Ольга Агурбаш. Febris эротика. Билет в счастливую жизнь

   Иван, похоже, тоже завелся не на шутку. Полузапретная ситуация, в которой они оказались, возбуждала его чрезвычайно… Он готов был продолжать процесс еще и еще, не в силах ни остановиться, ни завершить любовный акт…
   Ему вспомнилось, как буквально пару дней назад Ирина задала ему вопрос:
   – Скажи, а тебе в любовном соитии что больше нравится: сам процесс или кульминация?
   Он не задумываясь ответил:
   – Конечно, процесс! Особенно это начинаешь ценить с годами! Это по молодости казалось, что слаще пика кульминации ничего нет. Что это самое яркое наслаждение, самое острое! А сейчас, когда способен управлять интимной игрой, когда можешь оценить и осознать всю прелесть момента… Сейчас я отвечу тебе однозначно: процесс!
   Вот и здесь, в этой крошечной кабинке, в этих далеко не романтических условиях, он наслаждался процессом соития с любимой женщиной и готов был продолжать еще и еще…
   …У бабушки был старенький диван. Лет ему, наверное, двадцать пять – тридцать было. Не старинный, нет, не антикварный, а просто старый. Но «старым» его никто не называл. «Старенький». Это и ласково, и очень точно.
   А вообще-то правильное его имя – «сонный диванчик». В чем был секрет этого изделия, никто сказать не мог, но стоило только кому-то на него присесть или прилечь, как человек проваливался в полудрему, а потом и в сон. Легко, свободно, без усилий. Его и с места на место переставляли, чтобы проверить, в нем ли непосредственно дело или в его местоположении, и разными покрывалами накрывали, и обивку обновляли… Нет! Своих волшебных свойств он не утрачивал.
   Бабушка и сама любила на нем отдыхать, и гостям частенько предлагала на него прилечь, чтобы расслабились после чая, подремать…
   А если уж у кого в семье случалась бессонница, стресс или волнение какое чрезмерное, то все шли на сонный диванчик. Этот волшебный предмет мебели выручал всех. Стоило забраться на него с ногами или прилечь, как сладкая дрема утяжеляла веки, глаза сами собой закрывались, руки-ноги наливались приятным теплом, и… человек погружался в сладкий, оздоровительный, приятный сон. И сколько бы этот сон ни длился – от пятнадцати минут до нескольких часов – просыпались все всегда в хорошем настроении, по-настоящему отдохнувшие, бодрые, полные сил, энергии, желаний!
   Поистине – волшебство!
   Вот на этот самый диванчик бабушка усадила шестнадцатилетнюю внучку для проведения первого урока.
   – Ой, бабушка, а на диванчик-то зачем? Я же засну сразу! – недоуменно воскликнула Ира.
   – Заснешь, как только перестанешь воспринимать новую информацию. Зато то, что усвоишь, навсегда!
   Ирина открыла тетрадку, написала число.
   – Как назовем наш курс? Какая тема первой лекции?
   Без тени улыбки бабушка ответила:
   – Искусство жить. А тема сегодня: любовь к себе.
   Ира фыркнула, однако старательно записала услышанное в тетрадь.
   – Ой, ну что ж ты мне нового можешь рассказать о любви к себе? Это же элементарно!
   – Правда? – Бабушка удивленно подняла брови. – А я-то всю жизнь учусь этому и никак не достигну совершенства. Может, ты мне тогда объяснишь, что есть любовь к себе? А?
   – Ой, бабуль, – скривилась Ира. – Ладно, рассказывай! Только мне кажется, что я себя очень даже люблю, – Ирина сладко зевнула и, явно сопротивляясь сну, приготовилась писать.
   – Сейчас, только чайник поставлю, – сказала бабушка, направляясь на кухню.
   Когда через минуту она вернулась, внучка тихо посапывала на диване, зажав карандаш в руке. Страницы тетради то приподнимались, то опускались от мирного посапывания девочки.
   – Первый урок закончен, – констатировала бабушка шепотом. – Ну что ж, неплохо! Пожалуй, самый важный урок! Девочка созрела для обучения искусству любви. Девочка сама обратилась за наукой. Очень даже неплохо!
