Страница:
Выясняется, что книга посвещена борьбе с перебежчиками и невозвращенцами. По мысли М. Чернолусского, все они, изменившие родине, попадают к фаэтам, которые всячески обижают их и эксплуатируют.
Что ж, для подобной критики капитализма и впрямь необходима параллельная вселенная. Если автор, изучая материал, ограничился программным очерком, прочитанным по диагонали, лучше перенести действие на сопредельную землю - подальше от реальных американцев, шведов или японцев.
Глава 4
произведения писателей-фантастов В. Попова и В. Де спиллера показались мне достойными отдельной главы. "Живые ископаемые", на тридцать лет пережившие свое время, они столь же уместны в нашей литературе, как стадо динозавров на улицах Ленинграда.
"Не улучшилось настроение у сергея и когда он в Алма-Ате пересел в вертолет, чтобы лететь в горы, в расположение экспееиции Коровина. Не привлекали его внимание ни проплывавшие под вертолетом ярко-зеленые долины с островами еловых лесов, ни голубая гладь Иссык-Куля, ни голые бескрайние громады ребристых каменных хребтов, прорезанных горными потоками и закованными в ледники. Он терзался неожиданной неисправностью прибора, хотел быстрее увидеть его своими глазами." (12)
Мне кажется, что литературный уровень повести "невидий" этим отрывком определяется однозначно. Штамп виден во всем, даже в структуре фраз, напоминающей стиль очерков пятидесятых годов. Абсолютная недостоверность психологии. Дело даже не в том, что нормальный человек не может остаться равнодушным, впервые увидев горы. Бывают исключения: Эрих Людендорф, когда адьютант обратил его внимание на красоту речки Прегель, блеснувшей в лучах заходящего солнца, бросил в ответ: "незначительное препятствие." (Б. Такман.)
Согласитесь - короткая, точная, безжалостная характеристика.
Казалось бы, в распоряжении автора фантастической повести было гораздо больше изобразительных средств, нежели у историка. Но ничего кроме "он терзался неожиданной неисправностью прибора" В. Попов написать не сумел. Не знаю, с чем это связано. Может быть, с талантом автора, может - с уровнем его профессиональной грамотности.
Есть еще третья возможность - с особенностями первоисточника. Ведь оригинал повести В. Попова в свое время неоднократно переиздавался. Прибор, неисправность которого так огорчила героя, был давно разработан фантастикой "ближнего прицела". Это - немцовский интровизор, который не то одну, не то две повести, искали, испытывали и налаживали неразлучные Бабкин и Багрецов. Правда, тогда не удалось заставить интровизор просвечивать землю на достаточную глубину.
К концу семидесятых годов проблему, по-видимому, решили и прибор, изобретение которого В. Попов приписывает Сергею Бурову, используется в геологоразведке.
Действие повести начинается с того, что расследуя причины аварии интровизора, буров обнаружил, что работу прибора нарушил некий ранее неизвестный минерал. Этот минерал - невидий и является главным героем повести. Судите сами: он не отражает свет, не поддается ковке, не нагревается, не плавится, не окисляется, не изнашивается, поглощает все виды излучений, сверхпроводящ до 2000 С. Еще он повышает гемоглобин, лечит псориаз, препятствующий личному счастью С. Бурова, оказывает общее благотворное действие на организм: "память свежая, думается легко." Кроме того, невидий позволяет... Но об этом чуть позже.
Пока что Буров ничего такого не знает. Он просто держит в руках неизвестный минерал и размышляет: "как сохранить необыкновенную находку в тайне?"
Скрывать невидий приходится даже от ближайших друзей. Это не так просто - версия Бурова уж очень неправдоподобна.
"Как же это ты, друг, умудрился начисто угробить прибор, спрашивают помошники, - хоть признайся, как ты его так?
Сергей оказался в явном затруднении. Но быстро нашелся и виновато ответил:... Как вы думаете, что ответил буров товарищу, стремясь рассеять его недоумение?
"...Об этом я напишу в об'яснительной директору. А тебе как-нибудь после расскажу. Ты прости, но я очень спешу..." (12)
Вот таким образом гениальный ученый пытается сохранить тайну, и это ему удается! (Пока я не обсуждаю вопрос, насколько буровская секретность вообще была необходима.)
Герой возвращаеся в Москву, знакомит с открытием компетентных специалистов и компетентные органы, и в награду получает под свое руководство сначала лабораторию, затем институт и, наконец, об'единение.
Начинаются исследования, и свойства невидия раскрываются во всей полноте. Параллельно нарастает завеса секретности.
Происходит взрыв, весь район окутывает невидиевая туча, непрозрачная ни в оптике, ни в инфракрасных лучах, ни в радиодиапазоне.
"Только надо немедленно гасить все кривотолки вокруг этого случая, - говорит Буров. Нельзя привлекать к нему лишнее внимание." (С. 61)
Интересно, как герои себе это представляют? Как можно скрыть черное пятно, диаметром в несколько километров, аварию, о которой знают сотни, если не тысячи людей?
Меры, однако, приняты.
"Лаборатория в Соснах взорвалась, - тихо ответила девушка. Только ты никому, слышишь? Это и мне неположено знать."
Лет десять назад сотрудники крымской астрофизической обсерватории написали в часы досуга прекрасную юмореску "правда о бермудском треугольнике и летающей посуде". Пародия предвосхитила творчество е. Попова:
"А еще вчерась на рынке бабы сказывали, матрена тимофеевна оглядывается и шепчет, будто бы самого майора Коваленку послали туды... Только ты, гляди, никому не сболтни - государственная тайна! Мне - и то под большим секретом рассказали."
Шпионы, конечно же, не дремлют. Они пытаются захватить помошника Бурова, физика Костю, но не на того напали:
"Костя мгновенно выплеснул коньяк ему в глаза, тут же схватил пистолет и, опережая Леонида Захаровича, выстрелил сначала в него, потом в Сурена. Затем вскочил на подоконник, ударом ноги выбил окно и прыгнул с двухметровой высоты.
Вслед ему раздался выстрел.
Еще в полете Костя увидел метнувшийся к нему силуэт человека и выстрелил. Упав на землю, он тот час же вскочил на ноги и бросился изо всех сил бежать, петляя между деревьями.
Через некоторое время он услышал позади злобное рычание собаки. Оглянувшись, совсем рядом увидел свирепый оскал огромной овчарки и выстрелил в упор."
