Страница:
— Медведица? — удивилась я.
— Медведица — это великий тотем, — сказал Сэм. — Как львица, эта самка защищает своих детенышей, иногда даже от угроз их отца, и добывает им пищу.
— А что будет, когда дух твоего тотема придет к тебе? — спросила я, по-прежнему страшась этого события. — Я имею в виду, будет ли он что-то делать с тобой?
Сэм улыбнулся своей насмешливой улыбкой.
— Я не знаю точно, Умница. Ко мне пока никто не «приходил»… но я думаю, мы узнаем, если это произойдет с нами. Мой дедушка, Серый Медведь, рассказывал мне, что дух тотема мягко приближается к тебе в облике человека или, иногда, животного. Потом дух определяет, готов ли ты. И если готов, то он общается с тобой и делится с тобой самым сокровенным — твоим священным именем. Такое имя будет известно лишь тебе одной, если ты не захочешь поделиться им с кем-то еще. Священное имя, как говорит дедушка, является личной духовной силой каждого смельчака, особой и во многих отношениях более важной силой, чем наша вечная душа.
— А почему твой тотем все еще не пришел к тебе и не открыл твоего имени? — спросила я его. — Ты ведь так давно и старательно ищешь его.
Упавшие на лоб пряди гагатово-черных блестящих волос затенили глаза Сэма, когда он шевелил костер, и я видела лишь его профиль: черные ресницы, выпуклые скулы, прямой нос и подбородок с маленькой ямочкой. Внезапно в этом свете мой двенадцатилетний сводный брат показался мне гораздо старше своего возраста. Сам Сэм вдруг явился мне древним тотемным духом. Потом он с улыбкой посмотрел на меня. В отблесках костра его серьезные глаза сияли ясным и глубоким алмазным светом.
— Ты знаешь, Ариэль, почему я обычно называю тебя Умницей? — спросил он меня и, когда я отрицательно качнула головой, ответил: — Потому что в свои восемь лет ты обладаешь куда большей сообразительностью, чем была у меня, когда я сам впервые пошел на тива-титмас. Может быть, ты даже и сейчас сообразительнее меня. И это еще не все: я думаю также, что ты отважнее и смелее меня. Когда я впервые отправился в этот лес без проводника, то уже знал здесь каждую тропинку и каждый камень. Но ты не побоялась сегодня одна отправиться вслед за мной, безрассудно доверяясь всему, что может приключиться с тобой. Дедушка называет это необходимой верой.
— Я последовала за тобой, — подчеркнула я. — И наверное, просто по глупости!
Сэм откинул назад голову и рассмеялся.
— Нет, нет. Ты не глупая, — сказал он. — Но возможно, Умница, — добавил он со своей удивительной улыбкой, — возможно, именно то, что ты заблудилась и едва не погибла в этом лесу, станет добрым талисманом для меня — моей «счастливой» кроличьей лапкой. — Он дернул меня за косичку. — Может, удача придет ко мне благодаря тому, что я нашел тебя.
Так и случилось. Именно тогда Сэм стал Серым Облаком, наш тотемный дух благословил нас светом, а я стала членом его индейского племени, когда мы смешали нашу кровь. В ту самую ночь мне словно открылась какая-то внутренняя тайна, и с тех пор мой жизненный путь стал для меня четким и ясным.
С той самой ночи и до сегодняшнего дня.
Государственную власть не раз обвиняли в растрачивании денег налогоплательщиков, но никогда эти растраты не улучшали рабочих условий ее служащих. Особенно здесь, в провинции, где каждые пять центов, способные обеспечить удобную рабочую обстановку, выколачивались с большим трудом, а чаще всего складывались в кубышку. В результате больше наличных денег тратилось на обустройство шести акров парковочной стоянки нашего центра, где государственные служащие парковали свои машины, чем на строительство, отделку, ремонт, уборку или отопление зданий, где в реальности приходилось работать людям.
Сразу после обеда, еще с налипшими снеговыми плюшками на машине, я подъехала к нашей стоянке и обозрела ее бескрайние просторы. Как я и подозревала, в такое позднее время свободные места остались лишь в самом дальнем конце, простиравшемся, казалось, до границы с Вайомингом, соседним штатом. А в такое время года, даже после утренней оттепели, резкий дневной ветер мог существенно понизить температуру. Ветровое стекло уже бомбардировали ледяные градины. Рискуя нарваться на штраф, я решила оставить машину прямо перед главным зданием, где находилась небольшая стоянка для официальных гостей. Простым смертным там парковаться запрещалось, впрочем, как и входить в центр через гостевой вестибюль. Но мне обычно удавалось уговорить охрану позволить мне расписаться в вахтенном журнале, вместо того чтобы тащиться по улице вокруг всего комплекса и входить в него с задней стороны, через официальные ловушки для служащих.
Я плавно въехала на одно из свободных мест, подняла воротник дубленки, замотала лицо длинным кашемировым шарфом с бахромой и натянула на уши шерстяную лыжную шапочку. Выскочив из машины, я рванулась к стеклянному порталу. Что оказалось совсем не лишним, поскольку, когда я входила в здание, порыв ветра едва не сорвал дверь с петель. Мне удалось закрыть ее и пройти через вторые двери в вестибюль.
Я разматывала шарф, вытирая обожженные ветром глаза, когда увидела его. Он стоял у бюро пропусков и расписывался. Я оцепенела.
Нет, серьезно, не могла же я забыть слова из «Волшебного вечера» — «Ты встретишь незнакомца», — если Джерси частенько крутила эту запись, где она поет вместе со знаменитым баритоном, Дитрихом Фишером-Дискау, на сцене зала «Плейель» в Париже.
И вот он, этот незнакомец, передо мной. Конечно, в вестибюле отдела научно-технического обслуживания обстановка была не слишком идиллической, но я сразу поняла, что увидела того самого единственного на земле человека, созданного персонально для меня. Это был подарок богов, посланный мне в утешение после гибели моего кузена Сэма. Даже страшно подумать, что я могла войти в другие двери. Какие изысканные и таинственные подарки порой щедро подбрасывает нам судьба из своих запасов!
Он выглядел божественно — по крайней мере, вполне соответствовал почерпнутому мною из книг образу бога. Его темные и густые волосы, зачесанные назад, прикрывали воротник. Он был высок и строен и обладал тем четко высеченным македонским профилем, что обычно ассоциируется с героями. С его широких плеч свободно свисали пальто из мягкой верблюжьей шерсти и белый шелковый шарф с кисточками. В изящных длинных пальцах он небрежно держал пару шикарных итальянских кожаных перчаток. Он вовсе не походил на ковбойского инженера, чертыхающегося, как сказал бы Оливер, по любому поводу.
