В понедельник 17 июня 1963 года две подруги-студентки отправились в кинотеатр непрерывного сеанса, расположенный на венской площади Ам Грабен. Время приближалось к шести часам вечера, и на улице еще было светло. Когда они вошли в темный зал, Вальтрауд Энгельмайер почувствовала сильный удар в область поясницы. Она быстро обернулась и увидела силуэт мужчины, спешащего к выходу. Студентки сели на свободные места. Вальтрауд потрогала поясницу и почувствовала, что идет кровь. Ее подруга позвала билетершу, которая вызвала скорую помощь. В больнице выяснилось, что у нее глубокая колотая рана в области поясницы. Раненая не могла помочь полиции описать преступника, поскольку вошла с солнечной улицы в темный зал кинотеатра. В ту минуту, когда ее ударили, она почти ничего не видела. Но спешившего мужчину видела билетерша:
   – Примерно шестидесяти пяти лет. Крепкий, с темными курчавыми волосами. На нем была какая-то темная спортивная куртка. Брюки? Думаю, что темные.
   Естественно, была проведена параллель между двумя преступлениями. Нападение на студентку в полумраке кинозала было таким же бессмысленным, как и убийство юной балерины в театре. И на этот раз отсутствовал какой-либо мотив преступления. Но и в первом, и во втором случаях преступник исчез без следа.
   Американская студентка Вирджиния Шиф путешествовала во время каникул по европейским странам. Посетила и Австрию. 29 июля она приехала из Зальцбурга в Вену, переночевала в студенческом общежитии в Петсляйндорфе и на следующий день осматривала достопримечательности города. Посетила Августинский храм на Августинштрассе. Она вошла в храм и присела на одну из задних скамеек. Ноги ее гудели от усталости. Едва она присела, как от главного алтаря справа к ней подскочил неизвестный, схватил ее за грудь, затем ударил в лицо прямо над правым глазом. Она вскочила и побежала по направлению к главному алтарю. Нападавший бросился было к боковому входу, однако через несколько шагов обернулся, вытащил нож, догнал студентку и несколько раз ударил. Поскольку Вирджиния Шиф была американкой, то подумала, что на нее напали, чтобы завладеть сумочкой. Поэтому она несколько раз на ломаном немецком языке пыталась объяснить нападавшему, что у нее нет денег. Затем стала звать на помощь, и это, по всей вероятности, спасло ей жизнь. Нападавший бросился наутек. К раненой студентке подбежали туристы, а гид группы иностранцев вызвал скорую помощь. В больнице выяснилось, что Шиф получила несколько очень опасных колотых ран.
   – Он выглядел вполне прилично, – сказала она позднее старшему комиссару Кронеру. – Его рост примерно сто семьдесят восемь сантиметров, ему где-то двадцать восемь – тридцать лет. Стройный, коротко остриженные светлые волосы. С загорелым лицом.
   – Вы узнали бы его на фотографии?
   – Думаю, что да, – уверенно ответила она, но полицейские не могли показать ей фотографию, ее просто не было. Тем не менее они с самого начала полагали, что речь идет о том же самом преступнике. Ведь у убийства в театре и нападений на студентку в кинотеатре и на американку в церкви имелись характерные признаки: они были абсолютно бессмысленными, отсутствовал какой-либо мотив, убийца не пытался ограбить своих жертв. И вот что еще: все нападения были совершены в Первом венском районе.
   2 августа произошло очередное преступление. На этот раз жертвой оказалась продавщица табачного киоска Мария Бруннер сорока одного года.
   – Было немногим более семи часов вечера, когда я закрыла киоск, – рассказывала она. – Я шла домой. По дороге еще задержалась в городском парке и присела на скамейку недалеко от памятника Иоганну Штраусу. Стоял прекрасный теплый вечер и посидеть под деревьями было одно удовольствие.
   – Как долго вы задержались в парке? – спросил комиссар.
   – Около часа. Вдруг почувствовала удар в спину. Сначала я подумала, что в меня попал мяч у– два мальчугана неподалеку играли в футбол. Больше я ничего не почувствовала. Я встала, чтобы идти домой. Одна дама, ее зовут Тоуркофф, сказала, что у меня идет кровь, и указала на парня, который меня ударил.
   – Вы его видели?
   – Конечно. Он спешил к выходу из парка.
   – Вы заметили, как он выглядел
   – Да. Другие тоже его видели. Ему было примерно двадцать пять лет, рост около ста семидесяти двух сантиметров, стройный, темные волосы зачесаны назад.