Двух профессональных разведчиков Костя убил, одного ранил, еще одного добила шаровая молния, позаимствованная из старого рассказа Охотникова. Впрочем, все эти подвиги были ни к чему - дачу окружили войска гозбезопасности.
А Буров продолжает размышлять:
"Выходит, и ядерное оружие может перестать быть грозным... Если даже останется только взрывная сила. Световое же и радиационное воздействие могут гаситься встречным взрывом невидиевой руды... Или - вдруг ядерные, в том числе и нейтронные бомбы в этой среде вообще не могут взрываться? Как все в природе гармонично создано: на всякий яд неизбежно находится противоядие... Надо только поискать хорошенечко."
"Мысль свежая и оригинальная". Лучшая защита от снаряда - броня, от газа - противогаз. А ядерная война станет безопасной, если удастся найти невидий. Или - что то же самое - создать сои. Сравнение правомерно: боевые лазеры сои, как и невидий, препятствуют взрыву боеголовок. Итак, Е. Попов солидарен с Р. Рейганом - СОИ - лучший путь к миру.
Повесть заканчивается апофеозом. Сергей Буров, уже академик, выступает на международной конференции:
- "-Да, велики возможности нашего невидия, но нам и в голову не приходит воспользоваться этим в каких-то иных целях, кроме мирных, ибо наш идеал - мирное сосуществование...
Последние слова Бурова потонули в бурной, долго не умолкавшей овации зала."
Эти строки обидно читать. Они представляют собой злую пародию на советские мирные инициативы. После того, как мы засекретили невидий, скрыли от врагов и от друзей все свойства фантастического минерала, в том числе - и возможность медицинского применения, после того, как мы разобрались в военном значении открытия и создали "невидиевый зонтик", получив тем самым решающее стратегическое преимущество, - после всего этого мы с удовольствием напоминаем человечеству, что наш идеал - мирное сосуществование!.
Кстати, это действительно мечта многих, что у нас, что на западе. Мирное сосуществоване с позиции силы.
Возвращаясь к общей оценке повести Е. Попова, замечу, что свойства невидия противоречат не только второму, но и первому началу термодинамики, то есть, закону сохранения энергии. Замечу также, что сюжет "невидия" принадлежит Владимиру Hемцову, "шпионские страсти" заимствованы у Григория Адамова, а дежурные присывы к миру взяты у Александра Казанцева.
По сравнению с повестью Е. Попова, рассказы Д. Де спиллера (13) производят меньшее впечатление. В произведениях этого автора "нет злодеев, без которых не мог обойтись даже такой романтик, как Грин. Да и сама вселенская природа не предстает здесь в качестве "злодея"... Ни в одном из сюжетов... Мы не найдем "пришельцев", "марсиан", столь привычных и, можно сказать, обязательных гостей из близких и далеких окрестностей вселенной... "Сверхестественное" получает статус природного естества, право нового закона или органического явления материального мира." Это - из предисловия, принадлежащего Ю. Медведеву, "молодогвардейцу", чье творчество будет рассмотрено в данной статье. Продолжим цитату:
"Вместе с тем, при избытке идей фантастических, нужно отметить и недочеты начинающего писателя: сюжетная монотонность, наукообразность изложения, не всегда уверенное владение литературным инструментарием... У Де Спиллера герои в разных рассказах разные, но они настолько лишены каких-либо индивидуальных черт, настолько не персонифицированы, что читатель вряд ли отличит их друг от друга, тем паче, что все они напоминают слишком уж рациональным поведением роботов одной серии.... Всматриваясь в персонажи Де Спиллера, всроминаешь девних пифагорийцев, а то и самого пифагора: методы познания чудес природы этих героев безудержны, но вместе с тем и чисты.
Не сомневаюсь, что читатели встретят литературный труд ученого, кандидата физико-математических наук, доброжелательно.... Занимательная для читателя старшего поколения, книга будет инициировать и увлечение наукой школьной аудитории.
С полной ответственностью рекомендую читателю эту книгу." (13)
Трудно сказать, как обстоят дела с чувством ответственности у Ю. Медведева. Во всяком случае, на протяжении двух страниц сравнить героев с с роботами одной серии и с Пифагором, отметить "ошеломляющую пародоксальность, и если угодно, некоторую элегантность" рассказов, автор которых, однако, "не всегда уверенно владеет литературным инструментарием", назвать сюжеты одновременно изящными и монотонными - это, как мне кажется, не свидетельствуют в пользу ответственности и даже просто человеческой порядочности автора предисловия.
Ситуация проста: рассказы дмитрия Де Спиллера невообразимо слабы. Сборник "Поющие скалы" месяцами валяется в старой книге, в разделе уцененных товаров. Это единственное, известное мне фантастическое произведение, которое продается ниже номинальной цены. (65 Копеек.)
В анкете, проведенной ленинградским клубом любителей фантастики, сборник получил среднюю оценку 0. 3 (Ноль целых, три десятых) по одиннаацатибальной шкале. Столько же получил Hемцов. Ниже фэны оценили лишь "Сильнее времени" А. Казанцева.
Ю. Медведев имел некоторое представление о художественных достоинствах сборника. Груповая солидарность вступила в противоречие со здравым смыслом, в результате и родилось это предисловие.
Однако, увлекшись анализом предисловия, я до сих пор не предоставил слова самому Дмитрию Де Спиллеру.
Рассказ "Шестикрылые осы".
- "Сначала братья Щелкуновы ни о чем не спрашивали Ходакова. После об'ятий они усадили его за стол. И, пока он ел, занимались приготовлениями к отлету. Необходимо было изучить гравитационную обстановку в окрестностях Юраса.
- Прости, а что случилось на Связном-15? - перебил николай.
- Я исправлял курс, увидел неожиданно осу, растерялся и забыл выключить серводвигатели."
"Он действительно забыл от растеренности вовремя выключить серводвигатели, и если теперь не запустить безотлагательно лучевые тормоза, то через минуту "Связной-15" врежется в Юрас и обратится в пламя."
- "-А что представляют собой осы? Ты знаешь это? - Спросил Hиколай. - По моему, они являются просто-напросто каменными морозными узорами."
Дмитрий Де Спиллер, видимо, путает звездолет с автомобилем, а планету с фонарным столбом. О квалификации водителя (пилота) и вовсе говорить не приходится.
Теперь - другой рассказ - "Поющие скалы", по имени которого назван сборник.
"Флора и фауна эвлимены были удушены ядовитыми межзвездными облаками четыре миллиона лет назад."
