– Расхождение во времени – еще не самое страшное, – задумчиво произнес Олег. – Хуже – расхождение в последовательности событий. А у Шурика получается, что договор с вьетнамцами произошел раньше, чем мы выгрузили чипсы.
– Что же мне теперь говорить? – растерянно бормотал Голощупов. – То же, что и все, или повторять свои показания?
– Скажи вот что: вьетнамцы крутились там и раньше, и ты подумал, что и договорились с ними раньше, – посоветовал я. – И все, Шурик! Это лишь твое предположение. Ты был без часов.
– Я и так был без часов, – сам этому удивившись, вспомнил Голощупов.
СЛАБОЕ ЗВЕНО В ЦЕПИ
Вечером у Олега собрались все участники драмы, все семь человек, так или иначе причастных к товару, лежащему сейчас за семью замками на таможенных складах.
– Подельники, – пошутил Максим Румянов.
Бурно обсуждали детали, шумели, спорили. Один лишь Безбережный сидел с абсолютно отстраненным видом. То ли это была реакция на продолжительный стресс, то ли череда неудач совсем придавила его: не рассчитавшись с предыдущим долгом, он приобретал новый в десять тысяч долларов…
В конце концов он встал и ушел в другую комнату.
– Шурик, иди слушай, мы же дело обсуждаем! – крикнул ему Олег. – Тебя это что, не касается?
– Я не могу воспринимать, когда все горланят! – огрызнулся тот.
Голощупов, наоборот, принимал в дискуссии чересчур активное участие.
– Стойте! – выбрасывал он вперед руку с таким выражением лица, как будто собирался открыть всем крайне важную мысль или спасительную догадку.
Все невольно умолкали.
– Слушайте: может, нам сказать, что вьетнамцы подходили два раза? Сначала – в десять часов, а потом, окончательно, после двенадцати? – изрекал он.
– Шурик, не путай нас! – взмолился Олег. – Уже все насчет вьетнамцев обговорено. Зачем нам лишние сложности?
– Не усложняй дела, – перевел Макс на милицейский язык.
– Нет, я это к тому, – сникнув, бормотал Голощупов, – что я показал не такое время, как вы. Я только предлагаю…
– Стоп! Секунду! – подскакивал он через какое-то время (все опять на мгновенье смолкали). – А Витьку Жупикова мы привлекаем к этому делу? У него опыт!
– С ума спятил?! Сдурел?! – обрушивались на него со всех сторон. – Жупиков и так едва отвертелся. Его вся таможня знает! Думай, что говоришь!
– Понял, – снова сел Шурик. – Значит, про Жупикова я не упоминаю.
Мы с Олегом переглянулись:
– Это какой-то трындец! Каша в голове.
Впрочем, и остальные порой говорили глупости. Так, приятель Голощупова Сергей, решил, видимо, проявить смекалку:
– А спросят меня, когда Тимур уехал на машине с чипсами, я скажу: «Было уже темно». Кстати… – наморщил он лоб, – стоял туман или были звезды? Вдруг спросят?..
– А сам ты помнишь? – повернулся к нему Румянов.
– Нет.
– Ну и зачем тогда тебе это выяснять?
В заключение я еще раз повторил Голощупову, как ему объяснять расхождение в порядке событий.
– Я сомневаюсь… – бормотал он, беспомощно глядя на меня. – Вдруг меня начнут расспрашивать подробно…
– Голощупов – самое слабое звено в цепи, – безрадостно заключил Олег после того, как все разошлись. – Может все дело провалить. Ничего не стоит его запутать. Он сам себя успешно путает. Сам расставляет ловушки и сам же в них попадается. Он и в коммерции всегда путался – забывал, кому что дал на реализацию, путал цены…
– А прежде он кем работал? – поинтересовался я.
– Сварщиком. Причем сварщиком высшего класса. Когда этот дом строился, он крышу варил. Всю крышу он один сварил.
Олег открыл банку пива и устало откинулся в кресле. Девчонки молча взялись за приготовление ужина. Они словно взяли на себя зарок молчания. Даже Машка все эти дни помалкивала, не капризничала и не приставала к матери, как будто чувствуя, что взрослым и без того худо. Малика, жена Тимура, порой начинала клонить голову над кастрюлей, все ниже и ниже, и как-то странно пискнув, поспешно удалялась в дальнюю комнату или в ванную. Тотчас же за ней, набычась, стрельнув на нас взглядом исподлобья, уходил Тимур.
Сам он часами бродил из комнаты в комнату, отпуская какие-нибудь, ни к кому не относящиеся замечания, вроде:
– А у нас в Самарканде уже арбузы продают. И дыни скоро пойдут, самые лучшие – мирзачульские.
Я опасался, что у него снова начнется депрессия.
В тот вечер он остановился возле меня и горестно произнес:
– А на тапочки были покупатели. На все сразу. Причем по хорошей цене.
– Не трави душу, – уныло отозвался я.
– Вот видишь, пожадничали – и все потеряли. Как думаешь, вернут нам?
– Не знаю. Стараюсь вообще об этом не думать, – соврал я.
На самом же деле я думал о том, что если мы проиграем, мне, вероятно, придется продавать квартиру. До сих пор я легкомысленно полагал, будто рискую я один, но оказалось, что я поставил под удар всю свою семью. А ведь дело может дойти и до тюрьмы…
Олег от нечего делать снова взялся листать «Таможенный кодекс».
– Слушайте! – оживился он. – «Таможенные органы Российской Федерации являются органами дознания по делам о контрабанде, производят неотложные следственные действия по установлению и закреплению следов преступления». То есть, они действуют по правилам, Аркадий Петрович и его зам.
Мы молчали. Олег снова полистал:
– Вот: «Не несет ответственности физическое лицо, которое во время совершения нарушения таможенных правил…» совершение нарушения – ну и язык!.. «находилось в состоянии невменяемости, то есть не могло осознавать своих действий вследствие временного расстройства психики, слабоумия или иного психического расстройства». Как раз для Голощупова! Он вполне сойдет за невменяемого. Или слабоумного. А значит, за свои показания он не отвечает! – со смехом заключил Олег.
«Он еще может шутить…» – подумал я.
– А вот дальше, – продолжал друг. – «Обстоятельства, смягчающие ответственность». Вот: «…совершение преступления вследствие тяжелых личных или семейных обстоятельств». Это, Вадим, для тебя подходит. Или: «совершение правонарушения беременной женщиной». Нет, это для нас не подходит.
