Страница:
В очень редких случаях развертывание осуществляется на оспариваемой территории без всякого прикрытия. Такой маневр считается в аналитической стратегии почти невозможным, но его удалось провести Э. Людендорфу в 1914 г. в Восточной Пруссии и Э. Манштейну в 1942 г. под Сталинградом.
Технические и сугубо системные сложности этапа развертывания и затратной фазы операции приводят к идее преодолеть эти стадии еще до войны. Мы приходим к желательности построить всю операцию в мирное время и начать «официальные» боевые действия лишь после прохождения 1-й критической точки. В этом случае война может ограничиться одной операцией и быть «короткой, как удар молнии». Концепция «блицкрига» по существу целиком основывается на идее внезапного нападения, шока первого удара, срыва контрманевра противника. Цель операции совпадает с целью войны (поэтому мы говорим о стратегическом развертывании и стратегическом маневре).
Преимущество «довоенного развертывания» проявляется еще и в том, что, если все пойдет недостаточно гладко, всегда можно отменить операцию, не расплатившись по счету. («Какая война? Что вы? Мы просто проводили небольшие учения…») Так, арабы собирались начать войну весной 1973 г., но в последний момент «перенесли ее на осень».
Конечно, достоинства «довоенного развертывания» имеют оборотную сторону: трудности сосредоточения и первой фазы наступления вовсе не снимаются, они лишь переносятся в иную, а именно политическую, область. Соответственно в политическую область смещается и фактор риска.
В 1864—1871 гг. блестящее политическое руководство Бисмарка позволило немцам осуществить «довоенное развертывание» и выиграть совсем легко. Но уже в 1914 г. внезапное нападение с нарушением нейтралитета Бельгии стоило Германии политического окружения. В результате после провала первоначальной операции положение страны стало не просто тяжелым (это – нормальная цена любой большой проигранной операции), но безнадежным.
Непременное условие победы при более или менее равных силах было установлено еще Эпаминондом – неравномерное распределение сил по фронту. Оперативное развертывание это всегда сосредоточение превосходящих сил против важного пункта позиции противника.
Пусть для осуществления операции на участке фронта, занимающем k% от общей длины, сосредоточено т% сил и средств. Тогда величину u=m/kназовем оперативным усилением. (Для плана Шлиффена в варианте Шлиффена 5/6 сил сосредоточено на 2/5 фронта – усиление 2,8. В варианте Мольтке 2/3 сил на 1/2 фронта – усиление 1,3.) Вообще говоря (при условии, что сеть коммуникаций справляется со снабжением), чем выше усиление, тем эффективнее операция и соответственно выше риск.
Назовем нагрузкой на операцию величину, равную отношению разности конечной позиции, соответствующей цели операции, и ближайшей к ней позиции, получающейся из исходной тождественным преобразованием, к норме исходной позиции (разумеется, позиция и все ее элементы рассматриваются в формальном линейном пространстве возможностей)[125].
Аналогом второго начала термодинамики в аналитической стратегии служит принцип нетождественности: показатель риска операции есть величина, обратная к нагрузке на операцию.
Вспомним, что риск сосредоточен на отрезках операции до 1-й и после 2-й критических точек (обе включительно), в то время как эффективность – между этими точками – в фазе нарастания. Мы приходим к некоторой аналогичности динамике самолета и динамике летательного аппарата тяжелее воздуха. Самолет будет тем более скоростным (а операция – более эффективной), чем больше нагрузка на крыло (нагрузка на операцию). Платой за это служат плохие взлетно-посадочные характеристики. Для самолета – большие взлетно-посадочные скорости. Для операции – высокие темпы, необходимые для включения динамического гомеостаза.
В авиации это противоречие привело к созданию механизированного крыла и крыла переменной геометрии. Для операции аналогом, по-видимому, является переменное оперативное усиление, что возможно лишь при развертывании на территории противника.
Из приведенного анализа следует, что всякое повышение подвижности (в тылу, на коммуникациях, на поле боя) способствует повышению нагрузки на операцию. В этом смысле можно говорить об ошибке Шлиффена. При идеальном управлении его операция проходила. Но если бы дивизии правого крыла были снабжены автотранспортом, она прошла бы и при очень посредственном руководстве. Иначе говоря, схема Шлиффена из-за недостатка характерной оперативной скорости оказалась «строга» в управлении. Вариант 1940 г. не столько был лучше геометрически, сколько менее «строг»: группа армий «А» включала подвижные дивизии.
Будем называть темпом характерную единицу внутреннего времени операции.
Содержанием операции является борьба за темп: слабейшая сторона стремится затормозить наступление и остановить его раньше, нежели структура позиции изменится (практически это означает – раньше, чем наступающий создаст серьезную угрозу узлам связности или, не дай бог, центру позиции). В наиболее сложных операциях борьба за темп ведется обеими сторонами наступательно. То есть происходит взаимное воздействие на симметричные узлы (в предельном случае – на симметричные центры позиций), и побеждает тот, кто успевает достичь результата раньше. Он выигрывает темп, и новая кристаллизация позиции происходит в его пользу.