В его осанке и манере поведения сквозило некое отчужденное, царственное спокойствие, граничившее с надменностью. А когда он отвернулся от огранщицы Беллы — которая продолжала таращиться на него с открытым ртом, как рыба, — и направился ко мне, я заметила потрясающие темно-бирюзовые, удивительно глубокие глаза, окаймленные черными ресницами. Его взгляд скользнул по мне, помедлил мгновение, и я поняла, что сейчас в этом наряде обладаю сексуальной привлекательностью белого медведя.
Он направился в мою сторону. Он шел к выходу из здания! Я лихорадочно соображала, что должна что-то сделать — хлопнуться в обморок или растянуться у дверей. Но на самом деле, когда он проходил мимо, я лишь закрыла глаза и вдохнула его запах — смесь сосны, кожи и лимона, слегка одурманившую меня.
Возможно, у меня разыгралось воображение, но мне послышалось, что, проходя мимо, он прошептал что-то вроде «очаровательно» или «потрясающе». А возможно, просто пробормотал «простите», поскольку я, видимо, слегка загораживала ему выход. Когда я открыла глаза, его уже не было.
Я направилась к проходной, собираясь заглянуть в вахтенный журнал, но, когда подошла к стойке регистрации, Белла, успевшая восстановить спокойствие, заложила бумагой открытую страницу. Удивленно взглянув на нее, я заметила, что она обожгла меня взглядом, совершенно не свойственным для служащих охраны. Скорее он напоминал тигрицу во время течки.
— Вам следует пользоваться служебным входом, мисс Бен, — сообщила она мне, указывая на выход. — А этот журнал только для персонала охраны.
— Любые посетители, расписываясь в вашем журнале, могут просмотреть его и увидеть, кто здесь был, — заметила я. — Почему же нельзя остальным служащим? Что-то мне неизвестны подобные ограничения.
— Вы следите за атомной безопасностью, а не за безопасностью помещений, потому вам многое неизвестно, — ухмыльнувшись, возразила она таким тоном, словно моя сфера деятельности по сравнению с ее была примитивной и атавистической.
Совершенно неожиданно для нее я выдернула листок бумаги из-под наманикюренных розовато-лиловых ногтей. Она ухватилась за него, но слишком поздно. Я успела прочесть последнюю строчку в журнале:
Я смутно представляла, где в Австрии находится Креме. Но МАГАТЭ, или Международное агентство по атомной энергии, контролирующее атомную промышленность во всем мире, до недавнего времени не особо проявляло свою активность. Сама Австрия была безъядерной страной. Тем не менее она выпускала самых классных специалистов-ядерщиков в мире. Как же мне хотелось более серьезно познакомиться с curriculum vitae[12] профессора Вольфганга К. Хаузера! Хотя бы для начала.
Улыбнувшись Белле, я нацарапала свою фамилию в журнале.
— У меня срочное задание от нашего шефа, Пастора Дарта. Он попросил меня срочно зайти в это крыло, — заявила я и, сняв куртку, повесила ее на настенную вешалку в вестибюле.
— Неправда, — возразила Белла, ехидно прищурившись. — Доктор Дарт ушел на обед с какими-то деятелями из Вашингтона. Он сам расписался здесь с ними около часа назад. Вот, убедитесь сами.
— Ага, значит, как я и подозревала, в ваш журнал может заглядывать не только персонал охраны, — с усмешкой бросила я и удалилась по коридору.
Оливер сидел в кабинете, который мы делили с ним в этом здании, и играл на компьютере. Мы были руководителями проекта, связанного с обнаружением, переработкой и захоронением «сильно радиоактивных отходов» типа тепловыделяющих и прочих трансурановых материалов, то есть тех материалов, атомный вес которых выше урана. Они отслеживались с помощью программ, спроектированных в соответствии с нашими требованиями и разработанных нашими программистами.
— Кто такой профессор Вольфганг К. Хаузер из австрийского МАГАТЭ? — спросила я, когда Оливер оторвал взгляд от экрана.
— О господи, невероятно, и ты туда же? — сказал он, откатываясь назад на своем вращающемся стуле и протирая глаза. — Ты ведь вернулась на работу всего пару минут назад. Как же тебе удалось так быстро подхватить общую болезнь? Все тут посходили с ума из-за этого парня. До настоящего момента ни одной женщине не удалось устоять. А я-то надеялся, что ты окажешься более стойкой. Видишь ли, я поставил на тебя большие деньги. Мы уже заключили несколько пари.
— Он великолепен, — заявила я Оливеру. — И это еще слабо сказано. От него исходит… даже не знаю, как сказать… какой-то странный животный магнетизм.
— Ох, нет! — простонал Оливер, порывисто кладя руки мне на плечи. — Это гораздо хуже, чем я представлял! Наверное, я уже проиграл свои бакалейные деньги.
— Неужели ты рискнул своим бюджетом на покупку экзотического гурманского чая? — с усмешкой спросила я.
Он опустился на стул и застонал, обхватив голову руками. Я вдруг осознала, что этот профессор Вольфганг К. Хаузер впервые за неделю заставил меня улыбнуться и на целых десять минут забыть о Сэме. Что обернулось для Оливера проигрышем в споре и потерей нескольких фунтов чудесного чая.
Оливер вскочил на ноги, услышав завывания системы аварийной безопасности, в промежутках между которыми громкоговоритель выдал нам следующую информацию:
— Начинается внеочередная проверка системы аварийной безопасности. Объявляется пожарная тревога. Эта тренировка проводится как для местной пожарной службы, так и для служащих отделов федеральной безопасности. Пожалуйста, быстро пройдите к ближайшим аварийным выходам и, покинув здание, дождитесь на парковочной стоянке сигнал отбоя тревоги.
Святое дерьмо! Во время пожарной тревоги разрешалось пользоваться только аварийными выходами. Все остальные выходы и двери центра опечатывались, и сотрудники действительно могли оказаться в ловушке, особенно те, кто оставил куртку в главном вестибюле гостевого крыла. Когда я подъехала к работе, на улице было довольно морозно, и сейчас стало еще холоднее. А пожарная тревога обычно длится минут тридцать.
— Пошли, — сказал Оливер, натягивая свою парку. — Бери вещи, и пойдем!