 
   Бабушка Надежда Николаевна, а в молодости просто Наденька, была человеком, как принято сейчас говорить, продвинутым. Кроме этого, она была счастливым человеком. Всегда! Наверное, можно оспорить такое утверждение. Мол, постоянного счастья не бывает! Ну не бывает абсолютного счастья! В человеческой жизни есть место и проблемам, и горю, и переживаниям, и страданиям… Где уж о постоянстве счастливого существования говорить? И тем не менее… Надежда Николаевна создала для себя настолько комфортную жизнь, что находилась в состоянии полнейшей гармонии с миром. Причем как внешним миром, так и своим внутренним. Как ей это удавалось? Вот удавалось как-то.
   Любую проблему, с которой ей приходилось сталкиваться, Надежда рассматривала всесторонне и прежде всего искала в ней нечто положительное. Если уж положительные характеристики проблемы были крайне сомнительны (например, болезнь ребенка), то она старалась прежде всего понять причину, разобраться в ней, а потом, сделав выводы, спокойно приступить к созидательному осознанию. И причина ею рассматривалась не примитивная: типа «Растянула ногу, потому что упала. А упала, потому что поскользнулась. А поскользнулась, потому что было скользко». Нет. Вопрос ставился по-другому.
   Нога, ноги – это олицетворение направления пути человека. Если повреждаются ноги – значит, что-то не так с направлением движения. Туда ли человек идет? Правильное ли решение принял? Видимо, нет, раз пространство его останавливает. И спасибо ему, пространству, что оно так милосердно. Можно было бы и перелом конечности получить или еще какую-нибудь серьезную травму, а уж растяжение – наименьшее из зол. С ним мы справимся. Главное понять, что не так, в чем ошибка, где источник нарушения гармонии.
   Сама Надежда, конечно, додуматься до подобных тонкостей не могла. Но она оказалась способной ученицей, легко и радостно воспринимающей информацию.
   А началось это ученичество очень давно.
   Наденька после школы поступила в театральный институт. Шли послевоенные годы, и было даже немного странно, что в стране, первоочередной задачей которой было восстановление экономики, действовали театральные институты. Да еще и несколько. Наденька выбрала ВГИК, но не актерский и не режиссерский факультеты, что с ее внешностью и способностями было бы вполне логично, а экономический. В далекое постреволюционное время этот факультет был создан как административно-хозяйственный, а сразу после войны переоформился в экономический. Именно туда и попала Надя. Она, как и все население страны, была охвачена идеей послевоенного восстановления страны. Но поскольку ей очень нравился мир искусства, то пусть – решила она для себя – познание основ экономической науки будет происходить в рамках театрального учебного заведения. Ей казалось, что таким образом она убьет сразу двух зайцев: и экономику познает, и будет находиться в богемной среде. Правда, слово «богема» в ту пору не очень-то и звучало, но ощущение избранности тем не менее было и в стенах института, и в разговорах о выбранной Наденькой профессии.
   Но, честно говоря, Наде было не до учебы. Поклонники одолевали юную красавицу, назначали свидания, предлагали руку и сердце. Самый настойчивый из них – Станислав – вскоре стал ее мужем, а через положенные девять месяцев отцом ее дочери Олечки. Станислав был совсем из другой среды, из рабочее-крестьянской, а отнюдь не из интеллигентской. Но чем-то он покорил ее. Надежностью, что ли, степенностью… Имел профессию, заработок и, что немаловажно, комнату в коммуналке.
