К Старым Бродам полки подоспели вовремя, втянулись в северные городские ворота тихим дымком: войсковая разведка загодя обеспечила сохранность тайных передвижений, были выслежены, сняты с точек обзора и казнены четверо лазутчиков-сурогов, похоже, что все четверо, если не соврали перед смертью.
Городок оказался битком набит ратниками, но сурожеским отрядам, вскорости после этого подступившим вплотную к городским стенам с юга, этого было не видно.
Все всё знали по обеим сторонам войны, всем всё было ясно с самого начала и далеко наперед: суроги не будут присылать переговорщиков к городским властям, не будут запугивать или вымогать выкуп, а когда захватят город – о пощаде их можно не просить, все равно не дадут: кто сам спасется, в надежных укрытиях, или быстрым бегом, тому повезло, остальные – пожалуйте в мир богов. И сами суроги не надеялись, что городские ворота перед ними распахнутся, знали они также, что далеко не всем из них суждено полакомиться плодами грядущей победы… Если она вообще их ждет: защита в городе сильная, там засел тройной заградительный отряд, это помимо городской стражи…
Суроги без долгих предисловий ринулись на штурм с трех сторон (с четвертой река мешала), и отхлынули, отбитые, оставив под невысокими стенами города несколько десятков мертвецов и тяжелораненых. Раненых неплохо бы выручить, вытащить с поля боя, а кого и вылечить… Да не расчет: в дневное время все подходы к стенам как на ладони, выручающих поляжет под стрелами и камнями больше, чем выручаемых, а пока дождешься покрова ночи, жара и всевозможные падальщики свое дело сделают, и некого будет спасать. Но убитые и раненые отнюдь не напрасно положили свои животы: суроги умеют воевать, они хорошо войну понимают. Покуда простые воины бились под стенами и на стенах, начальники, во главе с юной и жестокой Амирой Нату, пристально и тщательно следили за штурмом, впитывая внимательными умами каждую мелочь, каждое движение нападающих и защитников. Это только на первый взгляд наука нехитрая: подбежал – стреляй, руби, коли, залезай, сбрасывай… Ворвался – грабь, ты победил! Для простецов, для обычных воинов, штурмовых стреляльщиков и рубильцев, так оно и есть. А у предводителей куда большая ответственность перед людьми и богами, они должны четко знать: сколько защитников в городе, как они вооружены, какова у них манера боя, ибо у каждого предводителя она разная… Первый штурм отбит, так на то он и пробный: второй раз с учетом прежнего опыта двинутся, прежних ошибок уже не делая… Сенешаль Марони Горто возглавлял защитников города, ожидая, пока примчатся на подмогу войска маркиза, но он же и ныне продолжил защищать, теми же самыми силами, бережно и отчаянно, словно и не затаилась в стенах города двенадцатитысячная армия маркиза, ибо таков был план молодого повелителя… Но она – есть, армия-то, воины ее тихо, очень тихо и скромно сидят в засаде, ждут удобного случая… Хм… А неплохой план, кстати говоря… Вся штука в том, чтобы точно знать – удалось ли полкам повелителя по-настоящему скрытно войти в город? Если да – будет весело для своих и поучительно для сурогов. Если же нет – кто еще кого перехитрит: раскинут костры в ночи, дабы отдохнуть перед завтрашним штурмом, глядь на рассвете – а они уже снялись всем табором и бегут к границам, зело поспешая… Но если военная хитрость маркиза удалась, то ночью все решится совсем не так, как этого бы хотели суроги… Именно этой ночью, не откладывая на следующую, ибо в любом случае, не позже послезавтрашнего дня суроги покинут позиции и переметнутся в другие места, резонно опасаясь, что подмога к имперским все-таки придет, как всегда она приходит. Но так уж вышло, что люди маркиза далеко загодя учуяли предстоящий набег, не меньше чем на двое суток упредив замыслы врага. А если у знающего и умелого воителя есть двое суток в запасе – это больше чем половина победы, умей только ими грамотно распорядиться…
И пришла решающая ночь. Опытный и хитрый Марони Горто весь день время от времени появлялся на стенах города, в одном месте, в другом… Не напоказ, не назойливо, а напротив – очень чисто и естественно все делал, дабы у наблюдательных сурогов родилась догадка и понимание: отчаянный вояка, хорошо им известный полководец Марон Борода собирается сделать этой ночью вылазку в стан сурогов, чтобы посеять там хаос и панику, чтобы вырезать, вырубить, выкосить в как можно большем количестве беспечно спящих сурогов и тем самым хотя бы частично подравнять силы воюющих сторон… Да, да, да, очень хорошо, очень вовремя и правильно. Пусть имперцы выходят из города во тьму ночную, пусть приблизятся, горя нетерпением и яростью, к шатрам и кострам беззаботных и безалаберных сурогов… Якобы спящих… Главное – подпустить их поближе, чтобы ни один не успел добежать к спасительным стенам города… А там уже и защищать стены будет некому…
– Вести себя тупо! Ничего не замечать, тревоги не поднимать, в атаку – только по моей команде. Все помнят свое место и обязанности? Ну? По очереди!