Типичными примерами таких сражений являются Марнская, 1914 г., и Галицийская битвы. Во Второй Мировой войне к этому типу относятся Киевская стратегическая операция 1941 г. (Ромны, как цель танковой группы Гудериана, Гомель, как цель Брянского фронта Еременко) и почти все операции в Северной Африке.
Взаимно-симметричные операции, возможно, наиболее сложный вид аналитических боевых действий, поскольку требуют от командующего виртуозного сочетания наступления и обороны. При этом возникает очевидное противоречие: наступление требует максимального оперативного усиления, но и оборона не может осуществляться совершенно недостаточными силами. Немцы проиграли Марнскую битву именно потому, что нарушили оперативный баланс: район Шато-Тьери – стык 1-й и 2-й армий был слишком ослаблен ради атаки на флангах – на реке Урк и в Сен-Гондских болотах. В результате немцы проигрывали в центре быстрее, нежели выигрывали на флангах. Если учесть, что контрудар союзников был нанесен в идеальный момент прохождения шлиффеновским маневром (в исполнении Мольтке) 2-й критической точки, а также общее превосходство их в силах (вызванное не столько большим количеством счетных дивизий, сколько перенапряжением немецких коммуникаций), мы приходим к выводу о неизбежности немецкого отступления, несмотря на все одержанные Клюком, Бюловым и Хаузеном тактические успехи[126] [Бюлов, 1935].
Будем называть операцию сбалансированной, если прогнозируемая сумма выигрышей и проигрышей темпа на всех участках неотрицательна. Особенностью (и очевидным недостатком) немецкой стратегии в обеих мировых войнах следует считать плохую балансировку операции. Это приводило к успеху при слабом управлении у противника и/или его пассивности, но в иной ситуации содержало в себе зародыш гибели.
Возможно, самым сложным понятием аналитической стратегии является «тень». Этот термин носит синтетический характер и описывает воздействие на устойчивую позицию эвентуальной угрозы оперативного маневра.
Пусть существует класс ситуаций, при которых одна из сторон не может помешать противнику захватить – в рамках одной операции – определенную территорию. Тогда эта территория «затенена» возможной операцией противника, причем коэффициент затенения определяется отношением мощности множества пространства решений, в котором оккупация происходит, к общей мощности пространства решений. Как правило, об «оперативной тени» говорят лишь в том случае, если коэффициент затенения близок к единице.
Оперативная тень называется существенной, если она отброшена на узлы связности позиции противника. Если тень отброшена на центр позиции, позиция действиями, остающимися в рамках аналитической стратегии, удержана быть не может (первая теорема об оперативной тени).
Наступление из существенно затененной области или в эту область не имеет перспектив на успех (вторая теорема об оперативной тени).
Если эвентуальная возможность операции может отбрасывать тень (возможно, не очень густую), то тем более тень отбрасывает реальная операция, особенно находящаяся в фазе нарастания. Величина тени, которую отбрасывает реальная операция, пропорциональна ее темпу (третья теорема об оперативной тени).
Если несколько узлов связности сцеплены, то затенение одного из них отбрасывает вторичную тень на всю систему (четвертая теорема об оперативной тени).
ПРИМЕРНЫЕ ПАРТИИ (11)
Местность между Доном и Волгой представляет собой сравнительно ровную степь, бедную населенными пунктами и путями сообщения. Узловые точки позиции: Ростов, Калач и Сталинград, – сцеплены (соединены линиями с очень малым транспортным сопротивлением), причем Ростов дополнительно сцеплен с Тихорецком. В результате захват немцами Ростова привел к появлению обширной тени, вытянутой в широтном направлении. Действительно, немцы довольно быстро продвинулись от Ростова к Сталинграду и, если бы стратегия обеих сторон оставалась аналитической, легко бы взяли его.
На этой стадии кампании немцы совершили серьезную, хотя и объяснимую ошибку: не обеспечив за собой Астрахань, они начали наступление на юг. Действительно, Тихорецк, ворота на Кавказ, был затенен. Однако тяжелая местность в горах сокращала темпы наступления, в результате чего тень становилась все короче. Наступление на Кавказ, не обеспеченное контролем над линией Волги, приобретало прямой и бесперспективный характер: летом и осенью немцы правдами, а больше неправдами пытаются продолжить эту операцию, давно прошедшую 2-ю критическую точку и глубоко зашедшую в «фазу насыщения».
