Пауэрс Тим. На странных волнах

   Рыдая в голос, Шэнди потянулся за лампой и тут же прошептал благодарность Богу: за спиной раздался протяжный стон.
   Он присел подле Харвуда.
   – Проснитесь, – настойчиво потребовал он, – Вам будет лучше.
   Веки Харвуда медленно поднялись.
   – Мне… больно… – прошептал он.
   – Да. – Шэнди вытер слезы, чтобы отчетливо видеть лицо старика. – Но жить вы, вероятно, будете. Вы уже выжили один раз. Где Бет? Элизабет Харвуд, ваша дочь?
   – А… Все кончено, да? Все пропало. – Харвуд встретился взглядом с Шэнди. – Вы! Вы уничтожили… голову Маргарет… Я чувствовал, как ее дух отлетел. Обыкновенная сабля! – Его голос был спокоен, словно он высказывал свою точку зрения на пьесу, которую они вместе видели. – Но ведь это не просто холодное железо?..
   – Да, вместе с моей кровью. – Шэнди пытался говорить так же спокойно, как Харвуд. – Где вы спрятали вашу дочь?
   – Ямайка, Спаниш-Таун.
   – А… – Шэнди кивнул и улыбнулся. – А где конкретно в Спаниш-Тауне?
   – В чудесном доме. Она, конечно, под присмотром, пленница. Но комфорт ей обеспечен.
   – В чьем доме?
   – Э-э, Джошуа Хикса.
   Харвуд, казалось, был по-детски горд тем, что ему удалось вспомнить это имя. Шэнди облегченно вздохнул.
   – У вас есть шоколад? – вежливо поинтересовался Харвуд. – У меня ничего не осталось.
   – К сожалению, нет. – Шэнди поднялся. – Мы купим шоколад на Ямайке.
   – Мы плывем на Ямайку?
   – Еще бы, естественно. Как только мы приведем в порядок старину «Кармайкла». Теперь можно передохнуть, Бет может и подождать денек-другой, пока мы не починимся.
   – О да, Хикс позаботится о ней. Я оставил ему строжайшие инструкции, к тому же за ним присмотрит негритянка.
   «Негритянка, – подумал Шэнди. – Трудно представить негритянку, которая командовала бы потомком аристократического рода».
   – Что ж, отлично, мы…
   – Кстати, какой сегодня день?
   – Канун Рождества, – отозвался Шэнди, а про себя подумал: «Неужели было трудно сообразить по праздничному настроению вокруг?»
   – Может, мне стоит помахать ему завтра.
   Шэнди, с лица которого все еще не сходила улыбка облегчения, наклонил голову.
   – Помахать кому?
   – Хиксу. Он будет на скале, на Портланд-Пойнт, завтра на рассвете с подзорной трубой. – Харвуд хихикнул. – Ему чертовски не нравится это дело, он собирается устраивать званый вечер и предпочел бы быть дома, чтобы приглядывать за подготовкой, однако он явится. Он боится меня. Я велел ему ждать корабль и удостовериться, что я машу ему рукой с палубы.
   – Но к завтрашнему рассвету нам до Ямайки не добраться, – ответил Шэнди. – Боюсь, что наш корабль на такое не способен.
   – А… – Харвуд опустил веки. – Тогда я не сумею помахать ему.
   Шэнди, который уже собрался выйти из каюты, остановился и оглянулся.
   – А зачем, собственно, нужно махать? Почему он будет ждать этого сигнала?
   – Я хочу спать, – пробормотал Харвуд.
   – Говорите же. – Взгляд Шэнди снова упал на лампу. – Иначе не будет никакого шоколада.
   Харвуд обиженно надул губы и все же ответил:
   – Если я не помашу ему с корабля, то он должен предположить, что я не прибуду вовремя, и поэтому ему придется самому выполнить первую часть магического обряда, часть, которую надо осуществить именно в день Рождества. Я сам собирался быть на Ямайке сегодня, но вчерашний шторм, а потом вы… – Харвуд приоткрыл глаза. – Я просто подумал, что, если бы мы успели туда к завтрашнему утру, я бы помахал ему с палубы и избавил бы его от лишних хлопот. Ведь в конце концов все равно нельзя совершить полный обряд, раз вы уничтожили голову Маргарет… моей Маргарет… – Веки его снова смежились.
   – В чем же… заключается эта первая часть обряда? – спросил Шэнди, почувствовав, как неясная тревога поселяется в его сердце.
   – Та часть, которую можно выполнить на суше. Все остальные процедуры я собирался совершить сам на море. И завтра в полдень он приступит. Ему очень хотелось, чтобы я его избавил от этой необходимости, он будет ужасно разочарован завтра утром.
   – Какая процедура? Черт побери, в чем она заключается?
   Харвуд вновь открыл глаза и задумчиво посмотрел на Шэнди.
   – Как же, изгнание ее разума, ее души… Он освободит от нее тело при помощи магии. Я показал ему как, оставил инструкции. Хотя, – добавил он, зевая, – это лишь пустая трата времени. Некого больше поместить туда взамен.
   Лишь резкая боль в коленях дала знать Шэнди, что ноги его подкосились, и он упал на пол.
   – Но она вернется? – спросил он, лишь усилием воли сдерживаясь, чтобы не закричать. – Душа Бет сумеет вернуться в тело?
   Харвуд рассмеялся легким, беззаботным смехом ребенка.
   – Вернется?! Нет, конечно. Когда она исчезнет, она… исчезнет.
   Шэнди едва удержался, чтобы не придушить старика на месте, и заговорил, только когда полностью взял себя в руки.
   – Ну что ж, – начал он, но в голосе все еще чувствовался гнев, и он повторил снова: – Ну что ж, я позабочусь, чтобы этот корабль был у берегов Ямайки до рассвета. И тогда вы помашете этому своему… другу, этому Хиксу, не так ли? – Он улыбался, глядя на Харвуда, но его окровавленные руки были с такой силой стиснуты, что, несмотря на загар, побелели.
   – Вот и хорошо, – бросил Харвуд, зевнув. – А теперь я хочу поспать.
   Шэпди тяжело поднялся.
   – Превосходно, спите. Завтра нам придется подняться чертовски рано.
 