Так, под чтение «Таможенного кодекса», мы пили пиво и грызли привезенные Маликой косточки урюка, жаренные в золе и соли. Олег, отложив брошюру, поковырялся кончиком ножа в тарелке:
– Один пепел остался.
– Есть, чем голову посыпать, – заметил я.
«НАШ ЧЕЛОВЕК»
НАДО БЫТЬ ГРУСТНЫМИ
ТЯНУТ
УЖЕСТОЧЕНИЕ
– Что же мне теперь говорить? – растерянно бормотал Голощупов. – То же, что и все, или повторять свои показания?
– Скажи вот что: вьетнамцы крутились там и раньше, и ты подумал, что и договорились с ними раньше, – посоветовал я. – И все, Шурик! Это лишь твое предположение. Ты был без часов.
– Я и так был без часов, – сам этому удивившись, вспомнил Голощупов.
СЛАБОЕ ЗВЕНО В ЦЕПИ
Вечером у Олега собрались все участники драмы, все семь человек, так или иначе причастных к товару, лежащему сейчас за семью замками на таможенных складах.
– Подельники, – пошутил Максим Румянов.
Бурно обсуждали детали, шумели, спорили. Один лишь Безбережный сидел с абсолютно отстраненным видом. То ли это была реакция на продолжительный стресс, то ли череда неудач совсем придавила его: не рассчитавшись с предыдущим долгом, он приобретал новый в десять тысяч долларов…
В конце концов он встал и ушел в другую комнату.
– Шурик, иди слушай, мы же дело обсуждаем! – крикнул ему Олег. – Тебя это что, не касается?
– Я не могу воспринимать, когда все горланят! – огрызнулся тот.
Голощупов, наоборот, принимал в дискуссии чересчур активное участие.
– Стойте! – выбрасывал он вперед руку с таким выражением лица, как будто собирался открыть всем крайне важную мысль или спасительную догадку.
Все невольно умолкали.
– Слушайте: может, нам сказать, что вьетнамцы подходили два раза? Сначала – в десять часов, а потом, окончательно, после двенадцати? – изрекал он.
– Шурик, не путай нас! – взмолился Олег. – Уже все насчет вьетнамцев обговорено. Зачем нам лишние сложности?
– Не усложняй дела, – перевел Макс на милицейский язык.
– Нет, я это к тому, – сникнув, бормотал Голощупов, – что я показал не такое время, как вы. Я только предлагаю…
– Стоп! Секунду! – подскакивал он через какое-то время (все опять на мгновенье смолкали). – А Витьку Жупикова мы привлекаем к этому делу? У него опыт!
– С ума спятил?! Сдурел?! – обрушивались на него со всех сторон. – Жупиков и так едва отвертелся. Его вся таможня знает! Думай, что говоришь!
– Понял, – снова сел Шурик. – Значит, про Жупикова я не упоминаю.
Мы с Олегом переглянулись:
– Это какой-то трындец! Каша в голове.
Впрочем, и остальные порой говорили глупости. Так, приятель Голощупова Сергей, решил, видимо, проявить смекалку:
– А спросят меня, когда Тимур уехал на машине с чипсами, я скажу: «Было уже темно». Кстати… – наморщил он лоб, – стоял туман или были звезды? Вдруг спросят?..
– А сам ты помнишь? – повернулся к нему Румянов.
– Нет.
– Ну и зачем тогда тебе это выяснять?
В заключение я еще раз повторил Голощупову, как ему объяснять расхождение в порядке событий.
– Я сомневаюсь… – бормотал он, беспомощно глядя на меня. – Вдруг меня начнут расспрашивать подробно…
– Голощупов – самое слабое звено в цепи, – безрадостно заключил Олег после того, как все разошлись. – Может все дело провалить. Ничего не стоит его запутать. Он сам себя успешно путает. Сам расставляет ловушки и сам же в них попадается. Он и в коммерции всегда путался – забывал, кому что дал на реализацию, путал цены…
– А прежде он кем работал? – поинтересовался я.
– Сварщиком. Причем сварщиком высшего класса. Когда этот дом строился, он крышу варил. Всю крышу он один сварил.
Олег открыл банку пива и устало откинулся в кресле. Девчонки молча взялись за приготовление ужина. Они словно взяли на себя зарок молчания. Даже Машка все эти дни помалкивала, не капризничала и не приставала к матери, как будто чувствуя, что взрослым и без того худо. Малика, жена Тимура, порой начинала клонить голову над кастрюлей, все ниже и ниже, и как-то странно пискнув, поспешно удалялась в дальнюю комнату или в ванную. Тотчас же за ней, набычась, стрельнув на нас взглядом исподлобья, уходил Тимур.
Сам он часами бродил из комнаты в комнату, отпуская какие-нибудь, ни к кому не относящиеся замечания, вроде:
– А у нас в Самарканде уже арбузы продают. И дыни скоро пойдут, самые лучшие – мирзачульские.
Я опасался, что у него снова начнется депрессия.
В тот вечер он остановился возле меня и горестно произнес:
– А на тапочки были покупатели. На все сразу. Причем по хорошей цене.
– Не трави душу, – уныло отозвался я.
– Вот видишь, пожадничали – и все потеряли. Как думаешь, вернут нам?
– Не знаю. Стараюсь вообще об этом не думать, – соврал я.
На самом же деле я думал о том, что если мы проиграем, мне, вероятно, придется продавать квартиру. До сих пор я легкомысленно полагал, будто рискую я один, но оказалось, что я поставил под удар всю свою семью. А ведь дело может дойти и до тюрьмы…
Олег от нечего делать снова взялся листать «Таможенный кодекс».
– Слушайте! – оживился он. – «Таможенные органы Российской Федерации являются органами дознания по делам о контрабанде, производят неотложные следственные действия по установлению и закреплению следов преступления». То есть, они действуют по правилам, Аркадий Петрович и его зам.
Мы молчали. Олег снова полистал:
– Вот: «Не несет ответственности физическое лицо, которое во время совершения нарушения таможенных правил…» совершение нарушения – ну и язык!.. «находилось в состоянии невменяемости, то есть не могло осознавать своих действий вследствие временного расстройства психики, слабоумия или иного психического расстройства». Как раз для Голощупова! Он вполне сойдет за невменяемого. Или слабоумного. А значит, за свои показания он не отвечает! – со смехом заключил Олег.
«Он еще может шутить…» – подумал я.
– А вот дальше, – продолжал друг. – «Обстоятельства, смягчающие ответственность». Вот: «…совершение преступления вследствие тяжелых личных или семейных обстоятельств». Это, Вадим, для тебя подходит. Или: «совершение правонарушения беременной женщиной». Нет, это для нас не подходит.
