– Все бесполезно, – едва слышно прошамкал он. И прибавил после минутного молчания: – Попросил меня показать помещение… чтобы знать, говорит, где твое. Я открыл… Говорит, всё будем пересчитывать.
– Ты?! Сам открыл?! – едва не вскричал Максим.
Я опять почувствовал тошноту. Все. Это уже окончательный крах.
Застыв на месте, Безбережный бессмысленно двигал глазами. Шурик Голощупов в это время, переходя от одного человека к другому, что-то тревожно нашептывал.
– Как ты считаешь, надо признаваться, что это товар наш с Безбережным? – подошел он и ко мне. – Может, пока не поздно, отказаться?
– Не знаю, – честно признался я.
– Декларации и паспорта моряка сдать! – послышался очередной приказ.
– Что делать? – с отчаянием уставился на нас Голощупов. – Нести?
– Неси. А что делать? – пожали мы плечами. Как правильно вести себя в таких случаях, никто из нас не знал.
Декларацию и паспорта Шуриков забрали.
«ЗАСТРЕЛИ ЕГО!»
Вскоре появился Олег, уже извещенный обо всем, бледный, с сузившимися глазами.
– Я еще не верю в то, что происходит, мозг отказывается верить, – пробормотал он, как будто разговаривая с самим собой. – Еще не осознаю, насколько все хреново…
«Даже застрелиться не из чего…» – прозвучали для меня из прошлого его слова, сказанные в Якутии.
– Рано еще делать выводы, – высказался Максим, выглядевший немного бодрее других. – Может, как-нибудь вывернемся.
– Олег, – очнулся я, – надо под рукой иметь деньги. Чтоб в любой момент было что сунуть.
Примчавшегося Тимура снова отправили домой, и вскоре он привез и передал брату две тысячи долларов.
Между тем мужики из соседней команды попытались украсть хоть сколько-то мешков из своей (теперь уже не своей) кучи. Три или четыре мешка они успели волоком оттащить, прячась за легковые машины, и забросить в стоящий на отшибе микроавтобус.
– Это называется «прорыв таможенной границы», – прокомментировал их действия Олег.
В следующую минуту долговязый таможенник соскочил с трапа на пирс и бросился к одному из парней, на ходу выдергивая из кобуры пистолет.
– Застрели его! – издевательски крикнул Олег.
Несмотря на общее напряжение, на некоторых лицах скользнули усмешки. Даже сам преследователь ухмыльнулся, как мне показалось.
Большинство таможенников к этому времени вполне дружелюбно переговаривались с нами и даже пошучивали, но при этом, подумалось мне, схвати я сейчас мешок и побеги, они запросто меня застрелят, мгновенно превратись из улыбчивых простодушных малых в бесчувственных роботов. И в эти минуты, болтая с нами, они хладнокровно делали свою работу: вытаскивали на палубу мешки, распаковывали, пересчитывали содержимое.
В помощь к ним на другом катере прибыла еще одна группа – счетная комиссия. Дамочка в форме, с надменным птичьим лицом, положила на железную тумбу на корме пухлую папку (не иначе с какими-то важными документами, отметил я про себя).
– Схватить бы сейчас эту папку – и дёру! – с нервным смешком шепнул я Олегу с Максимом. – А потом в обмен на нее потребовать возврата товара.
– Брось ты, Вадька, и не думай, – серьезно проговорил Олег. – Пристрелят – и все дела.
Но тут же он, невзирая на ужас происходящего, повернулся к Максиму со смехом:
– Представь: Вадька бежит с папкой, а они стреляют – сначала в левую ногу, он бежит вприпрыжку. Стреляют в правую. Он падает и ползет. Они ему – в задницу! Разрывной!
– А он бумаги жрет! – захохотал Маск. – Чтобы врагам не достались!
Олег уже подходил с деньгами к старшему группы – Косте Опричнину, но не смог договориться. По его словам, тот мялся, уверял, что все его коллеги уже видели товар и скрыть ничего не получится.
– Они сейчас звонят начальнику таможни. Решают, по новой насчитывать налог или все конфисковывать. Конфискация – самый худший вариант, – вздохнул Олег. – Тогда уж обратно ничего не вернешь.
Но он ошибался. Худшим вариантом была тюрьма. И наши шуточки насчет того, что Шуриков могут «забрить», роковым образом стали обращаться в реальность.
Время шло. Солнце давно достигло зенита и, словно не вынеся кошмарного зрелища, спряталось за расплывчатыми бесформенными облачками. Мы бродили по причалу, присаживались то на какие-то трубы, то на капот чей-то легковушки. Олег нервно поедал одно за другим пирожные «Чоко-пай» из вскрытой тут же коробки, какую Голощупову дозволили вынести из каюты. Максим Румянов сидел с красным лицом, глядя в землю, вероятно просчитывая в уме, сколько он реально, с учетом пропавшей прибыли, потерял. Но он же еще и успокаивал меня (а может, и себя заодно):
– Не переживай, Вадька. Начнем все опять с нуля.
– С минусов, – уточнил я.
Переживал я даже не столько из-за потерь, сколько из-за того, что подвел Олега. Ведь именно я был активнейшим организатором этого рейса… Я смял пальцами кожу на лбу.
В эту минуту ко мне беззвучно подошел Шура Голощупов, все с той же застывшей печатью тревоги на лице и немигающими глазами:
– Вадим, твой совет.
– Чего? – не понял я.
– Что делать?
– Не знаю.
– Олег. Ты что думаешь?
– Шура, я думаю то же, что и ты, – вскинул голову Олег. – Ничего другого мне на ум не приходит. Еще думаю, что мне продавать. Гараж? Квартиру?
Шура Безбережный, в чем был – в темно-синих шортах, похожих на семейные трусы, в обвисшей грязной майке, – поехал на поиски знакомого ему майора милиции.
– Бесполезно, – процедил Олег. – Ничего Шурин мент не сможет сделать.
Подошедший с Безбережным молодой мужчина в гражданской одежде долго беседовал со старшим группы оперативников.
– Два майора беседуют, – пошутил приятель Голощупова Серега.
– Решают, кто из них Шуру в задницу вздует, – зло усмехнулся Олег.