***

 
   Не смея повернуться, поскольку предполагалось, что он погружен в молитву, мальчик из церковного хора искоса осмотрел церковь и отметил для себя, что здесь стало намного темнее. И хотя он страшился сухих, пыльных птицеподобных существ, которые выбирались из своих углов, когда мерк дневной свет, он в то же время торопил наступление тьмы, поскольку после свадебной церемонии священник примется раздавать святое причастие, а он знал, что слишком согрешил, и потому ему хотелось в темноте ускользнуть незамеченным… пусть это даже и значило, что сам он станет одним из покрытых паутиной птицеподобных существ. Он зябко передернул плечами, думая о том, что стало со всем, что было в его жизни хорошего. Ведь были же жена, друзья, профессорство, уважение коллег, уверенность в себе. Может, это все было лишь недостижимыми грезами? И никогда не существовало ничего, кроме тьмы, холода и неумолимо ускользающего рассудка?
   Он почувствовал облегчение.
   Венчающаяся пара подошла к алтарю, их руки соединились, медленно, зыбко, словно переплелись колышущиеся водоросли. Потом они стали подниматься по ступеням, и мальчик из хора понял, что абсолютная тьма слишком долго не наступает.
   Вместо невесты рядом с женихом двигалось лишь пустое ожившее платье. Само по себе это не было столь уж ужасно. Не так уж страшно обнаружить отсутствие там, где предполагалось присутствие. Но вот жених был живым и настоящим. Правда, было невозможно знать наверняка, человек ли он. Казалось, эта кровоточащая, лишенная кожи плоть имела форму лишь потому, что была заключена в тесные одежды. И хотя глаза жениха были закрыты, мальчик из хора с уверенностью мог сказать, что тот жив, поскольку кровь струйками стекала по телу и одежде, а рот открывался и закрывался в немом крике.
   Неожиданно мальчик из хора осознал, что изувеченное существо – это он сам. Однако ужаса он не испытал, поскольку тотчас же понял, что способен покинуть тело: достаточно было отказаться от всего, чтобы уйти в небытие.
   И так он с огромным облегчением и поступил.
 