– Да.
– Да.
– Да, госпожа.
– Помним.
– Да.
– Вы – вожди. Как вы себя поведете, так и люди ваши повторят. Наша задача – перебить всех вышедших, а к утру взять город. Что можно – истребим, потом с добычей уходим к границам. Будет погоня – встретим ее уже там, за нашими укреплениями. Итак, повторяю сейчас, потому что потом объяснять будет некогда: подпускаем… По моей команде «просыпаемся» и атакуем. Перебили всех – сразу же штурм. Ворвались – все знают, куда бежать и что делать. Каждому из вас «на кормление» выделен свой участок города, каждый держите своих людей подальше от чужого куска, лишняя кровь нам ни к чему. По звону колокола на ратуше веселье прекращается и мы немедленно уходим. Вечером ли, днем ли – зазвенело – собрались в отряды и уходим. Сотый и последний раз спрашиваю: всем все понятно?
– Да… да… да… да… да.
Все как обычно: совет вождей, обязательная напутственная речь старшего в походе вождя вождей – сегодня это Амира Нату, дочь покойного Крориго Нату, жестокая, отважная и умелая, несмотря на юность ее… И раз, и два повторяет она всем известные, сто раз обговоренные вещи, но – это же как обязательная молитва богам: пропусти молитву перед важным делом и душа наполнится неуверенностью и смятением…
Суроги все рассчитали хорошо и верно, кроме одного: не скудные силы защитников города, а войска маркиза в полном составе, пользуясь преимуществами ночного времени, совершенно беспрепятственно подобрались к сурожеским шатрам, поэтому, когда суроги вскинулись от притворного сна, в ярости бросились на противника, чтобы окружить его, чтобы уничтожить во мгновение ока, получилось наоборот: без малого четверть из них, вскочив, замертво улеглись обратно, ибо имперские лучники также были наготове и ждали команды, которая позволит им дать один, но убийственный залп и не задеть при этом своих…
Марони Горто, подчиняясь прямому приказу Хоггроги, остался на городских стенах, в то время как сам маркиз ринулся в ночную сечу… Да, он чуял сильнейшее раздражение, бушующее в душе сенешаля своего отца, понимал, что с точки зрения главнокомандующего, Марони со своим обиженным бурчанием совершенно прав, а сам он поступает неправильно, опрометчиво, по-детски… Но… Не объяснять же ему, не орать же на всю округу, что господин главнокомандующий, его светлость маркиз Короны, рыцарь Хоггроги Солнышко, повелитель громадного удела, включающего в себя сотни сел и десятки городов, глава рода и… семейный человек… вот уже полтора десятилетия сгорает от преступной любви к посторонней женщине, представительнице вражеского племени, предводительнице вражеского войска… И он очень, очень хочет ее увидеть. А может быть и спасти…
У сурожеских племен и их союзников был один главный и постоянный враг: имперцы, олицетворяемые в этих краях маркизами Короны. В свою очередь, у маркизов Короны не было недостатка во врагах по трем сторонам света из четырех, только на севере лежали безопасные внутренние границы, а на западе и востоке, и особенно туда, ближе к югу… Война для всех этих варваров, дикарей, кочевников, окружающих имперские земли, была смыслом жизни, самой сутью их существования… Со времен Тогги Рыжего, покорителя, не было в этих краях ничего, похожего на мирное бытие… Поэтому, неудивительно, что маркизы научились воевать с соседями, со всеми вместе и с каждым по отдельности, и делали это лучше любого из них.
