Страница:
Раны Отчаянного, к счастью неглубокие, тем временем зашили, и Лоуренс, приложив большие усилия, уговорил его хоть немного поесть. К утру стало ясно, что Отчаянный поправляется. Лихорадки у него не было, и никаких поблажек ожидать больше не приходилось. Лоуренс получил от адмирала Лентона официальный вызов в штаб запасника. Провожая портшез, в котором он туда отправлялся, Отчаянный заявил:
– Если завтра утром ты не вернешься, я пойду тебя искать.
Отговорить его не удалось, да и какие тут можно найти слова? Дело явно шло к аресту, если только Лентон не найдет каких-то чудодейственных доводов против, а трибунал по совокупности правонарушений вполне мог приговорить капитана к смерти. Обычно авиаторов вешали разве что в случае государственной измены, но Барэм наверняка постарается, чтобы Лоуренса судила коллегия морских офицеров. Они подойдут к делу гораздо пристрастнее, и перспектива лишиться боевого дракона не остановит их: Отчаянный все равно потерян для Англии, раз Китай требует его назад.
Эту ситуацию, и без того непростую, для Лоуренса отягощало сознание, что он поставил под удар своих офицеров. Грэнби и другим лейтенантам – Эвансу, Феррису, Риггсу – придется ответить за неподчинение Барэму. Их могут уволить со службы – для авиатора, которого обучают летать с раннего детства, страшнее наказания не придумаешь. Даже мичманов, которые в лейтенанты так и не вышли, не принято увольнять в отставку. Для них всегда находят места в питомниках и запасниках, обеспечивая их обществом сослуживцев.
Нога за ночь стала чуть получше, но Лоуренс, самостоятельно взойдя на штабное крыльцо, побледнел и покрылся потом. Он постоял, перебарывая дурноту, и вошел в небольшой кабинет адмирала.
– Бог мой! Я думал, лекари вас отпустили! – воскликнул Лентон вопреки нетерпеливой гримасе Барэма. – Садитесь, пока не упали; держите, – продолжал он, сунув в руку Лоуренса стакан бренди.
– Благодарю, сэр. Меня действительно отпустили. – Лоуренс пригубил спиртное только из вежливости – голова у него и без бренди неважно работала.
– Довольно с ним нянчиться, – прервал Барэм. – В жизни не видел, чтобы офицер вел себя столь вопиющим образом. Честное слово, Лоуренс, я никогда не питал любви к виселице, но вас бы повесил с большой охотой. Лентон клянется, что тогда ваш зверь станет неуправляемым, а по мне он и теперь строптив дальше некуда.
Лентон сжал губы, выслушав этот презрительный отзыв. Лоуренс мог лишь догадываться, сколько сил и нервов потратил воздушный адмирал, убеждая Барэма. Ни заслуги Лентона, ни только что одержанная победа не имели решающего значения в высоких сферах. Барэм мог безнаказанно унижать его, в то время как любой флотский адмирал пользовался достаточным влиянием, чтобы требовать к себе уважения.
– Вас, бесспорно, следует отправить в отставку, – продолжал Барэм. – Но животное, столь же бесспорно, следует отправить в Китай, и здесь нам, к великому сожалению, требуется ваше содействие. Уговорите его как-нибудь, и покончим на этом; но если вы снова вздумаете упорствовать, будь я проклят, если в конце концов вас не вздерну. Зверя застрелим, а китайцы могут убираться ко всем чертям.
Лоуренс, забыв о контузии, едва не взвился со стула, но Лентон надавил ему на плечо.
– Вы заходите чересчур далеко, сэр. У нас в Англии драконов расстреливают разве только за людоедство, и мы не станем менять эту традицию ради вас. Недоставало мне только бунта в воздушном корпусе.
Барэм пробурчал себе под нос что-то насчет отсутствия дисциплины. Лоуренс счел это хорошим признаком, зная, что лорд хорошо помнит большой мятеж 1897 года, когда восстала половина королевского флота.
– Будем надеяться все же, что до этого не дойдет. На Спитхедском рейде[8] стоит транспорт «Верность», который может выйти в море через неделю. Вопрос, как погрузить на него дракона, который не желает ехать по доброй воле.
Лоуренс не находил слов для ответа. Неделя – очень короткий срок. В голову лезли безумные мысли о бегстве. Из Дувра на континент можно перелететь без труда, а в Германии сохранилось немало лесов, где драконы – только мелких, правда, пород – до сих пор живут на свободе.
– Нужно подумать, – сказал Барэму Лентон. – Позволю себе заметить, сэр, что дело с самого начала велось из рук вон плохо. Дракон взбудоражен, а их и в спокойном состоянии непросто уговорить сделать то, что им не по вкусу.
– Я сыт по горло вашими отговорками, Лентон, – начал Барэм, но ему помешал стук в дверь.
– Сэр… – успел промолвить испуганный мичман и тут же отскочил прочь: китайские солдаты попросту смели его, расчищая путь принцу Юнсину.
Пораженные англичане не сразу вспомнили об этикете. Лоуренс все еще пытался встать, когда принц уже вошел в комнату. Юнсину поспешно придвинули стул лорда Барэма, но он отмахнулся, из-за чего остальные тоже не могли сесть. Лентон незаметно взял Лоуренса под руку, но комната продолжала кружиться, и яркий наряд принца резал капитану глаза.
– Так-то вы проявляете свое уважение к Сыну Неба? – заговорил принц, обращаясь к Барэму. – Вы снова бросили Лун Тен Сяна в бой, а теперь тайно сговариваетесь с целью оставить при себе краденое.
Барэм, пять минут назад готовый послать китайцев ко всем чертям, побледнел и залепетал:
– Право же, ваше высочество, я не хотел…
Но Юнсин и не думал прерывать свою речь.
– Я осмотрел местный зверинец, или запасник, как вы его именуете. Знакомство с вашими варварскими методами позволяет понять, как могла зародиться у Лун Тен Сяна столь недостойная привязанность. Он, естественно, дорожит человеком, от которого зависят те небольшие удобства, что только и доступны ему. – Принц смерил Лоуренса презрительным взглядом. – Вы воспользовались его юностью и неопытностью, но даром это вам не пройдет. Мы не потерпим больше никаких проволочек. Вернувшись домой и заняв подобающее ему место, Лун Тен Сян быстро поймет, в сколь низком обществе его вынуждали существовать.
