— А теленочка покажете? — забегая вперед, спросила Надя Глушкова.
   — Теленочка, теленочка, Степан Ильич! — запросили ребята.
   — Все, все покажем, хоть и не полагается у нас новорожденных смотреть. Ну, да что с вами делать! Раз так интересуетесь — пойдем. Малыши у нас в изоляторе помещаются.
   Он повел ребят в небольшую светлую пристройку. Она была похожа на первое здание, только меньше, и казалась уютным домиком. У двери лежало грубое рядно и стоял веник. Ребята вытерли ноги и вошли в коридор.
   — Христина Семеновна! — громким шепотом позвал Степан Ильич.
   Доярка в белом халате приоткрыла дверь большой, светлой комнаты.
   — Вот теленочком интересуются ребята, — как бы оправдываясь, сказал Степан Ильич. — Они на минуточку, поглядят — и готово!
   Доярка ласково кивнула ребятам и озабоченно сказала:
   — Только что облизала его мать… Сейчас принесут… Пойдем — поглядите пока других. Только уж руками не трогайте — они еще маленькие.
   — Нет, нет! — зашептали ребята, на цыпочках проходя вслед за Христиной Семеновной.
   Телята лежали в отдельных клетках на сухих соломенных подстилках. Они поднимали большеглазые теплые, словно обшитые мехом, мордочки и удивленно глядели вокруг. Вместо рогов у них были смешные крутые бугорки.
   — Ой, ой, какие хорошенькие! Какие маленькие! — зашептали девочки.
   — Смотрите, смотрите — встает один! — присев на корточки, говорил Мазин. — Встает, честное слово!
   «Му-у… Му-у…» — пытаясь встать, мычал рыжий теленок, вытягивая голову с белой звездочкой на лбу.
   — Он по маме своей скучает, маленький еще, — сказала Лида Зорина.
   Сергей Николаевич подозвал ребят к табличке, висевшей на одной из клеток:
   — А ну-ка, почитаем, как эти малыши поправляются. Вот видите, здесь все написано: и как зовут, и сколько времени, и как он прибавил в весе.
   Две дивчины в белых фартуках внесли в ящике новорожденного теленка. Он был желтенький, с большими удивленными глазами. Шерстка его, тщательно облизанная матерью, блестела. Весь мокрый, он казался худеньким и дрожал. Христина Семеновна прикрыла его старым байковым одеяльцем.
   Ребята издали глядели на теленка с восторгом и нежностью.
   — Тетя Христиночка, как его назвали? Как назвали?
   — А вот и придумайте ему имя! Можно сказать, при вас родился. Сделаем вас шефами, — сказал, улыбаясь, Степан Ильич.
   Ребята стали наперебой предлагать имена:
   — Стрелок!
   — Богатырь!
   — Колокольчик! — громко прошептала Зорина.
   — Следопыт! — выкрикнул вдруг Петька.
   — Шш… шш… Тише ты! — зашикали на него ребята. — Тут детская, а он орет!
   Телята вдруг забеспокоились, тоненько замычал новорожденный. Доярка озабоченно взглянула на ребят.
   — Пойдемте, пойдемте! — заторопился Сергей Николаевич, выпроваживая всех за дверь. — Потом придумаем!
   — Тетя Христина, пусть будет Колокольчиком! — не стерпев, крикнула Лида Зорина со двора.
   — А теперь пойдем на птичник, — сказал Степан Ильич.
   На птичнике ребята видели белых, как снег, гусей и уток, крошечных желтых цыплят, только что выпущенных на травку. В свинарнике смотрели бело-розовых поросят с тоненькими, закрученными в колечки хвостиками и больших, жирных свиней, которые уже не могли ходить и только, лениво подняв свои мокрые пятачки, глядели на ребят маленькими глазками.
   Но больше всего ребятам полюбились телятки, и долго еще в ушах у них звучало тоненькое мычание новорожденного и голос доярки: «Руками не трогайте — они еще маленькие!»
   А Степан Ильич все шагал да шагал. Свежий ветер раздувал его вышитую рубашку, шевелил мягкие волосы…
   Ребята старались не отставать от могучего шага председателя, но усталые ноги уже не слушались их. Поля пшеницы и гречи, густые овсы и заливные луга все плыли и плыли перед их глазами.
