– Мы совершенно правильно не доверяем местным животным, – изрёк кенгуру. – Лиса, ёж, волк… Самый опасный из них – медведь. Он легко мог меня прибить, парни! Я боксировал со многими противниками. Русский медведь – вне конкуренции. Он на вид весь такой простоватый и душевный, а внутри сидит машина, нацеленная на победу.
– Не накручивай, Гуру. – Скунс пренебрежительно надул жвачку и лопнул очередной пузырь. – Получил раз по сопатке и в кусты.
– Если бы ты не был моим давним другом, я бы тебя сейчас разделал, как повар черепаху, – процедил сквозь зубы австралиец. – Ты бы у меня как кур в ощип…
– Я решительно не понимать последний намёк! – вскинулся Петер.
– Что тут понимать? – заржал Вонючка Сэм. – Тебе пожелали хорошей варки.
– Прикуси язык! – сказал кенгуру.
– Высуни и наклонись. Я прикушу, – парировал скунс, тряся напряжённым хвостом.
– Сейчас он станет брызгать! – Петух взлетел на поваленный ствол, спасаясь от химической атаки.
– Стоп! Молчать! Баста, парни! – завопил Эм Си. – Зачем грызётесь, ругаетесь угарно? Наша сила не в склоках, братья. Заключите друг друга в объятья, помиритесь, не деритесь, к нормальному диалогу вернитесь. Неужели вы люди, а не зверьё?! Стыдно за вас, йо!
Циркачи устыдились. Пожали лапы, попросили прощения. Петер спустился, клюнул шутливо скунса в нос. Вонючка Сэм чихнул.
Чих – известное лекарство, улучшающее настроение. Американец улыбнулся, принялся с энтузиазмом за жвачку.
– Не хочу обратно в шапито, – вдруг сказал он.
– Я тоже, – согласился австралиец.
– Я хотеть желать быть на исторический родина, в славный Гамбург, но не цирк, – вставил реплику Петер.
– Да, в Африку бы… Или в Англию, йо… Посмотрел бы на неё, – протянул Эм Си.
Все остались довольны. Один Ман-Кей не сильно радовался.
– Что с тобой, приятель? – спросил Гуру Кен.
– Хочу кушать, есть, лопать, – проговорил шимпанзе. – Желудок пуст, им можно хлопать себя по рёбрам изнутри… Мне бы бананчик, два, три… Но я не волшебник, не маг. Всё, парни, ухожу в ближайший продмаг!
Эм Си принялся карабкаться по склону оврага.
– Куда ты? – окрикнул друга кенгуру.
– В ближайшее село. Йо, живот свело!
Ман-Кей скрылся из виду.
– Кто-то должен с ним пойти, – сказал Гуру.
– Ты не мочь, и Парфюмер нихт. – Петер почистил клюв о веточку. – Я иметь долг идти за Эм Си. Деревня, курки, петушок. Нет подозрения.
– Дуй, – кивнул австралиец.
Никому не нравилось разделение, но шимпанзе нужна была еда, а оставлять товарища одного – последнее дело.
Тамбовские звери стояли возле странного сооружения, обтянутого сеткой. Произведение искусства Феди и Вити воистину притягивало внимание. Кубический каркас чуть ниже человеческого роста, невод с остатками сухих водорослей. Несмотря на свою убогость, конструкция завораживала.
Внутри, в самом центре, стояла маленькая деревянная кубышка. Крышки на ней не было, и до носов зверей отчётливо доносился аромат мёда. Осы также услышали чудесный запах. Они слетались к ловушке, некоторые путались в мелкой сети, другие успешно находили вход, устроенный в центре одной из стенок куба.
– Ох, держите меня семеро, – хмуро произнёс Михайло, переступая с лапы на лапу.
– Ломоносыч, ты же не собираешься?.. – робко проговорила Лисёна.
– Да, Василиска, собираюсь, – обречённо сказал медведь, глотая слюни. – Пахнет-то как… Просто обалденно.
– Михайло Ломоносыч, очнись! – изрёк волк, становясь между сетчатым кубом и губернатором.
