Незнанский Фридрих Евсеевич. Свиданий не будет

   - Но если вы феминистка, зачем же говорить: "мужской ум"?!
   - Я не феминистка. Просто у меня, наверное, действительно мужской ум, мне об этом говорили разные люди, - и вот я стала задумываться, что же это происходит в России?
   - Сейчас?
   - Всегда! Можете смеяться надо мной, как эдаким махоньким Карамзиным в юбке, но все же я решила заняться историей потому, что, по-моему, со времен музы Клио никто из женщин по-настоящему изучением истории не занимался...
   - А как же академик Нечкина? - спросил Гордеев.
   - Да ну вас! - Лида махнула рукой. - Не буду ничего рассказывать. Селитесь в свою гостиницу и скучайте здесь.
   Из переулка они вышли на небольшую набережную площадь, на которой стояло девятиэтажное здание гостиницы "Стрежень" - вполне стандартное, стеклобетонное, но с некоторой выдумкой: балконы-лоджии номеров, сплошь тянущиеся вдоль фасадной стены, были разделены каким-то модерновым подобием колонн.
   Гордеев критическим взглядом окинул гостиницу, потом посмотрел в сторону реки:
   - А вид из номера, наверное, роскошный.
   - У нас из квартиры тоже есть на что посмотреть, - с вызовом сказала Лида. Ей все же было досадно, что Гордеев не хочет поселиться в их доме.
   - Посмотрим ишо, - меланхолически пробормотал Гордеев, которому важно было оказаться наедине с теми неизвестными силами, которые упрятали за решетку Андреева и, как уже было понятно, могли похвастаться не только этим.
   Холл гостиницы был пуст. Администраторша за стойкой решала кроссворд.
   - Ну, что там у нас предлагает семь по горизонтали? - Гордеев подошел к ней. - Здравствуйте.
   - Здравствуйте. - Администраторша отложила газету и сняла очки. Поселяться?
   - И номера есть? - Вопросом на вопрос ответил Гордеев.
   - Не говорите. Новые ведь времена. Какой желаете? Полулюкс?
   - Не обязательно. Что-нибудь скромное, одноместное, с душем.
   - Только-то? - разочарованно протянула хозяйка гостиницы. - А девушке тоже одноместный?
   - Я местная, - скаламбурила Лида.
   - Она местная, а я командированный, - сказал Гордеев. - Сами понимаете, суточные-гостиничные, не разгонишься. Так что одноместный номерок с удобствами.
   - А у нас они все с удобствами. - Администраторша полистала свои раскладки. - Хотите так: номер с двумя кроватями, но на вторую я никого подселять не буду. Он будет побольше площадью, чем одноместный.
   - Давайте.
   - Вы надолго?
   - Если б я знал! Можно пока на сутки.
   - Завтра же суббота!
   - Ну мало ли что! Можно будет продлевать...
   - Сейчас все можно. Но листок проживающего все же заполните.
   Номер Гордееву дали на шестом этаже, но он оказался с видом не на реку, а на противоположную - на старый город.
   Юрий Петрович было пожалел об этом, но Лида успокоила его.
   - Во-первых, окна у вас выходят на запад, так что утром солнце беспокоить не будет, а во-вторых... - Она вышла на балкон и позвала его. Идите сюда. Посмотрите, как красиво.
   Действительно, старый Булавинск сверху выглядел уютным миром, утопающим в зелени. Правее возвышался довольно большой храм с крестами, золотившимися в лучах еще довольно высоко стоявшего июньского солнца.
   - Преображенский собор, - пояснила Лида. - Недавно отреставрировали.
   - Не взорвали, значит, большевики, пощадили?
   - Взорвать не взорвали, а без крестов и колоколов стоял. В нем краеведческий музей был.
   - Милый городок, - сказал Гордеев. - Вы, госпожа Клио, наверное, знаете кучу историй о его прошлом.
   - Знаю кое-что.
   - Расскажете?
   - Если захотите.
   - Обязательно. Вот, кстати, вам пример - ваш храм. Уже восстановили. И службы, конечно, идут.
