Пауэрс Тим. Черным по черному

   – Черт побери! – проревел он, хватая рукоятку, пока она не утонула.
   Он выбрался из плавучего мусора и обнаружил, что слабое течение несет его вниз, по направлению к кораблю викингов и колышущимся зеленым полотнищам из тины и нечистот. Никто из северян его пока не заметил, но горожане на стене и берегу просто покатывались со смеха.
   По-прежнему сжимая сломанную рапиру, Даффи нырнул и поплыл под водой. Поняв, что тяжесть кольчуги не слишком сковывает движения, он надеялся так избежать худших плавучих отбросов и насмешек. “Возможно, никто меня не узнал”, – думал он, по-лягушачьи продвигаясь в холодной воде.
   Буге поднял голову, услышав всплеск по левому борту и решив поначалу, что кто-то из венцев свалился в канал и пытается вскарабкаться на корабль. Но затем кровь отхлынула от его лица и глаза округлились при виде вцепившихся в леер двух покрытых зеленой слизью рук, вслед за которыми вскоре возник их хозяин – высокий мужчина с мрачным лицом, облепленный грязью из канала и сжимающий сломанную рапиру. В мгновение ока зловещий пришелец забрался на борт и теперь стоял в луже воды между скамей для гребцов.
   Буге рухнул на колени, и вся команда на корабле последовала его примеру.
   – Зигфрид! – задыхаясь, произнес он. – Я и мои люди приветствуем тебя и ждем приказаний.
   Даффи не знал норвежского, однако понял, что викинги отчего-то приняли его за другого – только вот за кого? Он остался стоять с суровым видом, надеясь, что решение придет само собой.
   На мосту возникла суматоха, сопровождаемая выкриками “Не толкайтесь!”, и у перил возник Аврелиан.
   – Что здесь такое? – взволнованно спросил он. – Я пропустил начало.
   Даффи указал на склонившихся северян.
   – Похоже, они думают, что я кто-то другой.
   Буге робко взглянул вверх, увидел обращенное к нему лицо Аврелиана с повязкой на глазу в обрамлении седых волос и тут же распростерся на палубе.
   – Один! – истошно завопил он. Остальные члены команды тоже рухнули на палубу лицом вниз, а те, кто находился в воде, теперь с благоговейным трепетом таращились на происходящее через отверстия для весел.
   – Все это очень странно, – заключил Аврелиан. – Они тебя как-то называли?
   – Э… Зигфрид, – сказал ирландец. – Если только это не означает “какого черта тебе надо?”
   – Ага! – чуть помедлив, кивнул Аврелиан. – Здесь, без сомнения, дело серьезное.
   – Да объясни, что происходит? И вытащи меня отсюда. Я полное посмешище, весь в дерьме и со сломанной шпагой.
   – Не выпускай ее. Я объясню позже. – С неожиданной для его лет резвостью старик в черных одеяниях перемахнул через перила моста и приземлился на корточки посреди корабельной палубы. Затем, к возросшему удивлению ирландца, Аврелиан уверенной поступью приблизился к распростертому на палубе капитану, дотронулся до его плеча и заговорил по-норвежски.
   Даффи просто стоял рядом, чувствуя себя шутом, тогда как предводитель викингов и его команда неохотно поднялись на ноги. Буге ответил на несколько вопросов Аврелиана, затем приблизился к ирландцу и встал перед ним на колени.
   – Дотронься рапирой до его плеча, – приказал Аврелиан. – Давай!
   Даффи исполнил приказ со всем достоинством, на которое оказался способен.
   – Замечательно, – одобрительно кивнул Аврелиан. – Эй! – крикнул он зевакам на берегу. – Быстро, тащите доски потолще! Капитан Буге и его люди готовы сойти на берег.
   Весьма диковинное шествие, о котором оповещал заливистый лай собак, предстало глазам выглянувшей на улицу Ипифании. Из дверей трактира Циммермана она с удивлением наблюдала вооруженных викингов, числом двадцать один, которых возглавлял, по всему видать, оживший утопленник. Потом, побледнев, она поняла, кто это.