Так, под чтение «Таможенного кодекса», мы пили пиво и грызли привезенные Маликой косточки урюка, жаренные в золе и соли. Олег, отложив брошюру, поковырялся кончиком ножа в тарелке:
– Один пепел остался.
– Есть, чем голову посыпать, – заметил я.
«НАШ ЧЕЛОВЕК»
Утром мы снова были на морвокзале. Олег отправился к начальнику таможни узнать, передается ли дело в прокуратуру. Остальные остались ждать в таможенном зале. В это время к нам подошел простецкой внешности мужичонка, с растрепанными волосами, небрежно заправленной в брюки рубашкой и бесцветными глазами давно и крепко пьющего.
– Кто из вас Олег? – спросил он сипло, показав золотые зубные протезы.
– Олег сейчас подойдет.
– Алексей Михайлович, – представился он, выпустив изо рта облако табачного дыма.
Я уже догадался, что это тот самый бывший работник КГБ, которого порекомендовал Олегу Влад Захаров и который якобы находился на короткой ноге с таможенным руководством. (Какова цепочка: бандитская группировка – КГБ – таможня! Но я уже не особо удивлялся подобным вещам.) Предполагалось, что он намекнет начальнику таможни на взятку.
– Да я их тут всех как облупленных знаю, – посмеивался Алексей Михайлович самодовольно. Смех его переходил в разряды кашля, и изо рта валил дым, как у старого дракона.
Действительно, он свободно расхаживал по кабинетам, дымя папиросой и приятельски болтая с таможенниками. Впрочем, он и с нами держался так, будто знал нас многие годы.
– Думаю, если бы и я с таким же нахальным видом стал бродить по кабинетам, – заметил Румянов, – меня бы тоже восприняли как своего: каждый бы думал, что я знакомый других.
Появился Олег.
– У начальника совещание. Сказали ждать.
– Тут «наш человек» уже работает, – кивнул Максим на сомнительного посредника.
После короткого разговора с Олегом «наш человек» направился прямиком в кабинет начальника, где все еще продолжалось совещание (наверняка связанное с нашим делом).
– Как бы он все не испортил, – беспокоился Румянов.
–…Я знаю этих ребят! – расслышал я обрывки фраз, доносящиеся из-за двери. – Я уверен в них, как в себе самом!
Все это начинало напоминать дурно играемую комедию.
Внезапно дверь распахнулась, и в коридорчик выскочил сам Аркадий Петрович Белотелов. Он пробежал мимо меня, проследовал в зал, стрельнул туда-сюда своими голубыми глазами и прямо зашагал в дальний угол, где на низком подоконнике, одиноко и подавленно, сидел Шура Голощупов. Мы Олегом, чуя неладное, устремились следом.
Остановившись перед Шуриком, Аркадий Петрович наклонился и, заглядывая ему в глаза, отечески произнес:
– Так сколько времени заняла у вас погрузка?
– Я не помню, – заученно ответил Шурик, поднимаясь на ноги и бледнея. – Точно сказать не могу.
– Ну хоть примерно. Час или день?
– Не час и не день…
– А сколько?
– Часа три-четыре, – промямлил Голощупов.
Олег схватился за голову.
– Сколько шла погрузка? – резко развернувшись, обратился глава таможни к Олегу.
– Полтора часа.
– Хорошо, – и он удалился в кабинет.
– Маразм! – покрутил головой Олег. – Ну точно – невменяемый! Вчера только условились, что грузили полтора часа, а он называет три-четыре, есть почти до утра, когда судно уже было на «песках».
– Но я говорил «примерно»! – оправдывался Шурик.
– Зачем же «примерно», если установили точно? Но даже если примерно, то это будет час-два, а никак не три-четыре.
– Но я придерживался того, что говорил вчера…
– Молчи! – закричал Олег. – Молчи, или я сойду с ума!
Олег, а вслед за ним и мы с Максимом вышли на террасу морвокзала. Я заметил в стороне неподвижную фигуру Шуры Безбережного, устремившего взгляд в морские дали. Воздух был чист, сияло солнце, и, наверное, открывался живописный вид, но я даже не удосужился взглянуть туда, куда глядел Безбережный. Думаю, и сам он ничего там не видел.
– Может, Голощупову срочно заболеть? – предложил Румянов.
– Нет, это не выход, – не согласился Олег. – Надо сказать ему, что если его посадят по его же глупости… если он завалит все дело, никто его из тюрьмы выкупать не станет.
– Мне кажется, он тогда со страху вовсе перестанет соображать, – сказал я.
– Да, правильно, – со вздохом признал друг. И прибавил: – Тем более тюрьма теперь грозит нам всем одинаково.
– Чего загрустили? – подошел к нам «наш человек» Алексей Михайлович. – Ничего, все идет нормально, – фамильярно похлопал он Олега по спине. – Я с Аркадием Петровичем обо всем переговорил. Я ему прямо сказал, что я консультировался и в прокуратуре, и у судьи, и все считают, что с НАШЕЙ стороны дело это беспроигрышное. Он уже колеблется. Просил вас всех собраться в три часа для проведения следственного эксперимента.
Мы не совсем верили этому бывшему кэгэбэшнику, но все же заметно ободрились.
– Не понятно, – раздумчиво молвил Олег. – Для эксперимента надо же пригнать сюда судно, доставить весь груз… Слишком хлопотно. Скорее, опять начнут всех допрашивать.
– Надо быть готовым ко всему, – предостерег Румянов.
ЭКСПЕРИМЕНТ?
К половине третьего мы вновь прибыли в порт.
К этому моменту мы настолько всё «обкатали», что я уже зримо видел вьетнамцев, и кучу товара на пирсе, и машину, в какую загружали чипсы, как если бы это происходило в действительности.
– Что сначала грузили, коробки или мешки? – уточнял мимоходом Румянов.
– Все подряд, – хмуро буркнул Безбережный.
– Нет, не пойдет! Таможенники же видели, как все было уложено. Нужен обратный порядок: сначала легкие пакеты, затем…
– Стойте! – испуганным голосом прервал разговор Голощупов.
Все остановились.
– Слушайте! У меня задекларирована кроме чипсов одна коробка печенья. Ее упоминать?
– Издеваешься?! Опять всех путает! – последовала ругань. – С мысли сбиваешь!
– Понял. Значит, я про нее молчу.
– Театр абсурда, – покачал головой Олег.