– Да ладно, Серёга, – преувеличенно беспечно отмахнулся бурый гигант, пряча бегающие глаза. – Я же осторожненько…
Лиса, волк и ёж чувствовали: медведь борется со своей природой, но зов лакомства одерживает верх, чары мёда опутывают разум Михайлы, сковывают волю, пьянят…
– Дорогу, Серый, – потребовал Ломоносыч.
Серёга немного попятился к ловушке, пепельная шерсть на загривке вздыбилась, голова пригнулась к земле.
– Пр-р-роснись! – прорычал волк.
– Не зли меня, – угрожающе тихо промолвил Михайло.
Лисёна забежала за спину губернатору, вцепилась зубами в его заднюю лапу. Медведь, почти не отвлекаясь, стряхнул рыжую на траву. Лиса перекувыркнулась, вскочила, рассерженно замела хвостом.
– Увалень косолапый! Ну-ка, иди сюда, я тебе морду расцарапаю да уши пообкусываю! – принялась дразниться Лисёна.
Михайло обернулся:
– Смотри, Василиска, как бы не пришлось пожалеть о сказанном.
Серёга воспользовался тем, что медведь отвлёкся, и прыгнул, сметая Ломоносыча наземь. Они кубарем откатились в разные стороны, встали, готовые вцепиться друг другу в глотки.
– Эх, скунса бы сюда, он бы запашок подправил, – с досадой прошептала Лисёна.
Тем временем Колючий, о котором никто не вспоминал, зашёл в ловушку, аккуратно миновал прутик, приводящий в действие запирающее устройство, обнял кубышку, поднял её и, отдуваясь от ос, вынес наружу.
– Эй, хватит! – крикнул он, поставив мёд перед входом.
Михайло увидел кубышку, забыл обо всём, подлетел (ёж еле успел отпрыгнуть), схватил, принялся лакать янтарное лакомство. Он самозабвенно пиршествовал минут десять, ворочаясь, пересаживаясь и долго вылизывая пустую уже ёмкость. Потом счастливо зажмурился, откатился на спину. Как выяснилось, внутрь сетчатого куба.
Голова угодила в прутик, тот упал, сетка накрыла верхнюю часть тела медведя.
Отчаянно брыкаясь, Ломоносыч принялся стаскивать невод. Лапы норовили застрять, запутаться в коварной сетке. Но в конце концов Михайло вынырнул из кокона, отпрыгнул от коварно сложившейся ловушки, затряс ушами.
– Ох… – выдавил медведь-губернатор. – Как же чудовищно стыдно! Дурак старый…
И заковылял в лес.
– Мих… – хотела окликнуть лиса, но Серёга взглядом дал понять, дескать, не трогай его сейчас, ему и так плохо.
– Что будем делать с сеткой? – деловито спросил Колючий.
– Ну, есть тут неподалеку ямка подходящих размеров, – улыбнулась Лисёна.
Эм Си Ман-Кей целенаправленно топал к деревне. Ему подсказали дорогу местные бурундуки. Правда, они предупредили, что где-то впереди засели браконьеры, но шимпанзе уже было всё равно.
Петер, бегущий следом за другом, то и дело начинал его уговаривать:
– Ахтунг, Эм Си! Бывай осторожный! Враг не хотеть дремать.
Ман-Кея эти беспокойные куриные вопли не особо останавливали.
Когда шимпанзе и петух вышли на поляну, где горел костёр и стояла палатка браконьеров, Витя и Федя как раз допивали чай. Узрев экзотическую парочку, нагло двигающуюся мимо, охотники аж захлебнулись.
Эм Си обернулся на кашель. Втянул воздух широкими ноздрями. «Нет, ничего вкусного, йо», – констатировал Ман-Кей и проследовал дальше. Петер семенил за товарищем, как Пятачок за Винни-Пухом.
– Вить, ты узнал? – просипел Федя.
– Угу.
Долговязый в сердцах отбросил кружку. Обезьяна! Не снежный человек, как вчера показалось из-за кустов, а простая банальная обезьяна.
– Но откуда? – задался вопросом коротышка. – Откуда здесь мартышка?
– Макака, – автоматически, из упрямства поправил Витя.
– Сам ты макака.
– Маловата она для мартышки, точно тебе говорю, – подавленно сказал долговязый.