   – О, Брайан! – простонала она. – Тебя снова убили!
   Немедленно рядом с ней возник Аврелиан, который как-то умудрился проскользнуть в дом незамеченным.
   – Молчи! – прошипел он. – Он в добром здравии, просто свалился в канал. После сам все тебе расскажет. А пока принимайся за работу.
   Даффи проводил своих седых воинов через задний двор к конюшням, где поздоровался с Вернером, который брезгливо подбирал листья салата, выпавшие из мусорной корзины.
   – Это еще что? – спросил трактирщик. – Кто эти парни?
   Даффи ответил, как ему было ведено:
   – Двадцать один датский наемник, Аврелиан нанял их для защиты города от турок.
   – Каких турок? Не вижу никаких турок, только шайку старых бродяг, которые выпьют все мое пиво. А тебя-то во что окунули? Час от часу не легче. Выпроводи их отсюда.
   Ирландец отрицательно покачал головой.
   – Аврелиан в трапезной, – сказал он. – Сходи лучше справься у него.
   Вернер заколебался.
   – А ты ничего здесь не натворишь в мое отсутствие?
   – Ну… вообще-то он велел вывести лошадей из стойл, чтобы эти господа могли там спать. Весна, сказал он, теплая и лошадям не должен повредить ночной воздух, а случись заморозки, их можно поместить на ночь в кухню.
   – Лошадей на кухню? Викингов в стойла? Ты, Даффи, совсем рехнулся. Я…
   – Объясняйся с Аврелианом, – повторил ирландец.
   Викинги с большим любопытством прислушивались к тираде трактирщика, и один спросил его о чем-то по-норвежски.
   – Молчи, деревенщина! – рявкнул Вернер. – Идет, я поговорю с ним сам. И предложу избавиться от всей вашей шайки, включая, разумеется, и тебя, Даффи! Ты, может, не знал, но мое мнение здесь кое-что значит!
   – Прекрасно! – ухмыльнулся Даффи. – Иди изложи его. – И с размаху хлопнул Вернера по спине, так что тот пролетел полпути до кухонной двери. “На самом деле, – подумал ирландец, направляясь в стойла, – Вернер, пожалуй, единственный, кто еще сохранил здравый смысл. На кой дьявол сдались нам эти дряхлые викинги? Понятно, что, кроме пьяного буйства или угрюмой замкнутости с похмелья, от них ждать нечего – толку в любом случае немного”.
   – Так, парни! – позвал ирландец, хлопнув в ладоши, чтобы привлечь внимание. – Веде-е-м лошадок из конюшен на двор, угу?
   Скандинавы дружно заулыбались и закивали, а поняв, что требуется, принялись помогать.
   – Эй, Шраб! – позвал Даффи, когда все лошади с озадаченным видом стояли на вымощенном булыжником дворе. – Тащи пива!
   Паренек осторожно выглянул из-за косяка кухонной двери.
   – Это дружественные викинги?
   – Дружественнее некуда, – заверил его Даффи. – Неси пиво.
   – Моим людям нельзя давать хмельное, – произнес торжественный голос за его спиной. Даффи обернулся и горестно вздохнул, узрев царственно нахмурившегося Лотарио Мазертана.
   – А, Лотарио, так это твои люди?
   – Разумеется. Пусть с последней встречи минуло несколько жизней, знакомые души вижу я в их глазах. Бедивир! – воскликнул он, раскрывая объятия Буге. – Проклятие! – добавил он, получив локтем в живот. – О, понимаю. Истинные воспоминания все еще затуманены. Но с появлением Амвросия это, несомненно, пройдет. – Он обернулся к ирландцу: – Знаешь, Даффи, ты и сам можешь кем-то оказаться.
   – То-то порадуюсь.