Утверждение, странное для кандидата физико-математических наук. Эвлимена описана, как планета земного типа. Чтобы уничтожить биосферу такой планеты, газ должен иметь очень высокую концентрацию частиц - порядка числа Лоншмидта. Разумеется, плотность реальных межзвездных облаков несравненно меньше. Но если бы Эвлимена на самом деле вошла в область пространства, заполненную газом такой плотности, какая требуется для "удушения", она бы просто сгорела, как сгорает метеорит.
Герои рассказа теряют свой космический корабль и ведут по этому поводу спор с претензией на остроумие. Пытаясь послать лазерограмму, они теряют вездеход, правда, находят свой звездолет. (На нем не было ни радиомаяка, ни каких-либо управляющих механизмов. Он дрейфовал по морю Эвлимены под действием ветра и волн.) Далее, герои решают возникшие научные загадки, долго рассказывая читателю о биогеоценозах и задавая друг другу вопросы, "свидетельсвующие о дремучем невежестве". Закончу эту главу, избавив вас от цитат из "Планеты калейдоскопов" или "Удивительной итви".
Глава 5.
Я прошу читателя изучить эту и следующие главы особенно внимательно. Во многом, выводы, к которым мы прийдем во второй части статьи, будут основаны на их материале.
Итак, паталогии третьего типа - идеологические. Мы уже встречались с ними, рассматривая произведения е. Попова, в. Корчагина и м. Чернолусского. Но там была скорее профанация идей, нежели сознательное их извращение. Сейчас речь пойдет о вещах более серьезных. Вновь начнем с Михаила Пухова, который тяготеет к "чистым формам". В отличие, например, от А. Казанцева он предпочитает не смешивать в одном рассказе паталогии разных типов.
Классической чисто идейной паталогией является рассказ "Взялся - ходи". (14) Звездолет должен доставить на землю семена чудесного дерева, которое может выращивать на своих ветвях абсолютно все. Красивый фантастический прием, хотя и не новый - вспоминается "денежное дерево" К. Саймака.
Естественно, инопланетные деревья должны полностью изменить земной мир. Этого смертельно боится главный герой рассказа. Обдумав все досконально, он отправляется в грузовой отсек, достает бластер и начинает методичноящик за ящиком - уничтожать семена. Остальные персонажи ведут с героем долгие переговоры, безуспешно пытаясь убедить его в ошибочности подобных действий.
С точки зрения психиатрии можно сказать, что у астронавта обыкновенный маниакальный синдром. Печально однако, что герой, судя по всему, выражает авторскую позицию.
То, что М. Пухов выступает против научно-технического прогресса (ибо сказочные деревья являются очевидным символом новых машин), ни в коей мере не патологично. Эта позиция имеет такое же право на существование, как и всякая другая. (Мне гораздо более по душе точка зрения У. Фолкнера: "Я не поддерживаю идею возврата. Как только прогресс остановится, он умрет. Он должен развиваться, и мы должны нести с собой весь мусор наших ошибок, наших заблуждений. Мы должны исцелять их, но мы не должны возвращаться к идиллическим условиям, в отношении которых нам мерещится, что мы были тогда счастливы, что мы были свободны от тревог и греха.") Патологичен способ, которым автор предлагает бороться с прогрессом. Он был изобретен в начале ХIХ века доведенными до крайности английскими рабочими. Луддизм, уничтожение машин, - так его называют в учебнике истории для восьмого класса.
Ради справедливости отмечу, что рассказ пухова хорошо написан. Его интересно читать, верно передается психология героя. Но, согласитесь, произведение, в котором проблема прогресса решается с позиции луддитов, является все-таки патологическим.
Оказывается, следовательно, что "идеологическая патология" может быть литературно талантливой. Это наблюдение приведет нас к определенным выводам. Ведь талант - не только умение интересно писать, но и умение анализировать, исследовать. Интеллект - и вдруг социальная ошибка, непростительная восьмикласснику? Разрешив эту загадку, мымногое сумеем понять и в литературе, и в общественных отношениях. Происхождению советской псевдокультуры будет посвящена вторая часть статьи. Пока же продолжим обзор.
Юрий Тупицин, воогоградский фантаст, бывший военный летчик. О нем особенно горько писать. Тупицин таланлив по-настоящему.
"На восходе солнца" я включил бы в антологию лучшего советского фантастического расказа. В "Синем мире" обращает на себя внимание новая н_а_у_ч_н_о-фантастическая идея - явление для нашего времени уникальное. К тому же повесть превосходно написана.
"В дебрях Даль-гея" - конечно, типичная халтура со следами влияния Стругацких и, пожалуй, Ефремова, но одну такую повесть можно простить любому автору.
Пять лет назад я очень высоко оценивал творчество ю. Тупицина. С тех пор он не стал писать хуже, но чем дальше, тем больше начал проявлятся в нем военный летчик, взгляд которого на мир ограничен прорезью прицела и экраном локатора.
Жестко? Да, наверное. На уровне В. Щербакова или Ю. Никитина Тупицин остается интеллигентом. "Красные журавли" (15), повесть, о которой пойдет речь - не патология в целом, но элементы патологии, встречающиеся в ней, представляются мне очень опасными.
Не будем вдаваться в тонкости хорошо закрученного сюжета. Военный летчик Александр Гирин попадает на борт межзвездного корабля, которым управляет космический торговец, назвавший себя Люци. Уже любопытно: галактический капитализм мы знали до сих пор лишь по произведениям А. Азимова, Р. Шекли и Г. Гаррисона.
Вскоре ГHирин знакомится с коммунистической сверхцивилизацией демиургийцев, обогнавших землян на десять тысячелетий. Представительница ее - милая девушка по имени Дийна - следующим образом рекламирует зеленый кристалл, который держит в руке:
"Это не игрушка. Моя опора и защита. Возникни нужда, я могла бы потопить корабль или сбить самолет." (С. 75)
Странное сравнение для высшего разума. Как-то сразу вспоминаются герои "Часа быка". Тор Лик, Гэн Атал, Фай Родис, Тивиса Хенако предпочли погибнуть, никто из них не подумал, что СДФ способен не только создавать силовое поле, но и убивать.
Еще раз напомню, цивилизация дийны старше нас на сто веков. Немногие фантасты и социологи осмеливались заглянуть так далеко. Обычно подобные временные интервалы рассматриваются исключительно в рамках концепции циклических цивилизаций. В таких моделях будущее смыкается с прошлым, и количество прошедших тысячелетий не имеет значения. Франс в своем пессимистическом "Острове пингвинов" назвал стереотипные циклы псевдоразвития "историей без конца".