Шурин знакомый подошел к нам:
– Нет, ничего нельзя сделать…
Началась конфискация. Почти вплотную к судну таможенники подогнали «КамАЗ» с длинным бортовым кузовом и с грузчиками. Для нас это были поистине трагические минуты. Молча провожали мы взглядами неспешно движущиеся на плечах грузчиков мешки – наши мешки! Трудно было примириться с мыслью, что эти тюки, коробки, пакеты, из которых торчат стопки сумок, папок, связки юбок, на которые мы занимали и копили деньги, за которыми Шура ездил в Корею, ради которых торговался с хозяевами магазинов, грузил, оплачивал помещение и так далее, – все это уже перестало принадлежать нам. Мы не имеем права даже касаться этих вещей. Их увозят. На таможенные склады…
– Конфискат, – проговорил Олег.
– Что? – не поняли мы.
– На ихнем корявом языке это называется «конфискат».
Вновь появилась шатающаяся фигура Шуры Голощупова.
– Все под ноль выгребли, – сообщил он бесцветным голосом, как будто даже равнодушно. – Даже из стола. Там стол с дверцами… Я спрятал несколько курток… Вытащили. Ничего не оставили.
– Вот крысы! – сплюнул Олег. – И морды у них соответствующие!
– Особенно Шурин друг, Опричнин! – подхватил я в порыве бессильной злобы. – Посмотри на него. Натуральный шакал!
– Главный шакал! – прорычал Румянов. – Ладно бы еще сам нашел, а то воспользовался Шурика доверием, стервятник!
– Олег, а что Рудик? – слабым голосом протянул Тимур, вспомнив знакомого Олегу таможенника из «своей» смены.
– Тимур! Молчи лучше! – прикрикнул брат. – Какой Рудик! Какой сейчас Рудик!
Между тем загрузили последнее (это была уже вторая ходка «КамАЗа»). Мы тоже сели в автомобили и поехали за грузовиком на склады, чтобы засвидетельствовать количество изъятого.
СКЛАДЫ
ВЕРСИЯ
АДВОКАТ
НАЗАД ПУТИ НЕТ
ДОПРОС
– Ты?! Сам открыл?! – едва не вскричал Максим.
Я опять почувствовал тошноту. Все. Это уже окончательный крах.
Застыв на месте, Безбережный бессмысленно двигал глазами. Шурик Голощупов в это время, переходя от одного человека к другому, что-то тревожно нашептывал.
– Как ты считаешь, надо признаваться, что это товар наш с Безбережным? – подошел он и ко мне. – Может, пока не поздно, отказаться?
– Не знаю, – честно признался я.
– Декларации и паспорта моряка сдать! – послышался очередной приказ.
– Что делать? – с отчаянием уставился на нас Голощупов. – Нести?
– Неси. А что делать? – пожали мы плечами. Как правильно вести себя в таких случаях, никто из нас не знал.
Декларацию и паспорта Шуриков забрали.
«ЗАСТРЕЛИ ЕГО!»
Вскоре появился Олег, уже извещенный обо всем, бледный, с сузившимися глазами.
– Я еще не верю в то, что происходит, мозг отказывается верить, – пробормотал он, как будто разговаривая с самим собой. – Еще не осознаю, насколько все хреново…
«Даже застрелиться не из чего…» – прозвучали для меня из прошлого его слова, сказанные в Якутии.
– Рано еще делать выводы, – высказался Максим, выглядевший немного бодрее других. – Может, как-нибудь вывернемся.
– Олег, – очнулся я, – надо под рукой иметь деньги. Чтоб в любой момент было что сунуть.
Примчавшегося Тимура снова отправили домой, и вскоре он привез и передал брату две тысячи долларов.
Между тем мужики из соседней команды попытались украсть хоть сколько-то мешков из своей (теперь уже не своей) кучи. Три или четыре мешка они успели волоком оттащить, прячась за легковые машины, и забросить в стоящий на отшибе микроавтобус.
– Это называется «прорыв таможенной границы», – прокомментировал их действия Олег.
В следующую минуту долговязый таможенник соскочил с трапа на пирс и бросился к одному из парней, на ходу выдергивая из кобуры пистолет.
– Застрели его! – издевательски крикнул Олег.
Несмотря на общее напряжение, на некоторых лицах скользнули усмешки. Даже сам преследователь ухмыльнулся, как мне показалось.
Большинство таможенников к этому времени вполне дружелюбно переговаривались с нами и даже пошучивали, но при этом, подумалось мне, схвати я сейчас мешок и побеги, они запросто меня застрелят, мгновенно превратись из улыбчивых простодушных малых в бесчувственных роботов. И в эти минуты, болтая с нами, они хладнокровно делали свою работу: вытаскивали на палубу мешки, распаковывали, пересчитывали содержимое.
В помощь к ним на другом катере прибыла еще одна группа – счетная комиссия. Дамочка в форме, с надменным птичьим лицом, положила на железную тумбу на корме пухлую папку (не иначе с какими-то важными документами, отметил я про себя).
– Схватить бы сейчас эту папку – и дёру! – с нервным смешком шепнул я Олегу с Максимом. – А потом в обмен на нее потребовать возврата товара.
– Брось ты, Вадька, и не думай, – серьезно проговорил Олег. – Пристрелят – и все дела.
Но тут же он, невзирая на ужас происходящего, повернулся к Максиму со смехом:
– Представь: Вадька бежит с папкой, а они стреляют – сначала в левую ногу, он бежит вприпрыжку. Стреляют в правую. Он падает и ползет. Они ему – в задницу! Разрывной!
– А он бумаги жрет! – захохотал Маск. – Чтобы врагам не достались!
Олег уже подходил с деньгами к старшему группы – Косте Опричнину, но не смог договориться. По его словам, тот мялся, уверял, что все его коллеги уже видели товар и скрыть ничего не получится.
– Они сейчас звонят начальнику таможни. Решают, по новой насчитывать налог или все конфисковывать. Конфискация – самый худший вариант, – вздохнул Олег. – Тогда уж обратно ничего не вернешь.
Но он ошибался. Худшим вариантом была тюрьма. И наши шуточки насчет того, что Шуриков могут «забрить», роковым образом стали обращаться в реальность.
Время шло. Солнце давно достигло зенита и, словно не вынеся кошмарного зрелища, спряталось за расплывчатыми бесформенными облачками. Мы бродили по причалу, присаживались то на какие-то трубы, то на капот чей-то легковушки. Олег нервно поедал одно за другим пирожные «Чоко-пай» из вскрытой тут же коробки, какую Голощупову дозволили вынести из каюты. Максим Румянов сидел с красным лицом, глядя в землю, вероятно просчитывая в уме, сколько он реально, с учетом пропавшей прибыли, потерял. Но он же еще и успокаивал меня (а может, и себя заодно):
– Не переживай, Вадька. Начнем все опять с нуля.