У телохранителей маркиза все их внимание было нацелено только на главное: вовремя уловить и не дать шальной стреле, случайному ножу попасть в повелителя, если надо – подставить под выстрел собственную плоть, а лучше заранее увидеть и предотвратить… В рукопашной же драке самое разумное – держаться от повелителя в локтях пяти-шести, чтобы ненароком под меч его не попасть. Но и Хоггроги не позволял себе с головой погружаться в пучину боя, он только «выправлял линию», там и сям закрывал бреши в строю, не давая вклиниваться в тыл ватагам обезумевших от ярости сурогов. Ярость – вредная военная привычка: она может внушить страх неопытному противнику, заставить того дрогнуть, побежать, сломаться перед врагом… Но если противник опытен и умен, да еще и хладнокровен, то победа обязательно будет за ним, воином, свободным от ярости, тут даже и спорить не о чем: встретит удар, спокойно выберет, куда нанести ответный – в ощеренный ли, весь в пене, рот, в выпученные, налитые кровью, ничего не видящие глаза, в переполненное дурною отвагой сердце… и победит. Нечто подобное и с войсками происходит. Хоггроги то в одну руку меч перехватит, то в другую – упражняясь в ударах и поворотах, поскольку в обычном бою, против людей, редко случается встретить по-настоящему сильного противника, и еще реже доводится обе руки на рукояти держать… Другое дело, против цуцырей или некоторых оборотней… С медведями, тургунами и драконами Хоггроги пока еще не доводилось схватываться… Против тургуна, говорят, и меча может не хватить, здоровый больно тургун-то, размерами и весом… Да н-на же ты! И ты!.. И еще!.. – Хоггроги машет мечом, но все его взоры нацелены туда, вглубь, к большим шатрам, где по его расчетам должна быть она… Людям объявлен строжайший приказ: предводительницу взять живьем! Изловившим объявлена щедрейшая награда, люди преисполнены рвения, но любой здравомыслящий человек понимает цену этим приказам и обещаниям: в горячке ночного боя и не захотят, да зарубят, не успеют руку унять…
Где-то близко… Не ее ли это шатер?.. Точно! Прямо из горящего шатра выскочили навстречу маркизу два великана – почти пять локтей росту в каждом, тяжелые, неуклюжие, выращиваемые знаменитыми сурожескими колдунами не столько для боя, сколько для почета: служат они стражниками-охранителями при верховных вождях и главных жрецах, внушают ужас простецам. Движутся они медленно, размахиваются долго, бьют неточно, хотя, зачем точность при ударе такой тяжеленной секиры, как у того, что справа, или такого кошмарного шестопера, как у того, что слева… Хоггроги продвинул правый кулак под самую гарду меча, придержал нижнюю часть рукояти кистью левой руки – вжик и вжик. Было два живых великана, остались четыре мертвые половинки…
Окончательно рассвело. Опытные сотники и десятники распределили своих людей так, как оно и было им положено по предварительной разнарядке: черный и зеленый полки широкой цепью преследовали остатки убегающих варваров, белый и «ящерный» прочесывали поле боя, добивая раненых врагов, извлекая и складывая в общий дуван будущую добычу…
Хоггроги сидел на голом каменном холме, в раскладном кресле, наблюдал молча… Унылая плоская равнина, низкие хвощи с папоротниками, жиденькая трава, неспособная удерживать под собою удушливую пыль… Сладковатая падальная вонь приползла, подобно невидимому туману, смешалась с ароматами росных трав и от этого общий запах становится таким добавочно тошнотворным, что… Запах войны, тут уж ничего не поделаешь. Розовое солнце оторвало, наконец, от горизонта полупрозрачное брюхо, ощерилось, вполне даже довольное увиденным… Подоспевшему сенешалю Марони Горто поблазнилось с трехдневного недосыпу: светило подмигивает своему человеческому тезке, благодарит его за обильные жертвоприношения…
– Марони, где предводительница?
– Ищут, ваша светлость, бредешок у нас густ нынче заправлен, не улетит и не уплывет… Живою или мертвою, а все равно, всенепременно… Э!.. Вон там! Ваша светлость, а не ее ли ведут?
– Ее. – Хоггроги увидел Амиру и прижмурился на миг, сделал черты лица равнодушными и строгими. Главное – голос бы не дрогнул… – Убери кресло, вели застелить кошму, накрой нам завтрак, такой, чтобы без ножей… Охрану по кругу… в сто локтей.
– Слушаюсь, ваша светлость. Хорошо бы… насчет проводников выяснить и кто карты города им чертил…
– Да, Марони, я не забуду.
Хоггроги знал, что Амира, в свои двадцать восемь лет, до сих пор не замужем, бездетна, и что это великая редкость для варварских племен, где привыкли жениться и выходить замуж очень рано. Впрочем, тридцать лет – это все еще юность даже по строгим дикарским обычаям, только она уже не бывает столь счастливой и беззаботной, как в четырнадцать…
– Привет, Амира!