   - Идут. Но все ведь знают, что деньги на его реставрацию бандиты дали.
   - Какие бандиты?
   - Наши, местные. Водочники.
   - А почему бандиты, если на храм пожертвовали?
   - Это знаете, что получилось: раньше были храмы на крови, а теперь что же - на водке?
   - Понимаете, Лида, я на это дело смотрю немного по-другому. Конечно, водочные деньги. Конечно, не праведники. Но все-таки восстановили не только собор, но и памятник архитектуры. Небось территорию вокруг благоустроили. Пусть восстанавливают. А там, глядишь, и книжки начнут читать. Рынок всех обкатает.
   - А мне кажется, до нормального рынка, ну или, как сейчас любят говорить, шведского капитализма, нам еще очень далеко. Сейчас модно говорить о нашем времени как о смутном, но, может, это и правильно. Как ни крути, смутное, или, мягче сказать, переходное. А что такое переход? Почти исход!
   Лида говорила, увлекаясь. Видно было, что она не только хочет убедить Гордеева в серьезности своих рассуждений, но и в том, что она принадлежит к новому поколению, которое не только выбирает пепси, но и пытается сделать страну лучше, богаче.
   - Да, Моисей водил народ сорок лет, а мы переходить будем, может, лет двадцать... Все ведь не так сложно. Недавно Егор Гайдар писал, что для нашего периода главная особенность - это отношения власти и собственности.
   Гордеев слушал Лиду не то чтобы вполуха, но не переставал водить глазами по сторонам, оглядывая городскую панораму.
   - При социализме власть и собственность были связаны. Так? - спросила его Лида.
   - Еще как были связаны! - подтвердил Гордеев.
   - В цивилизованном рынке власть и собственность четко разделены. Так?
   - Лидочка, право слово, вы, уверен, очень старательная студентка. А сессия уже закончилась. А цивилизованный рынок - это второй мировой миф после мифа о коммунизме.
   - Но все же! Там, при рынке, есть власть: она устанавливает правила. Согласны?
   - В целом.
   - Есть бизнес - он играет по этим правилам. Разве не так?
   - Допустим.
   - Ну, Юрий Петрович, вы что, скептик? Почему?
   - Не знаю, - пожал Гордеев своими совсем не узкими плечами. Наверное, я просто адвокат. И немного - религиозный мыслитель. "Нет счастья на земле..."
   - Но на земле есть жизнь! Все же. И мы сейчас - все вместе - оказались на переходе из мира, где власть и собственность слиты, в мир, где они разведены.
   Гордеев посмотрел на часы:
   - Лидочка - (подумал, что это его обращение к рослой, современно одетой девушке довольно странно), - вы все правильно говорите, но я человек очень конкретный. Мне в этом, как вы его назвали, переходе сейчас назначено разобраться с делом вашего отца. Разберусь - можно и пофилософствовать...
   - Эх! Да я потому и говорю об этом, что вижу: мы - папа, я, вы, Юрий, который нас вез, - все мы оказались в этой, ну, серой зоне, что ли... Понимаете, это даже не туман. Там свежо, иногда тепло, звуки какие-то мягкие, светотени... А это серая зона - власть и собственность уже вроде бы разделены, но пока на самом деле объединены, связаны тысячами нитей. Власть определяет для бизнеса разные правила, меняет их...
   - Понимаю, - кивнул Гордеев. - Мне вспомнился рассказ одного старого писателя. Он сидел. Долго сидел. При Сталине. И однажды свела его судьба с уголовником-интеллектуалом. То есть этот сидел за какие-то экономические преступления. А о том, что такое "экономические преступления при социализме", можно написать трагифарс абсурда. Ну вот... Однажды разговорился уголовник-экономист с писателем и вдруг заявляет: "Если доживу до свободы, все, больше - ни-ни, никаких там махинаций-спекуляций и тому подобного". Писатель на экономиста с удивлением глядит, понять не может: вроде человек серьезный, а кается, будто не с таким же зеком говорит, а с кумом лагерным или с каким другим гражданином начальником.