– А может, мы это? Ну, того?..
– Я тоже так решил. Резковато пить бросили, не иначе. Обезьяна. Кенгуру. Обезьяна с петухом. Капканы исчезли, ружьё… – Витя пересел поближе к Феде. – Ущипни меня!
– Чего это ты? – Коротышка отодвинулся.
– Ну, тогда я тебя ущипну, – предложил долговязый.
Глаза его сияли нездоровым блеском.
– Иди ты…
Федя почти ползком ретировался от горячечного подельника:
– Белочку поймал, да?
– Кто, я? – Витя недоумённо посмотрел на руки. – А, ты про это. Знаешь, Федя, давай-ка соберём нашу ловушку, покидаем шмотки в рюкзаки и домой, а? От греха подальше.
– Ладно, – настороженно согласился коротышка, пытаясь унять нервный тик – от волнения у него задёргалась бровь. – Только ты ко мне не подходи. И ружьё будет у меня, понял?
Подозрительно косясь друг на друга, браконьеры оправились к ольшанику. А через несколько минут на поляну выбрел Михайло Ломоносыч. Медведю было ужасно стыдно. Так стыдно, что он забрался в палатку и затих там, предаваясь самобичеванию, словно это как-то решало его проблемы.
Разумеется, браконьеры не обнаружили ловушку. Зато им осталась пустая кубышка.
Витя растоптал её, едва не сломав ногу от усердия.
Из зарослей донеслась возня и ворчание. Федя вскинул ружьё. Затряслись сразу несколько кустов. Коротышка пальнул наугад.
– Дурак, куда палишь? – завизжал долговязый. – У нас мало патронов!
Федя развернулся к подельнику, держа двустволку под мышкой.
– Куда ты её направил! – ещё громче заорал Витя, смещаясь в сторону. – Убери!
Терпение коротышки закончилось.
– Как же ты меня задолбал! – Федя в бешенстве бросил ружьё.
Раздался выстрел. К счастью, никого не задело. Охотники стояли и слушали тишину, радуясь, что всё обошлось.
А в зарослях Лисёна спросила у Серёги:
– Оно точно двухзарядное?
– Точно.
– Ну, тогда мой выход.
Рыжей стрелой Василиса выбежала прямо под ноги браконьерам, задев хвостом Витин сапог.
Долговязый издал странный нечеловеческий рык и бросился за лисой.
Коротышка остался на поляне:
– Ишь ломанулся, как борзой пёс. А он и похож.
Федя наклонился, чтобы подобрать ружьё, и встретился глазами с матёрым санитаром леса. На кривой волчьей морде, казалось, играла усмешка.
– Мама, – шепнул Федя, подхватил двустволку и бросился к лагерю.
А Витя обежал соседний остров кустарника, не выпуская из виду рыжую бестию. За очередным поворотом долговязый упёрся в возвышение: вместо лисы на холмике стоял какой-то другой пушной зверёк.
«Енот, да не тот», – пронеслось в мозгу долговязого.
Странный енот поднял свой чёрный в белую полоску хвост, напомнивший Вите жезл регулировщика, долговязый браконьер ещё успел подумать, мол, сейчас права спросит, а в следующее мгновение Вонючка Сэм развернулся и нанёс ему дерзкий химический удар.
Вите стало непередаваемо плохо. Щипало глаза, из-за резкого гадкого запаха перехватило дыхание. Как противно!
Тут непреодолимая сила сбила его с ног. Гуру Кен отлично научился атаковать людей с разбега.
Долговязый возопил, и крик его был похож на скулёж.
Немного погодя где-то далеко истошно заорал Федя. Он только что попытался залезть в палатку и столкнулся нос к носу с огромным медведем. Это было самое ужасное событие в жизни коротышки. Федя крупнокалиберной пулей добежал до ближайшей сосны – гладкой, высокой, без единого сучка сосны – и вскарабкался по ней так быстро, что окрестные белки долго потом завидовали его прыти.
Феде очень хотелось в туалет. У Феди стучали зубы и тряслись руки, намертво вцепившиеся в колючие сосновые ветки.