В известном смысле Гитлер был прав, когда говорил, что судьба Кавказа решается под Сталинградом. Захват линии Волги и прежде всего Астрахани резко снизил бы связность советских войск на Кавказе и, возможно, привел бы к их гибели (одновременная потеря Ростова и Астрахани затеняет Кавказ почти полностью). Однако в осуществлении этой операции немцы не проявили должной настойчивости.
Осенью наступление на Сталинград также перешло в стадию насыщения. В результате тень, отбрасываемая немецкими войсками, стала практически совпадать с областью их расположения.
Таким образом, вместо взаимно блокированной позиции немцы получили позицию, блокированную односторонне, – и не в свою пользу. В этих условиях сосредоточение русских войск на западном берегу Волги постепенно начинает создавать чрезвычайно густую «оперативную тень».
Действительно, существует эвентуальная возможность русской операции против Калача (одно– или двухсторонней). Вероятность такой операции тем больше, чем более немецкие войска связаны (а они связаны необходимостью продолжать две операции, находящиеся в стадии насыщения), чем больше русских войск на плацдармах (уже в сентябре их там более чем достаточно), чем они подвижнее (они достаточно подвижны, чтобы взять Калач раньше, нежели противник успеет предпринять какие-либо реальные действия, этому препятствующие) и чем слабее оборона по растянутой блокадной линии севернее и южнее Сталинграда (она обеспечивается румынскими войсками).
В результате Калач попадает в оперативную тень, а с ним – согласно четвертой теореме об оперативной тени – и все сцепленные объекты: Ростов и Тихорецк. То есть тень нависает над всей группой армий «А» и над большой частью группы «Б».
19 ноября 1942 г. возможность стала реальностью.
С точки зрения военного искусства после занятия Калача и окружения сталинградской группировки ничто не может спасти южный участок немецкого фронта от коллапса. В этих условиях разыгрывается обоюдно ошибочная операция «Зимняя гроза».
Э. Манштейн наступает из одной оперативной тени в другую, что, согласно второй теореме, принести успеха не может. И не приносит. Меллентин, который пишет прочувственные слова о якобы роковой для Империи речке Аскай, просто не разобрался в ситуации. Вообще-то поздно уже спасать не только сталинградскую, но и кавказскую группировку.
Советское командование под впечатлением удара Гота на Сталинград теряет всякое психическое равновесие и отменяет наступление на Ростов («Большой Сатурн»), решив ограничиться «Малым Сатурном» – разгромом итальянцев. Для противодействия Манштейну под Сталинград перебрасываются свежие силы.
Вообще говоря, с точки зрения аналитической стратегии ничто не мешало пустить Гота в «котел». Это только ухудшало положение немцев, поскольку вся линия коммуникаций, по которым снабжалась наступающая группировка и по которой, по-видимому, собирались кормить Паулюса, вся без исключения находилась в тени. При проведении «Большого Сатурна» тень становилась смертельной. Собственно, даже паллиатив «Малого Сатурна» заставил Э. Манштейна немедленно отказаться от возобновления наступления[127].
Однако, оказавшись не в силах спасти Сталинград, Э. Манштейн воспользовался подаренным ему временем для консолидации позиции и организации обороны Батайска и Ростова. Группа армий «А» отходит на Ростов и Новороссийск.
Советское командование развертывает операцию «Кольцо» по уничтожению окруженной группировки.
В буквальном смысле это было худшее, что только можно было придумать. Окруженная армия Паулюса давно была небоеспособна. Поскольку Сталинград был разрушен до основания еще во время осенних боев, никакой ценности как экономический объект он не представлял, а узлом связности более не являлся. Наличие там лишенной всякой, даже теоретической, подвижности армии ничем советским войскам не мешало, для немцев же эти окруженные дивизии являлись источником многих проблем: их надо было как-то снабжать (это «как-то» стоило гитлеровцам почти всей транспортной авиации).
Дело не в том, что на уничтожение сталинградской группировки были отвлечены крупные силы, которых так не хватало под Ба-тайском и Ростовом, и даже не в людских потерях. Дело в том, что эти потери привели лишь к увеличению связности позиции противника (поскольку Сталинград в январе 1943 г., очевидно, обладал огромной отрицательной связностью для немцев) и, следовательно, были выгодны исключительно немецкой стороне.
Теперь у Манштейна появилась некоторая надежда создать новую устойчивую позицию. Для этого следовало как можно дольше удерживать Ростов, перебросить дополнительные резервы с других участков Восточного Фронта и других ТВД и молиться, чтобы за это время не развалился фронт на Кавказе.
К счастью для немецкой стороны, операция Северо-Кавказского фронта была проведена безнадежно плохо, в результате немцам удалось построить односторонне блокированную, но очень прочную позицию на Таманском полуострове («Голубая линия»), которую советское командование немедленно начало бессмысленно штурмовать, отвлекая на решение этой задачи огромные силы; 1-я танковая армия за это время вырвалась из оперативной тени Ростова и обрела некоторую свободу маневра. Советская сторона, не уловив серьезного изменения характера позиции, устойчивость которой резко возросла, продолжала наступление в прежней группировке. Э. Манштейн тонко уловил момент прохождения операцией 2-й критической точки и блестящим контрударом под Харьковом добился впечатляющего оперативного успеха. На развитие успеха сил не хватило, но линия фронта установилась на несколько месяцев. В июле под Курском Манштейн вновь попытался нарушить равновесие, но не в свою пользу.
