ЦВЕТ ПЕРВЫЙ. КРАСНЫЙ.
В ночь с субботы на воскресенье мне снилось что-то странное, навеянное отчасти переживаниями последней недели, отчасти - предчувствиями наступающего дня. Во сне мы с Маришкой поднимались куда-то в старомодной панцирном лифте, причем компанию нам составляли мисс Марпл, Перри Мейсон и в последний момент протиснувшийся в кабину Ниро Вульф. Неплохая задумка, правда? Если не знаешь, чем закончить роман, запри всех героев в одном лифте и обруби трос. Где-то между первым и вторым этажом сбойнуло электричество, лифт остановился и свет погас, но трос тем не менее выдержал. Зато когда освещение восстановилось, меня в кабине уже "не стояло". Я лежал на полу, совершенно убитый, с тремя кинжалами в груди. Дальнейшее напоминало идеальный герметичный детектив. Четверо в лифте, включая убийцу. Три прославленных сыщика, естественно, приступили к расследованию. А вернее сказать, к трехстороннему обмену обвинениями, поскольку, не имея возможности привлечь к ответу преступника со стороны, им пришлось выбирать его из своей среды. Конец обмену филиппиками положила Маришка. - Хватит! - воскликнула она, как только обрела дар речи. - Перестаньте паясничать! Вы все убили его! Каждый из вас взял в руки кинжал и вонзил... прямо в сердце. Вас выдают лица. Красные, как маска палача. Она достала из косметички маленькое круглое зеркальце и вытянула руку в обвиняющем жесте. Однако, прежде в зеркальце мелькнуло на миг ее лицо. Самое красное. - Это от слез, - пролепетала Маришка. - Оно всегда краснеет, когда я реву. - И растерла влагу по щеке огненно-алой ладонью. На этом месте я проснулся. ...И как продолжение кошмара в багровых тонах увидел прямо над собой заплаканное Маришкино лицо. Немного покрасневшее, но в меру. Не смертельно. Я вздрогнул и спросил негромко, хотя в первое мгновение очень хотелось закричать: - Ты чего? Я кричал во сне? - Нет. Не слышала. - Маришка уронила голову мне на грудь. Пожаловалась: Мне приснилось, что тебя убили. Представляешь? Я ничего не помню, только какие-то люди, и... очень тесно и темно... А ты лежишь на полу - весь такой... неживой. - И ты из-за этого расстроилась? - А надо было обрадоваться? - Она приподняла голову ровно настолько, чтобы взглянуть на меня одним обиженным глазом, и тут же снова зарылась лицом в одеяло. - Не смотри! Я страшная. - Я знаю... - успокоил я. - Но лить слезы из-за какого-то сна... - Слушай, - помолчав, сказала она. - Давай сегодня никуда не пойдем. - Почему? - удивился я. - Да нет, невозможно. У меня на сегодня стрелок забито - больше, чем в часах с секундомером. - Я боюсь, - призналась Маришка и сильнее прижалась ко мне. - Да чего, глупая? Назови хоть одну рациональную причину. Маришка подумала минуту и назвала целых шесть. - Пустословие - я. Ложь - уборщица. Равнодушие - писатель. Прелюбодеяние ладно, замнем... Зависть, воровство - я, и снова я. - Тяжелые слова срывались с ее губ, как пункты обвинения. - И цвета: фиолетовый, синий, голубой, зеленый, желтый, оранжевый. Разве не видишь? Нас как будто провели по радуге задом наперед. Остался только красный. Убийство. Незваные мурашки пробежали по спине от левого плеча к правому. - Ты чего дрожишь? - Я не дрожу, я думаю. - О чем? - Неужели так будет? - Чтобы лучше мечталось, я закрыл глаза. - Неужели скоро ничего тайного не останется? Одно явное. И уже наши дети смогут по внешнему виду преступника легко восстановить картину преступления? Определить степень вины. - Ну, наши-то вряд ли, - усомнилась Маришка. - Вот Пашкины... У них что-то такое должно быть в генах заложено. Я усмехнулся, вспомнив, как "наш человек в милиции" уже и трубку к уху поднести не может без помощи секретарши, и поделился соображениями: - Он, кстати, сильно продвинулся в этом плане. В смысле будущих детей. - Не он один... - загадочно произнесла Маришка. И повторила, наверное, для тупых: - Не он один... - То есть? - Я почувствовал себя тупым в квадрате. - Через неделю спроси, - посоветовала она. - А... - открыл рот я. Но Маришка уже перегнулась через край кровати, отыскивая тапочки.
В четверг, на обратном пути после "покаянной" поездки к Маришке на работу, мы попросили Пашку притормозить у супермаркета. Пашка с радостью притормозил и начал посапывать, уронив многострадальную голову на баранку, раньше чем мы успели выйти из машины. Сказывалась бессонная ночь, выпитое "Клинское" и прочие мероприятия. Из магазина мы вышли спинами вперед, невидимые из-за горы пакетов с продуктами. Со стороны, наверное, могло показаться, что мы таким образом готовимся пережить длительную осаду. На самом деле, примерно так оно и было. На работе Маришке дали две недели отдыха, причем с сохранением содержания. Впрочем, насчет сохранения я не вполне уверен, может, он просто "спаси и сохрани" бормотал, Геннадий свет Андреевич, только очень неразборчиво. Он бы и на месяц ее отпустил без вопросов, их не по фигуре пугливый директор. Хорошо еще, в обморок не грохнулся, когда Маришка решительным жестом швырнула на стол свое сомбреро. А то откачивай его потом. На такую тушу нашатыря нужно минимум пол-литра. Фрайденталь, когда его отыскали, оказался смелее. Даже пошутил невесело: "Жаль, я-то думал, вы - русалка". В общем, общаться после такого ни с кем не хотелось, особенно Маришке. Даже с незнакомым человеком. Даже в очереди за хлебом. Не за себя неспокойно - за окружающих. Мало ли... Не хотелось заражать кого попало непонятно чем. Так что все время со второй половины четверга по воскресный полдень я никаких личных контактов ни с кем не имел. Кроме, разумеется, Маришки, с которой мы и так в одной лодке. "Инфекция к инфекции", как тактично выразилась она. Общение с внешним миром ограничилось телефонными звонками. Первым, поздно вечером в субботу, позвонил Игнат. Его звонок отвлек меня от важной миссии по освобождению Земли от инопланетных захватчиков. (Признаться, после того, как расстрелял из гранатомета первого монстра, я внимательно посмотрел на свои пальцы, гоняющие мышку. Но нет, оказалось, убийство нарисованного пришельца, совершенное ради защиты родины, грехом не считается.) Я ответил "Да", не дослушав вежливого писательского: - Прошу прощения, это Александр? - А это, - предположил я, - санитар душ? - Да, - подтвердил Валерьев и спросил, не случилось еще чего-нибудь примечательного за последние дни? - О! - сказал я. - Чего только не случилось! Игнат по обыкновению слушал внимательно, не перебивая. Только пару раз, когда в трубке раздавался рев стартующего самолета, громко просил повторить. Наверное, звонил из таксофона неподалеку от дома. - Значит, основных выводов три, - подытожил он. - Во-первых, наказываются не только проступки, но и помыслы. Во-вторых, если ты совершил несколько разных грехов, их цвета смешиваются. И наконец главное открытие недели: это передается. Хотя и неизвестным нам способом. - Угу, - подтвердил я. - Собираешься на завтрашнюю проповедь? - Теперь точно. - Игнат помедлил, прежде чем признаться. - Знаешь, я, наверное, напишу обо всем этом книгу. - С цветными картинками? - улыбнулся я и напомнил: - Ты же про тоталитарные секты собирался писать. - А разве это не секта? С главным сектоидом во главе. - Пока что-то не заметно. Контролировать нас никто не пытается, в иерархическую пирамидку не выстраивает... - И тем не менее, - сказал писатель. - Только объединения людей, возникающие стихийно, как правило, вокруг какой-либо идеи, с неявной системой управления, основанной