– Здравствуй, Солнышко. Видишь, опять мы встретились. Как семья, как здоровье?
– Не жалуюсь. Да, встретились… Жаль, что при таких…
– Дело военное, что поделаешь. Но зато предыдущие три раза мы не воевали, дорогой маркиз, а даже улыбались друг другу.
«Предыдущие три раза»… Стало быть, она тоже считала эти разы, тоже помнит их и… быть может…
– Позавтракаем, Амира? Тебе вина, отвару?
– Признаться, я совсем не голодна. Отварчику налей. Что это ты слуг далече отослал? Может, восхотел на закуску развлечься с пленницей?
– Нет.
– А зря. Дома – жена, в чистом поле – добыча, да еще знатная… да еще и дева… – Как ни сильна казалась на вид предводительница варваров княгиня Амира Нату, но при последних словах голос ее ощутимо задрожал, и словно бы наполнился влагою до самых краев…
– Нет. Ты же знаешь, Амира… – внезапно Хоггроги сам задохнулся словами, не в силах издать ни одного связного звука…
– Что я должна знать? Что должна знать немытая дикарка, лишенная отца, братьев, соратников, свободы, чести, наконец…
– Честь при тебе, поражение на поле битвы не отнимает чести. – Хоггроги наконец справился с прихлынувшими чувствами и сумел выдавить из себя правильные, но здесь, в этот миг – совершенно пустые слова.
– Так что я должна знать, маркиз Хоггроги Солнышко?
Хоггроги всхрапнул коротко, совсем по-отцовски, откашлялся басом и – как в прорубь нырнул:
– Знаешь, что я тебя люблю. – Сказал и даже глазами по сторонам не вильнул, плевать, слышала ли там охрана, не слышала…
– Что… что ты сказал… – Юная княгиня подняла на Хоггроги растерянный взор… розовые губы ее полуоткрылись… Такой жемчужной белизны зубов Хоггроги больше не доводилось видеть ни разу в жизни, нигде, ни у кого…
– Вот, то и сказал, что ты слышала. Еще в первую нашу встречу, в первый миг, как я тебя увидел, у нас в гостях… Ты еще ни слова не произнесла, а я уже… Я знал заранее, что и голос твой будет отрадой моим ушам, и что ты умна, и что ты… воительница…
Амира склонила голову и тихо заплакала.
– Хороша воительница… Да, и я помню первую нашу встречу. Это было давно, еще когда твой отец не убил моего отца… Счастливое время, детство. Я слышала – ты женат?
– Да.
– Ждете ребенка?
– Гм. Да.
– Тогда зачем ты мне сейчас объясняешься в любви?
Хоггроги растерялся: вопрос был более чем справедлив. Еще не поздно обдумать, поискать слова в своем сердце, чистые и горячие, убедительные, так чтобы они отозвались в ее сердце, чтобы она поняла, чтобы они оба…
– Ну, так. Чтобы ты знала.
– Я знаю это четырнадцать лет, Солнышко. Я только не знаю, чем ты меня околдовал??? Ведь вы же не колдуны в вашем роду! Ты правда меня любишь?
– Клянусь честью и жизнью.
– Тогда – в чем дело, любимый мой? Ведь и я тебя люблю, наверное, больше, чем отца, больше, чем себя! Я помню каждый твой взгляд, каждое твое движение, каждое слово… Я только и жила все это бесконечное время воспоминаниями о тебе… Оставь предрассудки, женись на мне. Я знаю рок маркизов Короны, однако – что нам с тобой проклятие богов? Мы сумеем его превозмочь, мы – это ты и я, наша любовь. Мы сумеем, надо только поверить. У нас будут дети, и не один ребенок, а столько, сколько захотим. Я сумею прирастить твой удел своими землями, я разорву все договоренности с королевством Бо Ин и дам вассальную присягу вашему Императору… За это мне нужно только одно: твоя любовь, твоя верность. И никаких гаремов, ни мужских, как это бывает у нас, ни женских, как это исподволь процветает у вас… Скажи «да», и я увижу, что твои жрецы не врут, и в имени Солнышко нет ничего черного и ужасного… Скажи «да», и двое человек обретут счастье.
– Нет.