– Ваше высочество ошибается: мы готовы оказать вам всяческое содействие, – заверил Лентон, пока Барэм мучился в поисках более изысканных выражений. – Только вот Отчаянный ни за что не покинет Лоуренса. Дракон, как известно вашему высочеству, никуда без своего опекуна не поедет.
– Значит, капитан Лоуренс поедет с ним вместе, – отрезал Юнсин. – Он, я полагаю, в опекуне не нуждается?
Лоуренс не верил своим ушам. Ошеломленное молчание прервал возглас Барэма:
– Вам нужен Лоуренс? Так забирайте его, бога ради!
Громадное облегчение вместе с плохим самочувствием помешали Лоуренсу вникнуть в смысл дальнейшего разговора. Он еле держался на ногах, и Лентон в конце концов приказал ему отправляться в постель. Капитан, передав через горничную короткую записку Отчаянному, провалился в тяжелый, не приносящий свежести сон.
Он проспал четырнадцать часов и очнулся только на следующее утро. Капитан Роланд, запрокинув голову и открыв рот, дремала рядом на стуле. Она проснулась сразу же после него, протерла глаза и зевнула.
– С пробуждением, Лоуренс. Ну и нагнали же вы на всех страху. Эмили прибежала ко мне, потому что Отчаянный себе места не находил. С чего это вам вздумалось посылать ему такую записку?
Лоуренс попытался вспомнить, что же такое он написал, но о вчерашнем дне у него остались самые смутные воспоминания – кроме одной вещи, накрепко засевшей в мозгу.
– Роланд, у меня напрочь отшибло память. Но ведь Отчаянный понял, что я еду с ним?
– Теперь уже понял. Мне все объяснил Лентон, когда я пришла вас разыскивать, но из этого, – она подала Лоуренсу листок бумаги, – он вряд ли мог что-то извлечь.
Лоуренс с трудом узнал собственный почерк.
– Не помню ни единого слова… хотя нет, постойте. «Верность» – это название транспорта, Сыном Неба Юнсин величает императора. Не пойму только, зачем мне было повторять этот языческий вздор на бумаге – должно быть, в голове помутилось. Пожалуйста, бросьте это в огонь, а Отчаянному скажите, что я совсем поправился и скоро приду к нему. Прошу вас еще позвонить, чтобы мне помогли одеться.
– По-моему, вам лучше остаться в постели. Особой спешки, как я понимаю, нет, а Барэм хотел поговорить с вами. Я скажу Отчаянному, что вы живы и находитесь в здравом уме. Передавать новые послания от вас к нему и обратно поручим Эмили.
Лоуренс внял ее совету. Встать он в самом деле был еще не готов и хотел приберечь все свои силы для разговора с Барэмом. Но вместо лорда, к счастью, явился Лентон.
– Боюсь, вам предстоит чертовски долгое путешествие, Лоуренс. Хочу надеяться, что это время пройдет не слишком уж скверно. – Адмирал взял себе стул и сел. – Помню, в девяностые годы, когда наш транспорт шел в Индию, нас три дня трепал шторм. Дождь хлестал просто ледяной, драконы даже полетать не могли. Бедняжка Обверсария всю дорогу страдала, а когда у дракона морская болезнь, вам тоже не сладко приходится.
Лоуренс драконьим транспортом никогда не командовал, но эту картину представил себе очень живо.
– Счастлив заверить вас, сэр, что Отчаянный очень хорошо переносит морские путешествия и получает от них немалое удовольствие.
– Посмотрим, как-то ему понравится ураган. Впрочем, при нынешних обстоятельствах вам обоим, пожалуй, возражать не приходится.
– Вы правы, сэр. – Лоуренс предвидел, что попадет из огня на сковородку, но был благодарен и за то, что поджарится не столь быстро. Путешествие займет много месяцев, и случиться за это время может все что угодно. Надежда остается всегда.
– Вид у вас неважный, – кивнул Лентон, – поэтому долго распространяться не буду. Мне удалось втолковать Барэму, что весь ваш экипаж должен ехать с вами. В противном случае у некоторых офицеров могут быть серьезные неприятности, и хорошо бы вам отчалить как можно скорее, пока он не передумал.
У Лоуренса, который на это не смел и надеяться, свалился с души еще один груз.
– Я в неоплатном долгу перед вами, сэр…
– Полно, что за вздор. – Лентон помолчал и добавил: – Мне чертовски жаль, Лоуренс. На вашем месте я от такого варварства обезумел бы еще раньше.
Лоуренс не знал, что и сказать – ему казалось, что он не заслуживает столь доброго к себе отношения.
– Жаль также, – продолжал Лентон, – что я не могу дать вам больше времени на поправку. Зато на корабле вам только и дела будет, что отдыхать. Барэм обещал им, что «Верность» отплывет не позже, чем через неделю – хотя за такой срок ему, мне сдается, трудновато будет найти капитана.
– Мне кажется, командовать ею назначили Картрайта? – припомнил Лоуренс. Он все еще читал «Флотские ведомости» и следил за карьерой своих прежних товарищей. Картрайт запомнился ему оттого, что они когда-то вместе служили на «Голиафе».
– Да, когда она собиралась идти в Галифакс – там для него вроде бы строится какой-то другой корабль. Они не могут ждать его целых два года, пока он будет ходить в Китай и обратно. Ну, кого-нибудь да отыщут, я полагаю, а вы пока что готовьтесь.
– Можете на нас положиться, сэр. Через неделю я буду совсем здоров.
В этом Лоуренс, пожалуй, был слишком оптимистичен. После ухода Лентона он хотел написать письмо, но голова опять разболелась. Выручил его Грэнби, взволнованный будущим путешествием и в грош не ставящий опасность, которая грозила его карьере.
– Как будто я мог поступить иначе, когда этот мерзавец приказывал схватить вас и наставлял на Отчаянного мушкеты! Выбросьте это из головы и говорите, что нужно писать.
Лоуренс больше не пытался призвать его к осторожности: преданность Грэнби не уступала силой былой неприязни.
– Всего несколько строк, пожалуйста – капитану Томасу Райли. Сообщите ему, что через неделю мы отплываем в Китай. Если он не против командовать транспортом, пусть, не мешкая, обратится в Адмиралтейство: Барэму срочно нужен кто-нибудь на пост капитана «Верности». Добавьте еще, что на меня ссылаться не надо.
– Понимаю. – Грэнби быстро настрочил требуемое. Почерк у него был не самый изящный, но поддавался прочтению. – А вы хорошо его знаете? Ведь нам придется долго иметь с ним дело.