   – Как он был одет, госпожа Бруннер?
   – Зеленая рубашка, темный костюм и светлый галстук. Он был похож на студента.
   Продавщицу табачного киоска Марию Бруннер доставили в больницу, где врачи обнаружили восемнадцатисантиметровую колотую рану.
   Полицейские не знали, что и предпринять. Согласно показаниям свидетелей, убийцей мог быть едва ли не каждый мужчина, не весивший добрый центнер и у которого не было лысины. После пятницы 2 августа преступник, державший в напряжении всю Вену, сделал короткий перерыв. Но уже в жаркий летний день 6 августа с вилкой в руках напал на госпожу Лаш. Однако пенсионерка не испугалась и помогла его задержать.
   Полиции недостаточно арестовать убийцу, необходимо доказать его виновность. У старшего комиссара Кронера были вполне обоснованные подозрения, что Вайнвурм и есть убийца из театра. Однако ему необходимо было получить признание подозреваемого в совершении преступлений. Он понимал, что многократно судимый Вайнвурм будет все отрицать, поэтому решил прибегнуть к психологическому трюку. Он устроил очную ставку преступника со свидетелями и жертвами нападений, и все его узнали. Однако об убийстве в театре на допросе Кронер не обмолвился ни словом. Наоборот, он всячески уводил в сторону от этого случая внимание подозреваемого и пытался косвенными вопросами выяснить, где Вайнвурм появлялся, куда ходил и ездил, с кем встречался в период с момента выхода на свободу из тюрьмы в Геллерсдорфе и до 12 марта 1963 года, когда была убита маленькая Дагмар.
   В это время в газетах были напечатаны фотографии Вайнвур-ма и призыв к общественности с просьбой, чтобы в полицию обратились все, кто его знает. В первый же день позвонили по телефону, а затем пришли два официанта и заявили, что он был завсегдатаем их бара. Приходил, усаживался за стойки, заказывал две порции белого вина и смотрел телевизор. С кем он встречался? С каким-то щеголем старше его. Согласно одной версии, это, был пятидесятичетырехлетний гомосексуалист, многократно судимый, бывший официант, согласно другой – виолончелист из оркестра кабаре, с которым он познакомился в тюрьме в Штайне. С пасхальных праздников Вайнвурм жил у него.
   – Что вы делали 12 марта, господин Вайнвурм? – спросил старший комиссар.
   – Сразу после обеда уехал в Зальцбург, а оттуда на следующее утро в Мюнхен, – не раздумывая, ответил Йозеф Вайнвурм.
   – Чем вы добирались до Зальцбурга?
   – Поездом.
   Для полиции нетрудно установить, кто, когда и куда ехал. Кассиры, контролеры, проводники – у них у всех хорошая память на пассажиров. Коллеги старшего комиссара быстро установили, что Йозеф Вайнвурм действительно выехал в Зальцбург, но вечером – двадцатичасовым экспрессом «Винер вальцер», а значит во время убийства в театре он еще находился в Вене.
   Старший комиссар сообщил ему об этом. Подозреваемому показали протоколы показаний опознавших его жертв и снова подчеркнули, что признание вины является смягчающим обстоятельством для суда. Но он продолжал утверждать, что не имеет ничего общего с убийством, ни на кого не нападал ни в кинотеатре, ни в костеле Святого Августина.
   – Дело ваше, Вайнвурм, – сказал старший комиссар. – Я предоставил вам последнюю возможность, облегчить вашу совесть. Вы не сможете вечно лгать. Однажды тяжесть ваших преступлений раздавит вас.
   Преступник не выдержал и двух недель. Во вторник 27 августа он постучал в дверь камеры и сообщил надсмотрщику, что хочет говорить с главным комиссаром Кронером. Когда его привели к комиссару, он сказал:
   – Это действительно был я. На всех этих женщин нападал я. И маленькую Дагмар убил я.
   – Зачем вы это сделали?
   – Не знаю. Вдруг на меня что-то нашло. Это ужасно, я понимаю это.
   Глаза у него бегали, руки тряслись, лоб покрылся испариной. Он смотрел по сторонам, будто искал нужные слова на стенах, посматривал на дверь… Наконец Вайнвурм стал рассказывать:
   – Я направлялся в город. Я каждый день ходил в город. Больше всего любил прогуливаться по улицам Первого района. Я хотел где-нибудь, что-нибудь украсть. Что-нибудь незначительное. Подошел к Кертнерштрассе, к театру. Увидел, что много людей входит в театр и выходит из него. Я присоединился к группе каких-то мужчин и вошел в здание.