А Витя пытался продрать глаза и злобно бормотал:
– Нам нужна собака… Нет, свора. И карабин… Пулемёт! А также гранат, гранат побольше… И – непременно – танк.
Часть третья,
в которой люди удивляются загадкам дикой природы, а звери прячутся от людей
Глава 1
Вечерело.
Продавщица сельпо Антонина Пыжикова меланхолично щелкала семечки и собиралась закрывать магазин. Мухи вяло бродили по покрытым пылью консервным банкам да кулям с макаронами. Хлипкий вентилятор тщетно пытался победить зной, нагоняя горячие потоки на дородное тело продавщицы.
Антонина смотрела в окно, но там ровным счётом ничего не происходило. Тихая, полусонная деревня. Проезд машины – уже событие. Продавщица замечталась. Думы её были сплошь запутанные и неизъяснимые. Изредка пухлые губы растягивались в неясной улыбке, затем на круглом блестящем лице пролегали глубокие морщины – женщина чему-то сердилась.
Чахлая герань на подоконнике напоминала Антонине её жизнь. «Выросла здесь, как в горшке, здесь же и завяну», – философски подумала продавщица.
Над прилавком нарисовалось тёмное пятно. Антонина очнулась от горьких размышлений, удивляясь, как это она не заметила посетителя ещё на входе. Скользнув не сильно сфокусированным взглядом по лицу потенциального покупателя, продавщица на автопилоте распознала в нём лесничего Прохора.
– Что, Прошка, – протянула Антонина, стараясь придать голосу максимальную противность, – за крупами пришёл или за огненной водой?
Женщина снова отвернулась к окну.
– У тебя долгу полтораста рублей, – продолжила она. – Если не принёс, то ничего тебе не отпущу.
Периферическое зрение Антонины уловило какое-то ненормальное движение над прилавком. Продавщица резко обернулась и обомлела – пожухлых бананов и полусухих апельсинов, валявшихся на холодильной витрине вторую неделю, не было!
На пороге, в свете вечернего солнца, чёрным пятном стоял вор. Блеснул мутноватым светом медальон, висевший на шее грабителя. Коротышка в пиджаке подарил Антонине улыбку и состроил извиняющуюся гримасу.
Продавщица отметила нечеловеческое обаяние визитёра и грузно упала в обморок, устроив в магазине маленькое землетрясение.
А Эм Си Ман-Кей ликовал. Пусть фрукты вялые, зато родные!
Шимпанзе залез в заброшенный сарай, где его дожидался Петер.
– Ты есть раздобыть поесть! – обрадовался петух за друга.
Сам Петер особо не бедствовал – в лесу он навострился выкапывать лапой червяков и жучков.
– Я и тебе принёс не ячмень, не овёс, а пшено. Вот оно! – Ман-Кей достал из-за пазухи пакет зерна.
Петух обрадовался подарку, как ребенок.
Друзья поужинали, глазея на деревню. Она имела признаки упадка. Заколоченные ставни и двери домов, заброшенные огороды, техника, голый остов теплицы…
За деревней паслись коровы. С соседних дворов доносилось пение местных петухов и кудахтанье кур. Петер заволновался.
– Девочки… Я есть слыхать девочки! А как им плохо петь здешний петух! Что за бессильный фальш! Что за безвкусица!
Гамбургский талант не выдержал и запел сам на мотив «Вернись в Сорренто»:
Слышишь, в рощах апельсинных
звуки трелей петушиных?
Вся в цветах, благоухая,
расцвела земля вокруг.
Не оставь меня,
тебя я умоляю.
Приди к овину,
мой верный друг!
И притихла деревня. Очарованные курочки вытягивали головы, ловя «звуки трелей петушиных», а посрамлённые петухи будто бы разом проголодались, принялись искать крошки…
Наконец обаяние тишины разрушили посторонние шумы, отмерли курочки, заквохтали, обсуждая неведомую арию, потом оживились петушки.
Петер загрустил. Эм Си ободрил коллегу:
– Не печалься, брат, в тоске бесконечной – их жизнь коротка, твоё искусство вечно, йо!
Начало темнеть. Друзья решили, что нет смысла возвращаться ночью, ведь они не дикие звери, чтобы найти дорогу по запаху. Шимпанзе развалился на сене, Петер примостился на насесте.