Тупицин не придерживается схемы Франса или Азимова - цивилизация демиургийцев развивалась поступательно.
Очень рискованно пытаться описать сверхцивилизацию такого уровня. Известно ведь, что "будущее не только сложнее, чем мы его себе воображаем, оно сложнее, чем мы можем вообразить." Лишь за одно я готов поручиться: общество, обогнавшее нас не на десять - всего на одно тысячелетие - не будет знать слова "оружие". Иначе оно просто не выживет.
Эта ошибка для Тупицина не случайна. Позднее люци говорит о цивилизации Дийны:
"Мужественная, непреклонная раса разумных... Им, черт их побери, совершенно чужда этакая вселенская, всепрощающая доброта. Они карают то, ч_т_о и_м п_р_е_д_с_т_а_в_л_я_е_т_с_я з_л_о_м, н_е о_б_р_а_щ_а_я в_н_и_м_а_н_и_я н_а м_о_р_а_л_ь_н_ы_е и_з_в_и_в_ы и н_ю_а_н_с_ы д_р_у_г_и_х ц_и_в_и_л_и_з_а_ц_и_й. Карают если не жестоко, то жестко." (С. 128 - 129)
Что к этому можно добавить?
В повести "Красные журавли" много мелких ошибок. Так, автор разделяет мораль и разум, утверждая, что с помощью разума "с равным успехом можно творить и добро, и зло." (С. 119). Но человечество уже сейчас пришло к пониманию того, что мораль вторична и порождается именно разумом. (Смотри, например, исследования по детской психологии, математическую теорию конфликта, разработанную H. Моисееым. Впрочем, еще Патер Бpаун заметил:
"Вы нападали на разум. У священников это не принято.") Откровенным бредом является экономическая модель сверхцивилизации демиургийцев: малые рассеянные комунны в несколько десятков человек при развитом машинном производстве. Длинные построения Дийны не убеждают. Слишком уж схема тупицина напоминает сумбурные идеи генерала из "Обитаемого острова" А. И Б. Стругацких:
"...Власть богатых надобно свергнуть (это от вепря, который в представлении Максима был чем-то вроде социалиста или коммуниста), во главе государства поставить надлежит инженеров и техников (это от Кетшефа), города срыть, а самим жить в единении с природой (какой-то штабной мыслитель-буколист), и всего этого можно добиться только беспрекословным подчинением приказу вышестоящих командиров, и поменьше болтавни на отвлеченные темы."
Эти ошибки существенны для человека, дерзнувшего строить модель будущего. И в довершение - жуткий образ карающей сверхцивилизации, увы, типичный для мировоззрения тупицина.
Рассказ "Люди не боги".
"...Вторая задача прямо противоположна первой - ограничение разума... Мы даем забывшейся цивилизации крепкий подзатыльниик.
- А если это не поможет?
- Тогда мы принимаем более радикальные меры... Жгучий плазменный смерч новоподобной вспышки выжигает окружающие планеты. Гибнут псевдоразумные существа и их творения." (15)
Кстати, замечаете ли вы в этом будущем черты мирного сосуществования по "невидию" Е. Попова? Хотел того Ю. Тупицин, или нет, но читатель сознательно или на уровне подсознания провелет параллель между вселенной "Красных журавлей" и нашей Землей. Советский Союз оказывается аналогом демиургийцев. Что в этом случае изоморфно плазменному смерчу?
Определенное оправдание у Тупицина есть. Вопросы, рассмотренные выше достаточно сложны для штурмана ВВС. Не исключено, поэтому, что автор не имел в виду ничего плохого - он просто не смог разобраться в собственных построениях.
Книга "Первый шаг" Б. Лапина (16) была написана вполне сознательно. Смягчающих остоятельств, даже гипотетических, здесь нет.
Действительно, существуют же какие-то пределы. Ребенок, выбивший стекло в школьном кабинете, сможет сослаться на случайность. Но тот, кто швыряет камни в окна проходящей мимо электрички, совершает преступление и знает об этом.
Я не могу допустить, что советский писатель никогда не слышал, что нельзя ставить эксперименты на людях без их ведома. Что подобные "научные исследования" суть атрибут фашизма. Что врачи, их проводившие, предстали перед международным трибуналом, как военные преступники....
Вновь счастливое будущее. Длительная звездная экспедиция, она продолжается уже второе поколение; люди живут, ссорятся, сходят с ума, умирают.
Только никакого полета нет. Все происходит на земле. За агонией наблюдают врачи. Изучают. В конце произведения на "корабле" остаются двое ребят-подростков. Эксперимент продолжается:
"Под куполом рубки, взявшись за руки и смело глядя вперед на звезды, стояли Александр и Люсьен". (С. 95)
Приведу еще цитату. Это не по правилам, я уже использовал ее в другой статье. Но здесь она необходима:
- "-Жестоко? Вы говорите жестоко было оставлять их на произвол судьбы? Вы говорите: они не виноваты в просчете с цирконием? А нарушить чистоту многолетнего медико-биологического эксперимента из жалости, из сопливого сострадания - это, по-вашему, гуманно?"
Оставлю без внимания термин "сопливое сострадание". Скажу лишь одно: гестаповец Рольф из "семнадцати мгновений весны", оказавшись в довольно похожей ситуации, закричал: "вы хотите остаться чистенькими, а мне предлагаете гнусность!" У него было больше совести.
Я предполагал рассмотреть в этой главе еще несколько произведений, но лучше закончить здесь, на профашистской повести б. Лапина.
Отсылаю вас к приложению.
Глава 6
Завершим наш обзор анализом трех книг, особенно характерных для "молодогвардейской идеологии". Можно сказать, что содержащаяся в них паталогия породила все остальные извращения.
Фантастика всегда выражала социальную позицию интеллигенции. С самого начала - с творчества Жюля Верна, Геберта Уэлса, Анатолия Франса, Валерия Брюсова - она была литературой мечты. Люди, создававшие фантастику, утверждали свой идеал будущего - мир без страха, насилия и ненависти, общество свободных людей. Слово "свобода" они понимали по-разному. Не все сумели отказаться от понятия частной собственности, тем более не все разобрались в сложной диалектической концепции энгельса, но знаменитую "декларацию прав" приняли все. "...Люди рождаются и остаются свободными и равными в правах... Свободный обмен мыслями и мнениями - одно из наиболее драгоценных прав человека."
