Страница:
Маноа: Послушай, братец. Я ничего не желаю знать. Если у тебя жалоба, то адресуй ее своему крестному. Я только уполномочен передать, чтобы ты оторвал задницу от стула и приехал в конце недели в Гонолулу, чтобы принять от Марвуда чемодан с марками. И я бы на твоем месте сделал так, как хочет гайджин.
Фрэнки: Я позвоню крестному и постараюсь как-нибудь утрясти это дерьмовое дельце.
Маноа: Твое дело, братец. Но я уверен, что увижу тебя в Гонолулу, и довольно скоро.
На этой Маноа и Фрэнки несколько поубавили крику. Возможно, после того, как Фрэнки поговорил-таки с гайджином.
Он нажал кнопку проигрывания.
На этот раз говорил, в основном, Маноа, внушавший Фрэнки мысль, что попытки обвести вокруг пальца гайджина ни к чему не приведут. Дело с пятьюдесятью миллионами должно пройти без сучка и задоринки, особенно если вдуматься, кому принадлежат пресловутые марки. Очень-очень важным шишкам, братец. Китайским политикам и генералам из Китайской Народной Республики. Могущественным функционерам с секретными счетами в гонконгских банках. Эти люди хотят вывезти свои денежки из британской колонии и перевести свои средства в третьи страны, пока их социалистическое государство еще не наложило лапу на Гонконг, превратив все их сбережения в труху. Или до того, как их счета будут обнаружены и конфискованы.
Гайджин уже занимался доставкой денег из Гонконга в течение месяцев, но никогда еще сумма не была столь велика. Если что-нибудь произойдет не так гладко, как планировалось, то даже гайджину будет не по силам им противостоять. У них на Дальнем Востоке больше власти, чем об этом мог мечтать глава даже самой могущественной мафии. Их влияние ощущалось повсюду. Вот почему Фрэнки обязан подчиняться желаниям крестного, независимо от того, сколько дерьмовых обедов и завтраков ему предстоит съесть в пути. Поэтому Фрэнки ничего не остается, как оказаться в Лаухала в среду — и ни днем позже.
Когда пленка закончилась, Саймон сказал:
— Один прокол. Они ни разу не упомянули, когда конкретно и где должна состояться передача марок. Надеюсь, мы узнаем об этом из пленок, где переговоры ведутся по-японски. Алекс и Полу придется помочь мне с этим.
Он поднялся с кресла, подошел к камину и, достав ключ из-под английских каминных часов, принялся их заводить.
— Я хочу убрать Маноа, Марвуда и де Джонга, Д'Агоста уставился на алеющий кончик сигареты.
— Наконец-то вспомнил. А я все думал, когда ты вернешься к этому вопросу. Даже проктолог имеет перед собой только одну задницу зараз, а ты, значит, решил охотиться сразу за тремя.
Саймон ответил, что все эти люди завязаны вокруг пятидесяти миллионов. Прежде всего надо захватить чемоданчик с марками и разделаться с, гавайским фараоном и двумя британцами, которые постоянно ходят вместе.
— Правильно. Это и ребенку понятно, — отметил Д'Агоста, хотя, судя по всему, его это не слишком интересовало. Саймон видел, как тот время от времени щелкал зажигалкой и, когда она зажигалась, смотрел на пламя, как завороженный. Наконец, Д'Агоста заговорил, и в его голосе появилась незнакомая раньше Саймону горечь. Бывший полицейский сказал: — Ты всегда был чрезвычайно умным парнем, Саймон. И чертовски хладнокровным. Готов поспорить, что ты мог бы без лишних эмоций усидеть на брикете сливочного мороженого голой задницей, да еще бы рассуждал о его достоинствах. Ты меня извини, но сейчас я не в настроении слушать твои рассуждения. Я просто не в состоянии свыкнуться с мыслью, что якудза убивают моих знакомых женщин.
Положив зажигалку на подлокотник кресла, он ткнул в Саймона указательным пальцем.
— Ты только что поведал мне, что готов ухлопать полицейского, Раймонда Маноа. Того самого, который, по твоим же рассказам, пользуется большой популярностью среди жителей Гонолулу и, возможно, собирается уйти в большую политику.
— Я говорил о полицейском, который замазан с ног до головы. Это очевидно из прослушанных тобой записей. И именно этот нечистоплотный тип собирается заняться политикой — так, по крайней мере; он утверждал, беседуя с Фрэнки. В любом случае, если он попытается навредить хоть как-то моей матери, он человек конченный. Мне совершенно наплевать на его политическую карьеру — пусть он хоть в президенты баллотируется.
— Хорошо, допустим — только допустим, что тебе удастся его укокошить. — Д'Агоста помахал перед носом Саймона средним пальцем, который он отогнул и присоединил к указательному. — Остается Марвуд. Иностранный дипломат. С таким разделаться не так-то просто. Это тебе не кролика переехать...
— Не просто, но можно. В сущности, как раз с ним, на мой взгляд, проблем не будет. Я уже продумал, как до него добраться.
Д'Агоста удивленно поднял брови.
— Хорошо, пусть так. А как насчет третьего, гайджина? Нашего милого общего знакомого. Руперта де Джонга. Да тебе к нему не подлезть даже на пушечный выстрел — разве что только Господь перенесет тебя в его гнездышко по небу. Запомни, он находится у себя дома и покидать его не собирается. У него под ружьем не меньше десяти тысяч человек, которые охраняют его денно и нощно, не говоря уже о подкупленных им политиках, способных обеспечить ему такую поддержку, о которой не мечтает ни один сенатор или губернатор у нас в Штатах. Знаете ли, уважаемый сеньор, в чем ваша проблема? Вы себя слишком высоко ставите.
Бывший полицейский покачал головой и занялся изучением пола у себя под ногами.
— Нет, серьезно. Как ты собираешься покончить с этими людьми? Скажи мне, как? И еще. Почему они не прикончили меня во время налета на магазин — ведь для этого им представлялась великолепная возможность?
— Ты не причинил им никакого вреда. Насколько я понимаю, ни тебе, ни Эрике не о чем волноваться.
— Ты просто бальзам льешь на мои раны, — Д'Агоста поднял глаза и посмотрел на Саймона в упор. — Ладно, давай представим себе, что каким-то чудом тебе удалось убрать всех троих. А как насчет людей, которые находятся у де Джонга на жаловании? Если ты подзабыл, то хочу тебе напомнить, что у них долгая память и длинные руки.
— Я не забыл. Вот где свою роль сыграют пятьдесят миллионов. С их помощью мы все избавимся от преследований якудза.