   – Но это налагает обязательства. Тяжкие. Ежели ты мученик, как я, то собственная жизнь для тебя пустяк.
   – С этим я целиком согласен, – заверил Даффи. – Однако где-нибудь ожидает расправы дракон или другая нечисть. Не хотелось бы тебя отвлекать.
   В ответ на тон Даффи Мазертан снова нахмурился.
   – Меня действительно ждут нерешенные дела, – признал он. – Но не предлагай моим людям хмельное, ведь они праведные христиане… в душе.
   – О чем речь!..
   Едва Мазертан удалился, как был вынесен бочонок, и Даффи наполнил двадцать две кружки.
   – Давайте, праведные христиане, – предложил Даффи, хотя специального приглашения не требовалось.

Глава 9

   Ближе к вечеру скандинавы храпели на сене, разморенные тяжелым путешествием и тремя опустошенными бочонками пива. Даффи, у которого глаза тоже слипались, сидел на своем обычном месте в трапезной, наблюдая, как прислуга метлами, швабрами и мокрыми тряпками усердно выскабливает пол и стены.
   У передней двери послышались шаркающие шаги, и Блуто проволок свой горб через прихожую. При виде Даффи он расхохотался:
   – Посейдон! Ты, верно, принял ванну, но от тебя все так же разит вонючим каналом.
   Ирландец кисло улыбнулся.
   – Смейся, смейся, – сказал он. – Эти скандинавы приняли меня за бога или за кого-то вроде того. – Он нехотя махнул рукой на соседний стул за своим столом. – Ну, а твои как дела?
   – Так себе. – Блуто тяжело опустился на стул. – Эй, кто-нибудь! Пива сюда. Мальчишка просунул голову в мою лучшую кулеврину и его стошнило.
   – Будет чем удивить турок, – заметил Даффи.
   – Это да. Слушай, Дафф, ты вправду считаешь, что Сулейман доберется сюда? Для турок это все же очень далеко на север.
   Даффи пожал плечами.
   – Если только Сулейман не умрет и его не заменит какой-нибудь, что почти немыслимо, миролюбивый султан, мой ответ – да, турки попытаются взять Вену. В конце концов, зачем им теперь останавливаться? Они движутся по Дунаю: в двадцать первом Белград, в двадцать шестом Мохаш, Буда и Пешт… и не похоже, чтобы Сулеймана ждал серьезный отпор. Карл слишком погряз в войне с французским королем Франциском, чтобы прислать войска, а Фердинанд в одиночку мало на что способен. Папа Климент, как водится, ограничивается благословениями. И еще есть старина Мартин Лютер, который несет чушь вроде того, что “сражаться с турками – значит противиться воле господа, который послал их в наказание за наши грехи”. Два года назад я сказал бы, что Заполи наш самый верный союзник, но сейчас и он прислуживает Сулейману. Короче говоря, никогда еще Священная Римская империя, весь Запад не были так близки к краху.
   Блуто обеспокоенно покачал головой:
   – Ну ладно, они идут. А что мы, сможем повернуть их вспять?
   – Не знаю. Ты у нас артиллерист. Думаю, если мы и разобьем их, то скорее всего в силу естественных причин – погода там или скудный фураж, в этом роде. Наконец, они будут далеко от дома.
   – Да. – Горбуну принесли пиво, и он мрачно отхлебнул. – Дафф, как ближайший друг, не мог бы ты…
   – Черт, – перебил его ирландец, – мы знакомы всего месяц.
   – Я не забыл, – холодно заметил Блуто, заставив Даффи пожалеть о сказанном. – Как ближайшего друга хочу попросить тебя об одолжении.
   – Ну конечно, – сказал Даффи, ощущая обычную при проявлении чувств неловкость.
   – Коли случится, что меня убьют, не мог бы ты проследить, чтобы мое тело сожгли?
   – Сожгли? Хорошо, – задумчиво произнес Даффи. – Это вряд ли понравится священникам, но причин сообщать им об этом я не нахожу. Впрочем, ты вполне еще можешь меня пережить. Но зачем сжигать?