   — Ну как, ребята? Может, устали? Домой вернемся? — спрашивал Сергей Николаевич.
   — Нет, нет! Еще посмотрим! Не устали! — дружно откликались ребята и снова бежали за председателем, окружая его тесной толпой.
   — Ну значит, нашу скотину вы видели, хлеба наши тоже, а другим разом я вам покажу новую мельницу. А старая вот тут, за леском…
   Степан Ильич стал рассказывать, как на этой мельнице давным-давно удавился старый пан.
   — Деды рассказывали — злой был, как собака, людей забивал до смерти.
   Ребята слушали, раскрыв рты.
   Сумерки уже легли на село, когда Сергей Николаевич решительно повернул назад:
   — Ну, Степан Ильич, ваши богатства за один день все равно не осмотришь, а ребята у нас еле плетутся…
   — Да нет, Сергей Николаевич, мы ничего! Пойдемте, пойдемте к старой мельнице!
   — К молотилке пойдемте!
   — Сергей Николаевич, да они совсем не устали, — уверял Митя.
   Степан Ильич смущенно улыбался, поглядывая то на ребят, то на Сергея Николаевича:
   — Нет, видно, другим разом, а то они, конечно, непривычны к нашей ходьбе.
   Степан Ильич зашагал к школе. На лужайке около школьных ворот сидели Коноплянко, Марина Ивановна и Игнат со своим отрядом.
   Ребята бросились к ним:
   — Где мы были! Что мы видели!
   — Где же вы были? — удивилась Марина Ивановна.
   — На скотном дворе были! И на грече, и на пшенице…
   Марина Ивановна, подняв вверх голову и обхватив руками колени, смотрела на ребят лучистыми серыми глазами и улыбалась. На щеке ее темнело маленькое родимое пятнышко.
   — Что же вам больше всего понравилось у нас?
   — Нам телятки понравились!.. — закричала Лида Зорина.
   Подошли Степан Ильич, Сергей Николаевич и Митя. Они, видимо, продолжали начатый разговор.
   — Ну, значит, так и порешим, — усаживаясь на траву, сказал Степан Ильич. — Сенокос сейчас идет хорошо. Погода стоит добрая, залежей нет. Помощь ваша нам тут не требуется… Отдохните, оглядитесь хорошенько, а тогда пожалуйста! Вот жнива будет — так тут уж весь народ на поле, никто дома не усидит. Игнат знает. У нас ни один колосок не заваляется! Это уж дело ребят. Вся ихняя бригада выходит. Вот и вы поможете тогда… Ну конечно, есть для вас и огородные работы, можно и на фермах поработать.
   Игнат Тарасюк предложил посылать на работы его отряд вместе с ребятами Трубачева.
   — Вместе будем работать! Вот и хорошо! — обрадовался Васек.
   — А у нас в Ярыжках свой клуб есть, — сказал Коноплянко.Будем театр устраивать. На сцене и темный бор вырастет, и река побежит, и солнце взойдет, и ясный месяц засветит. Как нам нужно, так мы и сделаем…
   Коноплянко говорил очень тихо и ровно, не повышая голоса, но ребята слушали его с большим вниманием. Митя приготовил к концу разговора какой-то сюрприз. Губы у него разъезжались в улыбке, серьезный тон не удавался. Он сказал, что вполне полагается на ребят Трубачева и Тарасюка и что если они пообещали выполнить план летних работ, то выполнят и перевыполнят его.
   — Верно! Верно! — кричали ребята. — Выполним!
   — А пока спешных работ в колхозе нет, мы с Сергеем Николаевичем решили организовать большой поход, километров этак за сорок… познакомиться с окрестностями… побывать в тех местах, где в гражданскую войну сражались наши бойцы. И мы надеемся, что с нами отправится Иван Матвеич — участник этих боев. Вот Сергей Николаевич обещает по пути заехать на пасеку и попросить Ивана Матвеича об этом лично…
   Мите не дали договорить, заглушая его голос радостными криками. Сергей Николаевич водворил тишину:
   — Ивана Матвеича я попрошу. Надеюсь, он нам не откажет. А пока вот что я хочу сказать. Двинуться в большой поход без предварительной подготовки нельзя. Поэтому с завтрашнего дня начнем готовиться. Соберем продовольствие, посмотрим походное снаряжение, назначим ответственных ребят… Может, и твои ребята с нами пойдут? Как думаешь, Игнат?