Курская битва выглядит опровержением концепции оперативной тени или по крайней мере контрпримером к ней. Действительно, Курск находился в «тени» орловской и белгородской группировок неприятеля, тем не менее немецкое наступление полностью провалилось. Заметим, однако, что немцами была сделана очень серьезная ошибка на затратной фазе операции – танковые корпуса были использованы для преодоления хорошо подготовленной противотанковой обороны, а не для развития успеха. Тем не менее войска Э. Манштейна прорвали фронт, и для локализации наступления советскому командованию пришлось затратить непропорционально большие силы, первоначально предназначенные для наступления (Степной фронт). Иными словами, для удержания пози-ционно затененной позиции пришлось нарушить принцип экономичности. Если бы соотношение сил на всем фронте было иным, такое решение могло обойтись очень дорого.
С позиционной точки зрения выгоднее было бы очистить Курский выступ и предоставить немцам возможность наступать (а при динамике соотношения сил у них не было иного решения, если не считать немедленной капитуляции) против очень сильной и устойчивой позиции.
Подводя итог, следует заметить, что точное следование законам аналитической стратегии привело бы к выигрышу войны советской стороной не позднее осени 1943 года.
Кризис аналитичности. Риск как фактор стратегии
Технические и сугубо системные сложности этапа развертывания и затратной фазы операции приводят к идее преодолеть эти стадии еще до войны. Мы приходим к желательности построить всю операцию в мирное время и начать «официальные» боевые действия лишь после прохождения 1-й критической точки. В этом случае война может ограничиться одной операцией и быть «короткой, как удар молнии». Концепция «блицкрига» по существу целиком основывается на идее внезапного нападения, шока первого удара, срыва контрманевра противника. Цель операции совпадает с целью войны (поэтому мы говорим о стратегическом развертывании и стратегическом маневре).
Преимущество «довоенного развертывания» проявляется еще и в том, что, если все пойдет недостаточно гладко, всегда можно отменить операцию, не расплатившись по счету. («Какая война? Что вы? Мы просто проводили небольшие учения…») Так, арабы собирались начать войну весной 1973 г., но в последний момент «перенесли ее на осень».
Конечно, достоинства «довоенного развертывания» имеют оборотную сторону: трудности сосредоточения и первой фазы наступления вовсе не снимаются, они лишь переносятся в иную, а именно политическую, область. Соответственно в политическую область смещается и фактор риска.
В 1864—1871 гг. блестящее политическое руководство Бисмарка позволило немцам осуществить «довоенное развертывание» и выиграть совсем легко. Но уже в 1914 г. внезапное нападение с нарушением нейтралитета Бельгии стоило Германии политического окружения. В результате после провала первоначальной операции положение страны стало не просто тяжелым (это – нормальная цена любой большой проигранной операции), но безнадежным.
Непременное условие победы при более или менее равных силах было установлено еще Эпаминондом – неравномерное распределение сил по фронту. Оперативное развертывание это всегда сосредоточение превосходящих сил против важного пункта позиции противника.
Пусть для осуществления операции на участке фронта, занимающем k% от общей длины, сосредоточено т% сил и средств. Тогда величину u=m/kназовем оперативным усилением. (Для плана Шлиффена в варианте Шлиффена 5/6 сил сосредоточено на 2/5 фронта – усиление 2,8. В варианте Мольтке 2/3 сил на 1/2 фронта – усиление 1,3.) Вообще говоря (при условии, что сеть коммуникаций справляется со снабжением), чем выше усиление, тем эффективнее операция и соответственно выше риск.
Назовем нагрузкой на операцию величину, равную отношению разности конечной позиции, соответствующей цели операции, и ближайшей к ней позиции, получающейся из исходной тождественным преобразованием, к норме исходной позиции (разумеется, позиция и все ее элементы рассматриваются в формальном линейном пространстве возможностей)[125].
Аналогом второго начала термодинамики в аналитической стратегии служит принцип нетождественности: показатель риска операции есть величина, обратная к нагрузке на операцию.
Вспомним, что риск сосредоточен на отрезках операции до 1-й и после 2-й критических точек (обе включительно), в то время как эффективность – между этими точками – в фазе нарастания. Мы приходим к некоторой аналогичности динамике самолета и динамике летательного аппарата тяжелее воздуха. Самолет будет тем более скоростным (а операция – более эффективной), чем больше нагрузка на крыло (нагрузка на операцию). Платой за это служат плохие взлетно-посадочные характеристики. Для самолета – большие взлетно-посадочные скорости. Для операции – высокие темпы, необходимые для включения динамического гомеостаза.