Глава 27

 
   Когда в первых проблесках зари побледнел Сириус и еще три крохотные звездочки созведия вокруг него, Шэнди потребовал себе подзорную трубу и обозрел полутона серой мглы, которая окутывала юго-восточный горизонт. И несмотря на усталость после утомительной бессонной ночи, несмотря на то, что горло саднило от постоянных команд, он улыбнулся, потому что в тенях на востоке он явственно различил смутные очертания, которые не могли быть ничем иным, кроме берега Ямайки.
   – Вот мы и прибыли, Скэнк, – тихо сказал он, передавая подзорную трубу пирату, который стоял рядом. – Десять часов изнурительной ночной гонки одним галсом, поскольку лавировать мы не могли. И надо же, на заре мы прибыли туда, куда и собирались прибыть. Видел бы это Дэвис.
   – Точно, – прохрипел Скэнк устало.
   – Пускай кто-нибудь приведет Харвуда. Пожалуй, настало время его выхода на сцену.
   – Есть, кэп. – Скэнк растворился в темноте, и Шэнди остался один.
   Он вглядывался в юго-восточный горизонт, пытаясь невооруженным глазом определить очертания Ямайки. Но после двух бессонных ночей сфокусировать внимание на чем-нибудь было физически невозможно. Он видел лишь призрачные очертания, которые кружились и скользили, стоило отвести от них взгляд. Шэнди отчаянно надеялся спасти Бет, но не из желания почувствовать себя героем, а скорее потому, что после всего этого он сможет расслабиться и как следует выспаться.
   С усталой бесстрастностью он размышлял: схватят ли его на Ямайке, а если и схватят, то что последует за этим? Можно было сказать, что условий амнистии они не нарушили, поскольку единственным кораблем, который они захватили, был «Кармайкл», а Харвуд уж точно не был его законным владельцем. Что может считаться меньшим преступлением: украсть просто или украсть украденное? Что ж, если его схватят и осудят, он по крайней мере освободит Бет Харвуд и заставит ее выслушать все, что расскажет ее отец. И докажет, что все было совсем иначе, нежели она думает.
   Он потер усталые глаза и, не испытывая никаких переживаний, окинул внутренним взором все то, что он утратил за последние несколько месяцев: праведные убеждения, юридическое положение наследника, скептицизм, молодость, сердце… и он улыбнулся в холодную тьму, когда понял, что почти так же, как утраченной невинности и погибших друзей, ему жаль старого, потрепанного, но верного суденышка под названием «Дженни». Поскольку некого было поставить на откачку воды из трюмов во время сражения, шлюп затонул, и абордажные канаты угрожающе натянулись, накренив «Кармайкл». И с горьким чувством в душе Шэнди приказал рубить канаты. Со слезами на глазах Шэнди наблюдал за тем, как медленно под воду уходит мачта с заплатанными парусами, и хотя он по-прежнему плохо слышал, а может, именно поэтому, ему показалось, будто он различает нестройный хор затихающих голосов, один из которых все повторял: «Я не собака».
   По палубе за спиной зашаркали шаги, и Скэнк похлопал его по плечу и позвал:
   – Эй, кэп. Шэнди повернулся:
   – Да? Где же Харвуд? Не важно, что он слаб, он должен…
   – Кэп, – сказал Скэнк, – он мертв. Шэнди почувствовал слезы ярости на глазах.
   – Мертв?! Ну уж нет, этот сукин сын не может так просто умереть, он…
   – Кэп, да он уже застыл и не дышит. Кровь не идет, если ткнуть ножом, Шэнди пошатнулся, навалился на поручень и сполз вдоль борта, опустившись на палубу.
   – Черт бы его побрал, – свистящим шепотом выдохнул он. – Черт его побери, что же мне теперь: плыть к берегу, лезть на скалы и разыскивать этого Хикса? Каким образом, черт побери, я должен… – Он спрятал лицо в ладонях, и на несколько секунд пораженному Скэнку показалось, будто он плачет. Однако когда Шэнди поднял голову и заговорил, голос его был хоть и хрипл, но тверд.
   – Притащите труп сюда. – Шэнди медленно поднялся на ноги, повернулся к Ямайке, нервно сжимая и разжимая пальцы. Небо на востоке заметно посветлело, до восхода солнца оставалось совсем-совсем немного.
   – Э-э, слушаюсь, кэп. – Скэнк заторопился было прочь, но остановился. – А… а зачем?
   – Отыщи две планки, не меньше ярда длиной, и моток прочной и тонкой пеньки, – продолжил Шэнди, не отрывая взгляда от острова, – и… – Он сделал паузу и сглотнул, словно к горлу подступила тошнота.
   – И что, капитан? – подхватил Скэнк.
   – И иглу для парусов.
 