– С минусов, – уточнил я.
Переживал я даже не столько из-за потерь, сколько из-за того, что подвел Олега. Ведь именно я был активнейшим организатором этого рейса… Я смял пальцами кожу на лбу.
В эту минуту ко мне беззвучно подошел Шура Голощупов, все с той же застывшей печатью тревоги на лице и немигающими глазами:
– Вадим, твой совет.
– Чего? – не понял я.
– Что делать?
– Не знаю.
– Олег. Ты что думаешь?
– Шура, я думаю то же, что и ты, – вскинул голову Олег. – Ничего другого мне на ум не приходит. Еще думаю, что мне продавать. Гараж? Квартиру?
Шура Безбережный, в чем был – в темно-синих шортах, похожих на семейные трусы, в обвисшей грязной майке, – поехал на поиски знакомого ему майора милиции.
– Бесполезно, – процедил Олег. – Ничего Шурин мент не сможет сделать.
Подошедший с Безбережным молодой мужчина в гражданской одежде долго беседовал со старшим группы оперативников.
– Два майора беседуют, – пошутил приятель Голощупова Серега.
– Решают, кто из них Шуру в задницу вздует, – зло усмехнулся Олег.
Шурин знакомый подошел к нам:
– Нет, ничего нельзя сделать…
Началась конфискация. Почти вплотную к судну таможенники подогнали «КамАЗ» с длинным бортовым кузовом и с грузчиками. Для нас это были поистине трагические минуты. Молча провожали мы взглядами неспешно движущиеся на плечах грузчиков мешки – наши мешки! Трудно было примириться с мыслью, что эти тюки, коробки, пакеты, из которых торчат стопки сумок, папок, связки юбок, на которые мы занимали и копили деньги, за которыми Шура ездил в Корею, ради которых торговался с хозяевами магазинов, грузил, оплачивал помещение и так далее, – все это уже перестало принадлежать нам. Мы не имеем права даже касаться этих вещей. Их увозят. На таможенные склады…
– Конфискат, – проговорил Олег.
– Что? – не поняли мы.
– На ихнем корявом языке это называется «конфискат».
Вновь появилась шатающаяся фигура Шуры Голощупова.
– Все под ноль выгребли, – сообщил он бесцветным голосом, как будто даже равнодушно. – Даже из стола. Там стол с дверцами… Я спрятал несколько курток… Вытащили. Ничего не оставили.
– Вот крысы! – сплюнул Олег. – И морды у них соответствующие!
– Особенно Шурин друг, Опричнин! – подхватил я в порыве бессильной злобы. – Посмотри на него. Натуральный шакал!
– Главный шакал! – прорычал Румянов. – Ладно бы еще сам нашел, а то воспользовался Шурика доверием, стервятник!
– Олег, а что Рудик? – слабым голосом протянул Тимур, вспомнив знакомого Олегу таможенника из «своей» смены.
– Тимур! Молчи лучше! – прикрикнул брат. – Какой Рудик! Какой сейчас Рудик!
Между тем загрузили последнее (это была уже вторая ходка «КамАЗа»). Мы тоже сели в автомобили и поехали за грузовиком на склады, чтобы засвидетельствовать количество изъятого.
СКЛАДЫ
Уже смеркалось, и, кажется, резко похолодало. Меня, во всяком случае, потрясывал озноб – то ли и впрямь от холода, то ли от стресса.
Открылись решетчатые ворота, и мы целой кавалькадой въехали под арку, охраняемую милицией, на территорию складов. Долго петляли среди мрачных безоконных зданий, пока не остановились у одного из них. «КамАЗ» вполз на эстакаду. Коренастый мужик в бушлате в присутствии трех таможенников погромыхал запорами и с рыдающим звуком раздвинул большие железные створки. Внутри огромного пустого помещения сиротски ютилась куча нашего добра и чуть в сторонке – мешки девицы-коммерсантки. По белой поверхности пола к ним тянулись черные жирные следы, как если бы пол был смазан мазутом и припорошен сверху мукой. Остальная площадь выглядела девственно белой.
– Давно здесь ничего не складировали, – заметил Максим.
– Мы первые. Открываем сезон, – отозвался Олег.
Пока машину разгружали, начальник склада с таможенниками за стоящим у стены столом составили акт и вручили нам для ознакомления экземпляр. «Акт опломбирования помещения таможенного склада… – читал я через плечо Олега. – Мы, нижеподписавшиеся, инспектора Владивостокской таможни (такие-то), в присутствии зав. складом (такого-то) и хозяев задержанного товара…»
– На каком основании вы определили, что это товар? – обратился к инспекторам Олег. – Это будет определять следствие. Вы сейчас не можете это утверждать.
Бумагу переписали. Вместо «товар» поставили слово «предметы». Внизу после подписей зав. складом и таможенников значилось: «хозяева задержанных предметов Безбережный А. В., Голощупов А. С.».
– Олег, тревожно зашептал Голощупов. – Если мы подпишем, тогда всё, мы уже не сможем отказаться. И вообще получится, что хозяева только мы с Безбережным…
– Шурик тюрьмы боится, – изрек Румянов.
– А ты бы не боялся? – порывисто спросил Безбережный.
Олег хмуро молчал. Голощупов метался между нами:
– Подписывать или нет? – спрашивал он каждого.
Олег направился к таможенникам:
– Я так понимаю, что надо расписаться мне, так как я хозяин всего.
– Нас это не касается, кто из вас владелец. Нам нужны подписи тех, у кого данные предметы изъяты.
– А можно не расписываться? – вклинился Голощупов.
– Как хотите. Ваше право.
– Олег… – Шурик потащил Олега в сторону.
– Я же не могу подписать, вы же слышали! – донесся до меня возглас Олега. – Подписывайте, за последствия я беру ответственность на себя.
– Я боюсь, что мы что-нибудь сделаем не так, – бормотал Шурик, отправляясь с Безбережным к тихо переговаривающимся между собой инспекторам.
– Это все ваша чертова невезучесть! – в сердцах упрекнул Олег Шуриков, когда мы покинули это мрачное здание.
Склад заперли. Закрылись за нами решетчатые ворота проходной. Бдительный милиционер заглянул к нам в машину.
Всё.
Налегке, без груза, с пустыми душами, мы ехали по озаренному огнями городу.
«То-то сейчас для Ольги будет удар», – подумал я перед дверью квартиры. Но, к моему удивлению, она восприняла случившееся мужественнее, чем мы. Лишь лицо ее как будто слегка осунулось.
– Что ж, – тихо молвила она, – этого следовало ожидать.
