретил в дежурной части.
   - Примешь пятьдесят капель? - спросил он, пока мы поднимались в кабинет.
   - Рано еще, - попытался я сопротивляться.
   Он неожиданно согласился:
   - Тебе рано, а мне уже поздно.
   Видимо, Квочкин насмотрелся американских боевиков, где выпивают раз десять по ходу фильма, и решил вести себя соответственно, чтобы стать лихим парнем.
   В кабинете я протянул ему пятитысячную бумажку.
   - Что это? - не понял он.
   - Навыдов дал взятку, чтобы я от него отвязался.
   - Кто такой? - спросил Квочкин.
   Я объяснил.
   - А-а, это хорошо. Ерунда, а приятно, потому что с неба, - сказал он и сунул купюру в кобуру.
   Совершенно непонятно, что он будет доставать при аресте бандитов. Тем более денег у них все равно больше.
   - Тут еще такое дело, - сказал я, - Размахаева, экс-любовница Шекельграббера, хочет меня нанять. Якобы ее утомил некий югославский подданный по фамилии Терентьевич. Проходу не дает простой советской шлюхе, обещает жениться при случае.
   - Это уже интересно, - решил Квочкин. - Они в тебя поверили.
   - То есть?
   - То есть поверили, что ты всерьез можешь выйти на убийцу, и морочат тебе голову, - объяснил Квочкин. - Вот что: денег ты у нее не бери, скажи, мол, есть данные о невиновности Терентьевича, а женихов пусть сама разгоняет. Будет настаивать - отключим газ. Нет, перекроем кислород, - и захохотал.
   - Может, все-таки намекнешь, кто тут действующие лица? спросил я.
   - Намекаю: сиди до первого апреля дома, выключив телефон, а второго позвони мне пораньше и поезжай к Поглощаеву за деньгами.
   - Осталось три дня, - сказал я.
   - Вот и ладушки.
   - Приказ понял, - я поднялся.
   - Кстати, - на прощание сказал Квочкин, - приехала жена Шекельграббера, я дал ей ключи от его квартиры. Это я сообщаю для информации, а не для того, чтоб ты мучил бедную женщину допросами...
   Я вышел из отделения милиции в расстроенных чувствах. Кому приятно ощущать себя болваном? Только на углу вспомнил, что забыл пожаловаться на несправедливый штраф. Но черт с ним. Все равно платить не буду. В повестке написано, что в случае неуплаты взыщут по месту работы. Бог в помощь! Взыскивайте!
   До вечера я решил посидеть дома в тишине и спокойствии и зашел в магазин, чтобы купить каких-нибудь продуктов из наличного ассортимента. В голове почему-то гулял стишок Михалкова "Ищут пожарные, ищет милиция"... Непонятно, с чего вдруг вспомнил? Там вроде искали героя, а не убийцу. Там герой был приметный: плечистый и крепкий, в футболке и кепке и еще со значком ГТО. Полгорода его искало, но так много героев тогда расплодилось, что один, конкретный, как сквозь землю провалился. Теперь убийц и потенциальных убийц больше, чем героев тогда. Но самое смешное, что этих убийц никто и не ищет. Хватают мелочь на бытовой почве, а чуть что серьезное - ищут, где самим спрятаться. Се ля постсоветская ви!.. Исходя из этого, можно заключить, что с мафией Шекельграббер не был связан, иначе бы Квочкин закрыл его дело для собственной безопасности. Это упрощает поиски... А если Шекельграббер все-таки был связан с мафией и поэтому Квочкин прикрылся мною?..
   Едва разогрел какое-то подобие котлет, кашей расползшихся по сковороде, едва открыл банку сока, как в дверь позвонили. Я почему-то опять открыл без всяких предосторожностей. На пороге стоял мужчина.
   - Я - Терентьевич, - объявил он.
   - Хоть Петрович, - ответил я.
   - Нет, я все-таки Терентьевич.
   - Вы мне не интересны.
   - Но я хочу объясниться.
   - Вы уже объяснились пару дней назад.
   - Это не совсем то, что я хотел сказать.