В том месте, где швартовалась «Ламинария», Олег, словно режиссер перед съемками фильма, расставил всех в нужном порядке.
– Вадим, мы с тобой таскали к судну товар. Макс, ты принимал на борт. Голощупов тащил дальше… – коротко напоминал он роли.
– А я что делал? Я грузил? – спросил Тимур.
– Второй Шурик Голощупов! – вскричал брат. – Ты отвозил чипсы!!!
Наконец поднялись в таможенный зал. Теперь мы чувствовали себя гораздо тверже (за исключением разве что Голощупова) и готовы были сейчас же вступить в схватку. Однако нам приказали дожидаться следователя по нашему делу Окладова. Вскоре в дверях появился молодой человек с дипломатом в руке, в расстегнутой чуть ли не до пупа рубахе (жара!).
Олег тотчас подошел к нему.
– Эксперимент? – удивился тот. – Нет, эксперимент так не проводится. К нему надо готовиться…
Мы разочарованно переглянулись.
– Вы действительно считаете, что успеете за полтора часа погрузить весь груз? – откровенно усомнился Окладов.
– Да я один за это время погружу! – воскликнул Олег.
– Что ж, посмотрим. Но прежде мне еще нужно опросить команду.
– Они думают, что это ужасный труд – закидать такую кучу, – усмехнулся Олег после ухода следователя. – Но кто ходил в Пусан, знает, что это ерунда.
При выходе мы столкнулись с Эмилией Ивановной, представительницей фирмы «Марштур».
– Я слышала, у вас груз арестовали? – без привычной улыбки спросила она. – А наше судно вторые сутки под арестом.
– Волна пошла, – заметил Макс.
ЧЕСТЬ МУНДИРА
Не теряя ни минуты, мы с Олегом, стремясь опередить следователя, рванули на сорок четвертый причал.
Судно «Ламинария», всеми покинутое, напоминало опустевшую после недавнего шумного представления сцену. Оно покачивалось в разнотакт с другими судами, такими же безлюдными на первый взгляд.
Простучав все двери, мы наши одного чифа, раскинувшегося на диванчике в своей каюте.
– Ваш парень Шура здесь уже был, – сообщил он. – Не беспокойтесь, никто из команды ничего не скажет. Все будут говорить: ничего не видели. Кому нужны проблемы на свою задницу!
– Это, конечно, хорошо, – согласились мы, – но нам этого мало. Нужен человек, кто бы подтвердил, что в ту ночь на судно грузили мешки.
– Тогда вам нужен Коля, матрос. В ту ночь была его вахта. Завтра он должен быть здесь.
– Надо подвалить к этому Коле с Пашей-макаровцем, – вслух рассуждал Олег, пока мы выбирались из тесного лабиринта теплохода. – Паша будет для него кнутом, а мы пряником.
– Думаешь, согласится?
– А куда он денется!
Так переговариваясь, мы сходили по трапу… и лицом к лицу столкнулись со следователем.
– Вы уже здесь? – спросил тот без удивления. – Что, нашли свидетеля?
– Пока нет, но надеемся найти, – с той же прямотой ответил Олег.
Мы не уходили. Окладов тоже как будто не торопился. Сейчас он мне не казался таким строгим, как в первый раз. Скорее, утомленным.
– Красивая у вас версия, – закуривая, произнес он; и прибавил небрежно: – Хотя мне ясно, что товар из Кореи.
Мы не стали разыгрывать спектакля и просто промолчали.
– Для меня вы не преступники, – продолжал откровенничать следователь. – Все же понимают, что налоги несуразные, поэтому декларировать весь товар станет только сумасшедший. И нам хорошо известно, что товар укрывается на каждом судне.
– А укрыватели делают соответствующие отчисления в пользу проверяющих, – подковырнул я.
– Это было всегда и везде, – невозмутимо молвил собеседник. – Но руководству нашему время от времени требуется доказать, что мы не зря свой хлеб едим. И ваша беда, что вы попали именно на такой момент. Но вам повезло, что операция была не подготовлена заранее и вообще бездарно проведена. Руководству нужно показное дело, а для показательного суда вы не совсем подходите, – он вздохнул, словно с сожалением. – Аркадий Петрович уже склоняется к тому, чтобы прекратить следствие. Но дело получило огласку, затронута честь мундира, как он говорит, и чтобы не было лишних толков, нежен свидетель из команды.
– Будет свидетель, – заверил Олег.
Теперь я понимал, что когда по телевизору показывают, как работники таможни, будь то владивостокская или питерская, обнаружили контрабандный груз, это совсем не означает, как следует из передачи, что контрабандистам поставлен заслон. Просто выбрали кого-то для показного дела, или кого-то «застучали» конкуренты, или кто-то не пожелал делиться. Основная же масса товара проходит мимо глаз и рук таможни, оставив в пальцах этих рук часть прибыли коммерсантов.
– Кроме пассажирской и рыбной таможни здесь есть еще какие-то? – поинтересовался я у Олега.
– Еще в Зарубино таможня, и в Красино, и в Находке.
– Это какая же орава! – поразился я. – Они же ни черта не производят.
– Зато приносят в казну огромные доходы. Хотя и сами, конечно, наживаются. Но государству они выгодны.
– Кто из вас Олег? – спросил он сипло, показав золотые зубные протезы.
– Олег сейчас подойдет.
– Алексей Михайлович, – представился он, выпустив изо рта облако табачного дыма.
Я уже догадался, что это тот самый бывший работник КГБ, которого порекомендовал Олегу Влад Захаров и который якобы находился на короткой ноге с таможенным руководством. (Какова цепочка: бандитская группировка – КГБ – таможня! Но я уже не особо удивлялся подобным вещам.) Предполагалось, что он намекнет начальнику таможни на взятку.
– Да я их тут всех как облупленных знаю, – посмеивался Алексей Михайлович самодовольно. Смех его переходил в разряды кашля, и изо рта валил дым, как у старого дракона.
Действительно, он свободно расхаживал по кабинетам, дымя папиросой и приятельски болтая с таможенниками. Впрочем, он и с нами держался так, будто знал нас многие годы.
– Думаю, если бы и я с таким же нахальным видом стал бродить по кабинетам, – заметил Румянов, – меня бы тоже восприняли как своего: каждый бы думал, что я знакомый других.
Появился Олег.
– У начальника совещание. Сказали ждать.
– Тут «наш человек» уже работает, – кивнул Максим на сомнительного посредника.
После короткого разговора с Олегом «наш человек» направился прямиком в кабинет начальника, где все еще продолжалось совещание (наверняка связанное с нашим делом).