– А ещё, вспомнил пока, хотел спросить про канюка, – сказал Эм Си. – Чего он тогда хотел? Почему не улетел?
– На совете? – Немец рассмеялся. – Он хотеть взять уроки пения.
– Канюк?!
– Да. Он иметь мечтать про большой успех в пении.
– Потеха, потеха, он же неумеха. Его жалобные вопли выжимают из слушателя слёзы и сопли! Бывает же такое, впору заржать: рождённый ползать не может летать.
– Ты на что есть намекать? – обиженно вскинулся Петер. – Я уметь летать, хоть и недалеко.
Шимпанзе пришлось извиниться за то, что он невольно обидел друга. Разумеется, он никаких намёков не планировал. Оскорблённый снисходительно простил рэпера.
– Ты имел сказать, что взял последний фрукт, – напомнил петух. – Насколько я ориентируюсь, тут они не расти. Значит, их привозят. Бьюсь об заклад, редко. Как ты хотеть решать проблему голода?
– Хороший вопрос, Пит, и я ценю твоё мнение, но проблемы решаю по мере их возникновения, – ответил Эм Си.
– Сколь сиюминутен ты есть.
Потом они болтали о всякой всячине, но все разговоры сводились к тому, что хочется домой. Правда, идей, как туда попасть, обезьяна и петух так и не родили. Недаром замечено: сытый соображает хуже. Зато спит лучше. Сон Ман-Кея и Петера был глубок. Обоим привиделись родные края. Петух важно вышагивал по дорогам старого Гамбурга, раскланиваясь с другими франтами. Рядом шла красавица жена, сзади шли аккуратные детишки-цыплята. А Эм Си приснилась Африка – жаркие джунгли, развесёлые друзья и много-много еды… Ничто не тревожило покой циркачей.
Ночью долго лаяли собаки. Они чуяли, что к околице приходил волк и стоял, ждал… Волк приходил не один, а с ежом. Но кто обратит внимание на ежа, когда рядом серый матёрый хищник?
– Ну, Серёга? Не нашёл обезьянина с гамбургским другом? – спросил утром бодрый Михайло Ломоносыч, когда волк с ежом явились в условленное место, на опушку леса.
Погодка вырисовывалась не самая весёленькая – за ночь ветер нагнал туч, и теперь в воздухе носилось предчувствие дождя. Однако медведь проснулся в деятельном расположении духа. Сказалась вчерашняя победа над браконьерами. Лесной губернатор смотрел в будущее и видел там только хорошее.
– Не нашёл. – Волк покачал головой.
– Плохо. – Градус настроения Михайлы упал разом делений на десять.
– Послы-послы, а ведут себя, как ослы, – порадовал окружающих экспромтом Колючий.
– Нишкни, шпанёнок, – велел медведь. – Сейчас остальные иноземцы подойдут, а ты язык распускаешь. И так из-за их глупости конфликт может случиться. Чёрт их дёрнул тащиться к людям… Где Василиска?
– Тут!
Лисёна вышла на опушку, изящно потягиваясь и деликатно позёвывая. Она провела ночь, охотясь.
– Идеи есть?
– Ах, значит, не вернулись, – догадалась рыжая. – Порассуждаем. Соваться в деревню днём дураков нет. Но наблюдать за ней надо. Лучше с воздуха.
– Ты готова отправиться в полёт? – поддел лису Серёга.
– Слабоват ты умишком, серый, а в шутники набиваешься, – отпарировала Василиса. – Надо послать туда канюка.
– Почему канюка? – Медведь не понял выбора.
– Так он, как я поняла, пламенный поклонник таланта моего Петера-петушка…
– О, ты тоже не последняя его поклонница! – съязвил Серёга.
– Ценю дарование, не отрекаюсь, – с напускным благородством ответила лиса.
– Всё, тихо, – скомандовал Михайло. – Это такой жирный канюк, да?
– Я бы сказала, полный канюк.
– Эй, Стук Стукыч! – громко позвал Ломоносыч. – Телеграфируй приказ по лесу. Мне нужен канюк-меломан! Пусть следит за деревней, где засел Петер.