Что ж, для подобной критики капитализма и впрямь необходима параллельная вселенная. Если автор, изучая материал, ограничился программным очерком, прочитанным по диагонали, лучше перенести действие на сопредельную землю - подальше от реальных американцев, шведов или японцев.
Глава 4
произведения писателей-фантастов В. Попова и В. Де спиллера показались мне достойными отдельной главы. "Живые ископаемые", на тридцать лет пережившие свое время, они столь же уместны в нашей литературе, как стадо динозавров на улицах Ленинграда.
"Не улучшилось настроение у сергея и когда он в Алма-Ате пересел в вертолет, чтобы лететь в горы, в расположение экспееиции Коровина. Не привлекали его внимание ни проплывавшие под вертолетом ярко-зеленые долины с островами еловых лесов, ни голубая гладь Иссык-Куля, ни голые бескрайние громады ребристых каменных хребтов, прорезанных горными потоками и закованными в ледники. Он терзался неожиданной неисправностью прибора, хотел быстрее увидеть его своими глазами." (12)
Мне кажется, что литературный уровень повести "невидий" этим отрывком определяется однозначно. Штамп виден во всем, даже в структуре фраз, напоминающей стиль очерков пятидесятых годов. Абсолютная недостоверность психологии. Дело даже не в том, что нормальный человек не может остаться равнодушным, впервые увидев горы. Бывают исключения: Эрих Людендорф, когда адьютант обратил его внимание на красоту речки Прегель, блеснувшей в лучах заходящего солнца, бросил в ответ: "незначительное препятствие." (Б. Такман.)
Согласитесь - короткая, точная, безжалостная характеристика.
Казалось бы, в распоряжении автора фантастической повести было гораздо больше изобразительных средств, нежели у историка. Но ничего кроме "он терзался неожиданной неисправностью прибора" В. Попов написать не сумел. Не знаю, с чем это связано. Может быть, с талантом автора, может - с уровнем его профессиональной грамотности.
Есть еще третья возможность - с особенностями первоисточника. Ведь оригинал повести В. Попова в свое время неоднократно переиздавался. Прибор, неисправность которого так огорчила героя, был давно разработан фантастикой "ближнего прицела". Это - немцовский интровизор, который не то одну, не то две повести, искали, испытывали и налаживали неразлучные Бабкин и Багрецов. Правда, тогда не удалось заставить интровизор просвечивать землю на достаточную глубину.
К концу семидесятых годов проблему, по-видимому, решили и прибор, изобретение которого В. Попов приписывает Сергею Бурову, используется в геологоразведке.
Действие повести начинается с того, что расследуя причины аварии интровизора, буров обнаружил, что работу прибора нарушил некий ранее неизвестный минерал. Этот минерал - невидий и является главным героем повести. Судите сами: он не отражает свет, не поддается ковке, не нагревается, не плавится, не окисляется, не изнашивается, поглощает все виды излучений, сверхпроводящ до 2000 С. Еще он повышает гемоглобин, лечит псориаз, препятствующий личному счастью С. Бурова, оказывает общее благотворное действие на организм: "память свежая, думается легко." Кроме того, невидий позволяет... Но об этом чуть позже.
Пока что Буров ничего такого не знает. Он просто держит в руках неизвестный минерал и размышляет: "как сохранить необыкновенную находку в тайне?"
Скрывать невидий приходится даже от ближайших друзей. Это не так просто - версия Бурова уж очень неправдоподобна.
"Как же это ты, друг, умудрился начисто угробить прибор, спрашивают помошники, - хоть признайся, как ты его так?
Сергей оказался в явном затруднении. Но быстро нашелся и виновато ответил:... Как вы думаете, что ответил буров товарищу, стремясь рассеять его недоумение?
"...Об этом я напишу в об'яснительной директору. А тебе как-нибудь после расскажу. Ты прости, но я очень спешу..." (12)
Вот таким образом гениальный ученый пытается сохранить тайну, и это ему удается! (Пока я не обсуждаю вопрос, насколько буровская секретность вообще была необходима.)
Герой возвращаеся в Москву, знакомит с открытием компетентных специалистов и компетентные органы, и в награду получает под свое руководство сначала лабораторию, затем институт и, наконец, об'единение.
Начинаются исследования, и свойства невидия раскрываются во всей полноте. Параллельно нарастает завеса секретности.
Происходит взрыв, весь район окутывает невидиевая туча, непрозрачная ни в оптике, ни в инфракрасных лучах, ни в радиодиапазоне.
"Только надо немедленно гасить все кривотолки вокруг этого случая, - говорит Буров. Нельзя привлекать к нему лишнее внимание." (С. 61)
Интересно, как герои себе это представляют? Как можно скрыть черное пятно, диаметром в несколько километров, аварию, о которой знают сотни, если не тысячи людей?
Меры, однако, приняты.
"Лаборатория в Соснах взорвалась, - тихо ответила девушка. Только ты никому, слышишь? Это и мне неположено знать."
Лет десять назад сотрудники крымской астрофизической обсерватории написали в часы досуга прекрасную юмореску "правда о бермудском треугольнике и летающей посуде". Пародия предвосхитила творчество е. Попова:
"А еще вчерась на рынке бабы сказывали, матрена тимофеевна оглядывается и шепчет, будто бы самого майора Коваленку послали туды... Только ты, гляди, никому не сболтни - государственная тайна! Мне - и то под большим секретом рассказали."
Шпионы, конечно же, не дремлют. Они пытаются захватить помошника Бурова, физика Костю, но не на того напали:
"Костя мгновенно выплеснул коньяк ему в глаза, тут же схватил пистолет и, опережая Леонида Захаровича, выстрелил сначала в него, потом в Сурена. Затем вскочил на подоконник, ударом ноги выбил окно и прыгнул с двухметровой высоты.
Вслед ему раздался выстрел.
Еще в полете Костя увидел метнувшийся к нему силуэт человека и выстрелил. Упав на землю, он тот час же вскочил на ноги и бросился изо всех сил бежать, петляя между деревьями.
Через некоторое время он услышал позади злобное рычание собаки. Оглянувшись, совсем рядом увидел свирепый оскал огромной овчарки и выстрелил в упор."
Двух профессональных разведчиков Костя убил, одного ранил, еще одного добила шаровая молния, позаимствованная из старого рассказа Охотникова. Впрочем, все эти подвиги были ни к чему - дачу окружили войска гозбезопасности.