Жена Тимура отказывалась верить и смотрела на мужа расширенными глазами. Тот криво улыбался:
– Да, Малика, все забрали…
Открылись решетчатые ворота, и мы целой кавалькадой въехали под арку, охраняемую милицией, на территорию складов. Долго петляли среди мрачных безоконных зданий, пока не остановились у одного из них. «КамАЗ» вполз на эстакаду. Коренастый мужик в бушлате в присутствии трех таможенников погромыхал запорами и с рыдающим звуком раздвинул большие железные створки. Внутри огромного пустого помещения сиротски ютилась куча нашего добра и чуть в сторонке – мешки девицы-коммерсантки. По белой поверхности пола к ним тянулись черные жирные следы, как если бы пол был смазан мазутом и припорошен сверху мукой. Остальная площадь выглядела девственно белой.
– Давно здесь ничего не складировали, – заметил Максим.
– Мы первые. Открываем сезон, – отозвался Олег.
Пока машину разгружали, начальник склада с таможенниками за стоящим у стены столом составили акт и вручили нам для ознакомления экземпляр. «Акт опломбирования помещения таможенного склада… – читал я через плечо Олега. – Мы, нижеподписавшиеся, инспектора Владивостокской таможни (такие-то), в присутствии зав. складом (такого-то) и хозяев задержанного товара…»
– На каком основании вы определили, что это товар? – обратился к инспекторам Олег. – Это будет определять следствие. Вы сейчас не можете это утверждать.
Бумагу переписали. Вместо «товар» поставили слово «предметы». Внизу после подписей зав. складом и таможенников значилось: «хозяева задержанных предметов Безбережный А. В., Голощупов А. С.».
– Олег, тревожно зашептал Голощупов. – Если мы подпишем, тогда всё, мы уже не сможем отказаться. И вообще получится, что хозяева только мы с Безбережным…
– Шурик тюрьмы боится, – изрек Румянов.
– А ты бы не боялся? – порывисто спросил Безбережный.
Олег хмуро молчал. Голощупов метался между нами:
– Подписывать или нет? – спрашивал он каждого.
Олег направился к таможенникам:
– Я так понимаю, что надо расписаться мне, так как я хозяин всего.
– Нас это не касается, кто из вас владелец. Нам нужны подписи тех, у кого данные предметы изъяты.
– А можно не расписываться? – вклинился Голощупов.
– Как хотите. Ваше право.
– Олег… – Шурик потащил Олега в сторону.
– Я же не могу подписать, вы же слышали! – донесся до меня возглас Олега. – Подписывайте, за последствия я беру ответственность на себя.
– Я боюсь, что мы что-нибудь сделаем не так, – бормотал Шурик, отправляясь с Безбережным к тихо переговаривающимся между собой инспекторам.
– Это все ваша чертова невезучесть! – в сердцах упрекнул Олег Шуриков, когда мы покинули это мрачное здание.
Склад заперли. Закрылись за нами решетчатые ворота проходной. Бдительный милиционер заглянул к нам в машину.
Всё.
Налегке, без груза, с пустыми душами, мы ехали по озаренному огнями городу.
«То-то сейчас для Ольги будет удар», – подумал я перед дверью квартиры. Но, к моему удивлению, она восприняла случившееся мужественнее, чем мы. Лишь лицо ее как будто слегка осунулось.
– Что ж, – тихо молвила она, – этого следовало ожидать.
Жена Тимура отказывалась верить и смотрела на мужа расширенными глазами. Тот криво улыбался:
– Да, Малика, все забрали…
ВЕРСИЯ
Не знаю, сколько часов просидел я в звенящей тишине и темноте кухни. Передо мной, точно в бреду, мелькали лица таможенников («Выгрузку прекратить!»), Олега, Безбережного, клацающего челюстями, степенного майора милиции, остекленевшие глаза Голощупова, фигуры грузчиков, ссутулившиеся под нашими мешками…
Не помню, как я оказался на своем кресле-кровати. Я едва не сломал его, ворочаясь с боку на бок. Я готов был в муках грызть подушку от бесчисленных, терзающих душу «если бы». Если бы не прилетел Шурик с Сахалина… Если бы выгрузили всё с вечера… Если бы Шура не открыл своему «знакомому» таможеннику лабораторию… Еще мы могли бы приехать пораньше и к моменту облавы почти все увезти… Я едва не рычал, вспоминая, как накануне катастрофы мы беспечно попивали, провозглашая тост за таможню. Какое же мы допустили безрассудство, решив ждать утра! Надо было хоть ночью все вывозить: никакой охраны, никакой таможни не было и в помине. Десять раз можно было выгрузить!
Внезапно я почувствовал бешеное сердцебиение. Какая-то еще не выраженная мысль петардой стрельнула в мозгу. Прошла целая ночь! Десять раз можно было выгрузить… и точно так же десять раз можно было что угодно загрузить. Все что угодно! Судно прошло досмотр, после этого мы могли загрузить в него все что угодно. Где доказательства, что груз этот привезен из Кореи на «Ламинарии»?!
Я еле дождался утра. Утром в кухню, в одних трусах, без очков, всклокоченный, быстро вошел Олег.
– Вадим, им не доказать, что это контрабанда! – были первые его слова.
– Именно! – вскричал я.
На наши голоса тотчас прибежали Тимур и Максим, который заночевал у нас, тоже в одних трусах и тоже всклокоченные.
– Досмотр мы прошли, – излагал идею Олег. – Есть документ: у нас было пятьсот коробок чипсов.
– Чипсы мы выгрузили, а загрузили другой груз, уже после досмотра! – продолжал я.
– Но это же идиотизм, – заметил Макс.
Тимур хлопал ресницами, переводя взгляд то на одного, то на другого.
– Ну и что? Пусть идиотизм! Пусть они докажут, что это не так!
– Пусть докажут! – закричал Тимур.
–Тише! – шикнул на него брат. – Так и надо говорить: товар наш, но контрабанды нет.
– Нет контрабанды! – подхватил Тимур.
– А откуда товар? – поставил вопрос Румянов.
– Это уже детали. Во Владике таким товаром завалены все рынки.
В результате получасового весьма эмоционального обсуждения выстроилась в общих чертах следующая версия. Шурики привезли из Кореи только чипсы – пятьсот коробок, чему подтверждение – декларация, заверенная при таможенном досмотре. Пока судно стояло на разгрузке у морвокзала, мы, все семь человек: Олег, я, оба Шурика, Максим и Серега, выгрузили чипсы, и в это время к нам подошли двое вьетнамцев и предложили купить по дешевой цене вещи. Мы все скинулись (Тимур съездил за деньгами) и приобрели всю эту гору товара. И тут же все загрузили в освободившееся от чипсов помещение на теплоходе, используя его как временный склад. Мол, транспорта у нас не было, и уже смеркалось, а на выезде могли подкарауливать бандиты.