   — Конечно! Пойдем с нами! — дружно закричали москвичи. Игнат и Федька Гузь нерешительно посмотрели на Марину Ивановну.
   — Ну что ж, — улыбнулась учительница, — если уж вам очень хочется, идите вместе с новыми товарищами.
   — Хочется-то хочется, — задумчиво сказал Игнат, — только У нас свой план есть. Мы его срывать не можем. У нас агитбригада работает — пьеску готовим. Уже программу отпечатали… Другим разом вместе пойдем.
   — Конечно, — сказал Сергей Николаевич. — У них свои планы, нарушать их не следует. А наш отряд должен готовиться…
   — Есть готовиться! Трубачев, готовиться! Ура! — вырвались снова радостные голоса.
   Ребята расшумелись. Белкин прошелся колесом по траве. Мазин набросил на Петьку свой вещевой мешок и, натягивая ремни, кричал:
   — Тпру! Но-оо!
   Марина Ивановна засмеялась и весело сказала:
   — Сборы уже начались!
* * *
   Степан Ильич пришел домой поздно. Стоя у перелаза, он вдруг что-то вспомнил и потер ладонью вспотевший лоб.
   — Ох, я ж им еще новую молотилку не показал! — с сожалением сказал он Татьяне, открывая дверь в свою хату.
   — Та будет тебе, Степан! Они ж совсем утомилися… Я через окно бачила, як у них ноги заплетаются. Разве ж так можно! — укоряла его Татьяна. — Они же дети!..
   Но Степан не слушал ее. Он выложил на стол сорванные колосья:
   — Жнива, жнива на носу, Татьяна.


Глава 7.

ДЕД И ВНУК


   На рассвете село разбудила песня.
   Сонно закричали петухи, всполошились на насестах куры, замычали коровы, захлопали ставни. Весело загавкали псы. Звонкий мальчишеский голос будил спящую улицу:
   Роспрягайте, хлопци, кони Тай лягайте опочивать…
   Генка въезжал в село. Гнедой жеребец важно переставлял стройные ноги, осторожно опуская в прохладную пыль подкованные копыта. На спине его, небрежно покачиваясь и сжимая пятками гладкие бока, сидел Генка. Надвинутый на лоб картуз, околышем назад, и брошенный через плечи армяк были влажны от ночной сырости.
   На свежем, загорелом лице Генки задорно блестели карие глаза и белые, как сахар, зубы.
   А я выйду в сад зеленый, В сад крыныченьку копать… —
   лихо выводил Генка высоким, чистым голосом.
   Колхозницы, на ходу повязывая косынки, выбегали на крыльцо, старые деды высовывали в окна головы с седыми, спутавшимися за ночь волосами.
   — Эге-ге! Михайлов хлопец спивае!
   — А, чтоб тебе, дурной хлопец! Молчи, а то детей побудишь! — кричали из-за плетней бабы. — Носит тебя по селу ни свет ни заря!
   — И чего это конюх жеребца ему дает!
   К воротам бежал дед Михайло с радостной улыбкой; пальцы старика на ходу застегивали ворот рубашки, не попадая в петли.
   Копав, копав крыныченьку Раным-рано поутру…
   — Чую, чую! До дому вертаетесь! — кричал дед, подбегая к внуку.
   Генка не спеша соскочил с коня и с ласковой усмешкой глянул на деда:
   — А то куда ж?
   Михайло хлопнул себя по коленке и заглянул в лицо внука сияющими, как светлячки, глазами:
   — А что ж? Погулял бы! Дед подождет! Правление тоже с деда не спросит, де внук гуляе, де песни спивае, — насмешливо начал он.
   Генка снял с коня уздечку, осмотрел новенькие подковы и, отойдя на два шага, сказал:
   — Нигде такого коня нету, как наш!..