– Да, очень хорошо. Он был у меня третьим лейтенантом на «Белизе» и вторым на «Надежном». Присутствовал при рождении Отчаянного. Отличный офицер и моряк – лучшего и желать нельзя.
– Я сам отнесу письмо курьеру и накажу ему проследить за доставкой. Славно будет, если нам достанется не какой-нибудь надутый индюк… – Тут Грэнби осекся в смущении: не так давно он считал «надутым индюком» и самого Лоуренса.
– Спасибо, Джон, – поспешно, щадя его, сказал Лоуренс. – Не стоит пока слишком на это надеяться: министерство вполне может предпочесть кого-то более опытного. – Про себя, однако, он считал эту вакансию превосходным шансом. Избытка добровольцев Барэму наверняка не представится.
Драконий транспорт, каким бы внушительным он ни казался сухопутному человеку, – судно не слишком завидное. Он подолгу простаивает в порту, ожидая своих пассажиров, а команда тем временем предается разгулу и пьянству. Бывает и так, что он месяцами торчит посреди океана, служа опорным пунктом для тех драконов, что путешествуют с пересадкой. Это еще хуже морской блокады, поскольку общества там нет никакого. Транспортам редко доводится участвовать в битвах, а стало быть, и призовые достаются им редко. Тот, кто может надеяться на лучшее, вряд ли захочет командовать таким кораблем.
Но «Надежный», сильно потрепанный штормом после Трафальгара, еще долго простоит в сухом доке. У Райли нет связей, чтобы получить новый корабль, и почти нет капитанской выслуги. Он будет не менее рад представившейся возможности, чем Лоуренс – перспективе выйти в море с таким капитаном, а Барэм скорее всего ухватится за первого же охотника.
Весь следующий день Лоуренс со столь же малым успехом корпел над другими необходимыми письмами. Состояние его дел не предусматривало долгого путешествия вне досягаемости курьерской почты. Притом за последние тяжкие недели он совершенно забросил личную переписку и теперь непременно должен был ответить нескольким адресатам, в первую очередь родственникам. Отец после битвы при Дувре немного смягчил свое отношение к новой профессии сына. Напрямую письмами они пока не обменивались, но Лоуренсу по крайней мере не приходилось больше скрывать своей переписки с матерью – все недавние послания он открыто адресовал ей. Последние события могли подвигнуть отца на повторный запрет этой привилегии, однако Лоуренс надеялся, что тот услышит о них лишь в самых общих чертах. Барэму невыгодно было расстраивать лорда Эллендейла – особенно теперь, когда их общий политический союзник Уилберфорс на новой парламентской сессии собирался вновь выступить за отмену рабства.
Другие корреспонденты, которым предстояло увидеть сильно изменившийся почерк Лоуренса, были в основном морскими офицерами, хорошо понимавшими, что такое внезапный отъезд. Многочисленность писем, при всей их краткости, сделала свое дело. К следующему визиту Джейн Роланд Лоуренс в полной прострации, закрыв глаза, лежал на подушках.
– Я, конечно, отправлю все это, но вы ведете себя неразумно, – пожурила она. – Удар по голове может иметь скверные последствия, даже если череп остался цел. Когда у меня в Вест-Индии была желтая лихорадка, я не делала вид, что чувствую себя хорошо. Я лежала в постели, кушала кашку, пила горячее молоко с вином и встала на ноги быстрей, чем все мои товарищи по несчастью.
– Спасибо за письма, Джейн. – Лоуренс с ней не спорил. Он действительно чувствовал себя хуже некуда и порадовался, когда она задернула шторы, погрузив комнату в благодетельный сумрак.
Разбудил его шум за дверью.
– Убирайтесь отсюда, – шипела Роланд, – не то я спущу вас с лестницы. Вздумали тоже – прокрадываться к больному, как только я выйду из комнаты!
– Но мне необходимо поговорить с капитаном Лоуренсом, – растерянно настаивал другой, незнакомый голос. – Я приехал сюда из Лондона…
– Ступайте к адмиралу Лентону, если это так срочно. Мне безразлично, что вы служите в министерстве. По возрасту вы годитесь мне в мичманы, и я отказываюсь верить, что ваше срочное дело не может подождать до утра.
Джейн поплотнее прикрыла дверь, и Лоуренс, ничего больше не слыша, снова заснул. Но утром защищать его стало некому. Как только горничная принесла завтрак – ту самую кашку и молоко, приправленное вином, – новая попытка вторжения увенчалась полным успехом.
– Простите, сэр, что врываюсь к вам таким образом, – заговорил незнакомец, без спросу придвигая к постели стул. – Позвольте мне объясниться, – продолжал он, устраиваясь на самом краю сиденья. – Меня зовут Хэммонд, Артур Хэммонд. Министерство командировало меня сопровождать вас ко двору китайского императора.
Хэммонд был на удивление молод, не старше двадцати лет, с буйной гривой темных волос и одухотворенным выражением на бледном худом лице. Неловкость его извинений оправдывалась желанием поскорее перейти к делу.
– Нас, конечно, не представили… но все это застало нас совершенно врасплох, а отплытие, по словам лорда Барэма, назначено на двадцать третье число. Мы могли бы настоять на отсрочке, если вы пожелаете…
Лоуренс этого отнюдь не желал, хотя напористость Хэммонда его в самом деле несколько удивила.
– Я полностью к вашим услугам, сэр. Нельзя откладывать путешествие ради пустых формальностей, особенно если принцу Юнсину уже назвали число.
– Я того же мнения, – с большим облегчением ответил Хэммонд.
Лоуренс, принимая во внимание его юные лета, заподозрил, что он получил это назначение лишь по нехватке времени, но молодой человек его быстро разубедил. Достав из нагрудного кармана толстую кипу бумаг, Хэммонд повел речь об их будущей миссии.
Лоуренс упустил нить почти сразу. Хэммонд, временами переходя на китайский, повествовал о посольстве Макартни, состоявшемся четырнадцать лет назад. В то время Лоуренс, только что произведенный в лейтенанты, был поглощен делами флота, собственной карьерой и имел лишь смутное понятие о том, что происходит на дипломатической ниве.
Хэммонда он, однако, не прерывал – как потому, что трудно было вставить хоть слово в этот плавно струящийся монолог, так и потому, что сей монолог странным образом успокаивал. Хэммонд говорил не по годам веско, с очевидным знанием дела – и, что еще важнее, без малейших признаков неуважения, которое так возмущало капитана в манере Барэма. Чувствуя, что обрел в молодом дипломате союзника, Лоуренс внимательно слушал, хотя сам помнил лишь то, что корабль Макартни «Лев» первым из европейских судов составил карту залива Чжитао.