***

 
   «Ну какой же смысл был покидать Порт-о-Пренс, – подумал Себастьян Шанданьяк, пытаясь устроиться поудобнее среди нагромождения валунов и травы, усеянной капельками предутренней росы, – если и под новой личиной Джошуа Хикса я по-прежнему тайком пробираюсь по берегу, ожидая сигнала с пиратского корабля?» Он зябко передернул плечами, поплотнее запахнул плащ, приложился к фляжке и хлебнул бренди, и его сразу согрел алкоголь и зависть кучера, который сидел в коляске всего в нескольких ярдах от него.
   Он опять бросил взгляд на горизонт, потому что теперь заметил белое пятнышко вдали, на темной поверхности моря. Он приставил подзорную трубу к глазу и, прикрыв другой глаз ладонью, стал изучать точку. Да, это был корабль с высокими мачтами и квадратными парусами, но больше ничего разобрать было невозможно, корабль находился еще слишком далеко. Хикс нехотя опустил подзорную трубу.
   Это, должно быть, Сегундо. Ну какой еще другой корабль будет на рассвете в канун Рождества проплывать мимо Портленд-Пойнт? Он оглянулся на коляску. Кучер сидел насупившись, завидуя хозяину, лошадь нетерпеливо ударила копытом, выдохнув струйку пара в прохладный утренний воздух. Но Шанданьяк продолжал сидеть, не вставая. Сегундо дал ясные распоряжения, что сам лично выйдет на палубу.
   – Корабль может быть и моим, – сказал Сегундо с улыбкой, которая обнажала слишком много зубов. – Но меня на нем может и не быть, я могу задержаться или быть убит, в таком случае я вернусь уже после Рождества. А магия изгнания должна быть проделана именно в день Рождества. Так что приготовьтесь проделать обряд, если не убедитесь, что я стою на палубе и подаю знак рукой.
   «Будь же на борту, – чуть не молился Шанданьяк, – дай знак. Не хочу я быть замешанным во все это грязное дело». Только сейчас ему пришло в голову, что ему куда приятнее находиться здесь, на обдуваемом всеми ветрами скалистом берегу, а не в уютной постели дома, ибо со вчерашнего вечера эта ужасающая негритянка взялась за подготовку всего необходимого: жгла жуков и змей в очаге, не страшась их укусов, а затем аккуратно собрала пепел и посыпала им корни и листья, предназначенные на обед пленной девушке; опробовала и настроила примерно с дюжину оловянных свистков, что-то шептала в старые грязные бутылки, а потом торопливо затыкала их, словно пытаясь закрыть в них свои слова. И что самое невыносимое, от чего нервы Шанданьяка не выдержали и он поспешил на этот берег гораздо раньше, чем это было необходимо, – она на его глазах вскрыла себе вену над чашкой, собрав в нее не кровь, да и вообще не жидкость, а мельчайший черный порошок…
   Вспоминая это, он теперь содрогнулся. «Улисс Сегундо, пожалуйста, будь на борту. Ты уж сам твори свое проклятое колдовство, не вмешивай меня больше, и тогда я смогу спокойно заняться подготовкой к вечеру. Уж ты сдержи слово, что уберешь из моего дома все магические принадлежности до трех часов, когда начнут прибывать слуги для подготовки вечернего торжества».