   Экономист понял недоумение писателя и поясняет свое чистосердечное раскаяние. "С большевиками невозможно работать, - говорит. - Нет твердых правил. Ну, представьте (они с писателем, как люди интеллигентные, были друг с другом на "вы"). Сели мы с вами играть в карты, в "очко". Играем. Я, к примеру, шулер. Передернул карты как следует, приготовился выигрывать, а вы в этот момент объявляете: "Играем не до двадцати одного, а до восемнадцати". Ну что ж, согласен. Приготовился я к новым правилам, а вы вновь: "Играем до двадцати трех!" Я опять перегруппировался, а вы... Нет, так играть невозможно! А работать и подавно!
   Лида улыбнулась:
   - Подходящая притча.
   - Еще как! И злободне-е-евная! - кивнул Гордеев. - Если, как вы заметили, власть меняет правила для бизнеса, то бизнес начинает искать доверительных отношений с ней...
   - Серая зона! - вздохнула Лида. - Добралась и до папы.
   - Ну-ну! Не унывать! - Гордеев приобнял ее за плечи и увел в номер. Здорово у нас вышло! На балконе обычно о любви говорят, серенады слушают, а мы за политэкономию посткоммунизма принялись!
   - Настоящие русские люди!
   - Поговорили, Булавинском полюбовались, а теперь пора бы и до вашего дома добраться. А затем приглашаю вас пообедать. Есть в городе своя фирменная кухня?
   - Фирменная кухня у моей мамы, но это на той неделе... Можно, наверное, куда-нибудь пойти. Хотя...
   Гордеев приложил палец к губам. Одно дело - вести в гостиничном номере общие разговоры о времени и о себе и совсем другое - строить планы на ближайшие часы.
   Лида кивнула. Гордеев быстро переложил кое-что из портфеля в чемодан, а из чемодана - в портфель, подхватил Лидино заграничное чудовище, с которого предварительно содрал наконец бумажную упаковку, и они прошли в холл.
   - Лифт только наверх, - безразлично сказала дежурная по этажу. Их должность устояла даже в экономических штормах эпохи. - Лестница там.
   Пришлось идти по лестнице.
   Вдруг они услышали цоканье каблуков, а между вторым и третьим этажом увидели поднимающуюся им навстречу девушку ростом под стать Лиде, в длинном, но открытом платье и в босоножках на высоченных шпильках.
   - Лидуха! - воскликнула девушка. - Ты что это делаешь в наших краях?
   - Танча?! - Лида удивилась, пожалуй, посильнее.
   - Ага! На каникулы приехала?
   - На каникулы. А...
   - А я здесь работаю. Фирма наша два номера арендует на третьем этаже. Зайдешь? - Гордеева эта девушка, которая в его реестре женской красоты прошла бы по разряду "смазливых", казалось, не замечает. Посидим-поболтаем, кофейку попьем, расскажешь, как там, в столице... - Она наконец посмотрела на господина адвоката - темные глаза, очи черные, внимательные. - С молодым человеком своим познакомишь.
   - Это Юрий Петрович, - сказала Лида. - А это моя бывшая одноклассница Таня.
   Гордеев и гостиничная дива обменялись пристальными взглядами.
   - Сейчас нам некогда, - развела руками Лида. - Может, позже как-нибудь. Я ведь на все лето приехала.
   - Телефон у тебя тот же? - спросила Таня-Танча.
   - Тот же.
   - А моим так и не поставили. - Разговорчивая девица, вероятно природная брюнетка, привычно, как видно играя, поправила свои роскошные волосы, умело выкрашенные в светло-русый цвет. - Так что пользуюсь мобильным, - прибавила она вроде не хвастаясь, но со значением.
   - Значит, и сюда добралась цивилизация! - с наигранным восторгом произнес Гордеев.
   - А то! - Владелица новейшего средства связи выставила из разлетающихся складок платья на ступеньку рядом с Гордеевым свою длинную загорелую ногу, гладкую, как отполированная.