В авиации это противоречие привело к созданию механизированного крыла и крыла переменной геометрии. Для операции аналогом, по-видимому, является переменное оперативное усиление, что возможно лишь при развертывании на территории противника.
Из приведенного анализа следует, что всякое повышение подвижности (в тылу, на коммуникациях, на поле боя) способствует повышению нагрузки на операцию. В этом смысле можно говорить об ошибке Шлиффена. При идеальном управлении его операция проходила. Но если бы дивизии правого крыла были снабжены автотранспортом, она прошла бы и при очень посредственном руководстве. Иначе говоря, схема Шлиффена из-за недостатка характерной оперативной скорости оказалась «строга» в управлении. Вариант 1940 г. не столько был лучше геометрически, сколько менее «строг»: группа армий «А» включала подвижные дивизии.
Будем называть темпом характерную единицу внутреннего времени операции.
Содержанием операции является борьба за темп: слабейшая сторона стремится затормозить наступление и остановить его раньше, нежели структура позиции изменится (практически это означает – раньше, чем наступающий создаст серьезную угрозу узлам связности или, не дай бог, центру позиции). В наиболее сложных операциях борьба за темп ведется обеими сторонами наступательно. То есть происходит взаимное воздействие на симметричные узлы (в предельном случае – на симметричные центры позиций), и побеждает тот, кто успевает достичь результата раньше. Он выигрывает темп, и новая кристаллизация позиции происходит в его пользу.
Типичными примерами таких сражений являются Марнская, 1914 г., и Галицийская битвы. Во Второй Мировой войне к этому типу относятся Киевская стратегическая операция 1941 г. (Ромны, как цель танковой группы Гудериана, Гомель, как цель Брянского фронта Еременко) и почти все операции в Северной Африке.
Взаимно-симметричные операции, возможно, наиболее сложный вид аналитических боевых действий, поскольку требуют от командующего виртуозного сочетания наступления и обороны. При этом возникает очевидное противоречие: наступление требует максимального оперативного усиления, но и оборона не может осуществляться совершенно недостаточными силами. Немцы проиграли Марнскую битву именно потому, что нарушили оперативный баланс: район Шато-Тьери – стык 1-й и 2-й армий был слишком ослаблен ради атаки на флангах – на реке Урк и в Сен-Гондских болотах. В результате немцы проигрывали в центре быстрее, нежели выигрывали на флангах. Если учесть, что контрудар союзников был нанесен в идеальный момент прохождения шлиффеновским маневром (в исполнении Мольтке) 2-й критической точки, а также общее превосходство их в силах (вызванное не столько большим количеством счетных дивизий, сколько перенапряжением немецких коммуникаций), мы приходим к выводу о неизбежности немецкого отступления, несмотря на все одержанные Клюком, Бюловым и Хаузеном тактические успехи[126] [Бюлов, 1935].
Будем называть операцию сбалансированной, если прогнозируемая сумма выигрышей и проигрышей темпа на всех участках неотрицательна. Особенностью (и очевидным недостатком) немецкой стратегии в обеих мировых войнах следует считать плохую балансировку операции. Это приводило к успеху при слабом управлении у противника и/или его пассивности, но в иной ситуации содержало в себе зародыш гибели.
Возможно, самым сложным понятием аналитической стратегии является «тень». Этот термин носит синтетический характер и описывает воздействие на устойчивую позицию эвентуальной угрозы оперативного маневра.
Пусть существует класс ситуаций, при которых одна из сторон не может помешать противнику захватить – в рамках одной операции – определенную территорию. Тогда эта территория «затенена» возможной операцией противника, причем коэффициент затенения определяется отношением мощности множества пространства решений, в котором оккупация происходит, к общей мощности пространства решений. Как правило, об «оперативной тени» говорят лишь в том случае, если коэффициент затенения близок к единице.
Оперативная тень называется существенной, если она отброшена на узлы связности позиции противника. Если тень отброшена на центр позиции, позиция действиями, остающимися в рамках аналитической стратегии, удержана быть не может (первая теорема об оперативной тени).
Наступление из существенно затененной области или в эту область не имеет перспектив на успех (вторая теорема об оперативной тени).
Если эвентуальная возможность операции может отбрасывать тень (возможно, не очень густую), то тем более тень отбрасывает реальная операция, особенно находящаяся в фазе нарастания. Величина тени, которую отбрасывает реальная операция, пропорциональна ее темпу (третья теорема об оперативной тени).
Если несколько узлов связности сцеплены, то затенение одного из них отбрасывает вторичную тень на всю систему (четвертая теорема об оперативной тени).