— Моя куртка в главном вестибюле, — сказала я, быстро следуя за ним по просторным комнатам с уже опустевшими столами.
Море людей вытекало из четырех пожарных выходов на пронизывающий порывистый ветер.
— Ты совершенно ненормальная, — сообщил мне Оливер. — Сколько раз я твердил тебе, чтобы ты не раздевалась в главном вестибюле? Теперь ты превратишься в ледяную скульптуру. Я бы поделился с тобой курткой, но вдвоем мы не влезем в нее, она довольно узкая. Впрочем, можно греться в ней по очереди, меняясь, когда раздетый начнет синеть.
— Я захватила сумочку с ключами от машины, там у меня есть запасная парка, — сказала я. — Надо просто добежать до машины и включить отопление. Если тревога продлится слишком долго, можно зайти в ковбойский салун выпить горячего чая.
— Ладно, я пойду с тобой. Раз уж ты зашла через главный вход, то, наверное, и припарковалась там нелегально?
Я улыбнулась ему в ответ. Толпа вынесла нас на улицу, и мы потрусили вокруг здания.
Когда я подбежала, чтобы открыть дверцу машины, то увидела, что кнопочные блокираторы уже подняты. Странно: я всегда опускаю их, оставляя машину. Может, конечно, и забыла сегодня в расстроенных чувствах. Забравшись внутрь, я нацепила куртку и включила зажигание, а Оливер залез в салон через другую дверь. Мне даже повезло, что пришлось выйти и завести машину, поскольку промерзший двигатель с трудом раскочегаривался. В такую погоду на улице масло в кратере двигателя может превратиться в ледяной конус.
И тут я заметила узел, свисающий с зеркала заднего вида.
Мы с Сэмом увлекались в детстве вязанием разнообразных узлов, и я изрядно поднаторела в таком искусстве. Как заправский моряк, большинство узлов я умудрялась завязывать одной рукой. Сэм говорил, что перуанские инки пользовались узелковым языком: с помощью узлов они производили разные подсчеты и рассказывали истории. В детстве я пробовала посылать узелковые послания разным людям, но в основном самой себе, чтобы выяснить, смогу ли я вспомнить потом, что они означают, — что-то вроде узелка на память.
У меня даже появилась привычка оставлять обрывки ниток или веревок в разных местах, в том числе и на зеркале заднего вида. А если я попадала в сложную ситуацию или раздумывала над какой-то проблемой, то машинально завязывала и развязывала узелки. Иногда у меня получалось довольно сложное макраме. Причем когда образовывался интересный узелковый рисунок, то удивительным образом сразу разрешались и проблемы. Но что-то я не помнила никакой завязки на зеркале, во всяком случае не видела ее ни по пути домой, ни сегодня днем, когда ехала на работу. Может, память начала подводить меня?
Согревшись в машине, я потрогала эту завязку. На самом деле там было два узелка, если учитывать узел на ручке зеркала: подобный соломонов узел символизирует важное решение или щекотливое положение, требующее мудрого осмысления. О чем же я думала, завязывая их там? Я отвязала нитку и начала играть с ней.
Оливер включил приемник и настроился на обожаемую им чертовски залихватскую музыку. Я тут же пожалела, что пригласила его разделить со мной транспортное убежище; в конце концов, мы и так проводим девяносто процентов нашей жизни под одной крышей. Но потом мне вспомнилось, что вчерашним вечером, вернее, почти сегодняшним утром, входя в дом, я не заметила на снегу никаких отпечатков Оливера. Метель, конечно, намела кучи снега, но должны были остаться хоть какие-то следы его хождений. И вообще, почему он не забрал мою почту, если жил там все это время? Дело осложнялось.
— Оливер, где ты был, пока я отсутствовала?
Оливер посмотрел загадочным взглядом и легонько поцеловал меня в щеку.
— Дорогая, я должен признаться, — сказал он. — Я познакомился с одной классной наездницей и не смог устоять.
— Ты метелился в эти снежные ночи с наездницей? — удивленно спросила я, зная, что Оливер предпочитал обычно спать в своей постельке. — Ну так рассказывай. Она симпатичная? Может, тоже приобщилась к вашей мормонской церкви «Святых последнего дня»? А что, интересно, поделывал мой бедный кот, пока вы гуляли?
— Я оставил твоему аргонавтику огромную миску еды, а с добычей питья у него никогда не было проблем. Что же касается той леди, то наши с ней отношения лучше описывать в прошедшем времени. Они растаяли вместе со снегом и сейчас, к сожалению, холодны, как лед.
Очень поэтично.
— На следующие выходные мне придется отправиться в Солнечную долину, — сказала я. — Ты что, снова бросишь Ясона в мерзлом подвале? Может, мне лучше забрать его с собой?
— Собираешься покататься на лыжах? — спросил Оливер. — Почему бы тебе не захватить нас обоих? Я как раз раздумывал, куда бы съездить покататься по свежему снежку. На склонах Солнечной долины его толщина, наверное, дюймов сорок, а в ложбинах и все шестьдесят этого снежного пуха.
Оливер отлично катался на лыжах и носился, как перышко, по пороше. Сама я не умела кататься по рыхлому снегу, но любила следить за ним издалека.
— Ну, скорее всего, мне не удастся уделить много времени лыжным прогулкам, — сказала я. — Туда приедет в гости мой дядя. Он хочет обсудить семейные дела.
— Могу себе представить! — уверенно заявил Оливер. — Похоже, получив наследство, ты стала объектом повышенного внимания со стороны твоих родственничков, до сей поры пропадавших в неизвестности, — добавил он, а потом вдруг огорченно взглянул на меня, словно извиняясь, что вообще упомянул об этом.
— Все в порядке, — успокоила я Оливера. — Я это переживу. Кроме того, дядюшка и сам очень богат. Он известный скрипач и дирижер в…
— Уж не Лафкадио ли Бен? Неужели это твой дядя? — изумился Оливер. — В мире не так много людей с фамилией Бен, и я часто подумывал, не приходятся ли все эти знаменитости тебе родственниками.
— Вероятно, приходятся, — поморщилась я. — Такова уж жизнь нашего обширного семейства Бен.
Сигнал отбоя прозвучал как раз в тот момент, когда я сказала Оливеру, что он может присоединиться ко мне в этой поездке, если хочет. Я неохотно выключила прогревшийся двигатель и вылезла обратно на противный мороз. Закрывая машину, я точно вспомнила, что запирала ее на пути к главному входу. И это уже не шутки. Кто-то забирался в мою машину.