на добровольном подчинении, имеют шанс просуществовать тысячелетия. Примером тому - большинство мировых религий. - Религий?.. - улыбнулся я. - Надеешься написать новое "Откровение" в духе Иоанна Богослова? Какой-нибудь "Апокалипсис-2", записки уцелевшего? "Миссия мессии - замесить месиво", так чтоб остальные потом две тысячи лет расхлебывали? - Почему нет? Есть версия, что Иоанн вел свои записи с натуры. Сам он говорит, что, наблюдал за событиями, описанными в "Откровении", "пребывая в духе". - Интересно, что бы он написал, пребывая не в духе. Я бы почитал. - Ты вообще в курсе, что такое эсхатология? - Наука о грехах? - подумав, предположил я. - Не только. В глобальном смысле - о конце света. И начале нового. - Ладно, - вздохнул я, глядя в черноту за расшторенным окном. - Что-то и вправду уже темно, спать пора. - До завтра, - попрощался вестник конца света. - Если оно, конечно, наступит. Ну разве может после таких разговоров присниться что-нибудь хорошее?.. Вторым позвонил Пашка. В воскресенье, перед самым выходом. Сказал, что тоже собирается на проповедь и будет ждать меня где-нибудь без пятнадцати на "Парке", в центре зала. - Почему в центре? - удивился я - Ты разве не на колесах? - Он еще спрашивает! - фыркнул Пашка. - Ворона ты дебелая! Не надо было каркать про трансмиссию! "Ну вот, - подумал я. - Все вольные и невольные участники событий собираются в одном месте. Не хватает только звонка от распространителя календариков-закладок и его запинающегося голоса: - Мы встретиться будем? Где везде? Нэээ... Всегда? Не забывайтесь про билеты. Приглашающие.
- Сам договорился, сам и встречайся, - проворчала Маришка. С тех пор, как мы вышли из дома, я не дождался от нее ни одного ласкового слова. - А ты? - спросил я. - А я пока по улице прогуляюсь, в парке на скамейке посижу. Погода позволяет. В этом она права. Первый апрельский денек и впрямь радовал подмороженные за зиму сердца москвичей. Солнце разогнало тучи, вскипели термометры за окнами, подсохли тротуары. Первый день настоящей весны пришелся на воскресенье. Красный день календаря. Пашка встретил меня вопросом: - Что у тебя с лицом? - А что? - Я мгновенно напрягся и потрогал щеку ладонью. На ощупь - ничего особенного. - Да оно же у тебя зеленое! В первый момент я испытал паническое желание втянуть руки в рукава, а лыжную шапочку размотать до подбородка. Во второй - бросил взгляд на верный индикатор - собственную ладонь. В третий - вспомнил наконец, какой сегодня день. - А у тебя, дальтоник, - запоздало парировал, - вся спина белая! Пашка расхохотался, довольный удавшимся розыгрышем. Я начал обдумывать способы ужасной мести. На входе в парк, примыкающий к Центральному Дому Энергетика, нас встретило объявление о выставке под открытым небом "Конденсаторы на рубеже веков". Первые два экспоната - гипсовая лейденская банка и гигантский соленоид возвышались по обе стороны от присыпанной мелким щебнем аллеи. Как раз под лейденской банкой мы и обнаружили Маришку. Она стояла, немного пригнувшись, за цилиндрическим основанием скульптуры и как будто от кого-то пряталась. - Мари-иш! - окликнул я. Она резко обернулась и приложила палец к губам. Что такое? - прошептал я, оказавшись рядом. - Тихо! - Ее напряженные губы почти не двигались. - Здесь убийца! - Многосерийный? - уточнил я. - Пока не знаю. Он еще никого не убил. - А у тебя, - заметил я, - вся спина белая. - И попытался отряхнуть мелкую гипсовую пудру с Маришкиного плаща. - Хватит шутить! Я серьезно! Ее состояние я оценил как предыстерическое, поэтому не стал возражать, промямлил только: - Я тоже, - но прикоснуться уже не пытался. - Что за убийца? - вступил в беседу Пашка. - Тебе кто-нибудь угрожал? - Да! То есть, нет. Он только время спросил. А у самого часы на руке здоровые такие, и сама рука - здоровая, красная. А потом я глаза на него подняла - а у него и лицо такое же - красное, и уши, и шея... - И что ты? - Ответила: без восемнадцати пять, спокойно встала и ушла. А он мое место занял. - Вон тот? - спросил Пашка, выглянув из-за постамента. Я выглянул следом и обнаружил подозрительного мужика. Он сидел на скамейке между гигантским соленоидом и каким-то накопителем, похожим на трехметровый элемент парового отопления. На земле, между вытянутыми ногами в кедах стоял черный дипломат. На левой руке, заброшенной на спинку скамьи, фальшиво поблескивали позолоченные часы. Лицо и руки незнакомца были кирпично-красными, и, боюсь, не жаркое апрельское солнце стало тому причиной. Ветерок трепал редкие рыжие волосики, а глаза... Нет, глаза с такого расстояния не разглядеть. - Вы вот что, - почесал переносицу Пашка. - Ждите здесь, а я пойду вблизи погляжу, что это за фрукт. Или овощ. Сеньор-помидор. - Может, вместе? - предложил я, но Маришка дернула меня за руку и выразительно посмотрела в глаза. - Нет, спасибо. Я сам... Пашка прогулочной походкой приблизился к скамейке и, пугающе артикулируя, о чем-то спросил краснокожего. Тот что-то ответил, сопровождая слова легким пожатием плеч. Пашка улыбнулся, с пониманием кивнул и вернулся под прикрытие лейденской банки. И присел на выступ в основании постамента; но не для маскировки, а от внезапной потери сил. Бешеный кролик, притаившийся за Пашкиными линзами, кажется, готов был выскочить наружу. - О чем говорили? - спросил я. - Все о том же. Спросил у него, который сейча-час час. - Задрожали сведенные судорогой губы. - А он говорит: не знаю. Часы встали. - Как думаешь, он - убийца? - Потенциальный. Еще никого не убил, но явно замыслил что-то. - С чего ты так уверен? - удивился я. - По глазам прочитал? - По ним тоже. Он еще не до конца... - Пашка мотнул головой, поясняя мысль, - перекрасился. Белки только чуть красные, но сами глаза пока серые. И холодные, как свинец. И волосы не все еще порыжели, попадаются седые. - Значит, будем брать с поличным, - решил я и желудком ощутил растущую пустоту. - Смотрите! - отчаянно прошептала Маришка. По аллее вразвалочку брел абсолютно лысый тип в сером плаще, собранном складками на плечах. При виде типа краснокожий резво поднялся навстречу, прихватив с земли дипломат. - Жертва? - предположил я шепотом. - Непохоже. - Пашка зачмокал губами у меня над ухом. - Судя по морде, сообщник. Физиономию лысого типа также украсил нездоровый румянец, проступивший заметнее всего на ушах и в том месте, где у нормальных людей растут волосы. Рыжеволосый раскрыл объятья. Похлопывания по спине и плечам сменились пожиманием загривков, затем грубые мужские ласки уступили место ласковым мужским грубостям. "Что ж ты, сволочь такая, опаздываешь?" - донеслось до моего напряженного слуха. Наскоро дообнимавшись, краснокожие повернули в нашу сторону. Мы дружно попятились в тень. При взгляде сбоку обнаружилось, что у лысого на спине висит рюкзак, лямки которого почти незаметны в складках плаща. Быстрым шагом подельники покинули парк и растворились в полумраке подземного перехода. Мы с Маришкой молча переглянулись, посмотрели на Пашку в ожидании команды. - За ними, - скрипнув зубами, решил он. Через пять минут преследования Пашка толкнул меня в бок. - Мне, эт самое, кажется или они стали краснее? - Чуть-чуть, - согласилась Маришка. - Близится кку-кульминация, - предрек Павел. Ни с того, ни с сего пришло воспоминание о ночном кошмаре, о застрявшем лифте и запертых в нем пассажирах. "Нас как будто провели по радуге задом наперед, - шептала Маришка всего несколько часов назад. - Остался