   - Конечно, вы сделали без слов. Ладно, заходите, смирился я. - Котлеты есть будете?
   - Нет, спасибо.
   - Вы знаете, что в русском доме нельзя отказываться от "Демьяновой ухи"?
   - Хорошо, - согласился он. - Покушаю. Немного.
   Мы сели за стол.
   - Выпьете? - спросил я, хотя знал, что в доме нет ни капли.
   - Не пью.
   Я испытывал какое-то злорадное удовольствие, когда кормил Терентьевича котлетами из плесневелого хлеба и протухших жил. Он-то привык к другой кухне. Теперь пусть знает, во что обходится аборигенам растаскивание России - банановой республики мирового сообщества в недалеком будущем.
   - Я люблю Марину, - сказал он, расправившись с котлетой. Вероятно, только эта мысль и удержала его от рвоты.
   "Мне вас жаль", - хотел сказать я, но передумал.
   Вместо этого я сказал:
   - Любовь - святое и тонкое чувство, а вы отстаиваете ее кулаками. Причем чужими.
   - Мне очень неприятно, - извинился он. - Я поступил необдуманно. Просто отстранял от нее мужчин, которые могли напомнить о Шекельграббере. Первый месяц после его смерти она была сама не своя, я боялся за ее здоровье. Только все успокоилось, улеглось, полезли вы с педиком. Мне бы сначала переговорить, а потом действовать, но я человек импульсивный. В голову лезут черт знает какие подозрения. Каждую ночь снится, что она мне изменяет.
   - А она приносила вам обет верности?
   - Я могу только об этом мечтать.
   - Почему вы не натравили своих орлов на Поглощаева?
   Он замолчал и надолго.
   - Признайтесь, что это вы убили Шекельграббера, потеряв над собой контроль в припадке ревности, и я дам вам три дня, чтобы уехать из России, - предложил я.
   - Я уже давно никого не убивал, - ответил он.
   - Зачем же вы пришли?
   - Кажется, вы ничего не поняли, - сказал он. - Я пришел извиниться.
   - И все?!
   - Все, - ответил он и хлопнул входной дверью.
   Дурак! Мог бы по телефону извиниться. Интересно, почему его так смутил вопрос о Поглощаеве? Зачем меня нанял этот счетовод, торгующий содой и соком редьки? От кого он хотел избавиться моими руками? Пока у меня один ответ - от всех сразу...
   Ближе к вечеру я собрался с духом, позвонил Поглощаеву и спросил в лоб:
   - Несколько дней назад вы ездили к Размахаевой. Зачем?
   - Она просила, чтобы я вас уволил под каким-нибудь благовидным предлогом.
   - Ну а вы?
   - Сказал, поздно, теперь это будет выглядеть подозрительно. Да и договор подписан.
   - А какая причина?
   - Не знаю. Что-то тут нечисто, по-моему.
   - Да все вы знаете! Не пойму только, зачем вам надо, чтобы я до всего докапывался сам.
   Он в ответ тоже замолчал, как Опрелин и Терентьевич. По-моему, они сговорились играть со мной в молчанку.
   - Дайте мне телефон в ту квартиру, где жил Шекельграббер. Надо побеседовать с его вдовой.
   - Разве она уже приехала?
   - Разве вы не знаете?
   - ... Она поселилась не там, а у своей, можно сказать бывшей матери...
   Я позвонил вдове и спросил, не пересылали ли в посольство документы Шекельграббера по почте. Она ответила, что давно пришли и даже сейчас у нее в руках. Я повесил трубку. Выходит, в словах Заклепкина есть какая-то правда. Выходит, он с Опрелиным, действительно, два мелких пакостника и никто больше. Это не радует, особенно когда знаешь, что Квочкин уже раскрутил дело, а ты только копаешься то ли в детской песочнице, то ли в чужом грязном белье, и все без толку. Неужели интеллигентная Размахаева дала Шекельграбберу по кумполу? Чем же он ей так досадил? Тем, что звал Мунькой? Но это не вяжется с показаниями Терентьевича. месяц проболела, сказал он. Хотя какой нормальный человек после убийства будет чувствовать себя в родной тарелке? Значит, все упирается в Размахаеву. Ну что ж, пойду побеседую с ней. Глядишь, и уговорю сдаться на милость нарсуда...