Я заглянула в багажник. Все вещи вроде бы на месте, но слегка сдвинуты со своих обычных мест. Там явно что-то искали. Тем не менее я вновь, чисто автоматически, заперла машину. Проходя за Оливером вокруг здания, я едва не столкнулась на входе с нашим шефом, Пастором Дартом.
— С возвращением, Бен! — сказал он. Улыбка прорезала его по-боевому сосредоточенное лицо. — Зайди в мой кабинет часика через пол, когда я освобожусь. Если бы я знал, что ты вернешься сегодня, то заранее выяснил бы все вопросы. Мне нужно многое обсудить с тобой.
Заходившая как раз перед нами охранница Белла с ухмылкой бросила на меня взгляд через плечо. Я сказала Поду, что загляну к нему позже, и вошла в наш кабинет как раз в тот момент, когда зазвонил телефон.
— Ты ответишь? — спросил Оливер. — Кстати, забыл сказать: перед твоим приходом звонила некая дама из газеты по поводу каких-то унаследованных тобой документов. Но в основном сегодня с утра я общался с молчаливой трубкой. Вероятно, сюда названивал какой-то телефонный маньяк.
Я взяла трубку после четвертого звонка.
— Ариэль Бен. Отдел организации сбора и удаления отходов, — ответила я.
— Привет, Умница, — сказал мягкий знакомый голос. Голос, который я уже больше не надеялась услышать, разве что во сне. — Извини. Мне правда очень жаль, что пришлось устроить весь этот ужасный спектакль, но я не умер, — сказал Сэм. — Однако вероятность этого будет очень велика, если только ты не поможешь мне. Мне необходима твоя помощь.
РУНЫ
Мне нужно было немедленно куда-то приземлиться. Я рухнула на стул, чувствуя, как пол уходит у меня из-под ног, увлекая в блаженную пустоту. Опустив голову, я уткнулась лбом в колени, чтобы окончательно не потерять сознание.
Сэм жив. Жив.
Неужели он действительно еще жив? Или я брежу?.. Подобные бредовые мысли иногда посещают людей во сне — и эти сны кажутся вполне реальными. Но голос Сэма продолжал доноситься из трубки, гудеть мне в ухо, хотя я только что вернулась с его похорон. Очевидно, самое время провериться у психиатра.
— Ариэль, что ты молчишь? — Голос Сэма звучал тревожно. — Я не слышу даже твоего дыхания.
Так оно и было: я перестала дышать. Потребовалось осознанное усилие для возобновления этого инстинктивного физиологического процесса. С трудом глотнув воздуха, я вцепилась в подлокотник кресла, выпрямилась и заставила себя выдавить хриплый ответ.
— Здорово, — сказала я в трубку.
Это прозвучало нелепо, но я не представляла, что вообще следует говорить в подобном случае.
— Мне чертовски жаль, Ариэль. Я понимаю, каково тебе должно быть сейчас, — сказал Сэм. Его высказывание по нынешним временам прозвучало чертовски слабо. — Только, пожалуйста, не задавай пока никаких вопросов, потом я все объясню. На самом деле если ты сейчас не одна, то вообще опасно говорить о чем-то определенном.
— Вы правы, — быстро ответила я, все еще пытаясь совладать с хаосом мыслей и хоть немного привести в порядок биоритмы моего внутреннего мира.
— Все понятно, — сказал Сэм. — Я названивал тебе сегодня с самого утра, но просто вешал трубку, поскольку ее снимала не ты. Раз уж я наконец-то поймал тебя, нам надо первым делом найти какую-то надежную телефонную связь, чтобы я мог внятно объяснить тебе все, что произошло.
— Можете позвонить мне домой, — предложила я, осторожно выбирая слова.
Я отъехала на своем вращающемся кресле подальше от Оливера, который, сидя ко мне спиной, все еще печатал что-то на компьютере.
— Плохая идея: твой домашний телефон прослушивается, — сказал Сэм, а уж он-то разбирался в таких вещах. — Этот рабочий номер чист, по крайней мере на данный момент… и нам хватит времени, чтобы договориться. Твоя машина также небезопасна, — добавил он, предвидя мое следующее предложение. — Кто-то уже взломал замок и провел тщательный обыск. Я оставил там узелки, чтобы предупредить тебя. Надеюсь, ты не припрятала ничего особо ценного ни в машине, ни дома: я убежден, что за тобой следят настоящие профессионалы, причем практически постоянно.
Настоящие профессионалы? Что бы это могло значить? Что меня тоже каким-то образом втянули в шпионский триллер? Только этого мне и не хватало, учитывая все, что произошло со мной за последние двадцать четыре часа. И хотя я не поняла, что подразумевал Сэм под «особо ценным», но сдержанно сказала:
— Я не заметила никакой… — И вместо «пропажи» добавила: — Никакой путаницы.
Оливер встал и потянулся. Когда он глянул в мою сторону, я развернулась на кресле к своему рабочему столу и начала изображать деловую активность, словно мне передавали по телефону важные технические данные. В голове у меня еще царил хаос, но из него выплыла одна разумная мысль, подсказавшая мне, что необходимо как можно быстрее закончить разговор с Сэмом. Я спросила его:
— Так что вы предлагаете?
— Нам нужно придумать, где мы сможем в назначенное время спокойно разговаривать по телефону без лишних свидетелей, учитывая наличие слежки. В общем, уличный телефон-автомат нам не подойдет.
А ведь именно он первым пришел мне на ум. Вычеркиваем.
— А компьютерные данные вас не устраивают? — спросила я, все еще старательно выводя каракули в блокноте.
Я молила Бога, чтобы Оливер вышел куда-нибудь проветриться.
— Компьютер? — сказал Сэм. — Тоже недостаточно безопасно. Любой придурок может влезть в твой служебный компьютер, и в особенности с вашей системой защиты. Нам понадобился бы многоуровневый защитный шифр, но время нас поджимает. Поблизости от твоей конторы есть одна безымянная ковбойская забегаловка. Я позвоню тебе туда через пятнадцать минут.
— Через пятнадцать минут у меня встреча с шефом, — сообщила я. — Я, конечно, попробую…
— Медведица — это великий тотем, — сказал Сэм. — Как львица, эта самка защищает своих детенышей, иногда даже от угроз их отца, и добывает им пищу.
— А что будет, когда дух твоего тотема придет к тебе? — спросила я, по-прежнему страшась этого события. — Я имею в виду, будет ли он что-то делать с тобой?