— Если бы я не знал тебя столько лет, я бы решил, что у тебя временное помешательство. Очнись, парень! Ведь ты не убийца. Это не твой стиль. Ты вор, приятель — и хороший. Но только вор. Скажи на милость, откуда в тебе такая уверенность, что ты в силах развязать войну с гайджином и выйти из нее победителем?
Саймон повернулся к Д'Агосте спиной и некоторое время смотрел на циферблат роскошных английских часов, украшавших его камин. Он думал о другой, тайной стороне своей деятельности, о том, что он делал во Вьетнаме, а потом упорно старался забыть, но не мог. Эти темные силы внутри него все еще составляли часть его бытия. Они только ждали удобного времени, чтобы восстать и заявить о своих правах. То же самое происходило с Алекс. Прошлое властно напоминало о себе. Во Вьетнаме Саймону приказывали убивать — и он убивал, и, надо признать, делал это весьма умело. Но через какое-то время он поймал себя на мысли, что ему начинает нравиться этот процесс. Оказывается, охота на людей способна доставить охотнику немалое наслаждение. Оставалось или прекратить, или скатываться все ниже и ниже, до уровня дикого зверя...
Он повернул голову и взглянул на Д'Агосту через плечо.
— Ты хочешь знать, отчего я верю в победу в войне с гайджином? Но ты же знаешь, отчего. Мэтти говорил тебе об этом.
Он заметил, что Д'Агоста погрузился в воспоминания, стараясь припомнить слова Мэтти о Саймоне.
А Мэтти — когда был еще жив — всегда утверждал, что к тому времени, когда американцам пришлось убираться из Вьетнама, Саймон достиг совершенства в деле разрушения и убийства.
— Спасибо на добром слове, Мэтти, — сказал ему тогда Д'Агоста, — но я не стану работать в одной упряжке с маньяком-убийцей, как бы ты его ни расхваливал. Я приложу все силы, чтобы подобные типы держались от меня подальше.
— Проверь его в деле, — ответил ему Мэтти. — Парень вовсе не так плох, как ты думаешь. Он вполне в состоянии совладать с чувством. Во Вьетнаме я видел его в деле, но видел и в мирной обстановке. Тогда он выглядел как самый обыкновенный нормальный парень, даже не верилось, что он прошел во Вьетнаме огонь и воду. Но когда снова наставало время действовать, ему только следовало показать цель — и поскорее убираться с дороги. Заруби себе на носу, Даг, он действовал и убивал не по своей воле. Он выполнял приказы — ни больше ни меньше. Зато он выполнял их с истинным изяществом. Просто смотреть на него тогда доставляло огромное удовольствие.
Тогда же Мэтти рассказал Дагу о неприятностях с ЦРУ, когда один из офицеров разведки пытался разделаться с ними обоими. Тогда Саймон в последний раз совершил убийство во Вьетнаме. И после этого понял — хватит. Больше никого убивать он не станет. Саймон поступил в боевое разведывательное подразделение ЦРУ, поскольку и он, и его мать нуждались в деньгах. Японец, с которым жили они с матерью, умер, а оставшиеся после него долги и запущенные дела разорили их окончательно. Чтобы так или иначе обеспечить семье пропитание, мать Саймона нашла для сына работенку. Он должен был помочь тренировать специальное секретное подразделение ЦРУ в тактике ниндзя. Во многих странах военные министерства уже создавали подобные диверсионные части, и Соединенные Штаты решили последовать их примеру. Саймон взялся за эту работу, чтобы ублажить мать, но вскоре ему стало скучно. Ему не хотелось никого учить, его душа жаждала действия.
Приписанный к Сайгону, он и Мэтти с энтузиазмом окунулись в новое для себя дело. Они воровали документы, вскрывали сейфы, помогали шантажировать политиков и бизнесменов, служили курьерами и телохранителями, занимались проверкой всевозможной информации, подсовывали газетам фальшивые сообщения о событиях и устраняли неугодных — и азиатов, и нет. Саймон тогда проявил себя с самой лучшей стороны, и по просьбе начальства из Центрального разведывательного управления ему стали доверять наиболее щекотливые миссии. В частности, ему приходилось устранять людей, смерть которых требовалось обставить как естественную. Мэтти говорил, что наблюдать Саймона Бендора — «мистера Б.» — в действии было настоящим удовольствием.
Но мистер Б. был не в состоянии выиграть войну в одиночестве. Настало время, когда все с очевидностью стали понимать, что Вьетконг одерживает верх, и лучшее, что могли в данных условиях сделать американцы — это постараться унести домой собственные задницы в целости. И еще — напоследок поживиться всем, чем можно. Вьетнамский переводчик по имени Лоан, приписанный к подразделению, где служил Саймон, сообщил ему о темных делах одного чина из разведки. Тот должен был обеспечить вывоз из страны группы вьетнамских сирот — детей, павших от рук вьетконговцев, южновьетнамских офицеров — в сопровождении женщин. Очень плодотворная идея. За исключением того, что всех женщин для сопровождения детей лично подбирал означенный офицер, а те — в благодарность — обязались провезти с собой на территорию Штатов контрабанду в интересах высокопоставленного разведчика и парочки его друзей. Контрабанда включала в себя часть неизрасходованных фондов ЦРУ в долларовом исчислении, золото, наркотики и бриллианты.
Жену Лоана и двух его детей сняли с рейса, поскольку на их места претендовали дамочки, зависимые от офицера. Естественно, что Лоан разволновался — американцы обещали ему переправить его с семьей в Штаты — к тому же Вьетконг все уже стягивал кольцо вокруг несчастного Сайгона. Лоану, по его словам, было наплевать на себя, но могли же янки, по крайней мере, обеспечить безопасность его семье за долгую беспорочную службу? Не может ли Саймон ему помочь?
Согласно информации, полученной Джо от Мэтти, Саймон, который терпеть не мог цэрэушника, пригрозил взорвать самолет прямо на взлетной площадке, если семью Лоана не возьмут на борт. Зная его репутацию, желающих проверить, серьезно он говорит или шутит, не нашлось. Жену и двух сыновей Лоана погрузили на самолет, и они благополучно отбыли в Штаты, однако разведчик затаил на Саймона зло. Ему предстояло организовать еще один аналогичный рейс в метрополию, и он решил, что для его собственного спокойствия будет лучше, если Саймона спишут со счетов.