   — Эге! Нигде нету! Значит, далеконько ты побывал, — подхватил Михайло. — А я ж себе думаю: где-то мой внук пропал? И день ожидаю, и два, и три… Может, думаю, Гнедко захромал или в обратную сторону повез. Тебя ж на МТС посылали…
   Но Генка перебил его:
   — Есть хочется, диду!
   — Есть хочется?
   Старик побежал под навес и засуетился. Генка привязал к забору коня и пошел за дедом.
   Через минуту он сидел на нарах, поджав под себя босые ноги, и рассказывал:
   — Поручение дяди Степана я выполнил. В воскресенье механик тут будет… Я там людям в ремонтной помогал… Так директор Мирон Дмитриевич мне и говорит: «Оставайся на МТС, доброго тракториста из тебя сделаем».
   — Ну, а ты чего?
   — Как — чего?
   — Чего на МТС не остался, я спрашиваю? Или люди не такие или Гнедка погано принимали? — наливая в кружку холодное молоко, лукаво допытывался дед. — Чего не остался, а?
   — А того не остался, что тебе скучно, — разжевывая крепкими зубами хлеб и прихлебывая молоко, сказал Генка.
   — Эге! Мне скучно? А тебе? — склонив набок голову и подергивая бородку, подскочил дед. — А тебе?
   — Мне тоже скучно, — засмеялся Генка и, обхватив старика за шею, притянул его к себе.
   Дед неловко, боком присел на нары и замер, боясь пошевелиться.
   — Вот как ты уже помрешь, то я тебя и не побачу больше, — задумчиво сказал Генка, вытирая о плечо деда нос.
   — А ну да, не побачишь! Где ж ты меня тогда побачишь? Нигде ты меня тогда не побачишь, — глядя ему в лицо сияющими глазами, усмехнулся дед.
   — А сколько тебе годов, диду?
   — Сколько б ни было, а еще поживу! Еще и тебя воспитаю! — расхрабрился дед.
   — Нет, ты меня не воспитаешь, — отрезая ножом хлеб, серьезно сказал Генка.
   — Как это так — не воспитаю? — всполошился старик.
   — Я сам тебя воспитаю… А что, диду, московские в классах живут? — переменил разговор Генка.
   Дед наклонился к нему и стал рассказывать о приезжих.
   Генка слушал, сморщив лоб и думая о чем-то другом. Потом вытащил из-за пояса книжку, аккуратно разгладил ее и положил на стол:
   — Спрячь, диду.
   Глаза его слипались. Михайло принес из хаты рядно и подушку:
   — Ложись спать, я сам Гнедка конюху сдам.
   Генка лег, но дед вдруг вспомнил что-то, посчитал по пальцам и снова подсел к нему.
   — Эй, слухай! Так где ж ты был? Ты же в пятницу еще уехал. На твоей чертяке можно было два раза на МТС побывать, — пощипывая свою бородку, сварливо сказал он. — Где ж ты был, я тебя спрашиваю? — Михайло дернул внука за штаны и выпрямился. — Где ты был, а?
   Генка приподнял голову с подушки, натянул на себя рядно и нехотя сказал:
   — Не морочь голову!
   — Что? «Не морочь голову»? Как это «не морочь голову»? — петушился дед.
   — А так. Я у агронома был.
   Дед заморгал глазами и плюнул:
   — Тьфу! Черт в тебе сидит! Ей-бо, черт!
   — Может, и черт, — согласился Генка.
   Дед склонил набок голову, развел руками. Генка повернулся на спину, высунул из-под рядна босые ноги и громко захрапел. Зеленая муха загудела под навесом. Михайло схватил полотенце и с озабоченным лицом замахал над Генкой:
   — Ш-ш, ты, проклятая! Куды залетела? Мало тебе места, дура!


Глава 8.