   Наденька, не успев насладиться студенчеством, окунулась в семейную жизнь, в материнские заботы. Помощи ждать было неоткуда. Станислав работал, она занималась ребенком и хозяйством. Институт пришлось временно оставить. Через год Олечку отдали в ясли. Причем не просто в ясли, а на пятидневку. Ну это когда ребенка в понедельник утром родители приводят в сад, а в пятницу вечером забирают. Молодых родителей такая организация дошкольного воспитания очень устраивала. И если поначалу им было как будто бы неловко перед ребенком, как будто тяготило чувство вины перед маленькой дочкой, то со временем все адаптировались к этой ситуации и так привыкли, что не замечали никаких моральных неудобств. Тем более что это было принято в обществе, никто никого за подобное отношение к детям не осуждал, не обсуждал…
   Это сейчас может показаться диким: родить ребенка и отправить его с глаз долой на воспитание чужой тете. А тогда нет. Тогда все так жили, и лишь очень немногие женщины могли позволить себе не работать. О такой роскоши подавляющему большинству женского населения даже не мечталось…
   Надя вернулась к учебе. Не на свой курс, а на курс младше. Здесь ей встретился Тимур. Кто он был по национальности, откуда он появился, каково его настоящее имя – похоже, этого не знал никто. Он мог быть казахом или корейцем, черкесом или ингушем. Или же метисом, что вполне соответствовало его внешности. Имя его иногда звучало как Тенгиз, иногда как Теймураз. Изредка ребята звали его Тиграном, еще реже Тамерланом. Он же всегда представлялся Тимуром. Ничего о себе не рассказывал. Но было ясно, что не просто так он появился в Москве и что с его появлением начнется что-то новое в жизни каждого, кто попадет в зону его влияния.
   Тимур объявил себя учителем. Или мастером. Или гуру, что в принципе было не важно. Важно было другое: в воздухе зазвучали слова «карма», «реинкарнация», «космические законы»… Еще не говорилось ни о медитации, ни о концентрации, ни о просветлении… Еще не было практик выхода в астрал и посещения других миров, но уже было ясно: Тимур обладает тайным знанием. Пусть не во всем его объеме, что, видимо, невозможно в принципе, а лишь частицей его, но не просто обладает, а готов поделиться этим знанием с окружающими.
   Ребят на его занятия поначалу собиралось великое множество. Он говорил пространно, порой едва понятно и добился того, чего, собственно, и добивался. А именно: половина слушателей сочли его лекции бредом и покинули странное сборище. Те из оставшихся, кто продолжал сомневаться, через пару-тройку занятий определились окончательно. И вот тогда, с самыми стойкими десятью – двенадцатью учениками он и начал истинный курс обучения.
   Занимались вечерами в одном из залов института. Засиживались допоздна, не в силах разойтись, обсуждая услышанное, и удивляясь тому, что узнали.
   Тимур рассказывал обо всем: о тайнах мироздания и о межличностных отношениях, о душе и о ее перемещении в пространстве, о космических законах и необходимости следования им в жизни, об энергиях и потоках, о вселенском разуме и дуальности мира, о задачах, которые стоят перед человечеством и о загадочных явлениях психики и природы.
   Где, когда и каким образом он получил эти знания, Тимур никому не рассказывал, упоминая лишь имена учителей и книги великих посвященных.
   После курса лекций перешли к практическим занятиям. Вот здесь начались и дыхательная гимнастика, и асаны, и многочислен– ные техники как расслабления, так и концентрации.
   Бесконечные вопросы, которые задавали слушатели, не могли застать Тимура врасплох. Казалось, он знал все: почему люди болеют и отчего они несчастны, как полюбить самого себя и зачем это нужно… Можно ли понять законы взаимоотношений мужчины и женщины. И если можно, то как их использовать на практике. Что есть нирвана и стоит ли к ней стремиться… И прочее. И прочее…
   Наверное, в его знаниях не было системы. Наверное, многое было перемешано, не до конца структурировано и им самим не совсем понято. И все же: какие-то крупицы сакрального знания с успехом были им переданы нескольким преданным ученикам, среди которых неотрывно находилась и Наденька.
   Она настолько верила в то, что исходило от Тимура, что ни на минуту не усомнилась в истинности его учения.