Дятел бодро застучал шифровку.
В это время на опушке появились спортивно подпрыгивающий Гуру Кен и меланхолично жующий Вонючка Сэм.
– Не представляю, как этот долбёжник живёт, – удивлялся скунс. – Что за работа такая – стучать, стучать, стучать… По-моему, он вообще не замолкает.
– Его эта работа кормит, гостюшки дорогие, причём в буквальном смысле, – пояснил Михайло. – Он личинки сейчас ищет, а не впустую колотит.
– Боюсь я за Эм Си и Петера, – признался кенгуру, закончив тренировочные прыжки.
– Мы тоже крайне обеспокоены их демаршем, – сварливо ответил медведь. – И несмотря на то что мы снимаем с себя всякую ответственность за несчастья, которые могут произойти по вине ваших коллег, к их поискам подключены лучшие силы леса. Сейчас организуется воздушное наблюдение. Ночью по моему личному распоряжению туда ходила спасательная экспедиция.
Серёга и Колючий удивлённо переглянулись. Всё-таки по части дипломатии Ломоносыч гений! И отмазался, и пыль в глаза пустил.
– Мы ценим вашу заботу и хотим поучаствовать, – сказал Вонючка Сэм.
– Нам остаётся лишь ждать, надеясь на лучшее, – подала голос Лисёна. – Логово людей – самое опасное место в округе. Я бывала там лишь раз, но страху натерпелась на всю жизнь вперёд.
– Зачем же ты туда ходила? – восхищённо поинтересовался Гуру Кен.
– С инспекцией птичьего двора, – уклончиво объяснила лиса.
Когда пришла шифровка, мол, канюк приступил к наблюдению, звери решили пойти к деревне, чтобы быть рядом, если начнётся что-нибудь необычное. Особенно рвался к околице кенгуру. Он по-настоящему болел за друзей, кроме того, события нескольких последних дней убедили австралийца в том, что он легко справится с любым человеком.
Михайло не пошёл со всеми, предпочитая оставаться подальше от людей и командовать операцией из глубины леса.
Лисёна получила приказ быть на связи между медведем и основной группой.
Серёга, Колючий, Гуру Кен и Вонючка Сэм затаились в старом яблоневом саде, росшем в пятидесяти метрах от деревни. Всё было тихо, без переполоха. Значит, шимпанзе и петух пока не засветились.
Пасмурное небо нависало над землёй. Зверей клонило в сон, и они отгоняли его при помощи беседы.
Кенгуру и вне ринга предпочитал мыслить категориями бокса. Поэтому его беспокоило имя лесного губернатора. Опасное такое отчество, надо было сразу задуматься…
– Давно хотел узнать, почему Михайло именно Ломоносыч, поясните, а? – спросил Гуру.
– Это тебе надо у Серёги спросить, – ответил, хихикая, Колючий.
Волк подарил ежу один из самых тяжёлых своих взглядов. Шпанёнок смутился.
– Ладно, расскажи, – позволил санитар леса.
– Да? Ну, в общем… – засмущался Колючий, стараясь смотреть на кенгуру, а не на волка. – Короче, однажды Серёга был сильно не в себе. Грибочков объелся, как сейчас помню. Он, между нами говоря, очень…
Серый хищник предостерегающе заворчал. Ёж намёк понял.
– Очень давно это было, ага, – вывернулся он. – И вот Серёгу нашего на подвиги потянуло. Пошёл по лесу. Орал, что попадёт шишкой белке в глаз со ста шагов, что Лисёну наизнанку вывернет, что Михайлу в бараний рог скрутит. Вот последнее он, на свою беду, вопил прямо перед Михайлой. Тот ка-а-ак даст Серёге в морду. Морда – набок, сам видишь. А Михайло с тех пор у нас Ломоносыч.
– Так он, получается, меня изрядно пожалел! – Кенгуру с содроганием припомнил боксёрский поединок в овраге.
– Считай, что он тебя слегка задел, – осклабился волк и вновь состроил хмурую мину.
Помолчали.
– Почему самый сильный всегда в лидерах? – раздумчиво произнёс Гуру.