Хоггроги сидел напротив Амиры Нату, между ними была разостлана белая кошма с легкими утренними яствами, у обоих ноги – по варварскому обычаю – калачиком. Слева от Хоггроги лежал на длинной дубовой подставке меч маркизов Короны, без ножен, сияя холодной и зловещей красотой. Мгновенным усилием Хоггроги оттолкнулся задницей и бедрами от земли, в плавном и стремительном развороте, все еще чуть ли не на корточках, он подхватил в левую руку меч, и выпрямился, уже развернутый к Амире спиной. Маркиз Короны обязан уметь так вставать. Руку даже и не тряхнуло. Но в левый уголок рта попала капля чего-то теплого и соленого… Кровь. Ее кровь! Хоггроги хотел сплюнуть – и в то же мгновение все его существо ожег стыд: это как бы ЕЁ он смешал так с грязным своим плевком… Лучше проглотить.
– И… что, ваша светлость? Сказала насчет карт?
– Не успела.
Гвардия маркиза Короны расчистила большой круг: противоположные края этого круга отстояли друг от друга на тысячу локтей. В его пределы никто не смеет зайти, даже полковники, даже сенешали. В центре круга – сидит повелитель, его светлость маркиз Короны Хоггроги Солнышко. Перед ним установлен кол высотою в полтора локтя над землею, на колу голова сурожеской княгини Амиры Нату. Синие глаза ее открыты. Маркиз Короны неподвижен и прям: он созерцает, он постигает Вечность, он прощается, и до заката никто из его подданных не посмеет нарушить его уединение.
А в ночи уже он встанет, отдаст приказ, и войско возьмет путь на северо-восток, к дому.
Глава 6
Вот, чего нет во владениях маркизов Короны, так это богатых золотых руд и россыпей. Даже трудолюбивые и пронырливые местные гномы из раскольничьего рода Вавурова оставили всякую надежду разыскать каменную породу, вдоволь насыщенную златом либо серебром… Нет, они добывают, конечно же, эти жалкие соринки да песчинки, сливают их в комочки побольше, изготавливают из них меновой товар, но… Все это баловство, а не добыча. А людишки крюкорукие тем более не способны отцедить от пустой породы драгоценные крупинки, они только очевидное горазды сошкрябывать, да и это без ума творят… Зато рудного железа всех мыслимых свойств и оттенков – сколько угодно: людям хватает, гномам хватает, добывай – не хочу!
Однако же, маркизы Короны уже много, много столетий не испытывают нехватки ни в золоте, ни в серебре, ни в драгоценных каменьях, ни даже в бисере морском, всего у них в достатке. Да, да, и кораллы, и жемчуга – чуть ли ни грудами в маркизовых сокровищницах лежат, хотя население удела сухопутно, в море не ныряет и на морского зверя почти не охотится. Полна-полнехонька златом и серебром, драгоценными камнями и диковинами казна у маркизов Короны, однако не в этом заключается их главное состояние.
«В чем же оно?» Не раз и не два задавались этим вопросом боги, наблюдая за беспокойной жизнью имперского юга… А может, вовсе и не боги, боги более чем равнодушны к мимолетному процветанию человеческому, но зато люди вопрошали друг у друга, доброжелатели и завистники, ученые и соседи или просто досужие любопытствующие…
Истину о главном богатстве своем ведает любой из долгого рода владетельных маркизов, на собственных плечах влекущий тяжкое бремя повелительства, но маркизы Короны не любят, когда посторонние суют свой нос в их дела, и редко отвечают на чужие вопросы. Сами же, конечно, знают и передают груз и тайну по наследству, от отца к сыну, из века в век, из тысячелетия в тысячелетие, и это знание – само по себе драгоценность из ценнейших.
Так в чем же оно, богатство маркизов, и среди каких иных достатков – главное спрятано?
Во-первых, в уже упомянутых накопленных сокровищах. Их так много, что хватит прокормить все население удела в течение чуть ли не целого года и удовлетворить все насущные потребности маркизов примерно за такое же время.
Во-вторых, это земли, принадлежащие маркизам, где маркизы вольны повелевать и делать все, что им вздумается, за исключением малого: нельзя им чеканить монету, ни свою, ни государеву, нельзя отделяться от Империи в самостоятельное княжество, либо присягать на вассальную верность иному какому государю. Нельзя без весомой причины поднимать руку на людей государевых… Нельзя перегораживать и разрушать по своему усмотрению имперские дороги… Может быть, еще чего-то из мелочи нельзя, сразу и не вспомнить… Зато все остальное можно, на то они и властители удела марки, с правами бана. Итак, земли маркизов Короны – тоже сокровища. Их много, пахотных и пастбищных, и рудных, и солончаковых, и охотных, и лесных…
В-третьих – люди. Вот оно, вот оно – самое главное, самое ценное, самое хрупкое богатство!