   - Ну до свидания, Таня! - Лида заторопилась вниз, Гордеев - следом.
   - Пока.
   - Это наша классная знаменитость, - объяснила Лида, когда они вышли из лестничной шахты в холл. - Таня Вершкова. Она в десятом классе участвовала в областном конкурсе красоты и заняла первое место. Куда-то уезжала, то ли в Москву, то ли даже за рубеж, вроде у нее был контракт фотомодели... Потом вернулась. Интересная девочка. - Лида фыркнула. - А прозвище у нее откуда-то взялось смешное - мне ребята из нашего класса рассказывали Джуси Фрут. Представляете, королева красоты - и какая-то жвачка.
   - Бывает, - протянул Гордеев, проходя вслед за Лидой через вертящуюся входную дверь на улицу.
   Обвел глазами площадь, набережную, высокие деревья с яркими, еще не изъеденными летом листьями.
   - Красота. - Хмыкнул: - И при этом, как вы изволили выразиться, серая зона.
   Глава 9. ТАМ, ГДЕ ЧИСТО, - СВЕТЛО
   - Пусть глядит в оба, - сказал он угрюмо.
   Э. Хемингуэй. Отцы и дети
   Вновь Гордеев тащился по Булавинску с чемоданом, правда, на этом, так сказать, переходе только с одним. Андреевы тоже жили в старой части города, и, как заметила Лида, шагать до ближайшей автобусной остановки было почти столько же, сколько до самого дома.
   Действительно, вновь идя живописными переулками, они вышли на довольно широкую улицу, застроенную, судя по домам, в тридцатые - пятидесятые годы.
   - Это наш проспект Независимости, - сказала Лида. - Замечательная трасса. До семнадцатого года называлась Александровским проспектом, потом не очень долго - улицей товарища Троцкого, затем Красных Партизан, в тридцать девятом году переименовали в проспект Сталина...
   - А потом?
   - Потом она стала проспект Семилетки, после снятия Хрущева проспектом Октябрьской Революции и вот теперь, уже несколько лет, проспект Независимости.
   - Ждете новых переименований?
   - Я хотела бы одного, последнего. Пусть к нему возвратится первоначальное название. Император Александр Третий, в память о котором проспект назвали, был не самым плохим правителем в нашей истории. Во всяком случае, ему было бы трудно понять, почему это улица называется "Независимости". От чего? От кого? Чьей независимости - России? Здорово!
   - Наверное, мы теперь независимы от обязательств перед бывшими союзными республиками? - полушутливо предположил Гордеев.
   - Независимы от своевременной выплаты зарплат и пенсий, от социальных гарантий, от охраны детства! - в сердцах воскликнула Лида. - Что же это с нами происходит, Юрий Петрович?! Коммунизм - мертвое поле, а здесь - пока болото!
   - Лида Борисовна, могу только поделиться опытом. Я не предаюсь глобальным рассуждениям, я верю в судьбу и больше люблю размышлять не о времени, а о себе. Я попросту осуществляю защиту по уголовным делам, а иногда берусь и за дела гражданские!
   - Да, пожалуй. Я тоже попробую найти себе дело. - Она остановилась и вздохнула уже привычно для Гордеева. - А это наш дом. Пришли наконец.
   Семья Андреевых жила в кирпичной трехэтажке - такие строили после войны по всей стране в более или менее крупных городах для номенклатуры и провинциальной элиты.
   - Знакомая архитектура, - сказал Гордеев
   - Эту квартиру родители выменяли у вдовы директора школы. И я потом в ней училась. Пятая спецшкола, английская, считалась у нас лучшей. Она и еще двадцать седьмая, математическая. Но я в цифрах не сильна, а то, может, пошла бы в экономисты, как мама.
   Квартира опечатана не была. Взяв у Лиды ключи, господин адвокат собственноручно открыл оба замка. Оставив вещи в прихожей, они заглянули во все помещения, включая туалет и кладовую. Трехкомнатная квартира, в которой жила Лида с родителями, несмотря на отсутствие хозяев, удивляла порядком.