Офицер приказал Мэтти, Саймону и Лоану отправиться на одну из конспиративных квартир и уничтожить якобы имеющиеся там компрометирующие документы. По его словам, будет чрезвычайно плохо, если бумаги попадут в руки Чарли, то есть вьетконговцев. Лоан должен был идти с ними, чтобы просмотреть бумаги, написанные на вьетнамском языке, и решить, что уничтожить, а что передать в архив.
Благодаря Лоану, имевшему связи в преступном мире Сайгона, удалось установить, что это ловушка. Четверо вьетнамцев с юга с фальшивыми северо-вьетнамскими удостоверениями должны были поджидать на конспиративной квартире Мэтти, Саймона и Лоана и отправить на тот свет всю компанию. Наемные убийцы были дезертирами, которые существовали только за счет темных сделок с людьми, подобными офицеру разведки. Тот, в свою очередь, тоже нуждался в такого рода негодяях. Получив предупреждение, Саймон мог бы избежать ловушки, но это было не в его духе. Мистер Б. всегда стремился навстречу опасности.
По собственной инициативе он отправился в дом на краю города, где находилась явка, пробрался внутрь незамеченным и убил всех четырех несостоявшихся киллеров. На этом он, однако, не успокоился. Вернувшись в Сайгон, он установил местонахождение злополучного офицера, проник в отель, где тот проживал, несмотря на охрану, состоявшую из представителей горных племен, которые сидели даже на крыше, и, наконец, оказался в спальне цэрэушника. Мистер Б. не стал лишать подонка жизни — как изящно выразился Мэтти — он усыпил того хлороформом и аккуратно перерезал ему ахиллесово сухожилие, оставив таким образом офицера калекой на всю жизнь. Когда же офицер очнулся, то обнаружил у себя на шее дивное ожерелье из свежесрезанных ушей своих наемников.
Мэтти утверждал, что это было стоящее зрелище, несмотря на то, что зрелищ тогда хватало. Время было сумасшедшее, и, когда дело касалось спасения собственной шкуры, ни правил, ни моральных норм не соблюдалось. Офицер-оперативник имел за своей спиной в качестве могущественного союзника весь аппарат ЦРУ, Саймона же не поддерживал никто, тем не менее — верьте не верьте — дело замяли. Офицер решил, что Саймон просто сошел с ума, и его следует избегать любой ценой. Да и в самом деле, что хорошего можно ожидать от человека, которого ты собирался убить, но не смог. Д'Агоста признавал необходимость убийства в исключительных случаях, но отрезанные уши и перерезание сухожилия были для него слишком. Мэтти понадобилось употребить все свое красноречие на то, чтобы Д'Агоста согласился только разок взглянуть на мистера Б.
Находясь в гостиной Саймона, Д'Агоста, по-прежнему потирая больную руку, спросил:
— Ты и в самом деле веришь, что у тебя получится? Ты сможешь отправить на тот свет всех троих?
— А что мне делать? Если дело не выгорит, то я обречен. И Алекс тоже. Или всех, или не стоит даже браться...
— Ты говорил что-то о пятидесяти миллионах. Хотелось бы знать, каким образом они помогут тебе избежать мести якудза?
— Ты слышал, о чем говорили Фрэнки и Маноа? Эти марки принадлежат весьма важным особам. Даже гайджину не поздоровится, если эти тяжеловесы заимеют на него зуб. Таким образом, если марки не попадут по назначению, кто будет отвечать?
— Де Джонг.
— А если он погибнет?
— Любой, кто примет от него власть.
— Так оно и будет. И преемнику гайджина придется изо всех сил бороться за выживание. Ты слышал, что Фрэнки намекал о войне, которая разгорелась в Японии между различными группировками якудза? Судя по всему, крестный отец Фрэнки чрезвычайно нуждается в оружии, которое поставляют ему братья Ла Серрас. Когда де Джонг отойдет в лучший мир, акулы подпольного мира сразу почуят кровь и наживу и постараются откусить как можно больше от наследства де Джонга.
— Значит, ты хочешь после смерти гайджина вернуть марки его преемнику в обмен на спокойную жизнь? — спросил Д'Агоста.
— Да ничего подобного. Вряд ли его преемник сможет мне пообещать такое и остаться после этого в живых. Да и как он может обещать спокойствие человеку, который убрал его предшественника? Нет уж. Я решил использовать марочки совсем по-другому. Уж если они попадут мне в руки, то гайджин и его банда никогда больше их не увидят.
Д'Агоста улыбнулся в первый раз за все утро.
— Черт, да ты прямо Иоанн Златоуст какой-то. Ты, знаешь ли, уже почти меня убедил, что сможешь провернуть все то, о чем говоришь.
— Шансы есть. — Саймон подошел к кофейному столику и взял в руки фотографию Касуми и ее мужа. — Нам поможет вот это, плюс дневники Касуми. Я бы ничего не пожалел, чтобы увидеть физиономию гайджина в тот момент, когда он будет держать в руках то и другое.
Последовало длительное молчание. Потом Д'Агоста сказал:
— Ты думаешь, он приедет? Слушай, это будет торжественный момент, если это и в самом деле осуществится. Знаешь, что? Никто, находясь в здравом уме, не поставил бы за твою голову и цента, но все-таки в твоем плане определенно что-то есть.
— Я уверена, что он справится. — Эти слова произнесла Эрика. Она неслышно появилась в гостиной и стояла теперь у двери босая, одетая в один из халатов Саймона. Лицо ее припухло от слез, и глаза были красны. Саймон позвонил ей в Атлантик-Сити и рассказал об исчезновении Молли. Эрика моментально бросила игру, выскочила из отеля и, схватив первое попавшееся такси, помчалась к Саймону. В ту ночь она была в большом проигрыше, но исчезновение Молли обернулось неизмеримо большей потерей.
— Не могу заснуть, — объяснила она свое появление в гостиной. — Есть какие-нибудь новости из полиции?
Д'Агоста, не глядя ей в глаза, сообщил, что новостей нет.
Эрика вошла в гостиную, подошла к бывшему полицейскому и обняла его. Оба прослезились.
— Не твоя это вина, Джо, — сказала она. — Всякий нормальный мужик открыл бы на твоем месте дверь. Эта история с Молли началась не с тебя, а несколько недель назад в Лос-Анджелесе. Они хотели добраться до нее любой ценой, так же, как сейчас хотят расправиться с Саймоном и его матерью.
Саймон рассказал Эрике про Марвуда, и как тот дважды продал Алекс Руперту де Джонгу на протяжении последних сорока лет.
Эрика стояла рядом с креслом, в котором сидел Д'Агоста, и держала его за руку.