– Как бы он все не испортил, – беспокоился Румянов.
–…Я знаю этих ребят! – расслышал я обрывки фраз, доносящиеся из-за двери. – Я уверен в них, как в себе самом!
Все это начинало напоминать дурно играемую комедию.
Внезапно дверь распахнулась, и в коридорчик выскочил сам Аркадий Петрович Белотелов. Он пробежал мимо меня, проследовал в зал, стрельнул туда-сюда своими голубыми глазами и прямо зашагал в дальний угол, где на низком подоконнике, одиноко и подавленно, сидел Шура Голощупов. Мы Олегом, чуя неладное, устремились следом.
Остановившись перед Шуриком, Аркадий Петрович наклонился и, заглядывая ему в глаза, отечески произнес:
– Так сколько времени заняла у вас погрузка?
– Я не помню, – заученно ответил Шурик, поднимаясь на ноги и бледнея. – Точно сказать не могу.
– Ну хоть примерно. Час или день?
– Не час и не день…
– А сколько?
– Часа три-четыре, – промямлил Голощупов.
Олег схватился за голову.
– Сколько шла погрузка? – резко развернувшись, обратился глава таможни к Олегу.
– Полтора часа.
– Хорошо, – и он удалился в кабинет.
– Маразм! – покрутил головой Олег. – Ну точно – невменяемый! Вчера только условились, что грузили полтора часа, а он называет три-четыре, есть почти до утра, когда судно уже было на «песках».
– Но я говорил «примерно»! – оправдывался Шурик.
– Зачем же «примерно», если установили точно? Но даже если примерно, то это будет час-два, а никак не три-четыре.
– Но я придерживался того, что говорил вчера…
– Молчи! – закричал Олег. – Молчи, или я сойду с ума!
Олег, а вслед за ним и мы с Максимом вышли на террасу морвокзала. Я заметил в стороне неподвижную фигуру Шуры Безбережного, устремившего взгляд в морские дали. Воздух был чист, сияло солнце, и, наверное, открывался живописный вид, но я даже не удосужился взглянуть туда, куда глядел Безбережный. Думаю, и сам он ничего там не видел.
– Может, Голощупову срочно заболеть? – предложил Румянов.
– Нет, это не выход, – не согласился Олег. – Надо сказать ему, что если его посадят по его же глупости… если он завалит все дело, никто его из тюрьмы выкупать не станет.
– Мне кажется, он тогда со страху вовсе перестанет соображать, – сказал я.
– Да, правильно, – со вздохом признал друг. И прибавил: – Тем более тюрьма теперь грозит нам всем одинаково.
– Чего загрустили? – подошел к нам «наш человек» Алексей Михайлович. – Ничего, все идет нормально, – фамильярно похлопал он Олега по спине. – Я с Аркадием Петровичем обо всем переговорил. Я ему прямо сказал, что я консультировался и в прокуратуре, и у судьи, и все считают, что с НАШЕЙ стороны дело это беспроигрышное. Он уже колеблется. Просил вас всех собраться в три часа для проведения следственного эксперимента.
Мы не совсем верили этому бывшему кэгэбэшнику, но все же заметно ободрились.
– Не понятно, – раздумчиво молвил Олег. – Для эксперимента надо же пригнать сюда судно, доставить весь груз… Слишком хлопотно. Скорее, опять начнут всех допрашивать.
– Надо быть готовым ко всему, – предостерег Румянов.
ЭКСПЕРИМЕНТ?
К половине третьего мы вновь прибыли в порт.
К этому моменту мы настолько всё «обкатали», что я уже зримо видел вьетнамцев, и кучу товара на пирсе, и машину, в какую загружали чипсы, как если бы это происходило в действительности.
– Что сначала грузили, коробки или мешки? – уточнял мимоходом Румянов.
– Все подряд, – хмуро буркнул Безбережный.
– Нет, не пойдет! Таможенники же видели, как все было уложено. Нужен обратный порядок: сначала легкие пакеты, затем…
– Стойте! – испуганным голосом прервал разговор Голощупов.
Все остановились.
– Слушайте! У меня задекларирована кроме чипсов одна коробка печенья. Ее упоминать?
– Издеваешься?! Опять всех путает! – последовала ругань. – С мысли сбиваешь!
– Понял. Значит, я про нее молчу.
– Театр абсурда, – покачал головой Олег.
В том месте, где швартовалась «Ламинария», Олег, словно режиссер перед съемками фильма, расставил всех в нужном порядке.
– Вадим, мы с тобой таскали к судну товар. Макс, ты принимал на борт. Голощупов тащил дальше… – коротко напоминал он роли.
– А я что делал? Я грузил? – спросил Тимур.
– Второй Шурик Голощупов! – вскричал брат. – Ты отвозил чипсы!!!
Наконец поднялись в таможенный зал. Теперь мы чувствовали себя гораздо тверже (за исключением разве что Голощупова) и готовы были сейчас же вступить в схватку. Однако нам приказали дожидаться следователя по нашему делу Окладова. Вскоре в дверях появился молодой человек с дипломатом в руке, в расстегнутой чуть ли не до пупа рубахе (жара!).
Олег тотчас подошел к нему.
– Эксперимент? – удивился тот. – Нет, эксперимент так не проводится. К нему надо готовиться…
Мы разочарованно переглянулись.
– Вы действительно считаете, что успеете за полтора часа погрузить весь груз? – откровенно усомнился Окладов.
– Да я один за это время погружу! – воскликнул Олег.
– Что ж, посмотрим. Но прежде мне еще нужно опросить команду.
– Они думают, что это ужасный труд – закидать такую кучу, – усмехнулся Олег после ухода следователя. – Но кто ходил в Пусан, знает, что это ерунда.
При выходе мы столкнулись с Эмилией Ивановной, представительницей фирмы «Марштур».
– Я слышала, у вас груз арестовали? – без привычной улыбки спросила она. – А наше судно вторые сутки под арестом.
– Волна пошла, – заметил Макс.
ЧЕСТЬ МУНДИРА
Не теряя ни минуты, мы с Олегом, стремясь опередить следователя, рванули на сорок четвертый причал.
Судно «Ламинария», всеми покинутое, напоминало опустевшую после недавнего шумного представления сцену. Оно покачивалось в разнотакт с другими судами, такими же безлюдными на первый взгляд.
Простучав все двери, мы наши одного чифа, раскинувшегося на диванчике в своей каюте.
– Ваш парень Шура здесь уже был, – сообщил он. – Не беспокойтесь, никто из команды ничего не скажет. Все будут говорить: ничего не видели. Кому нужны проблемы на свою задницу!