только красный..." - Красный! - раздраженно повторила она, заставив меня вздрогнуть, и потянула назад. - Ты что, спишь? - Надеюсь, - ответил я, останавливаясь перед самым бордюром. Еще бы шаг - и... лучше не думать. Но как же близко подходит к нам порой старуха с косой, похожая чем-то на сгорбленную уборщицу в костюме джедая! Светофор вспыхнул цветом зависти, потом похоти, и мы бегом пересекли "зебру". Отрезанные от нас потоком машин краснокожие успели удалиться на приличное расстояние. К счастью, их румяные макушки видны далеко впереди, как ночные огни на речных бакенах. - Врешь, не уйдешь! - вымученно пошутил Пашка, а я ответил в тон: - Не врут. Иначе посинели бы. Краснокожие свернули в проходной дворик и нырнули в щель между гаражами. Когда они два раза подряд обошли вокруг одной и той же пятиэтажки, Пашка туманно изрек: - Запутывают, эт самое, следы. Значит, значит... Узнать, что все это значит, мне суждено не было. - Красны молодцы что-то задумали, - предупредила Маришка. В самом деле, в очередной раз миновав все шесть жилых подъездов, злоумышленники свернули за угол, туда, где к торцу здания было пристроено какое-то одноэтажное сооружение. Подошли к крыльцу. Закинув ногу на ступеньку, рыжий склонился до земли, якобы, завязать шнурок. Но только якобы, потому что еще в парке я обратил внимание, что кеды у него не на шнурках, а на резинке! Ясное дело, решил убедиться, что не привел хвоста. А мы, как назло подошли слишком близко и теперь стояли на открытом месте, незаметные, как три тополя в Антарктиде! - Замри! - выдохнул Пашка, уронил на асфальт свою визитку и принялся ее не спеша подбирать. А мы с Маришкой по традиции киношных конспираторов кинулись целоваться. Кстати, не без удовольствия. Странно только, что чье-то сердце, оказывается, может биться быстрее моего. - Фто в прифтройке? - спросил я у нее гундосым шепотом. - Мававинви вавова, - ответила Маришка, потом перестала кусать мой нос и повторила: - Магазинчик какой-то. Мы же два раза мимо прошли! Пантомима со шнурками растянулась секунд на десять, затем рыжий ненатурально расхохотался - лысый звучно шлепнул его по затылку, дескать: эх ты, лапоть! - и выпрямился - окончательно красный! Смех оборвался. Рыжий распахнул широкую металлическую дверь и скрылся внутри пристройки, на ходу ковыряя замки дипломата. Лысый стянул со спины рюкзак и с ним наперевес вошел следом. Пашка преобразился на глазах. Опустились плечи, линзы начали сползать на мокрое место, некогда чванливая осанка теперь напоминала знак вопроса в конце фразы: "Как, уже пора?" Указательный палец поправил несуществующие очки. Он навсегда запомнится мне таким, Пал Михалыч при исполнении. Не привычный к полевой работе специалист "по экономическим". - К-кроме шуток, - Пашка передал мне сотовый. - Если что - там только кнопку нажать... Скрюченные пальцы неловко ковырнули защелку на визитке, отыскали пистолет - действительно удручающе малого калибра. Он не просто умещался в Пашкиной ладони - он терялся в ней! - Полгода, эт самое, в руки... - посетовал Пашка - и не договорил, отдал мне растерзанную визитку и вихляющей трусцой взбежал на крыльцо. - Куда? - окликнул я. - Я с тобой! - И, не глядя, передал визитку вкупе с сотовым Маришке. Но она не взяла, а вместо этого схватила меня за запястья и сжала крепко, до онемения. В недоумении я обернулся к ней и увидел в некукольных зеленых глазах отражение утренних слез. - Жди внизу, - крикнул Павел. - Если через две минуты не вернусь, значит, эт самое... -Железная дверь за ним медленно и бесшумно закрылась. - Пусти! - сказал я Маришке. - Больно же! - Две минуты, - повторила она, каменея лицом. - Всего две минуты. Я беззвучно боролся с собой. Потом с ней. Но заняты руки. К тому же Маришка, когда это необходимо, может быть очень сильной. Первая минута ожидания вытянулась в половину вечности. - Пусти, - мягко урезонил я. - Это же смешно! - Так смейся! - разрешила она. - Слышишь?.. - спросил я, чтобы отвлечь, но в этот момент услышал сам. Внутри пристройки что-то с грохотом обрушилось, Маришка на секунду отвлеклась, а я оказался на свободе и как был, с сотовым в левой руке и визиткой в правой, взлетел вверх по ступенькам. "Жаль, - успел подумать, перед смертью не запишешься". И отскочил назад, когда распахнувшаяся дверь едва не припечатала меня к перилам крыльца. Вышел рыжий с дипломатом под мышкой, за ним - лысый со сдувшимся рюкзаком, как будто прилипшим к спине. Моей реакции хватило лишь на то, чтобы убраться с их пути и прикрыть спиной Маришку. Рыжий удостоил меня благожелательным взглядом серых, в мелких красных прожилках, глаз и, позвякивая, сбежал с крыльца. В свободной от дипломата руке у него были крепко зажаты две бутылки водки; позвякивали, соударяясь, именно они. Следом появился Пашка с непонятным, лишенным всяческого выражения лицом. - Что? - бросился я к нему. - Что они сделали? - Да в-вот, - Пашка вынул из кармана руку с пистолетиком, задумчиво на него посмотрел, - водки купили. - А что в дипломате? - допытывалась Маришка. - Ты видел? - Ты не поверишь. П-пустые бутылки. - А что гремело? - спросил я. - Ты стрелял? - Не-а. - Пашка потряс головой. - Это я плечом. Там ящики пустые стояли. Задел неудачно. Мы синхронно повернули головы на восток, туда, где в просвете между домами еще виднелись силуэты удаляющихся краснокожих. Их затылки на небесно-голубом фоне напоминали на два крошечных заходящих солнца. - Что-то я тогда не поняла, - высказала общее мнение Маришка, - почему у них такие красные... эти?.. - Алкоголики, - раздался прямо над ухом баритонистый рокоток. - С ними мы пока ничего не можем поделать. Посетивший меня столбняк не помешал мне, однако, повернуть голову, чтобы посмотреть на говорящего. Впрочем, что на него смотреть? Почти такой же, каким я впервые увидел его ровно неделю назад. Те же борода, синие кроссовки в тройную полоску и бабочка оперного певца. Только на плечах теперь бежевая болоньевая куртка. Расстегнутая, естественно. И лицо, кажется, еще больше подобрело по сравнению с прошлым разом. Но не сильно, так, на пару сантиметров. Судя по выражению Маришкиного лица, не я один не заметил, как он подошел к нам сзади. Подкрался... вездесущий! Пашка поспешно спрятал в кулаке грозное табельное оружие и беззвучно зашевелил губами: - Самаритянин? Но наш новый собеседник услышал и баритонисто захохотал в ответ. - Ой нет! - сквозь смех заявил он. - Только не самаритянин! Лучше уж по примеру милой дамы зовите меня "толстым". Так привычнее. Маришка вспыхнула на миг и, как всегда, застигнутая врасплох, перешла в контратаку. - Вы сказали: "пока", - напомнила она. - Когда? - Вы сказали: "С этими мы пока ничего не можем поделать". Что вы имели в виду, говоря "пока"? - Ах, вы об этом, - вздохнул самаритянин. - Погодите, вот покончим с убийством как явлением, тогда и займемся медленными самоубийцами: алкоголиками, наркоманами... - Это как это? - поинтересовался заинтригованный Пашка. - Вы не торопитесь? - спросил самаритянин. Так спокойно, будто это нас, а не его в данный момент ждал заполненный наполовину малый концертный зал, готовый внимать, возражать, пропускать мимо ушей, цепляться к словам, скептически поджимать губы, бросать остроумные реплики с мест, верить. Тогда давайте пройдем через парк... Он галантно предложил руку Маришке, дружески придержал Пашку за локоть и увлек за собой. Они двинулись неспешным шагом, и я, как привязанный, поплелся следом.