Сэм улыбнулся своей насмешливой улыбкой.
— Я не знаю точно, Умница. Ко мне пока никто не «приходил»… но я думаю, мы узнаем, если это произойдет с нами. Мой дедушка, Серый Медведь, рассказывал мне, что дух тотема мягко приближается к тебе в облике человека или, иногда, животного. Потом дух определяет, готов ли ты. И если готов, то он общается с тобой и делится с тобой самым сокровенным — твоим священным именем. Такое имя будет известно лишь тебе одной, если ты не захочешь поделиться им с кем-то еще. Священное имя, как говорит дедушка, является личной духовной силой каждого смельчака, особой и во многих отношениях более важной силой, чем наша вечная душа.
— А почему твой тотем все еще не пришел к тебе и не открыл твоего имени? — спросила я его. — Ты ведь так давно и старательно ищешь его.
Упавшие на лоб пряди гагатово-черных блестящих волос затенили глаза Сэма, когда он шевелил костер, и я видела лишь его профиль: черные ресницы, выпуклые скулы, прямой нос и подбородок с маленькой ямочкой. Внезапно в этом свете мой двенадцатилетний сводный брат показался мне гораздо старше своего возраста. Сам Сэм вдруг явился мне древним тотемным духом. Потом он с улыбкой посмотрел на меня. В отблесках костра его серьезные глаза сияли ясным и глубоким алмазным светом.
— Ты знаешь, Ариэль, почему я обычно называю тебя Умницей? — спросил он меня и, когда я отрицательно качнула головой, ответил: — Потому что в свои восемь лет ты обладаешь куда большей сообразительностью, чем была у меня, когда я сам впервые пошел на тива-титмас. Может быть, ты даже и сейчас сообразительнее меня. И это еще не все: я думаю также, что ты отважнее и смелее меня. Когда я впервые отправился в этот лес без проводника, то уже знал здесь каждую тропинку и каждый камень. Но ты не побоялась сегодня одна отправиться вслед за мной, безрассудно доверяясь всему, что может приключиться с тобой. Дедушка называет это необходимой верой.
— Я последовала за тобой, — подчеркнула я. — И наверное, просто по глупости!
Сэм откинул назад голову и рассмеялся.
— Нет, нет. Ты не глупая, — сказал он. — Но возможно, Умница, — добавил он со своей удивительной улыбкой, — возможно, именно то, что ты заблудилась и едва не погибла в этом лесу, станет добрым талисманом для меня — моей «счастливой» кроличьей лапкой. — Он дернул меня за косичку. — Может, удача придет ко мне благодаря тому, что я нашел тебя.
Так и случилось. Именно тогда Сэм стал Серым Облаком, наш тотемный дух благословил нас светом, а я стала членом его индейского племени, когда мы смешали нашу кровь. В ту самую ночь мне словно открылась какая-то внутренняя тайна, и с тех пор мой жизненный путь стал для меня четким и ясным.
С той самой ночи и до сегодняшнего дня.
Государственную власть не раз обвиняли в растрачивании денег налогоплательщиков, но никогда эти растраты не улучшали рабочих условий ее служащих. Особенно здесь, в провинции, где каждые пять центов, способные обеспечить удобную рабочую обстановку, выколачивались с большим трудом, а чаще всего складывались в кубышку. В результате больше наличных денег тратилось на обустройство шести акров парковочной стоянки нашего центра, где государственные служащие парковали свои машины, чем на строительство, отделку, ремонт, уборку или отопление зданий, где в реальности приходилось работать людям.
Сразу после обеда, еще с налипшими снеговыми плюшками на машине, я подъехала к нашей стоянке и обозрела ее бескрайние просторы. Как я и подозревала, в такое позднее время свободные места остались лишь в самом дальнем конце, простиравшемся, казалось, до границы с Вайомингом, соседним штатом. А в такое время года, даже после утренней оттепели, резкий дневной ветер мог существенно понизить температуру. Ветровое стекло уже бомбардировали ледяные градины. Рискуя нарваться на штраф, я решила оставить машину прямо перед главным зданием, где находилась небольшая стоянка для официальных гостей. Простым смертным там парковаться запрещалось, впрочем, как и входить в центр через гостевой вестибюль. Но мне обычно удавалось уговорить охрану позволить мне расписаться в вахтенном журнале, вместо того чтобы тащиться по улице вокруг всего комплекса и входить в него с задней стороны, через официальные ловушки для служащих.
Я плавно въехала на одно из свободных мест, подняла воротник дубленки, замотала лицо длинным кашемировым шарфом с бахромой и натянула на уши шерстяную лыжную шапочку. Выскочив из машины, я рванулась к стеклянному порталу. Что оказалось совсем не лишним, поскольку, когда я входила в здание, порыв ветра едва не сорвал дверь с петель. Мне удалось закрыть ее и пройти через вторые двери в вестибюль.
Я разматывала шарф, вытирая обожженные ветром глаза, когда увидела его. Он стоял у бюро пропусков и расписывался. Я оцепенела.
Нет, серьезно, не могла же я забыть слова из «Волшебного вечера» — «Ты встретишь незнакомца», — если Джерси частенько крутила эту запись, где она поет вместе со знаменитым баритоном, Дитрихом Фишером-Дискау, на сцене зала «Плейель» в Париже.
И вот он, этот незнакомец, передо мной. Конечно, в вестибюле отдела научно-технического обслуживания обстановка была не слишком идиллической, но я сразу поняла, что увидела того самого единственного на земле человека, созданного персонально для меня. Это был подарок богов, посланный мне в утешение после гибели моего кузена Сэма. Даже страшно подумать, что я могла войти в другие двери. Какие изысканные и таинственные подарки порой щедро подбрасывает нам судьба из своих запасов!
Он выглядел божественно — по крайней мере, вполне соответствовал почерпнутому мною из книг образу бога. Его темные и густые волосы, зачесанные назад, прикрывали воротник. Он был высок и строен и обладал тем четко высеченным македонским профилем, что обычно ассоциируется с героями. С его широких плеч свободно свисали пальто из мягкой верблюжьей шерсти и белый шелковый шарф с кисточками. В изящных длинных пальцах он небрежно держал пару шикарных итальянских кожаных перчаток. Он вовсе не походил на ковбойского инженера, чертыхающегося, как сказал бы Оливер, по любому поводу.