– Только надо всем собраться и обговорить все мелочи, – бдительно предупредил Румянов. – Какие из себя были вьетнамцы, когда это происходило, сколько времени заняла погрузка… Всем надо говорить одинаково. На мелочах они как раз и ловят, я знаю…
Макс уже бывал под следствием и потому имел основание нас поучать.
Олег уехал на склад, чтобы присутствовать при пересчете и оценке всего груза, и вернулся только поздно вечером. Я, Максим и Тимур тотчас обступили его:
– Ну как там?
– Как… Считали! Все мешки, все коробки вскрыли, – Олег прошел в ванную и говорил оттуда, перемежая речь звуками умывания. – У меня такое впечатление… – плеск и фырканье, – что они уже сами боятся. Они не ожидали, что нарвутся на такие объемы. А тем более в прошлом году таможенника во Владике грохнули… – Олег прошел на кухню, и мы все, словно рыбки-лоцманы, последовали за ним. – Один ко мне сразу подошел: «Вы, мужики, не обижайтесь на нас, не наша вина, что так получилось. Это все старший…»
– Шурин таможенник, – вставил Тимур.
– Вот кого наказать надо, – потряс кулаком Румянов. – Только как?
– Паша обещал им заняться, – бросил Олег.
«Отлично!» – злорадно подумал я.
Помолчав, Олег прибавил:
– Некоторые прямо советовали: нужно дать взятку начальству.
– А как?! – хором спросили мы.
– Через адвоката. Шурин майор милиции пообещал свести нас со знакомым адвокатом. Как говорит уголовник Жупиков, – со смаком произнес Олег, – хорош не тот адвокат, который много знает, а тот, что имеет выходы на влиятельных людей.
– У которого берут! – уточнил Максим. – Хоть какая-то надежда, а?! – подтолкнул он меня локтем.
Мне захотелось запрокинуть голову и заорать, вложив в этот вопль все отчаяние, и пережитые муки, и эту слабую пока надежду.
Не помню, как я оказался на своем кресле-кровати. Я едва не сломал его, ворочаясь с боку на бок. Я готов был в муках грызть подушку от бесчисленных, терзающих душу «если бы». Если бы не прилетел Шурик с Сахалина… Если бы выгрузили всё с вечера… Если бы Шура не открыл своему «знакомому» таможеннику лабораторию… Еще мы могли бы приехать пораньше и к моменту облавы почти все увезти… Я едва не рычал, вспоминая, как накануне катастрофы мы беспечно попивали, провозглашая тост за таможню. Какое же мы допустили безрассудство, решив ждать утра! Надо было хоть ночью все вывозить: никакой охраны, никакой таможни не было и в помине. Десять раз можно было выгрузить!
Внезапно я почувствовал бешеное сердцебиение. Какая-то еще не выраженная мысль петардой стрельнула в мозгу. Прошла целая ночь! Десять раз можно было выгрузить… и точно так же десять раз можно было что угодно загрузить. Все что угодно! Судно прошло досмотр, после этого мы могли загрузить в него все что угодно. Где доказательства, что груз этот привезен из Кореи на «Ламинарии»?!
Я еле дождался утра. Утром в кухню, в одних трусах, без очков, всклокоченный, быстро вошел Олег.
– Вадим, им не доказать, что это контрабанда! – были первые его слова.
– Именно! – вскричал я.
На наши голоса тотчас прибежали Тимур и Максим, который заночевал у нас, тоже в одних трусах и тоже всклокоченные.
– Досмотр мы прошли, – излагал идею Олег. – Есть документ: у нас было пятьсот коробок чипсов.
– Чипсы мы выгрузили, а загрузили другой груз, уже после досмотра! – продолжал я.
– Но это же идиотизм, – заметил Макс.
Тимур хлопал ресницами, переводя взгляд то на одного, то на другого.
– Ну и что? Пусть идиотизм! Пусть они докажут, что это не так!
– Пусть докажут! – закричал Тимур.
–Тише! – шикнул на него брат. – Так и надо говорить: товар наш, но контрабанды нет.
– Нет контрабанды! – подхватил Тимур.
– А откуда товар? – поставил вопрос Румянов.
– Это уже детали. Во Владике таким товаром завалены все рынки.
В результате получасового весьма эмоционального обсуждения выстроилась в общих чертах следующая версия. Шурики привезли из Кореи только чипсы – пятьсот коробок, чему подтверждение – декларация, заверенная при таможенном досмотре. Пока судно стояло на разгрузке у морвокзала, мы, все семь человек: Олег, я, оба Шурика, Максим и Серега, выгрузили чипсы, и в это время к нам подошли двое вьетнамцев и предложили купить по дешевой цене вещи. Мы все скинулись (Тимур съездил за деньгами) и приобрели всю эту гору товара. И тут же все загрузили в освободившееся от чипсов помещение на теплоходе, используя его как временный склад. Мол, транспорта у нас не было, и уже смеркалось, а на выезде могли подкарауливать бандиты.
– Только надо всем собраться и обговорить все мелочи, – бдительно предупредил Румянов. – Какие из себя были вьетнамцы, когда это происходило, сколько времени заняла погрузка… Всем надо говорить одинаково. На мелочах они как раз и ловят, я знаю…
Макс уже бывал под следствием и потому имел основание нас поучать.
Олег уехал на склад, чтобы присутствовать при пересчете и оценке всего груза, и вернулся только поздно вечером. Я, Максим и Тимур тотчас обступили его:
– Ну как там?
– Как… Считали! Все мешки, все коробки вскрыли, – Олег прошел в ванную и говорил оттуда, перемежая речь звуками умывания. – У меня такое впечатление… – плеск и фырканье, – что они уже сами боятся. Они не ожидали, что нарвутся на такие объемы. А тем более в прошлом году таможенника во Владике грохнули… – Олег прошел на кухню, и мы все, словно рыбки-лоцманы, последовали за ним. – Один ко мне сразу подошел: «Вы, мужики, не обижайтесь на нас, не наша вина, что так получилось. Это все старший…»
– Шурин таможенник, – вставил Тимур.
– Вот кого наказать надо, – потряс кулаком Румянов. – Только как?