При виде нас она не смогла сдержать слез. От радости. - Так вы вместе? - всхлипнула. - А я-то... - Синие старческие пальцы смахнули слезинку с морщинистой синей щеки. - Вы уж извините, что сразу не призналась. Мало ли, думала, вдруг вы из милиции? - А мы и есть из милиции, - улыбнулся Пашка. - Хотите, удостоверение покажу? Старушка-уборщица попятилась, глядя на нас с испугом и недоверием. - Не нужно бояться, - успокоил ее самаритянин. - Милиция - она тоже разная бывает. - Посмотрел на Пашку. - Ну! Что же вы! - А вы сами? - спросил тот, - разве не можете? - Я же объяснял... - вздохнул самаритянин. - Ладно, ладно, - торопливо согласился Пашка. Обернулся к уборщице. Простер над ней руку, потом, устыдившись, убрал, покосился на самаритянина и сцепил клешни за спиной. - Я... прощаю вас. - Спасибо вам, - поблагодарила старушка, на глазах светлея лицом. - Как вы это делаете? - спросил Пашка на подходе к зрительному залу. - Я? - удивился самаритянин. - А вы? - Спрошу иначе. Кто все это начал? - А вот это - хороший вопрос... Самаритянин ответил что-то, но как раз в тот момент, когда мы вошли в зал и дверь, отделяющая нас от внешнего мира, сама собой захлопнулась от сквозняка, так что за грохотом я не расслышал его слов. "Ничего, - подумал я. - Спрошу потом у кого-нибудь". И подмигнул в ответ на изумленный взгляд сидящего в третьем ряду писателя.
ЦВЕТ ПОСЛЕДНИЙ. ЕСТЕСТВЕННЫЙ. ПОКА.
Вот, в общем-то, и все. Хотя минут пять у меня еще есть: регистрацию на рейс пока не объявляли. Все вокруг суетятся, заполняют какие-то декларации, а мне это ни к чему. Я лечу налегке, с одним чемоданчиком и не везу с собой ничего ценного. Только кое-какие образцы полиграфической промышленности по цене семь копеек за штуку. Кстати, кто-нибудь в курсе, сколько весят двадцать тысяч глянцевых закладок? А вот я теперь в курсе. И ведь, что обидно, это только капля в море. Инфузория в капле, которая за неделю разлетится по зеленому континенту сумчатых кенгуру и ехидных утконосов. А как по-японски будет "Прелюбодеяние" - знаете? Я же говорю, смешно. Правда, в Японии я буду только пролетом, пару часов, и навряд ли меня выпустят погулять дальше аэропорта, но ведь это не важно. В принципе, хватит и пяти минут. И одного местного жителя. Геометрическая прогрессия страшная штука, хватило бы только календариков на всех. Полчаса назад я проводил Маришку в Штаты. Как в песне: "Дан приказ ему на запад, ей - в другую сторону..." Только с точностью до наоборот. И еще, никто нам ничего не приказывал. Сами вызвались. Все, что от нас требуется - это зажечь крохотную искорку, из которой возгорится, пойдет по миру очищающее пламя. Именно сейчас, и везде, где только можно. Пока не закрыли границы. Пока вездесущие СМИ не разнесли по миру слух о новом ужасном заболевании. Которое на самом-то деле свидетельствует о начале выздоровления. Это как вакцинация, как прививка легкой формы вируса в профилактических целях. Немного неприятно вначале, зато эпидемия пройдет стороной. Пашка завтра тоже летит - в Швейцарию. По работе, а заодно и по делу. Посмотрю, говорит, в рыльца тамошних банкиров, проверю их на предмет наличия пушка. Последняя, как он сам шутит, деловая командировка. В самом деле, если все пойдет по нашему плану, Пашка скоро останется без работы. Чем, скажите, заняться отставному следователю в радужном мире открытых помыслов? Сам он не сильно расстраивается по этому поводу. Говорит: к тебе устроюсь помощником веб-дизайнера. Бутылки, значит, откупоривать. В общем, разлетаемся кто куда, невыездным остается один Игнат. Ему и в Москве есть, чем заняться. Он у нас отвечает за "пиар", формирует общественное мнение. Чтобы, когда явление примет массовый характер, бесцветные не перестреляли с перепугу цветных, всех этих синих, желтых и зеленых человечков, как в марсианском цикле Берроуза. Сначала слоганы писал и прочую мелкую джинсу. Видели, может быть, здоровенный плакат на въезде в Серебряный бор? "Если всеми ты любим, ты не станешь голубым". Или, наверняка ведь слышали песенку на известный мотив в исполнении "Стрелок"? "Синий, синий иней - может, хватит лжи?". Его работа, Валерьева. Правда, как Игнат и сам прекрасно понимает, поэзия - не его конек. Потом повестюшку накропал на заданную тему. Почти соцзаказ. Дескать, не все секты одинаково вредны. Причем, напечатали сразу, оторвали с руками, "всеми кудрями", как выразился редактор серии, и правами на экранизацию. А что? Я бы не отказался посмотреть фильм о наших похождениях. Забавная, наверное, может получиться картина. И недорогая. Всех спецэффектов - семь ведер цветной краски! И что забавно, в повести этой Игнат ничего от себя не добавил - тоже мне фантаст! - описал все, как было, слово в слово. Только сменил названия улиц и станций метро, конспиратор. Да, и еще, конечно, имена героев. Так что искать нас по этим запискам бесполезно. Да и бессмысленно. Мы сами вас найдем, когда придет время. Лично или опосредованно. И тогда не удивляйтесь, если мир вдруг окрасится для вас в новые цвета. Все, закругляюсь. Объявили регистрацию. Рейс 1748 "Москва-Токио-Сидней" это меня. Так что пока. В смысле до скорого!