– О, – произнес Хэммонд с заметным разочарованием, поняв, что переоценил своего слушателя. – Впрочем, это не столь уж и важно, ведь посольство закончилось полнейшим провалом. Макартни отказался совершить коутоу, обряд поклонения императору, и китайцы были оскорблены. Они не позволили нам основать в Китае постоянную миссию и выпроводили англичан прочь под эскортом десятка драконов.
– Да, помню. – Лоуренс действительно обсуждал это с сослуживцами на батарее, горячо возмущаясь тем, что к послу Британской империи отнеслись таким образом. – Но ведь при коутоу требовалось пасть ниц?
– Мы не можем критиковать обычаи иностранцев, когда являемся к ним со шляпой в руке, – серьезно заявил Хэммонд. – Вы сами видите, сэр, какие это возымело последствия. Уверен, что этот инцидент до сих пор отравляет англо-китайские отношения.
Лоуренс нахмурился. Довод в самом деле звучал убедительно и позволял объяснить, почему Юнсин постоянно ожидает со стороны англичан каких-то оскорбительных выходок.
– Думаете, именно поэтому они столько лет спустя предложили Бонапарту селестиала?
– Скажу вам с полной откровенностью, капитан: мы не имеем не малейшего представления о причине такого поступка. Все эти четырнадцать лет нашим единственным утешением и краеугольным камнем нашей внешней политики служила твердая убежденность в том, что китайцам до Европы столько же дела, как нам до пингвинов. Теперь наши основы поколебались.
Глава 3
– Если завтра утром ты не вернешься, я пойду тебя искать.
Отговорить его не удалось, да и какие тут можно найти слова? Дело явно шло к аресту, если только Лентон не найдет каких-то чудодейственных доводов против, а трибунал по совокупности правонарушений вполне мог приговорить капитана к смерти. Обычно авиаторов вешали разве что в случае государственной измены, но Барэм наверняка постарается, чтобы Лоуренса судила коллегия морских офицеров. Они подойдут к делу гораздо пристрастнее, и перспектива лишиться боевого дракона не остановит их: Отчаянный все равно потерян для Англии, раз Китай требует его назад.
Эту ситуацию, и без того непростую, для Лоуренса отягощало сознание, что он поставил под удар своих офицеров. Грэнби и другим лейтенантам – Эвансу, Феррису, Риггсу – придется ответить за неподчинение Барэму. Их могут уволить со службы – для авиатора, которого обучают летать с раннего детства, страшнее наказания не придумаешь. Даже мичманов, которые в лейтенанты так и не вышли, не принято увольнять в отставку. Для них всегда находят места в питомниках и запасниках, обеспечивая их обществом сослуживцев.
Нога за ночь стала чуть получше, но Лоуренс, самостоятельно взойдя на штабное крыльцо, побледнел и покрылся потом. Он постоял, перебарывая дурноту, и вошел в небольшой кабинет адмирала.
– Бог мой! Я думал, лекари вас отпустили! – воскликнул Лентон вопреки нетерпеливой гримасе Барэма. – Садитесь, пока не упали; держите, – продолжал он, сунув в руку Лоуренса стакан бренди.
– Благодарю, сэр. Меня действительно отпустили. – Лоуренс пригубил спиртное только из вежливости – голова у него и без бренди неважно работала.
– Довольно с ним нянчиться, – прервал Барэм. – В жизни не видел, чтобы офицер вел себя столь вопиющим образом. Честное слово, Лоуренс, я никогда не питал любви к виселице, но вас бы повесил с большой охотой. Лентон клянется, что тогда ваш зверь станет неуправляемым, а по мне он и теперь строптив дальше некуда.
Лентон сжал губы, выслушав этот презрительный отзыв. Лоуренс мог лишь догадываться, сколько сил и нервов потратил воздушный адмирал, убеждая Барэма. Ни заслуги Лентона, ни только что одержанная победа не имели решающего значения в высоких сферах. Барэм мог безнаказанно унижать его, в то время как любой флотский адмирал пользовался достаточным влиянием, чтобы требовать к себе уважения.
– Вас, бесспорно, следует отправить в отставку, – продолжал Барэм. – Но животное, столь же бесспорно, следует отправить в Китай, и здесь нам, к великому сожалению, требуется ваше содействие. Уговорите его как-нибудь, и покончим на этом; но если вы снова вздумаете упорствовать, будь я проклят, если в конце концов вас не вздерну. Зверя застрелим, а китайцы могут убираться ко всем чертям.
Лоуренс, забыв о контузии, едва не взвился со стула, но Лентон надавил ему на плечо.
– Вы заходите чересчур далеко, сэр. У нас в Англии драконов расстреливают разве только за людоедство, и мы не станем менять эту традицию ради вас. Недоставало мне только бунта в воздушном корпусе.
Барэм пробурчал себе под нос что-то насчет отсутствия дисциплины. Лоуренс счел это хорошим признаком, зная, что лорд хорошо помнит большой мятеж 1897 года, когда восстала половина королевского флота.
– Будем надеяться все же, что до этого не дойдет. На Спитхедском рейде[8] стоит транспорт «Верность», который может выйти в море через неделю. Вопрос, как погрузить на него дракона, который не желает ехать по доброй воле.
Лоуренс не находил слов для ответа. Неделя – очень короткий срок. В голову лезли безумные мысли о бегстве. Из Дувра на континент можно перелететь без труда, а в Германии сохранилось немало лесов, где драконы – только мелких, правда, пород – до сих пор живут на свободе.
– Нужно подумать, – сказал Барэму Лентон. – Позволю себе заметить, сэр, что дело с самого начала велось из рук вон плохо. Дракон взбудоражен, а их и в спокойном состоянии непросто уговорить сделать то, что им не по вкусу.
– Я сыт по горло вашими отговорками, Лентон, – начал Барэм, но ему помешал стук в дверь.
– Сэр… – успел промолвить испуганный мичман и тут же отскочил прочь: китайские солдаты попросту смели его, расчищая путь принцу Юнсину.
Пораженные англичане не сразу вспомнили об этикете. Лоуренс все еще пытался встать, когда принц уже вошел в комнату. Юнсину поспешно придвинули стул лорда Барэма, но он отмахнулся, из-за чего остальные тоже не могли сесть. Лентон незаметно взял Лоуренса под руку, но комната продолжала кружиться, и яркий наряд принца резал капитану глаза.