— Невероятно. Ведь, что ты ни сделаешь с этим сукиным сыном, нужно проделать дважды. — Она вынула из пачки одну из сигарет Д'Агоста, зажгла ее и глубоко затянулась. Почти сразу же после этого она стала надрывно кашлять. Она упрямо затянулась еще раз, и кашель на удивление прекратился. Она пересела в кресло Саймона. Тот подошел к ней, и они поцеловались. После поцелуя она с секунду помолчала и произнесла: — Молли умерла. Чем раньше я признаю это за данность, тем лучше для меня. Когда найдут ее труп, он всего лишь явится официальным подтверждением того, что я только что сказала.
Она замолчала, стараясь сдержать набегающие слезы, не смогла до конца их преодолеть, но продолжила:
— Я намереваюсь сделать все, что в моих силах, чтобы как-то помочь тебе, Саймон. И не пытайся меня отговаривать. Бесполезно. Борьба — вот единственное, что поможет мне не сойти с ума и продолжать жить дальше.
Саймон, который сидел рядом с ней на корточках, произнес:
— Насколько я знаю, якудза ничего против тебя не имеют. Я хочу, чтобы ты знала об этом.
Эрика выдохнула голубой табачный дым к потолку и пристально посмотрела на Саймона.
— Я пойду с тобой до конца.
Д'Агоста пожал плечами.
— Какого черта? Возможно, в ближайшее время я снова встречусь с Мэтти, где бы он ни был. И тогда мы снова начнем рассказывать друг другу байки о войне. Возможно также, я смогу рассказать ему кое-что такое, о чем даже он понятия не имеет. Считай, что я тоже с тобой, парень.
Прежде чем Саймон успел сказать хоть слово в ответ на проявление преданности своих друзей, в гостиной зазвонил телефон.
— Алекс, — пробормотал он и ринулся к аппарату. Схватив трубку, он некоторое время слушал, затем прикрыл ее рукой, ухмыльнулся и прошептал снова: — Алекс! — обращаясь к Д'Агосте и Эрике.
— Эй, козырная дама, ты где это скрываешься так долго? — прокричал он в трубку, убрав руку.
— Похоже на то, что я совершила кругосветное путешествие и возвращаюсь назад. Я в аэропорту Гонолулу. Только что прилетела. Как насчет фотографии? Ты сделал...
— Послушай. Я не оставил фотографию в доме Фрэнки. Прежде чем ты в негодовании швырнешь трубку, я хотел бы кое-что объяснить.
Алекс не хотела его слушать. Печальным и усталым голосом она сказала:
— Саймон, я попросила сделать для меня только одну эту вещь, и ты не посчитал нужным исполнить мою просьбу. А ведь ты дал мне слово. — Казалось, она расплачется прямо в трубку.
— Я все понимаю, но ты выслушай меня...
Саймон почувствовал, как его мать с негодованием отодвинула трубку от уха, только чтобы не слышать его оправданий. Затем она сухо произнесла:
— Если хочешь со мной спорить, то что ж, давай... Если тебе не хотелось выполнить мою просьбу, тебе следовало сразу же мне об этом сказать. Какое право ты имеешь подводить меня? Разве ты можешь знать, по какой причине я просила тебя об этом одолжении? Думаю, что ты и представления не имеешь. Твой эгоизм всегда удивлял меня, и за последнее время ты не слишком изменился. Я хочу позвонить Полу и попросить у него разрешения пожить в его доме в долине несколько дней. Я боюсь возвращаться домой. Я боюсь даже зайти в магазин, но уверена, что все мои страхи покажутся тебе смешными. Возможно, все, что связано со мной в последние годы, вызывает у тебя улыбку, но ведь ты и в самом деле дал мне слово, что оставишь фотографию в доме Фрэнки Одори.
— Ма, прошу тебя...
— Позволь поблагодарить тебя, сынок, за то, что ты не выполнил мою просьбу. Так сказать, за ничегонеделание. — Алекс повесила трубку.
Саймон в ярости едва не швырнул телефон об стену. Нет, его мать бывает совершенно непереносимой временами, и это был один из таких моментов. Он, видите ли, эгоист. Что ж, возможно. Но только не сейчас. Сейчас он уверовал в свою мать и хотел, чтобы она знала об этом. Он принялся крутить диск телефона, игнорируя Эрику, которая кинулась расспрашивать его о разговоре с матерью. Она мгновенно поняла, что между Саймоном и Алекс что-то произошло. Да, произошло. Его родила удивительно напористая женщина. Упрямая до чертиков. Хотя — кто знает — может быть, благодаря ее упрямству она до сих пор жива. И даже не в инвалидной коляске. Кто знает?
Набрав номер, Саймон нетерпеливо прислушивался, ожидая, когда на другом конце снимут трубку. Когда Пол Анами ответил, Саймон почти не дал ему раскрыть рот. Он торопливо сообщил ему, что Алекс будет звонить ему домой, и попросил позаботиться о ней. Скажите ей, что Саймон верит ей абсолютно, всему, что она когда-либо говорила. Алекс поймет. Нет времени объяснять, но, возможно, для него, Пола, и Алекс будет лучше, если они поселятся вдвоем в каком-нибудь отдаленном отеле на несколько дней. Пусть Пол найдет человека, который присмотрит за магазинами. Саймон не может объяснить всего, но дело связано с якудза, вернее, с трудностями, которые возникли после его, Саймона, поездки в Токио. Последствия могут быть непредсказуемыми. После того, как Пол и Алекс найдут соответствующее убежище, Пол должен позвонить ему и оставить телефонный номер у консьержки, так, чтобы Саймон в любой момент мог его получить. И ни в коем случае им не следует уезжать из гостиницы. По крайней мере, до тех пор, пока он, Саймон, не приедет за ними лично.
Пол отвечал нечто нечленораздельное, да и то успел сказать всего несколько слов. Впрочем, как было сказано, Саймон преимущественно говорил сам.
Когда он закончил переговоры и повесил трубку, к нему подошла Эрика, и тот заключил девушку в объятия.
— Мать не дала мне ни слова сказать ей о фотографии, досье в доме Фрэнки и пленках, — произнес он. — Я уезжаю на Гавайи. Необходимо встретиться с Алекс как можно скорее. Кто-нибудь из людей де Джонга может ее выследить, черт возьми.
— Тогда нам пора собираться, — сказала Эрика. Саймон пристально посмотрел ей в лицо, словно увидел ее, впервые за долгое время. Она была очень хороша, но и одновременно в ней чувствовалась большая внутренняя сила. Она ответила ему долгим взглядом и повторила: — Пора собираться, дорогой.