– Паша обещал им заняться, – бросил Олег.
«Отлично!» – злорадно подумал я.
Помолчав, Олег прибавил:
– Некоторые прямо советовали: нужно дать взятку начальству.
– А как?! – хором спросили мы.
– Через адвоката. Шурин майор милиции пообещал свести нас со знакомым адвокатом. Как говорит уголовник Жупиков, – со смаком произнес Олег, – хорош не тот адвокат, который много знает, а тот, что имеет выходы на влиятельных людей.
– У которого берут! – уточнил Максим. – Хоть какая-то надежда, а?! – подтолкнул он меня локтем.
Мне захотелось запрокинуть голову и заорать, вложив в этот вопль все отчаяние, и пережитые муки, и эту слабую пока надежду.
АДВОКАТ
Утром следующего дня Олег, Шура Голощупов, Максим и я стояли на высоком бетонном крыльце здания районного суда. Мимо нас в ту и другую сторону проходили серьезные люди с папками и дипломатами, проводили обритых парней в наручниках. Какая-то расхристанная женщина с искаженным лицом, стоя под крыльцом, кричала как будто по нашему адресу:
– Сволочь! Сволочь ты! Все сволочи! Бандюги!
Но нас ничто не трогало. Мы ждали Шуру Безбережного, находящегося эти минуты у адвоката, к которому проводил его майор милиции.
Наконец дверь распахнулась, появился Шурик и, не глядя на нас, направился к машине:
– Поехали. Все ясно.
– Что ясно? О чем вы договорились? – неудовлетворенно расспрашивали мы.
– Он дает гарантию? Если нет – мы будем искать другого адвоката, – сердито высказался Олег.
В это время вышел, направляясь к своей автомашине, сам адвокат, обрюзгший, хотя и довольно молодой мужчина с коротким ежиком волос и высокомерным выражением лица. Мы обступили его.
– Версия вполне приемлемая, – успокоил он нас. – Если ее выдержать до конца, то криминала нет и дело выигрываемое. Но только при условии, что вы будете правильно вести себя и отработаете все детали, – прибавил он.
– У меня такой вопрос, – вклинился неожиданно Шура Голощупов. – Мы с Безбережным подписали акт, по которому получается, что мы хозяева груза… Может, не надо было подписывать?
– Шурик, – едва сдерживая раздражение, прошипел Олег. – Это уже пройденный этап.
– Может, нам специально подсунули, чтобы мы подписали? – тянул свое Шура.
Мы с Максом, переглянувшись, оттеснили его в сторону. Мы еще не подозревали, сколько нам предстоит с Голощуповым натерпеться.
– Какие сейчас наши действия? – спросил Олег у адвоката, который так ничего и не понял из Шуриного лепета.
– Сейчас вы подаете заявление на имя начальника таможни с требованием вернуть ваше имущество. Я же подключаюсь официально с момента, когда дело будет передано в прокуратуру. Пишите так: «Начальнику Владивостокской таможни. Просим Вас возвратить принадлежащее нам на правах частной собственности имущество. Данный груз границы не пересекал и контрабандой не является. Он был загружен на судно, прошедшее таможенный досмотр. Действия Ваших сотрудников по незаконному изъятию нашего имущества расцениваем как злоупотребление служебным положением».
«Круто», – отметил я про себя с удовольствием.
– К заявлению приложите объяснения, как все происходило.
– То есть не как на самом деле, а как… – начал было Голощупов.
– Шурик, – выразительно посмотрел на него Олег.
– Да я понимаю, – пробормотал тот. – Я для верности…
– Называется, Безбережный все выяснил, – презрительно усмехнулся Олег уже в машине (сам Безбережный ехал в автомобиле Голощупова). – Не понятно только, о чем они так долго беседовали.
– Наверное, о Шуриной фирме, – съязвил я.
– Сволочь! Сволочь ты! Все сволочи! Бандюги!
Но нас ничто не трогало. Мы ждали Шуру Безбережного, находящегося эти минуты у адвоката, к которому проводил его майор милиции.
Наконец дверь распахнулась, появился Шурик и, не глядя на нас, направился к машине:
– Поехали. Все ясно.
– Что ясно? О чем вы договорились? – неудовлетворенно расспрашивали мы.
– Он дает гарантию? Если нет – мы будем искать другого адвоката, – сердито высказался Олег.
В это время вышел, направляясь к своей автомашине, сам адвокат, обрюзгший, хотя и довольно молодой мужчина с коротким ежиком волос и высокомерным выражением лица. Мы обступили его.
– Версия вполне приемлемая, – успокоил он нас. – Если ее выдержать до конца, то криминала нет и дело выигрываемое. Но только при условии, что вы будете правильно вести себя и отработаете все детали, – прибавил он.
– У меня такой вопрос, – вклинился неожиданно Шура Голощупов. – Мы с Безбережным подписали акт, по которому получается, что мы хозяева груза… Может, не надо было подписывать?
– Шурик, – едва сдерживая раздражение, прошипел Олег. – Это уже пройденный этап.
– Может, нам специально подсунули, чтобы мы подписали? – тянул свое Шура.
Мы с Максом, переглянувшись, оттеснили его в сторону. Мы еще не подозревали, сколько нам предстоит с Голощуповым натерпеться.
– Какие сейчас наши действия? – спросил Олег у адвоката, который так ничего и не понял из Шуриного лепета.
– Сейчас вы подаете заявление на имя начальника таможни с требованием вернуть ваше имущество. Я же подключаюсь официально с момента, когда дело будет передано в прокуратуру. Пишите так: «Начальнику Владивостокской таможни. Просим Вас возвратить принадлежащее нам на правах частной собственности имущество. Данный груз границы не пересекал и контрабандой не является. Он был загружен на судно, прошедшее таможенный досмотр. Действия Ваших сотрудников по незаконному изъятию нашего имущества расцениваем как злоупотребление служебным положением».
«Круто», – отметил я про себя с удовольствием.
– К заявлению приложите объяснения, как все происходило.
– То есть не как на самом деле, а как… – начал было Голощупов.
– Шурик, – выразительно посмотрел на него Олег.
– Да я понимаю, – пробормотал тот. – Я для верности…
– Называется, Безбережный все выяснил, – презрительно усмехнулся Олег уже в машине (сам Безбережный ехал в автомобиле Голощупова). – Не понятно только, о чем они так долго беседовали.
– Наверное, о Шуриной фирме, – съязвил я.