В ночь с субботы на воскресенье мне снилось что-то странное, навеянное отчасти переживаниями последней недели, отчасти - предчувствиями наступающего дня. Во сне мы с Маришкой поднимались куда-то в старомодной панцирном лифте, причем компанию нам составляли мисс Марпл, Перри Мейсон и в последний момент протиснувшийся в кабину Ниро Вульф. Неплохая задумка, правда? Если не знаешь, чем закончить роман, запри всех героев в одном лифте и обруби трос. Где-то между первым и вторым этажом сбойнуло электричество, лифт остановился и свет погас, но трос тем не менее выдержал. Зато когда освещение восстановилось, меня в кабине уже "не стояло". Я лежал на полу, совершенно убитый, с тремя кинжалами в груди. Дальнейшее напоминало идеальный герметичный детектив. Четверо в лифте, включая убийцу. Три прославленных сыщика, естественно, приступили к расследованию. А вернее сказать, к трехстороннему обмену обвинениями, поскольку, не имея возможности привлечь к ответу преступника со стороны, им пришлось выбирать его из своей среды. Конец обмену филиппиками положила Маришка. - Хватит! - воскликнула она, как только обрела дар речи. - Перестаньте паясничать! Вы все убили его! Каждый из вас взял в руки кинжал и вонзил... прямо в сердце. Вас выдают лица. Красные, как маска палача. Она достала из косметички маленькое круглое зеркальце и вытянула руку в обвиняющем жесте. Однако, прежде в зеркальце мелькнуло на миг ее лицо. Самое красное. - Это от слез, - пролепетала Маришка. - Оно всегда краснеет, когда я реву. - И растерла влагу по щеке огненно-алой ладонью. На этом месте я проснулся. ...И как продолжение кошмара в багровых тонах увидел прямо над собой заплаканное Маришкино лицо. Немного покрасневшее, но в меру. Не смертельно. Я вздрогнул и спросил негромко, хотя в первое мгновение очень хотелось закричать: - Ты чего? Я кричал во сне? - Нет. Не слышала. - Маришка уронила голову мне на грудь. Пожаловалась: Мне приснилось, что тебя убили. Представляешь? Я ничего не помню, только какие-то люди, и... очень тесно и темно... А ты лежишь на полу - весь такой... неживой. - И ты из-за этого расстроилась? - А надо было обрадоваться? - Она приподняла голову ровно настолько, чтобы взглянуть на меня одним обиженным глазом, и тут же снова зарылась лицом в одеяло. - Не смотри! Я страшная. - Я знаю... - успокоил я. - Но лить слезы из-за какого-то сна... - Слушай, - помолчав, сказала она. - Давай сегодня никуда не пойдем. - Почему? - удивился я. - Да нет, невозможно. У меня на сегодня стрелок забито - больше, чем в часах с секундомером. - Я боюсь, - призналась Маришка и сильнее прижалась ко мне. - Да чего, глупая? Назови хоть одну рациональную причину. Маришка подумала минуту и назвала целых шесть. - Пустословие - я. Ложь - уборщица. Равнодушие - писатель. Прелюбодеяние ладно, замнем... Зависть, воровство - я, и снова я. - Тяжелые слова срывались с ее губ, как пункты обвинения. - И цвета: фиолетовый, синий, голубой, зеленый, желтый, оранжевый. Разве не видишь? Нас как будто провели по радуге задом наперед. Остался только красный. Убийство. Незваные мурашки пробежали по спине от левого плеча к правому. - Ты чего дрожишь? - Я не дрожу, я думаю. - О чем? - Неужели так будет? - Чтобы лучше мечталось, я закрыл глаза. - Неужели скоро ничего тайного не останется? Одно явное. И уже наши дети смогут по внешнему виду преступника легко восстановить картину преступления? Определить степень вины. - Ну, наши-то вряд ли, - усомнилась Маришка. - Вот Пашкины... У них что-то такое должно быть в генах заложено. Я усмехнулся, вспомнив, как "наш человек в милиции" уже и трубку к уху поднести не может без помощи секретарши, и поделился соображениями: - Он, кстати, сильно продвинулся в этом плане. В смысле будущих детей. - Не он один... - загадочно произнесла Маришка. И повторила, наверное, для тупых: - Не он один... - То есть? - Я почувствовал себя тупым в квадрате. - Через неделю спроси, - посоветовала она. - А... - открыл рот я. Но Маришка уже перегнулась через край кровати, отыскивая тапочки.
В четверг, на обратном пути после "покаянной" поездки к Маришке на работу, мы попросили Пашку притормозить у супермаркета. Пашка с радостью притормозил и начал посапывать, уронив многострадальную голову на баранку, раньше чем мы успели выйти из машины. Сказывалась бессонная ночь, выпитое "Клинское" и прочие мероприятия. Из магазина мы вышли спинами вперед, невидимые из-за горы пакетов с продуктами. Со стороны, наверное, могло показаться, что мы таким образом готовимся пережить длительную осаду. На самом деле, примерно так оно и было. На работе Маришке дали две недели отдыха, причем с сохранением содержания. Впрочем, насчет сохранения я не вполне уверен, может, он просто "спаси и сохрани" бормотал, Геннадий свет Андреевич, только очень неразборчиво. Он бы и на месяц ее отпустил без вопросов, их не по фигуре пугливый директор. Хорошо еще, в обморок не грохнулся, когда Маришка решительным жестом швырнула на стол свое сомбреро. А то откачивай его потом. На такую тушу нашатыря нужно минимум пол-литра. Фрайденталь, когда его отыскали, оказался смелее. Даже пошутил невесело: "Жаль, я-то думал, вы - русалка". В общем, общаться после такого ни с кем не хотелось, особенно Маришке. Даже с незнакомым человеком. Даже в очереди за хлебом. Не за себя неспокойно - за окружающих. Мало ли... Не хотелось заражать кого попало непонятно чем. Так что все время со второй половины четверга по воскресный полдень я никаких личных контактов ни с кем не имел. Кроме, разумеется, Маришки, с которой мы и так в одной лодке. "Инфекция к инфекции", как тактично выразилась она. Общение с внешним миром ограничилось телефонными звонками. Первым, поздно вечером в субботу, позвонил Игнат. Его звонок отвлек меня от важной миссии по освобождению Земли от инопланетных захватчиков. (Признаться, после того, как расстрелял из гранатомета первого монстра, я внимательно посмотрел на свои пальцы, гоняющие мышку. Но нет, оказалось, убийство нарисованного пришельца, совершенное ради защиты родины, грехом не считается.) Я ответил "Да", не дослушав вежливого писательского: - Прошу прощения, это Александр? - А это, - предположил я, - санитар душ? - Да, - подтвердил Валерьев и спросил, не случилось еще чего-нибудь примечательного за последние дни? - О! - сказал я. - Чего только не случилось! Игнат по обыкновению слушал внимательно, не перебивая. Только пару раз, когда в трубке раздавался рев стартующего самолета, громко просил повторить. Наверное, звонил из таксофона неподалеку от дома. - Значит, основных выводов три, - подытожил он. - Во-первых, наказываются не только проступки, но и помыслы. Во-вторых, если ты совершил несколько разных грехов, их цвета смешиваются. И наконец главное открытие недели: это передается. Хотя и неизвестным нам способом. - Угу, - подтвердил я. - Собираешься на завтрашнюю проповедь? - Теперь точно. - Игнат помедлил, прежде чем признаться. - Знаешь, я, наверное, напишу обо всем этом книгу. - С цветными картинками? - улыбнулся я и напомнил: - Ты же про тоталитарные секты собирался писать. - А разве это не секта? С главным сектоидом во главе. - Пока что-то не заметно. Контролировать нас никто не пытается, в иерархическую пирамидку не выстраивает... - И тем не менее, - сказал писатель. - Только объединения людей, возникающие стихийно, как правило, вокруг какой-либо идеи, с неявной системой управления, основанной на добровольном подчинении, имеют шанс просуществовать тысячелетия. Примером тому - большинство мировых религий. - Религий?.. - улыбнулся я. - Надеешься написать новое "Откровение" в духе Иоанна Богослова? Какой-нибудь "Апокалипсис-2", записки уцелевшего? "Миссия мессии - замесить месиво", так чтоб остальные потом две тысячи лет расхлебывали? - Почему нет? Есть версия, что Иоанн вел свои записи с натуры. Сам он говорит, что, наблюдал за событиями, описанными в "Откровении", "пребывая в духе". - Интересно, что бы он написал, пребывая не в духе. Я бы почитал. - Ты вообще в курсе, что такое эсхатология? - Наука о грехах? - подумав, предположил я. - Не только. В глобальном смысле - о конце света. И начале нового. - Ладно, - вздохнул я, глядя в черноту за расшторенным окном. - Что-то и вправду уже темно, спать пора. - До завтра, - попрощался вестник конца света. - Если оно, конечно, наступит. Ну разве может после таких разговоров присниться что-нибудь хорошее?.. Вторым позвонил Пашка. В воскресенье, перед самым выходом. Сказал, что тоже собирается на проповедь и будет ждать меня где-нибудь без пятнадцати на "Парке", в центре зала. - Почему в центре? - удивился я - Ты разве не на колесах? - Он еще спрашивает! - фыркнул Пашка. - Ворона ты дебелая! Не надо было каркать про трансмиссию! "Ну вот, - подумал я. - Все вольные и невольные участники событий собираются в одном месте. Не хватает только звонка от распространителя календариков-закладок и его запинающегося голоса: - Мы встретиться будем? Где везде? Нэээ... Всегда? Не забывайтесь про билеты. Приглашающие.