А Буров продолжает размышлять:
"Выходит, и ядерное оружие может перестать быть грозным... Если даже останется только взрывная сила. Световое же и радиационное воздействие могут гаситься встречным взрывом невидиевой руды... Или - вдруг ядерные, в том числе и нейтронные бомбы в этой среде вообще не могут взрываться? Как все в природе гармонично создано: на всякий яд неизбежно находится противоядие... Надо только поискать хорошенечко."
"Мысль свежая и оригинальная". Лучшая защита от снаряда - броня, от газа - противогаз. А ядерная война станет безопасной, если удастся найти невидий. Или - что то же самое - создать сои. Сравнение правомерно: боевые лазеры сои, как и невидий, препятствуют взрыву боеголовок. Итак, Е. Попов солидарен с Р. Рейганом - СОИ - лучший путь к миру.
Повесть заканчивается апофеозом. Сергей Буров, уже академик, выступает на международной конференции:
- "-Да, велики возможности нашего невидия, но нам и в голову не приходит воспользоваться этим в каких-то иных целях, кроме мирных, ибо наш идеал - мирное сосуществование...
Последние слова Бурова потонули в бурной, долго не умолкавшей овации зала."
Эти строки обидно читать. Они представляют собой злую пародию на советские мирные инициативы. После того, как мы засекретили невидий, скрыли от врагов и от друзей все свойства фантастического минерала, в том числе - и возможность медицинского применения, после того, как мы разобрались в военном значении открытия и создали "невидиевый зонтик", получив тем самым решающее стратегическое преимущество, - после всего этого мы с удовольствием напоминаем человечеству, что наш идеал - мирное сосуществование!.
Кстати, это действительно мечта многих, что у нас, что на западе. Мирное сосуществоване с позиции силы.
Возвращаясь к общей оценке повести Е. Попова, замечу, что свойства невидия противоречат не только второму, но и первому началу термодинамики, то есть, закону сохранения энергии. Замечу также, что сюжет "невидия" принадлежит Владимиру Hемцову, "шпионские страсти" заимствованы у Григория Адамова, а дежурные присывы к миру взяты у Александра Казанцева.
По сравнению с повестью Е. Попова, рассказы Д. Де спиллера (13) производят меньшее впечатление. В произведениях этого автора "нет злодеев, без которых не мог обойтись даже такой романтик, как Грин. Да и сама вселенская природа не предстает здесь в качестве "злодея"... Ни в одном из сюжетов... Мы не найдем "пришельцев", "марсиан", столь привычных и, можно сказать, обязательных гостей из близких и далеких окрестностей вселенной... "Сверхестественное" получает статус природного естества, право нового закона или органического явления материального мира." Это - из предисловия, принадлежащего Ю. Медведеву, "молодогвардейцу", чье творчество будет рассмотрено в данной статье. Продолжим цитату:
"Вместе с тем, при избытке идей фантастических, нужно отметить и недочеты начинающего писателя: сюжетная монотонность, наукообразность изложения, не всегда уверенное владение литературным инструментарием... У Де Спиллера герои в разных рассказах разные, но они настолько лишены каких-либо индивидуальных черт, настолько не персонифицированы, что читатель вряд ли отличит их друг от друга, тем паче, что все они напоминают слишком уж рациональным поведением роботов одной серии.... Всматриваясь в персонажи Де Спиллера, всроминаешь девних пифагорийцев, а то и самого пифагора: методы познания чудес природы этих героев безудержны, но вместе с тем и чисты.
Не сомневаюсь, что читатели встретят литературный труд ученого, кандидата физико-математических наук, доброжелательно.... Занимательная для читателя старшего поколения, книга будет инициировать и увлечение наукой школьной аудитории.
С полной ответственностью рекомендую читателю эту книгу." (13)
Трудно сказать, как обстоят дела с чувством ответственности у Ю. Медведева. Во всяком случае, на протяжении двух страниц сравнить героев с с роботами одной серии и с Пифагором, отметить "ошеломляющую пародоксальность, и если угодно, некоторую элегантность" рассказов, автор которых, однако, "не всегда уверенно владеет литературным инструментарием", назвать сюжеты одновременно изящными и монотонными - это, как мне кажется, не свидетельствуют в пользу ответственности и даже просто человеческой порядочности автора предисловия.
Ситуация проста: рассказы дмитрия Де Спиллера невообразимо слабы. Сборник "Поющие скалы" месяцами валяется в старой книге, в разделе уцененных товаров. Это единственное, известное мне фантастическое произведение, которое продается ниже номинальной цены. (65 Копеек.)
В анкете, проведенной ленинградским клубом любителей фантастики, сборник получил среднюю оценку 0. 3 (Ноль целых, три десятых) по одиннаацатибальной шкале. Столько же получил Hемцов. Ниже фэны оценили лишь "Сильнее времени" А. Казанцева.
Ю. Медведев имел некоторое представление о художественных достоинствах сборника. Груповая солидарность вступила в противоречие со здравым смыслом, в результате и родилось это предисловие.
Однако, увлекшись анализом предисловия, я до сих пор не предоставил слова самому Дмитрию Де Спиллеру.
Рассказ "Шестикрылые осы".
- "Сначала братья Щелкуновы ни о чем не спрашивали Ходакова. После об'ятий они усадили его за стол. И, пока он ел, занимались приготовлениями к отлету. Необходимо было изучить гравитационную обстановку в окрестностях Юраса.
- Прости, а что случилось на Связном-15? - перебил николай.
- Я исправлял курс, увидел неожиданно осу, растерялся и забыл выключить серводвигатели."
"Он действительно забыл от растеренности вовремя выключить серводвигатели, и если теперь не запустить безотлагательно лучевые тормоза, то через минуту "Связной-15" врежется в Юрас и обратится в пламя."
- "-А что представляют собой осы? Ты знаешь это? - Спросил Hиколай. - По моему, они являются просто-напросто каменными морозными узорами."
Дмитрий Де Спиллер, видимо, путает звездолет с автомобилем, а планету с фонарным столбом. О квалификации водителя (пилота) и вовсе говорить не приходится.
Теперь - другой рассказ - "Поющие скалы", по имени которого назван сборник.
"Флора и фауна эвлимены были удушены ядовитыми межзвездными облаками четыре миллиона лет назад."