   Блуто явно пребывал в замешательстве.
   – Ладно, раз ты согласился, то заслужил объяснения. Э… мой отец был горбун, как и я. И весь наш род, насколько я знаю. Он умер, когда мне было два года. Мой родственник рассказал мне эту историю однажды поздно ночью – он был пьян и клялся, что был там.
   – Бога ради, – прервал его Даффи. – Был где?
   – На похоронах моего отца. Не перебивай и слушай. Мой отец покончил с собой, и местный священник заявил, что предки всех жителей будут обесчещены, если отца похоронить в освященной земле. Ну да ладно. Навряд ли сам старик этого хотел. В общем, компания друзей отвезла тело на тележке на старое языческое кладбище в нескольких милях от города – Он отхлебнул еще пива и продолжал: – Там была маленькая сторожка со столом внутри. Они выкопали могилу прямо напротив, откупорили бутылку с выпивкой и уложили тело на стол. Но он, как я уже сказал, был горбун и не мог лежать ровно. Справлять поминки, уложив его лицом вниз, тоже не годилось, вроде как плохая примета. Тогда они нашли где-то веревку и обвязали папу поперек груди так, что он оказался плотно прижат к столу. Когда почетный гость был должным образом пристроен, они приступили к выпивке. К ночи стало заявляться все больше людей, все они пели и рыдали, и когда один из них принялся обнимать тело… он заметил туго натянутую веревку.
   – Ого!
   – Вот-вот. Никто не обращал внимания, так что он вытащил нож и перерезал веревку. Тут труп моего отца, высвобожденный подобно сжатой пружине, вылетел прямо в окно. Гости чуть с ума не сошли от страха, пока обладатель ножа не объяснил, что случилось. Они вышли, чтобы внести тело обратно, и увидели, что он приземлился всего в нескольких футах от выкопанной могилы. Тогда они внесли его назад, привязали снова, немного подвинули стол, заключили пари и вновь запустили. Бум! Он вылетел опять. На четвертый раз он угодил в могилу, они засыпали тело и пошли по домам.
   – Милосердный боже! – воскликнул Даффи. – Думаю, родственник наврал тебе.
   – Возможно. Но пусть меня сожгут.
   – Слушай, только потому, что с твоим отцом…
   – Пусть сожгут, Дафф.
   – Ладно. Если переживу тебя, то все исполню. – Они обменялись рукопожатием.
   Взглянув через плечо ирландца, Блуто заметил более обыденным тоном:
   – Гм-м… Мандарин прямо ест кого-то из нас глазами.
   Даффи развернулся на стуле и вновь встретил холодный взгляд Антоку Тенно.
   – Верно, – сказал он, подавив дрожь, прежде чем повернуться к Блуто. – Малоприятный клиент, слов нет.
   – Кстати о клиентах, – сказал горбун. – В котором часу вы завтра откупориваете темное?
   – Ты ни о чем другом думать не можешь? Завтра примерно в пять. Как понимаю, я тебя увижу.
   – Как и всех прочих жителей Вены.
   Несколько часов спустя в скупо озаренной светильниками кухне Даффи расхаживал по скрипящим половицам, с критическим видом взвешивая в руке меч.
   – Так, – сказал он Эйлифу, который сидел рядом на бочонке, – я с удовольствием возьму взаймы оружие, пока мне не изготовят собственное, но оставлять себе его не стану.
   Швейцарец поскреб седую бороду:
   – Почему же?
   – Смотри, – сказал ирландец, покачивая рапирой вверх-вниз на правой ладони, – баланс не тот. Весь вес в клинке. Мне понадобится десятифунтовая головка на эфесе, но тогда рапира станет слишком тяжелой для фехтования.
   – Для чего тебе фехтовать? Лупи их наотмашь, и все дела.