– Это, конечно, хорошо, – согласились мы, – но нам этого мало. Нужен человек, кто бы подтвердил, что в ту ночь на судно грузили мешки.
– Тогда вам нужен Коля, матрос. В ту ночь была его вахта. Завтра он должен быть здесь.
– Надо подвалить к этому Коле с Пашей-макаровцем, – вслух рассуждал Олег, пока мы выбирались из тесного лабиринта теплохода. – Паша будет для него кнутом, а мы пряником.
– Думаешь, согласится?
– А куда он денется!
Так переговариваясь, мы сходили по трапу… и лицом к лицу столкнулись со следователем.
– Вы уже здесь? – спросил тот без удивления. – Что, нашли свидетеля?
– Пока нет, но надеемся найти, – с той же прямотой ответил Олег.
Мы не уходили. Окладов тоже как будто не торопился. Сейчас он мне не казался таким строгим, как в первый раз. Скорее, утомленным.
– Красивая у вас версия, – закуривая, произнес он; и прибавил небрежно: – Хотя мне ясно, что товар из Кореи.
Мы не стали разыгрывать спектакля и просто промолчали.
– Для меня вы не преступники, – продолжал откровенничать следователь. – Все же понимают, что налоги несуразные, поэтому декларировать весь товар станет только сумасшедший. И нам хорошо известно, что товар укрывается на каждом судне.
– А укрыватели делают соответствующие отчисления в пользу проверяющих, – подковырнул я.
– Это было всегда и везде, – невозмутимо молвил собеседник. – Но руководству нашему время от времени требуется доказать, что мы не зря свой хлеб едим. И ваша беда, что вы попали именно на такой момент. Но вам повезло, что операция была не подготовлена заранее и вообще бездарно проведена. Руководству нужно показное дело, а для показательного суда вы не совсем подходите, – он вздохнул, словно с сожалением. – Аркадий Петрович уже склоняется к тому, чтобы прекратить следствие. Но дело получило огласку, затронута честь мундира, как он говорит, и чтобы не было лишних толков, нежен свидетель из команды.
– Будет свидетель, – заверил Олег.
Теперь я понимал, что когда по телевизору показывают, как работники таможни, будь то владивостокская или питерская, обнаружили контрабандный груз, это совсем не означает, как следует из передачи, что контрабандистам поставлен заслон. Просто выбрали кого-то для показного дела, или кого-то «застучали» конкуренты, или кто-то не пожелал делиться. Основная же масса товара проходит мимо глаз и рук таможни, оставив в пальцах этих рук часть прибыли коммерсантов.
– Кроме пассажирской и рыбной таможни здесь есть еще какие-то? – поинтересовался я у Олега.
– Еще в Зарубино таможня, и в Красино, и в Находке.
– Это какая же орава! – поразился я. – Они же ни черта не производят.
– Зато приносят в казну огромные доходы. Хотя и сами, конечно, наживаются. Но государству они выгодны.
НАДО БЫТЬ ГРУСТНЫМИ
За выходные мы разыскали матроса Колю, чья вахта была в ту ночь, и методом одного лишь пряника, без кнута (то есть без привлечения Паши «макаровца»), убедили его дать показания в нашу пользу.
В понедельник в четыре часа дня мы выехали на двух автомобилях в направлении морского вокзала. Я вместе с Тимуром и Максимом ехал в машине Олега. По дороге нас душил дурной смех.
– Смотри, как колеса у грузовика болтаются! – обратил наше внимание Тимур.
– Восьмерка, – определил Олег.
– Две восьмерки, – уточнил Максим. – Восемьдесят восьмая статья!
Бурный хохот. Восемьдесят восьмая статья – это как раз статья об усилении ответственности за контрабанду, то сеть «наша».
– Не смейтесь, – говорил Олег. – Надо быть грустными.
– И говорить, что мы с судна «Несмеянов», – добавлял я.
И вновь следовал взрыв идиотского смеха.
Притормозив у светофора, увидели в руке у прохожего жестяную банку размером в ведро, с крупной яркой надписью «USА Champion».
– «Чемпионы»! – вскричал Олег. – В банках! Жидкие!
– Таможня не знает, как их считать, – подхватил я. – Не знают, сколько помещается в банку: тир или пять!
– Можно привозить в цистернах! – гоготал Олег. – И продавать в разлив!
Перед зданием таможни мы встретили матроса Колю.
– Все сказал, как договорились, – вполголоса сообщил он нам.
В таможенном зале нас уже дожидался Алексей Михайлович, «наш человек». В своей обычной простецкой манере он заявил, что вечерком он был в гостях у заместителя начальника таможни (того пожилого человека, что при опросе сидел рядом с Белотеловым) и что принципиально вопрос о взятке решен.
– Я же вам сразу говорил, что я их всех знаю. Я знал еще прежних начальников, когда нынешние сопли кулаком размазывали. Кстати, вас там ждут, – кивнул он в дальний край зала, где начинался коридор с кабинетами.
Вместе с ним Олег и два Шурика прошли в кабинет начальника таможни. Через пять минут они вышли в сопровождении двух таможенников и следователя и решительно направились к выходу из зала.
– В тюрьму, – ответил Безбережный на наш вопрос и так дико глянул, что я в первую секунду поверил.
– На склад. Товар забирать, – сдержанно улыбнулся Голощупов.
И вот опять перед нами отворяются тяжелые железные ворота, и мы въезжаем туда, куда уж и не помышляли возвратиться.
– Уже шестой час, давайте завтра, – уговаривал нас завскладом. – Сейчас вам и машину нелегко будет найти.
– Нет, сегодня, – стояли мы на своем. – До завтра многое может измениться.
Я боялся, что даже сегодня может что-либо измениться, и малейшие промедления, связанные с оформлением бумаг, изводили меня.
Пока Олег рассчитывался за хранение груза (как будто мы просили его тут хранить!), я успел пригнать здоровенный «КамАЗ» с кузовом-шаландой.
Погрузка заняла всего двадцать пять минут. Мешки и коробки, едва мы их касались, как по волшебству, сами подлетали и шлепались в кузов.
– Теперь я вижу, что полтора часа для вас срок реальный, – кивнул нам следователь.
Но только лишь когда весь товар очутился частью дома, частью в квартире-складе, мы позволили себе открыто выразить свою радость. Не радость – ликование!
– Чудо! Чудо! – кричали мы.