НАЗАД ПУТИ НЕТ
– Ну, Шурик, теперь уж тебе надо стоять до конца, – настраивал Голощупова Румянов, пока мы поднимались по ступенькам на террасу морвокзала. – Иначе, если докажут, что это контрабанда, тебе тюрьма.
Олег приостановился:
– Почему же? Еще не поздно сойти. Через пять минут будет поздно. Если вы не чувствуете уверенности, – обратился он к обоим Шурикам, – тогда мы все берем на себя: товар наш. Но в случае успеха – ваших денег там уже нет. Так что вы должны сейчас этот вопрос для себя решить.
Шурики от своей доли товара отказываться не пожелали.
– Ну все, значит, назад пути нет, – поставил точку Олег. – И дальше все зависит от нас самих. Если хоть один расколется – всему делу конец.
Я ощутил холодящую пустоту в груди. С этой минуты и моя судьба ставится на карту. Теперь я повязан с этими ребятами одной веревочкой, и если один из нас увязнет, он потянет за собой и остальных. Знала бы Катя, на какой грани я сейчас балансирую.
– Если даже станут говорить, что кореша твои давно раскололись, мол, ты один упорствуешь и все вешаешь на себя – не верь! – поучал бывалый Румянов, обращаясь почему-то к Голощупову. – Ментам верить нельзя!
– До ментов еще дело не дошло, – хмуро буркнул Безбережный.
– Все равно, надо быть готовыми.
Прежде чем направиться к начальнику таможни, мы расселись вокруг столика в буфете и составили заявление. Затем по единой схеме с незначительными вариациями каждый написал от своего имени объяснение, представлявшее собой вольное изложение нашей версии и неизменно заканчивающееся словами: «Прошу срочно разобраться и вернуть принадлежащее мне имущество». Все события мы распределили по времени, осмотрели причал и наметили, где шла мнимая выгрузка чипсов, куда их складывали, откуда подъехала машина, где находилась мифическая куча товара и еще более мифические вьетнамцы. Я как геолог, всегда имевший дело с картами, на обратной стороне черновика заявления набросал план с расположением судна, кранов, кучи товара и тому подобного…
…Действие наших бумаг не замедлило сказаться. Из-за двери с надписью «Начальник таможни. Приемная» то и дело выскакивала и ныряла обратно, бросая на нас значительные взгляды, молоденькая секретарша, пробегали какие-то расторопные и очень озабоченные люди. Видя такую бурную реакцию и не уверенные, что не попадем сегодня же под стражу, мы, посоветовавшись, решили отправить Шуру Безбережного на «Ламинарию», чтобы он провел среди команды соответствующую подготовку.
Наконец нам было передано через секретаршу, что нас сейчас начнут вызывать по одному. И у меня вновь возникло ощущение скольжения по ледяной горе. Остановить ход событий было уже невозможно. «Только бы ничего не упустить, не дать осечки», – внушал я себе.
Олег приостановился:
– Почему же? Еще не поздно сойти. Через пять минут будет поздно. Если вы не чувствуете уверенности, – обратился он к обоим Шурикам, – тогда мы все берем на себя: товар наш. Но в случае успеха – ваших денег там уже нет. Так что вы должны сейчас этот вопрос для себя решить.
Шурики от своей доли товара отказываться не пожелали.
– Ну все, значит, назад пути нет, – поставил точку Олег. – И дальше все зависит от нас самих. Если хоть один расколется – всему делу конец.
Я ощутил холодящую пустоту в груди. С этой минуты и моя судьба ставится на карту. Теперь я повязан с этими ребятами одной веревочкой, и если один из нас увязнет, он потянет за собой и остальных. Знала бы Катя, на какой грани я сейчас балансирую.
– Если даже станут говорить, что кореша твои давно раскололись, мол, ты один упорствуешь и все вешаешь на себя – не верь! – поучал бывалый Румянов, обращаясь почему-то к Голощупову. – Ментам верить нельзя!
– До ментов еще дело не дошло, – хмуро буркнул Безбережный.
– Все равно, надо быть готовыми.
Прежде чем направиться к начальнику таможни, мы расселись вокруг столика в буфете и составили заявление. Затем по единой схеме с незначительными вариациями каждый написал от своего имени объяснение, представлявшее собой вольное изложение нашей версии и неизменно заканчивающееся словами: «Прошу срочно разобраться и вернуть принадлежащее мне имущество». Все события мы распределили по времени, осмотрели причал и наметили, где шла мнимая выгрузка чипсов, куда их складывали, откуда подъехала машина, где находилась мифическая куча товара и еще более мифические вьетнамцы. Я как геолог, всегда имевший дело с картами, на обратной стороне черновика заявления набросал план с расположением судна, кранов, кучи товара и тому подобного…
…Действие наших бумаг не замедлило сказаться. Из-за двери с надписью «Начальник таможни. Приемная» то и дело выскакивала и ныряла обратно, бросая на нас значительные взгляды, молоденькая секретарша, пробегали какие-то расторопные и очень озабоченные люди. Видя такую бурную реакцию и не уверенные, что не попадем сегодня же под стражу, мы, посоветовавшись, решили отправить Шуру Безбережного на «Ламинарию», чтобы он провел среди команды соответствующую подготовку.
Наконец нам было передано через секретаршу, что нас сейчас начнут вызывать по одному. И у меня вновь возникло ощущение скольжения по ледяной горе. Остановить ход событий было уже невозможно. «Только бы ничего не упустить, не дать осечки», – внушал я себе.
ДОПРОС
Первым пошел Олег.
Мы сидели как наэлектризованные. Голощупов, глядя в стенку напротив, тихо покачивался на стуле: вперед–назад. Я мысленно отсчитывал секунды.
Выйдя минут через десять, Олег торопливо отвел нас в дальний угол коридорчика:
– Слушайте. Особенно ты, Шурик, слушай, они сейчас тебя пригласят… Слушай, что мне говорили. «Для каждого правонарушения, говорят, в кодексе законов существует как большая, так и маленькая статья. В ваших интересах не запутывать следствие, а представить все так, как было. Тогда вам еще можно будет помочь. А иначе вам грозят очень серьезные последствия…» Понял, Шурик? – Олег приблизил лицо к бледному лицу Голощупова. – Не вздумай им поверить! Видишь, как действуют? И лица такие добрые, дружеские…
Прежде чем пройти в кабинет, Шурик панически, как плохо подготовившийся к экзамену студент, пытался уяснить «последние» вопросы.
– Олег! Значит, что говорить? Что деньги нам занял ты?
– Да, а Тимур их привез. Мы же уже об этом договорились!