   – Мне спокойнее, когда есть выбор. И еще… Взгляни на гарду – это лишь изогнутая стальная полоска. По-твоему, нельзя подлезть под нее острием и одним выпадом обрубить мне все пальцы?
   – Клянусь гвоздями из распятия, Брайан, отчего тебя так волнует острие? Его используют только изнеженные испанцы да итальяшки – все потому, что им недостает силы или отваги для хорошего рубящего удара. – Он широко размахнулся воображаемым мечом. – Ха! Отбейте-ка это вы, Эстебаны и Джулио!
   Даффи ухмыльнулся.
   – Эйлиф, для твоей же пользы, надеюсь, ты никогда не нарвешься на Эстебана или Джулио. Он превратит тебя в копию святого Себастьяна после того, как из него извлекли все стрелы.
   – Да ну! Сдается мне, Дафф, ты слишком задержался в Венеции, вот и все.
   – Что верно, то верно. Как бы там ни было, спасибо. С этим я без труда совладаю с теми бойцами, что собрались сейчас в Вене. За исключением разве что нескольких ландскнехтов, – добавил он, заметив нахмуренные брови Эйлифа.
   – Разве что нескольких, – рассудительно согласился швейцарец. – Судя по звукам, трапезная наполняется, – заметил он, тыкая пальцем в сторону двойных дверей. – Не лучше ли тебе быть там?
   – Нет. Я на сегодня в отпуске, – ответил ирландец. – Аврелиан посчитал, что трактирщику пора немного отдохнуть от меня. После каждого общения со мной бедняга приходит в такое неистовство, что может успокоиться, лишь навестив поэта Кречмера, где он навроде домашней собачки. После того как я пытался якобы взорвать конюшню, бедняга провел там всю прошлую ночь.
   Даффи засунул в ножны свою новую шпагу и прицепил ее к поясу.
   – Только выпей мою долю, ладно?
   – Можешь быть спокоен.
   Даффи вышел через кухню на улицу, где холодный ветер заставил его засунуть руки поглубже в карманы накидки. По лику едва пошедшей на убыль луны неслись рваные облака, на фоне непроглядной черноты небес тускло поблескивали тронутые инеем готические шпили. Чувствуя себя гоблином из царства теней, Даффи бесшумно миновал несколько оазисов теплого света и музыки, двигаясь в сторону широкой Ротентурмштрассе, с которой, повернув налево, можно было попасть к северным городским воротам. Аврелиан заплатил нескольким местным парням, чтобы те неусыпно стерегли корабль викингов, и сегодня предложил Даффи отработать свое жалованье, проверив дозор.
   Западный ветер вливался в улицу, точно пущенная в шлюз вода, и, чтобы накидка перестала обвивать лодыжки, ирландец свернул в аллею, которая должна была вывести к северным воротам мимо церкви Святого Рупрехта.
   Из-под дверей и закрытых оконных ставен теперь проникали приятные ароматы горячего хлеба, капусты и пылающих в очаге дров.
   “Примерно пятнадцать лет назад, – вспомнил он, – в такой же вечер я повстречал Ипифанию Фойгель. Ей было тогда лет двадцать пять. Худенькая, если не сказать тощая, темноволосая девушка, которая, вроде того как некоторые люди могут думать на иностранном языке, ухитрялась мыслить причудливыми и трогательными образами; вечно подавленная или восторженная от ерунды, подкрепляющая свои суждения неуместными стихами или цитатами из Библии.
   Я позировал ее отцу, – вспоминал Даффи, – который в то время еще был уважаемым живописцем. Он намеревался писать Иоанна Крестителя или кого-то еще и привязался ко мне в таверне, сказав, что я как нельзя лучше соответствую этому образу. Задуманная картина, до завершения которой оставалось несколько недель, называлась “Святой архангел Михаил”, и к концу намеченного срока я безнадежно влюбился в его дочь.