   На отношения с мужем Станиславом это, правда, никак не влияло. Поначалу не влияло. А со временем они почему-то стали все больше конфликтовать. Ему, естественно, не нравилось приходить вечером после тяжелой работы в холодный дом, где его никто не ждет. Дочь на пятидневке, жена непонятно где. На столе холодная похлебка или слипшиеся макароны. Это что – семейная жизнь? Это называется супружескими отношениями?! Он с ненавистью шел на общую кухню, под сочувствующие вздохи соседок ставил кастрюлю на газ, хлебал в одиночестве суп или жевал безвкусные макароны и ложился на кровать в ожидании жены.
   Наденька прибегала восторженная. Не замечая недовольства мужа, кидалась к остаткам еды, мыла посуду, приглашала его пить чай.
   За чаем муж остывал, рассказывал о работе, о планах предприятия, о том, какая смена получила переходящее Красное знамя, и об итогах соцсоревнования в текущем месяце.
   Наденька делала вид, что вникает, но мысли ее витали очень далеко… Станислав чувствовал, что перестает быть интересен своей жене, но ни выразить это словами, ни сформулировать того, что происходит между ними, был не в силах. Ни интеллекта, ни духовного развития ему для этого не хватало. Он только понимал, что между ним и его любимой Наденькой остается все меньше и меньше общего. Пожалуй, только дочка. Да и то: суббота, как правило, рабочий день. Только в воскресенье они – семья. Но и тогда и он, и Надя все внимание сосредотачивали на дочери, а отнюдь не друг на друге. В парк погулять, на каруселях прокатиться, эскимо ребенку купить, почитать дочке книжку, искупать ее, подстричь ноготки, постирать одежду, собрать вновь в садик… Вот и все воскресенье… Вот и вся семейная жизнь…
   Все это не нравилось Станиславу. Ладно бы хоть жена ждала по вечерам дома, а то ведь нет. Как бы не так. Где она пропадает? Какие такие занятия у них проводятся до позднего вечера?
   – А ты встречай меня из института, – попросила его как-то Наденька.
   К тому времени за ней стал ухаживать паренек из группы. Норовил вызваться в провожатые, но Наде он совсем не нравился. Это во-первых. А во-вторых, она замужем, между прочим. Так пусть муж и встречает-провожает. Незачем ей себя компрометировать в глазах соседок. И так косые взгляды бросают, да колкие реплики так и сыпятся со всех сторон:
   – Не поздно ли возвращаешься? Смотри, мужа не проворонь!
   Или:
   – Ишь, гулена! Ребенок, муж – все нипочем! Каждый день затемно!
   А то и того хуже:
   – Ой, явилась не запылилась… Шляется где попало, а мужик один мается… Внимание, что ль, на него обратить?
   Надя и слышала эти слова, и не слышала. Ну что к глупым бабам прислушиваться? Кроме своих сковородок, ничего знать не хотят. Разве им дано понять тайны мироздания? Им бы лишь сплетни разводить да в замочную скважину к соседям подглядывать… Но и совсем игнорировать мнение общества не получалось. Тем более что муж, невзирая на покладистый и спокойный характер, все чаще и чаще высказывал недовольство своим одиноким времяпрепровождением.
   Вот тогда-то Надя и предложила ему встречать ее вечерами. Такое простое решение оказалось поистине спасительным. И почему оно ей раньше не пришло в голову?
   Они шли вместе по пустынным московским улицам… К ним как будто возвращалось былое состояние влюбленности трехлетней давности… Но к сожалению, оно оказалось обманчивым и безнадежно ушедшим. Она ему – про кризис идентичности, он – про показатели соцсоревнования. Она – про ментальное самосознание, он – про пятилетку за четыре года. Она – про жизненную энергию и экзистенциальные потребности. Он – про задачи, выдвинутые собранием трудового коллектива.
   И все же… как-то они сосуществовали. Как-то приспосабливались, находили общие точки соприкосновения. Так продолжалось два года. Лекции у Тимура продолжались. Занятия становились все более насыщенными, пока в какой-то момент Тимур не пропал. Правда, сказал перед этим:
   – Меня позвал учитель. Я уезжаю. Как надолго, не знаю. Приеду, продолжим. Кому надо, меня найдут.