ПРИМЕРНЫЕ ПАРТИИ (11)
1942 год на южном крыле советско-германского фронта
Целью летней кампании 1942 г. для Германии было построение на южном крыле фронта взаимно блокированной позиции. Для этого было необходимо обеспечить избыточный контроль над нижним и средним течением Волги, то есть – захватить все узлы связности по этому течению. Последовательное выполнение этого плана должно было сопровождаться боями за Воронеж, Сталинград, Астрахань.Местность между Доном и Волгой представляет собой сравнительно ровную степь, бедную населенными пунктами и путями сообщения. Узловые точки позиции: Ростов, Калач и Сталинград, – сцеплены (соединены линиями с очень малым транспортным сопротивлением), причем Ростов дополнительно сцеплен с Тихорецком. В результате захват немцами Ростова привел к появлению обширной тени, вытянутой в широтном направлении. Действительно, немцы довольно быстро продвинулись от Ростова к Сталинграду и, если бы стратегия обеих сторон оставалась аналитической, легко бы взяли его.
На этой стадии кампании немцы совершили серьезную, хотя и объяснимую ошибку: не обеспечив за собой Астрахань, они начали наступление на юг. Действительно, Тихорецк, ворота на Кавказ, был затенен. Однако тяжелая местность в горах сокращала темпы наступления, в результате чего тень становилась все короче. Наступление на Кавказ, не обеспеченное контролем над линией Волги, приобретало прямой и бесперспективный характер: летом и осенью немцы правдами, а больше неправдами пытаются продолжить эту операцию, давно прошедшую 2-ю критическую точку и глубоко зашедшую в «фазу насыщения».
В известном смысле Гитлер был прав, когда говорил, что судьба Кавказа решается под Сталинградом. Захват линии Волги и прежде всего Астрахани резко снизил бы связность советских войск на Кавказе и, возможно, привел бы к их гибели (одновременная потеря Ростова и Астрахани затеняет Кавказ почти полностью). Однако в осуществлении этой операции немцы не проявили должной настойчивости.
Осенью наступление на Сталинград также перешло в стадию насыщения. В результате тень, отбрасываемая немецкими войсками, стала практически совпадать с областью их расположения.
Таким образом, вместо взаимно блокированной позиции немцы получили позицию, блокированную односторонне, – и не в свою пользу. В этих условиях сосредоточение русских войск на западном берегу Волги постепенно начинает создавать чрезвычайно густую «оперативную тень».
Действительно, существует эвентуальная возможность русской операции против Калача (одно– или двухсторонней). Вероятность такой операции тем больше, чем более немецкие войска связаны (а они связаны необходимостью продолжать две операции, находящиеся в стадии насыщения), чем больше русских войск на плацдармах (уже в сентябре их там более чем достаточно), чем они подвижнее (они достаточно подвижны, чтобы взять Калач раньше, нежели противник успеет предпринять какие-либо реальные действия, этому препятствующие) и чем слабее оборона по растянутой блокадной линии севернее и южнее Сталинграда (она обеспечивается румынскими войсками).
В результате Калач попадает в оперативную тень, а с ним – согласно четвертой теореме об оперативной тени – и все сцепленные объекты: Ростов и Тихорецк. То есть тень нависает над всей группой армий «А» и над большой частью группы «Б».
19 ноября 1942 г. возможность стала реальностью.
С точки зрения военного искусства после занятия Калача и окружения сталинградской группировки ничто не может спасти южный участок немецкого фронта от коллапса. В этих условиях разыгрывается обоюдно ошибочная операция «Зимняя гроза».
Э. Манштейн наступает из одной оперативной тени в другую, что, согласно второй теореме, принести успеха не может. И не приносит. Меллентин, который пишет прочувственные слова о якобы роковой для Империи речке Аскай, просто не разобрался в ситуации. Вообще-то поздно уже спасать не только сталинградскую, но и кавказскую группировку.
Советское командование под впечатлением удара Гота на Сталинград теряет всякое психическое равновесие и отменяет наступление на Ростов («Большой Сатурн»), решив ограничиться «Малым Сатурном» – разгромом итальянцев. Для противодействия Манштейну под Сталинград перебрасываются свежие силы.
Вообще говоря, с точки зрения аналитической стратегии ничто не мешало пустить Гота в «котел». Это только ухудшало положение немцев, поскольку вся линия коммуникаций, по которым снабжалась наступающая группировка и по которой, по-видимому, собирались кормить Паулюса, вся без исключения находилась в тени. При проведении «Большого Сатурна» тень становилась смертельной. Собственно, даже паллиатив «Малого Сатурна» заставил Э. Манштейна немедленно отказаться от возобновления наступления[127].
Однако, оказавшись не в силах спасти Сталинград, Э. Манштейн воспользовался подаренным ему временем для консолидации позиции и организации обороны Батайска и Ростова. Группа армий «А» отходит на Ростов и Новороссийск.