   И вот как застал нас год 1529-й: Фойгель – безумный слепой старый пьяница, Ипифания – седая кошелка, почти без остатка былой привлекательности, а я – покрытый шрамами старый кот с дурными манерами и без видов на будущее, и все мы сидим, точно бараны на бойне, в преддверии турецкого штурма”.
   Ирландец расхохотался и исполнил несколько коленцев из джиги, ибо показалось ему, что, пусть со стороны и даже для него самого все выглядело именно так, на деле до финала истории было еще очень далеко.
   Он пересекал маленькую площадь вокруг уснувшего фонтана, когда хлопанье крыльев над головой заставило его взглянуть вверх, и благостные мысли упорхнули, как вспугнутая стайка воробьев. Двое черных человекоподобных созданий кругами спускались к нему с неба. Лунный свет поблескивал на трепещущих крыльях, изогнутых ножнах и – странное дело – сабо на толстой подошве.
   В ужасе Даффи инстинктивно схватился за рапиру, но левая рука застыла, не успев коснуться эфеса. Внезапно странное чувство овладело им, словно внутри неведомый возница оттеснил его и перехватил вожжи. Даффи в замешательстве наблюдал, как его собственная левая рука извлекла взамен кинжал, потом острое лезвие распороло ладонь его правой руки, так что кровь хлынула прежде, чем оно вышло наружу.
   “Постойте, дьяволы, – подумал он, – каких-нибудь две минуты, и я раскромсаю себя на куски, избавив вас от хлопот”.
   Он пытался восстановить управление телом, но чем сильнее он старался сопротивляться теперешнему своему состоянию, тем больше оно упрочивалось.
   Рассеченная правая рука теперь извлекла рапиру и опустила ее острием вниз, так что клинок скреб по булыжнику; кровь сочилась сквозь пальцы и стекала из-под изогнутой гарды на клинок. Левой рукой он взвесил кинжал с закрытым эфесом – тем временем рослые создания сложили крылья и приземлились, сабо стукнули о камень – и выставил его для защиты. С расстояния всего в дюжину футов создания уже не так походили на людей. Их глаза были слишком велики, приплюснутые лбы вытянуты параллельно длинным ушам, широкие плечи горбились, а рты, вернее – пасти, оскалены в застывшей волчьей ухмылке. Даффи едва успел их разглядеть, как одна тварь поднесла к губам дудочку и заиграла пронзительную мелодию.
   Прорычав проклятие на непонятном языке и продолжая волочить меч по мостовой, что причиняло нешуточную боль, Даффи метнулся к дудочнику и рубанул кинжалом, целя ему в голову. Существо в замешательстве отскочило, хлопая глазами. Его товарищ что-то прочирикал с явной досадой и указал на меч ирландца, где по ложбинке клинка кровь стекла уже до самого кончика, затем выхватил длинную скимитару и, переступая, точно насекомое, двинулся на Даффи, тогда как дудочник вновь уселся и возобновил леденящую кровь музыку.
   Нацеленный в шею молниеносный выпад скимитары Даффи отбил гардой кинжала, подавив при этом порыв ответить, так как кинжал был слишком короток. Все же он рассмеялся, ибо движение уже было его собственным и он вновь контролировал свои действия.
   Тут же, парировав другой выпад, он краем глаза заметил, как при соприкосновении кинжала со скимитарой от острия меча, скребущего по булыжнику, разлетелись искры. Внезапно его осенило, что стоит оторвать меч от земли – и он погиб.
   Атаки дьявола становились все яростнее, и фехтование кинжалом против скимитары требовало от ирландца всех его сил и ловкости. Дудочка играла все быстрее и громче, и синий огонь вспыхивал и струился по острию меча Даффи, вторя безумной круговерти атак и отходов.
   – На помощь! – хрипло выкрикнул он. – Кто-нибудь, приведите солдат! Зовите священника!