   – Что вы делали внутри?
   – Ничего. Бродил, смотрел, как все выглядит.
   – Вас никто не заметил?
   – Кажется, нет.
   – Никто вас ни о чем не спрашивал?
   – Нет.
   – Сколько времени вы там пробыли?
   – Часа два.
   – Значит, вы уже там хорошо ориентировались?
   – Конечно. Подошел также и к дамскому туалету. А незадолго до шести очутился в месте, где затем все и произошло.
   – Откуда вы знаете, что было около шести?
   – Я посмотрел на часы. Мне пришло в голову, что уже пора уходить. Было семнадцать пятьдесят. Такой темный коридор! Я пошел к выходу, но услышал какие-то голоса.
   – Что вы делали весь день? С самого утра, когда встали?
   – Позавтракал и примерно в десять часов вышел на улицу.
   – А где вы ночевали?
   – У своей матери. Взял старый портфель из искусственной кожи, в нем были мои документы и нож.
   – Какой нож?
   – Автоматически раскладывающийся. Я купил его не так давно. Так вот, я пошел в центр.
   – У вас была какая-нибудь цель?
   – Кажется, нет. Но мне было не совсем хорошо. С самого утра было какое-то странное чувство. Поэтому я зашел выпить белого вина.
   – Хотели набраться смелости?
   – Вероятно. Не знаю. У меня с утра было предчувствие, что сегодня что-то случится. Я всегда перед этим чувствовал волнение, возникала дрожь. Ни на чем не мог сосредоточиться. И меня охватывала злость, что я не могу ни на что решиться.
   – Вы чувствовали ярость?
   – Да.
   – На кого?
   – На женщин.
   – А после того, как вы выпили вино?
   – Мне стало лучше. Тогда я уже понял, что кого-нибудь зарежу:
   – Как вы вошли в здание театра?
   – Через маленькие двери. Как и перед этим. Подождал, пока стало заходить много людей и смешался с ними.
   – Что вы делали внутри?
   – Ходил.
   – В конце концов вы оказались на втором этаже возле балетных залов.
   – Да. И все время встречал только женщин.
   – Куда они направлялись?
   – Большей частью сразу же скрывались за какими-то дверь ми или входили в лифт. Я стал спускаться по лестнице вниз. Там мне повстречалась какая-то женщина, и я последовал за ней на третий этаж. Она вошла в какое-то помещение, а я достал нож и добрых десять минут поджидал ее. Она не вышла. Тогда я плюнул на нее и вернулся в коридор, из которого был вход в репетиционные залы. По коридору шла девочка. Я направился за ней. Но затем я услышал шаги и увидел какого-то парня. Он шел по лестнице вверх. Тогда я быстро завернул за угол. И в эту минуту услышал женские голоса. Наверху шли дети. Я спрятался за стеклянными дверьми. Там было довольно темно. Никто меня не заметил. Затем я увидел ее.
   – Дагмар Фурих?
   – Я не знал, как ее зовут.
   – Что вы сделали?
   – Вышел из темноты и спросил, куда она идет?
   – Что она сказала?
   – Сначала поздоровалась. Сделала небольшой реверанс и сказала, что идет в балетный класс. На репетицию. Я сказал, что это чудесно и что тоже иду туда, но репетиция, будет в другом месте. Предложил ей идти со мной, пообещав показать, где будут занятия. И отвел ее к душевой.
   – Почему именно к душевой?
   – Потому что при первом посещении театра я услышал, что там кто-то принимал душ, и подсмотрел в замочную скважину. Увидел там женщину, и мне подумалось, что не плохо бы ее в душе заколоть.
   – И девочка с вами сразу же пошла? Ей не показалось все это подозрительным?
   – Нет. Я спросил, отметилась ли она уже? Она ответила, что нет. Тогда я вошел с ней в душевую.
   – Ей не показалось странным, что именно в душевую?
   – Показалось. Она хотела уйти. Но я сказал, чтобы она раздевалась. Она не захотела. Тогда я ударил ее, она отлетела к стене и упала. Стала звать на помощь.
   Сначала я ее душил и, может быть, даже задушил. Я был очень зол. Потом вытащил кинжал и стал наносить ей удары, словно ополоумев. Потом выскочил из душевой, быстро спустился вниз и вышел через боковой вход на Кертнерштрассе.