Фрэнки: Я позвоню крестному и постараюсь как-нибудь утрясти это дерьмовое дельце.
Маноа: Твое дело, братец. Но я уверен, что увижу тебя в Гонолулу, и довольно скоро.
* * *
Саймон извлек из магнитофона пленку и сразу же поставил новую.На этой Маноа и Фрэнки несколько поубавили крику. Возможно, после того, как Фрэнки поговорил-таки с гайджином.
Он нажал кнопку проигрывания.
На этот раз говорил, в основном, Маноа, внушавший Фрэнки мысль, что попытки обвести вокруг пальца гайджина ни к чему не приведут. Дело с пятьюдесятью миллионами должно пройти без сучка и задоринки, особенно если вдуматься, кому принадлежат пресловутые марки. Очень-очень важным шишкам, братец. Китайским политикам и генералам из Китайской Народной Республики. Могущественным функционерам с секретными счетами в гонконгских банках. Эти люди хотят вывезти свои денежки из британской колонии и перевести свои средства в третьи страны, пока их социалистическое государство еще не наложило лапу на Гонконг, превратив все их сбережения в труху. Или до того, как их счета будут обнаружены и конфискованы.
Гайджин уже занимался доставкой денег из Гонконга в течение месяцев, но никогда еще сумма не была столь велика. Если что-нибудь произойдет не так гладко, как планировалось, то даже гайджину будет не по силам им противостоять. У них на Дальнем Востоке больше власти, чем об этом мог мечтать глава даже самой могущественной мафии. Их влияние ощущалось повсюду. Вот почему Фрэнки обязан подчиняться желаниям крестного, независимо от того, сколько дерьмовых обедов и завтраков ему предстоит съесть в пути. Поэтому Фрэнки ничего не остается, как оказаться в Лаухала в среду — и ни днем позже.
Когда пленка закончилась, Саймон сказал:
— Один прокол. Они ни разу не упомянули, когда конкретно и где должна состояться передача марок. Надеюсь, мы узнаем об этом из пленок, где переговоры ведутся по-японски. Алекс и Полу придется помочь мне с этим.
Он поднялся с кресла, подошел к камину и, достав ключ из-под английских каминных часов, принялся их заводить.
— Я хочу убрать Маноа, Марвуда и де Джонга, Д'Агоста уставился на алеющий кончик сигареты.
— Наконец-то вспомнил. А я все думал, когда ты вернешься к этому вопросу. Даже проктолог имеет перед собой только одну задницу зараз, а ты, значит, решил охотиться сразу за тремя.
Саймон ответил, что все эти люди завязаны вокруг пятидесяти миллионов. Прежде всего надо захватить чемоданчик с марками и разделаться с, гавайским фараоном и двумя британцами, которые постоянно ходят вместе.
— Правильно. Это и ребенку понятно, — отметил Д'Агоста, хотя, судя по всему, его это не слишком интересовало. Саймон видел, как тот время от времени щелкал зажигалкой и, когда она зажигалась, смотрел на пламя, как завороженный. Наконец, Д'Агоста заговорил, и в его голосе появилась незнакомая раньше Саймону горечь. Бывший полицейский сказал: — Ты всегда был чрезвычайно умным парнем, Саймон. И чертовски хладнокровным. Готов поспорить, что ты мог бы без лишних эмоций усидеть на брикете сливочного мороженого голой задницей, да еще бы рассуждал о его достоинствах. Ты меня извини, но сейчас я не в настроении слушать твои рассуждения. Я просто не в состоянии свыкнуться с мыслью, что якудза убивают моих знакомых женщин.
Положив зажигалку на подлокотник кресла, он ткнул в Саймона указательным пальцем.
— Ты только что поведал мне, что готов ухлопать полицейского, Раймонда Маноа. Того самого, который, по твоим же рассказам, пользуется большой популярностью среди жителей Гонолулу и, возможно, собирается уйти в большую политику.
— Я говорил о полицейском, который замазан с ног до головы. Это очевидно из прослушанных тобой записей. И именно этот нечистоплотный тип собирается заняться политикой — так, по крайней мере; он утверждал, беседуя с Фрэнки. В любом случае, если он попытается навредить хоть как-то моей матери, он человек конченный. Мне совершенно наплевать на его политическую карьеру — пусть он хоть в президенты баллотируется.
— Хорошо, допустим — только допустим, что тебе удастся его укокошить. — Д'Агоста помахал перед носом Саймона средним пальцем, который он отогнул и присоединил к указательному. — Остается Марвуд. Иностранный дипломат. С таким разделаться не так-то просто. Это тебе не кролика переехать...
— Не просто, но можно. В сущности, как раз с ним, на мой взгляд, проблем не будет. Я уже продумал, как до него добраться.
Д'Агоста удивленно поднял брови.
— Хорошо, пусть так. А как насчет третьего, гайджина? Нашего милого общего знакомого. Руперта де Джонга. Да тебе к нему не подлезть даже на пушечный выстрел — разве что только Господь перенесет тебя в его гнездышко по небу. Запомни, он находится у себя дома и покидать его не собирается. У него под ружьем не меньше десяти тысяч человек, которые охраняют его денно и нощно, не говоря уже о подкупленных им политиках, способных обеспечить ему такую поддержку, о которой не мечтает ни один сенатор или губернатор у нас в Штатах. Знаете ли, уважаемый сеньор, в чем ваша проблема? Вы себя слишком высоко ставите.
Бывший полицейский покачал головой и занялся изучением пола у себя под ногами.
— Нет, серьезно. Как ты собираешься покончить с этими людьми? Скажи мне, как? И еще. Почему они не прикончили меня во время налета на магазин — ведь для этого им представлялась великолепная возможность?
— Ты не причинил им никакого вреда. Насколько я понимаю, ни тебе, ни Эрике не о чем волноваться.
— Ты просто бальзам льешь на мои раны, — Д'Агоста поднял глаза и посмотрел на Саймона в упор. — Ладно, давай представим себе, что каким-то чудом тебе удалось убрать всех троих. А как насчет людей, которые находятся у де Джонга на жаловании? Если ты подзабыл, то хочу тебе напомнить, что у них долгая память и длинные руки.
— Я не забыл. Вот где свою роль сыграют пятьдесят миллионов. С их помощью мы все избавимся от преследований якудза.