   - Значит, обыска не было, - решил Гордеев.
   - А он должен был быть? - с испугом спросила Лида.
   - Вполне. По делам о взятках, как правило, у обвиняемых производят обыск.
   Много книг в шкафах до потолка, пианино, музыкальный центр и новейший телевизор "Филипс" с огромным экраном - гостиная. В комнате Лиды все было как при ее отъезде из Булавинска зимой, после каникул. Видно, что здесь вытирали пыль с мебели и вещей, чистили палас на полу. Хотя цветы на окне уже давно не поливали - очевидно, с той поры, как был арестован Борис Алексеевич.
   Лида заглянула в холодильник. Он работал, там было довольно много продуктов, несколько банок пива "Jever".
   - Папино любимое, - сказала Лида.
   - Хорошее пиво, - одобрил выбор коллеги Юрий Петрович и зябко передернул плечами, вспомнив, как однажды, в годы работы в прокуратуре в бригаде Турецкого, должен был отведать обед в следственном изоляторе. Надеюсь, до его возвращения оно не успеет испортиться.
   - Давайте, я что-нибудь приготовлю поесть, - предложила Лида, заглядывая в морозильник. - Курица... можно разморозить в микроволновке. Или гавайскую смесь пожарить.
   - Лида, мы же договорились! Неужели в Булавинске умеют только сажать невиновных, а накормить усталых путников не могут? Давайте так: обедаем у новых рестораторов, а ужинаем у вас - согласны?
   - Но ведь в ресторане дорого!
   Как уже понял Гордеев, Лида была дочкой в семье с достатком. Но он не почувствовал, что она любит разгуляться, а теперь и вовсе, когда отец попал в беду, примеривалась к каждой трате.
   - А мы не пойдем в ресторан. Пойдем куда-нибудь в кафе на свежем воздухе, у реки.
   - Ну хорошо. Только я вам пока все же сделаю бутерброд - для аппетита.
   - Лучше минеральной воды.
   - И минеральной воды. Проходите в гостиную.
   Сев на диван, господин адвокат взял коробочку дистанционного управления, щелкнул кнопкой.
   Телевизор включился на видеоканале, но, поскольку видеомагнитофон включен не был, на экране ничего, кроме тускло-пестрого мелькающего снега, не появилось.
   "Серая зона", - вновь вспомнилось Гордееву.
   Он переключился на российский канал, где шел какой-то сериал с семейным, как видно, сюжетом. Вошла Лида, вкатив в гостиную столик с тарелками со шпротами, лежащими на галетах, и с маслинами в вазочке. Стояла и бутылка минеральной.
   - Вот, - сказала Лида. - Предложила закусить, а хлеба-то нет. Тот, что папа оставил, - заплесневел, хорошо, хоть галеты нашлись.
   - Ничего, - взялся за минералку Гордеев. - Главное - вода!
   - Я вас сейчас угощу чем-то поинтереснее. - Лида открыла бар. - Папа с мамой нередко перед обедом пили горький ликер, ну, его еще называют желудочным, но это звучит как-то не очень...
   Она вытащила две крохотные бутылочки:
   - А ликер вкусный.
   Полезла в горку за стопками. Они стояли по переднему краю деревянной полки, но, когда Лида взялась за одну, она отклеилась со щелчком, будто ее поставили невымытой, и донышко, влажное от капель, прилипло к поверхности.
   - Странно! - сказала Лида.
   - Погодите! - воскликнул Гордеев. - Не двигайтесь!
   Она недоуменно посмотрела на него, но замерла, держа рюмку в руке.
   Гордеев огляделся по сторонам, подошел к бару и вытащил оттуда пачку бумажных салфеток.
   Поднес одну Лиде:
   - Очень аккуратно. Кладите сюда стопку.
   Лида положила хрустальную стопку в развернутую господином адвокатом салфетку.
   - Что "странно", Лида? - спросил Гордеев, глядя на стопки, остающиеся в ряду.
   - Странно, что ее поставили в горку, не помыв. Для мамы это было просто невозможно, это чистюля из чистюль, но и папа никогда так не поступал.