   Никто не заметил преступника, никто не задержал. Он обнаружил, что запачкал в крови пальто, поэтому быстро его снял. Окровавленные перчатки тоже. Вошел в первое попавшееся кафе и украл в гардеробе пальто. Затем убийца побежал во двор Хофбурга и спрятал пальто и перчатки за ящиком с садовыми инструментами. Примечательно, что эти вещи не были никем обнаружены.
   – Что вы делали потом?
   – Понимал, что необходимо как можно скорее исчезнуть из Вены. Поэтому я отправился на вокзал и выехал в Зальцбург.
   – Каким поездом?
   – Экспрессом «Винер вальцер».
   – Когда вы отправились в Мюнхен?
   – На следующий день после обеда. Потом поехал дальше. Во Франкфурт, Кельн, Карлсруэ и Мангейм.
   – У вас были деньги на билеты?
   – Нет.
   – Вы ездили «зайцем»?
   – Нет. Украл деньги, а кроме того просил подаяние. Ел в столовых для бедняков и при монастырях.
   – Где ночевали?
   – На вокзалах в залах ожидания и вагонах, стоявших в тупиках.
   – Когда вы вернулись в Вену?
   – Где-то в середине апреля.
   – На какие средства жили?
   – Воровал понемногу.
   – Вы сознаетесь в– последних преступлениях? Кинотеатр «Ам Грабен», девушка в костеле Святого Августина?..
   – Сознаюсь.
   Он все рассказал. Ему стало легче, и он заулыбался. Хотел освободиться от всего груза сразу, поэтому даже припомнил, в какой канал выбросил нож; полицейские нашли его в указанном месте. Через некоторое время ему стало жаль ножа, и-он отправился к мастеру, который его изготовил, и хотел купить точно такой же. Но таких уже не было.
   – Тогда я купил себе другой. Но это уже было не то. При нападении на женщину в парке он сломался. Поэтому мне пришло в голову, что можно использовать и вилку. Я пошел в трактир, заказал гуляш и украл вилку. Она была острой, как нож.
   – Вы сожалеете, что совершали свои преступления, Йозеф Вайнвурм? – спросил старший инспектор.
   – Да. Сожалею. Но я не мог поступить иначе.
   – Вы признаете себя виновным?
   – Я? Нет! Все преступления на совести тех, кто прежде временно освободил меня из тюрьмы. Вам придется вынести меня из камеры вперед ногами, или же я снова примусь за старое. Помните это, господин комиссар, – вперед ногами!
   Он предстал перед судом 6 апреля 1964 года. Специалисты дискутировали о его психическом состоянии, решали, способен ли он отвечать за свои поступки. Наконец они пришли к заключению, что способен, так как он является сексуально извращенным патологическим преступником, но ни в коей мере не душевнобольным. Суд приговорил его к пожизненному заключению со строгим режимом, и Вайнвурм согласился с наказанием. Присутствовавшим даже показалось, что он с облегчением вздохнул.

«АЛМАЗНЫЙ» ПОРТНОЙ

   Подмастерья портного звали Герман Майнке. Он жил, как все: любил вкусно поесть, выпить рюмочку, – посещал вечернюю школу, не пропускал ни одного кинофильма, по воскресеньям в пять часов пил чай. Но в один прекрасный вечер он пересек в Берлине границу, покинул ГДР и отправился искать приключений и богатства в Федеративную Республику Германии, где, как утверждали слухи, манна небесная сама на землю падает.
   Майнке был не просто портным. Он обладал исключительной способностью комбинатора и вынашивал грандиозные планы. Сегодня уже никто не может точно сказать, как о «гениальном путешественнике» стало известно в Бонне, но бесспорно то, что в компетентные органы попали секретные сведения, и в полиции на портного было заведено досье с пометкой «VIP – very impor-tent person» («очень важная личность»).
   Самолет приземлился. Приставили трап. Показался портной со своей подругой. Едва он успел осмотреться, как перед ним вырос человек в форме. Он откозырял и спросил:
   – Господин доктор Майнке?
   – Вы не ошиблись! – ответил портной и даже бровью не повел.
   – Позвольте приветствовать вас на свободной земле. У меня приказ. Вы должны следовать за мной.
   – Куда?
   – В здание министерства. Вас ждут.
   Большой черный «мерседес», двадцать минут петляния в лабиринте улиц, ожидание перед светофорами, наконец, правительственный район. Водитель остановил машину перед роскошным зданием. Резиденция Людвига Эрхарда, в то время еще министра экономики, в будущем западногерманского канцлера. Слуга открывает дверь, господин Майнке входит.