Советское командование развертывает операцию «Кольцо» по уничтожению окруженной группировки.
В буквальном смысле это было худшее, что только можно было придумать. Окруженная армия Паулюса давно была небоеспособна. Поскольку Сталинград был разрушен до основания еще во время осенних боев, никакой ценности как экономический объект он не представлял, а узлом связности более не являлся. Наличие там лишенной всякой, даже теоретической, подвижности армии ничем советским войскам не мешало, для немцев же эти окруженные дивизии являлись источником многих проблем: их надо было как-то снабжать (это «как-то» стоило гитлеровцам почти всей транспортной авиации).
Дело не в том, что на уничтожение сталинградской группировки были отвлечены крупные силы, которых так не хватало под Ба-тайском и Ростовом, и даже не в людских потерях. Дело в том, что эти потери привели лишь к увеличению связности позиции противника (поскольку Сталинград в январе 1943 г., очевидно, обладал огромной отрицательной связностью для немцев) и, следовательно, были выгодны исключительно немецкой стороне.
Теперь у Манштейна появилась некоторая надежда создать новую устойчивую позицию. Для этого следовало как можно дольше удерживать Ростов, перебросить дополнительные резервы с других участков Восточного Фронта и других ТВД и молиться, чтобы за это время не развалился фронт на Кавказе.
К счастью для немецкой стороны, операция Северо-Кавказского фронта была проведена безнадежно плохо, в результате немцам удалось построить односторонне блокированную, но очень прочную позицию на Таманском полуострове («Голубая линия»), которую советское командование немедленно начало бессмысленно штурмовать, отвлекая на решение этой задачи огромные силы; 1-я танковая армия за это время вырвалась из оперативной тени Ростова и обрела некоторую свободу маневра. Советская сторона, не уловив серьезного изменения характера позиции, устойчивость которой резко возросла, продолжала наступление в прежней группировке. Э. Манштейн тонко уловил момент прохождения операцией 2-й критической точки и блестящим контрударом под Харьковом добился впечатляющего оперативного успеха. На развитие успеха сил не хватило, но линия фронта установилась на несколько месяцев. В июле под Курском Манштейн вновь попытался нарушить равновесие, но не в свою пользу.
Курская битва выглядит опровержением концепции оперативной тени или по крайней мере контрпримером к ней. Действительно, Курск находился в «тени» орловской и белгородской группировок неприятеля, тем не менее немецкое наступление полностью провалилось. Заметим, однако, что немцами была сделана очень серьезная ошибка на затратной фазе операции – танковые корпуса были использованы для преодоления хорошо подготовленной противотанковой обороны, а не для развития успеха. Тем не менее войска Э. Манштейна прорвали фронт, и для локализации наступления советскому командованию пришлось затратить непропорционально большие силы, первоначально предназначенные для наступления (Степной фронт). Иными словами, для удержания пози-ционно затененной позиции пришлось нарушить принцип экономичности. Если бы соотношение сил на всем фронте было иным, такое решение могло обойтись очень дорого.
С позиционной точки зрения выгоднее было бы очистить Курский выступ и предоставить немцам возможность наступать (а при динамике соотношения сил у них не было иного решения, если не считать немедленной капитуляции) против очень сильной и устойчивой позиции.
Подводя итог, следует заметить, что точное следование законам аналитической стратегии привело бы к выигрышу войны советской стороной не позднее осени 1943 года.
Кризис аналитичности. Риск как фактор стратегии
Понятие кризиса аналитичности связано с социальной катастрофой, известной как Первая Мировая война. Суть его заключена в невозможности достигнуть позитивного стратегического результата в условиях, когда обе стороны последовательно используют одинаковую модель войны.
Многолетний и кровавый «позиционный тупик» показал ограниченность того направления стратегической мысли, которое европейцы развивали уже несколько столетий и называли классическим. Постепенное наращивание контроля за боевыми столкновениями превратило военное искусство в строгую науку, едва ли не в раздел геометрии или инженерного дела. Планирование войны поднялось – при Мольтке-старшем и Шлиффене – до стадии математического расчета и неожиданно оказалось тупиковой ветвью развития[129].
Неравномерное развитие общества и его подсистем не столь опасно для цивилизации, как это может показаться. Фактически европейская культура была построена на формальном использовании традиционных системных кризисов. Однако позиционный тупик Западного фронта оказался для социума крайне неприятной неожиданностью. Совпав по времени с первой общемировой войной, то есть – с конфликтом, затронувшим все государства и большую часть социально активного населения планеты, кризис аналитичности вышел за пределы искусства стратегии и приобрел всеобщий характер.
Поражение Германии предопределило консервацию проблемы. Неизвестно, имели ли германские политики и генералы свой вариант решения; теперь мы уже вряд ли об этом узнаем.