ДНЕВНИК ОДИНЦОВА



Жизнь нашего отряда

20 июня
   Завтра поход! Сегодня мы все укладывали, приготавливали. Нести придется всем по очереди, только Севу Митя освободил, а Севка, глупый, надулся на него. А потом познакомился с Михайловым внуком и развеселился. Все какие-то жестянки ему показывал и альбом. А Михайлов внук — это тот самый Генка, с которым разговаривал Васек. Лошадка у него хорошая, он ее чистит щеткой и гриву ей расчесывает. Этот Гнедко на Генкин свист бежит, где бы он ни был. Генка говорит: «Я его для Красной Армии готовлю, да еще не всякому бойцу дам!» Сначала у нас с этим Генкой все хорошо было, а потом вдруг ссора получилась. Вот из-за чего.
   Мы себе около школы волейбольную площадку сделали, а Генка увидел, покраснел весь и говорит: «Здесь пришкольный участок будет, что вы землю топчете!» — и давай расшатывать столбы. А Мазин ему говорит: «Ты здесь не хозяин. Уходи!» Ребята тоже напали на Генку. Он разозлился, подскочил к Мазину и кричит: «В своем колхозе каждый хозяин! Это ты уходи!» Ну и сцепились они. Крик такой подняли, что Митя прибежал. Мы Мите ни в чем не сознались. Мазин говорит: «Девочки лягушки испугались». А Митя начал нас ругать, что мы к походу не готовимся, а все какими-то глупостями занимаемся. А за ужином мы еще с Лидой Зориной из-за Генки поссорились. Он сидит со своим дедом у себя под навесом и поет как ни в чем не бывало. А Лидка слушала, слушала и говорит: «Ни у кого из вас такого голоса нет! И потом, он самый храбрый из всех!»
   Подумаешь, какой храбрец! Васек решил сам с ним подраться. А Митя, оказывается, уже все понял, что творится, и давай над нами смеяться. Так мы с Генкой и не подрались.
   А потом Митя устроил игру в «лошадей и всадников». И мы начали играть, а когда разыгрались, Митя позвал Генку. Генка сначала не хотел, а потом согласился.
   Мазин говорит, что, несмотря на ссору, Генка ему все-таки нравится.
   Ну ладно! У меня еще мешок не сложен, а мы завтра рано-рано, чуть свет, выйдем.


Глава 9.

В ПОХОД


   С реки поднимался легкий пар и мягко стелился по огородам; на дороге крепко прибитая росой пыль еще хранила вчерашние следы; кое-где над колодцем поднимался журавель; изредка слышался скрип ворот. После трудового дня колхозники крепко спали, чтобы с солнышком дружно подняться на работу.
   Ребята шли молча. Туго набитые вещевые мешки оттягивали ремнями плечи. У Белкина над головой торчали удочки. Мягко поскрипывала телега, в которой сидел отец учителя.
   Шли тихо, чтобы не разбудить спящее село. Было прохладно. Ребята поеживались. Девочки, подпрыгивая, побежали вперед, стараясь согреться.
   — Что, холодно? Холодок пробирает? — посмеивался Николай Григорьевич. — Подождите, еще жара припечет!
   На шоссе все оживились.
   Получив разрешение громко разговаривать, мальчики сейчас же о чем-то заспорили, девочки затянули песню.
   Ты взойди, взойди, солнце красное…
   Голоса поднялись высоко вверх и неуверенно заколебались.
   — Эй, эй! Врете, врете! — закричал Митя.
   Недружный хор двадцати голосов подхватил песню нескладно, фальшиво и весело.
   Митя махнул рукой:
   — Ну так и быть — врите дальше!..
   Солнце вставало. По одну сторону шоссе в верхушках деревьев уже просвечивали его золотые лучи. Проснулись птицы, засуматошились в кустах, защелкали, засвистели. По другую сторону шоссе лежал луг; на траве блестели и переливались прозрачные капельки росы.
   — Севка, дыши хорошенько! Этот воздух самый полезный! — уговаривали Малютина ребята.
   — Все свои печенки сразу вылечишь, — подтверждал Мазин.
   Сева Малютин широко раскрывал рот и радостно смеялся.
   Николай Григорьевич то и дело поворачивал назад голову и кричал ребятам:
   — Стой, пионер! Сорви-ка вот эту ромашку при дороге… Давай сюда! Да зеленое копытце прихвати!