– Так-то вы проявляете свое уважение к Сыну Неба? – заговорил принц, обращаясь к Барэму. – Вы снова бросили Лун Тен Сяна в бой, а теперь тайно сговариваетесь с целью оставить при себе краденое.
Барэм, пять минут назад готовый послать китайцев ко всем чертям, побледнел и залепетал:
– Право же, ваше высочество, я не хотел…
Но Юнсин и не думал прерывать свою речь.
– Я осмотрел местный зверинец, или запасник, как вы его именуете. Знакомство с вашими варварскими методами позволяет понять, как могла зародиться у Лун Тен Сяна столь недостойная привязанность. Он, естественно, дорожит человеком, от которого зависят те небольшие удобства, что только и доступны ему. – Принц смерил Лоуренса презрительным взглядом. – Вы воспользовались его юностью и неопытностью, но даром это вам не пройдет. Мы не потерпим больше никаких проволочек. Вернувшись домой и заняв подобающее ему место, Лун Тен Сян быстро поймет, в сколь низком обществе его вынуждали существовать.
– Ваше высочество ошибается: мы готовы оказать вам всяческое содействие, – заверил Лентон, пока Барэм мучился в поисках более изысканных выражений. – Только вот Отчаянный ни за что не покинет Лоуренса. Дракон, как известно вашему высочеству, никуда без своего опекуна не поедет.
– Значит, капитан Лоуренс поедет с ним вместе, – отрезал Юнсин. – Он, я полагаю, в опекуне не нуждается?
Лоуренс не верил своим ушам. Ошеломленное молчание прервал возглас Барэма:
– Вам нужен Лоуренс? Так забирайте его, бога ради!
Громадное облегчение вместе с плохим самочувствием помешали Лоуренсу вникнуть в смысл дальнейшего разговора. Он еле держался на ногах, и Лентон в конце концов приказал ему отправляться в постель. Капитан, передав через горничную короткую записку Отчаянному, провалился в тяжелый, не приносящий свежести сон.
Он проспал четырнадцать часов и очнулся только на следующее утро. Капитан Роланд, запрокинув голову и открыв рот, дремала рядом на стуле. Она проснулась сразу же после него, протерла глаза и зевнула.
– С пробуждением, Лоуренс. Ну и нагнали же вы на всех страху. Эмили прибежала ко мне, потому что Отчаянный себе места не находил. С чего это вам вздумалось посылать ему такую записку?
Лоуренс попытался вспомнить, что же такое он написал, но о вчерашнем дне у него остались самые смутные воспоминания – кроме одной вещи, накрепко засевшей в мозгу.
– Роланд, у меня напрочь отшибло память. Но ведь Отчаянный понял, что я еду с ним?
– Теперь уже понял. Мне все объяснил Лентон, когда я пришла вас разыскивать, но из этого, – она подала Лоуренсу листок бумаги, – он вряд ли мог что-то извлечь.
Лоуренс с трудом узнал собственный почерк.
Отчаянный, ничего не бойся! Я еду. Сын Неба не желает больше терпеть проволочек, и Барэм дает мне отпуск. Нас повезет Верность. Пожалуйста, поешь что-нибудь.Да, нечего сказать, угораздило…
Л.
– Не помню ни единого слова… хотя нет, постойте. «Верность» – это название транспорта, Сыном Неба Юнсин величает императора. Не пойму только, зачем мне было повторять этот языческий вздор на бумаге – должно быть, в голове помутилось. Пожалуйста, бросьте это в огонь, а Отчаянному скажите, что я совсем поправился и скоро приду к нему. Прошу вас еще позвонить, чтобы мне помогли одеться.
– По-моему, вам лучше остаться в постели. Особой спешки, как я понимаю, нет, а Барэм хотел поговорить с вами. Я скажу Отчаянному, что вы живы и находитесь в здравом уме. Передавать новые послания от вас к нему и обратно поручим Эмили.
Лоуренс внял ее совету. Встать он в самом деле был еще не готов и хотел приберечь все свои силы для разговора с Барэмом. Но вместо лорда, к счастью, явился Лентон.
– Боюсь, вам предстоит чертовски долгое путешествие, Лоуренс. Хочу надеяться, что это время пройдет не слишком уж скверно. – Адмирал взял себе стул и сел. – Помню, в девяностые годы, когда наш транспорт шел в Индию, нас три дня трепал шторм. Дождь хлестал просто ледяной, драконы даже полетать не могли. Бедняжка Обверсария всю дорогу страдала, а когда у дракона морская болезнь, вам тоже не сладко приходится.
Лоуренс драконьим транспортом никогда не командовал, но эту картину представил себе очень живо.
– Счастлив заверить вас, сэр, что Отчаянный очень хорошо переносит морские путешествия и получает от них немалое удовольствие.
– Посмотрим, как-то ему понравится ураган. Впрочем, при нынешних обстоятельствах вам обоим, пожалуй, возражать не приходится.
– Вы правы, сэр. – Лоуренс предвидел, что попадет из огня на сковородку, но был благодарен и за то, что поджарится не столь быстро. Путешествие займет много месяцев, и случиться за это время может все что угодно. Надежда остается всегда.
– Вид у вас неважный, – кивнул Лентон, – поэтому долго распространяться не буду. Мне удалось втолковать Барэму, что весь ваш экипаж должен ехать с вами. В противном случае у некоторых офицеров могут быть серьезные неприятности, и хорошо бы вам отчалить как можно скорее, пока он не передумал.
У Лоуренса, который на это не смел и надеяться, свалился с души еще один груз.
– Я в неоплатном долгу перед вами, сэр…
– Полно, что за вздор. – Лентон помолчал и добавил: – Мне чертовски жаль, Лоуренс. На вашем месте я от такого варварства обезумел бы еще раньше.
Лоуренс не знал, что и сказать – ему казалось, что он не заслуживает столь доброго к себе отношения.
– Жаль также, – продолжал Лентон, – что я не могу дать вам больше времени на поправку. Зато на корабле вам только и дела будет, что отдыхать. Барэм обещал им, что «Верность» отплывет не позже, чем через неделю – хотя за такой срок ему, мне сдается, трудновато будет найти капитана.
– Мне кажется, командовать ею назначили Картрайта? – припомнил Лоуренс. Он все еще читал «Флотские ведомости» и следил за карьерой своих прежних товарищей. Картрайт запомнился ему оттого, что они когда-то вместе служили на «Голиафе».