   Гордеев сквозь салфетку начал касаться стопок. Та, рядом с которой стояла прилипшая, тоже снялась со своего места со щелчком. Все остальные были чисты.
   - Очень неплохо, - сказал Гордеев. - Лида, у вас есть какой-нибудь чистый пакетик?
   Лида сходила и принесла пакет с колготками.
   - Новые, - усмехнулась она и вытащила содержимое. - Пожалуйста.
   Гордеев, отдельно завернув каждую стопку, положил их в пакет.
   - Возможно, что какая-то ерунда, случайность. Однако из этих стопок пили что-то сладкое, но крепкое. Может быть, и ваш биттер ликер. У вас были большие запасы?
   Лида, а он следом заглянули в бар.
   - Вот, стоят коробочки. Все вроде на месте. По четыре штучки в каждой. Сколько их было, я, конечно, не знаю. Но в мусорном ведре ничего нет. Пусто. Это тоже папа с мамой: у нас мусор не задерживался. Борьба с тараканами должна быть беспощадной.
   - Бутылки тоже все не распечатаны, - отметил Гордеев. - Да здесь, кроме этих микромерзавчиков, никаких ликеров больше и нет.
   - В холодильнике початая бутылка водки, тоже не подходит.
   - Ну хорошо. Давайте попробуем ваш желудочный ликер.
   Они выпили нечто, сильно отдающее анисом.
   - То, что стоит у вас в холодильнике, мне нравится больше, - сказал Юрий Петрович, закусывая маслиной.
   - Хотите?
   - Ни за что! - Гордеев вновь взялся за стакан с минералкой. - Да, в жизни бывает всякое, и, возможно, ваш отец встречался здесь с кем-то по делу, в котором участвовал... Ну, выпили немного, а потом вдруг кто-то позвонил, ваш отец заторопился, поставил эти стаканчики на место, а потом забыл помыть - или уже не смог...
   - Но об этом мы можем спросить у него!
   - Обязательно.
   Телевизор продолжал работать, семейные страсти на экране кипели.
   - Ого! - вдруг воскликнула Лида. - Все же здесь кто-то был!
   - Та-ак, - протянул Юрий Петрович вопрошающе.
   - А вот смотрите, - она показала на две полки с видеокассетами над нишей в шкафу, где стоял телевизор. - Мы, Андреевы, все немного педанты. Зануды. Порядок - залог успеха. Каждой вещи - свое место. Вот и кассеты... Видите?
   Все кассеты были в футлярах, имитирующих книжные обложки.
   - Папа у нас главный видеоман, но записи у него специфические. Во-первых, это аналитические передачи, во-вторых, театральные. И конечно, он записывал для меня все интересное по истории. Но вот видите, как сейчас стоят эти кассеты. Всего их на полке тридцать, из них десять в футлярах малинового цвета, а двадцать - в футлярах под кожу. Папа всегда ставил так: на краях по три малиновых футляра и в центре - четыре. Порядок жесткий, раз и навсегда: ни я, ни мама его не нарушали. Считайте его маленькой причудой главы семьи. А сейчас...
   Малиновые футляры были разделены на две части: по пять.
   - А мог ли ваш папа переставить их по-новому?
   - Едва ли, - твердо сказала Лида. - Во всех этих футлярах - записи довольно давнего времени, а в малиновых - фильмы. По центру - четыре кассеты с фильмами Феллини, это любимый папин режиссер. Самый любимый. Центровой, как говорится. И эти четыре кассеты никак не могли оказаться сбоку, да еще разделенными по две. Не папина рука так ставила!
   - Погодите-погодите, - задумался Гордеев. - Когда я вошел и включил телевизор, он оказался на видеоканале. Так... Могу представить и такую картину: сюда приходят двое, роются в кассетах, что-то ищут, просматривают их, коротая время, потягивают что-то, принесенное с собой из стопок, затем, несколько утомленные видеомарафоном, уходят, забыв переключить телевизор, вымыть как следует рюмки... Похоже?