   Несколько шагов по персидскому ковру и портной превращается в доктора и инженера. Кланяется министру, но не очень низко, лишь настолько, насколько полагается человеку его «положения».
   – Садитесь, – радушно улыбаясь, предложил министр Эрхард, а затем приступил к делу. – Я получил ваше досье, господин доктор. Невероятно интересная идея. Это смелый проект. Исключительный. Я хочу услышать подробности, рассказывайте, прошу вас!
   – Не бог весть что, – скромно, но уверенно ответил портной. – Я все изложил в проекте. Производство алмазов искусственным путем – этим сказано все.
   – Так-так, господин доктор, значит алмазы… Но опробован ли ваш метод?
   – Положитесь на меня, господин министр.
   – Хорошо. Нам нужны умные люди, у нас умеют по достоинству ценить выдающихся ученых. Мы не скупы, а в делах придерживаемся принципа равенства, демократизма.
   – Понимаю, – перебил министра портной. – Однако у меня есть условия.
   – Об этом позже. Что вам необходимо для производства?
   – Самое дешевое сырье: уголь, графит и некоторые горючие материалы, о составе которых я пока предпочту не распространяться. Поймите меня правильно, это тайна изобретателя.
   – Мы уважаем авторские права. Мы предоставим вам лабораторию, вы изготовите небольшую партию, которую исследует небольшая комиссия – несколько специалистов. Вы понимаете, мы должны быть спокойны. Произведите совсем немного… Поймите меня правильно, господин доктор, это не недоверие, боже сохрани!..
   Производство искусственных алмазов было строго засекречено, но знавшие о сенсации любой ценой хотели быть причастными к ней. Они ожидали, что на мировом рынке совершится переворот, верили, что добьются приоритета. И строили грандиозные планы.
   Доктор Майнке был скромным человеком, неприметным, неразговорчивым, ничего никому не обещал, и все видели, что он абсолютно уверен в своем изобретении. Сначала он попросил небольшую сумму, всего несколько десятков тысяч марок для проведения первых опытов. Он оборудовал лабораторию, допоздна засиживался в ней. Ему помогала его ассистентка, они вообще были неразлучной парой. Первого сентября он продвинулся так далеко, что позвонил в министерство, чтобы пригласили представителей общественности и создали комиссию специалистов: изобретатель был готов на их глазах изготовить алмаз.
   Обстановка почти во всех лабораториях в мире одинакова. Для непосвященного – это непроходимые джунгли стеклянных пробирок, реторт, кабинок и закутков, а в лаборатории Майнке к тому же находилась аппаратура, не похожая ни на какую другую. Доктор-инженер Майнке переждал, пока гости осмотрят оборудование, усядутся в кресла, затем представил свою молодую коллегу. Ученые господа узнали, что ее зовут Эдельтраут, она доктор наук и племянница изобретателя.
   Они вдвоем колдовали над приборами за циферблатами. Вот появился целый букет газовых фонтанчиков там, где отжигалось сырье, из которого должны были быть произведены алмазы. Ученые из комиссии наблюдали за каждым движением мужчины и женщины в белых халатах. Напряжение возрастало. Доктор Майнке, внимательно следивший за показаниями приборов, сделал знак ассистентке уменьшить огонь, сам выключил ток. Эдельтраут открыла прибор, щипчиками достала огнеупорную прокладку, положила ее на приготовленную асбестовую подставку.
   Серый порошок, несколько ложечек пепла. Он берет пинцет, осторожно разгребает кучку, что-то ищет.
   – Алмаз!
   Действительно. Все склоняются над маленьким блестящим осколком. Доктор Майнке достал из золы хорошо различимый кристалл алмаза, засверкавший на черной подкладке. Это триумф, победа науки над природой, настоящая современная алхимия! Теперь снова испытания.
   – Приветствую вас, господа!
   Пришел сам министр Эрхард – решил собственными глазами убедиться в успехе эпохального изобретения. Все были удовлетворены, поскольку профессора провели экспертизу и единодушно подтвердили, что алмаз невозможно отличить от настоящих.
   Герман Майнке торжествовал. Его ассистентка счастливо улыбалась. После сердечного поздравления министра Эрхарда доктор-инженер Майнке выступил перед высокопоставленными лицами и торжественным, взволнованным голосом сказал:
   – Уважаемый господин министр, уважаемые господа! Разрешите мне в этот торжественный момент, который, вероятно, станет переломным в области химического синтеза в общегосударственном, а возможно, и мировом масштабе, позвольте мне, господин министр, назвать свое первое изделие вашим именем. Пусть этот алмаз носит имя Людвига Эрхарда!