В его осанке и манере поведения сквозило некое отчужденное, царственное спокойствие, граничившее с надменностью. А когда он отвернулся от огранщицы Беллы — которая продолжала таращиться на него с открытым ртом, как рыба, — и направился ко мне, я заметила потрясающие темно-бирюзовые, удивительно глубокие глаза, окаймленные черными ресницами. Его взгляд скользнул по мне, помедлил мгновение, и я поняла, что сейчас в этом наряде обладаю сексуальной привлекательностью белого медведя.
Он направился в мою сторону. Он шел к выходу из здания! Я лихорадочно соображала, что должна что-то сделать — хлопнуться в обморок или растянуться у дверей. Но на самом деле, когда он проходил мимо, я лишь закрыла глаза и вдохнула его запах — смесь сосны, кожи и лимона, слегка одурманившую меня.
Возможно, у меня разыгралось воображение, но мне послышалось, что, проходя мимо, он прошептал что-то вроде «очаровательно» или «потрясающе». А возможно, просто пробормотал «простите», поскольку я, видимо, слегка загораживала ему выход. Когда я открыла глаза, его уже не было.
Я направилась к проходной, собираясь заглянуть в вахтенный журнал, но, когда подошла к стойке регистрации, Белла, успевшая восстановить спокойствие, заложила бумагой открытую страницу. Удивленно взглянув на нее, я заметила, что она обожгла меня взглядом, совершенно не свойственным для служащих охраны. Скорее он напоминал тигрицу во время течки.
— Вам следует пользоваться служебным входом, мисс Бен, — сообщила она мне, указывая на выход. — А этот журнал только для персонала охраны.
— Любые посетители, расписываясь в вашем журнале, могут просмотреть его и увидеть, кто здесь был, — заметила я. — Почему же нельзя остальным служащим? Что-то мне неизвестны подобные ограничения.
— Вы следите за атомной безопасностью, а не за безопасностью помещений, потому вам многое неизвестно, — ухмыльнувшись, возразила она таким тоном, словно моя сфера деятельности по сравнению с ее была примитивной и атавистической.
Совершенно неожиданно для нее я выдернула листок бумаги из-под наманикюренных розовато-лиловых ногтей. Она ухватилась за него, но слишком поздно. Я успела прочесть последнюю строчку в журнале:
«Профессор, доктор Вольфганг К. Хаузер; МАГАТЭ; Креме, Австрия».
Я смутно представляла, где в Австрии находится Креме. Но МАГАТЭ, или Международное агентство по атомной энергии, контролирующее атомную промышленность во всем мире, до недавнего времени не особо проявляло свою активность. Сама Австрия была безъядерной страной. Тем не менее она выпускала самых классных специалистов-ядерщиков в мире. Как же мне хотелось более серьезно познакомиться с curriculum vitae[12] профессора Вольфганга К. Хаузера! Хотя бы для начала.
Улыбнувшись Белле, я нацарапала свою фамилию в журнале.
— У меня срочное задание от нашего шефа, Пастора Дарта. Он попросил меня срочно зайти в это крыло, — заявила я и, сняв куртку, повесила ее на настенную вешалку в вестибюле.
— Неправда, — возразила Белла, ехидно прищурившись. — Доктор Дарт ушел на обед с какими-то деятелями из Вашингтона. Он сам расписался здесь с ними около часа назад. Вот, убедитесь сами.
— Ага, значит, как я и подозревала, в ваш журнал может заглядывать не только персонал охраны, — с усмешкой бросила я и удалилась по коридору.
Оливер сидел в кабинете, который мы делили с ним в этом здании, и играл на компьютере. Мы были руководителями проекта, связанного с обнаружением, переработкой и захоронением «сильно радиоактивных отходов» типа тепловыделяющих и прочих трансурановых материалов, то есть тех материалов, атомный вес которых выше урана. Они отслеживались с помощью программ, спроектированных в соответствии с нашими требованиями и разработанных нашими программистами.
— Кто такой профессор Вольфганг К. Хаузер из австрийского МАГАТЭ? — спросила я, когда Оливер оторвал взгляд от экрана.
— О господи, невероятно, и ты туда же? — сказал он, откатываясь назад на своем вращающемся стуле и протирая глаза. — Ты ведь вернулась на работу всего пару минут назад. Как же тебе удалось так быстро подхватить общую болезнь? Все тут посходили с ума из-за этого парня. До настоящего момента ни одной женщине не удалось устоять. А я-то надеялся, что ты окажешься более стойкой. Видишь ли, я поставил на тебя большие деньги. Мы уже заключили несколько пари.
— Он великолепен, — заявила я Оливеру. — И это еще слабо сказано. От него исходит… даже не знаю, как сказать… какой-то странный животный магнетизм.
— Ох, нет! — простонал Оливер, порывисто кладя руки мне на плечи. — Это гораздо хуже, чем я представлял! Наверное, я уже проиграл свои бакалейные деньги.
— Неужели ты рискнул своим бюджетом на покупку экзотического гурманского чая? — с усмешкой спросила я.
Он опустился на стул и застонал, обхватив голову руками. Я вдруг осознала, что этот профессор Вольфганг К. Хаузер впервые за неделю заставил меня улыбнуться и на целых десять минут забыть о Сэме. Что обернулось для Оливера проигрышем в споре и потерей нескольких фунтов чудесного чая.
Оливер вскочил на ноги, услышав завывания системы аварийной безопасности, в промежутках между которыми громкоговоритель выдал нам следующую информацию:
— Начинается внеочередная проверка системы аварийной безопасности. Объявляется пожарная тревога. Эта тренировка проводится как для местной пожарной службы, так и для служащих отделов федеральной безопасности. Пожалуйста, быстро пройдите к ближайшим аварийным выходам и, покинув здание, дождитесь на парковочной стоянке сигнал отбоя тревоги.
Святое дерьмо! Во время пожарной тревоги разрешалось пользоваться только аварийными выходами. Все остальные выходы и двери центра опечатывались, и сотрудники действительно могли оказаться в ловушке, особенно те, кто оставил куртку в главном вестибюле гостевого крыла. Когда я подъехала к работе, на улице было довольно морозно, и сейчас стало еще холоднее. А пожарная тревога обычно длится минут тридцать.
— Пошли, — сказал Оливер, натягивая свою парку. — Бери вещи, и пойдем!
— Моя куртка в главном вестибюле, — сказала я, быстро следуя за ним по просторным комнатам с уже опустевшими столами.
Море людей вытекало из четырех пожарных выходов на пронизывающий порывистый ветер.