   - Похоже. Но что в наших кассетах могло заинтересовать этих пришельцев?
   - Если бы знать! Видите, нам есть что обсудить с Борисом Алексеевичем! Кстати, Лида, напомните, как зовут этого молодого человека, который сообщил вам об аресте папы?
   - Володя Иноземцев. Он мой школьный приятель.
   - А с ним можно связаться?
   - Конечно. Я могу позвонить хоть сейчас.
   - Да, позвоните, пожалуй. Сегодня пятница, возможно, он куда-нибудь уедет на выходные. А нам времени до понедельника терять нельзя.
   Лида взялась за телефон.
   Глава 10. ОБЕД БЕЗ ДЕСЕРТА
   У меня когда свинина - всю свинью давай на стол, баранина - всего барана тащи, гусь - всего гуся!
   Н. Гоголь. Мертвые души, V
   К счастью, Володя был дома. Он вызвался повидаться немедленно, и через пятнадцать минут они с Гордеевым уже знакомились на площади возле городского театра.
   Хотя Володя учился в Усть-Басаргинском мединституте, в Булавинске он бывал регулярно, изменяющийся город знал прекрасно и решил, что их запоздалый обед может пройти в каком-нибудь кафе Купеческого сада - так здесь по привычке называли большой сквер в центре города, хотя в советское время он носил длинное название - парк культуры и отдыха имени Маяковского.
   Поместились в летнем кафе, главное преимущество которого было в том, что все столики в нем стояли под отдельными полотняными зонтами-грибками. Лида решила ограничиться салатом, чашкой бульона с пирожком и мороженым, Володя уже пообедал, а специально для Гордеева заказали уху "Золотой таймень", пельмени "Три медведя", морс из морошки и местное пиво для всех, которое называлось тоже громко - "Землепроходец", но напоминало "Жигулевское". Впрочем, и весь обед по вкусу был прост, хотя, вероятно, повара старались.
   За то время, как Володя позвонил Лиде в Москву, ему удалось узнать кое-что поподробнее. Он проходил практику на городской "Скорой помощи", исполняя обязанности фельдшера, и благодаря этому завел кучу полезных знакомств. Видно было, что он неравнодушен к Лиде и старается не только дружески поддержать ее, но и чем-то помочь.
   Все, по мнению Володи и тех людей, с которыми он говорил, началось еще в прошлом году, когда при неясных обстоятельствах около городского полиграфического комбината погиб главный редактор городской газеты "Булавинские ведомости" Лев Чащин.
   Эта газета была основана или, точнее, восстановлена недавно, в годы перестройки. Под таким названием выходила она до девятнадцатого года, когда была закрыта красными за поддержку правительства адмирала Колчака, а может быть, как добавил Володя, просто потому, что была независимой и попала под общие репрессии большевиков против старой российской печати. В ее здании стала помещаться новая партийная газета "Светоч революции", которую переименовали вскоре в "Правду Булавинска".
   Собственно, Чащин и начинал как журналист в этой газете: готовил в ней молодежный вкладыш, потом заведовал отделом информации. Когда началась перестройка, сотрудники газеты разделились на две большие группы. Как и по всей стране, здесь были свои "демократы" и свои "консерваторы". Конечно, Чащин не удержался бы в газете со своими, как их здесь нередко называли, диссидентскими взглядами, но его поддерживал бывший однокурсник, горбачевец Костюков, ставший первым секретарем горкома партии. Поддерживал, не делая, однако, попыток снять главного редактора Залужного. Чащин писал о современных проблемах Булавинска, но его печатали обычно в московских газетах, а в "Правде Булавинска" ему удавалось вести лишь краеведческую страницу - о прошлом города.
   Споры и конфликты продолжались вплоть до дней ГКЧП, когда Залужный тиснул в газете все документы путчистов, а Чащин собирал митинги в поддержку Горбачева и Ельцина. Костюков в это время был в отпуске, но вернулся вовремя - "то есть утром того дня, когда путчисты были арестованы", не без иронии заметил Володя.