– Да, когда она собиралась идти в Галифакс – там для него вроде бы строится какой-то другой корабль. Они не могут ждать его целых два года, пока он будет ходить в Китай и обратно. Ну, кого-нибудь да отыщут, я полагаю, а вы пока что готовьтесь.
– Можете на нас положиться, сэр. Через неделю я буду совсем здоров.
В этом Лоуренс, пожалуй, был слишком оптимистичен. После ухода Лентона он хотел написать письмо, но голова опять разболелась. Выручил его Грэнби, взволнованный будущим путешествием и в грош не ставящий опасность, которая грозила его карьере.
– Как будто я мог поступить иначе, когда этот мерзавец приказывал схватить вас и наставлял на Отчаянного мушкеты! Выбросьте это из головы и говорите, что нужно писать.
Лоуренс больше не пытался призвать его к осторожности: преданность Грэнби не уступала силой былой неприязни.
– Всего несколько строк, пожалуйста – капитану Томасу Райли. Сообщите ему, что через неделю мы отплываем в Китай. Если он не против командовать транспортом, пусть, не мешкая, обратится в Адмиралтейство: Барэму срочно нужен кто-нибудь на пост капитана «Верности». Добавьте еще, что на меня ссылаться не надо.
– Понимаю. – Грэнби быстро настрочил требуемое. Почерк у него был не самый изящный, но поддавался прочтению. – А вы хорошо его знаете? Ведь нам придется долго иметь с ним дело.
– Да, очень хорошо. Он был у меня третьим лейтенантом на «Белизе» и вторым на «Надежном». Присутствовал при рождении Отчаянного. Отличный офицер и моряк – лучшего и желать нельзя.
– Я сам отнесу письмо курьеру и накажу ему проследить за доставкой. Славно будет, если нам достанется не какой-нибудь надутый индюк… – Тут Грэнби осекся в смущении: не так давно он считал «надутым индюком» и самого Лоуренса.
– Спасибо, Джон, – поспешно, щадя его, сказал Лоуренс. – Не стоит пока слишком на это надеяться: министерство вполне может предпочесть кого-то более опытного. – Про себя, однако, он считал эту вакансию превосходным шансом. Избытка добровольцев Барэму наверняка не представится.
Драконий транспорт, каким бы внушительным он ни казался сухопутному человеку, – судно не слишком завидное. Он подолгу простаивает в порту, ожидая своих пассажиров, а команда тем временем предается разгулу и пьянству. Бывает и так, что он месяцами торчит посреди океана, служа опорным пунктом для тех драконов, что путешествуют с пересадкой. Это еще хуже морской блокады, поскольку общества там нет никакого. Транспортам редко доводится участвовать в битвах, а стало быть, и призовые достаются им редко. Тот, кто может надеяться на лучшее, вряд ли захочет командовать таким кораблем.
Но «Надежный», сильно потрепанный штормом после Трафальгара, еще долго простоит в сухом доке. У Райли нет связей, чтобы получить новый корабль, и почти нет капитанской выслуги. Он будет не менее рад представившейся возможности, чем Лоуренс – перспективе выйти в море с таким капитаном, а Барэм скорее всего ухватится за первого же охотника.
Весь следующий день Лоуренс со столь же малым успехом корпел над другими необходимыми письмами. Состояние его дел не предусматривало долгого путешествия вне досягаемости курьерской почты. Притом за последние тяжкие недели он совершенно забросил личную переписку и теперь непременно должен был ответить нескольким адресатам, в первую очередь родственникам. Отец после битвы при Дувре немного смягчил свое отношение к новой профессии сына. Напрямую письмами они пока не обменивались, но Лоуренсу по крайней мере не приходилось больше скрывать своей переписки с матерью – все недавние послания он открыто адресовал ей. Последние события могли подвигнуть отца на повторный запрет этой привилегии, однако Лоуренс надеялся, что тот услышит о них лишь в самых общих чертах. Барэму невыгодно было расстраивать лорда Эллендейла – особенно теперь, когда их общий политический союзник Уилберфорс на новой парламентской сессии собирался вновь выступить за отмену рабства.
Другие корреспонденты, которым предстояло увидеть сильно изменившийся почерк Лоуренса, были в основном морскими офицерами, хорошо понимавшими, что такое внезапный отъезд. Многочисленность писем, при всей их краткости, сделала свое дело. К следующему визиту Джейн Роланд Лоуренс в полной прострации, закрыв глаза, лежал на подушках.
– Я, конечно, отправлю все это, но вы ведете себя неразумно, – пожурила она. – Удар по голове может иметь скверные последствия, даже если череп остался цел. Когда у меня в Вест-Индии была желтая лихорадка, я не делала вид, что чувствую себя хорошо. Я лежала в постели, кушала кашку, пила горячее молоко с вином и встала на ноги быстрей, чем все мои товарищи по несчастью.
– Спасибо за письма, Джейн. – Лоуренс с ней не спорил. Он действительно чувствовал себя хуже некуда и порадовался, когда она задернула шторы, погрузив комнату в благодетельный сумрак.
Разбудил его шум за дверью.
– Убирайтесь отсюда, – шипела Роланд, – не то я спущу вас с лестницы. Вздумали тоже – прокрадываться к больному, как только я выйду из комнаты!
– Но мне необходимо поговорить с капитаном Лоуренсом, – растерянно настаивал другой, незнакомый голос. – Я приехал сюда из Лондона…
– Ступайте к адмиралу Лентону, если это так срочно. Мне безразлично, что вы служите в министерстве. По возрасту вы годитесь мне в мичманы, и я отказываюсь верить, что ваше срочное дело не может подождать до утра.
Джейн поплотнее прикрыла дверь, и Лоуренс, ничего больше не слыша, снова заснул. Но утром защищать его стало некому. Как только горничная принесла завтрак – ту самую кашку и молоко, приправленное вином, – новая попытка вторжения увенчалась полным успехом.
– Простите, сэр, что врываюсь к вам таким образом, – заговорил незнакомец, без спросу придвигая к постели стул. – Позвольте мне объясниться, – продолжал он, устраиваясь на самом краю сиденья. – Меня зовут Хэммонд, Артур Хэммонд. Министерство командировало меня сопровождать вас ко двору китайского императора.
Хэммонд был на удивление молод, не старше двадцати лет, с буйной гривой темных волос и одухотворенным выражением на бледном худом лице. Неловкость его извинений оправдывалась желанием поскорее перейти к делу.