— Если бы я не знал тебя столько лет, я бы решил, что у тебя временное помешательство. Очнись, парень! Ведь ты не убийца. Это не твой стиль. Ты вор, приятель — и хороший. Но только вор. Скажи на милость, откуда в тебе такая уверенность, что ты в силах развязать войну с гайджином и выйти из нее победителем?
Саймон повернулся к Д'Агосте спиной и некоторое время смотрел на циферблат роскошных английских часов, украшавших его камин. Он думал о другой, тайной стороне своей деятельности, о том, что он делал во Вьетнаме, а потом упорно старался забыть, но не мог. Эти темные силы внутри него все еще составляли часть его бытия. Они только ждали удобного времени, чтобы восстать и заявить о своих правах. То же самое происходило с Алекс. Прошлое властно напоминало о себе. Во Вьетнаме Саймону приказывали убивать — и он убивал, и, надо признать, делал это весьма умело. Но через какое-то время он поймал себя на мысли, что ему начинает нравиться этот процесс. Оказывается, охота на людей способна доставить охотнику немалое наслаждение. Оставалось или прекратить, или скатываться все ниже и ниже, до уровня дикого зверя...
Он повернул голову и взглянул на Д'Агосту через плечо.
— Ты хочешь знать, отчего я верю в победу в войне с гайджином? Но ты же знаешь, отчего. Мэтти говорил тебе об этом.
Он заметил, что Д'Агоста погрузился в воспоминания, стараясь припомнить слова Мэтти о Саймоне.
А Мэтти — когда был еще жив — всегда утверждал, что к тому времени, когда американцам пришлось убираться из Вьетнама, Саймон достиг совершенства в деле разрушения и убийства.
— Спасибо на добром слове, Мэтти, — сказал ему тогда Д'Агоста, — но я не стану работать в одной упряжке с маньяком-убийцей, как бы ты его ни расхваливал. Я приложу все силы, чтобы подобные типы держались от меня подальше.
— Проверь его в деле, — ответил ему Мэтти. — Парень вовсе не так плох, как ты думаешь. Он вполне в состоянии совладать с чувством. Во Вьетнаме я видел его в деле, но видел и в мирной обстановке. Тогда он выглядел как самый обыкновенный нормальный парень, даже не верилось, что он прошел во Вьетнаме огонь и воду. Но когда снова наставало время действовать, ему только следовало показать цель — и поскорее убираться с дороги. Заруби себе на носу, Даг, он действовал и убивал не по своей воле. Он выполнял приказы — ни больше ни меньше. Зато он выполнял их с истинным изяществом. Просто смотреть на него тогда доставляло огромное удовольствие.
Тогда же Мэтти рассказал Дагу о неприятностях с ЦРУ, когда один из офицеров разведки пытался разделаться с ними обоими. Тогда Саймон в последний раз совершил убийство во Вьетнаме. И после этого понял — хватит. Больше никого убивать он не станет. Саймон поступил в боевое разведывательное подразделение ЦРУ, поскольку и он, и его мать нуждались в деньгах. Японец, с которым жили они с матерью, умер, а оставшиеся после него долги и запущенные дела разорили их окончательно. Чтобы так или иначе обеспечить семье пропитание, мать Саймона нашла для сына работенку. Он должен был помочь тренировать специальное секретное подразделение ЦРУ в тактике ниндзя. Во многих странах военные министерства уже создавали подобные диверсионные части, и Соединенные Штаты решили последовать их примеру. Саймон взялся за эту работу, чтобы ублажить мать, но вскоре ему стало скучно. Ему не хотелось никого учить, его душа жаждала действия.
Приписанный к Сайгону, он и Мэтти с энтузиазмом окунулись в новое для себя дело. Они воровали документы, вскрывали сейфы, помогали шантажировать политиков и бизнесменов, служили курьерами и телохранителями, занимались проверкой всевозможной информации, подсовывали газетам фальшивые сообщения о событиях и устраняли неугодных — и азиатов, и нет. Саймон тогда проявил себя с самой лучшей стороны, и по просьбе начальства из Центрального разведывательного управления ему стали доверять наиболее щекотливые миссии. В частности, ему приходилось устранять людей, смерть которых требовалось обставить как естественную. Мэтти говорил, что наблюдать Саймона Бендора — «мистера Б.» — в действии было настоящим удовольствием.
Но мистер Б. был не в состоянии выиграть войну в одиночестве. Настало время, когда все с очевидностью стали понимать, что Вьетконг одерживает верх, и лучшее, что могли в данных условиях сделать американцы — это постараться унести домой собственные задницы в целости. И еще — напоследок поживиться всем, чем можно. Вьетнамский переводчик по имени Лоан, приписанный к подразделению, где служил Саймон, сообщил ему о темных делах одного чина из разведки. Тот должен был обеспечить вывоз из страны группы вьетнамских сирот — детей, павших от рук вьетконговцев, южновьетнамских офицеров — в сопровождении женщин. Очень плодотворная идея. За исключением того, что всех женщин для сопровождения детей лично подбирал означенный офицер, а те — в благодарность — обязались провезти с собой на территорию Штатов контрабанду в интересах высокопоставленного разведчика и парочки его друзей. Контрабанда включала в себя часть неизрасходованных фондов ЦРУ в долларовом исчислении, золото, наркотики и бриллианты.
Жену Лоана и двух его детей сняли с рейса, поскольку на их места претендовали дамочки, зависимые от офицера. Естественно, что Лоан разволновался — американцы обещали ему переправить его с семьей в Штаты — к тому же Вьетконг все уже стягивал кольцо вокруг несчастного Сайгона. Лоану, по его словам, было наплевать на себя, но могли же янки, по крайней мере, обеспечить безопасность его семье за долгую беспорочную службу? Не может ли Саймон ему помочь?
Согласно информации, полученной Джо от Мэтти, Саймон, который терпеть не мог цэрэушника, пригрозил взорвать самолет прямо на взлетной площадке, если семью Лоана не возьмут на борт. Зная его репутацию, желающих проверить, серьезно он говорит или шутит, не нашлось. Жену и двух сыновей Лоана погрузили на самолет, и они благополучно отбыли в Штаты, однако разведчик затаил на Саймона зло. Ему предстояло организовать еще один аналогичный рейс в метрополию, и он решил, что для его собственного спокойствия будет лучше, если Саймона спишут со счетов.
Офицер приказал Мэтти, Саймону и Лоану отправиться на одну из конспиративных квартир и уничтожить якобы имеющиеся там компрометирующие документы. По его словам, будет чрезвычайно плохо, если бумаги попадут в руки Чарли, то есть вьетконговцев. Лоан должен был идти с ними, чтобы просмотреть бумаги, написанные на вьетнамском языке, и решить, что уничтожить, а что передать в архив.