- Сам договорился, сам и встречайся, - проворчала Маришка. С тех пор, как мы вышли из дома, я не дождался от нее ни одного ласкового слова. - А ты? - спросил я. - А я пока по улице прогуляюсь, в парке на скамейке посижу. Погода позволяет. В этом она права. Первый апрельский денек и впрямь радовал подмороженные за зиму сердца москвичей. Солнце разогнало тучи, вскипели термометры за окнами, подсохли тротуары. Первый день настоящей весны пришелся на воскресенье. Красный день календаря. Пашка встретил меня вопросом: - Что у тебя с лицом? - А что? - Я мгновенно напрягся и потрогал щеку ладонью. На ощупь - ничего особенного. - Да оно же у тебя зеленое! В первый момент я испытал паническое желание втянуть руки в рукава, а лыжную шапочку размотать до подбородка. Во второй - бросил взгляд на верный индикатор - собственную ладонь. В третий - вспомнил наконец, какой сегодня день. - А у тебя, дальтоник, - запоздало парировал, - вся спина белая! Пашка расхохотался, довольный удавшимся розыгрышем. Я начал обдумывать способы ужасной мести. На входе в парк, примыкающий к Центральному Дому Энергетика, нас встретило объявление о выставке под открытым небом "Конденсаторы на рубеже веков". Первые два экспоната - гипсовая лейденская банка и гигантский соленоид возвышались по обе стороны от присыпанной мелким щебнем аллеи. Как раз под лейденской банкой мы и обнаружили Маришку. Она стояла, немного пригнувшись, за цилиндрическим основанием скульптуры и как будто от кого-то пряталась. - Мари-иш! - окликнул я. Она резко обернулась и приложила палец к губам. Что такое? - прошептал я, оказавшись рядом. - Тихо! - Ее напряженные губы почти не двигались. - Здесь убийца! - Многосерийный? - уточнил я. - Пока не знаю. Он еще никого не убил. - А у тебя, - заметил я, - вся спина белая. - И попытался отряхнуть мелкую гипсовую пудру с Маришкиного плаща. - Хватит шутить! Я серьезно! Ее состояние я оценил как предыстерическое, поэтому не стал возражать, промямлил только: - Я тоже, - но прикоснуться уже не пытался. - Что за убийца? - вступил в беседу Пашка. - Тебе кто-нибудь угрожал? - Да! То есть, нет. Он только время спросил. А у самого часы на руке здоровые такие, и сама рука - здоровая, красная. А потом я глаза на него подняла - а у него и лицо такое же - красное, и уши, и шея... - И что ты? - Ответила: без восемнадцати пять, спокойно встала и ушла. А он мое место занял. - Вон тот? - спросил Пашка, выглянув из-за постамента. Я выглянул следом и обнаружил подозрительного мужика. Он сидел на скамейке между гигантским соленоидом и каким-то накопителем, похожим на трехметровый элемент парового отопления. На земле, между вытянутыми ногами в кедах стоял черный дипломат. На левой руке, заброшенной на спинку скамьи, фальшиво поблескивали позолоченные часы. Лицо и руки незнакомца были кирпично-красными, и, боюсь, не жаркое апрельское солнце стало тому причиной. Ветерок трепал редкие рыжие волосики, а глаза... Нет, глаза с такого расстояния не разглядеть. - Вы вот что, - почесал переносицу Пашка. - Ждите здесь, а я пойду вблизи погляжу, что это за фрукт. Или овощ. Сеньор-помидор. - Может, вместе? - предложил я, но Маришка дернула меня за руку и выразительно посмотрела в глаза. - Нет, спасибо. Я сам... Пашка прогулочной походкой приблизился к скамейке и, пугающе артикулируя, о чем-то спросил краснокожего. Тот что-то ответил, сопровождая слова легким пожатием плеч. Пашка улыбнулся, с пониманием кивнул и вернулся под прикрытие лейденской банки. И присел на выступ в основании постамента; но не для маскировки, а от внезапной потери сил. Бешеный кролик, притаившийся за Пашкиными линзами, кажется, готов был выскочить наружу. - О чем говорили? - спросил я. - Все о том же. Спросил у него, который сейча-час час. - Задрожали сведенные судорогой губы. - А он говорит: не знаю. Часы встали. - Как думаешь, он - убийца? - Потенциальный. Еще никого не убил, но явно замыслил что-то. - С чего ты так уверен? - удивился я. - По глазам прочитал? - По ним тоже. Он еще не до конца... - Пашка мотнул головой, поясняя мысль, - перекрасился. Белки только чуть красные, но сами глаза пока серые. И холодные, как свинец. И волосы не все еще порыжели, попадаются седые. - Значит, будем брать с поличным, - решил я и желудком ощутил растущую пустоту. - Смотрите! - отчаянно прошептала Маришка. По аллее вразвалочку брел абсолютно лысый тип в сером плаще, собранном складками на плечах. При виде типа краснокожий резво поднялся навстречу, прихватив с земли дипломат. - Жертва? - предположил я шепотом. - Непохоже. - Пашка зачмокал губами у меня над ухом. - Судя по морде, сообщник. Физиономию лысого типа также украсил нездоровый румянец, проступивший заметнее всего на ушах и в том месте, где у нормальных людей растут волосы. Рыжеволосый раскрыл объятья. Похлопывания по спине и плечам сменились пожиманием загривков, затем грубые мужские ласки уступили место ласковым мужским грубостям. "Что ж ты, сволочь такая, опаздываешь?" - донеслось до моего напряженного слуха. Наскоро дообнимавшись, краснокожие повернули в нашу сторону. Мы дружно попятились в тень. При взгляде сбоку обнаружилось, что у лысого на спине висит рюкзак, лямки которого почти незаметны в складках плаща. Быстрым шагом подельники покинули парк и растворились в полумраке подземного перехода. Мы с Маришкой молча переглянулись, посмотрели на Пашку в ожидании команды. - За ними, - скрипнув зубами, решил он. Через пять минут преследования Пашка толкнул меня в бок. - Мне, эт самое, кажется или они стали краснее? - Чуть-чуть, - согласилась Маришка. - Близится кку-кульминация, - предрек Павел. Ни с того, ни с сего пришло воспоминание о ночном кошмаре, о застрявшем лифте и запертых в нем пассажирах. "Нас как будто провели по радуге задом наперед, - шептала Маришка всего несколько часов назад. - Остался только красный..." - Красный! - раздраженно повторила она, заставив меня вздрогнуть, и потянула назад. - Ты что, спишь? - Надеюсь, - ответил я, останавливаясь перед самым бордюром. Еще бы шаг - и... лучше не думать. Но как же близко подходит к нам порой старуха с косой, похожая чем-то на сгорбленную уборщицу в костюме джедая! Светофор вспыхнул цветом зависти, потом похоти, и мы бегом пересекли "зебру". Отрезанные от нас потоком машин краснокожие успели удалиться на приличное расстояние. К счастью, их румяные макушки видны далеко впереди, как ночные огни на речных бакенах. - Врешь, не уйдешь! - вымученно пошутил Пашка, а я ответил в тон: - Не врут. Иначе посинели бы. Краснокожие свернули в проходной дворик и нырнули в щель между гаражами. Когда они два раза подряд обошли вокруг одной