– Они! Родные! – поглаживал Тимур пыльные, растрепанные, выпачканные в мазуте, пропахшие складскими запахами тюки.
– Без всего, что было проделано, – заметил Олег, – не было бы и чуда.
– Это наше общее биополе пересилило вашу невезучую ауру, – пошутил я, обращаясь к Шурикам.
До глубокой ночи мы выпивали, шумели, теперь уже со смехом обсуждали недавние события. Олегова Ольга сидела рядом с мужем, с восхищением глядя ему в лицо. Малика плакала и смеялась попеременно.
– Я думала, Тимура посадят, – сквозь слезы улыбалась она всем.
– Меня-то чё? – смущаясь за жену, бубнил Тимур. – Вот Шуриков бы точно посадили. – И тотчас прибавил: – Если б не Олег.
– Почему я? – возражал Олег. – Все приложили к этому старание.
– А кто идею подал? Кто первый придумал, что товар загрузили здесь? Макс? Вадька?
Никто не помнил точно, как зародилась версия.
– За версию! Выпьем за версию!
– А за адвоката?! За адвоката не пили! Он нас сразу правильно наставил.
– За кагэбэшника тоже надо выпить. За Алексея Михайловича. Наш человек!
– За таможню будем пить? За Белотелова, начальника таможни? Кристальной души человек!
– За матроса Колю!
– За Шмакина!
– За биополе! За нашу ауру, которая пересилила невезучую ауру Шуриков.
Далеко за полночь мне стукнуло желание позвонить на радостях домой. Мы с Румяновым отправились к нему на квартиру. С трудом набрали телефонный номер. Но едва я собрался говорить, как Макс вырвал у меня трубку:
– Дай я скажу… А мы здесь кайфуем, балдеем! – заорал он что было мочи.
Я отобрал у него аппарат и готов уже был разъяснить Кате причину нашей буйной радости, но вместо этого сам завопил, завалившись на пол вместе трубкой и дрыгая в восторге ногами:
– А мы тут кайфуем! Балдеем!!!
В понедельник в четыре часа дня мы выехали на двух автомобилях в направлении морского вокзала. Я вместе с Тимуром и Максимом ехал в машине Олега. По дороге нас душил дурной смех.
– Смотри, как колеса у грузовика болтаются! – обратил наше внимание Тимур.
– Восьмерка, – определил Олег.
– Две восьмерки, – уточнил Максим. – Восемьдесят восьмая статья!
Бурный хохот. Восемьдесят восьмая статья – это как раз статья об усилении ответственности за контрабанду, то сеть «наша».
– Не смейтесь, – говорил Олег. – Надо быть грустными.
– И говорить, что мы с судна «Несмеянов», – добавлял я.
И вновь следовал взрыв идиотского смеха.
Притормозив у светофора, увидели в руке у прохожего жестяную банку размером в ведро, с крупной яркой надписью «USА Champion».
– «Чемпионы»! – вскричал Олег. – В банках! Жидкие!
– Таможня не знает, как их считать, – подхватил я. – Не знают, сколько помещается в банку: тир или пять!
– Можно привозить в цистернах! – гоготал Олег. – И продавать в разлив!
Перед зданием таможни мы встретили матроса Колю.
– Все сказал, как договорились, – вполголоса сообщил он нам.
В таможенном зале нас уже дожидался Алексей Михайлович, «наш человек». В своей обычной простецкой манере он заявил, что вечерком он был в гостях у заместителя начальника таможни (того пожилого человека, что при опросе сидел рядом с Белотеловым) и что принципиально вопрос о взятке решен.
– Я же вам сразу говорил, что я их всех знаю. Я знал еще прежних начальников, когда нынешние сопли кулаком размазывали. Кстати, вас там ждут, – кивнул он в дальний край зала, где начинался коридор с кабинетами.
Вместе с ним Олег и два Шурика прошли в кабинет начальника таможни. Через пять минут они вышли в сопровождении двух таможенников и следователя и решительно направились к выходу из зала.
– В тюрьму, – ответил Безбережный на наш вопрос и так дико глянул, что я в первую секунду поверил.
– На склад. Товар забирать, – сдержанно улыбнулся Голощупов.
И вот опять перед нами отворяются тяжелые железные ворота, и мы въезжаем туда, куда уж и не помышляли возвратиться.
– Уже шестой час, давайте завтра, – уговаривал нас завскладом. – Сейчас вам и машину нелегко будет найти.
– Нет, сегодня, – стояли мы на своем. – До завтра многое может измениться.
Я боялся, что даже сегодня может что-либо измениться, и малейшие промедления, связанные с оформлением бумаг, изводили меня.
Пока Олег рассчитывался за хранение груза (как будто мы просили его тут хранить!), я успел пригнать здоровенный «КамАЗ» с кузовом-шаландой.
Погрузка заняла всего двадцать пять минут. Мешки и коробки, едва мы их касались, как по волшебству, сами подлетали и шлепались в кузов.
– Теперь я вижу, что полтора часа для вас срок реальный, – кивнул нам следователь.
Но только лишь когда весь товар очутился частью дома, частью в квартире-складе, мы позволили себе открыто выразить свою радость. Не радость – ликование!
– Чудо! Чудо! – кричали мы.
– Они! Родные! – поглаживал Тимур пыльные, растрепанные, выпачканные в мазуте, пропахшие складскими запахами тюки.
– Без всего, что было проделано, – заметил Олег, – не было бы и чуда.
– Это наше общее биополе пересилило вашу невезучую ауру, – пошутил я, обращаясь к Шурикам.
До глубокой ночи мы выпивали, шумели, теперь уже со смехом обсуждали недавние события. Олегова Ольга сидела рядом с мужем, с восхищением глядя ему в лицо. Малика плакала и смеялась попеременно.
– Я думала, Тимура посадят, – сквозь слезы улыбалась она всем.
– Меня-то чё? – смущаясь за жену, бубнил Тимур. – Вот Шуриков бы точно посадили. – И тотчас прибавил: – Если б не Олег.
– Почему я? – возражал Олег. – Все приложили к этому старание.
– А кто идею подал? Кто первый придумал, что товар загрузили здесь? Макс? Вадька?
Никто не помнил точно, как зародилась версия.
– За версию! Выпьем за версию!
– А за адвоката?! За адвоката не пили! Он нас сразу правильно наставил.
– За кагэбэшника тоже надо выпить. За Алексея Михайловича. Наш человек!
– За таможню будем пить? За Белотелова, начальника таможни? Кристальной души человек!
– За матроса Колю!
– За Шмакина!