Благодаря Лоану, имевшему связи в преступном мире Сайгона, удалось установить, что это ловушка. Четверо вьетнамцев с юга с фальшивыми северо-вьетнамскими удостоверениями должны были поджидать на конспиративной квартире Мэтти, Саймона и Лоана и отправить на тот свет всю компанию. Наемные убийцы были дезертирами, которые существовали только за счет темных сделок с людьми, подобными офицеру разведки. Тот, в свою очередь, тоже нуждался в такого рода негодяях. Получив предупреждение, Саймон мог бы избежать ловушки, но это было не в его духе. Мистер Б. всегда стремился навстречу опасности.
По собственной инициативе он отправился в дом на краю города, где находилась явка, пробрался внутрь незамеченным и убил всех четырех несостоявшихся киллеров. На этом он, однако, не успокоился. Вернувшись в Сайгон, он установил местонахождение злополучного офицера, проник в отель, где тот проживал, несмотря на охрану, состоявшую из представителей горных племен, которые сидели даже на крыше, и, наконец, оказался в спальне цэрэушника. Мистер Б. не стал лишать подонка жизни — как изящно выразился Мэтти — он усыпил того хлороформом и аккуратно перерезал ему ахиллесово сухожилие, оставив таким образом офицера калекой на всю жизнь. Когда же офицер очнулся, то обнаружил у себя на шее дивное ожерелье из свежесрезанных ушей своих наемников.
Мэтти утверждал, что это было стоящее зрелище, несмотря на то, что зрелищ тогда хватало. Время было сумасшедшее, и, когда дело касалось спасения собственной шкуры, ни правил, ни моральных норм не соблюдалось. Офицер-оперативник имел за своей спиной в качестве могущественного союзника весь аппарат ЦРУ, Саймона же не поддерживал никто, тем не менее — верьте не верьте — дело замяли. Офицер решил, что Саймон просто сошел с ума, и его следует избегать любой ценой. Да и в самом деле, что хорошего можно ожидать от человека, которого ты собирался убить, но не смог. Д'Агоста признавал необходимость убийства в исключительных случаях, но отрезанные уши и перерезание сухожилия были для него слишком. Мэтти понадобилось употребить все свое красноречие на то, чтобы Д'Агоста согласился только разок взглянуть на мистера Б.
Находясь в гостиной Саймона, Д'Агоста, по-прежнему потирая больную руку, спросил:
— Ты и в самом деле веришь, что у тебя получится? Ты сможешь отправить на тот свет всех троих?
— А что мне делать? Если дело не выгорит, то я обречен. И Алекс тоже. Или всех, или не стоит даже браться...
— Ты говорил что-то о пятидесяти миллионах. Хотелось бы знать, каким образом они помогут тебе избежать мести якудза?
— Ты слышал, о чем говорили Фрэнки и Маноа? Эти марки принадлежат весьма важным особам. Даже гайджину не поздоровится, если эти тяжеловесы заимеют на него зуб. Таким образом, если марки не попадут по назначению, кто будет отвечать?
— Де Джонг.
— А если он погибнет?
— Любой, кто примет от него власть.
— Так оно и будет. И преемнику гайджина придется изо всех сил бороться за выживание. Ты слышал, что Фрэнки намекал о войне, которая разгорелась в Японии между различными группировками якудза? Судя по всему, крестный отец Фрэнки чрезвычайно нуждается в оружии, которое поставляют ему братья Ла Серрас. Когда де Джонг отойдет в лучший мир, акулы подпольного мира сразу почуят кровь и наживу и постараются откусить как можно больше от наследства де Джонга.
— Значит, ты хочешь после смерти гайджина вернуть марки его преемнику в обмен на спокойную жизнь? — спросил Д'Агоста.
— Да ничего подобного. Вряд ли его преемник сможет мне пообещать такое и остаться после этого в живых. Да и как он может обещать спокойствие человеку, который убрал его предшественника? Нет уж. Я решил использовать марочки совсем по-другому. Уж если они попадут мне в руки, то гайджин и его банда никогда больше их не увидят.
Д'Агоста улыбнулся в первый раз за все утро.
— Черт, да ты прямо Иоанн Златоуст какой-то. Ты, знаешь ли, уже почти меня убедил, что сможешь провернуть все то, о чем говоришь.
— Шансы есть. — Саймон подошел к кофейному столику и взял в руки фотографию Касуми и ее мужа. — Нам поможет вот это, плюс дневники Касуми. Я бы ничего не пожалел, чтобы увидеть физиономию гайджина в тот момент, когда он будет держать в руках то и другое.
Последовало длительное молчание. Потом Д'Агоста сказал:
— Ты думаешь, он приедет? Слушай, это будет торжественный момент, если это и в самом деле осуществится. Знаешь, что? Никто, находясь в здравом уме, не поставил бы за твою голову и цента, но все-таки в твоем плане определенно что-то есть.
— Я уверена, что он справится. — Эти слова произнесла Эрика. Она неслышно появилась в гостиной и стояла теперь у двери босая, одетая в один из халатов Саймона. Лицо ее припухло от слез, и глаза были красны. Саймон позвонил ей в Атлантик-Сити и рассказал об исчезновении Молли. Эрика моментально бросила игру, выскочила из отеля и, схватив первое попавшееся такси, помчалась к Саймону. В ту ночь она была в большом проигрыше, но исчезновение Молли обернулось неизмеримо большей потерей.
— Не могу заснуть, — объяснила она свое появление в гостиной. — Есть какие-нибудь новости из полиции?
Д'Агоста, не глядя ей в глаза, сообщил, что новостей нет.
Эрика вошла в гостиную, подошла к бывшему полицейскому и обняла его. Оба прослезились.
— Не твоя это вина, Джо, — сказала она. — Всякий нормальный мужик открыл бы на твоем месте дверь. Эта история с Молли началась не с тебя, а несколько недель назад в Лос-Анджелесе. Они хотели добраться до нее любой ценой, так же, как сейчас хотят расправиться с Саймоном и его матерью.
Саймон рассказал Эрике про Марвуда, и как тот дважды продал Алекс Руперту де Джонгу на протяжении последних сорока лет.
Эрика стояла рядом с креслом, в котором сидел Д'Агоста, и держала его за руку.