– Нас, конечно, не представили… но все это застало нас совершенно врасплох, а отплытие, по словам лорда Барэма, назначено на двадцать третье число. Мы могли бы настоять на отсрочке, если вы пожелаете…
Лоуренс этого отнюдь не желал, хотя напористость Хэммонда его в самом деле несколько удивила.
– Я полностью к вашим услугам, сэр. Нельзя откладывать путешествие ради пустых формальностей, особенно если принцу Юнсину уже назвали число.
– Я того же мнения, – с большим облегчением ответил Хэммонд.
Лоуренс, принимая во внимание его юные лета, заподозрил, что он получил это назначение лишь по нехватке времени, но молодой человек его быстро разубедил. Достав из нагрудного кармана толстую кипу бумаг, Хэммонд повел речь об их будущей миссии.
Лоуренс упустил нить почти сразу. Хэммонд, временами переходя на китайский, повествовал о посольстве Макартни, состоявшемся четырнадцать лет назад. В то время Лоуренс, только что произведенный в лейтенанты, был поглощен делами флота, собственной карьерой и имел лишь смутное понятие о том, что происходит на дипломатической ниве.
Хэммонда он, однако, не прерывал – как потому, что трудно было вставить хоть слово в этот плавно струящийся монолог, так и потому, что сей монолог странным образом успокаивал. Хэммонд говорил не по годам веско, с очевидным знанием дела – и, что еще важнее, без малейших признаков неуважения, которое так возмущало капитана в манере Барэма. Чувствуя, что обрел в молодом дипломате союзника, Лоуренс внимательно слушал, хотя сам помнил лишь то, что корабль Макартни «Лев» первым из европейских судов составил карту залива Чжитао.
– О, – произнес Хэммонд с заметным разочарованием, поняв, что переоценил своего слушателя. – Впрочем, это не столь уж и важно, ведь посольство закончилось полнейшим провалом. Макартни отказался совершить коутоу, обряд поклонения императору, и китайцы были оскорблены. Они не позволили нам основать в Китае постоянную миссию и выпроводили англичан прочь под эскортом десятка драконов.
– Да, помню. – Лоуренс действительно обсуждал это с сослуживцами на батарее, горячо возмущаясь тем, что к послу Британской империи отнеслись таким образом. – Но ведь при коутоу требовалось пасть ниц?
– Мы не можем критиковать обычаи иностранцев, когда являемся к ним со шляпой в руке, – серьезно заявил Хэммонд. – Вы сами видите, сэр, какие это возымело последствия. Уверен, что этот инцидент до сих пор отравляет англо-китайские отношения.
Лоуренс нахмурился. Довод в самом деле звучал убедительно и позволял объяснить, почему Юнсин постоянно ожидает со стороны англичан каких-то оскорбительных выходок.
– Думаете, именно поэтому они столько лет спустя предложили Бонапарту селестиала?
– Скажу вам с полной откровенностью, капитан: мы не имеем не малейшего представления о причине такого поступка. Все эти четырнадцать лет нашим единственным утешением и краеугольным камнем нашей внешней политики служила твердая убежденность в том, что китайцам до Европы столько же дела, как нам до пингвинов. Теперь наши основы поколебались.
Глава 3
«Верность» была сущим бегемотом среди кораблей: четырехсот футов в длину, непропорционально узкая, но с выпирающей от фок-мачты до носа широкой драконьей палубой. Сверху она напоминала какое-то подобие веера; киль, больше стальной, чем деревянный, был густо покрыт белой краской от ржавчины, а длинная белая полоса вдоль корпуса придавала ей залихватский вид быстроходного судна.
В целях устойчивости во время штормов она имела осадку больше двадцати футов, отчего в гавань войти не могла и швартовалась у громадных, вбитых на рейде свай. Мелкие суденышки, подвозившие припасы, делали «Верность» похожей на знатную леди в толпе угодливых слуг. Лоуренсу с Отчаянным уже доводилось плавать по морю на транспорте, но тот маленький трехдраконник, ходивший от Гибралтара до Плимута и имевший в ширину всего пару лишних досок, даже в сравнение не шел с бороздящей океан «Верностью».
– Как здесь хорошо – лучше даже, чем на лужайке. – Со своего единоличного почетного места Отчаянный мог наблюдать корабельную жизнь, никому не мешая, а камбуз, помещенный прямо под драконьей палубой, прекрасно обогревал ее. – Тебе правда не холодно, Лоуренс? – осведомился он уже в третий раз, нагибая шею и заглядывая капитану в глаза.
– Нисколько, – кратко ответил тот, немного раздраженный этой неусыпной заботой. Голова у него перестала болеть и кружиться, как только шишка сошла, однако нога упорно отказывалась служить и пульсировала почти непрестанной болью. Его подняли на борт в люльке, что он счел оскорблением для себя, перенесли в кресле на драконью палубу и закутали в одеяла, как инвалида. Отчаянный, свернувшись вокруг, оберегал его от малейшего дуновения ветра.
К ним наверх вели два трапа, расположенные по бокам от фок-мачты. Половину бака между ней и грот-мачтой по обычаю предоставили авиаторам, остальной половиной распоряжались матросы. Экипаж Отчаянного уже обозначил невидимую демаркационную линию бухтами разноцветного троса, разложил сбрую и расставил корзины с железками. «Здесь наша территория – не суйтесь», – красноречиво говорил этот воздушный скарб. Все летчики, отдыхали они или будто бы работали, держали ухо востро. Роланд и двое других кадет, Морган и Дайер, играли у самой границы, куда их отправили крыльманы, особо зорко блюдущие права корпуса. Сейчас вся троица с полным бесстрашием бегала взад и вперед по планширу.
Лоуренс следил за ними угрюмо – он все еще сомневался, правильно ли поступил, взяв с собой Роланд. «С какой стати ее оставлять? Разве она плохо себя вела?» – удивилась Джейн, когда он стал с ней советоваться, и ему было бы крайне неловко посвящать ее в суть своих опасений. С другой стороны, этой девочке предстояло когда-нибудь заменить свою мать на посту капитана Эксидиума; излишние нежности плохо подготовили бы ее к этой роли.
И все-таки зря он, пожалуй, решил ее взять. Здесь не запасник, и в корабельной команде, как он уже подметил опытным глазом, имеется несколько очень скверных субъектов: пьяницы, любители драк, сущие каторжники. Трудно будет оберегать девочку от этого сброда – тем более что он предпочел бы не обнаруживать секрета о наличии женщин в корпусе.