   Ребята с готовностью спрыгивали в узкий ров и бросали на колени старику пучки зелени. Старик растирал ладонями тугие круглые копытца; от копытец остро пахло чем-то медвяным, душистым.
   — Запах-то какой!
   Ребята нюхали и охотно соглашались:
   — Здорово пахнет!
   Старик радовался знакомым местам:
   — Гляди, гляди, Сережа! Вон они, три дуба-то, те самые! Под ними Матвеича моего ранило… Эх, рассказать, так это целая история… Когда б не товарищи, не быть бы нам с ним живыми…
   Колеса подпрыгивали на камнях и монотонно скрипели.
   Хлопчик, сидевший за кучера, легонько встряхивал вожжами.
   Солнце стало жарко припекать. Ребята проголодались. Решили отойти в сторону от шоссе и сделать привал около реки. На зеленом пригорке сложили вещи. Над рекой поднялся шум и визг. Мальчики вместе с Митей переплыли на другую сторону и, обвалявшись в песке, бросились в воду, осыпая друг дружку фонтаном брызг.
   Девочки долго бродили, выбирая себе местечко; они купались около берега, держась за руки и щупая ногами дно.
   Вода была теплая — купанье затянулось. В конце концов ребят еле выгнали из воды: пришлось два раза протрубить в горн. Развели костер, сварили похлебку, вкусно позавтракали и улеглись на мягкой траве, в холодке.
   После сна ребята отяжелели. Лениво надевали на плечи вещевые мешки. Никому не хотелось нести лагерное имущество: продукты, палатки, рыболовные снасти. Когда снова вышли на шоссе, девочки сложили свои вещи на телегу, в которой ехал Николай Григорьевич.
   — Ладно, ладно, хитрюшки! Вам бы только полегче! — упрекали их за это ребята.
   — А вам завидно?
   — Да ну их! Никуда с ними ездить не стоит! — ворчал Одинцов. — На Украину заехали — и то ссоримся!
   — Что вы тут спорите? — подбежал к ним Васек.
   — Да надоело мне с удочками таскаться всю дорогу — торчат, как иглы у дикобраза! — пожаловался Белкин.
   У Лени Белкина над красным, вспотевшим лбом топорщились прямые белые волосы.
   Ребята захохотали:
   — А и правда ты похож на дикобраза!
   — Ну и несите тогда сами! — рассердился Белкин.
   Мазин сбросил на землю вещевой мешок и подставил свою спину:
   — Кладите все на меня! Ладно! Кто ворчит — клади!
   Ребята с мешками налетели на Мазина.
   — Давай! Клади! Накладывай! — разыгрался Трубачев. — Еще давай!
   На дороге образовалась куча вещевых мешков; под ней скрылся с головой весь Мазин.
   — Эй, Митя, Митя! Мазина нет! Мазин пропал!
   — Это что за склад? — засмеялся Сергей Николаевич.
   Митя разбежался и прыгнул через мешки. Куча зашевелилась — из-под нее вылез Мазин.
   — Хотел совесть у ребят испытать, — заявил он при общем смехе.
   Шоссе казалось бесконечным. Жара начала спадать. Сергей Николаевич посмотрел на часы:
   — Ого! Пять часов уже. Пора в лес сворачивать… Вам, Митя, дотемна надо разбить лагерь, чтобы устроиться на ночь.
   — А вот сейчас поворот будет, до него от нашего села километров двадцать, там и свернете, — посоветовал возница.
   — Вот и хорошо, — сказал Сергей Николаевич. — Я замечу место, где вы войдете в лес, отвезу отца на пасеку, и мы с Иваном Матвеевичем придем в лагерь.
   На повороте распрощались. Учитель взял с собой горн:
   — Когда вернусь, буду горнить в лесу, а вы барабаном откликайтесь.
   Николай Григорьевич помахал ребятам платком:
   — Приходите в гости, не забывайте старика!…
   Отряд свернул с шоссе и вошел в лес. Между деревьями замелькали голубые и белые майки.
   Сергей Николаевич сел на телегу рядом с отцом.
   — Большой крюк мы сделали, — сказал возница и хлестнул лошадь.