В иных имперских уделах и земли обширны, маркизовым под стать, и природа мягче, и население гуще, и недра богаче, а властители живут в роскоши и нужде одновременно: едят на золоте и не знают, где, как и от чьих щедрот им прокормиться далее… Замки больше похожи на усыпанные драгоценностями шкатулки, нежели на крепости, а крестьяне папоротник в пустую похлебку секут… Да и самый замок – того и гляди в имперскую казну за недоимки отнимут…
Люди – вот корень всех богатств. Именно поэтому о людях в уделе – главная забота. Именно поэтому рабов так мало в этих краях, всех порабощенных же – сразу продают вовне, долго у себя не держат. А уж кто в уделе – тот свободен живет, среди свободных. Провинился простолюдин – будет наказан сурово или даже казнен, однако – пока жив – всегда волен уйти от маркизов, с семьей, со скарбом куда глаза глядят. Да только редко кто из населения соблазнится подобною волею… Всюду ведь правят свои властители, всюду есть плети, плахи, повытчики да приказчики, в городе ли, в деревне ли, куда ни пойди, так чем менять медведя на цуцыря – лучше при маркизах, они надежнее… может, и не добрее, но – понятнее, рассудительнее. Опять же землю нарезают без скупости, на сколько поднимешь. То же и с дворянами: устал – уходи, если без долгов, да только у дворян главный скарб – ленная, либо родовая землица, куда от нее уйдешь? Встречаются по дорогам и дворяне без своего подворья, бродячие паладины да наемники, однако же всяк понимает – о чем мечты у безземельного рыцаря.
В приграничном уделе с населением всегда трудности: эти не хотят садиться на пустые малоохраняемые отруба, другие признавать над собою новые имперские порядки не желают, ибо к старым привыкли, поэтому за долгие-долгие столетия на опыте своем и чужом выучились маркизы Короны управлять тем, что есть, повелевать тем, что досталось от предков, добытое защищать, имеющееся – приращивать. Суров юг и щедр, широк и опасен, и маркизы всегда ему под стать, и даже чуть выше.
Хоггроги с самого раннего утра бродил по своим покоям, нечесаный, наспех умытый, в просторном шелковом халате, присаживался то и дело к столу, писал в свитки, меняя стилусные перья, одно за другим… Не работалось как всегда…
Хотелось-то – туда, на вольную волю, в леса, в поля, на охоту, либо в поход… Или в кузницу: с тех пор как он сработал для Тури кинжальчик – по-настоящему ни разу ковала в руки не брал, тут и забыть недолго, где она расположена, кузница домашняя… Эх, так бы всю жизнь и отдыхал, в пирах, в охотах, в кузнечных перезвонах и в ином каком веселии…
– Керси!
Юный паж осторожно просунул голову в приотворенную дверь.
– Да, ваша светлость!
– Дуй за Канцлером, живо. И пусть захватит налоговые свитки.
– Есть, ваша светлость!
«Есть»… У мальчишки одни лишь войны на уме, вот кому хорошо и просто на свете жить… А правильная-то война куется здесь, в сонных дедовских покоях, а молоты и наковальни-то для нее – вот они, сплошь из чернил да пергаментов, да птероящерных стилусов…
Канцлер – это не титул, это прозвище старика имущника при Гнезде, который скоро сто лет как ведает, согласно должности, всеми денежными и иными запасами главного замка и его окрестностей. Прозвище такое дано старику не зря, ибо дела и заботы, ему порученные, не очень сильно отличаются от тех, что выпадают на долю имперских канцлеров, несущих службу при дворе там, в Океании. Труба, конечно, пониже, и дым, соответственно… Прямой силы казнить да миловать у имущника нет, но власть и влияние его в пределах Гнезда весьма и весьма велики, несмотря на то, что Модзо Руф – простолюдин, из мелких купчишек, еще дедом Лароги Веселым взысканный в должность за ум, грамотность, цепкость и верность…
– Ваша светлость…
– Заходи, Канцлер. Свитки при тебе?
– Вот они, ваша светлость. – Модзо Руф движением руки отпустил слугу, принесшего объемистую шкатулку с бумагами, и полез за пазуху, за ключом.
– Как так получилось, что мы, по моим расчетам, переплатили в имперскую казну почти на четверть против положенного? В чем причина, Модзо, или я неправильно где-то сосчитал?