и той же пятиэтажки, Пашка туманно изрек: - Запутывают, эт самое, следы. Значит, значит... Узнать, что все это значит, мне суждено не было. - Красны молодцы что-то задумали, - предупредила Маришка. В самом деле, в очередной раз миновав все шесть жилых подъездов, злоумышленники свернули за угол, туда, где к торцу здания было пристроено какое-то одноэтажное сооружение. Подошли к крыльцу. Закинув ногу на ступеньку, рыжий склонился до земли, якобы, завязать шнурок. Но только якобы, потому что еще в парке я обратил внимание, что кеды у него не на шнурках, а на резинке! Ясное дело, решил убедиться, что не привел хвоста. А мы, как назло подошли слишком близко и теперь стояли на открытом месте, незаметные, как три тополя в Антарктиде! - Замри! - выдохнул Пашка, уронил на асфальт свою визитку и принялся ее не спеша подбирать. А мы с Маришкой по традиции киношных конспираторов кинулись целоваться. Кстати, не без удовольствия. Странно только, что чье-то сердце, оказывается, может биться быстрее моего. - Фто в прифтройке? - спросил я у нее гундосым шепотом. - Мававинви вавова, - ответила Маришка, потом перестала кусать мой нос и повторила: - Магазинчик какой-то. Мы же два раза мимо прошли! Пантомима со шнурками растянулась секунд на десять, затем рыжий ненатурально расхохотался - лысый звучно шлепнул его по затылку, дескать: эх ты, лапоть! - и выпрямился - окончательно красный! Смех оборвался. Рыжий распахнул широкую металлическую дверь и скрылся внутри пристройки, на ходу ковыряя замки дипломата. Лысый стянул со спины рюкзак и с ним наперевес вошел следом. Пашка преобразился на глазах. Опустились плечи, линзы начали сползать на мокрое место, некогда чванливая осанка теперь напоминала знак вопроса в конце фразы: "Как, уже пора?" Указательный палец поправил несуществующие очки. Он навсегда запомнится мне таким, Пал Михалыч при исполнении. Не привычный к полевой работе специалист "по экономическим". - К-кроме шуток, - Пашка передал мне сотовый. - Если что - там только кнопку нажать... Скрюченные пальцы неловко ковырнули защелку на визитке, отыскали пистолет - действительно удручающе малого калибра. Он не просто умещался в Пашкиной ладони - он терялся в ней! - Полгода, эт самое, в руки... - посетовал Пашка - и не договорил, отдал мне растерзанную визитку и вихляющей трусцой взбежал на крыльцо. - Куда? - окликнул я. - Я с тобой! - И, не глядя, передал визитку вкупе с сотовым Маришке. Но она не взяла, а вместо этого схватила меня за запястья и сжала крепко, до онемения. В недоумении я обернулся к ней и увидел в некукольных зеленых глазах отражение утренних слез. - Жди внизу, - крикнул Павел. - Если через две минуты не вернусь, значит, эт самое... -Железная дверь за ним медленно и бесшумно закрылась. - Пусти! - сказал я Маришке. - Больно же! - Две минуты, - повторила она, каменея лицом. - Всего две минуты. Я беззвучно боролся с собой. Потом с ней. Но заняты руки. К тому же Маришка, когда это необходимо, может быть очень сильной. Первая минута ожидания вытянулась в половину вечности. - Пусти, - мягко урезонил я. - Это же смешно! - Так смейся! - разрешила она. - Слышишь?.. - спросил я, чтобы отвлечь, но в этот момент услышал сам. Внутри пристройки что-то с грохотом обрушилось, Маришка на секунду отвлеклась, а я оказался на свободе и как был, с сотовым в левой руке и визиткой в правой, взлетел вверх по ступенькам. "Жаль, - успел подумать, перед смертью не запишешься". И отскочил назад, когда распахнувшаяся дверь едва не припечатала меня к перилам крыльца. Вышел рыжий с дипломатом под мышкой, за ним - лысый со сдувшимся рюкзаком, как будто прилипшим к спине. Моей реакции хватило лишь на то, чтобы убраться с их пути и прикрыть спиной Маришку. Рыжий удостоил меня благожелательным взглядом серых, в мелких красных прожилках, глаз и, позвякивая, сбежал с крыльца. В свободной от дипломата руке у него были крепко зажаты две бутылки водки; позвякивали, соударяясь, именно они. Следом появился Пашка с непонятным, лишенным всяческого выражения лицом. - Что? - бросился я к нему. - Что они сделали? - Да в-вот, - Пашка вынул из кармана руку с пистолетиком, задумчиво на него посмотрел, - водки купили. - А что в дипломате? - допытывалась Маришка. - Ты видел? - Ты не поверишь. П-пустые бутылки. - А что гремело? - спросил я. - Ты стрелял? - Не-а. - Пашка потряс головой. - Это я плечом. Там ящики пустые стояли. Задел неудачно. Мы синхронно повернули головы на восток, туда, где в просвете между домами еще виднелись силуэты удаляющихся краснокожих. Их затылки на небесно-голубом фоне напоминали на два крошечных заходящих солнца. - Что-то я тогда не поняла, - высказала общее мнение Маришка, - почему у них такие красные... эти?.. - Алкоголики, - раздался прямо над ухом баритонистый рокоток. - С ними мы пока ничего не можем поделать. Посетивший меня столбняк не помешал мне, однако, повернуть голову, чтобы посмотреть на говорящего. Впрочем, что на него смотреть? Почти такой же, каким я впервые увидел его ровно неделю назад. Те же борода, синие кроссовки в тройную полоску и бабочка оперного певца. Только на плечах теперь бежевая болоньевая куртка. Расстегнутая, естественно. И лицо, кажется, еще больше подобрело по сравнению с прошлым разом. Но не сильно, так, на пару сантиметров. Судя по выражению Маришкиного лица, не я один не заметил, как он подошел к нам сзади. Подкрался... вездесущий! Пашка поспешно спрятал в кулаке грозное табельное оружие и беззвучно зашевелил губами: - Самаритянин? Но наш новый собеседник услышал и баритонисто захохотал в ответ. - Ой нет! - сквозь смех заявил он. - Только не самаритянин! Лучше уж по примеру милой дамы зовите меня "толстым". Так привычнее. Маришка вспыхнула на миг и, как всегда, застигнутая врасплох, перешла в контратаку. - Вы сказали: "пока", - напомнила она. - Когда? - Вы сказали: "С этими мы пока ничего не можем поделать". Что вы имели в виду, говоря "пока"? - Ах, вы об этом, - вздохнул самаритянин. - Погодите, вот покончим с убийством как явлением, тогда и займемся медленными самоубийцами: алкоголиками, наркоманами... - Это как это? - поинтересовался заинтригованный Пашка. - Вы не торопитесь? - спросил самаритянин. Так спокойно, будто это нас, а не его в данный момент ждал заполненный наполовину малый концертный зал, готовый внимать, возражать, пропускать мимо ушей, цепляться к словам, скептически поджимать губы, бросать остроумные реплики с мест, верить. Тогда давайте пройдем через парк... Он галантно предложил руку Маришке, дружески придержал Пашку за локоть и увлек за собой. Они двинулись неспешным шагом, и я, как привязанный, поплелся следом.