   Он снова приложил к глазам подзорную трубу. Это, без сомнения, был «Восходящий Орфей», правда, немного потрепанный.
   «Вот и отлично, – подумал он, боясь радоваться раньше времени, – через полчаса я покачу к себе обратно в Спаниш-Таун, позавтракаю в клубе и вообще буду держаться подальше от дома, пока Улисс не закончит со своим отвратительным делом. Потом завью парик, проверю, чтобы моя одежда была тщательно вычищена, может, даже вздремну чуток, это же очень важно – суметь выкинуть из головы всю мерзость, чтобы произвести должное впечатление на Эдмунда Морсиллу».
   Даже до живущего уединенно Шанданьяка дошли слухи о Морсилле – толстом, лысом моложавом богаче, который в конце ноября объявился в Кингстоне и с тех пор постоянно вкладывал большие деньги не только в сахар и землю, но и в торговлю рабами. И на прошлой неделе от Морсиллы пришло письмо с предложением партнерства в каком-то земельном предприятии. Шанданьяк охотно откликнулся на это предложение, поскольку видел в нем возможность освободиться от опеки Сегундо. Морсилла прислал ему длинное, дружелюбное письмо, где вскользь упомянул о желании жениться на привлекательной энергичной молодой леди, предпочтительно шатенке. Шанданьяку так хотелось понравиться Морсилле, что он даже упомянул в письме о молодой девушке с легкой мозговой лихорадкой, которая гостила у него. В том же самом письме он пригласил Морсиллу на свой званый вечер и был так доволен, когда Морсилла ответил согласием, что даже и не волновался по поводу постскриптума, в котором богач выразил интерес к указанной молодой леди.
   Луч солнца, ударив в глаза, вырвал его из этих размышлений, и Шанданьяк снова поднял подзорную трубу. На этот раз он не опускал ее, поскольку корабль проплывал мимо берега, развернувшись левым бортом. Похоже, его немного потрепало во время шторма: отсутствовало несколько рей, оснастка была повреждена и починена на скорую руку, нижние паруса на бизань-мачте были порваны и путались в такелаже, но Шанданьяк ясно различал людей на палубе. Оперев подзорную трубу о маленькое чахлое деревце, росшее неподалеку, он принялся внимательно осматривать матросов на палубе и через несколько секунд различил Сегундо.
   Тот стоял у бизань-мачты, спиной к нему, но Шанданьяк легко узнал его фигуру, одежду и седые волосы. Потом Сегундо повернулся, и Шанданьяк облегченно рассмеялся, потому что он повсюду узнал бы это морщинистое лицо и пронизывающий властный взгляд. Пока Шанданьяк смотрел, Сегундо поставил ногу на разбитый транец, и хотя правая его рука оставалась в кармане камзола, левой он размашисто помахал, одновременно кивая головой.
   Шанданьяк в ответ тоже помахал рукой, зажав в ней подзорную трубу, хотя и знал, что его жест не увидят на корабле, и даже не слишком огорчился, когда металлический тубус трубы выскочил из закоченевших пальцев, полетел вниз и разбился о камни у подножия скалы. Весело насвистывая, Шанданьяк повернулся спиной к морю и направился к коляске.
 