Утверждение, странное для кандидата физико-математических наук. Эвлимена описана, как планета земного типа. Чтобы уничтожить биосферу такой планеты, газ должен иметь очень высокую концентрацию частиц - порядка числа Лоншмидта. Разумеется, плотность реальных межзвездных облаков несравненно меньше. Но если бы Эвлимена на самом деле вошла в область пространства, заполненную газом такой плотности, какая требуется для "удушения", она бы просто сгорела, как сгорает метеорит.
Герои рассказа теряют свой космический корабль и ведут по этому поводу спор с претензией на остроумие. Пытаясь послать лазерограмму, они теряют вездеход, правда, находят свой звездолет. (На нем не было ни радиомаяка, ни каких-либо управляющих механизмов. Он дрейфовал по морю Эвлимены под действием ветра и волн.) Далее, герои решают возникшие научные загадки, долго рассказывая читателю о биогеоценозах и задавая друг другу вопросы, "свидетельсвующие о дремучем невежестве". Закончу эту главу, избавив вас от цитат из "Планеты калейдоскопов" или "Удивительной итви".
Глава 5.
Я прошу читателя изучить эту и следующие главы особенно внимательно. Во многом, выводы, к которым мы прийдем во второй части статьи, будут основаны на их материале.
Итак, паталогии третьего типа - идеологические. Мы уже встречались с ними, рассматривая произведения е. Попова, в. Корчагина и м. Чернолусского. Но там была скорее профанация идей, нежели сознательное их извращение. Сейчас речь пойдет о вещах более серьезных. Вновь начнем с Михаила Пухова, который тяготеет к "чистым формам". В отличие, например, от А. Казанцева он предпочитает не смешивать в одном рассказе паталогии разных типов.
Классической чисто идейной паталогией является рассказ "Взялся - ходи". (14) Звездолет должен доставить на землю семена чудесного дерева, которое может выращивать на своих ветвях абсолютно все. Красивый фантастический прием, хотя и не новый - вспоминается "денежное дерево" К. Саймака.
Естественно, инопланетные деревья должны полностью изменить земной мир. Этого смертельно боится главный герой рассказа. Обдумав все досконально, он отправляется в грузовой отсек, достает бластер и начинает методичноящик за ящиком - уничтожать семена. Остальные персонажи ведут с героем долгие переговоры, безуспешно пытаясь убедить его в ошибочности подобных действий.
С точки зрения психиатрии можно сказать, что у астронавта обыкновенный маниакальный синдром. Печально однако, что герой, судя по всему, выражает авторскую позицию.
То, что М. Пухов выступает против научно-технического прогресса (ибо сказочные деревья являются очевидным символом новых машин), ни в коей мере не патологично. Эта позиция имеет такое же право на существование, как и всякая другая. (Мне гораздо более по душе точка зрения У. Фолкнера: "Я не поддерживаю идею возврата. Как только прогресс остановится, он умрет. Он должен развиваться, и мы должны нести с собой весь мусор наших ошибок, наших заблуждений. Мы должны исцелять их, но мы не должны возвращаться к идиллическим условиям, в отношении которых нам мерещится, что мы были тогда счастливы, что мы были свободны от тревог и греха.") Патологичен способ, которым автор предлагает бороться с прогрессом. Он был изобретен в начале ХIХ века доведенными до крайности английскими рабочими. Луддизм, уничтожение машин, - так его называют в учебнике истории для восьмого класса.
Ради справедливости отмечу, что рассказ пухова хорошо написан. Его интересно читать, верно передается психология героя. Но, согласитесь, произведение, в котором проблема прогресса решается с позиции луддитов, является все-таки патологическим.
Оказывается, следовательно, что "идеологическая патология" может быть литературно талантливой. Это наблюдение приведет нас к определенным выводам. Ведь талант - не только умение интересно писать, но и умение анализировать, исследовать. Интеллект - и вдруг социальная ошибка, непростительная восьмикласснику? Разрешив эту загадку, мымногое сумеем понять и в литературе, и в общественных отношениях. Происхождению советской псевдокультуры будет посвящена вторая часть статьи. Пока же продолжим обзор.
Юрий Тупицин, воогоградский фантаст, бывший военный летчик. О нем особенно горько писать. Тупицин таланлив по-настоящему.
"На восходе солнца" я включил бы в антологию лучшего советского фантастического расказа. В "Синем мире" обращает на себя внимание новая н_а_у_ч_н_о-фантастическая идея - явление для нашего времени уникальное. К тому же повесть превосходно написана.
"В дебрях Даль-гея" - конечно, типичная халтура со следами влияния Стругацких и, пожалуй, Ефремова, но одну такую повесть можно простить любому автору.
Пять лет назад я очень высоко оценивал творчество ю. Тупицина. С тех пор он не стал писать хуже, но чем дальше, тем больше начал проявлятся в нем военный летчик, взгляд которого на мир ограничен прорезью прицела и экраном локатора.
Жестко? Да, наверное. На уровне В. Щербакова или Ю. Никитина Тупицин остается интеллигентом. "Красные журавли" (15), повесть, о которой пойдет речь - не патология в целом, но элементы патологии, встречающиеся в ней, представляются мне очень опасными.
Не будем вдаваться в тонкости хорошо закрученного сюжета. Военный летчик Александр Гирин попадает на борт межзвездного корабля, которым управляет космический торговец, назвавший себя Люци. Уже любопытно: галактический капитализм мы знали до сих пор лишь по произведениям А. Азимова, Р. Шекли и Г. Гаррисона.
Вскоре ГHирин знакомится с коммунистической сверхцивилизацией демиургийцев, обогнавших землян на десять тысячелетий. Представительница ее - милая девушка по имени Дийна - следующим образом рекламирует зеленый кристалл, который держит в руке:
"Это не игрушка. Моя опора и защита. Возникни нужда, я могла бы потопить корабль или сбить самолет." (С. 75)
Странное сравнение для высшего разума. Как-то сразу вспоминаются герои "Часа быка". Тор Лик, Гэн Атал, Фай Родис, Тивиса Хенако предпочли погибнуть, никто из них не подумал, что СДФ способен не только создавать силовое поле, но и убивать.
Еще раз напомню, цивилизация дийны старше нас на сто веков. Немногие фантасты и социологи осмеливались заглянуть так далеко. Обычно подобные временные интервалы рассматриваются исключительно в рамках концепции циклических цивилизаций. В таких моделях будущее смыкается с прошлым, и количество прошедших тысячелетий не имеет значения. Франс в своем пессимистическом "Острове пингвинов" назвал стереотипные циклы псевдоразвития "историей без конца".