— Ты совершенно ненормальная, — сообщил мне Оливер. — Сколько раз я твердил тебе, чтобы ты не раздевалась в главном вестибюле? Теперь ты превратишься в ледяную скульптуру. Я бы поделился с тобой курткой, но вдвоем мы не влезем в нее, она довольно узкая. Впрочем, можно греться в ней по очереди, меняясь, когда раздетый начнет синеть.
— Я захватила сумочку с ключами от машины, там у меня есть запасная парка, — сказала я. — Надо просто добежать до машины и включить отопление. Если тревога продлится слишком долго, можно зайти в ковбойский салун выпить горячего чая.
— Ладно, я пойду с тобой. Раз уж ты зашла через главный вход, то, наверное, и припарковалась там нелегально?
Я улыбнулась ему в ответ. Толпа вынесла нас на улицу, и мы потрусили вокруг здания.
Когда я подбежала, чтобы открыть дверцу машины, то увидела, что кнопочные блокираторы уже подняты. Странно: я всегда опускаю их, оставляя машину. Может, конечно, и забыла сегодня в расстроенных чувствах. Забравшись внутрь, я нацепила куртку и включила зажигание, а Оливер залез в салон через другую дверь. Мне даже повезло, что пришлось выйти и завести машину, поскольку промерзший двигатель с трудом раскочегаривался. В такую погоду на улице масло в кратере двигателя может превратиться в ледяной конус.
И тут я заметила узел, свисающий с зеркала заднего вида.
Мы с Сэмом увлекались в детстве вязанием разнообразных узлов, и я изрядно поднаторела в таком искусстве. Как заправский моряк, большинство узлов я умудрялась завязывать одной рукой. Сэм говорил, что перуанские инки пользовались узелковым языком: с помощью узлов они производили разные подсчеты и рассказывали истории. В детстве я пробовала посылать узелковые послания разным людям, но в основном самой себе, чтобы выяснить, смогу ли я вспомнить потом, что они означают, — что-то вроде узелка на память.
У меня даже появилась привычка оставлять обрывки ниток или веревок в разных местах, в том числе и на зеркале заднего вида. А если я попадала в сложную ситуацию или раздумывала над какой-то проблемой, то машинально завязывала и развязывала узелки. Иногда у меня получалось довольно сложное макраме. Причем когда образовывался интересный узелковый рисунок, то удивительным образом сразу разрешались и проблемы. Но что-то я не помнила никакой завязки на зеркале, во всяком случае не видела ее ни по пути домой, ни сегодня днем, когда ехала на работу. Может, память начала подводить меня?
Согревшись в машине, я потрогала эту завязку. На самом деле там было два узелка, если учитывать узел на ручке зеркала: подобный соломонов узел символизирует важное решение или щекотливое положение, требующее мудрого осмысления. О чем же я думала, завязывая их там? Я отвязала нитку и начала играть с ней.
Оливер включил приемник и настроился на обожаемую им чертовски залихватскую музыку. Я тут же пожалела, что пригласила его разделить со мной транспортное убежище; в конце концов, мы и так проводим девяносто процентов нашей жизни под одной крышей. Но потом мне вспомнилось, что вчерашним вечером, вернее, почти сегодняшним утром, входя в дом, я не заметила на снегу никаких отпечатков Оливера. Метель, конечно, намела кучи снега, но должны были остаться хоть какие-то следы его хождений. И вообще, почему он не забрал мою почту, если жил там все это время? Дело осложнялось.
— Оливер, где ты был, пока я отсутствовала?
Оливер посмотрел загадочным взглядом и легонько поцеловал меня в щеку.
— Дорогая, я должен признаться, — сказал он. — Я познакомился с одной классной наездницей и не смог устоять.
— Ты метелился в эти снежные ночи с наездницей? — удивленно спросила я, зная, что Оливер предпочитал обычно спать в своей постельке. — Ну так рассказывай. Она симпатичная? Может, тоже приобщилась к вашей мормонской церкви «Святых последнего дня»? А что, интересно, поделывал мой бедный кот, пока вы гуляли?
— Я оставил твоему аргонавтику огромную миску еды, а с добычей питья у него никогда не было проблем. Что же касается той леди, то наши с ней отношения лучше описывать в прошедшем времени. Они растаяли вместе со снегом и сейчас, к сожалению, холодны, как лед.
Очень поэтично.
— На следующие выходные мне придется отправиться в Солнечную долину, — сказала я. — Ты что, снова бросишь Ясона в мерзлом подвале? Может, мне лучше забрать его с собой?
— Собираешься покататься на лыжах? — спросил Оливер. — Почему бы тебе не захватить нас обоих? Я как раз раздумывал, куда бы съездить покататься по свежему снежку. На склонах Солнечной долины его толщина, наверное, дюймов сорок, а в ложбинах и все шестьдесят этого снежного пуха.
Оливер отлично катался на лыжах и носился, как перышко, по пороше. Сама я не умела кататься по рыхлому снегу, но любила следить за ним издалека.
— Ну, скорее всего, мне не удастся уделить много времени лыжным прогулкам, — сказала я. — Туда приедет в гости мой дядя. Он хочет обсудить семейные дела.
— Могу себе представить! — уверенно заявил Оливер. — Похоже, получив наследство, ты стала объектом повышенного внимания со стороны твоих родственничков, до сей поры пропадавших в неизвестности, — добавил он, а потом вдруг огорченно взглянул на меня, словно извиняясь, что вообще упомянул об этом.
— Все в порядке, — успокоила я Оливера. — Я это переживу. Кроме того, дядюшка и сам очень богат. Он известный скрипач и дирижер в…
— Уж не Лафкадио ли Бен? Неужели это твой дядя? — изумился Оливер. — В мире не так много людей с фамилией Бен, и я часто подумывал, не приходятся ли все эти знаменитости тебе родственниками.
— Вероятно, приходятся, — поморщилась я. — Такова уж жизнь нашего обширного семейства Бен.
Сигнал отбоя прозвучал как раз в тот момент, когда я сказала Оливеру, что он может присоединиться ко мне в этой поездке, если хочет. Я неохотно выключила прогревшийся двигатель и вылезла обратно на противный мороз. Закрывая машину, я точно вспомнила, что запирала ее на пути к главному входу. И это уже не шутки. Кто-то забирался в мою машину.
Я заглянула в багажник. Все вещи вроде бы на месте, но слегка сдвинуты со своих обычных мест. Там явно что-то искали. Тем не менее я вновь, чисто автоматически, заперла машину. Проходя за Оливером вокруг здания, я едва не столкнулась на входе с нашим шефом, Пастором Дартом.