   Через час я сидел в баре домжура и взглядом ловил каждого входившего, надеясь поймать и Размахаеву. В голове уже сложилась дюжина вопросов, которыми я надеялся загнать зиц-вдову в угол, и наверняка сложилась бы еще дюжина, если б не сосед по столику - мелкая корреспондентская проститутка, умудрявшаяся писать галиматью даже в автобусе на коленке. Но он пришел раньше меня, и я не мог его выгнать, а свободных столиков не было.
   - Что пишешь? - спросил я от скуки.
   - Моссовет только что обязал все фирмы и организации платить за использование в названии слова "Москва". Представляешь, какая несправедливость: как будто они основали Москву и название ей придумали. Там коренными москвичами и не пахнет, одна лимита, начиная с мэра.
   - Напиши, что в Америке есть пять городов, называющихся Москва. Пусть они тоже платят Моссовету, нечего отлынивать от постановлений и скупердяйничать.
   - Отличная концовка! И в заголовок: "Америка платит по нашим счетам!" - обрадовался он. - С меня бутылка пива.
   - Я сегодня не пью, не в форме.
   - Ты что, милиционер, что ли? - попытался он сострить.
   - Вроде того.
   Тут, наконец, появилась Размахаева. Под руку она вела Кашлина, который успел уже где-то порядком нализаться. Кашлин выглядел как стереотип спивающегося интеллигента. Он умудрялся задевать всех сидящих и тут же извиняться каламбурами.
   - Зачем вы его привели? - спросил я Размахаеву.
   - Он вроде моего адвоката.
   - Хорош адвокат, - решил я. - Только для чего он вообще нужен?
   - Сначала пить будем или сразу допрос почнем? - влез Кашлин, плюхаясь на свободный стул.
   - Пить будем второго апреля, - сказал я. - Но по разным причинам.
   - А этот ушастый что пишет? Протокол? - спросил Кашлин, показывая на корреспондента за столиком.
   - Он пишет про Моссовет, - объяснил я.
   - Уже не про него, - влез словоохотливый щелкопер. Вчера конгресс Соединенных штатов разрешил гомосексуалистам служить в армии. Пишу для "Гей, славяне!" обалденную штуковину.
   - Ну-ка вслух, я послушаю, - приказал Кашлин.
   Корреспондент стал читать, довольный вниманием к своему "творчеству". На третьей фразе Кашлин его оборвал:
   - Все это белиберда, чепуха на постном масле. Из учебников известно, что педерасты распространяются как плесень. Поэтому стоит одному завестись, и глядишь, уже вся дивизия под голубым знаменем, - решил он. - Берите чистый лист и записывайте нетленку, репортаж из будущего в популярную желтую газетку "Московский педерастец":
   Год двухтысячный. Вовсю разворачивается операция "Буря в пустыне. Номер два". Пустыня называется Невада. Конь в ней еще не валялся, но это неважно. Во время песчаной бури иракский летчик на МИГ-91 теряет ориентиры и ошибочно садится на аэродром ВВС США. Два солдата из охраны берут его в плен. По дороге в штаб, приглядевшись к летчику, оба влюбляются в него и требуют соития за немедленную свободу передвижения в воздухе. Летчик гордо отказывает обоим. Взбешенные ревностью и невниманием, солдаты передают пленного в руки сержанта, известного своей половой жестокостью с противником, несмотря на Женевскую конвенцию, которую подмахнул за него президент, не глядя. Летчик отвергает и домогательства сержанта, но тот склонен к насилию и неутомим в своих склонностях. Пока идет борьба, в комнату входит майор и влюбляется в летчика с мимолетного взгляда, именно о таком "друге" он и мечтал в юности, коллекционируя фотографии артистов. Сержант вынужден уступить жертву, и майор уводит пленного на допрос, но действует уже не таской, а лаской. Летчик прогоняет слюнявого майора одной левой и бежит в центр управления, где, обняв радиста за талию, свободной рукой отбивает "морзянку" Саддаму Хусейну: после песчаной бури иракские войска должны немедленно атаковать противника. Наступать необходимо сплошным фронтом, задом наперед и со спущенными штанами. Тогда враг будет разбит!.. Но сигнал летчика перехвачен верховным главнокомандующим, который получил свой пост за то, что оказался в армии США единственным бисексуалом. Главный генерал отдает храброго летчика на растерзание женщинам, начавшим служить в армии еще раньше педиков. Но лишь с появлением последних они из милых дам в портянках превратились в сущих мегер по трем причинам: во-первых, к ним перестали приставать; во-вторых, они лишились денежных компенсаций, которые платили за приставания на службе; в-третьих, к ним давным-давно никто не приставал, а им очень хочется даже без материального вознаграждения. С горя они влюбляются в летчика, а он не против, заводит гарем прямо в Пентагоне и ждет наступления соратников. Наконец, песчаная буря затихает, внезапная атака иракцев, проведенная по донесению летчика, деморализует извращенное половое сознание американских бойцов. Жалкие остатки армии спешно эвакуируются в Голландию, в страну "голубых" тюльпанов, где разрешены браки между педерастами...