Серёга вскинулся:
– Вообще-то я не люблю болтовни и предпочитаю тишину, но тут, пожалуй, выскажусь. Пойми, иностранец, лидером становится не тот, у кого удар мощнее, а тот, кто может взять на себя ответственность. Понимаешь? Ответственность. Вот Михайло, при всех его недостатках, такой. Руководит жёстко, но если принял решение, то всегда за него ответит. Это я тебе говорю не потому, что он мне харю набок сдвинул, а чтобы ты проникся главной мыслью, мыслью об ответственности. Ты, как я вижу, лидер, но пока сырой. В тебе нету стержня. Вот я, к примеру, очень сильный. Но я не стал губернатором, ведь я одиночка. Я не умею думать обо всех. А Ломоносыч – умеет.
– Как же вы жили до Михайлы? – спросил скунс.
– До Михайлы губернаторствовал мудрый лось.
– И что с ним стало?
– Он проиграл Ломоносычу в предвыборных дебатах. – Волк снова улыбнулся, но от его оскала веяло отнюдь не весельем.
Петер проснулся с первыми лучами солнца, еле пробивающимися через облачную завесу, и с удовольствием пропел «Оду к радости».
– Сделайся потише, – сонно пробубнил Эм Си, переворачиваясь на другой бок.
Петер поклевал ещё пшена, послонялся по сараю, выглянул на улицу.
Возле сарая играл потешный пегий щенок. Он крутился на месте, пытаясь поймать хвост, падал, задорно тявкал и вновь продолжал сизифов труд.
– Здравствуй, мальчик! – сказал петух.
Щенок слегка перепугался, поэтому разразился громким лаем. Голосок малыша предательски дрожал, зато воинственный вид внушал уважение. Точнее, умилял.
– Какой ты есть храбрый! Имя?
Смельчак повернул головку, отчего вислые ушки перевалились набок, и мордочку его осенило желание понять странного петуха.
– Твой есть имя?
– А! Моё имя! Трезор. Папа говорит, я принадлежу к старинной дворянской породе, – гордо отрекомендовался щенок.
Петер внимательно оглядел Трезора, призадумался:
– О! Дворянин! Немецкая овчарка? Нихт. Ризеншнауцер? Вряд ли… Что за фамилии ты иметь принадлежать?
– Я же говорю – дворянской, – щенок словно растолковывал глупому петуху очевидное. – Во дворе живу, значит, дворянин.
– Ага! Ты есть дворняжка, – догадался Петер.
– Ну да. А ты – странный, дядь Петь.
Певец из Гамбурга удивился такому племяннику, но спорить насчёт смешного обращения не стал:
– Почему я странный?
– Надутый весь какой-то и говоришь непривычно. – Юный Трезор настороженно обнюхал петуха. – Знаешь, у меня дед служил на границе, ловил шпионов. Мать говорит, я в деда. И знаешь, дядь Петь, что я подумал? Что-то ты подозрительный какой-то. Ты случайно не шпион?
– Случайно нихт, – рассерженно сказал Петер. – Ты чрезвычайно невоспитан. Молодой гражданин должен иметь уважительность к старшему. Твой родитель будет очень стыдный.
– И ничего мой родитель не стыдный, – обиделся непонятливый Трезор.
– Ты есть его стыдный отпрыск. Подумай над моими словами. А сейчас мне нужен твой помощь. Где у вас хранится фрукт?
– Какой?
– Любой. Много фрукт. Яблок. Груш. Банан.
– Ну, про бананы я не знаю, а груши с яблоками растут в колхозном саду. Только не спрашивай, что такое колхоз, дядь Петь. Этого я тоже не знаю.
– Где расти твой сад?
– Да вон. – Щенок мотнул пегой головой чуть южнее леса, из которого пришли в деревню Эм Си и Петер.
– Данке, юный Трезор. Ты есть умниц и перспективен. Теперь прощай, я иметь взрослый неотложный дела.
Петух повернулся к сараю.
– Погоди! – обиженно протянул щенок. – А поиграть? Я люблю игры.
– Какие игры, мальчик! – вальяжно хохотнул Петер. – Я слишком стар и серьёзен, чтобы хотеть иметь с тобой игру.