Он ни в коем случае не стал бы побуждать Роланд ко лжи или давать ей поблажки, но про себя крепко надеялся, что правды никто не узнает. Ей всего одиннадцать, и мимолетный взгляд вряд ли разгадает истину под курткой и панталонами: он сам долго думал, что она мальчик. Но если между авиаторами и моряками завяжется дружба или хотя бы не будет вражды, чего очень желал бы Лоуренс, то кто-нибудь непременно заметит, к какому полу принадлежит кадет Роланд.
Первая из его надежд пока обещала сбыться скорее второй. Матросы, занятые погрузкой, громко прохаживались насчет «пассажиров», которые сидят сложа руки. Двое заявили даже, что бухты троса набросаны как попало, и принялись перематывать их без всякой нужды. Лоуренс не вмешивался: и его люди, и команда Райли были по-своему правы.
А вот Отчаянный, тоже заметивший это, фыркнул и слегка встопорщил жабо.
– По-моему, с этими тросами все в полном порядке. Мой экипаж прекрасно все уложил.
– Ничего, голубчик; перемотать трос никогда не мешает, – торопливо вмешался Лоуренс. Его не слишком удивляло, что Отчаянный начал распространять свои защитно-собственнические инстинкты на весь экипаж, ведь эти люди летали с ним уже несколько месяцев. Досадно только, что это стало происходить с ним как раз теперь. Моряки и так, вероятно, нервничают из-за дракона – его вмешательство в местные споры на стороне авиаторов может лишь увеличить напряжение на борту. – Не надо на них обижаться, – продолжал капитан, поглаживая драконий бок. – То, как начинается путешествие, очень важно. Давай постараемся быть доброжелательными и сохранять мир.
– Давай, – согласился Отчаянный. – Но ведь мы ничего плохого не сделали, на что ж они жалуются?
В целях устойчивости во время штормов она имела осадку больше двадцати футов, отчего в гавань войти не могла и швартовалась у громадных, вбитых на рейде свай. Мелкие суденышки, подвозившие припасы, делали «Верность» похожей на знатную леди в толпе угодливых слуг. Лоуренсу с Отчаянным уже доводилось плавать по морю на транспорте, но тот маленький трехдраконник, ходивший от Гибралтара до Плимута и имевший в ширину всего пару лишних досок, даже в сравнение не шел с бороздящей океан «Верностью».
– Как здесь хорошо – лучше даже, чем на лужайке. – Со своего единоличного почетного места Отчаянный мог наблюдать корабельную жизнь, никому не мешая, а камбуз, помещенный прямо под драконьей палубой, прекрасно обогревал ее. – Тебе правда не холодно, Лоуренс? – осведомился он уже в третий раз, нагибая шею и заглядывая капитану в глаза.
– Нисколько, – кратко ответил тот, немного раздраженный этой неусыпной заботой. Голова у него перестала болеть и кружиться, как только шишка сошла, однако нога упорно отказывалась служить и пульсировала почти непрестанной болью. Его подняли на борт в люльке, что он счел оскорблением для себя, перенесли в кресле на драконью палубу и закутали в одеяла, как инвалида. Отчаянный, свернувшись вокруг, оберегал его от малейшего дуновения ветра.
К ним наверх вели два трапа, расположенные по бокам от фок-мачты. Половину бака между ней и грот-мачтой по обычаю предоставили авиаторам, остальной половиной распоряжались матросы. Экипаж Отчаянного уже обозначил невидимую демаркационную линию бухтами разноцветного троса, разложил сбрую и расставил корзины с железками. «Здесь наша территория – не суйтесь», – красноречиво говорил этот воздушный скарб. Все летчики, отдыхали они или будто бы работали, держали ухо востро. Роланд и двое других кадет, Морган и Дайер, играли у самой границы, куда их отправили крыльманы, особо зорко блюдущие права корпуса. Сейчас вся троица с полным бесстрашием бегала взад и вперед по планширу.
Лоуренс следил за ними угрюмо – он все еще сомневался, правильно ли поступил, взяв с собой Роланд. «С какой стати ее оставлять? Разве она плохо себя вела?» – удивилась Джейн, когда он стал с ней советоваться, и ему было бы крайне неловко посвящать ее в суть своих опасений. С другой стороны, этой девочке предстояло когда-нибудь заменить свою мать на посту капитана Эксидиума; излишние нежности плохо подготовили бы ее к этой роли.
И все-таки зря он, пожалуй, решил ее взять. Здесь не запасник, и в корабельной команде, как он уже подметил опытным глазом, имеется несколько очень скверных субъектов: пьяницы, любители драк, сущие каторжники. Трудно будет оберегать девочку от этого сброда – тем более что он предпочел бы не обнаруживать секрета о наличии женщин в корпусе.
Он ни в коем случае не стал бы побуждать Роланд ко лжи или давать ей поблажки, но про себя крепко надеялся, что правды никто не узнает. Ей всего одиннадцать, и мимолетный взгляд вряд ли разгадает истину под курткой и панталонами: он сам долго думал, что она мальчик. Но если между авиаторами и моряками завяжется дружба или хотя бы не будет вражды, чего очень желал бы Лоуренс, то кто-нибудь непременно заметит, к какому полу принадлежит кадет Роланд.
Первая из его надежд пока обещала сбыться скорее второй. Матросы, занятые погрузкой, громко прохаживались насчет «пассажиров», которые сидят сложа руки. Двое заявили даже, что бухты троса набросаны как попало, и принялись перематывать их без всякой нужды. Лоуренс не вмешивался: и его люди, и команда Райли были по-своему правы.
А вот Отчаянный, тоже заметивший это, фыркнул и слегка встопорщил жабо.
– По-моему, с этими тросами все в полном порядке. Мой экипаж прекрасно все уложил.
– Ничего, голубчик; перемотать трос никогда не мешает, – торопливо вмешался Лоуренс. Его не слишком удивляло, что Отчаянный начал распространять свои защитно-собственнические инстинкты на весь экипаж, ведь эти люди летали с ним уже несколько месяцев. Досадно только, что это стало происходить с ним как раз теперь. Моряки и так, вероятно, нервничают из-за дракона – его вмешательство в местные споры на стороне авиаторов может лишь увеличить напряжение на борту. – Не надо на них обижаться, – продолжал капитан, поглаживая драконий бок. – То, как начинается путешествие, очень важно. Давай постараемся быть доброжелательными и сохранять мир.
– Давай, – согласился Отчаянный. – Но ведь мы ничего плохого не сделали, на что ж они жалуются?