Тупицин не придерживается схемы Франса или Азимова - цивилизация демиургийцев развивалась поступательно.
Очень рискованно пытаться описать сверхцивилизацию такого уровня. Известно ведь, что "будущее не только сложнее, чем мы его себе воображаем, оно сложнее, чем мы можем вообразить." Лишь за одно я готов поручиться: общество, обогнавшее нас не на десять - всего на одно тысячелетие - не будет знать слова "оружие". Иначе оно просто не выживет.
Эта ошибка для Тупицина не случайна. Позднее люци говорит о цивилизации Дийны:
"Мужественная, непреклонная раса разумных... Им, черт их побери, совершенно чужда этакая вселенская, всепрощающая доброта. Они карают то, ч_т_о и_м п_р_е_д_с_т_а_в_л_я_е_т_с_я з_л_о_м, н_е о_б_р_а_щ_а_я в_н_и_м_а_н_и_я н_а м_о_р_а_л_ь_н_ы_е и_з_в_и_в_ы и н_ю_а_н_с_ы д_р_у_г_и_х ц_и_в_и_л_и_з_а_ц_и_й. Карают если не жестоко, то жестко." (С. 128 - 129)
Что к этому можно добавить?
В повести "Красные журавли" много мелких ошибок. Так, автор разделяет мораль и разум, утверждая, что с помощью разума "с равным успехом можно творить и добро, и зло." (С. 119). Но человечество уже сейчас пришло к пониманию того, что мораль вторична и порождается именно разумом. (Смотри, например, исследования по детской психологии, математическую теорию конфликта, разработанную H. Моисееым. Впрочем, еще Патер Бpаун заметил:
"Вы нападали на разум. У священников это не принято.") Откровенным бредом является экономическая модель сверхцивилизации демиургийцев: малые рассеянные комунны в несколько десятков человек при развитом машинном производстве. Длинные построения Дийны не убеждают. Слишком уж схема тупицина напоминает сумбурные идеи генерала из "Обитаемого острова" А. И Б. Стругацких:
"...Власть богатых надобно свергнуть (это от вепря, который в представлении Максима был чем-то вроде социалиста или коммуниста), во главе государства поставить надлежит инженеров и техников (это от Кетшефа), города срыть, а самим жить в единении с природой (какой-то штабной мыслитель-буколист), и всего этого можно добиться только беспрекословным подчинением приказу вышестоящих командиров, и поменьше болтавни на отвлеченные темы."
Эти ошибки существенны для человека, дерзнувшего строить модель будущего. И в довершение - жуткий образ карающей сверхцивилизации, увы, типичный для мировоззрения тупицина.
Рассказ "Люди не боги".
"...Вторая задача прямо противоположна первой - ограничение разума... Мы даем забывшейся цивилизации крепкий подзатыльниик.
- А если это не поможет?
- Тогда мы принимаем более радикальные меры... Жгучий плазменный смерч новоподобной вспышки выжигает окружающие планеты. Гибнут псевдоразумные существа и их творения." (15)
Кстати, замечаете ли вы в этом будущем черты мирного сосуществования по "невидию" Е. Попова? Хотел того Ю. Тупицин, или нет, но читатель сознательно или на уровне подсознания провелет параллель между вселенной "Красных журавлей" и нашей Землей. Советский Союз оказывается аналогом демиургийцев. Что в этом случае изоморфно плазменному смерчу?
Определенное оправдание у Тупицина есть. Вопросы, рассмотренные выше достаточно сложны для штурмана ВВС. Не исключено, поэтому, что автор не имел в виду ничего плохого - он просто не смог разобраться в собственных построениях.
Книга "Первый шаг" Б. Лапина (16) была написана вполне сознательно. Смягчающих остоятельств, даже гипотетических, здесь нет.
Действительно, существуют же какие-то пределы. Ребенок, выбивший стекло в школьном кабинете, сможет сослаться на случайность. Но тот, кто швыряет камни в окна проходящей мимо электрички, совершает преступление и знает об этом.
Я не могу допустить, что советский писатель никогда не слышал, что нельзя ставить эксперименты на людях без их ведома. Что подобные "научные исследования" суть атрибут фашизма. Что врачи, их проводившие, предстали перед международным трибуналом, как военные преступники....
Вновь счастливое будущее. Длительная звездная экспедиция, она продолжается уже второе поколение; люди живут, ссорятся, сходят с ума, умирают.
Только никакого полета нет. Все происходит на земле. За агонией наблюдают врачи. Изучают. В конце произведения на "корабле" остаются двое ребят-подростков. Эксперимент продолжается:
"Под куполом рубки, взявшись за руки и смело глядя вперед на звезды, стояли Александр и Люсьен". (С. 95)
Приведу еще цитату. Это не по правилам, я уже использовал ее в другой статье. Но здесь она необходима:
- "-Жестоко? Вы говорите жестоко было оставлять их на произвол судьбы? Вы говорите: они не виноваты в просчете с цирконием? А нарушить чистоту многолетнего медико-биологического эксперимента из жалости, из сопливого сострадания - это, по-вашему, гуманно?"
Оставлю без внимания термин "сопливое сострадание". Скажу лишь одно: гестаповец Рольф из "семнадцати мгновений весны", оказавшись в довольно похожей ситуации, закричал: "вы хотите остаться чистенькими, а мне предлагаете гнусность!" У него было больше совести.
Я предполагал рассмотреть в этой главе еще несколько произведений, но лучше закончить здесь, на профашистской повести б. Лапина.
Отсылаю вас к приложению.
Глава 6
Завершим наш обзор анализом трех книг, особенно характерных для "молодогвардейской идеологии". Можно сказать, что содержащаяся в них паталогия породила все остальные извращения.
Фантастика всегда выражала социальную позицию интеллигенции. С самого начала - с творчества Жюля Верна, Геберта Уэлса, Анатолия Франса, Валерия Брюсова - она была литературой мечты. Люди, создававшие фантастику, утверждали свой идеал будущего - мир без страха, насилия и ненависти, общество свободных людей. Слово "свобода" они понимали по-разному. Не все сумели отказаться от понятия частной собственности, тем более не все разобрались в сложной диалектической концепции энгельса, но знаменитую "декларацию прав" приняли все. "...Люди рождаются и остаются свободными и равными в правах... Свободный обмен мыслями и мнениями - одно из наиболее драгоценных прав человека."