* * *
   Шли медленно. Лес был густой, без тропинок. Разросшийся кустарник цеплялся за платье, ноги обжигала крапива. Заросли папоротника, колючего шиповника преграждали путь. Встречались огромные, старые дубы, тяжело накренившиеся набок; их толстые корни торчали из земли, а рядом шумели крепкие дубки и молодые осинки, заплетенные хмелем. Из-за их ветвей выглядывали красные гроздья калины.
   — Тут где-то Николай Григорьевич посулил нам речку, — перелистывая свою записную книжку, говорил Митя. По его расчетам, они отошли от шоссе километра три.
   Ребята постояли, прислушались. Нигде не было слышно шума воды.
   — Да и место для воды неподходящее, — огляделся вокруг Митя. — Ну, пошли дальше…
   Спустились в глубокий овраг; цеплялись за кусты, поползли наверх. Открылась светлая зеленая лужайка, окаймленная орешником. На кустах орешника под широкими листьями тесными семейками лепились молодые орехи с мохнатыми зелеными колпачками и белой скорлупой.
   — Может, на ночь остановиться здесь? — предложил Митя.
   — Ну нет, здесь неинтересно! Надо речку искать! — закричали ребята.
   Лес стал редеть. Из-за белых берез вдруг выглянула полоса светло-зеленой изумрудной травы; между кочками заголубели крупные незабудки.
   — Болото! Болото! Значит, нужно влево держать. Николай Григорьевич предупреждал!
   Митя оживился:
   — Теперь все в порядке! Пошли!
   Из кустов выскочил Петя Русаков:
   — Нашел! Все нашел! Идите за мной! Вон между деревьями светится полоска. Это река. Идемте!
   Петя побежал вперед. Ребята еле поспевали за ним.
   Снова миновали заросли крапивы, ежевики и колючек, миновали молодой осинник и наконец вышли к маленькой лесной речушке. Она бойко и весело плескалась между зелеными берегами; кое-где прямо из воды росли широкие, тенистые ивы; ветки их как бы плыли по течению, купаясь в чистой воде.
   На высоком берегу было сухо. Желтели сосны, пахло свежей хвоей.
   — Вот местечко так местечко! Как раз то, что нам нужно! — обрадовались ребята.
   — Стоп!.. Разбивай лагерь! — скомандовал Митя.
   Васек нашел место для палаток. Ребята захлопотали. Наспех натянули палатки. Синицына, выбранная поваром, загремела котелками, подгоняя кострового — Мазина. Петя Русаков уже готовил площадку для костра. Санитарка Валя Степанова пошла искать родниковую воду для питья.
   Решено было сварить на ужин уху. Мальчики вместе с Митей отправились на рыбную ловлю, а девочки остались в лагере чистить картошку.
   — У них от ходьбы ноги болят, только они не сознаются, — подмигнул Петьке Мазин.
   Ребята вооружились кто чем мог. Одни ловили рыбу сачком с густой сеткой, другие — удочкой. Над рекой зазвенели веселые голоса.
   — Ребята, рыба не любит шума. Надо, чтоб было тихо, а то мы ничего не поймаем, — сказал Митя, сидя на берегу около своей удочки.
   И тут же, выдернув ее из воды, замахал руками и громко запел:
   Вот так щучка, Вот так штучка!
   Оказалось, что он поймал маленькую щучку.
   В лагере ребята застали полный порядок. Не дождавшись рыбы, девочки уже сварили ужин. В горячей золе стоял чугун с лапшой. Проголодавшийся Митя с удовольствием потянул носом аппетитный запах и потер руки:
   — Вот так девочки! Вот так хозяйки!
   Ребятам тоже понравилась лапша. Но, чтоб девочки не задавались, Мазин на всякий случай сказал, что такую лапшу всякий дурак сварит. И съел две полные миски.
   Ужин был веселый. После лапши пили чай с московским печеньем и играли в коллективное рассказывание.
   Митя сказал:
   — Участников похода было двадцать. Первый, Коля Одинцов, был живой, смешливый мальчик… — Митя тронул Одинцова локтем: — Рассказывай все, что знаешь о себе.