   Начинался век алмазов. Предпринимателей невозможно было остановить. В дюссельдорфском клубе промышленников вскоре собралась западнонемецкая элита. Каждый, у кого в мире бизнеса было имя, а в банке – солидная сумма, хотел участвовать в новом деле с самого начала. Ведь деньги делают новые деньги, а производство алмазов относительно легкий процесс, необходимые для производства компоненты почти ничего не стоили, значит, представилась хорошая возможность разбогатеть. Великий саксонско-веймарский князь Карл Август, барон Гаральд фон Фелькерсамт, Ганнибал фон Люттихау, Эрнст Август Принц цур Липпе, господин фон Трота и господа министры боннского правительства Эрхард, Л ер и Делер – все они находились в первых рядах. Затем подключились известные представители рейнской финансовой олигархии во главе с миллиардером Круппом. И директор вновь созданного акционерного общества на том самом месте, где некогда Гитлер посвятил алчных финансовых магнатов из Рейнской области и Рура в свои планы по завоеванию мира, много лет спустя обратился к заинтересованным лицам:
   – Уважаемые господа, позвольте всего несколько слов!..
   Доктор-инженер Майнке проинформировал благородное собрание о существе дела. Взвешенными словами он наметил перспективы. Ему не хотелось бы утомлять присутствующих подсчетами, цифрами и комментариями. Для этого существуют экономисты. Однако одного обстоятельства он не мог не отметить. В конце концов, это триумф, и ему может позавидовать сам господин Крупп.
   – Однако считаю своим долгом сообщить вам, уважаемые господа, о некоторых деталях, – как ни в чем не бывало продолжал господин Майнке. – Если своевременно будет предоставлен необходимый капитал, закуплены в установленные сроки земельные участки, если нам удастся построить заводские помещения и оборудовать лаборатории, если мы вовремя получим машинное оборудование, то я ручаюсь, уважаемые господа, что организую производство таким образом, что заводы компании ХАМАК (Hartmaterial Komanditgeselschaft) будут производить два с половиной миллиона каратов алмазов ежемесячно, а это значит, уважаемые господа, что чистая прибыль, естественно, за вычетом расходов на производство, налогов и прочего, составит шесть миллионов марок ежемесячно.
   Герман Майнке победил по всем статьям. Перед такими огромными цифрами, такой сказочной перспективой не мог устоять никто. Все входили в дело, взносы возрастали. Уже после одного этого заседания на банковском счету ХАМАК насчитывалось более миллиона западногерманских марок. Когда с этим было покончено, и господа удовлетворенно потирали руки, поднялся миллионер Ганнибал фон Люттихау, только что вложивший в дело четверть миллиона марок, попросил тишины и взволнованно произнес:
   – Господа, мы должны благодарить провидение, что нам посчастливилось повстречаться с таким гениальным изобретателем. Я желаю, чтобы небо ниспослало ему долгие годы в здравии! Прозит!
   Раздался звон бокалов с шампанским.
   Известия о сказочных перспективах компании ХАМАК быстро распространялись, деловые люди в те дни не говорили ни о чем другом, они расспрашивали друг друга, каждый стремился вложить состояние в столь выгодное дело. В это время верховный американский комиссар в Западной Германии Маклой сообщил боннскому правительству, естественно, секретно, но решительно, что при искусственном производстве алмазов необходимо будет учитывать и американские интересы в этом продукте, и сообщил господам акционерам, что представители американских военных концернов готовы вложить в предприятие до двадцати миллионов долларов.
   Предполагалось производить огромное количество продукции. Зачем столько алмазов? Опытные финансовые львы должны были знать, что перепроизводство приведет к снижению цен, уменьшению спроса. Но этот закон экономики действовал бы в том случае, если бы алмазы предназначались для украшений жен и дочерей богачей, если бы господа магнаты хотели при их помощи завоевать сердца актрис. Но не в случае использования их в дальнейшей промышленной обработке. Американский комиссар Маклой объяснил промышленникам, что американцы заинтересованы в мельчайших камнях, песке, алмазной пыли, то есть скорее в отходах производства алмазов, однако, в большом количестве. Ведь алмазная пыль – драгоценное сырье для военной промышленности.