   Слушатели приуныли. Однако Тимур сохранял оптимизм и дал своим ученикам задание:
   – В мое отсутствие у вас будет возможность отработать на практике те законы, о которых мы с вами говорили, и окончательно понять, нужно вам это знание или нет. Легче вам с ним жить или сложнее. Вы поймите, что, если бы вы общались с людьми, обладающими теми же самыми знаниями, тогда другое дело. Но вы одиноки в своем стремлении к самопознанию и совершенству. И сможете ли вы ужиться с окружающим миром – вот главное. Пока я был рядом, мы с вами советовались, что-то решали вместе, корректировали различные ситуации, медитировали… Без меня будет сложнее… Намного сложнее… Но я верю в вас. Не сходите с нашего пути! Хотя… – тут он вздохнул и замолчал надолго.
   Ребята не перебивали, переваривая внутри себя услышанное.
   – Хотя, – продолжал Тимур, – идти по пути или нет – личное дело каждого. Я никого не вправе убеждать или агитировать. Увидимся, тогда будет ясно, кто что воспринял и насколько преуспел в саморазвитии.
   Так он сказал и пропал. Надолго. А через полгода появилась Аля. Такая же загадочная, как и Тимур. Без возраста, без точного имени… Но Аля по-настоящему перевернула Надины представления о жизни…
 
   Ира с Иваном расстались в аэропорту довольно сухо. И даже непонятно почему. Ира, видимо, очень устала. Ей было не до сантиментов, не до проявления чувств… Самолет приземлился в Москве, в Домодедово. Ей надо было переезжать в Шереметьево-1, чтобы лететь в свой Питер. Получение багажа, заказ такси, последние приветы всем тем, с кем вместе путешествовали… Конечно, несколько слов она и Ивану сказала, мол, звони, приезжай… Увидимся, наверное, когда-нибудь, если бог даст. А он расстроился. Ждал, видимо, от Ирины совсем другого настроения. Думал, кинется к нему на шею, начнет целовать, шептать слова благодарности за совместный прекрасно проведенный отпуск, будет просить его о новой встрече, может, даже заплачет, не желая расставаться… А она ограничилась безликими:
   – Звони… Приезжай…
   Что это за слова такие? Сам он приготовил целую прощальную речь для нее. Он был готов сказать:
   – Я так благодарен тебе. Причем не только за отдых. Да и не за отдых даже. А за встречу. Я так рад нашему знакомству. Как не хочется расставаться… Я хочу тебя… Вот мы еще не расстались, а я уже скучаю по тебе. Давай договоримся, давай решим, когда мы увидимся снова. Хочешь, я прилечу? Через неделю? Через две? Хотя бы на выходные? Или прилетай ты! Я покажу тебе Казань, мы поедем на дачу! У меня там так красиво!
   Многое хотелось ему сказать ей… Но не стал. Увидел усталые глаза, услышал ничего не значащие фразы и… не стал.
   Расстроился. Прикоснулся губами к ее щеке, закрыл за Ириной дверцу такси и пошел регистрировать свой билет. Ему с вылетом повезло больше: тот же аэропорт и вылет, очень удобный по времени.
   Ирина ехала в такси и всю долгую дорогу пыталась разобраться в причине своего раздражения. Она никогда не замечала за собой беспричинно плохого настроения и каких-то необъяснимых капризов. Как правило, если возникало недовольство, то причина была. Вот и сейчас она задумалась о том, что ей неприятно, почему вдруг после такого прекрасного отдыха, после приятного приключения в самолете она вместо того, чтобы порхать и наслаждаться жизнью, надула губы и пребывает в абсолютно безрадостном расположении духа.
   Ответ оказался прост до банальности. Ей не нравится Иван. Казалось бы, ну и что? Не нравится и ладно… Но раз не нравится, нечего было вступать в интимные отношения. Незачем! Ну если еще на отдыхе этот курортный роман был более-менее оправдан, то самолет – это уже перебор! Конечно, она сама захотела. Никто не заставлял, не насиловал. Но видимо, не нужна была уже ей эта связь. Там, на отдыхе, поставили точку и хватит. Сама виновата…
   Вспомнилась бабушка, которая всегда предостерегала от случайных контактов и беспорядочных связей. Ну беспорядочных-то у Ирины не было никогда, а вот курортные и случайные бывали. А бабушка говорила:
   – Если нет чувств к мужчине, ничего хорошего не выйдет.