— Невероятно. Ведь, что ты ни сделаешь с этим сукиным сыном, нужно проделать дважды. — Она вынула из пачки одну из сигарет Д'Агоста, зажгла ее и глубоко затянулась. Почти сразу же после этого она стала надрывно кашлять. Она упрямо затянулась еще раз, и кашель на удивление прекратился. Она пересела в кресло Саймона. Тот подошел к ней, и они поцеловались. После поцелуя она с секунду помолчала и произнесла: — Молли умерла. Чем раньше я признаю это за данность, тем лучше для меня. Когда найдут ее труп, он всего лишь явится официальным подтверждением того, что я только что сказала.
Она замолчала, стараясь сдержать набегающие слезы, не смогла до конца их преодолеть, но продолжила:
— Я намереваюсь сделать все, что в моих силах, чтобы как-то помочь тебе, Саймон. И не пытайся меня отговаривать. Бесполезно. Борьба — вот единственное, что поможет мне не сойти с ума и продолжать жить дальше.
Саймон, который сидел рядом с ней на корточках, произнес:
— Насколько я знаю, якудза ничего против тебя не имеют. Я хочу, чтобы ты знала об этом.
Эрика выдохнула голубой табачный дым к потолку и пристально посмотрела на Саймона.
— Я пойду с тобой до конца.
Д'Агоста пожал плечами.
— Какого черта? Возможно, в ближайшее время я снова встречусь с Мэтти, где бы он ни был. И тогда мы снова начнем рассказывать друг другу байки о войне. Возможно также, я смогу рассказать ему кое-что такое, о чем даже он понятия не имеет. Считай, что я тоже с тобой, парень.
Прежде чем Саймон успел сказать хоть слово в ответ на проявление преданности своих друзей, в гостиной зазвонил телефон.
— Алекс, — пробормотал он и ринулся к аппарату. Схватив трубку, он некоторое время слушал, затем прикрыл ее рукой, ухмыльнулся и прошептал снова: — Алекс! — обращаясь к Д'Агосте и Эрике.
— Эй, козырная дама, ты где это скрываешься так долго? — прокричал он в трубку, убрав руку.
— Похоже на то, что я совершила кругосветное путешествие и возвращаюсь назад. Я в аэропорту Гонолулу. Только что прилетела. Как насчет фотографии? Ты сделал...
— Послушай. Я не оставил фотографию в доме Фрэнки. Прежде чем ты в негодовании швырнешь трубку, я хотел бы кое-что объяснить.
Алекс не хотела его слушать. Печальным и усталым голосом она сказала:
— Саймон, я попросила сделать для меня только одну эту вещь, и ты не посчитал нужным исполнить мою просьбу. А ведь ты дал мне слово. — Казалось, она расплачется прямо в трубку.
— Я все понимаю, но ты выслушай меня...
Саймон почувствовал, как его мать с негодованием отодвинула трубку от уха, только чтобы не слышать его оправданий. Затем она сухо произнесла:
— Если хочешь со мной спорить, то что ж, давай... Если тебе не хотелось выполнить мою просьбу, тебе следовало сразу же мне об этом сказать. Какое право ты имеешь подводить меня? Разве ты можешь знать, по какой причине я просила тебя об этом одолжении? Думаю, что ты и представления не имеешь. Твой эгоизм всегда удивлял меня, и за последнее время ты не слишком изменился. Я хочу позвонить Полу и попросить у него разрешения пожить в его доме в долине несколько дней. Я боюсь возвращаться домой. Я боюсь даже зайти в магазин, но уверена, что все мои страхи покажутся тебе смешными. Возможно, все, что связано со мной в последние годы, вызывает у тебя улыбку, но ведь ты и в самом деле дал мне слово, что оставишь фотографию в доме Фрэнки Одори.
— Ма, прошу тебя...
— Позволь поблагодарить тебя, сынок, за то, что ты не выполнил мою просьбу. Так сказать, за ничегонеделание. — Алекс повесила трубку.
Саймон в ярости едва не швырнул телефон об стену. Нет, его мать бывает совершенно непереносимой временами, и это был один из таких моментов. Он, видите ли, эгоист. Что ж, возможно. Но только не сейчас. Сейчас он уверовал в свою мать и хотел, чтобы она знала об этом. Он принялся крутить диск телефона, игнорируя Эрику, которая кинулась расспрашивать его о разговоре с матерью. Она мгновенно поняла, что между Саймоном и Алекс что-то произошло. Да, произошло. Его родила удивительно напористая женщина. Упрямая до чертиков. Хотя — кто знает — может быть, благодаря ее упрямству она до сих пор жива. И даже не в инвалидной коляске. Кто знает?
Набрав номер, Саймон нетерпеливо прислушивался, ожидая, когда на другом конце снимут трубку. Когда Пол Анами ответил, Саймон почти не дал ему раскрыть рот. Он торопливо сообщил ему, что Алекс будет звонить ему домой, и попросил позаботиться о ней. Скажите ей, что Саймон верит ей абсолютно, всему, что она когда-либо говорила. Алекс поймет. Нет времени объяснять, но, возможно, для него, Пола, и Алекс будет лучше, если они поселятся вдвоем в каком-нибудь отдаленном отеле на несколько дней. Пусть Пол найдет человека, который присмотрит за магазинами. Саймон не может объяснить всего, но дело связано с якудза, вернее, с трудностями, которые возникли после его, Саймона, поездки в Токио. Последствия могут быть непредсказуемыми. После того, как Пол и Алекс найдут соответствующее убежище, Пол должен позвонить ему и оставить телефонный номер у консьержки, так, чтобы Саймон в любой момент мог его получить. И ни в коем случае им не следует уезжать из гостиницы. По крайней мере, до тех пор, пока он, Саймон, не приедет за ними лично.
Пол отвечал нечто нечленораздельное, да и то успел сказать всего несколько слов. Впрочем, как было сказано, Саймон преимущественно говорил сам.
Когда он закончил переговоры и повесил трубку, к нему подошла Эрика, и тот заключил девушку в объятия.
— Мать не дала мне ни слова сказать ей о фотографии, досье в доме Фрэнки и пленках, — произнес он. — Я уезжаю на Гавайи. Необходимо встретиться с Алекс как можно скорее. Кто-нибудь из людей де Джонга может ее выследить, черт возьми.
— Тогда нам пора собираться, — сказала Эрика. Саймон пристально посмотрел ей в лицо, словно увидел ее, впервые за долгое время. Она была очень хороша, но и одновременно в ней чувствовалась большая внутренняя сила. Она ответила ему долгим взглядом и повторила: — Пора собираться, дорогой.