— С возвращением, Бен! — сказал он. Улыбка прорезала его по-боевому сосредоточенное лицо. — Зайди в мой кабинет часика через пол, когда я освобожусь. Если бы я знал, что ты вернешься сегодня, то заранее выяснил бы все вопросы. Мне нужно многое обсудить с тобой.
Заходившая как раз перед нами охранница Белла с ухмылкой бросила на меня взгляд через плечо. Я сказала Поду, что загляну к нему позже, и вошла в наш кабинет как раз в тот момент, когда зазвонил телефон.
— Ты ответишь? — спросил Оливер. — Кстати, забыл сказать: перед твоим приходом звонила некая дама из газеты по поводу каких-то унаследованных тобой документов. Но в основном сегодня с утра я общался с молчаливой трубкой. Вероятно, сюда названивал какой-то телефонный маньяк.
Я взяла трубку после четвертого звонка.
— Ариэль Бен. Отдел организации сбора и удаления отходов, — ответила я.
— Привет, Умница, — сказал мягкий знакомый голос. Голос, который я уже больше не надеялась услышать, разве что во сне. — Извини. Мне правда очень жаль, что пришлось устроить весь этот ужасный спектакль, но я не умер, — сказал Сэм. — Однако вероятность этого будет очень велика, если только ты не поможешь мне. Мне необходима твоя помощь.
РУНЫ
М а р с и й:
Чернь, чернь, невыносимый мрак!
Сгинь, призрак вековой!
Достаточно уже, что я низвержен.
Нашел я тайную связующую нить
Идей и помыслов чрез бесконечность лет,
В хитросплетениях земной и высшей жизни,
Приведшую меня к истокам темным
Предписанного мне существованья.
Познал я тайный замысел. Кем был я… Кто я есть.
Свершится рун магический завет, и сам я промелькну,
Подобно тени в поднебесной выси…
О л и м п и е ц:
И в жизни, и в смерти, на суше и в море
Преследовать тебя я буду неуклонно.
Алистер Кроули
Мне нужно было немедленно куда-то приземлиться. Я рухнула на стул, чувствуя, как пол уходит у меня из-под ног, увлекая в блаженную пустоту. Опустив голову, я уткнулась лбом в колени, чтобы окончательно не потерять сознание.
Сэм жив. Жив.
Неужели он действительно еще жив? Или я брежу?.. Подобные бредовые мысли иногда посещают людей во сне — и эти сны кажутся вполне реальными. Но голос Сэма продолжал доноситься из трубки, гудеть мне в ухо, хотя я только что вернулась с его похорон. Очевидно, самое время провериться у психиатра.
— Ариэль, что ты молчишь? — Голос Сэма звучал тревожно. — Я не слышу даже твоего дыхания.
Так оно и было: я перестала дышать. Потребовалось осознанное усилие для возобновления этого инстинктивного физиологического процесса. С трудом глотнув воздуха, я вцепилась в подлокотник кресла, выпрямилась и заставила себя выдавить хриплый ответ.
— Здорово, — сказала я в трубку.
Это прозвучало нелепо, но я не представляла, что вообще следует говорить в подобном случае.
— Мне чертовски жаль, Ариэль. Я понимаю, каково тебе должно быть сейчас, — сказал Сэм. Его высказывание по нынешним временам прозвучало чертовски слабо. — Только, пожалуйста, не задавай пока никаких вопросов, потом я все объясню. На самом деле если ты сейчас не одна, то вообще опасно говорить о чем-то определенном.
— Вы правы, — быстро ответила я, все еще пытаясь совладать с хаосом мыслей и хоть немного привести в порядок биоритмы моего внутреннего мира.
— Все понятно, — сказал Сэм. — Я названивал тебе сегодня с самого утра, но просто вешал трубку, поскольку ее снимала не ты. Раз уж я наконец-то поймал тебя, нам надо первым делом найти какую-то надежную телефонную связь, чтобы я мог внятно объяснить тебе все, что произошло.
— Можете позвонить мне домой, — предложила я, осторожно выбирая слова.
Я отъехала на своем вращающемся кресле подальше от Оливера, который, сидя ко мне спиной, все еще печатал что-то на компьютере.
— Плохая идея: твой домашний телефон прослушивается, — сказал Сэм, а уж он-то разбирался в таких вещах. — Этот рабочий номер чист, по крайней мере на данный момент… и нам хватит времени, чтобы договориться. Твоя машина также небезопасна, — добавил он, предвидя мое следующее предложение. — Кто-то уже взломал замок и провел тщательный обыск. Я оставил там узелки, чтобы предупредить тебя. Надеюсь, ты не припрятала ничего особо ценного ни в машине, ни дома: я убежден, что за тобой следят настоящие профессионалы, причем практически постоянно.
Настоящие профессионалы? Что бы это могло значить? Что меня тоже каким-то образом втянули в шпионский триллер? Только этого мне и не хватало, учитывая все, что произошло со мной за последние двадцать четыре часа. И хотя я не поняла, что подразумевал Сэм под «особо ценным», но сдержанно сказала:
— Я не заметила никакой… — И вместо «пропажи» добавила: — Никакой путаницы.
Оливер встал и потянулся. Когда он глянул в мою сторону, я развернулась на кресле к своему рабочему столу и начала изображать деловую активность, словно мне передавали по телефону важные технические данные. В голове у меня еще царил хаос, но из него выплыла одна разумная мысль, подсказавшая мне, что необходимо как можно быстрее закончить разговор с Сэмом. Я спросила его:
— Так что вы предлагаете?
— Нам нужно придумать, где мы сможем в назначенное время спокойно разговаривать по телефону без лишних свидетелей, учитывая наличие слежки. В общем, уличный телефон-автомат нам не подойдет.
А ведь именно он первым пришел мне на ум. Вычеркиваем.
— А компьютерные данные вас не устраивают? — спросила я, все еще старательно выводя каракули в блокноте.
Я молила Бога, чтобы Оливер вышел куда-нибудь проветриться.
— Компьютер? — сказал Сэм. — Тоже недостаточно безопасно. Любой придурок может влезть в твой служебный компьютер, и в особенности с вашей системой защиты. Нам понадобился бы многоуровневый защитный шифр, но время нас поджимает. Поблизости от твоей конторы есть одна безымянная ковбойская забегаловка. Я позвоню тебе туда через пятнадцать минут.
— Через пятнадцать минут у меня встреча с шефом, — сообщила я. — Я, конечно, попробую…