   - Это класс! - сказал щелкопер.
   - Это только первый класс, - ответил Кашлин. - Ведь рассказ надо продать и в журнал "Гей, американцы!", чтобы получить в твердой валюте. Поэтому сделаем такой конец. Уцелевшие от призыва трапперы достают дедовские винчестеры, ковбои трут лассо мылом, а последний из могикан по кличке Зеленый Змий со своей супругой Огненной Водой выходит из резервации на тропу войны. В партизанских схватках они отстаивают идеалы американского образа жизни, но по ходу борьбы с ужасом убеждаются, что он им самим уже не нужен. В финале полное разочарование, ужас, горе, отчаяние, все поют, танцуют и пьют кровь супруги последнего из могикан.
   - С меня бутылка пива, - бросив записывать, сказал мой сосед.
   Кашлин хмыкнул презрительно, достал из внутреннего кармана початую бутылку коньяка и выпил со стакан из горлышка. Потом он попытался угостить меня остатками, а потом и корреспондента подонками.
   - Зачем вы так пьете? - удивился тот. - Я не куплю вам бутылку пива. Лучше подарю книгу Поля Брэгга о здоровом образе жизни.
   - Это который не пил, не курил, не ел и хранил в баночках мочу разных дней выдержки? - спросил Кашлин.
   - Зато когда он умер в девяносто лет и в морге вскрыли его труп, то все внутренние органы оказались абсолютно здоровы.
   - Он мог бы есть, пить, курить и писать в унитаз, сказал Кашлин, - и когда в морге вскрыли бы его труп и нашли все органы абсолютно больными, старик вряд ли бы расстроился.
   - Но он умер не своей смертью!
   - А чьей? - удивился Кашлин.
   - Ладно, - сказал я корреспонденту. - Иди домой, нам серьезно поговорить надо.
   Он наконец-то ушел, и я сразу отдал его стул, чтобы к нам никто не подсел из толпившихся у стойки.
   - Сегодня во всех газетах читаю свой телефон, - сказала Размахаева. - Как вы думаете, какой подлец устроил эту провокацию?
   - Печать запаздывает, - посетовал я. - Кстати, документы нашлись.
   - Но почему вы дали мой телефон?
   - Потому что он с определителем номера, а вы заинтересованы в том, чтобы убийца Шекельграббера был наказан.
   - Откуда такая уверенность?
   Кашлин уронил голову на стол и заснул, пуская слюни изо рта.
   - Хорош адвокат! - повторился я. - Но займемся делом. Итак, Терентьевич - злодей, убил вашего любовника.
   - Я пошутила.
   - А почему так плоско?
   - Так получилось.
   - Мне надоело с вами возиться, - решил я быть грубым. Или выкладывайте все начистоту, или я пошел домой.
   - Мне необходимо, чтобы Терентьевича выслали из страны, как можно дальше от меня, - сказала Размахаева. - За это я готова платить. Что вам еще не ясно?