   Однако трели дудочки, как видно, заглушали его голос, и он даже не вызвал эха. С поистине нечеловеческим проворством тварь метила то в ногу Даффи, то в лицо, то в руку. Размахивая кинжалом, точно отбиваясь от роя ос, ирландец умудрялся не подпускать длинный клинок к жизненно важным органам, но вскоре весь покрылся кровью из дюжины царапин. Ирландец начинал задыхаться, границы видимости понемногу заволакивала мерцающая пелена утомления.
   Парировав очередной выпад отводом вниз и наружу, он судорожно всхлипнул, когда лезвие скимитары прошлось вместо стальной гарды по костяшкам его пальцев. Мгновением позже гарда наполнилась кровью, и хватка стала предательски скользкой.
   Противник нацелил быстрый выпад Даффи в глаз, ирландец отреагировал взмахом кинжала вверх, но то был обманный финт: лезвие скимитары на полпути нырнуло к незащищенному левому боку. Даффи инстинктивно перехватил удар рапирой… и, едва острие оторвалось от булыжной мостовой, пронзительная музыка поглотила все его силы, и он мешком рухнул на землю.
   При падении кинжал, все еще стиснутый в левой руке Даффи и покрытый теперь его собственной кровью, плотно вошел в щель между камнями. В тот же миг от земли по лезвию поднялась волна тепла, сообщив почти бесчувственному ирландцу достаточно силы, чтобы перевернуться и поднять тяжелую рапиру в неуклюжей попытке защиты от монстра, метнувшегося для последнего удара. В броске тварь нанизала себя на клинок, да так, что острие примерно на фут вышло из спины.
   Звуки дудочки внезапно смолкли, и пронзенная тварь, вырвав из тела клинок ирландца, испустила пронзительный предсмертный вопль, что звонким эхом заметался между стенами. В последней судороге тварь отшвырнула скимитару, вдребезги разбившую чье-то окно, и повалилась ничком, с треском раскроив череп о мостовую.
   Проигнорировав распростертого стонущего ирландца, дудочник подскочил к убитому товарищу, подхватил его и, тяжело хлопая крыльями, взлетел в ночное небо.
   Даффи лежал неподвижно, тихо скулил, чувствуя, как начавшая засыхать кровь приклеивала оружие к изуродованным рукам, и не отрывал от летуна взгляда, пока тот не скрылся за крышами.
   – При всем уважении, – разглагольствовал Вернер, повысив голос, чтобы перекрыть обычный для трапезной шум, – здесь я прячу свой свет в сосуде. Зарываю таланты, коими наделил меня создатель, когда надлежало бы найти им достойное применение.
   Аврелиан улыбнулся:
   – Вернер, до отъезда ты должен дать мне взглянуть на свои вирши.
   – Вряд ли вам удастся оценить их по достоинству, – наморщил лоб трактирщик. – Стихи мои сугубого свойства, исполненные скрытых аллюзий с философами античности, в придачу моя муза не сковывает себя приверженностью к определенному языку. Сказать по правде, я пишу для людей особо изысканных… так сказать, литерати… посвященных. – Он отхлебнул бургундского. – Уединенное искусство, что доступно в полной мере лишь таким, как я. Вот и Иоганн говорит – вы знаете, Иоганн Кречмер, – что когда он читал свое Обсервати аб Супра Виларе самому императору Карлу, то Карл явно упустил половину ссылок. На самом деле он даже упустил весьма пренебрежительное упоминание о самом себе, настолько затейливо передан был восточный слог! – Довольный Вернер рассыпался дребезжащим смешком, сочувственно кивая.
   – Подумать только! – поразился Аврелиан. – Нам будет тебя недоставать. Так, стало быть, под Рождество?
   – Да. Мы с Иоганном намерены объехать Грецию и Италию, насладиться аурой великих умов прошлого.
   – Не холодновато отправляться в такую даль? Среди зимы?
   Вернер огляделся и подался вперед:
   – Совсем необязательно. Иоганн изучал труды Радзивилла, Сакробоскуса и Лаврентия и смог разгадать тайну природы тепла и влаги.