***

 
   И Шэнди, под прикрытием перепутанных парусов и оборванных канатов, привязанный к мачте, в изнеможении опустил руки. Теперь можно было не отгонять радужные переливы перед глазами и позволить сознанию покинуть себя. Его руки выпустили скользкое от крови коромысло. Мгновение оно балансировало на рее, а потом повисло. И марионетка на палубе внезапно приняла поразительную позу: труп Харвуда, более или менее поддерживаемый в вертикальном положении веревками, откинулся назад, задрав левую ногу и вскинув голову; невидящие глаза уставились в небо, губы продолжали улыбаться, он напоминал танцора, застывшего посередине особенно энергичного движения.
   Несколько секунд пираты с удивлением смотрели на это странное зрелище, потом один из них перекрестился и саблей перерубил веревки, которыми были прошиты рука, голова и ноги Харвуда. Раздался громкий стук – это упало коромысло. Секундой позже с глухим звуком мертвое тело рухнуло на палубу, конец одной из освободившихся веревок перелетел через рею и хлестнул Шэнди по щеке. Тело Харвуда распласталось на палубе, словно сломанная кукла. Трупное окоченение уже началось, и Шэнди немало пришлось поработать пилой, прежде чем пришивать веревки.
   Удар заставил Шэнди очнуться. Щурясь, он стал оглядываться по сторонам и сделал попытку освободиться из веревок, которые были пропущены под мышками.
   – Вышвырните его за борт, – распорядился Скэнк, кивнув на труп Харвуда.
   – Нет! – закричал Шэнди и едва снова не потерял сознание от усилия.
   Пираты на палубе удивленно уставились на своего капитана.
   – Только… не его тело, – хрипло выдохнул Шэнди, пытаясь как-то распутать веревки, чтобы спуститься. – Ни одна капля… черт бы побрал эти веревки!… его крови… не должна попасть в море. – Наконец он сумел выпутаться из веревок и, уцепившись за мачту, дал себе передышку, глядя сверху вниз на палубу. – Вы поняли? Труп надо будет обязательно сжечь, когда вы высадите меня на берег. – На берег, – тупо повторил один из пиратов. – Ты собираешься высадиться на берег. – Ну конечно, я сойду на берег, – проворчал Шэнди. Он подергал узлы, стараясь их развязать. В глазах от напряжения потемнело, порезанные руки невыносимо болели.
   – Эй, кто-нибудь, заберитесь сюда и помогите мне выпутаться! Я хочу… – Он почувствовал, как обморок снова накатывает на него, и усилием воли постарался его прогнать. – Я еще хочу успеть на торжественный обед.
 

***

 
   «Кармайклу» понадобилось несколько часов, чтобы добраться до южной оконечности гавани Кингстона. Ветер дул прямо с берега, и неспособному маневрировать кораблю приходилось часто менять галсы, чтобы поймать попутный ветер. Вместо того, чтобы преодолеть двадцать пять миль по прямой, они сделали все шестьдесят. Шэнди как раз хватило времени сбрить слипшуюся от морской воды бороду, в которой пробивалась седина, подыскать подходящую одежду из гардероба Харвуда и натянуть на израненные руки лайковые перчатки.
   Солнце поднялось уже довольно высоко, когда перед ним предстал лес мачт в гавани, а за красными крышами в лиловой дымке открылись вершины гор. Ему пришло в голову, что он наконец добрался до Кингстона, и даже на борту «Кармайкла», правда, с опозданием на шесть месяцев. Он припомнил, как они с Бет преждевременно праздновали прибытие, кидая морские сухари чайке, и как он собирался вечером отобедать вместе с капитаном Чавортом.
   Он дал команду рулевому не приближаться к берегу и повернулся к Скэнку.
   – Прежде чем спустить шлюпку, заверните Харвуда в полотнище и положите на дно, – распорядился он. – Спускайте шлюпки очень осторожно. Мне необходим гребец, а ты отведи «Кармайкл» на юг за рифы и жди нас там. Если мы не вернемся на корабль завтра утром, то поднимай якорь. Это будет означать, что нас арестовали, и каждый час промедления может стоить вам всем жизни. Ты останешься за капитана, Скэнк. Поделите добычу по справедливости и живите себе припеваючи. Я, право, не знаю, можно ли считать наш рейд нарушением условий амнистии. На всякий случай скройтесь куда-нибудь, где о нас и слыхом не слыхали. Нагуляй жирок, валяйся на солнышке и пей каждый день, поскольку будешь пить и за меня тоже.
   Вероятно, Скэнк не был способен плакать, но его узкие глазки подозрительно блестели, когда он с чувством потряс правую руку Шэнди.
   – К черту, Джек, ты справишься. Ты же выходил невредимым и не из таких переделок. Шэнди криво ухмыльнулся:
   – Ты прав, переделки были. Ну что ж, ладно, грузите Харвуда…
   – Оставьте труп пока на борту, – послышался откуда-то снизу, из трюма, громкий голос.
   Шэнди и Скэнк оба узнали голос и пораженно смотрели, как Печальный Толстяк взбирается на трап. Он обмотался обрывком паруса, задрапировав парусиной торчавший из груди обломок реи, и двигался более медленно, чем обычно, но во всем остальном казался прежним: сильным, суровым и бесстрастным.
   – Сожжете тело Харвуда позже. Я перевезу тебя на берег, Шэнди. Я хочу умереть на земле Ямайки.
   Шэнди и Скэнк обменялись растерянными взглядами. Шэнди пожал плечами и кивнул.
   – Ну, похоже, мне не понадобится гребец, Скэнк.
   – Наоборот, Джек, понадобится, – возразил Скэнк. – Похоже, бокор Дэвиса останется на берегу, а сам ты обратно как доберешься, у тебя же все руки порезаны.
   – Ну это будет завтра, что-нибудь придумаю. – Повернувшись к бокору и помня, что тот глух, Шэнди махнул рукой в сторону шлюпки, болтавшейся на талях над самой водой.
 