При виде нас она не смогла сдержать слез. От радости. - Так вы вместе? - всхлипнула. - А я-то... - Синие старческие пальцы смахнули слезинку с морщинистой синей щеки. - Вы уж извините, что сразу не призналась. Мало ли, думала, вдруг вы из милиции? - А мы и есть из милиции, - улыбнулся Пашка. - Хотите, удостоверение покажу? Старушка-уборщица попятилась, глядя на нас с испугом и недоверием. - Не нужно бояться, - успокоил ее самаритянин. - Милиция - она тоже разная бывает. - Посмотрел на Пашку. - Ну! Что же вы! - А вы сами? - спросил тот, - разве не можете? - Я же объяснял... - вздохнул самаритянин. - Ладно, ладно, - торопливо согласился Пашка. Обернулся к уборщице. Простер над ней руку, потом, устыдившись, убрал, покосился на самаритянина и сцепил клешни за спиной. - Я... прощаю вас. - Спасибо вам, - поблагодарила старушка, на глазах светлея лицом. - Как вы это делаете? - спросил Пашка на подходе к зрительному залу. - Я? - удивился самаритянин. - А вы? - Спрошу иначе. Кто все это начал? - А вот это - хороший вопрос... Самаритянин ответил что-то, но как раз в тот момент, когда мы вошли в зал и дверь, отделяющая нас от внешнего мира, сама собой захлопнулась от сквозняка, так что за грохотом я не расслышал его слов. "Ничего, - подумал я. - Спрошу потом у кого-нибудь". И подмигнул в ответ на изумленный взгляд сидящего в третьем ряду писателя.
ЦВЕТ ПОСЛЕДНИЙ. ЕСТЕСТВЕННЫЙ. ПОКА.
Вот, в общем-то, и все. Хотя минут пять у меня еще есть: регистрацию на рейс пока не объявляли. Все вокруг суетятся, заполняют какие-то декларации, а мне это ни к чему. Я лечу налегке, с одним чемоданчиком и не везу с собой ничего ценного. Только кое-какие образцы полиграфической промышленности по цене семь копеек за штуку. Кстати, кто-нибудь в курсе, сколько весят двадцать тысяч глянцевых закладок? А вот я теперь в курсе. И ведь, что обидно, это только капля в море. Инфузория в капле, которая за неделю разлетится по зеленому континенту сумчатых кенгуру и ехидных утконосов. А как по-японски будет "Прелюбодеяние" - знаете? Я же говорю, смешно. Правда, в Японии я буду только пролетом, пару часов, и навряд ли меня выпустят погулять дальше аэропорта, но ведь это не важно. В принципе, хватит и пяти минут. И одного местного жителя. Геометрическая прогрессия страшная штука, хватило бы только календариков на всех. Полчаса назад я проводил Маришку в Штаты. Как в песне: "Дан приказ ему на запад, ей - в другую сторону..." Только с точностью до наоборот. И еще, никто нам ничего не приказывал. Сами вызвались. Все, что от нас требуется - это зажечь крохотную искорку, из которой возгорится, пойдет по миру очищающее пламя. Именно сейчас, и везде, где только можно. Пока не закрыли границы. Пока вездесущие СМИ не разнесли по миру слух о новом ужасном заболевании. Которое на самом-то деле свидетельствует о начале выздоровления. Это как вакцинация, как прививка легкой формы вируса в профилактических целях. Немного неприятно вначале, зато эпидемия пройдет стороной. Пашка завтра тоже летит - в Швейцарию. По работе, а заодно и по делу. Посмотрю, говорит, в рыльца тамошних банкиров, проверю их на предмет наличия пушка. Последняя, как он сам шутит, деловая командировка. В самом деле, если все пойдет по нашему плану, Пашка скоро останется без работы. Чем, скажите, заняться отставному следователю в радужном мире открытых помыслов? Сам он не сильно расстраивается по этому поводу. Говорит: к тебе устроюсь помощником веб-дизайнера. Бутылки, значит, откупоривать. В общем, разлетаемся кто куда, невыездным остается один Игнат. Ему и в Москве есть, чем заняться. Он у нас отвечает за "пиар", формирует общественное мнение. Чтобы, когда явление примет массовый характер, бесцветные не перестреляли с перепугу цветных, всех этих синих, желтых и зеленых человечков, как в марсианском цикле Берроуза. Сначала слоганы писал и прочую мелкую джинсу. Видели, может быть, здоровенный плакат на въезде в Серебряный бор? "Если всеми ты любим, ты не станешь голубым". Или, наверняка ведь слышали песенку на известный мотив в исполнении "Стрелок"? "Синий, синий иней - может, хватит лжи?". Его работа, Валерьева. Правда, как Игнат и сам прекрасно понимает, поэзия - не его конек. Потом повестюшку накропал на заданную тему. Почти соцзаказ. Дескать, не все секты одинаково вредны. Причем, напечатали сразу, оторвали с руками, "всеми кудрями", как выразился редактор серии, и правами на экранизацию. А что? Я бы не отказался посмотреть фильм о наших похождениях. Забавная, наверное, может получиться картина. И недорогая. Всех спецэффектов - семь ведер цветной краски! И что забавно, в повести этой Игнат ничего от себя не добавил - тоже мне фантаст! - описал все, как было, слово в слово. Только сменил названия улиц и станций метро, конспиратор. Да, и еще, конечно, имена героев. Так что искать нас по этим запискам бесполезно. Да и бессмысленно. Мы сами вас найдем, когда придет время. Лично или опосредованно. И тогда не удивляйтесь, если мир вдруг окрасится для вас в новые цвета. Все, закругляюсь. Объявили регистрацию. Рейс 1748 "Москва-Токио-Сидней" это меня. Так что пока. В смысле до скорого!