   Ирина по молодости, помнится, пыталась спорить с ней:
   – Да нет же, бабушка! Устарели твои понятия! Любовь – это одно, а секс – совершенно другое. Зачем смешивать два понятия?
   Бабушка молча улыбалась и не ввязывалась в спор. Только повторяла:
   – Если тебе своей энергетики не жалко, то пожалуйста!
   Юная Ирина не понимала таких слов: «энергетика», «поток», «обмен энергиями». Почему ей должно быть жалко? И чего ей должно быть жалко? А теперь она прекрасно осознавала всю пустоту внутри себя. Отдать-то она отдала: тепло, порыв, импульс. А что осталось внутри? Чем заполнилось образовавшееся пространство? А ничем! Пустота – она и есть «ничто». Если бы она любила Ивана, если бы хотела взять частичку его душевного тепла, энергии любви, страсти, тогда другое дело. Она бы наполнилась всей этой красотой, обогатилась бы ею, расслабилась и наслаждалась бы жизнью. А так: себя опустошила, его опустошила. Вот о чем говорила прекрасная бабушка Надя. Она ведь еще тогда, много лет назад предупреждала:
   – Умей взять у мужчины то, что он готов отдать. Умей отдать то, что необходимо мужчине. Только тогда вы будете единым целым, взаимодополняющим, взаимообогащающим друг друга… И только такая связь тебе будет интересна. А флирты, случайные связи останутся по ту сторону твоей жизни. Они не будут тебе нужны ни в каком виде. И именно потому, что, кроме опустошения, ничего не принесут.
   Ирина всю дорогу теперь решала только одну задачу: как выйти из этого положения? Чем порадовать себя? Чем заполнить себя? Как? Какой энергией? Где ее взять?
   Тогда, когда можно было спросить у бабушки, она не спросила. Раз бабушка сказала: «Не нужно себя растрачивать понапрасну», то Ира так и запомнила: не нужно. Ей бы, дурочке, спросить: «А что делать, если все же такое случится? Как тогда выйти из положения?» Наверняка у бабушки был ответ. Что же она не спросила?
 
   Учебный процесс Надежды Николаевны с внучкой, к сожалению, проходил очень нерегулярно. Иришка не так часто бывала у бабушки. А бабушка далеко не всегда была в состоянии преподавать. То работа, то приглашение на премьеру, то очередной роман в разгаре… Обе буквально выкраивали время, чтобы хоть полчаса провести наедине. К тому же бабушка настаивала на диванчике, считая его не просто волшебным снотворным, но и дозатором знаний. Уж если что успела усвоить до тех пор, пока дрема не овладела сознанием, значит, достаточно.
   Информацию выдавала дозированно, по крупицам, не скрывая особенно ничего, но и не стремясь рассказать все и сразу. Тем более что какие-то интимные вопросы нельзя было донести до внучки, пока та была девственницей. Бабушка так и говорила:
   – Вот замуж соберешься, тогда новую дисциплину будем осваивать.
   А поскольку с замужеством у внучки получилось все внезапно, то никаких новых знаний получить до свадьбы Ира не смогла.
 
   Замужество свое Ирина всегда вспоминала с удивлением. Сколько лет прошло с того момента, а она все удивляется. Ей почему-то казалось, что в тот период, когда она принимала судьбоносное решение выйти замуж, какое-то наваждение случилось с ней. Будто это не она сама совершает поступки… Это какая-то другая девушка, пусть очень похожая на нее, но другая… А сама Ира со стороны наблюдает за перемещениями этой девушки, за ее действиями… Просто наблюдает, не желая ничего изменить… Да она как будто и не в силах ничего изменить…
   Тогда, двадцать с лишним лет назад, вернувшись с побережья Черного моря, Ира горько переживала свое разочарование. Надо же, взрослый мужчина… Такой, казалось бы, положительный, надежный… А обманул. Но ведь никто его за язык не тянул! Ну и не обещал бы ничего! Не давал бы надежду. Так нет, заставил молодую девчонку скучать, волноваться, ждать…
   Она уже пожалела, что не взяла у него телефон. Хотя вряд ли сама бы осмелилась позвонить. Что бы она ему сказала:
   – Помните юную дурочку с пляжа?