Глава 28

 
   «Кармайкл» описал крутую дугу, ветер наполнил паруса, и не успел Печальный Толстяк сделать и пятидесяти гребков, как корабль скрылся за южным мысом. Шэнди поудобнее устроился на корме и, стараясь не смотреть на странно умиротворенное лицо бокора, наслаждался солнцем, пейзажем и ароматами, которые доносил бриз. Теперь, когда пиратский корабль скрылся из виду, они превратились в обычных людей, плывущих на лодке, хотя, конечно, стоило лишь кому-нибудь заглянуть под тогу Печального Толстяка, и любого могла взять оторопь. Шэнди имел все основания предполагать, что им удастся высадиться, не вызвав ничьих подозрений.
   И даже когда из-за леса мачт и корпусов показался военный шлюп, сверкавший свежей краской и белоснежными в полуденном солнце новыми парусами, идущий им наперерез, Шэнди лишь вскользь подумал, что тот, видимо, направляется куда-то по своим делам. Только когда шлюп убрал паруса и закачался на волнах, преграждая путь, Шэнди заволновался. Он поймал взгляд Печального Толстяка и сумел дать тому понять, что впереди возникло неожиданное препятствие.
   Печальный Толстяк оглянулся, кивнул и вынул весла из воды. Несколькими секундами позже шлюпка мягко ткнулась в борт шлюпа.
   В окружении полудюжины моряков с пистолетами через леер перегнулся молоденький офицер.
   – Не вы ли Джон Шанданьяк, также известный под именем Джека Шэнди? И знахарь по прозвищу Печальный Толстяк? – явно нервничая, осведомился он.
   – Мы плывем на Ямайку, – перебил его бокор на середине фразы.
   – С ним бесполезно разговаривать, – начал было Шэнди.
   – Отвечайте на вопрос, – потребовал офицер.
   – Да нет, черт побери! – выкрикнул Шэнди с отчаянием. – Я – Томас Хоббс, а это мой слуга – Лавиофан. Мы только…
   – Горе тебе, воин Вавилона, – прогудел внезапно Печальный Толстяк, тыкая пальцем в офицера и выкатывая белки глаз. – Лев Иудеи втопчет в грязь смоковницу твою, плоды приносящую…
   – Вы арестованы! – взвизгнул офицер, выхватывая пистолет. И бросил своим морякам: – Спуститься и проверить, нет ли оружия, и пленников на борт.
   Моряк уставился на офицера:
   – Есть. Только, простите, за что?