– Если я не буду знать, как правильно отвечать, я буду говорить: «Не знаю», «Не помню», «Забыл»… Так?
– Да, лучше так.
Бледный, с шальными глазами, Голощупов шагнул за обитую черным дерматином дверь. Заглянув туда через некоторое время, я увидел Шурика, скособочившегося над столом, в полной тишине, пытавшегося воспроизвести ту самую план-схему, какую я рисовал перед этим. (Эту схему пришлось рисовать нам всем.)
После Голощупова пошел я.
В скромно обставленном кабинете в дальнем конце стола сидели двое. Один, пожилой, смуглый, в белой рубашке, курил, скрывая лицо в волнах сигаретного дыма. Другой, в форме, статный мужчина средних лет, смотрел на меня прямо и приветливо. Удивительным образом он напоминал тех кудрявых, пышущих здоровьем крепышей, что демонстрируются в рекламных роликах питательных смесей и памперсов. Это и был начальник таможни Аркадий Петрович Белотелов.
– Мы уже многое тут слышали, поэтому давайте уточним лишь некоторые детали, – с располагающей улыбкой обратился он ко мне.
Глядя в его лучистые детские голубые глаза, я почувствовал неловкость: предстоит обманывать такого человека.
– Чипсы грузили в машину? Какой марки была машина? Под брезентом? – один за другим следовали вопросы.
– Нет, железная будка, – отвечал я, как было условлено.
– Сколько денег внесли? Сколько было вьетнамцев?
Отвечая, я с бдительностью таможенника прощупывал, прежде чем пропустить, каждое свое слово, понимая, что допущенную ошибку исправить будет очень трудно.
– Вы должны знать, – предупредили меня в завершение разговора, – что, даже если вы докажете, что контрабанды не было, вам придется отвечать за незаконную загрузку судна на охраняемой территории морского вокзала. За это полагается штраф в размере стоимости груза и полная конфискация.
– Этого не может быть, – постановил Олег, когда я передал ему эту угрозу. – При нашей путанице в законах не может быть, чтобы такой случай был учтен и четко оговорен. На пушку берут. Хотят сбить с толку. Фактически следствие уже началось.
«Вот я уже и под следствием…» – сказал я себе самому.
При обсуждении результатов этого предварительного допроса выяснилось, то Шурик Голощупов время выгрузки чипсов определил между десятью и одиннадцатью часами вечера, тогда как остальные, согласно уговору, называли одиннадцать–двенадцать часов. Вьетнамцы же у Шурика появились в десять часов, а не в начале первого ночи, как им положено было появиться.
– Шурик! – кипятились мы. – Мы же четко застолбили эти цифры! И потом: не уверен, что другие подтвердят твои показания, – не говори. Скажи: «Не помню». Ты же сам об этом твердил!
Мы сидели как наэлектризованные. Голощупов, глядя в стенку напротив, тихо покачивался на стуле: вперед–назад. Я мысленно отсчитывал секунды.
Выйдя минут через десять, Олег торопливо отвел нас в дальний угол коридорчика:
– Слушайте. Особенно ты, Шурик, слушай, они сейчас тебя пригласят… Слушай, что мне говорили. «Для каждого правонарушения, говорят, в кодексе законов существует как большая, так и маленькая статья. В ваших интересах не запутывать следствие, а представить все так, как было. Тогда вам еще можно будет помочь. А иначе вам грозят очень серьезные последствия…» Понял, Шурик? – Олег приблизил лицо к бледному лицу Голощупова. – Не вздумай им поверить! Видишь, как действуют? И лица такие добрые, дружеские…
Прежде чем пройти в кабинет, Шурик панически, как плохо подготовившийся к экзамену студент, пытался уяснить «последние» вопросы.
– Олег! Значит, что говорить? Что деньги нам занял ты?
– Да, а Тимур их привез. Мы же уже об этом договорились!
– Если я не буду знать, как правильно отвечать, я буду говорить: «Не знаю», «Не помню», «Забыл»… Так?
– Да, лучше так.
Бледный, с шальными глазами, Голощупов шагнул за обитую черным дерматином дверь. Заглянув туда через некоторое время, я увидел Шурика, скособочившегося над столом, в полной тишине, пытавшегося воспроизвести ту самую план-схему, какую я рисовал перед этим. (Эту схему пришлось рисовать нам всем.)
После Голощупова пошел я.
В скромно обставленном кабинете в дальнем конце стола сидели двое. Один, пожилой, смуглый, в белой рубашке, курил, скрывая лицо в волнах сигаретного дыма. Другой, в форме, статный мужчина средних лет, смотрел на меня прямо и приветливо. Удивительным образом он напоминал тех кудрявых, пышущих здоровьем крепышей, что демонстрируются в рекламных роликах питательных смесей и памперсов. Это и был начальник таможни Аркадий Петрович Белотелов.
– Мы уже многое тут слышали, поэтому давайте уточним лишь некоторые детали, – с располагающей улыбкой обратился он ко мне.
Глядя в его лучистые детские голубые глаза, я почувствовал неловкость: предстоит обманывать такого человека.
– Чипсы грузили в машину? Какой марки была машина? Под брезентом? – один за другим следовали вопросы.
– Нет, железная будка, – отвечал я, как было условлено.
– Сколько денег внесли? Сколько было вьетнамцев?
Отвечая, я с бдительностью таможенника прощупывал, прежде чем пропустить, каждое свое слово, понимая, что допущенную ошибку исправить будет очень трудно.
– Вы должны знать, – предупредили меня в завершение разговора, – что, даже если вы докажете, что контрабанды не было, вам придется отвечать за незаконную загрузку судна на охраняемой территории морского вокзала. За это полагается штраф в размере стоимости груза и полная конфискация.
– Этого не может быть, – постановил Олег, когда я передал ему эту угрозу. – При нашей путанице в законах не может быть, чтобы такой случай был учтен и четко оговорен. На пушку берут. Хотят сбить с толку. Фактически следствие уже началось.
«Вот я уже и под следствием…» – сказал я себе самому.
При обсуждении результатов этого предварительного допроса выяснилось, то Шурик Голощупов время выгрузки чипсов определил между десятью и одиннадцатью часами вечера, тогда как остальные, согласно уговору, называли одиннадцать–двенадцать часов. Вьетнамцы же у Шурика появились в десять часов, а не в начале первого ночи, как им положено было появиться.
– Шурик! – кипятились мы. – Мы же четко застолбили эти цифры! И потом: не уверен, что другие подтвердят твои показания, – не говори. Скажи: «Не помню». Ты же сам об этом твердил!