   Или:
   – Почему вы не звоните? Я же так жду!
   Или:
   – Как вам не стыдно охмурять девушек и бросать их потом?
   Все, что ни скажешь, прозвучит глупо и несерьезно…
   Первые несколько дней Ирина кидалась на любой звонок в надежде услышать желанный голос. Потом желание сменилось апатией… Затем тоска навалилась невероятным грузом, затмив собой весь белый свет. В этом состоянии Ира написала свое первое стихотворение:

 
Телефонный звонок… Подбегаю,
Беру трубку, стою и жду…
А на том конце телефона
Кто-то нежно шепчет: «Люблю…»
Слышу, но боюсь ответить.
Что отвечу я, если там
Самый нужный стоит на свете,
Трубку мягко прижав к губам…
Что отвечу я, если скоро
Мы увидимся с ним опять.
Вот тогда и скажу те три слова,
Что заставят его трепетать.
А потом… Нет «потом» не надо,
Размечталась уж слишком я.
Что ответить ему, если в трубку
Он мне шепчет: «Люблю тебя»?
 

   Как ни странно, ей стало легче. Она перечитывала сотни раз свое творение, рыдала над ним, но тоска и вправду чуть отступала. Наверное, правы те, кто советует свое настроение пытаться излить на бумаге: нарисовать или описать, или еще каким-то образом выразить. У Иры получилось. Она слегка успокоилась, немного пришла в себя, стала готовиться к занятиям, наряжаться, выходя из дома, встречаться с подругами.
 
   Он позвонил через три недели.
   – Привет! Узнаешь?
   – Господи! – еле выдохнула Ира.
   – Что «Господи»? Это не «Господи». Это Михаил.
   – Михаил. – Ирина повторила как эхо его имя.
   – Не забыла меня?
   – Михаил. – По-прежнему тихо, мечтательно, с глупой улыбкой произнесла Ира.
   – Ирочка! Девочка моя! Я вернулся!
   – Да? Давно? – еще не веря своему счастью, смогла произнести Ира.
   – Слушай! Тут целая история! Только вчера прилетел. Застрял на этом курорте дурацком на целых двадцать дней! Давай встретимся! Все тебе расскажу! Я так соскучился!
   Они встретились. И как будто давние знакомые, бросились в объятия друг друга. Он закружил ее, подхватил и понес куда-то… Донес до какой-то скамейки, усадил, обнял… Она просто сияла от счастья… Ничего не спрашивала, ни о чем не говорила. Просто улыбалась и сияла.
   А он рассказывал, как в последний день перед отъездом пошел купаться в море, как обжегся медузой, как получил сильнейшую аллергию… Друг отвез его в больницу, а сам поспешил на поезд. В тот момент Михаил, конечно, не догадался дать ему телефон Иры и попросить предупредить, что задерживается. Да он и не предполагал задерживаться. Ну день-два… Но вышло иначе.
   Ожог оказался серьезным. Плюс лихорадка с высокой температурой, плюс какое-то высыпание на коже. Причем не только на ноге, куда его ужалила медуза, а на всем теле… Короче, провалялся он в этой больнице чуть ли не три недели. На ноги его все же поставили. Теперь вот он, здесь, перед Ириной: здоровый, красивый, счастливый!
   Ира была, что называется, на седьмом небе от счастья. И стеснялась Михаила, и радовалась ему. И хотела обнять, и останавливала себя: удобно ли? И это сочетания желания и стеснения, порыва и робости, нежности и неловкости соединилось в ней в одно слово: влюбленность!
   И когда Михаил без всяких торжественных речей, намеков и туманных объяснений просто назначил ей на следующий день свидание у загса, она, не задумываясь, согласилась.