Союзники во всяком случае не смогли придумать разумный выход, в результате кризис из разряда новых вопросов перешел в категорию вечных проблем.
Конечно, страны Антанты, особенно их военные лидеры, понимали суть происходящего. Вот почему в межвоенные годы регулярно появлялись поистине фантастические прожекты, касающиеся реорганизации армии, военного дела, государства в целом. Самым необычным из них (с позиции человека начала века) должен был показаться пакт Келлога—Бриана о юридическом запрещении войны как орудия мировой политики. Да, конечно, Европа устала от непрерывной четырехлетней бойни. Жертвы, которые все народы принесли на ее алтарь, были не просто тяжелы, но и бессмысленны. Чуть ли не две трети всех военных расходов составили пустые затраты на выпущенные в воздух артиллерийские снаряды… Пацифизм как направление общественной мысли именно после Первой Мировой войны стал политической силой.
Но мир все еще оставался многополюсным. Англия, США, Япония, Франция и Италия считались Великими державами. Германия и Россия в качестве таковых не признавались, но смогли стать ими де-факто. Неизбежные в сложном мире конфликты с обязательностью часового механизма приводили к использованию силы. В двадцатые годы «релаксационные»[130] и окраинные войны стали печальной традицией. Война Чако[131] весьма показательна.
Конечное, предлагаемое ненасильственное решение казалось (и до сих пор кажется любому разумному человеку) наиболее приемлемым. Но оно так и остается фантастикой. Возможно, необходимым условием для подобного развития человечества является создание единой всепланетной Империи (но даже и это условие недостаточно).
Итак, кардинальное разрешение противоречия (устранить саму систему, охваченную кризисом аналитичности, пагубным для социума – войну) оказалось неосуществимым, а пакт Келлога-Бриана стал не более чем дипломатической экзотикой. А значит, проблему всякий военачальник должен был решать сам – по мере собственных возможностей.
Многолетний и кровавый «позиционный тупик» показал ограниченность того направления стратегической мысли, которое европейцы развивали уже несколько столетий и называли классическим. Постепенное наращивание контроля за боевыми столкновениями превратило военное искусство в строгую науку, едва ли не в раздел геометрии или инженерного дела. Планирование войны поднялось – при Мольтке-старшем и Шлиффене – до стадии математического расчета и неожиданно оказалось тупиковой ветвью развития[129].
Неравномерное развитие общества и его подсистем не столь опасно для цивилизации, как это может показаться. Фактически европейская культура была построена на формальном использовании традиционных системных кризисов. Однако позиционный тупик Западного фронта оказался для социума крайне неприятной неожиданностью. Совпав по времени с первой общемировой войной, то есть – с конфликтом, затронувшим все государства и большую часть социально активного населения планеты, кризис аналитичности вышел за пределы искусства стратегии и приобрел всеобщий характер.
Поражение Германии предопределило консервацию проблемы. Неизвестно, имели ли германские политики и генералы свой вариант решения; теперь мы уже вряд ли об этом узнаем.
Союзники во всяком случае не смогли придумать разумный выход, в результате кризис из разряда новых вопросов перешел в категорию вечных проблем.
Конечно, страны Антанты, особенно их военные лидеры, понимали суть происходящего. Вот почему в межвоенные годы регулярно появлялись поистине фантастические прожекты, касающиеся реорганизации армии, военного дела, государства в целом. Самым необычным из них (с позиции человека начала века) должен был показаться пакт Келлога—Бриана о юридическом запрещении войны как орудия мировой политики. Да, конечно, Европа устала от непрерывной четырехлетней бойни. Жертвы, которые все народы принесли на ее алтарь, были не просто тяжелы, но и бессмысленны. Чуть ли не две трети всех военных расходов составили пустые затраты на выпущенные в воздух артиллерийские снаряды… Пацифизм как направление общественной мысли именно после Первой Мировой войны стал политической силой.
Но мир все еще оставался многополюсным. Англия, США, Япония, Франция и Италия считались Великими державами. Германия и Россия в качестве таковых не признавались, но смогли стать ими де-факто. Неизбежные в сложном мире конфликты с обязательностью часового механизма приводили к использованию силы. В двадцатые годы «релаксационные»[130] и окраинные войны стали печальной традицией. Война Чако[131] весьма показательна.
Конечное, предлагаемое ненасильственное решение казалось (и до сих пор кажется любому разумному человеку) наиболее приемлемым. Но оно так и остается фантастикой. Возможно, необходимым условием для подобного развития человечества является создание единой всепланетной Империи (но даже и это условие недостаточно).
Итак, кардинальное разрешение противоречия (устранить саму систему, охваченную кризисом аналитичности, пагубным для социума – войну) оказалось неосуществимым, а пакт Келлога-Бриана стал не более чем дипломатической экзотикой. А значит, проблему всякий военачальник должен был решать сам – по мере собственных возможностей.