– За биополе! За нашу ауру, которая пересилила невезучую ауру Шуриков.
Далеко за полночь мне стукнуло желание позвонить на радостях домой. Мы с Румяновым отправились к нему на квартиру. С трудом набрали телефонный номер. Но едва я собрался говорить, как Макс вырвал у меня трубку:
– Дай я скажу… А мы здесь кайфуем, балдеем! – заорал он что было мочи.
Я отобрал у него аппарат и готов уже был разъяснить Кате причину нашей буйной радости, но вместо этого сам завопил, завалившись на пол вместе трубкой и дрыгая в восторге ногами:
– А мы тут кайфуем! Балдеем!!!
ТЯНУТ
Олег передал взятку через вездесущего Алексея Михайловича – две тысячи долларов (и пятьсот – лично ему за хлопоты). Через него же нам дали понять, что этого мало, и пришлось выложить еще полторы тысячи. Но и это не удовлетворило по-детски крепкие аппетиты таможенного начальства.
– Тянут, суки! – ругался Олег.
– Да пошли ты их! – ворчал Тимур.
– Можно было бы с самого начала послать, если бы я не собирался больше ходить в Корею.
– Скажи, что нету.
– Тимур, ты как ребенок, – с улыбкой вздохнула Малика.
Между тем и Шура Голощупов, уже окончательно оправившись от недавнего шока, пришел к Олегу с претензией, почему взятку разделили на всех поровну, а не по долевому участию.
– Многовасто получается, – бормотал он, пройдя в кухню в носках.
– Взятка всегда делится поровну, это мировая практика, – авторитетно заявил Олег.
С Безбережным возникли разногласия при дележе товара. Шурик не желал брать мужские тапочки, спрос на которые безнадежно упал.
– У меня такой позиции нет. Вадим… где «Главная книга»? – заикался он, волнуясь едва ли не сильнее, чем во время последних потрясений.
– Шурик, тапок я заказал тысячу пар на нас с Тимуром. А ты их взял полторы тысячи. Значит, пятьсот штук твои – и точка! – твердо сказал я.
Как ни сочувствовал я Шуре, но я считал, что в первую очередь должен отстаивать интересы Олега, как более близкого друга и компаньона. Хотя в прежние времена я за собой такой суровости не замечал…
Безбережный, сопя, стал просматривать размеры тапок – и завопил, весь трясясь, что ему подсунули один маленькие.
– Ты сам такие привез, Шурик, – отвечал Олег. – Мы уже все просмотрели: восемьдесят процентов тапочек маленьких размеров.
Шура уехал с окончательной убежденностью, что во всех его бедах, провалах, долгах виноваты не гороскопические сочетания цифр, не расположения планет, а один Олег.
Мне же было горько сознавать, что наша недавняя сплоченность стала рушиться, как только миновала беда (и я к этому тоже прикладывал руку). И опять на первый план выступили интересы своего бизнеса.
Перед отъездом Тимура в Самарканд Олег расплатился с нами обоими.
– С учетом всех потерь, последний рейс получается без прибыли, – сказал он. – Поэтому я рассчитываю вас по предыдущим рейсам. Твоя доля – три с половиной тысячи долларов, – сообщил он мне. – Три тысячи я даю тебе в валюте, а остальное – рублями. Можешь сразу обменять на доллары, но лучше поменяй в Питере, там курс ниже.
Задержавшись с вылетом, чтобы помочь Олегу продать хотя бы основную часть товара последнего рейса, я стал свидетелем последующих событий.
– Тянут, суки! – ругался Олег.
– Да пошли ты их! – ворчал Тимур.
– Можно было бы с самого начала послать, если бы я не собирался больше ходить в Корею.
– Скажи, что нету.
– Тимур, ты как ребенок, – с улыбкой вздохнула Малика.
Между тем и Шура Голощупов, уже окончательно оправившись от недавнего шока, пришел к Олегу с претензией, почему взятку разделили на всех поровну, а не по долевому участию.
– Многовасто получается, – бормотал он, пройдя в кухню в носках.
– Взятка всегда делится поровну, это мировая практика, – авторитетно заявил Олег.
С Безбережным возникли разногласия при дележе товара. Шурик не желал брать мужские тапочки, спрос на которые безнадежно упал.
– У меня такой позиции нет. Вадим… где «Главная книга»? – заикался он, волнуясь едва ли не сильнее, чем во время последних потрясений.
– Шурик, тапок я заказал тысячу пар на нас с Тимуром. А ты их взял полторы тысячи. Значит, пятьсот штук твои – и точка! – твердо сказал я.
Как ни сочувствовал я Шуре, но я считал, что в первую очередь должен отстаивать интересы Олега, как более близкого друга и компаньона. Хотя в прежние времена я за собой такой суровости не замечал…
Безбережный, сопя, стал просматривать размеры тапок – и завопил, весь трясясь, что ему подсунули один маленькие.
– Ты сам такие привез, Шурик, – отвечал Олег. – Мы уже все просмотрели: восемьдесят процентов тапочек маленьких размеров.
Шура уехал с окончательной убежденностью, что во всех его бедах, провалах, долгах виноваты не гороскопические сочетания цифр, не расположения планет, а один Олег.
Мне же было горько сознавать, что наша недавняя сплоченность стала рушиться, как только миновала беда (и я к этому тоже прикладывал руку). И опять на первый план выступили интересы своего бизнеса.
Перед отъездом Тимура в Самарканд Олег расплатился с нами обоими.
– С учетом всех потерь, последний рейс получается без прибыли, – сказал он. – Поэтому я рассчитываю вас по предыдущим рейсам. Твоя доля – три с половиной тысячи долларов, – сообщил он мне. – Три тысячи я даю тебе в валюте, а остальное – рублями. Можешь сразу обменять на доллары, но лучше поменяй в Питере, там курс ниже.
Задержавшись с вылетом, чтобы помочь Олегу продать хотя бы основную часть товара последнего рейса, я стал свидетелем последующих событий.
УЖЕСТОЧЕНИЕ
Действительно, пошла «волна». Прибывающие после нас суда из Кореи, Японии сразу же попадали под арест. Выгрузка теперь производилась только под наблюдением таможни. Была придумана для этого целая система. Вместо желтой границы-ленточки воздвигалась крепостная стена из могучих двадцатифутовых контейнеров, оставлялся лишь узкий проход, охраняемый омоновцами. На эту «досмотровую площадку» выгружался товар, сверялся с декларируемым списком, и, если все сходилось и все начисления были уплачены, разрешалось выносить наружу. В конце судно осматривалось еще раз.